Текст книги "Мертвая земля"

– А ты зачем сюда приперся, придурок? Пожаловаться судьям, что мы задали тебе трепку?

Все взгляды устремились к нему. В зале повисло молчание, которое, к немалому моему удивлению, нарушил голос Джона Фловердью:

– Прекратите безобразничать, юный Болейн, иначе судебный пристав выведет вас отсюда!

Близнецы злобно зыркнули в сторону Фловердью и уже было двинулись к нему, однако дед резко одернул их:

– Стойте! Вам ни к чему наживать такого врага! Этот человек будет распоряжаться вашими землями.

Братья замерли, пытаясь испепелить Фловердью помутневшими от ярости глазами. Завидев Джона Аткинсона, они устремились к нему.

– Пришел посмотреть комедию, Джонни? – спросил Джеральд.

– Да, решил немного позабавиться. Что у тебя с рукой, Барни?

– Ввязался в небольшую драку. А ты больше не пытаешься заставить эту глупую корову Агнесс Рендольф выйти за тебя замуж?

– Мы давно женаты, – нахмурившись, ответил Аткинсон.

Джеральд игриво толкнул его в бок и подмигнул, Джон криво усмехнулся.

Можно было не сомневаться: о ночном столкновении с нами близнецы будут молчать; оба скорее умрут, чем признаются, что потерпели поражение и лишились мечей. Внутренняя дверь распахнулась, и появился человек в черной мантии, с белым посохом в руке.

– Свидетели по делу «Король против Джона Болейна», предстаньте перед судом! – провозгласил он.

Скамьи для публики были уже полны зрителей, мужчин и женщин разных сословий; несомненно, все предвкушали дармовое развлечение. Оба судьи восседали за столом, стоявшим на возвышении: Катчет, по обыкновению, выглядел суровым и неприступным, а Рейнберд, как водится, имел обманчиво сонный вид. Ниже, за столом для клерков, сидело несколько человек в черных мантиях; перед ними лежали груды бумаг. Судебный пристав провел нас к скамье, предназначенной для свидетелей. Николасу, Вайтерингтону, старой миссис Рейнольдс и тетушке Скамблера было приказано занять места на скамьях для публики. Близнецы и их дед уселись на дальнем конце; рядом с ними устроился Кемпсли, который поглядывал на братьев Болейн с откровенной опаской, – как видно, воспоминания о том, что́ эти молодчики сотворили с несчастным крестьянским парнем несколько месяцев назад, не давали старому пастуху покоя. На другом конце сидели Чаури, Изабелла, я и жавшийся ко мне Скамблер. Посередине скамьи осталось свободное место. Скамблер вертел головой, выглядывая тетушку. Сидя в первом ряду, она не сводила глаз с судей, сморщенное лицо ее походило на печеное яблоко. Я устремил взгляд на скамью присяжных. Их было двенадцать человек, все среднего возраста, одеты прилично и скромно. Судя по загару, покрывавшему лица восьми из них, то были помещики или состоятельные йомены, те самые, что не смогли простить Болейну брака с Изабеллой. Четверо остальных, скорее всего, относились к числу процветающих нориджских купцов.

Двое немолодых мужчин, войдя в зал, заняли пустующее место посреди скамьи для свидетелей. В одном из них я узнал Генри Уильямса, коронера; проходя мимо меня, он слегка поклонился. Второй, как я догадался, был бриквеллским констеблем.

Когда в зал ввели Джона Болейна, его встретил возбужденный гул голосов. Ему удалось побриться и подстричься – накануне я дал тюремщику денег, дабы тот предоставил арестанту такую возможность. В чистом сером дублете и белой рубашке, он выглядел состоятельным джентльменом, каковым, вне всякого сомнения, и являлся; впечатление портили лишь скованные цепями ноги. Громко звеня цепями, он поднялся по ступенькам на скамью подсудимых. Я заметил, что в руках он держит лист бумаги, покрытый какими-то записями. Стоя, Джон смело обвел глазами публику и свидетелей. Возможно, мысль о том, что просьба о помиловании в любом случае отсрочит исполнение приговора, придавала ему уверенности в себе.

