Текст книги "Мертвая земля"

– Есть еще одно важное обстоятельство, – заявил я, переведя дух. – Прежде я не упоминал о нем, ибо мне было приказано хранить молчание. К тому же, буду откровенен, я рассчитывал, что вы измените свои показания относительно того, где находились в вечер убийства, – добавил я, буравя собеседника взглядом.

– Я не могу ничего изменить.

– Что ж, воля ваша. Так вот, если суд признает вас виновным, леди Елизавета уполномочила меня незамедлительно подать просьбу о помиловании. У меня имеется бумага, подписанная ее именем. Она даже готова… смазать судебные шестеренки, выделив необходимую денежную сумму.

У Болейна глаза полезли на лоб от изумления.

– Вне всякого сомнения, имени леди Елизаветы будет вполне достаточно, дабы обеспечить отсрочку исполнения приговора, – продолжал я. – Однако я не могу утверждать с уверенностью, что просьба о помиловании будет удовлетворена. После скандала, вызванного делом Сеймура, леди Елизавета находится отнюдь в не лучших отношениях с лордом-протектором. С королем, своим братом, она видится до крайности редко, в то время как ее сестра Мария… – Я смолк, не считая нужным завершить фразу.

Я ожидал, Болейн будет пенять мне за то, что я скрывал от него столь важное известие. Но он всего лишь кивнул и процедил:

– Возможно, я ошибался.

– Что вы имеете в виду?

– Когда мы с Эдит еще жили вместе и у нас росли сыновья, я никак не мог отделаться от чувства, что над моей семьей тяготеет проклятие. Вероятно, виной тому была казнь Анны Болейн… и те печальные последствия, которые она повлекла за собой. Впоследствии, когда я женился на Изабелле, мысли о проклятии перестали мне досаждать. А потом… случилось то, что случилось. – Он испустил тяжкий вздох. – И возможно, дочь Анны Болейн принесет мне спасение.

– Да, есть все основания на это надеяться, – кивнул я.

В памяти моей всплыл недавний разговор с Питером Боуном. По словам Грейс, Эдит тоже считала, что над ее семьей тяготеет проклятие.

– Я понимаю, по какой причине вы прежде не рассказали мне о возможном помиловании, – произнес Болейн с грустной улыбкой. – Надеялись, я признаюсь, что в ночь убийства выходил из дому. Вы ведь законник до мозга костей, не так ли, мастер Шардлейк?

– Именно так. Вы знаете, быть юристом – это тоже своего рода проклятие.

Джон протянул мне руку, которую я крепко пожал.

Оставшееся время я потратил, разъясняя Болейну, как ему следует вести себя на суде. Предупредил его о том, что обязанность вызывать свидетелей защиты ему придется взять на себя, так как уголовные преступники лишены адвокатов, представляющих их интересы. Джон слушал меня молча, ни слова не пропуская мимо ушей.

– Ну что ж, увидимся завтра на суде, – сказал я на прощание. – Мужайтесь.

– Постараюсь, – кивнул он. – После того, что вы рассказали, я, пожалуй, смогу сегодня прочитать молитву на ночь. А то я уж, признаться, отвернулся от Бога, считая Его своим врагом.

Простившись с Болейном, я медленно поднялся по лестнице и вышел из-под мрачных сводов замка. Яркий солнечный свет ударил мне в глаза, заставив несколько раз моргнуть. Николас стоял у ворот, ожидая меня. Унылое выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Какие новости? – спросил я.

– Вчера произвели осмотр тела. Раны и повреждения отсутствуют, легкие наполнены водой. Снокстоуб действительно утонул.

– Утонул, потому что кто-то столкнул его с моста.

– Дознание назначено на следующую неделю. Как сказал мне один из клерков, вне всякого сомнения, будет вынесен вердикт «смерть в результате несчастного случая».

– Итак, еще она дверь захлопнулась у нас перед носом, – изрек я.

Тут поневоле поверишь в то, что над Джоном и Эдит и впрямь тяготеет проклятие.

До суда нам нужно было завершить еще несколько дел. Николас напомнил, что, если верить близнецам, Чаури, управляющий Болейна, присутствовал на петушиных боях в тот вечер, когда ключ находился в кармане Джеральда.

