Текст книги "Центральное дело. Хроника сталинских репрессий в Якутии"

ПРОВОКАТОРЫ

Мы выше упомянули, что дело о вредительстве в системе Якутского государственного золотопромышленного треста было сфабриковано по прямому указанию центра после ареста начальника «Главзолото» Наркомтяжпрома СССР А.П. Серебровского. Как пишет А.И. Мильчаков, секретарь ЦК ВКП(б), новый нарком тяжелой промышленности СССР Л.М. Каганович вручил ему «для прочтения разосланный Ежовым членам Политбюро ЦК толстый том «помазаний» Серебровского, увезенного во внутреннюю тюрьму на Лубянке прямо из Кремлевской больницы. В показаниях – «признания» Серебровского и в том, что он якобы состоял агентом царской охранки, и был на службе английской контрразведки, и занимался много лет вредительством в золотой промышленности. Названы десятки лиц, будто бы выполнявших его вражеские задания» (Реабилитирован посмертно // Сборник. – Вып. 1–2. – М. 1989. – С. 426).

Существует несколько версий, по-разному объясняющих, зачем же понадобилось Н.И. Ежову одного за другим уничтожать начальников «Главзолото» – вслед за А.П. Серебровским были арестованы заменившие его на этом посту Г.И. Перышкин, А.И. Мильчаков. Но факт остается фактом – постепенно, под видом замены вредительского руководства, всю золотодобывающую промышленность взял под свое ведение НКВД. От этого увеличивалось и влияние самого Н.И. Ежова, а затем и заменившего его Л.П. Берии. Для И.В. Сталина же, видимо, важным было другое – заменить старателей и рабочих золотопромышленности более дешевыми заключенными. И вправду, когда почти на всех приисках стали работать лагерники, себестоимость добычи золота стала ниже. Но в результате замены вольных рабочих и старателей с их моральными и материальными стимулами крайне неэффективной рабочей силой истощенных от голода заключенных, а также из-за истребления квалифицированных руководящих и инженерных кадров, общий объем всесоюзной добычи золота резко упал…

В 1937 г. Н.И. Ежов вовсю развернул охоту за вредителями в системе всей золотой промышленности СССР. В Забайкалье, Якутии, на Урале, Дальнем Востоке, везде, где добывалось золото, арестовывались участники контрреволюционных правотроцкистских шпионско-диверсионных организаций, существовавших в «Главзолото», «Амурзолото», Дальстрое, «Миассзолото», «Востокзолото» и т. д. В одной только системе «Якутзолото» было арестовано более сотни сотрудников аппарата и предприятий.

В Алдане общее количество арестованных людьми А.Я. Вилинова было значительно больше. Только в марте 1938 г. было арестовано по прямому указанию И.А. Дорофеева 1800 человек, в том числе 1022 – без санкции прокурора, из них вскоре в тюрьме умерло 18 человек. Об этом свидетельствует письмо прокурора СССР от 13 марта 1939 г. в адрес НКВД СССР.

«Успехи» Алданского оперативного сектора НКВД ЯАССР в быстром раскрытии вредителей в системе «Якутзолото» и массовых арестах объясняются особой беспринципностью А.Я. Вилинова, Ю.П. Мавленко (бывшего царского офицера), И.П. Петрова и многих других, а также тем, что это дело лично контролировал сам Николай Иванович. Выслуживаясь перед Ежовым, «алданцы», поощряемые Винницким и Разиным, применяли все мыслимые, изощренные методы подавления воли подследственных. Пустили в ход и старый прием еще времен Г.Г. Ягоды: подсадные агенты-провокаторы, именуемые в жаргоне наркомвнудельцев «клоунами», уговаривали сокамерников признаться на следствии во всем, а на суде отказаться от своих показаний. А по их показаниям следователи разворачивали дела.