Судебный клерк прочитал обвинительное заключение, согласно которому в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое мая сего года Джон Болейн убил свою супругу Эдит Болейн. Судья Рейнберд поднялся и произнес громким звучным голосом:

– Должен сказать, мы неприятно удивлены потоком просьб о принудительном вызове свидетелей в суд, обрушившимся на нас в последние дни. Свидетелям надлежит давать показания добровольно, запугивание и принуждение являются вопиющим злоупотреблением. – Он взглянул прямо на меня. – Я вижу, что один из свидетелей является адвокатом. – Он махнул рукой, сделав мне знак встать.

– Сержант юриспруденции Мэтью Шардлейк, ваша честь, – представился я, поднимаясь.

– Должен предупредить, что вам следует давать показания лишь в качестве свидетеля, а не в качестве представителя обвиняемого.

– Я сознаю это, ваша честь.

– Вы будете давать показания в защиту Джона Болейна?

– Да, ваша честь.

– Отлично, – кивнул Рейнберд. – Ну что ж, начнем. Приведите обвиняемого к присяге.

Болейн произнес клятву звучным и чистым голосом. Первым был вызван коронер. Он поднялся со скамьи и взошел на кафедру для свидетелей. Коронер подтвердил, что проводил дознание и вынес заключение, согласно которому Эдит Болейн была убита собственным мужем. Вслед за ним на свидетельскую кафедру поднялся констебль, показавший, что в результате обыска, проведенного во владениях Болейна, в конюшне были обнаружены ботинки с облепленными грязью подошвами и молоток со следами крови и прилипшими к нему волосами. Он сообщил также, что ключи имелись только у Джона Болейна и какая-либо возможность забросить улики в конюшню, не отпирая дверей, отсутствовала.

– У мастера Болейна имеется алиби, ибо его супруга утверждает, что в тот вечер он не выходил из дому, – сказал он в завершение. – Но заметьте, между девятью и одиннадцатью часами вечера, когда обвиняемый, по ее словам, сидел в своем кабинете, его не видела ни одна живая душа. Вот они, эти ботинки и молоток, – произнес констебль, выкладывая злосчастные предметы на стол; со своего места я разглядел темные пятна, покрывающие молоток. – Осмотреть конюшню было чертовски тяжело, – добавил он. – Жеребец, который там содержится, отличается просто бешеным нравом. Хорошо, что мне помог управляющий.

Ботинки и орудие убийства были переданы судьям, которые принялись внимательно их разглядывать. Зрители вытягивали шею, пытаясь увидеть хоть что-то. По залу пронесся взволнованный ропот.

– Прошу тишины! – подавшись вперед, рявкнул судья Катчет. – Нечего вам глазеть на этот молоток! Это не занятная диковинка, а орудие страшного преступления против Бога и людей.

Следующим был вызван пастух Эдриан Кемпсли. Боязливо поглядывая на судей, он взошел на свидетельскую кафедру.

– Расскажите нам, что произошло утром пятнадцатого мая, мастер Кемпсли, – обратился к нему Рейнберд.

Дрожащим голосом Кемпсли поведал, как обнаружил тело; при этом он то и дело бросал испуганные взгляды на своего хозяина Вайтерингтона. Во всех подробностях старый пастух описал, как нижняя часть трупа торчала из прибрежной тины, как тощие ноги Эдит согнулись в воздухе под углом, обнажив самые сокровенные части тела. Сообщил он также, что голова ее была разбита и, когда ее извлекли из грязи, буквально разлетелась на куски. Однако лицо убитой, продолжал пастух, оставалось нетронутым, что позволило незамедлительно опознать ее. Глаза миссис Болейн были расширены от ужаса.

По залу опять прошел ропот, и Катчет был вынужден снова призвать зрителей к тишине. Рейнберд отпустил Кемпсли, и тот заковылял к своему месту. Джон Болейн стоял понурив голову. Близнецы сидели с напряженными красными лицами, шрам Барнабаса выделялся на разрумянившейся щеке особенно отчетливо. Их дед хранил непроницаемый вид.

Внезапно раздались женские всхлипывания – громкие, отчаянные, душераздирающие. Мать Эдит, старая Джейн Рейнольдс, уронив голову на руки, разразилась рыданиями.