– Возможно, он что-нибудь заметил, – предположил Николас.

– Что ж, пожалуй, нам стоит побеседовать с ним еще раз, – согласился я. – Но прежде навестим Скамблера.

Мы пообедали в таверне, до отказу набитой прибывшими на базар торговцами, вышли на Бет-стрит и отправились к дому, где жил Скамблер. К немалому своему удивлению, приблизившись к ветхому домишке, мы услышали веселое пение. Несколько мальчишек, хихикая, приникли к окнам, высматривая что-то сквозь неплотно закрытые ставни. Завидев нас, они бросились врассыпную.

Мы тоже заглянули сквозь щели в ставнях. Скамблер, костюм которого, как и в прошлый раз, состоял из длинной ночной рубашки, неуклюже кружился по комнате, махал руками и распевал песню, которую мне не доводилось слышать никогда прежде:

 
О, наши души грешные спасутся,
Ведь ангелы заступятся за нас…
 

Чистота и мелодичность его голоса поразили меня, хотя я прекрасно понимал, что здешним мальчишкам подобное представление кажется выходкой чокнутого.

– Что это он делает? – вполголоса спросил Николас.

– А ты разве не видишь? Поет и танцует, – пожал я плечами. – Кстати, голос у него прекрасный. Можно подумать, он где-то учился петь.

Мы постучали. Пение немедленно прекратилось, дверь приоткрылась, и перед нами с кислой миной предстала Хильда, тетка Скамблера.

– Снова вы, – буркнула она и провела нас в комнату.

– Грязнуля, ты опять за свое! – набросилась она на племянника. – Сколько раз я тебе говорила: ставни надо закрывать плотно. И прекрати ты, ради бога, свои дурацкие прыжки и завывания. Они выводят меня из себя!

Скамблер стоял недвижно, понурив голову.

– Я не выпускала его из дому ни на шаг, – сообщила старая карга. – И сама носа за дверь не высовывала. Попросила соседей охранять дом, а одной из соседок даже пришлось заплатить, чтобы она принесла нам что-нибудь пожевать.

С откровенной наглостью, которая, похоже, никогда ей не изменяла, пожилая дама протянула руку, и я положил ей на ладонь несколько монет.

– Не слишком это приятное занятие – сидеть взаперти и дрожать от страха, – продолжала ворчать она. – Да и Грязнуля так и рвется на улицу, попробуй-ка его удержи.

– Чего мне бояться? – протянул Скамблер, вскинув на нас недоумевающий взгляд. – Меня что, прежде не колотили? Я к этому привычный.

Я счел за благо не говорить, что на этот раз дело может не ограничиться обычной трепкой. Увы, обеспечить Скамблеру надежную защиту мы были не в состоянии. Оставалось лишь надеяться, что в случае опасности тетя Хильда своим визгом переполошит весь квартал.

– Потерпите еще денек, – попросил я, тяжело вздохнул и добавил: – Саймон, тебе придется дать показания на суде. Рассказать о том, что произошло с ключом от конюшни.

На лице парнишки мелькнул испуг.

– Говорить на суде, перед кучей народу? Перед судьями?

– Тебе нечего бояться, – заверил я. – Я все время буду рядом. Твои показания очень важны.

– Ему заплатят? – спросила тетя Хильда, во взгляде которой вспыхнули жадные огоньки.

– Нет.

– Тогда нечего тебе делать в этом суде, Грязнуля.

Но Скамблер решительно кивнул:

– Я приду, мастер Шардлейк. Только вы с мастером Николасом не оставляйте меня ни на минуту.

– Спасибо, Саймон, – с чувством произнес я.

Тетя Хильда поджала губы.

– Думаю, будет лучше, если я тоже пойду в суд, – заявила она. – Присмотрю за Грязнулей.

– Как вам будет угодно, – пожал я плечами. – Да, Саймон, твоя тетя права: ставни следует закрывать плотнее. На всякий случай.

– В комнате страшная духота, – пожаловался Скамблер.

– Знаю. Но ради безопасности духоту вполне можно потерпеть.

Тетушка Хильда проводила нас до порога.

– Иногда мне кажется, сам дьявол послал этого мальчишку мне на мучение, – изрекла она на прощание и с шумом захлопнула за нами дверь.