Одним из провокаторов, дававшим показания на многих людей, был ответственный секретарь районной газеты «Алданский рабочий» Ю.Т. Борисов. Возможно, он являлся секретным сотрудником органов госбезопасности, специально посаженным в тюрьму, чтобы его «показания» имели юридическую силу. Ибо даже по тогдашней правовой практике доносы сексотов являлись только поводом для начала агентурной разработки и ареста, но не были имеющими юридическую силу на судебном процессе доказательствами вины обвиняемого. НКВД часто практиковал «аресты» своих сексотов, чтобы их доносы обретали весомость показаний участника контрреволюционной организации. Так, большую роль в разворачивании дела Н.И. Бухарина сыграл провокатор В.Н. Астров. За усердие в разоблачении «преступной деятельности» антисоветского правотроцкистского блока, В.А. Астров 9 июля 1937 г. был освобожден из-под стражи по указанию самого И.В. Сталина, а Н.И. Ежов распорядился: «Оставить в Москве. Дать квартиру и работу по истории» (Известия ЦК КПСС. – 1989. – № 5. – С. 76, 84).

В тех случаях, когда Ю.Т. Борисов не мог доказать вредительскую деятельность малознакомых, прибегали к стандартному приему. К примеру, Ю.Т. Борисов показал, что о контрреволюционной деятельности П.Г. Габышева, И.П. Лебедкина, А.Д. Попова, Н.Г. Рысакова ему стало известно со слов знакомого К.К. Байкалова (уже арестованного к тому времени). Этим нехитрым приемом наркомвнудельцы могли подвести под обвинение в антисоветской деятельности любого, даже неизвестного тому, кто подписывал такие подготовленные показания.

Но чаще становились провокаторами не по своей воле, а сломавшись в страшных застенках НКВД. Эту горькую чашу испил до дна до ареста работавший начальником «Якутзолотопродснаба» И.-И.М. Левин, кстати, доживший до разоблачения Н.С. Хрущевым культа личности И.В. Сталина и вынужденный в середине 50-х гг. рассказывать новым следователям о том, как давал вымышленные показания на многих друзей и коллег. На этот раз по его показаниям реабилитировали тех самых людей…

Словно чувствуя свое скорое чудовищное нравственное падение, Иосель-Израиль Менделевич в конце ноября 1937 г., перед самым своим арестом, резался бритвой в общественной уборной, но остался жив. От ареста не спасла даже личная дружба с первым секретарем Якутского обкома ВКП(б) П.М. Певзняком.

Здесь нельзя не отвлечься немного. А.И. Мильчаков пишет: «Самое тягостное впечатление оставлял молчаливый испуг людей перед органами НКВД. На руководящие посты многие шли неохотно, после долгих уговоров и настояний партийных комитетов. В памяти оживает такая сценка. Я участвую в заседании бюро Алданского райкома партии… В конце заседания обсуждается вопрос о новом начальнике треста «Золотопродснаб», вместо недавно репрессированного работника… Тут из кресла, в котором, покачивая ногой, сидел самодовольно ухмылявшийся молодой человек в форме, послышалась небрежно брошенная реплика: «По нашим данным – утверждать кандидатуру не следует».

Словно мороз всех охватил. Председатель поперхнулся, беспомощно оглянулся на Певзняка. Тот молчал, уставясь в пол».

Этот эпизод иллюстрирует атмосферу всеобщего страха, царившего в Алданском районе в результате деятельности А.Я. Вилинова. А.И. Мильчаков не знал еще, что П.М. Певзняк молчал и по той причине, что бывший начальник «Якутзолотопродснаба» был его близким другом…

И.-И.М. Левин в тюрьме несколько месяцев держался, но был предел и его твердости. Ощутив близость страшного падения, 12 марта 1938 г. Левин пытался покончить с собой, перерезав горло осколком стеклянной банки. И на этот раз самоубийство не удалось. Иоселя-Израиля Менделевича окончательно покинула воля и он, сломленный, 17 марта дал большое показание. Всего же он дал показания на около двухсот человек.

В своих вынужденных показаниях И.-И.М. Левин называл себя уполномоченным московского правотроцкистского контрреволюционного центра по Якутии. Таким образом, люди А.Я. Вилинова убили двух зайцев. Во-первых, успешно выполнили задание Н.И. Ежова раскрыть связи якобы существовавшей в Якутии разветвленной контрреволюционной организации с мифическим правотроцкистским блоком, возглавлявшимся И.Н. Бухариным. Раз есть уполномоченный этого блока – есть и филиал, есть и связи этого филиала с московским центром. Во-вторых, показания «уполномоченного центра» были универсальной доказательной базой, позволяющей арестовать и осудить любого человека.

