Текст книги "Не в силах устоять"

Глава 15

В темноте полуночного часа ее план казался еще более абсурдным, чем при свете дня. Элиза стояла у окна и рисовала пальцем узоры на запотевшем стекле. Если бы только она могла увидеть хотя бы тонкий лучик света, который пробился бы через пелену черного от сажи дыма, нависшего над Лондоном. Или звезду, которая помогла бы ей отыскать верный путь.

От часов на каминной полке тоже было мало толку. В тишине спальни они тикали еще громче и… печальнее.

– Может, мой план и безнадежен, – прошептала она, – но надо попытаться.

Подняв повыше зажженную свечу, она нарисовала цифру «2» на влажном стекле. Ее план состоял из двух частей. Во-первых, она должна собрать достаточно денег, чтобы расплатиться с Брайтоном. Во-вторых, ей необходимо узнать, где находится ее ученический эскиз, и заполучить его обратно.

– И пока я буду этим заниматься, почему бы мне не вызвать джинна в тюрбане, который коронует меня царицей Савской и перенесет в страну молочных рек с кисельными берегами.

Пару минут она позволила вообразить себе, как какой-то волшебный герой с длинными темными волосами, зелеными глазами и мелодичным смехом окутает ее, словно порыв ароматного дыма…

Невесело рассмеявшись, Элиза отогнала от себя это видение. Предаваться фантазиям о Хаддене, который вдруг появится и спасет ее, было так же глупо, как мечтать о волшебной лампе Аладдина. То, что она вопреки разуму позволила своим эмоциям и своему телу поддаться его чарам, было предупреждением об опасности.

– Я не могу оставаться во власти девичьих грез, – прошептала она. – Особенно сейчас, когда реальность требует, чтобы я собрала все свои силы.

Ее с трудом сэкономленных денег, возможно, хватит, чтобы заплатить половину долгов Гарри. Как же поступить?

– Я могла бы сделать еще много подделок и продавать их сама, – сказала она себе, нарисовав на стекле еще одну завитушку. – По крайней мере мои преступления будут приносить доход, и я смогу сама решать свою судьбу.

К сожалению, ее знания о доходах от нелегальной деятельности уместились бы на головке шляпной шпильки.

– Деньги, – бормотала она. – Для женщины существует не так уж много способов заработать несколько жалких грошей…

Она так глубоко вздохнула, что пламя свечи на подоконнике затрепетало, и она вдруг подумала о человеке, который захотел бы дать ей совет.

Гриф ходил по комнате и то и дело бросал виноватый взгляд на свой письменный стол и пустое кресло возле него. Но он испытывал такое беспокойство, что не мог сесть за работу.

Проклятие. Он знал, что должен быть одержим своей книгой, а не провинциальной вдовой, неприятности которой его совершенно не касаются. Она не хотела, чтобы он вмешивался, и заявила об этом, не стесняясь в выражениях. Чего же ему еще надо?

Но в ее глазах он прочел совсем иное.

На мгновение ему показалось, что она борется с искушением в чем-то ему признаться.

Он подошел к столику, сбоку от письменного стола, и налил себе большой стакан бренди. Еще несколько месяцев назад решить какую-нибудь проблему было проще простого – все, что надо было сделать, – это утопить мозги в нескольких бутылках алкоголя.

– Оказывается, быть негодяем гораздо легче, чем честным человеком, – пробормотал он, отсалютовав стаканом мраморному бюсту Сократа на верху книжной полки.

Сев на край письменного стола, он начал вращать стакан между ладонями. В свете лампы цвет жидкости, менявшийся от бронзового до золотисто-янтарного, напомнил ему освещенные лучами солнца непослушные локоны леди Брентфорд.

Его взгляд упал на акварель кисти Редуте в золоченой раме. Она оказалась распакована наполовину, и розы были почти не видны.

– Можешь что-либо посоветовать в данной ситуации? – проворчал он. – У розы должно быть чувство родства с леди, попавшей в беду.

Листья безжизненно повисли.

Вздох – или это был рык – вырвался из его груди. Немного подумав, он отставил стакан с бренди и решительно сел за письменный стол.