– О моя бедная Эдит, упокой Господь ее душу! – повторяла она. – Ну что бы ей родиться мальчиком! Насколько все тогда было бы проще!

По залу опять пронесся гул, на этот раз сочувственный. Рейнберд повернулся к судебному приставу:

– Полагаю, миссис Рейнольдс лучше покинуть зал.

Пристав мягко взял Джейн за руку повыше локтя и повел к дверям; она шла покорно, по-прежнему всхлипывая. Супруг ее тем временем пытался испепелить Болейна взглядом. Следующим пристав выкрикнул имя Гэвина Рейнольдса.

Старый олдермен в широкой мантии направился к свидетельской кафедре, тяжело опираясь на палку.

– Вы намерены дать показания относительно характера вашей покойной дочери? – негромко осведомился Рейнберд.

– Да, ваша честь. Прошу простить мою несчастную жену, но смерть Эдит разбила ей сердце. И мне тоже, – добавил он дрогнувшим голосом; я не сомневался, то было чистой воды притворство, но, надо отдать должное Рейнольдсу, весьма искусное. – Я вовсе не был уверен, что сегодня найду в себе силы прийти сюда, – продолжал старик. – Но потом решил, что это мой долг перед покойной дочерью и перед Богом.

Вновь сочувственный гул. Рейнольдс тяжело перевел дух и звучным голосом сообщил суду, что Эдит – это единственное дитя, которое им с женой послал Господь. К сожалению, она с детства была подвержена приступам меланхолии, хотя причины этого и оставались для ее родителей загадкой. Как бы то ни было, Джон Болейн был счастлив взять ее в жены.

– Увы, несколько лет спустя мой бывший зять связался с женщиной скверного поведения, служанкой из трактира, – произнес Рейнольдс, метнув негодующий взгляд в сторону Изабеллы. – Слухи об этой грязной связи достигли ушей Эдит. Возможно, мой бывший зять не слишком заботился о том, чтобы хранить свою супружескую измену в тайне. Так или иначе, девять лет назад моя несчастная дочь исчезла. Я полагал, что, поддавшись приступу отчаяния, она покончила с собой, и пребывал бы в этой уверенности до сих пор, не будь в мае обнаружено ее мертвое тело. Теперь я знаю, что до недавнего времени Эдит была жива и лишь в прошлом месяце жизнь ее была прервана, причем самым ужасающим способом. Полагаю, ее возращение стало ударом для мужа, объявившего своей новой женой потаскуху. – Рейнольдс обжег глазами Болейна, который инстинктивно подался назад. – Скажу больше: возращение законной супруги довело этого человека до умоисступления и, одержимый бешенством, он убил Эдит с чудовищной жестокостью.

Тут уж моему терпению пришел конец.

– Протестую, ваша честь! – заявил я, поднимаясь. – Это уже не свидетельские показания, а целая обвинительная речь.

– Я предупреждал вас, сержант Шардлейк, что вы не являетесь защитником подсудимого! – сердито зыркнул на меня Рейнберд. – Тем не менее я и сам намеревался сделать свидетелю подобное замечание. – Он повернулся к Рейнольдсу. – Скажите, у вас имеются какие-либо предположения относительно того, где ваша дочь могла провести девять лет, прошедшие со дня ее исчезновения?

– Никаких предположений, милорд. Я могу лишь сожалеть о том, что Эдит не вернулась под родительский кров. – Голос его вновь дрогнул.

Отпустив свидетеля, Рейнберд обратился к обвиняемому:

– Мастер Болейн, как долго вы состояли в браке, прежде чем ваша супруга исчезла?

– Десять лет.

– Ваш брак можно было назвать счастливым?