Сами наркомвнудельцы, сломавшие И.-И.М. Левина, вынудившие его стать «клоуном», подсовывавшие ему сфальсифицированные протоколы допросов и подсказывавшие, в каком духе писать признательнее показания, кого там называть, остались в памяти своих коллег как мастера провокации. В своем письме от 1 августа 1956 г. на имя секретаря Якутского ГК КПСС С.Е. Ефремова П.Н. Черемицын писал: «…грубейшими извращениями в следственной работе из числа бывших работников НКВД ЯАССР занимались такие провокаторы, как Мавленко, Вилинов и Иван Петров». Сам Прокопий Николаевич, бывший начальник отделения УГБ НКВД ЯАССР, запятнавший себя участием в кровавых делах того времени (он имел прямое отношение к делу П.А. Ойунского), сумел избежать законного возмездия. Бывший депутат Верховного Совета ЯАССР, П.Н. Черемицын свою жизнь кончил в почете и уважении, как заслуженный ветеран органов госбезопасности.

ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ ПРОВАЛОВ НАРКОМВНУДЕЛЬЦЕВ

Теперь проследим, как практически использовались показания провокаторов в осуждении невиновных советских граждан.

Особый интерес вызывает дело по обвинению П.Г. Габышева, И.П. Лебедкина, А.Д. Попова и Н.Г. Рысакова. Петр Гаврилович Габышев, бывший управляющий делами ЦИК Якутской АССР, был заместителем управляющего Якутского золотопромышленного треста и начальником планового отдела «Якутзолото». Иван Петрович Лебедкин работал старшим геологом треста «Якутзолото». Александр Дмитриевич Попов был заместителем управляющего «Якутзолотопродснаба». Николай Гаврилович Рысаков был заведующим Лебединской рудной фабрики треста «Якутзолото».

Первым был арестован П.Г. Габышев, который, не выдержав пыток, был вынужден дать показания на И.П. Лебедкина, А.Д. Попова, Н.Г. Рысакова и других. Следователи выделили дело в отдельное производство, поскольку все они были якутами. У А.Я. Вилинова возникла заманчивая мысль связать их всех воедино, чтобы создать контрреволюционную буржуазно-националистическую правотроцкистскую организацию в системе «Якутзолото», а от нее протянуть нити к другим «буржуазным националистам» в Москве и Якутске. Но расчеты А.Я. Вилинова и Ю.П. Мавленко оправдались лишь частично. Петр Гаврилович, надо отдать ему должное, потом стал упираться, отказываться от своих показаний. Например, к делу не был приобщен протокол допроса от 10 июня 1938 г., где П.Г. Габышев отказался от своих ранее данных показаний.

И.П. Лебедкин свою «вину» признавал лишь частично – считал себя виноватым только в том, что поздно начал разоблачать вредителя Полевого, к тому времени уже осужденного (а значит, его «виновность» стала юридическим фактом, от этого Ивану Петровичу было не уйти. А И.П. Лебедкина же обвиняли в том, что он в вредительских целях, чтобы сорвать план золотодобычи, настаивал на консервации ни больше, ни меньше… всего треста «Якутзолото»!

Опять приведем фрагмент из воспоминаний А.И. Мильчакова: «В показаниях Серебровского сказано, что в тресте «Якутзолото» работает инженер-геолог, коммунист, якут Лебедкин. Он мешал вредительской установке на консервацию рудника Лебединого и всячески старался форсировать рудную разведку. Каганович предложил вызвать Лебедкина в Москву: «Его место в Главке, в «Золоторазведке». Из «Якутзолото» пришел ответ на мою телеграмму: «Лебедкин арестован». Я доложил Кагановичу, заикнулся:

– Может быть, это ошибка? Запросим Ежова.

– Нет. НКВД знает, что делает. Наверно, Лебедкин – якутский националист, – ответил Каганович» (Реабилитирован посмертно // Сборник. – Вып. 1–2. – М., 1989. – С. 427).