Вернувшись в «Девичью голову», мы решили немного поспать: вечером предстояло еще немало дел, а мы буквально с ног валились от усталости. В семь часов, поспешно перекусив, мы вновь направились на рыночную площадь, на постоялый двор, где остановилась Изабелла. Проходя по площади Тумлэнд, мы увидели в дверях одного из богатых трехэтажных домов высокого человека в пышно расшитой мантии; судя по всему, он грелся на вечернем солнышке. На вид ему было лет пятьдесят; длинные седые волосы обрамляли красивое, с правильными чертами лицо; у рта залегла жесткая складка; большие глаза внимательно поглядывали по сторонам. Некоторые прохожие кланялись ему. Я вспомнил, что Тоби уже показывал мне этого человека; он был среди отцов города, которые приветствовали судей у ратуши в минувший понедельник. Августин Стюард, один из самых уважаемых людей в Норидже. На память мне пришли слова Питера Боуна о том, что богатые купцы прибрали к рукам не только торговлю, но и производство шерстяных тканей.

На рыночной площади вовсю шла уборка; торговцы складывали в повозки нераспроданные товары; оборванные ребятишки сновали туда-сюда, подбирая с земли гнилые фрукты и обрезки мяса. Нужный нам трактир мы нашли без труда. Обеденный зал был битком набит купцами и законниками, наливавшимися пивом после трудного дня. Мы осведомились у слуги, где находится комната миссис Изабеллы Болейн. Услышав это имя, несколько человек с любопытством уставились на нас. Слуга, не говоря ни слова, провел нас по коридору первого этажа.

Мы постучали, и Изабелла открыла дверь. На ней было зеленое платье с высоким воротником, изящное, но скромное, идеально подходящее для суда; белокурые волосы убраны под чепец такого же оттенка, как платье. На очаровательном личике застыло встревоженное, хотя и решительное выражение. Увидев нас, она улыбнулась с явным облечением:

– Спасибо, что пришли, мастер Шардлейк. Мы прибыли сюда всего полчаса назад. Здешние постояльцы таращились на нас, как на диковинку.

– Боюсь, в течение ближайших дней вы будете находиться под постоянным огнем любопытных взглядов.

– Вы виделись сегодня с моим мужем? – нетерпеливо спросила она. – Есть какие-нибудь добрые известия?

– Боюсь, что нет.

Изабелла изменилась в лице. Я сообщил ей о печальной участи, постигшей Снокстоуба.

– Господи Исусе, – прошептала она. – Еще одна смерть. Вы полагаете, кто-то столкнул его с моста?

– У меня имеются подозрения, но нет ровным счетом никаких доказательств, – вздохнул я.

Рассказывая Изабелле о крупной сумме денег, которую ее муж спрятал в конюшне, я внимательно наблюдал за реакцией собеседницы. Ее удивление, так же как и радость, показалось мне абсолютно искренним.

– Слава богу, что Джон оказался так предусмотрителен, – произнесла она, выслушав меня.

Наконец я сообщил, что в случае неблагоприятного решения суда леди Елизавета уполномочила меня подать просьбу о помиловании; можно было не сомневаться, что во время свидания Болейн расскажет об этом жене. Необходимо до времени держать наше намерение в тайне, подчеркнул я. Услышав, что нависшая над ее мужем угроза смерти несколько отступила, Изабелла в изнеможении опустилась на стул; плечи ее содрогались, на глаза выступили слезы.

– Слава богу… – шептала она одними губами. – Слава богу…

– Исполнение приговора, вне всякого сомнения, будет отсрочено, – заметил я. – Но, как я уже сказал вашему супругу, мы не можем быть совершенно уверены в том, что король дарует ему помилование.

Изабелла промокнула глаза платком:

– Но это дает нам надежду, даже если Джон будет признан виновным. Простите меня, я всего лишь слабая женщина, а в последнее время стала особенно слезливой.

– Вы несправедливы к себе, миссис Болейн, – возразил Николас. – Хотя на вашу долю выпало немало испытаний, вы проявили недюжинную смелость и выдержку.

Губы Изабеллы тронула благодарная улыбка.