У меня перехватило дыхание. Разумеется, Рейнберд имел право задать подобный вопрос; но я понимал: разговор о том, насколько скверными были отношения супругов, отнюдь не пойдет на пользу обвиняемому. Болейн взглянул на меня в откровенном замешательстве. Взгляд этот не ускользнул от Рейнберда, недовольно сдвинувшего брови. Я опустил голову. Джон судорожно сглотнул и произнес:

– Полагаю, ни для кого не секрет, что брак наш не был счастливым. Эдит не выказывала по отношению ко мне ни малейшей привязанности, так же как и к своим сыновьям. Скажу откровенно, супруга моя не походила на всех прочих женщин. Судя по всему, общество других людей было ей ненавистно. Порой она, как ни трудно в это поверить, принималась морить себя голодом и превращалась в ходячий скелет. На вопросы о причинах столь странного поведения Эдит не считала нужным отвечать. Тем не менее я вступил с ней в брак, и она являлась моей законной женой. Каждому приходится нести свой крест, – добавил Болейн едва слышным шепотом.

– И вы нашли возможность отдохнуть от тягот семейной жизни на стороне.

Глаза Болейна внезапно вспыхнули яростью.

– Какой мужчина на моем месте не сделал бы этого?

– Всякий добрый христианин, который чтит заповеди Господни! – скрипучим, как пила, голосом отрезал Катчет.

Повисло молчание, которое прервал Рейнберд, вызвавший очередных свидетелей – Джеральда и Барнабаса Болейнов.

Близнецы, с одинаково непроницаемыми лицами, важно прошествовали к кафедре для свидетелей; в своих шелковых дублетах, они выглядели именно так, как пристало выглядеть состоятельным молодым джентльменам. Болейн неотрывно смотрел на сыновей, но выражения его прищуренных глаз я разобрать не мог. Впрочем, я заранее предупредил Джона, чтобы он держал себя в руках и при любом повороте событий не давал воли вспыльчивости.

– Вы – сыновья Джона и Эдит Болейн, Джеральд и Барнабас? – вопросил Рейнберд.

– Да, – вежливо ответили близнецы; как выяснилось, они умели хорошо себя вести, когда того требовали обстоятельства.

– Вы всегда жили со своим отцом?

– До тех пор, пока его не посадили в тюрьму, – хладнокровно сообщил Джеральд.

– Он был хорошим отцом?

– Он не выказывал особого интереса к нам, – заявил Барнабас.

– А ваша мать?

Джеральд вперил взгляд в лицо судьи:

– Наша бедная мать постоянно была больна. Отец ничего не делал, чтобы ей помочь, только вечно орал на нее. Мы горячо любили матушку и были безутешны, когда она нас оставила, узнав, что отец связался с этой вот недостойной женщиной, служанкой из таверны! – Он наставил указующий перст на Изабеллу.

Рейнберд повернулся к Болейну:

– У вас есть какие-нибудь вопросы к сыновьям?

– Вы превратили жизнь своей матери в ад! – дрожащим от волнения голосом произнес Болейн. – И жизнь своего отца тоже. Безобразия, которые вы творили, ваши дикие выходки, издевательства над учителями, которых мы нанимали… Вы не думаете, что мать ушла из дома, устав от ваших бесчинств?

– Вряд ли, учитывая, что тогда нам было всего по девять лет, – невозмутимо ответил Джеральд. – Нет, последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, стала ваша измена, сэр. Мы счастливы, что ныне живем у дедушки, окруженные любовью, которой не давали нам вы.

Искусно разыгранное представление достигло своей цели. Зрители преисполнились сочувствия, хотя они, как и большинство жителей Нориджа, наверняка были наслышаны о необузданном нраве близнецов. Лицо Болейна потемнело. Я опасался, что он не сможет сдержать вспышку ярости. Но Джон, крепко сжав губы, хранил молчание.

– Полагаю, допрос свидетелей обвинения завершен, – провозгласил Рейнберд. – Но я хотел бы прояснить еще один момент. Мастер Болейн, если я правильно понял, ваше алиби в вечер убийства основано лишь на свидетельстве мисс Изабеллы Хит? – (Услышав свою девичью фамилию, Изабелла вспыхнула.) – Из ваших показаний следует, что в течение двух часов, между девятью и одиннадцатью, вы находились в своем кабинете и никто, в том числе Изабелла Хит, вас не видел. Верно?

– Совершенно верно, – кивнул Болейн.

– Мисс Изабелла не заходила в ваш кабинет, чтобы принести вам стакан вина или пива? А может, это сделал кто-нибудь из слуг?