Таким образом, А.П. Серебровский показывал, что И.П. Лебедкин был против консервации, а Ивана Петровича обвиняют как раз в стремлении к консервации… Но людям А.Я. Вилинова, мастерам фальсификации и провокации, такой нонсенс вообще не казался абсурдным.

А вот А.Д. Попов и Н.Г. Рысаков на предварительном следствии стояли твердо и ни в чем не признавались. Поэтому планы А.Я. Вилинова и Ю.П. Мавленко расширить это дело, в сущности, провалились. Так и не сломав всех четверых, алданцы передали их дело в суд. Судебные заседания специальной коллегии Верховного суда Якутской АССР проводились 4–6 июля 1938 г. в Алдане.

Все четверо обвинялись в том, что они являлись членами буржуазно-националистической организации. Практическая их вредительская и контрреволюционная работа выражалась в следующем: П.Г. Габышев занимался шпионажем, И.П. Лебедкин настаивал на консервации «Якутзолото», А.Д. Попов срывал снабжение продовольствием трудящихся золотой промышленности в Якутии, Н.Г. Рысаков срывал план добычи золота в Лебединой рудной фабрике. В суде П.Г. Габышев признал себя виновным только в том, что результат работы треста «Якутзолото» оказался вредительским (это считалось доказанным фактом, а он, как один из руководителей этого треста, несет свою долю ответственности за это, так как вовремя не разоблачил вредительскую деятельность Полевого.

От своих показаний, данных на предварительном следствии, о своей принадлежности и других к контрреволюционной вредительской организации П.Г. Габышев в суде отказался и заявил, что эти «признательные показания ими были даны в силу принуждения со стороны лиц, расследовавших его дело». О своей якобы шпионской деятельности Петр Гаврилович пояснил, что секретные картографические материалы он просто утерял, а не передал их в шпионских целях Ким-Тер-Иону.

И.П. Лебедкин в суде тоже полностью отверг все обвинения и признавал себя виновным лишь в том, что поздно разобрался в вредительской деятельности Полевого. А А.Д. Попов и И.Г. Рысаков в суде виновными себя, как и на предварительном следствии, не признали. В последнем слове все четверо заявили, что они ни в буржуазно-националистической, ни в правотроцкистской организациях не состояли.

Но А.Я. Вилинов в суде выставил двух свидетелей – Ю.Т. Борисова и И.-И.М. Левина. Ю.Т. Борисов показал, что в контрреволюционную организацию по Алдану входят И.П. Лебедкин, А.Д. Попов, Н.Г. Рысаков, а во главе этой организации стоял П.Г. Габышев. Об этом он якобы узнал со слов К.К. Байкалова. И.-И.М. Левин, якобы со слов А.П. Серебровского, знал о принадлежности всех четверых подсудимых в контрреволюционной организации в системе треста «Якутзолото». Но свидетели не показали, когда и при каких обстоятельствах им стало известно о пребывании подсудимых в контрреволюционной организации. И.-И.М. Левин даже заявил, что с подсудимыми по вредительской деятельности связан не был. А ведь он проходил как участник диверсионной организации в системе «Якутзолото», лично знал всех подсудимых. А.Д. Попов был его подчиненным. По логике вещей, он должен быть связан своей вредительской деятельностью с подсудимыми, тем более, что знал от А.П. Серебровского, что те являются контрреволюционными диверсантами.

Суд на эти нестыковки внимания не обратил. Страх перед А.Я. Вилиновым был сильнее. П.Г. Габышев и А.Д. Попов были приговорены к расстрелу, И.П. Лебедкин – к 15 годам лагерей и на 3 года ссылки, Н.Г. Рысаков – на 10 лет заключения и 3 года ссылки. Военная коллегия Верховного суда СССР своим определением № 00732/р от 29 августа 1938 г. оставила приговор в силе. П.Г. Габышев и А.Д. Попов были расстреляны, И.П. Лебедкин умер в лагере, только Н.Г. Рысаков дожил до хрущевской «оттепели» и реабилитации.