– Да, ваше мужество достойно всяческого уважения, – подхватил я и, глубоко вдохнув, добавил: – Есть один вопрос, по которому мы с вашим супругом так и не смогли договориться. Я полагаю, что в ночь убийства Эдит он выходил из дому. У вас имеются какие-либо предположения по поводу того, где он мог быть?

– Если вам что-нибудь известно, расскажите нам об этом сейчас, иначе будет слишком поздно, – добавил Николас.

– Я ничего не знаю, – ответила Изабелла, глядя мне прямо в глаза. – Если Джон уходил, он покинул дом тайком, ни слова мне не сказав. – В голосе ее послышались нотки отчаяния. – Неужели вы думаете, что я скрыла бы от вас правду – сейчас, когда на карту поставлена жизнь мужа?

– Мы не сомневаемся, что вы откровенны с нами, миссис Болейн. Прежде чем вы отправитесь на свидание с мужем, я хочу подготовить вас к тому, что нам предстоит завтра. Я намерен вызвать в качестве свидетеля вашего управляющего, мастера Чаури. Ваш супруг уверен, Чаури не откажется свидетельствовать в его пользу, подтвердив, что он был хорошим хозяином.

– Да, конечно. Дэниел и мой муж прекрасно ладили друг с другом. Чаури – очень порядочный человек, единственный из слуг, кто сохранил нам верность. У меня не осталось даже горничной, так что меня сопровождает только Дэниел. Он остановился в соседней комнате. Вне всякого сомнения, мы дали пищу для новых сплетен, – с горечью добавила Изабелла.

– Вы не могли бы позвать мастера Чаури? Я хотел бы кое о чем его спросить.

Изабелла вышла и через пару минут вернулась в обществе Чаури, одетого в добротный черный дублет; его рыжие волосы и борода были подстрижены и аккуратно причесаны.

«А ведь этот человек идеально подходит под описание неведомого заказчика, которое нам дал подмастерье Снокстоуба, – пронеслось у меня в голове. – Впрочем, под это описание подходит половина мужчин, живущих в Норидже», – тут же возразил я себе. А вслух произнес:

– Да ниспошлет вам Господь доброго вечера, мастер Чаури.

– Мастер Шардлейк, я весьма признателен за ту помощь, которую оказываете нам вы и мастер Николас, – произнес он спокойным и уважительным тоном.

– Увы, нам не удалось добыть какие-либо новые сведения, способные повлиять на благоприятное решение суда, – сообщил я. – Осталась лишь одна зацепка. Возможно, вы помните вечер после петушиных боев, незадолго до убийства Эдит Болейн. Джеральд и Барнабас с приятелями отправились в таверну, где, по их словам, находились и вы тоже. И там у Джеральда пропал кошелек, который, однако, вскоре был найден.

– Разумеется, я прекрасно помню этот вечер. Оба молодчика во всеуслышание похвалялись, что выпустят бешеного жеребца из стойла и устроят в Бриквелле славную потеху.

– Прямо так и говорили?

– Да, конечно. Их друзья буквально катались со смеху.

«Спору нет, близнецы задумали рискованную шутку, – рассудил я. – Но эта безумная затея вряд ли привела бы к чьей-либо смерти. Имей юнцы намерение совершить убийство, они наверняка не стали бы бахвалиться перед приятелями».

– Вы часто бываете в этой таверне? – задал я очередной вопрос.

– Да. По крайней мере раз в неделю я хожу на петушиные бои. А после не отказываю себе в удовольствии выпить кружку пива.

Признаться, мне самому жестокие забавы, подобные схваткам петухов и других животных, были отнюдь не по нраву. Бешеные вопли, которыми зрители подбадривают участников драки, ручьи крови, предсмертные судороги побежденных – все это доставляет мне муку, а не удовольствие. Многие видят в этом проявление слабости характера, и, возможно, они правы. Впрочем, напомнил я себе, к нашему делу это не имеет ни малейшего отношения. И продолжил беседу с управляющим.

– Как выяснилось, в кошельке находился ключ от конюшни, который близнецы украли у Саймона Скамблера, – сообщил я.

– Ох уж этот мне Грязнуля, – покачал головой Чаури. – Вечно он попадает в переделки.