– Я просил не беспокоить меня, так как намеревался просмотреть важные бумаги. Документы, имеющие отношение к тяжбе, которую я веду со своим соседом, мастером Вайтерингтоном, претендующим на часть моих земель.

Рейнберд слегка наклонил голову. Я бросил взгляд в сторону скамьи присяжных; некоторые из них оживленно перешептывались. Это чертово алиби, точнее, его отсутствие было самым убийственным свидетельством против Болейна.

– Отлично, – изрек Рейнберд. – Думаю, мы сделаем небольшой перерыв. Я должен ознакомиться с документом, имеющим отношение к одному из гражданских дел, на слушании которого мне предстоит присутствовать. Заседание возобновится через пятнадцать минут.

Судьи поднялись и удалились через особую дверь. Краешком глаза я заметил, что сэр Ричард Саутвелл тоже покинул зал. Я встал и подошел к Николасу.

– Ну, что ты обо всем этом думаешь? – спросил я.

– Думаю, Болейну не стоит огрызаться на судей.

– Это верно. Хотя Катчет способен вывести из себя даже святого. Старикан Рейнольдс сумел снискать сочувствие присяжных, – невесело усмехнулся я. – А я получил нагоняй.

– Хорошо хоть вас из зала не вывели, – фыркнул Николас.

– Пока все складывается просто хуже некуда. Неубедительное алиби, несчастливый брак, свидетельство сыновей о том, что измена отца послужила причиной ухода матери из дома… – Я сокрушенно покачал головой. – Ну, теперь мы должны не упустить ни единой возможности поставить под сомнение вину Болейна. В первую очередь надо привлечь внимание к исчезнувшему ключу. Это наш главный козырь.

Глава 28

Наконец судьи вернулись, и Рейнберд провозгласил, что сейчас показания предстоит дать обвиняемому, Джону Болейну. В зале стояла невыносимая духота, оба судьи постоянно вытирали вспотевшие лбы кружевными носовыми платками.

– Итак, ваш черед, – заявил Катчет, махнув рукой в сторону Болейна.

Все взгляды устремились на обвиняемого, который остался на своем месте.

Болейн бросил взгляд в свои записи и, к моему облегчению, заговорил спокойным и ровным голосом:

– Милорд, я хочу обратить ваше внимание на то, что прямые свидетельства, указывающие на меня как на лицо, совершившее сие жестокое деяние, отсутствуют. Да, жена моя действительно была убита, и над телом ее надругались самым чудовищным образом. Из этого следует лишь, что до недавнего времени она была жива и второй мой брак является недействительным. Ваша честь, хочу подчеркнуть, что у меня не было никаких причин выставлять тело убитой на всеобщее обозрение. Более того, имеются свидетельства, подтверждающие, что ни один мужчина не в состоянии совершить подобное преступление в одиночку. Свидетели подтвердят также, что ключ от конюшни, находившийся у меня, не был единственным и что дубликат его исчез незадолго до убийства.

Джон тяжело перевел дыхание. Во время своей речи он смотрел прямо перед собой, иногда бросая взгляды на присяжных. Я советовал ему действовать именно так – попытаться установить контакт с ними, напомнить им, что перед ними человек, чья жизнь зависит от их решения. По залу в очередной раз пронесся гул. По крайней мере, Болейну удалось произвести благоприятное впечатление на публику, отметил я про себя.

– Вы упомянули о своем втором браке, – произнес судья Катчет. – Однако нам известно, что после исчезновения вашей законной супруги вы поселили в своем доме некую Изабеллу Хит и жили с ней во грехе целых семь лет, обвенчавшись лишь после того, как ваша жена официально была признана мертвой. Тем самым вы подавали слугам и сыновьям, – тут он бросил взгляд на близнецов, одновременно склонивших голову, – пример вопиющей безнравственности!

Болейн смело посмотрел в лицо Катчету.

– Я никогда не ставил Эдит в известность о своих отношениях с Изабеллой, – отчеканил он. – Однако сплетни быстро достигли ее ушей. После исчезновения жены я сообщил властям о случившемся и сделал все, чтобы отыскать ее. Коронер и констебль, вне всякого сомнения, подтвердят, что я всячески содействовал поискам.

Коронер поднялся со своего места.