Вдохновленный воспоминанием о восторженной реакции Элизы на ландшафт Лит-Эбби, он начал писать. Слова лились быстро, почти безостановочно. В течение почти часа единственными звуками в библиотеке был торопливый скрип пера по бумаге и слабое шипение углей в камине, почти превратившихся в золу. Когда он наконец отложил перо и откинулся в кресле, финальное эссе было закончено.

– Она моя муза, – шептал он, медленно перелистывая исписанные листы. – Как Линден, леди Брентфорд помогает мне обращать внимание на вещи, которые я мог бы пропустить.

Это эссе было лучшим из того, что он уже написал: стиль был и вполне реалистичным, и немного возвышенным одновременно.

– Что это ты заперся, словно монах, приносящий покаяние в своей келье? – Кэмерон зажег канделябр возле двери вощеным фитилем. – Господи, неужели ты не понимаешь, что сидение здесь почти в полной темноте нагоняет тоску?

– Я размышляю, – огрызнулся Гриф. – Так что обстановка вполне подходящая.

– О! – Брови Кэмерона поползли вверх. – И о чем же ты размышляешь? О Линдене?

– И об одной леди.

– Ну да. Я должен был догадаться, что тут будет замешана женщина. – Кэмерон подошел к камину и поставил ногу на решетку. – Уж не та ли, за которой ты наблюдал у кафе? Могу добавить, что у тебя был такой взгляд, который мог бы растопить огромную бочку замороженного шоколадного крема.

– Я не могу этого объяснить. Кажется, я околдован, – признался Гриф. – Влюблен, как школьник.

– И это ты, который устоял против чар всех красавиц и искусительниц Лондона? – Эта мысль, видимо, рассмешила Кэмерона. – Полагаю, что леди в кафе была сестра Лита – та самая, с которой ты развлекался.

Рычание было предупреждением для Кэмерона воздержаться от дальнейших рискованных замечаний.

– Да, это была леди Брентфорд. И я боюсь, что она попала в беду.

– Учитывая, что Лит ее брат, я в этом не сомневаюсь.

– Шутки в сторону. Это не повод для веселья, – отрезал Гриф. Вспоминание о том, как Лит и баронет весело смеялись, выходя из кафе, заставило его спросить: – Что тебе известно о Брайтоне?

– Не очень много, если не считать, что, по мнению некоторых моих знакомых, и он, и его кузен пользуются дурной славой.

– Почему?

Кэмерон пожал плечами:

– Я никогда не спрашивал. Но если хочешь, могу навести справки.

– Спасибо. Это очень помогло бы. А что касается Линдена… Ты узнал что-нибудь новое?

– Мой друг уже совершил небольшую прогулку в деревню. Но у меня появилась другая идея, как получить информацию.

– Я предпочел бы об этом не знать. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Пожалуй, ты прав.

Гриф мрачно смотрел на почти потухшие угли в камине.

– Я чувствую себя таким беспомощным. Это ужасно. Необходимо что-то предпринять вместо того, чтобы сидеть и ждать, пока ты будешь действовать.

– Да, вижу, ты и впрямь в странном настроении. – Кэмерон увидел на письменном столе стакан с бренди. Увидев, что он полон, он поднес его к губам. – Можно?

Гриф кивнул.

– Могу я задать еще один вопрос? – Не дожидаясь ответа, Кэмерон продолжил: – Почему тебя так заботят леди Брентфорд и ее проблемы?

Гриф затруднился выразить словами то, что он чувствует.

– Ладно, мне пора приниматься за работу, – сказал его друг, осушив стакан. – Когда ты не такой мрачный, то гораздо более интересный собеседник.

– Я ценю твою трогательную заботу о состоянии моей души, – сказал Гриф довольно резко. – Между прочим, почему ты вообще ко мне зашел?

– Я просто оказался поблизости и увидел свет в окне библиотеки, – небрежно ответил Кэмерон.

– Для того чтобы увидеть окно библиотеки, ты должен был бы пройти по одному из переулков.

Кэмерон лишь улыбнулся:

– Я непременно загляну, как только у меня будет, что тебе сообщить.

– Вот дьявол, – пробормотал Гриф, когда щелкнул замок входной двери. И вдруг выпрямился, кое-что вспомнив.