В 1955 г. по заявлению Н.Г. Рысакова, работавшего тогда заведующим химической лабораторией треста «Забайкалзолото», Главная Военная прокуратура СССР провела дополнительное расследование. В частности, был допрошен М.Н. Мещеряков – один из членов экспертной комиссии, созданной для проверки материалов о вредительской деятельности П.Г. Габышева, И.П. Лебедкина, А.Д. Попова и Н.Г. Рысакова. М.Н. Мещеряков показал, что в эти экспертные комиссии специально подбирались лица, не компетентные в специфике золотодобычи. А.Я. Вилинов и Ю.П. Мавленко вмешивались в работу экспертов и требовали от них дачи необъективных заключений. Председатель экспертной комиссии, начальник отдела кадров треста «Якутзолото» Горбатов сознательно представлял следствию ложные, клеветнические данные, за что был осужден, как это ни странно, Алданским окружным судом в 1941 г., когда у многих честных людей уже ослаб страх перед А.Я. Вилиновым и Ю.П. Мавленко.

Опираясь на этот и другие факты, Военная коллегия Верховного суда СССР 25 июня 1955 г. полностью реабилитировала П.Г. Габышева, И.П. Лебедкина, А.Д. Попова и П.Г. Рысакова.

КАЗАХСТАНСКИЙ СЛЕД

С делом этих четырех алданских якутских «буржуазных националистов» было тесно связано и дело П.Н. Гуляева, арестованного 4 января 1938 г. в далеком Казахстане.

Петр Николаевич Гуляев, до ареста работавший заместителем председателя Казахстанского промсовета, а до того занимавший многие ответственные комсомольские, партийные, советские и хозяйственные посты в Якутии, Караганде и Североказахстанской области был назван в показаниях П.Г. Габышева как один из активных участников контрреволюционной организации.

Однако, арестовав П.Н. Гуляева, наркомвнудельцы преследовали другую цель – добыть компрометирующие материалы на его близкого друга М.К. Аммосова, пригласившего его в Казахстан.

Этим делом специально занялись сотрудники УГБ НКВД Казахской ССР И.С. Панов и П.В. Володзько. У них имелась выписка из показаний П.Г. Габышева, был список якутян, уже арестованных или в отношении которых велась интенсивная агентурная разработка, стояла четкая установка – собирать компрометирующие материалы на М.К. Аммосова. П.С. Панов и П.В. Володзько рьяно взялись за дело. П.Н. Гуляев 8 января 1938 г. на допросе вынужден был подписать протокол, где следователи написали, что активными участниками контрреволюционной организации были П.Г. Габышев, И.П. Лебедкин и Н.Г. Рысаков, а руководство этой организацией осуществлялось М.К. Аммосовым путем встреч с А.Д. Поповым.

Так, установка Н.И. Ежова сделать организатором и руководителем якутской контрреволюционной буржуазно-националистической организации М.К. Аммосова, начала претворяться в жизнь… Потом Москва не забывала П.Н. Гуляева, направляя в Алма-Ату списки уже арестованных якутян, чтобы Петр Николаевич подтвердил их виновность. Наркомвнудельцы силой выбивали от П.Н. Гуляева такие показания. 8 мая 1939 г. он был осужден на 15 лет лагерей и 5 лет высылки. В суде Петр Николаевич отказался от всех своих показаний и заявил, что дал их «вынужденно – под физическим воздействием… Никакой контрреволюционной работы не проводил и участником антисоветской организации никогда не был» (Д. № 967143. Т. I. Л. Д. 253).

Подорвавший свое здоровье в тюрьме, П.Н. Гуляев умер в лагере 3 января 1940 г. 24 октября 1963 г. Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала П.И. Гуляева.

А П.С. Панов и П.В. Володзько сами вскоре пали жертвой кровавой машины репрессий – после прихода к власти, Л.П. Берия стал постепенно убирать людей Н.И. Ежова, обвиняя их в грубейших нарушениях социалистической законности. Палачи Панов и Володзько были расстреляны палачами Берии. Но в 1938 г. они не знали о грядущем возмездии, упивались своим всемогуществом и безнаказанностью.