– Мой предшественник умер, но он рассказывал мне о поисках Эдит Болейн, и я своими глазами видел документы, – сообщил он. – Мастер Болейн говорит правду.

– Так или иначе, вы и Изабелла Хит открыто жили во грехе на протяжении семи лет, – настаивал Катчет.

– Насколько мне известно, я здесь по обвинению в убийстве, а не в прелюбодеянии! – Голос Болейна внезапно возвысился чуть ли не до крика. – Это не церковный суд, где досужие сплетники и клеветники выносят суждения о вещах, в которых ничего не смыслят!

У меня в очередной раз перехватило дыхание. Болейн не сумел-таки удержать свои чувства в узде. Судьи на несколько мгновений лишились дара речи. Катчет опомнился первым.

– Как вы смеете грубить вершителям правосудия?! – возопил он. – Вы, бесстыдный, безбожный развратник!..

Рейнберд не дал ему закончить тираду.

– Впредь не позволяйте себе разговаривать в суде подобным тоном, мастер Болейн, – отчеканил он, буравя подсудимого взглядом. – Поступая так, вы лишь наносите себе огромный вред.

Болейн судорожно сглотнул, – как видно, он осознал, что совершил серьезную ошибку.

– Приношу свои извинения, милорд, – пробормотал он.

– Так-то лучше. Вы имеете сказать что-нибудь еще?

Джон взглянул в свои записи:

– Я хотел бы, чтобы суд вызвал в качестве свидетелей Изабеллу Хит и моего управляющего Дэниела Чаури. Они могут дать показания относительно моего характера и привычек.

– Хорошо, – кивнул Рейнберд и сделал знак Изабелле.

Глубоко вдохнув, она поднялась на кафедру для свидетелей. Выражение ее лица было именно таким, каким ему следовало быть в данных обстоятельствах, – серьезным и печальным.

Болейн откашлялся и негромко произнес:

– Изабелла, как долго продолжалась наша совместная жизнь?

– Девять лет, сэр. В течение последних двух лет, после того как ваша бедная супруга была признана мертвой, мы были женаты.

– Почему вы дали согласие жить с этим человеком во грехе? – продолжал гнуть свою линию Катчет.

– Потому что я любила Джона, а его жена исчезла и не давала о себе знать, – ответила Изабелла, глядя ему прямо в лицо.

Гул голосов, пронесшийся по залу, показался мне сочувственным. Я заметил, что некоторые женщины понимающе кивают.

– Ты можешь сказать, что мы были счастливы? – задал очередной вопрос Болейн.

Изабелла взглянула на него, и на губах ее мелькнула улыбка.

– Я думаю, не многим людям в этом мире выпадает удел жить так счастливо, как жили мы, несмотря на разницу в возрасте и положении.

– Ты веришь, что я совершил убийство?

– Нет, сэр. Вы – благородный человек, и если вас можно в чем-то упрекнуть, так лишь в том, что вы проявляете излишнюю мягкость в отношении своих алчных соседей и непокорных сыновей.

Говоря это, Изабелла обожгла взглядом сначала Леонарда Вайтерингтона, а затем близнецов, которых, впрочем, это ничуть не смутило.

– Должен признать, что тебе пришлось нелегко, – раздался голос Болейна. – Так как наше сожительство не было скреплено узами законного брака, ты стала мишенью для злословия и сплетен… Я сознаю, что виноват перед тобой.

– Вам не в чем себя винить, сэр. Мы не вступали в брак лишь потому, что нам этого не позволял закон. Миссис Эдит, упокой Господь ее душу, могли признать умершей не ранее того, как со дня ее исчезновения пройдет семь лет.

– Ты взяла на себя бремя быть хозяйкой моего дома и воспитывать моих сыновей, с которыми трудно поладить, – продолжал Болейн. – Тебе не приходила в голову мысль оставить меня?

– Нет, никогда.

Я видел, что оба они с трудом сдерживают слезы. Болейн несколько раз сглотнул и внезапно спросил:

– Если меня признают невиновным в этом ужасном преступлении, то теперь, когда бедная Эдит мертва, ты выйдешь за меня замуж вторично?

– Разумеется, – без колебаний ответила Изабелла.