Неужели саркастическое замечание леди Брентфорд о мужчинах и их игрушках было нацелено и на него, а не только на ее брата? В тот момент его больше волновало ее расстроенное лицо, и он не придал значения ее словам. Но теперь, в тишине ночи, когда его ничего не отвлекало, кроме собственных мыслей, это высказывание всплыло в его памяти.

– Неужели она думает, что и я считаю ее всего лишь объектом для развлечений? Но ведь это полная нелепость.

Гриф заставил себя мысленно вернуться к их встречам. И в каждой из них четко прослеживался тот факт, что он вел себя как настоящее животное – щупал, лапал, гладил – исключительно ради собственного удовольствия. Что же она должна о нем думать? Впрочем, минуточку, это не совсем так, поправил он себя. Она тоже наслаждалась их близостью. Все верно, но чувство вины и стыда никуда не исчезло.

Достав записную книжку, он медленно пролистал страницы и перечитал свои замечания по поводу ее комментариев.

– Мне надо кое-что прояснить, леди Брентфорд, – пробормотал он. – Хотите вы этого или нет, пора мне взяться за это дело.

Элиза капнула несколько капель воды на палитру и осторожно смочила кисть.

– Немного жженой сиенны, – бормотала она, проводя мягкой кистью из соболя по засохшей краске, – поможет приглушить яркость лазури. Сейчас посмотрим, что получится.

Она приехала в Эбби уже после полудня, и сейчас ей ничего не оставалось, как начать осуществлять свой план. Завтра она поедет к Гасси, и они станут держать военный совет. Ее старая гувернантка будет рада помочь в борьбе против Брайтона и его неслыханного по своей наглости ультиматума.

Поможет своим острым умом, разумеется, а не своим хрупким телом, думала Элиза.

Хотя по размышлении она могла представить себе Гасси, которая собирается отрезать палец баронета своим секатором. Так ему и надо!

Этот образ заметно улучшил настроение Элизы.

И оно продолжало улучшаться по мере того, как цвета на бумаге все больше принимали нужные очертания. Живопись позволяла ей забывать о своих неурядицах, пусть даже на короткое время. Создавать объемы, смешивать оттенки, добавлять детали – все это было чрезвычайно увлекательно.

Откинувшись, она стала изучать эскиз, на котором изобразила растения из сада вокруг своего домика. Среди прочих у нее получился лиловый водосбор, означавший «я намерена победить».

– Может, позже я срежу букет хризантем, – сказала она Эльфу, вскочившему на ее рабочий стол. – Он означает «изобилие и здоровье».

Мяу. Котик дал понять, что полностью согласен.

– Правильно, этот букет выглядит немного увядшим. Пойдем соберем новый?

– Мяу, – охотно согласился ее компаньон.

– Как приятно быть в компании с таким милым мужчиной, – сказала она, наблюдая, как кот исчез за дверью. – Гарри и его друзья просто идиоты по сравнению с тобой.

А что касается Цербера Хаддена…

Она собрала краски, альбом для эскизов и кувшин с водой, решив, что день слишком хорош, чтобы сидеть дома. Кроме того, Хадден заставлял ее думать о солнечном свете, сочившемся сквозь листья, словно жидкий мед, о ветерке, мягком, как тихий смех, о луговых травах, танцующих под пение птиц…

Маркиз, конечно, обладает дьявольским обаянием, но прозвище Цербер все-таки не очень подходило человеку, которого она узнала. Ее Хадден не был ни бессердечным хищником, ни негодяем. Он был забавным, чувствительным, сочувствующим и…

Одним словом – приятным.

– Он приятный, – громко произнесла Элиза. – Но я не собираюсь снова с ним увидеться. – Она задержала дыхание, дожидаясь, когда немного утихнет боль в груди. – Я смогу с этим жить, – сказала она, направляясь к клумбам с цветами. Заставив себя забыть о его предложении помощи, она подняла с земли только что упавший дубовый листок – символизирующий храбрость – и сунула его себе в волосы. – В этом деле я не могу ни на кого рассчитывать. Если надо победить Брайтона, я должна найти способ сделать это сама.