Выполняя задание центра, наркомвнудельцы Алма-Аты старались расширить круг лиц, причастных к «преступной деятельности» М.К. Аммосова. Почти одновременно с П.Н. Гуляевым, 5 января 1938 г., был арестован друг Максима Кировича М.Е. Атанов, работавший заместителем наркома финансов Казахской ССР.

Но Михаил Ефимович оказался крепким орешком, очень долго вину свою отрицал, затем в общих выражениях, никого конкретно не называя, признал себя виновным, а в суде от этих показаний полностью отказался. Тем не менее, Военная коллегия Верховного суда СССР 10 ноября 1938 г. приговорила его к высшей мере наказания. Он был расстрелян в тот же день – это редкий случай, когда смертный приговор приводился в исполнение немедленно. На практике между приговором и расстрелом иногда могли пройти годы. НКВД часто выдавал родственникам репрессированных справки ЗАГС с ложными датами смерти приговоренного. Например, Н.И. Спиридонов (Тэкки Одулок) был 8 января 1938 г. осужден Военным трибуналом Ленинградского военного округа к расстрелу, а приговор приведен в исполнение 14 апреля 1938 г., о чем свидетельствует справка № 001083 Военного трибунала ЛВО от 14 апреля 1938 г., подписанная диввоенюристом Мазюком.

С Атановым у чекистов ничего не получилось. Зато им повезло с 3.И. Аблязиным. Загит Насруллович, перед арестом работавший начальником Североказахстанского облшосдорстроя, семьями дружили с М.К. Аммосовым еще с Якутии. Он был арестован 23 июня 1937 г. Только после ареста М.К. Аммосова, по заданию центра, алма-атинские наркомвнудельцы стали добиваться у 3.Н. Аблязина показаний на Максима Кировича. И Загит Насруллович вынужден был дать показания, что его в антисоветскую организацию Аммосов завербовал в 1933 г. «на почве длительной личной дружбы». Впоследствии, в своем заявлении в ЦК ВКП(б) он писал, что его «показания, данные в стадии предварительного следствия, были вынужденные».

Благодаря своей умной тактике на следствии, Загит Насруллович сумел так запутать следствие, а в суде доказать абсурдность многих обвинений, что 25 марта 1939 г. Военный трибунал пограничных и внутренних войск НКВД Казахской ССР в Петропавловске осудил 3.Н. Аблязина по статье 58-7 к 5 годам лишения свободы с поражением в правах на 3 года, сняв обвинения по статьям 58-1а, 58-8, 58-9 и 58–11. Но в тюрьме Загит Насруллович пробыл недолго, он сумел так убедительно построить свою защиту при кассационном обжаловании, что по протесту от 19 февраля 1940 г. Прокурора СССР М. Панкратова, требовавшего переквалификации дела на статью 109 и снижения наказания до 3 лет, Военная коллегия Верховного суда СССР 5 марта 1940 г. переквалифицировала дело по статье 111 и снизила меру наказания до 2 лет 7 месяцев. И 3 июня 1940 г. 3.Н. Аблязин был освобожден из-под стражи.

Но тут машина репрессий начала давать обратный ход. По настоянию НКВД СССР другой Прокурор СССР В. Бочков 3 апреля 1941 г. внес свой протест. Он упирал на то, что 3.Н. Аблязин был завербован М.К. Аммосовым и передавал последнему сведения шпионского характера. Итак, один Прокурор СССР против мнения другого. Такой вопрос требовал разбора на высшем уровне. 10 апреля 1941 г. этот вопрос рассматривал Пленум Верховного суда СССР, вынесший специальное постановление № 14(28)с, по которому дело направлялось на новое рассмотрение со стадии предварительного следствия.

Но время было уже несколько иное. Новое следствие, видимо, прекрасно понимало, насколько лживо утверждение прежнего следствия, что М.К. Аммосов якобы подтвердил показания 3.Н. Аблязина в части вербовки. Только этим и можно объяснить тот факт, что новый Пленум Верховного суда СССР 27 июля 1942 г. отверг это обвинение и принял постановление оставить в силе определение Военной коллегии от 5 марта 1940 г. Итак, 3.Н. Аблязин выиграл непростое состязание с тогдашним бериевско-вышинско-ульриховским правосудием и остался в живых.