Я испустил глубокий вдох. Два молодых человека, сидевшие в зале, торопливо записывали каждое слово: происходившее здесь было идеальным материалом для памфлета. Предложение руки и сердца со скамьи подсудимых – это настоящая сенсация. Однако, взглянув на скамью присяжных, я заметил, что некоторые из них неодобрительно переглядываются; судьи тоже хмурились. Рейнберд призвал к тишине и, повернувшись к присяжным, произнес:

– Прошу не принимать в расчет это чувствительное представление. Мастер Болейн, у вас имеются еще вопросы к свидетельнице?

– Нет, милорд.

Изабелла, вытирая увлажнившиеся слезами глаза носовым платком, спустилась с кафедры.

Дэниел Чаури, наклонившись ко мне, прошептал:

– Никак не ожидал подобного поворота.

Выглядел он расстроенным, что было вполне понятно, учитывая его чувства к хозяйке.

– Вы держались превосходно, – вполголоса сказал я Изабелле, когда та опустилась на скамью.

А суд тем временем пригласил на свидетельскую кафедру мастера Чаури. Видно было, что он очень волнуется, но изо всех сил пытается это скрыть. Дэниел подтвердил, что в течение пяти лет служил управляющим у Болейна и всегда считал его достойным и честным человеком. Джон Болейн со всеми держался приветливо и дружелюбно, сообщил Чаури. Невозможно поверить, что он совершил жестокое убийство.

– Вне всякого сомнения, вы не считаете меня образцом добродетели, – заявил Болейн; подобный ход посоветовал ему сделать я, понимая, что присяжным быстро надоест слушать хвалебные оды в адрес подсудимого. – Какие просчеты мне доводилось совершать? – спросил он.

– Как уже сказала ваша жена…

– Как сказала мисс Хит, – перебил его Катчет.

– Приношу свои извинения, милорд. Как уже сказала мисс Хит, порой вы проявляли излишнюю мягкость и уступчивость. Например, в спорах относительно земельных владений. – Подобно Изабелле, он устремил осуждающий взгляд на Вайтерингтона. – А также… – Управляющий неожиданно осекся.

– Продолжайте, Чаури, – произнес Болейн.

– Должен признать, вам свойственно некоторое легкомыслие в денежных вопросах. Ваша щедрость противоречит требованиям нашего алчного и корыстного века.

Некоторые зрители одобрительно закивали. Подобное заявление, несомненно, пошло бы на пользу подсудимому, будь среди присяжных представители беднейших слоев общества; однако, увы, таковых здесь не было.

– Мы слышали, что обвиняемый нередко выходил из себя, – произнес судья Катчет. – Несомненно, вы были очевидцем подобных вспышек ярости.

– Мастер Болейн, разумеется, не ангел, – осторожно ответил Чаури. – Ему случалось досадовать, гневаться и даже выходить из себя. Однако на то всегда имелась серьезная причина, например плохой урожай или же очередное безобразие, учиненное его сыновьями.

– Полагаю, возращение законной жены – это весьма серьезная причина для досады и гнева, – непререкаемым тоном изрек Рейнберд.

Бросив взгляд в свои записи, Болейн поспешно произнес:

– Перейдем к следующему вопросу. Вам известно место, где было обнаружено тело моей жены?

– Разумеется, сэр. В ваших владениях мне знакома каждая пядь.

– С разрешения суда, я хотел бы передать господам судьям и присяжным план моего имения. Прошу также вручить одну из копий плана пастуху, мастеру Кемпсли, ибо я хочу задать ему вопрос.

Услышав свое имя, старый пастух испуганно уставился на обвиняемого. Судья Рейнберд махнул рукой в знак согласия, и Болейн извлек копии плана, которые по моей просьбе сделал Тоби. Взглянув на схему, Рейнберд кивнул и передал несколько бумажных листов приставу, который вручил их присяжным.

– Подсудимый, не тяните время, – проворчал Катчет. – Нас ждут другие дела.

– Как известно, берега ручья, у которого было обнаружено тело, сильно заболочены, – произнес Болейн. – Вы готовы подтвердить, что в мае это было именно так?

– Да, конечно, – кивнул Чаури. – Прошли сильные дожди, и берега развезло.