Натянув поводья, Гриф заставил своего коня остановиться возле каменного коттеджа. Он спешился, стараясь не помять завернутый в красивую бумагу букет. Ему пришлось остановиться у нескольких цветочных лавок, чтобы найти лиловые гиацинты, которые, согласно языку цветов, означали «пожалуйста, простите меня». К букету он присочинит еще и собственные цветистые извинения и очень рассчитывает, что она не захлопнет дверь у него перед носом.

Пустив коня пастись в тени деревьев, он подошел к двери и тихо постучал.

Ответа не последовало.

Он немного подождал, не зная, что предпринять. Он не хотел смущать ее, явившись незваным в большой дом, и решил нанести визит в ее убежище в надежде, что она будет там одна. Если учесть то, что он хотел ей сказать, личная встреча была бы самой правильной. Только они вдвоем, и больше никого.

Нервно откашлявшись, он снова постучал.

Внутри дома все было тихо.

– Ну что за чертовщина? Не иначе это заговор Сатаны против меня.

Мяу.

Помяни Сатану, и он…

Подняв глаза, он увидел кота, свернувшегося на арке ворот. Ну, это совсем другое дело.

– Привет, дружище. Помнишь меня?

Кот пошевелил усами, не найдя нужным отрицать очевидное.

– Спасибо за любезное приглашение, – сказал Гриф, взявшись за засов. Ворота со скрипом открылись.

Он открыл ворота ровно настолько, чтобы можно было протиснуться, а потом прикрыл их за собой.

Перед ним были высокие каменные стены, покрытые лишайником и увитые серо-зеленым плющом. Он остановился, завороженный богатством цветов и оттенков. У него даже немного закружилась голова.

Общее впечатление было подкреплено видом женской фигуры, кружившейся на траве. Ее голову украшал венок из дубовых листьев и маргариток, а из-под него на плечи и простую белую крестьянскую блузу спускались свободные от шпилек пряди золотистых волос. Гриф остановился, ошеломленный. Его будто перенесли из чопорного Оксфордшира в какой-то волшебный сад в незнакомой ему стране.

Его взгляд скользнул вниз: пышные красные шаровары были завязаны на щиколотках синими шнурками. Ступни оказались босы.

Она, должно быть, услышала его шумное дыхание и быстро повернулась, перестав напевать.

– Леди Брентфорд, вы похожи на привлекательную колдунью-цыганку.

Прежде чем ответить, она несколько раз то открывала, то закрывала рот.

– Я… вы… кто, черт возьми, разрешил вам нарушать мое уединение?

– Мне позволил войти ваш бесенок, – ответил Гриф. – Хотя, возможно, я его неправильно понял… Но думаю, мы нашли с ним общий язык.

Она прикусила губу.

– Не важно. Гораздо важнее то, почему вы здесь?

Он протянул ей странных очертаний сверток, завернутый в коричневую оберточную бумагу. И вдруг ощутил, что теряет дар речи. Поэтому вымолвил только одно:

– Чтобы принести вам это.

Она не пошевелилась.

– Это не кусается.

Засучив рукава, Элиза осторожно взяла сверток из его рук.

– Извините, это, наверно, бессмысленно – везти сюда цветы, – сказал он, наблюдая, как она развертывает упаковку. – Я мог бы привезти золотые браслеты и цветастую шаль. Но это не вполне соответствовало бы ситуации.

– Какой именно?

Бумага упала на землю, и в руках у нее остался букет бледно-лиловых цветов.

– Пожалуйста, простите меня, – сказали они одновременно, озвучивая тайный язык бледно-лиловых гиацинтов.

– Простить за что? – тихо спросила она.

– Я подумал… может… то есть… меня беспокоило, что вы можете… – запинаясь и переминаясь с ноги на ногу, начал он. – Черт возьми, я совершенно запутался. Я не чувствовал себя так неловко с тех пор, когда был прыщавым юнцом, пытавшимся попросить у доярки в нашем имении разрешения поцеловать ее.

У нее дернулись губы.

– Держу пари, что вам не пришлось просить ее дважды.

– На самом деле она меня отбрила. Для своего возраста я был маленького роста и довольно толстым.

Элиза удивленно выгнула бровь:

– Никогда бы не подумала.