– Его вины тут не было, – решительно возразил я. – Вопрос состоит в том, мог ли кто-нибудь украдкой взять ключ и сделать с него восковой слепок – скажем, при помощи свечи. Вы ничего не заметили?

– Помню только, близнецы что-то орали про исчезнувший кошелек и шарили под скамьей. Скажу откровенно, я наблюдал за ними не без злорадства. Думал, если кошелек украли, то и поделом этим юным прохвостам. Однако кошелек вскоре нашелся. Это все, что я помню. Простите мое любопытство, но какое отношение это имеет к расследованию?

Я рассказал о том, что узнал в мастерской слесаря и во время нашей стычки с близнецами.

– Конечно, завтра, когда я изложу все, что мне известно со слов Снокстоуба и его подмастерья, суд не придаст особого значения подобным показаниям с чужих слов. Тем не менее я это сделаю.

Чаури кивнул, перевел взгляд на Изабеллу и растянул губы в улыбке:

– Возможно, через несколько дней мастер Болейн вернется домой и будет разъезжать на своем обожаемом Полдне.

– Да, – не слишком уверенно кивнула она. – Этот жеребец – сущее наказание. Он так скучает по хозяину, что совершенно обезумел. Без конца ржет и бьет копытом в двери конюшни. Дэниел каким-то образом ухитряется его кормить, но, боюсь, при этом он рискует собственной жизнью.

– Конь потихоньку начинает ко мне привыкать, – заметил управляющий.

Я вновь заговорил о судебном заседании, на котором всем нам предстояло выступить завтра. Чаури с готовностью согласился дать показания в пользу своего хозяина, хотя мы оба понимали, что от его свидетельства будет мало толку. Вместе мы вышли из таверны на рыночную площадь и направились в разные стороны. Изабелла и Дэниел поспешили в замок, чтобы навестить Болейна и передать ему очередную корзинку с едой, которую нес Чаури. Мы с Николасом двинулись в сторону площади Тумлэнд.

– Как вы думаете, Изабелла сумеет произвести на суд благоприятное впечатление? – спросил он по дороге.

– Я в этом не сомневаюсь. Эта женщина далеко не глупа. Я бы сказал, для бывшей трактирной служанки, не получившей никакого образования, она обладает редким умом и тактом.

– А сколько, по вашему мнению, ей лет?

– Несомненно, Изабелла намного моложе Джона. Полагаю, ей около тридцати.

– Я бы дал ей меньше.

– Как бы то ни было, для тебя она слишком стара, мой юный друг, – усмехнулся я, пытаясь скрыть под личиной иронии то сильное впечатление, которое произвела на меня миссис Болейн. – Кроме того, я всегда считал, что ты предпочитаешь робких и благовоспитанных девиц, таких как Беатрис Кензи.

– Как бы то ни было, для вас она слишком молода, – не преминул поддеть меня Николас. – Я имею в виду Изабеллу.

– К тому же Изабелла – одна из подозреваемых, – напомнил я, сменив тон с шутливого на серьезный. – Так же, как и Чаури.

– Этот Чаури буквально пожирал ее глазами, – заметил Николас. – Не сомневаюсь, он влюблен в хозяйку по уши.

– Думаю, печальные события последнего времени способствовали их сближению, – сказал я. – Но Изабелла предана своему мужу всей душой, это очевидно. – Помолчав, я добавил: – Удивительно все-таки получилось – всю неделю мы только и говорим что о Джоне Болейне, его сыновьях, слугах, соседях. А о несчастной Эдит даже не вспоминаем. А ведь она страдала больше всех и в конце концов приняла кошмарную, чудовищную смерть.

– Да, Эдит… это какая-то неразрешимая загадка… – задумчиво пробормотал Николас.

– Именно так. Судя по всему, никто и никогда не дал себе труда поинтересоваться, почему эта женщина так странно вела себя. Если мы сумеем это выяснить, то, возможно, узнаем, кто ее убил.

– Вы уверены, что Болейн невиновен? – глядя мне прямо в глаза, спросил Николас.

– Признаюсь откровенно, сейчас я ни в чем не уверен, – ответил я, выдержав его взгляд. – Скажу осторожно: все, что нам удалось узнать до сих пор, ставит его виновность под сомнение.

Мы пересекли рыночную площадь, глядя на замок, который возвышался над городом подобно гигантскому часовому.