– Тот, кто убил Эдит, должен был по жидкой грязи донести ее тело до ручья, причем в полной темноте, и утопить вниз головой. Как вы полагаете, способен ли человек совершить такое в одиночку, пусть даже убийство произошло на ближайшем мосту?

– Сомневаюсь. Под весом мертвого тела ноги его увязли бы в грязи по колено. Я отнюдь не уверен, что подобное мог совершить даже сильный мужчина.

Болейн вызвал Кемпсли, по-прежнему чуть живого от испуга.

– Мастер Кемпсли, вы согласны с тем, что сказал мастер Чаури? – мягко спросил он.

Старый пастух бросил отчаянный взгляд на Вайтерингтона и поспешно отвернулся.

– Помните, что вы принесли клятву, – бросил судья Рейнберд.

Кемпсли тяжело перевел дух.

– Да, сэр, земля там вязкая, – пробормотал он. – Ежели один человек потащил бы мертвое тело, то увяз бы по колено, это точно.

– Еще один вопрос, – продолжал Болейн. – Из ваших показаний следует, что вы видели на берегу следы. Как вы полагаете, эти следы были оставлены одной парой сапог или же несколькими?

Кемпсли молчал, опустив голову.

– Вы должны ответить, старина, – строго произнес Катчет.

– Кажись, там ходило двое, – выдохнул наконец пастух.

Я заметил, как некоторые зрители с подозрением взглянули на близнецов.

– Однако в моей конюшне была обнаружена лишь одна пара ботинок, – заявил Болейн. – И никто не опознал их как принадлежащие мне. Тот, кто замыслил обвинить меня в убийстве, не стал подбрасывать вторую пару.

Он смолк, давая судьям и присяжным время осмыслить услышанное.

«Если бы только Джон не реагировал столь бурно на выпады Катчета», – вздохнул я про себя.

– Видать, у мастера Болейна имелся помощник, – раздался дребезжащий голос Кемпсли. – И этот помощник забрал свои ботинки к себе домой.

Высказав сие предположение, старик метнул вопросительный взгляд в сторону Вайтерингтона, и тот едва заметно кивнул. Я прикусил губу. Существование подобной вероятности невозможно было отвергать.

– Нам следует поспешить, – заявил Рейнберд. Пробежав глазами лежавшие перед ним бумаги, он взглянул на Болейна. – Насколько я понимаю, все прочие, весьма запутанные показания касаются ключей от вашей конюшни.

– Да, ваша честь. Я хотел бы вызвать в качестве свидетеля сержанта юриспруденции Мэтью Шардлейка.

– Вызывайте, – испустил вздох Рейнберд.

Я встал и направился к свидетельской кафедре. Ощущение было непривычным; обычно в суде я выступал со скамьи адвокатов, а сегодня мне пришлось под огнем любопытных взглядов пройти в центр зала.

Болейн смотрел на меня в некотором замешательстве, словно бы не зная, о чем спрашивать. Однако, взглянув в свои записи, он быстро собрался с мыслями и произнес:

– Сержант Шардлейк, будьте любезны, расскажите суду, что вам удалось выяснить в ходе расследования, которое вы провели, относительно ключа от конюшни.

– В Бриквелле, усадьбе мастера Болейна, имеется конюшня, где содержится лишь одна лошадь, жеребец по кличке Полдень, – начал я, обводя зал глазами. – Это животное обладает весьма буйным нравом и, вырвавшись на волю, способно натворить немало бед. Как уже отмечал констебль, жеребец представляет для людей опасность. Поэтому мастер Болейн всегда держал двери конюшни на запоре. У него имелось два ключа, сделанные нориджским слесарем, к услугам которого он обращался в течение многих лет. Имя этого человека Маркус Снокстоуб.

Гул голосов, пронесшийся по залу, свидетельствовал о том, что многие слышали о смерти Снокстоуба. Вид у присяжных был озадаченный.

– Два дня назад тело мастера Снокстоуба было извлечено из реки Уэнсум, неподалеку от Епископского моста, – продолжал я. – Нельзя исключать, что он погиб насильственной смертью.

Рейнберд подался вперед, взгляд его оживился.