– Меня глубоко поразил этот вид. – Он обвел рукой куртины с цветущими растениями. – Это что-то уникальное. – «Как и вы», – хотелось ему добавить. Но он прикусил язык.

– Спасибо. Но…

– Но я все еще не объяснил свое появление здесь. – Поскольку он заметил, что она начала улыбаться, у него понемногу развязался язык. – Так вот. Дело в том, что я размышлял над тем, что вы сказали вчера. О мужчинах и их игрушках.

Она опустила глаза.

– И мне захотелось уверить вас, что я никогда не думал о вас как об игрушке. Если у вас сложилось другое впечатление… Я прошу прощения, – сказал он, кивнув на букет. – Цветы на своем наречии это подтвердят.

– Я имела в виду мужчин вообще. Всегда есть исключения из правил. – Она наконец подняла взгляд. – Большинство людей сказали бы, что это мое поведение непростительно. Я вела себя как бесстыжая женщина, как шлюха, извините за выражение.

Он начал протестовать, но она прервала его:

– И знаете что? Мне все равно. – Она подставила лицо солнцу. – Мне все равно, что у меня на лице немодные веснушки, и что я танцую босиком в цыганских шароварах, и что я урвала несколько скандальных поцелуев у известного повесы. Все это делает меня счастливой. Жизнь-то одна.

На губах Грифа расцвела улыбка.

– Я рад. Вам нечего стыдиться, леди Брентфорд.

– Да, так наверняка сказал бы Цербер.

– Я вовсе никакой не Цербер… – А кто же он, черт бы его побрал? Да скорее всего старый пес, которому хотелось бы думать, что он может научиться новым трюкам.

Элиза заморгала.

– Мне надо поставить в воду эти прелестные цветы. Вы меня извините. Я быстро, – сказала она и исчезла за дверью домика.

Все еще улыбаясь, Гриф снял шляпу и пальто, желая, чтобы его волосы шевелил ветер, а лучи солнца ласкали кожу. Все чувства неожиданно обострились – все краски, запахи и звуки зазвучали по-новому.

Привлеченный жужжанием пчелы, он сел на корточки, чтобы получше рассмотреть ряд цветов, посаженных вдоль дорожки. Вообще в планировке сада чувствовалась рука мастера.

Поднявшись, он прошелся по дорожке. В дальнем углу возле стены располагалась каменная скамья, а на ней лежали альбом для эскизов и деревянная коробка с красками. Он вспомнил ее замечание о том, что у нее есть художественный дар, и ему стало любопытно. Он подошел к скамье, решив заглянуть в альбом до того, как она вернется.

К сожалению, на странице не было ничего, кроме расплывчатого бледно-голубого пятна.

– Лорд Хадден!

Он положил альбом.

– Ваша тайна все еще не разгадана, леди Брентфорд. Здесь нет ничего, что свидетельствовало бы о вашем таланте. – Он хихикнул. – Или о его отсутствии.

Глава 16

– Может, и так. – Элиза никак не могла унять сердцебиение. Но для тревоги нет причины. Даже если лорд Хадден увидел бы законченный набросок, для него это не будет иметь значения. – Однако вы не имеете права рассматривать мои личные вещи без разрешения.

Он кивнул, принимая ее упрек.

– Вы, конечно, правы. Я совсем недавно отчитал одного своего друга за точно такое же нарушение приличий. Так что я должен был бы быть более чувствительным к подобному вмешательству.

– Ничего страшного, – пробормотала она. Ей вдруг показалось странным, что окруженное стеной пространство сада, которое обычно воспринималось ею как достаточно большое, когда она была одна, стало тесным от его присутствия. Его широкие плечи заслоняли все, кроме верхушек самых высоких кустов, а цитрусовый запах его одеколона вытеснил все цветочные ароматы. – Мне хотелось бы предложить вам перекусить, но боюсь, что у меня нет ничего, кроме кувшина с водой и миски с орехами.

– Спасибо, но мне достаточно немного побыть здесь – среди этой великолепной красоты, которую вы создали. Полагаю, это все придумали вы? – закончил он и обвел взглядом все вокруг.

– Основные посадки существовали здесь с незапамятных времен. Я просто добавила кое-какие украшения.