Глава 27

К собственному удивлению, ночью я спал крепко. Проснувшись, как и всегда в те дни, когда в суде слушались важные дела, ощутил, как в голове моей гудят бесчисленные вопросы. Если Джон Болейн не убивал свою жену, то кто же тогда это сделал? Подозреваемых, кому смерть Эдит была выгодна по каким-либо соображениям, нам найти не удалось. У близнецов имелось железное алиби; к тому же ярость, в которую пришел Джеральд, догадавшись, что их с братом подозревают в убийстве матери, казалась мне вполне искренней.

Облачившись в адвокатскую мантию и сержантскую шапочку, я спустился по лестнице и вошел в обеденный зал. Обычно перед слушанием гражданских дел я испытываю нечто вроде приятного волнения, но сегодня настроение мое было тревожным и мрачным. На кону стояла человеческая жизнь, и шансы оправдать обвиняемого были ничтожно малы. Правда, в кармане у меня лежала просьба о помиловании, однако я помнил слова Уильяма Сесила, сказанные еще зимой. Тогда он просил предупредить леди Елизавету, что ей следует соблюдать предельную осторожность, дабы дыхание скандала не коснулось ее вновь. А если вдруг выяснится, что за десять дней до смерти Эдит Болейн побывала в Хатфилде…

Николас и Тоби ждали меня за столом. Вид у обоих был сосредоточенный. Николас тем не менее растянул губы в подобие улыбки:

– Вот он и настал, великий день суда.

– Да. Двадцатое июня.

Я взглянул на Тоби. Его раненая рука висела на перевязи под зеленым дублетом, а лицо, обрамленное черной бородой, казалось усталым и бледным.

– Как ваша рука, болит?

– Болит немного, особенно когда приходится ездить верхом. Но ничего, все заживет как на собаке. Никаких признаков того, что рана нагноилась.

– Слава богу. А как себя чувствует ваша матушка?

– Немного лучше. Но по-прежнему не встает с постели. День сегодня, похоже, опять будет жарким, – добавил он со вздохом. – Для посевов эта жара губительна. Колосья сохнут на корню. Весной дожди лили чуть не каждый день, и всем это казалось настоящим бедствием. А теперь мы ждем дождя как манны небесной. Гроза, разразившаяся недавно, только прибила колосья. Но вне зависимости от погоды день нынче обещает быть интересным.

Я с любопытством взглянул на Локвуда, вновь отметив про себя, что дело, которым мы занимаемся, не затрагивает в его душе ни одной струны.

Слуга принес нам хлеба и сыра.

– После завтрака мы без промедления отправимся в суд, – сообщил я. – Надо быть там, когда прибудут свидетели: Изабелла, Чаури, Скамблер и… – я слегка запнулся, – сыновья Болейна.

– Первыми суд выслушает свидетелей обвинения, – заметил Николас. – Бриквеллского констебля, старого пастуха Кемпсли, обнаружившего тело, Гэвина Рейнольдса и его милых внучат. Наиболее опасны для обвиняемого показания констебля, который нашел в конюшне молоток и облепленные грязью ботинки.

– Да, это просто убийственные улики, – вздохнул я. – К тому же Джон Болейн снискал всеобщее неодобрение, поселив в своем доме Изабеллу. Можно не сомневаться, в зале суда будет полно сочинителей памфлетов, охочих до жутких деталей и невероятных преувеличений. Так что в ближайшие дни печатные листки с рассказом о деле Болейна станут продаваться по всей стране.

– Это уголовное дело, а значит, судьи постараются завершить его слушание как можно скорее, – заметил Тоби. – Во время лондонских сессий они иногда рассматривают по двадцать дел за одно заседание. Если председательствовать будет судья Катчет, можно не сомневаться, он сделает все, чтобы вынести обвинительный приговор. По его убеждению, смертные приговоры способствуют укреплению моральных устоев общества.

– Согласен, Тоби, обычно судьи очень спешат, – кивнул я. – Но наше дело получило слишком широкую огласку. Так что, надеюсь, его рассмотрят с бо́льшим тщанием. И будут допрашивать свидетелей внимательнее, чем обычно. – Я допил последние капли эля, остававшиеся в кружке. – Ну что ж, идем. Будем уповать на Бога, только это нам, похоже, и остается.