3. Н. Аблязин был полностью реабилитирован 11 ноября 1959 г. По словам дочерей М.К. Аммосова, с которыми мы встречались в январе 1989 г., Загит Насруллаевич после своего освобождения просил прощения у жены Максима Кировича – Р.И. Цугель…

«Казахстанский след» в деле М.К. Аммосова на этом не кончается. Во время следствия ему периодически навешивали все новые преступные связи и деяния в Казахстане. Там арестовывались многие партийные и советские работники. Если они хоть немного знали Максима Кировича, то в Москве почти сразу же инкриминировали Аммосову совместную подрывную работу с этими лицами. Причем следствие в этом направлении велось крайне поверхностно. При более или менее профессиональной следственной работе надо было согласовать все показания, привести их в систему. Однако в данном случае алма-атинские чекисты не утруждали себя выбиванием показаний от своих подследственных против М.К. Аммосова.

Например, якобы связанные с Максимом Кировичем по контрреволюционной работе У.Д. Кулумбетов, С. Ескараев, 3.Д. Туранов, Е.К. Курманалин, А.Т. Джулдыбаев вообще не давали никаких показаний против М.К. Аммосова. Только В.А. Тимбулатов мельком упомянул, что со слов других ему было известно о пребывании М.К. Аммосова в антисоветской организации.

Москва усердно навешивала М.К. Аммосову новые и новые преступные связи с лицами, о которых из Алма-Аты поступали материалы, что они арестованы, а раньше вместе работали с такими и такими-то, в том числе с М.К. Аммосовым. А Алма-Ата ограничилась лишь взятыми под большим нажимом расплывчатыми показаниями П.Н. Гуляева и 3.Н. Аблязина о вербовке и совместной шпионской работе. Или их смутило стойкое сопротивление М.Е. Атанова, или не хватило профессионализма, или было не до этого. А с другой стороны, Москва конкретно требовала признательных показаний против М.К. Аммосова именно от П.Н. Гуляева, М.Е. Атанова, 3.Н. Аблязина, не обращая особого внимания на углубленное расследование всей «подрывной работы» М.К. Аммосова в казахстанский период своей жизни (с 1932 по 1937 гг.). Это был только довесок. Следствие по «казахстанскому следу» велось Москвой крайне небрежно. Например, Максима Кировича обвиняли в том, что он вместе с секретарями Есильского и Атбасарского райкомов Компартии Казахстана Е.К. Курманалиным и А.Т. Джулдыбаевым в 1935–1937 гг. (даже год конкретно указать поленились!) поджег ферму. Видимо, ежовские следователи были уверены, что в эти годы там обязательно сгорела какая-нибудь ферма, а раз так, то это, конечно, аммосовская диверсия. В декабре 1955 г. специальная комиссия по проверке дела М.К. Аммосова установила, что там ферма действительно сгорела, но это случилось в… 1939 г.

Причина такой небрежной разработки наркомвнудельцами Москвы казахстанского периода биографии М.К. Аммосова в том, что Н.И. Ежов распорядился раскрыть «контрреволюционную деятельность» М.К. Аммосова именно в качестве руководителя якутской буржуазно-националистической организации правотроцкистского толка. 4 отдел ГУГБ НКВД СССР основные свои усилия сосредоточил в этом направлении. Поэтому «казахстанский след» в следственном деле Максима Кировича был пунктирным, а период его работы в Киргизии почти не разработан.

А З.Н. Аблязин, М.Е. Атанов, П.Н. Гуляев были знакомы с М.К. Аммосовым еще с Якутии, поэтому и наркомвнудельцы более углубленно занимались их делами. А по делам остальных казахстанских «контрреволюционеров» Москва не так жестко и срочно требовала углубленной разработки против М.К. Аммосова, поэтому и, вероятно, алма-атинские наркомвнудельцы, занятые по горло разоблачениями врагов народа, не стали утруждать себя лишней работой.

Все же одно дело из «казахстанского следа» заслуживает особого внимания.