– Вы слишком скромны, леди Брентфорд. Только настоящий художник способен так мастерски подобрать цвета и формы. Ясно, что вы умеете создавать красоту.

От его похвалы у нее потеплело в груди.

– Благодарю. Большинство людей на самом деле не замечают, как могут сочетаться цветы.

Он усмехнулся:

– Возможно, потому, что большинству людей не знаком тайный язык цветов. – Он указал на клумбу грациозных калл. – Они говорят «совершенная красота», и я с ними согласен.

Она внимательно на него посмотрела:

– Знаете, сэр, во время наших встреч здесь, в Эбби, вы показали себя большим знатоком растений и вообще сюрпризов природы. По-моему, это больше, чем случайное знание ландшафтного дизайна.

По его лицу пробежала тень.

– Неужели? Мне льстит, что вы так думаете, – ответил Гриф небрежно. – О, лесные орехи! – воскликнул он минуту спустя, увидев миску у нее в руках. – Здорово!

– Да, но Эльф, кажется, утащил щипцы в какое-то свое кошачье укрытие.

– Это можно пережить. Я знаю один солдатский трюк. – Он сел на траву и вытянул одну ногу. – Если вы будете так добры и поможете мне снять сапог, леди Брентфорд…

– Сапог? – в недоумении спросила она.

Указав на каменный бордюр вокруг солнечных часов, он сделал вид, будто ударяет по какому-то предмету.

– Просто надо положить орех на плоский камень и как следует ударить.

– Сапогом?

– Мой сапожник делает очень крепкие каблуки.

Элиза ухватилась за сапог и стала его тянуть.

– За это он берет особую цену?

– Нет, за английские орехи не берет, – с серьезным видом сказал Гриф. – Только за испанский миндаль и французские лесные орехи.

Она рассмеялась, и все ее тревоги вмиг рассеялись.

– А как насчет американского ореха пекана?

– За него – двойную цену.

При этих словах сапог неожиданно соскользнул с ноги Грифа, и Элиза упала на траву.

Он начал смеяться.

– Ах вы, скверный человек! Вы это сделали нарочно, не так ли? – Она села и нацелилась сапогом ему в голову. Но приступ смеха помешал ей выполнить угрозу.

Ее жест заставил Грифа рассмеяться еще громче.

– Вы выглядите как разгневанная богиня Земли, ожившая в клумбе с цветами. – Он поднял руки, сдаваясь. – Что я могу предложить, чтобы смягчить ваш гнев?

Сапог опустился рядом с ним.

– Колите орехи! – скомандовала Элиза. – Снимайте скорлупу и кормите меня орехами, пока я буду возлежать на своем травяном троне.

Откинувшись назад и опершись на локти, она закрыла глаза и позволила теплу солнца окутать ее тело. Ароматы цветов щекотали ей ноздри, птички пели ей серенады, а пчелы кружили над венчиками цветов. Как было бы замечательно, подумала она, если бы можно было поймать некоторые волшебные моменты, заключить их в бутылку и сохранить навечно.

– Помечтай, – прошептала она.

Однако звук раскалываемых орехов вернул ее к действительности, и с печальной улыбкой она напомнила себе старую поговорку: «Ешь, пей и веселись, потому что завтра…»

Завтра… Она не будет думать о том, что будет завтра. Какой в этом смысл?

Приоткрыв один глаз, она наблюдала за тем, как он собрал очищенные орехи и сел рядом с ней.

– Откиньтесь назад и откройте рот, ваше величество.

– Ммм. – Она медленно жевала, а потом проглотила. – Амброзия. Я могла бы к этому привыкнуть.

Он кинул ей в рот еще один орех.

– Главный Хранитель Кожаного Сапога к вашим услугам в любое время.

– Ммм. Будьте осторожны, лорд Хадден. Вы рискуете оказаться в рабской зависимости на всю жизнь. – Поздно спохватившись, что ее слова прозвучали двусмысленно, она покраснела. – То есть я…

Еще одна порция орехов заставила ее замолчать.

– Бывают судьбы и похуже, – небрежно откликнулся он. Сняв чулок, Гриф пошевелил пальцами. – Я понимаю, почему вы сюда приезжаете. Здесь так спокойно.