Когда мы прибыли в Ширхолл и вошли в вестибюль перед залом, где должны были слушаться уголовные дела, выяснилось, что Бог послал нам встречу с чиновником Ведомства по делам конфискованного имущества Джоном Фловердью и управляющим леди Марии сэром Ричардом Саутвеллом. Высокий и тощий Фловердью, облаченный в черную мантию, чрезвычайно походил на ворону; дородный Саутвелл, в красной мантии, отороченной мехом, и черной шляпе, украшенной бриллиантами, по обыкновению, казался воплощением надменной спеси. Они что-то негромко обсуждали, но, завидев нас, разом смолкли и повернули голову в нашу сторону. Рядом с Саутвеллом стоял какой-то молодой человек, высокий и стройный; его удлиненное лицо портили два крупных родимых пятна, губы были строго поджаты, глаза горели злобным огнем. Оставив Тоби и Николаса, я приблизился к своим высокопоставленным знакомым и отвесил им поклон. Подходя, я услышал, как Саутвелл осведомился у Фловердью:

– Вы намерены остаться здесь до окончания выездной сессии?

– К несчастью, служебные обязанности вынуждают меня задержаться, хотя дома, в Ваймондхеме, ожидает множество дел. Чертов Роберт Кетт того и гляди снова устроит заваруху.

– С этим возмутителем спокойствия надо разобраться раз и навсегда, – изрек Саутвелл и наконец снизошел до того, чтобы удостоить меня взглядом, холодным и неприветливым. – Сержант Шардлейк, – проронил он.

– Да ниспошлет вам Господь доброго утра, сэр Ричард. И вам также, брат Фловердью.

– О брат Шардлейк! – бодрым голосом воскликнул Фловердью. – Дело Болейна будет слушаться первым. Судья Рейнберд отказался сегодня разбирать гражданские дела, дабы присутствовать на слушании вместе с судьей Катчетом.

– Неужели? – искренне удивился я, отметив про себя, что влияние судьи Рейнберда, возможно, несколько смягчит суровость Катчета.

– Да, на заседании будут они оба, – продолжал Фловердью. – Полагаю, Болейну не миновать виселицы. Улики, обнаруженные в конюшне, неопровержимо доказывают его вину. Впрочем, не будем загадывать. Мы с сэром Ричардом присутствуем здесь в качестве представителей верховного феодала Норфолка и Ведомства по делам конфискованного имущества.

Жизнерадостная улыбка, которой он сопроводил свои слова, удручающе походила на издевательскую ухмылку.

Саутвелл, до сих пор молча буравивший меня глазами, изрек:

– Насколько я понял, вы и сами намерены выступить на слушании. Ваше имя значится в списке свидетелей. Вы, несомненно, помните, что не имеете права представлять интересы Болейна, – добавил он, надменно прищурившись. – Надеюсь, вы не собираетесь, прикрывшись личиной свидетеля, играть роль адвоката?

– Разумеется, нет, сэр Ричард. Я всего лишь хочу сообщить суду о важных обстоятельствах, которые нам удалось выяснить.

Подавшись вперед, Саутвелл с откровенной неприязнью взглянул на меня сверху вниз:

– Вижу, вы не вняли совету мастера Сесила и не желаете держаться в тени. – Он пожал своими широкими плечами. – Что ж, искать неприятностей на свою голову – это ваше неотъемлемое право.

Молодой человек, стоявший рядом с ним, расхохотался. Саутвелл с улыбкой повернулся к нему:

– Это мой верный помощник Джон Аткинсон. Он, кстати, водит дружбу с сыновьями Болейна. Они ведь убеждены в виновности своего отца, не так ли, Джон?

– У них нет на этот счет никаких сомнений! – Парень ухмыльнулся, обнажив желтые зубы.

«Значит, это и есть тот самый молодой прохвост, который год назад похитил юную девушку и пытался силой заставить ее вступить в брак, – отметил я про себя. – Кстати, в этой авантюре ему помогал Саутвелл».

Под высокими сводами зала раздались шаги, и, обернувшись, я увидел Изабеллу, сопровождаемую Дэниелом Чаури. Извинившись перед своими собеседниками, я поспешил к ней. Изабелла была бледна, однако казалась спокойной.