– А вы много времени проводите в своем поместье, сэр?

– Нет. Я слишком долго им пренебрегал. И как выяснилось, совершенно напрасно. – Он глубоко вздохнул. – Ведь Лондон постепенно теряет свою привлекательность.

– Я думаю, что вы были бы счастливы в деревне.

– А сейчас я не кажусь вам счастливым?

Она ответила не сразу.

Он ждал, подняв черную бровь.

– Итак?

– Мне кажется, что вы почувствовали бы себя в данный момент более счастливым, если бы сняли и другой сапог. Ваша левая нога, должно быть, горит, как в аду, – не удержалась она от не совсем приличного замечания.

Он пошевелил пальцами.

– Конечность была бы вам весьма благодарна за помощь.

Второй сапог был снят без особых неприятностей.

– Теперь конечность должна мне в награду торт с заварным кремом.

– Заметано, – весело пообещал Гриф.

Они сели рядом. Их плечи касались, пальцы на ногах шевелились на одном и том же клочке травы. Его близость странным образом успокаивала.

– Почему вы улыбаетесь? – спросил Гриф.

– Я представила вас, ваша светлость, в образе хорошо разношенного ботинка.

Он потянулся.

– А я-то думал, что я – воплощение мужского великолепия.

– Вы всегда глупеете в присутствии леди?

– Нет. Я так мало знаю таких, которые позволили бы себе смеяться. Или надеть цыганские шаровары и есть торт с заварным кремом на лоне дикой природы.

– Все-таки мы странная пара, – сказала она задумчиво.

Из его груди вырвался звук, который было трудно определить – то ли это был смех, то ли он просто откашлялся.

– Между прочим, откуда в вашем гардеробе такие интересные вещи?

– Каждое лето через нашу деревню проходит цыганский табор. Я познакомилась с одной из женщин – целительницей, хорошо разбирающейся в лекарственных травах. Она отдала мне эти вещи в качестве подарка в ответ на то, что я сделала специально для нее несколько картинок.

– Вот как. А вы рассказывали мне, что вам не хватает таланта.

– Эти картинки были не слишком хороши.

Он надолго задумался.

– Вы опять скромничаете, леди Брентфорд. Я все думаю, какие тайны вы от меня скрывает? И почему?

– У нас у всех есть тайны, лорд Хадден. – Она вспомнила его блокнот и то, с какой неохотой он делился с нею его содержанием. – Неужели вы хотите сказать, что ваша частная жизнь – это открытая книга?

– Нет, естественно. Хотя кое-что все-таки выплеснулось на первые полосы скандальной прессы.

Элизе не хотелось думать об этих его подвигах, включавших искрящееся шампанское и роскошных женщин. Она вдруг почувствовала себя скучной простушкой, убогой провинциалкой.

– Скормите мне еще один орех, Главный Хранитель Кожаного Сапога. – «Буду пока наслаждаться фантазиями», – подумала она. У иллюзий была противная привычка бесследно исчезать в облаках плохо пахнущего дыма.

– Как скажете, ваше величество. Закройте глаза и откройте рот.

– Если вы сейчас сунете мне в рот дождевого червя, я превращу вас в лягушку, – предупредила она.

– А я попрошу, чтобы меня поцеловала сказочная принцесса и превратила в прекрасного принца.

– Не испытывайте судьбу. – Она села и открыла рот.

– Закройте глаза! – повторил он. – Не жульничайте.

– Хорошо, хорошо. – Элиза зажмурилась, хотя чувствовала себя глупо – словно ловушкой для мух.

В рот попали два кусочка ореха.

– Очень метко, – сказала она, проглотив оба.

– Я неплохо играю в крикет, – ответил он. – А теперь попробуем закрученный бросок.

Следующий орех соскочил с ее губ и упал в открытый ворот ее блузы. Она открыла глаза.

Смеющееся лицо маркиза было совсем близко.

Его смех становился все громче, а земля под ней начала крениться и вращаться. Разум отлетел на крыльях ветерка, и неожиданно Элиза наклонилась вперед и впилась в рот Грифа в бесстыжем поцелуе.

– Ммм, какой вы вкусный, – пробормотала она после долгих и страстных объятий.

Гриф начал покусывать ее подбородок.

– И вы тоже. – Он обхватил своими нагретыми на солнце ладонями ее лицо и провел зубами по ее нижней губе. – Но я приехал сюда не для того, чтобы соблазнять вас и использовать исключительно для своего удовольствия.

– Вопрос в том, кто кого соблазняет, – сказала она и, обняв за шею, переместилась к нему на колени. – Если вы беспокоитесь о своей добродетели, лорд Хадден, я разрешаю вам удалиться.

– О, я думаю, моя добродетель вполне готова принять ваш вызов, леди Брентфорд.

– Вот как?

Она поерзала у него на коленях.

– Вы… – прохрипел он. – Вы очень… очень…

– Развратна? – подсказала она.

– Привлекательны. Обворожительны. Соблазнительны.

– Я? – Слова застряли у нее в горле. Еще никто не считал ее такой.

– Да, вы. Знаете, что я намерен с этим делать?

У нее стало покалывать все тело.

– Что?

– Слушайте меня внимательно, леди Брентфорд. – Он приблизился еще на дюйм. – Сначала я развяжу тесемки на вашей блузе. Вот так. Потом я попрошу вас поднять руки вверх, к небу.

Она выполнила и это его требование, и он начал медленно снимать через голову вышитую блузу.

– Так. Теперь сорочка. Дайте подумать. – Склонив голову набок, он начал рассматривать ее грудь. – Я мог бы обхватить губами ваши идеальные соски и через сорочку, и тогда от трения о мокрую ткань они затвердеют.

Из груди Элизы вырвался тихий стон.

– Или я мог бы просто разорвать материю до самого низа. – Он провел пальцем вдоль грудины и вниз до пупка. – А потом сниму ее, как это делает рабыня из гарема, очищая от кожуры сладкий виноград для своего повелителя султана.

Она вздрогнула, почувствовав, как у нее между ног стало горячо.

– Выбор большой, но я все никак не могу решить, на чем остановиться.

– Хадден, – с трудом выдохнула она, – остановитесь. То есть не останавливайтесь.

Он отстранился, и их тела больше не соприкасались.

– Так что же вы хотите, дорогая? Каков ваш выбор?

– Я… я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью, – прошептала она. Земля была восхитительно теплой, и она провела пальцами по нагретой солнцем траве. – И не теряйте времени, прошу вас.

От его смешка у нее по спине побежали мурашки.

– В таком случае вы могли бы мне помочь. – Он скрестил руки на груди. – Почему бы вам не раздеться самой? А я за вами понаблюдаю.

То, что он предложил, было неприлично… интригующе. Она заколебалась, но потом медленно сняла сорочку, подставив свою грудь теплому ветерку.

– Продолжайте, – прохрипел он.

Элиза развязала веревку шаровар. Как же это было эротично – раздеваться под его взглядом! Все ее чувства обострились…

Приподняв бедра, она стянула с себя цыганские шаровары. Когда она вслед за этим сняла панталоны, оставшись полностью обнаженной, из груди Грифа вырвался какой-то странный звук.

Она потянула его за галстук.

– Теперь ваша очередь.

Он повиновался и выполнил процедуру с доступной мужчине грациозностью.

– Вы просто можете свести с ума, – отругала она его. – Может, я передумала.

– Тогда мне придется использовать силу своего убеждения. – Он толкнул ее спиной на траву и улегся сверху. – И заставить вас снова хорошенько подумать.

– Мне не хочется думать, – мечтательно произнесла она. – Я хочу чувствовать.

– Ммм. – Он стал покусывать мочку ее уха. – Как вам это? – прошептал он и вошел в нее медленным толчком.

– Божественно, – ответила она, глядя на небо. – Хотелось бы, чтобы это… длилось вечно, длилось по крайней мере весь день.

– Отлично. Тогда мы не будем спешить.

Он задал медленный темп, и она под него подстроилась, позволив своему воображению оценить ситуацию. А ситуация была просто скандальной: она лежит голая средь белого дня, запустив руки ему в волосы, изучая изгибы его тела, текстуру его мускулов, вкус его губ. И это так восхитительно! Она была на седьмом небе от наслаждения.