– Как вы себя чувствуете, миссис Болейн? – поинтересовался я.

– Как себя чувствует миссис Болейн, известно одному лишь Богу, ибо она мертва! – выкрикнул Джон Аткинсон, услышавший мои слова.

Изабелла вспыхнула.

– Да, насколько мне известно, двоеженство в Англии находится под запретом, – со смехом добавил Саутвелл.

Фловердью, расплывшись в улыбке, отвернулся.

– Я прекрасно знаю, что нужно вам обоим! – выкрикнула Изабелла. – Взять опеку над сыновьями Джона и заполучить его земли!

Саутвелл, не ожидавший столь дерзкой выходки, слегка сдвинул брови и сделал шаг в сторону Изабеллы. Однако мгновение спустя на лице его вновь застыло выражение непоколебимой надменности.

– Прошу вас, миссис Болейн, держите себя в руках! – взмолился я. – Вы не должны отвечать, поддаваясь на провокации, в противном случае вы лишь навредите мужу.

– Он прав, – подхватил Чаури.

Изабелла недовольно поджала губы, однако кивнула в знак согласия. Свидетели продолжали прибывать; в большинстве своем то были простые люди, вызванные по другим уголовным делам. Оказавшись в просторном зале с каменными стенами и высокими сводами, среди облаченных в мантии законников, они тревожно озирались по сторонам. Наконец явилась знакомая нам троица: сосед и заклятый враг Болейна – краснолицый тучный Вайтерингтон и его здоровенный управляющий Шукбору, который крепко держал за локоть старого пастуха Эдриана Кемпсли. Последний выглядел до крайности испуганным и растерянным. Конечно, он привык проводить время в одиночестве, среди овец, и столь многолюдное общество не может не смутить его, подумал я. Однако Вайтерингтон, вне всякого сомнения, втолковал старику, что именно тому следует говорить. Бросив взгляд на Изабеллу, Вайтерингтон насмешливо скривил губы и что-то пробормотал себе под нос. Изабелла резко отвернулась.

Тут я заметил Саймона Скамблера, вошедшего в зал своей странной прыгающей походкой. Вслед за ним шествовала тетушка, чье кислое лицо обрамлял парадный черный чепец. Вид у Скамблера был скорее озадаченный, чем испуганный; рот приоткрыт, словно бы у рыбы, которую вытащили на сушу. Стоило ему появиться, как кто-то в толпе захохотал. Завидев нас, мальчуган просиял от радости.

– Мастер Шардлейк! Мастер Овертон! – воскликнул он, подбегая поближе.

– Да ниспошлет тебе Господь доброго утра, Саймон. Приветствую вас, миссис Скамблер.

Тетя Хильда сжала губы в противоестественно тонкую полоску.

– Миссис Марлинг, с вашего позволения, – поправила она меня. – Мать Грязнули доводилась мне сестрой.

– Я так рад вас видеть, – доверчиво сообщил Скамблер. – Когда вы рядом, я ничего не боюсь.

– Саймон, будь готов к тому, что судьи станут задавать тебе самые каверзные вопросы, – предупредил я.

– Да, Грязнуля, они будут говорить с тобой очень строго, – добавила тетя Хильда. – Но ты должен отвечать честно и откровенно. Помни, Господь все слышит и все знает.

– Не сомневаюсь, Саймон, ты будешь держаться молодцом! – подбодрил парнишку Николас.

Дверь вновь распахнулась, впустив братьев Болейн и их деда, облаченного в мантию олдермена. Правая рука Барнабаса висела на перевязи под богато расшитым дублетом. Все трое смотрели на меня, как удавы на кролика. Вслед за своим супругом и внуками в зале появилась миссис Джейн Рейнольдс. Она шла, низко опустив голову в темном старушечьем чепце. Скамблер, увидев эту семейку, моментально съежился. Изабелла вздрогнула, и Николас успокоительно сжал ее руку повыше локтя.

Близнецы и их дед важно шествовали сквозь толпу. Гэвин Рейнольдс бесцеремонно оттолкнул молодую женщину, стоявшую у него на пути. Барнабас, увидев Скамблера, закричал во всю глотку: