Текст книги "Война с саламандрами"

10. Пан Повондра берет вину на себя

Кто бы сказал, что прошло столько лет, утекло столько воды. Вот и наш пан Повондра уже не служит швейцаром в доме Г.Х. Бонди; теперь он, как говорится, почтенный старец, который может спокойно пожинать плоды своей долгой и хлопотливой жизни в виде маленькой пенсии; но разве может хватить каких-нибудь двух-трех сотняжек при теперешней военной дороговизне! Хорошо еще, что иной раз выловишь рыбку-другую, – и вот сидит пан Повондра в лодке с удочкой и смотрит: сколько этой воды утекает за день – и откуда ее столько берется! Бывает, на удочку попадается плотва, а когда и окунь; вообще рыбы стало больше, верно, потому, что реки теперь куда короче. Окунь – тоже вещь неплохая; правда, в нем много костей, зато мясо вкусное, миндалем немножко попахивает. А уж матушка умеет их приготовить!.. Пан Повондра не подозревает, что матушка, разводя огонь под его окунями, пускает на растопку те вырезки, которые он когда-то собирал и сортировал по коробкам. Правда, пан Повондра забросил свою коллекцию, когда перешел на пенсию; зато он завел аквариум, в котором, вместе с золотыми рыбками, держит крохотных тритонов и саламандр; он целыми часами наблюдает, как они неподвижно лежат в воде или вылезают на берег, который он устроил для них из камней; потом покачает головой и скажет: «Кто бы, матушка, мог подумать!» Но – скучно только глядеть да глядеть; вот пан Повондра и занялся рыболовством. Что делать, мужчинам всегда нужно какое-нибудь занятие, снисходительно думает мамаша Повондрова. Это лучше, чем шататься по пивным да заниматься политикой.

Да, правда, много, очень много утекло воды. Вот и Франтик – уже не школьник, изучающий географию, и не молодой вертопрах, протирающий носки в погоне за суетными развлечениями. Теперь он тоже человек в летах, этот Франтик, служит, слава богу, младшим чиновником на почте; не зря он, значит, так усердно изучал географию. «Остепеняется помаленьку, – думает о нем пан Повондра, спускаясь в своей лодочке вниз по реке к мосту Легионеров. – Сегодня заглянет ко мне: в воскресенье он свободен от службы. Возьму его в лодку, и поедем с ним вверх, к выступу Стршелецкого острова; там рыба клюет лучше; Франтик расскажет мне, что новенького в газетах. А потом пойдем домой, на Вышеград, и сноха приведет обоих детей…» Пан Повондра на мгновение отдался тихому довольству счастливого дедушки. «Да, через год Марженка в школу пойдет, – мечтал он, – а маленький Франтик, внучек, весит уже тридцать кило…» Пана Повондру охватывает сильное, глубокое чувство, что все в порядке, в прекрасном и добром порядке.

А вот у самой воды уже стоит сын и машет ему рукой. Пан Повондра направил лодку к берегу.

– Ну, наконец-то пришел, – укоризненно говорит он. – Осторожнее, не упади в воду!

– Клюет? – спрашивает сын.

– Плохо, – ворчит старик. – Поедем вверх, что ли?

Какое славное воскресенье! Еще не настал тот час, когда всякие лодыри и сумасшедшие толпами валят домой после футбола и прочих глупостей. В Праге пусто и тихо; немногие прохожие, которые изредка показываются на набережной или на мосту, никуда не спешат, шагают чинно и степенно. Это хорошие, благоразумные люди, они не собираются гурьбой у парапета, не смеются над влтавскими рыболовами.

Повондра-отец снова испытывает приятное ощущение благополучия и порядка.

– Что нового в газетах? – спрашивает он с отцовской строгостью.

– В общем, ничего, папаша, – отвечает сын. – Вот только читал я, будто саламандры уже до Дрездена докопались.

– Стало быть, немцу каюк, – констатирует старый Повондра. – А знаешь, Франтик, странный народ были эти немцы. Культурный – но странный. Знавал я одного немца, он шофером служил на фабрике; и такой это был грубый человек, этот немец! Но машину содержал в порядке, что верно, то верно… Ишь, значит, уж и Германия исчезла с лица земли, – продолжал рассуждать Повондра. – А шуму сколько поднимала! Ужас, да и только: всё-то у них армия, всё солдаты… Да нет, против саламандр и немец не устоит. Я, вишь, знаю этих саламандр. Помнишь, я их тебе показывал, когда ты вот таким был?

– Смотрите, папаша, клюет, – сказал сын.

– А, это просто малек, – проворчал старик и шевельнул удочкой.

«Вот как, значит, и Германия туда же, – думал он. – Да, теперь уж ничему не удивишься. А сколько раньше крику было, когда саламандры топили какую-нибудь страну! Пусть это была всего лишь какая-то там Месопотамия или Китай – а все газеты только об этом и писали. Теперь-то уж спокойнее стали, – меланхолично размышлял Повондра, поглядывая на свою удочку. – Привыкает человек, что поделать. До нас не дошло, и ладно; только бы дороговизны такой не было! К примеру, сколько сегодня просят хотя бы за этот кофе… Правда, Бразилия тоже исчезла под волнами. Нет, все-таки сказывается на рынке, когда затапливают такой кусок земли!»

Поплавок пана Повондры тихо покачивается на мелких волнах. А старик вспоминает – сколько стран уже затопили саламандры! И Египет под море ушел, и Индия, и Китай. Подумать только – Черное море достигает теперь Северного полярного круга – батюшки, воды-то сколько! Да уж, что ни говори, порядком обглодали наши материки эти твари. Хорошо еще, дело у них не так скоро подвигается…

– Так ты говоришь, саламандры уже у Дрездена? – прервал молчание Повондра-отец.

– В шестнадцати километрах. Почти вся Саксония уже под водой.

– Я был там как-то с паном Бонди, – заметил Повондра. – Богатейшая земля, Франтик, а не сказать, чтоб у них там хорошее питание было. А в общем, славный народ, куда лучше пруссаков. Да нет, и сравнить нельзя.

– Пруссии тоже больше нет.

– И ничего удивительного, – процедил старик. – Не люблю я пруссаков. Зато французу теперь хорошо, когда немца не стало. Вздохнет теперь свободнее.

– Да не очень, папаша, – возразил Франтик. – Недавно было в газетах: добрая треть Франции уже под водой.

– Ох-ох-хо, – вздохнул старик. – У нас, то есть у пана Бонди, был один француз, слуга, Жаном звали. Бабник был – срам один. Оно, понимаешь, к добру-то не ведет, легкомыслие это.

– Зато в десяти километрах от Парижа они разбили саламандр, – сообщил Франтик. – У тех, говорят, там много подкопов было наделано, они и взорвали все. Два армейских корпуса саламандр уложили.

– Это верно, француз, он всегда добрый солдат был, – с видом знатока согласился Повондра. – Наш-то, Жан, тоже спуску не любил давать. И не пойму, откуда в нем что бралось. Духами от него разило, как из парфюмерной лавки, но уж когда он дрался, то дрался на совесть. Только два корпуса саламандр – это маловато, – задумался Повондра-старший. – Строго говоря, люди умели лучше воевать с людьми. И не так долго это у них тянулось. А с саламандрами возятся уже двенадцать лет, а всё ни с места, всё, вишь, готовят более выгодные позиции… Вот в мои молодые годы – какие битвы бывали! К примеру, тут три миллиона солдат и там три миллиона солдат, – старик жестикулировал так энергично, что лодка сильно раскачалась, – и вдруг как бросятся друг на друга! А это и на войну-то не похоже, – сердито закончил Повондра. – Имеешь дело с одними бетонными дамбами, а вот в штыки подняться – куда!

– Да не могут люди столкнуться с саламандрами, папаша, – отстаивал молодой Повондра современный способ ведения войны. – Нельзя же идти в штыковую атаку под воду!

– В том-то и дело, – презрительно буркнул старик. – Им друг друга не достать. А пусти-ка ты людей на людей – рот разинешь, чего они натворят! Да что вы знаете о войне!..

– Лишь бы она не перекинулась сюда, – несколько неожиданно произнес Франтик. – Знаете, когда у тебя дети…

– Это как это – сюда? – чуть ли не с возмущением воскликнул старик. – К нам, в Прагу, что ли?

– Вообще к нам, в Чехию, – озабоченно уточнил Повондра-сын. – Я думаю: если они уже под Дрезденом…

– Ишь ты, умник! – упрекнул его отец. – Да как же они до нас доберутся? Через наши горы-то?

– Да хотя бы по Лабе… А потом по Влтаве…

Отец Повондра возмущенно фыркнул.

– Скажет тоже – по Лабе! Разве что до Подмокл долезут, но не дальше. Там, братец, сплошь горы да камни. Я там был. Нет, нет, сюда саламандрам не пройти, у нас положение хорошее. У швейцарца тоже неплохо. А знаешь, это ведь замечательно выгодно, что у нас нет никаких морей! Кто нынче морями владеет – несчастный тот человек.

– Но ведь море теперь доходит до Дрездена…

– Там – немцы, – оборвал сына Повондра. – Это уж их дело. А к нам саламандры, конечно, не доберутся. Для этого им пришлось бы убрать те горы; ты понятия не имеешь, какая это работа!

– Подумаешь – работа… – возразил, нахмурившись, молодой Повондра. – Им на это раз плюнуть! Вы же знаете, что в Гватемале они потопили целый горный хребет.

– То другое дело, – решительно заявил старик. – Не говори глупостей, Франтик! То в Гватемале, а то у нас. Здесь совсем другие условия.

Молодой Повондра вздохнул.

– Ладно, папаша, пусть будет по-вашему. Но как подумаешь, что эти твари потопили уже около пятой части всей земной суши…

– Только у моря, дурачок, а больше нигде. Ничего ты не смыслишь в политике. Те государства, что расположены у моря, ведут с ними войну, а мы нет. Мы – нейтральное государство, как же они могут на нас напасть? Понял? И помолчи, пожалуйста: из-за тебя я ничего не поймаю.

Над рекой стояла тишина. На поверхность Влтавы уже легли длинные нежные тени деревьев Стршелецкого острова. На мосту звенел трамвай, по набережной разгуливали няньки с колясочками и благопристойные, одетые по-воскресному люди.

– Папа… – как-то по-детски прошептал молодой Повондра.

– Ну, что?

– Это не сом, вон там?

– Где?

Из воды, как раз напротив Национального театра, высовывалась большая черная голова, медленно продвигавшаяся против течения.

– Это сом? – повторил Повондра-младший.

Старик выронил удочку.

– Это? – пробормотал он, указывая дрожащим пальцем. – Это?

Черная голова скрылась под водой.

– Это был не сом, Франтик, – сказал старик каким-то чужим голосом. – Пойдем домой. Это конец.

– Какой конец?

– Саламандра. Значит, они уже здесь. Пойдем домой… – повторил он, неверными руками складывая удочку. – Значит, конец.

– Вы весь дрожите, – испугался Франтик. – Что с вами?

– Пойдем домой, – взволнованно бормотал старик, и подбородок у него жалобно вздрагивал. – Мне холодно!.. Мне холодно… Этого только недоставало! Понимаешь, теперь конец. Значит, они уже добрались сюда. Господи, как холодно! Мне бы домой…

Молодой Повондра внимательно посмотрел на него и схватился за весла.

– Я вас провожу, папочка, – сказал он тоже каким-то не своим голосом и сильными ударами весел погнал лодку к острову. – Бросьте, я сам ее привяжу.

– Отчего так холодно? – удивлялся старик, стуча зубами.

– Я вас поддержу, папа. Идемте же, – уговаривал сын, подхватывая его под руку. – Наверное, вы простыли на реке. А то был просто гнилой пень.

Старик дрожал как лист.

– Да, гнилой пень… Рассказывай! Я лучше знаю, что такое саламандры. Пусти!

Повондра-младший сделал то, чего не делал еще ни разу в жизни: подозвал такси.

– На Вышеград, – сказал он, вталкивая отца в машину. – Я вас отвезу, папа. Поздно уже.

– Еще бы не поздно, – стучал зубами Повондра-отец. – Слишком поздно. Конец, Франтик. Это был не гнилой пень. Это они.

Дома, по лестнице, молодому Повондре пришлось почти нести старика на руках.

– Мама, постелите, – быстро прошептал он в дверях. – Надо уложить папашу, он у нас расхворался.

И вот Повондра-отец лежит под пуховиком; нос его как-то странно торчит на лице, а губы что-то жуют и невнятно бормочут; каким старым он кажется, каким старым! Сейчас он немного утих…

– Лучше вам, папа?

В ногах постели плачет и сморкается в передник мамаша Повондрова; сноха растапливает печь, а дети, Франтик и Марженка, уставились широко открытыми глазами на дедушку, словно не узнавая его.

– Не позвать ли доктора, папаша?

Повондра-отец смотрит на детей и что-то шепчет; вдруг по щекам у него покатились слезы.

– Вам что-нибудь нужно, папаша?

– Это я, это я, – шепчет старик. – Так и знай, что я во всем виноват. Если бы я тогда не пустил капитана к пану Бонди, ничего бы не случилось…

– Да ведь ничего и не случилось, папа, – успокаивал его молодой Повондра.

– Ты не понимаешь, – хрипел старик, – ведь это конец, ясно? Конец света. Теперь и сюда придет море, раз саламандры уже здесь… И это все наделал я, не нужно было пускать капитана… Пусть люди узнают когда-нибудь, кто виноват во всем…

– Ерунда, – непочтительно возразил сын. – Выбросьте это из головы, папаша. Это сделали все люди. Это сделали правительства, сделал капитал. Все хотели иметь побольше саламандр. Все хотели на них заработать. Мы тоже посылали им оружие и всякое такое… Мы все виноваты.

Повондра-отец беспокойно ворочался.

– Прежде везде море было, и опять будет то же самое. Это конец света. Мне как-то говорил один человек, что и здесь, на том месте, где Прага, тоже было морское дно… Наверное, и тогда это сделали саламандры. Ох, не надо мне было докладывать об этом капитане. Что-то мне все время говорило: «Не докладывай», – но я подумал – быть может, капитан даст мне на чаек… А он и не дал. И вот так, за здорово живешь, человек погубил весь мир… – Старик проглотил слезы. – Я знаю, я хорошо знаю, что нам пришел конец. И я знаю, что все это сделал я…

– Дедушка, не хотите ли чайку? – участливо спросила молодая Повондрова.

– Я хотел бы одного, – прошептал старик, – я хотел бы только, чтобы дети мне простили…

11. Автор беседует сам с собой

– И ты это так оставишь? – вмешался тут внутренний голос автора.

– Что именно? – несколько неуверенно спросил писатель.

– Так и дашь пану Повондре умереть?

– Видишь ли, – защищался автор, – я сам неохотно делаю это, но… В конце концов, пан Повондра немало пожил на свете: ему сейчас, скажем, далеко за семьдесят…

– И ты дашь ему переживать такие душевные муки? И не скажешь: дедушка, дело не так плохо; мир не погибнет от саламандр, и человечество спасется; вы только погодите немного – и доживете до этого… Послушай, неужели ты ничего не можешь для него сделать?

– Ну, я пошлю к нему доктора, – предложил автор. – У старика, вероятно, нервная лихорадка; в его возрасте это может осложниться воспалением легких, но надо надеяться, что он поправится; он еще будет качать Марженку на коленях и расспрашивать, чему ее учили в школе… Старческие радости, господи, пусть этот человек и в старости найдет еще радость!

– Хорошенькие радости!.. – насмешливо возразил внутренний голос. – Он будет прижимать к себе ребенка старческими руками и бояться, да, бояться, что и Марженке в один прекрасный день придется бежать, спасаясь от клокочущей воды, которая неотвратимо поглощает весь мир; охваченный ужасом, он насупит свои косматые брови и будет шептать: «Это я сделал, Марженка, это я…»

– Слушай, ты в самом деле хочешь дать погибнуть всему человечеству?

Автор нахмурился.

– Не спрашивай, чего я хочу. Думаешь, по моей воле рушатся континенты, думаешь, я хотел такого конца? Это простая логика событий; могу ли я в нее вмешиваться? Я делал, что мог; своевременно предупреждал людей; ведь Икс – это отчасти был я. Я взывал: не давайте саламандрам оружия и взрывчатых веществ, прекратите отвратительные сделки с саламандрами и так далее – ты знаешь, что получилось… Все приводили тысячи безусловно правильных экономических и политических доводов, доказывая, что иначе поступить нельзя. Я не политик и не экономист; я не мог их переубедить. Что делать, по-видимому, мир должен погибнуть; но, по крайней мере, это произойдет на основании общепризнанных экономических и политических соображений; по крайней мере, это совершится с благословения науки, техники и общественного мнения, причем будет пущена в ход вся человеческая изобретательность! Никакой космической катастрофы – только интересы государственные и хозяйственные, соображения престижа и прочее. Против этого ничего не поделаешь.

Внутренний голос помолчал с минуту.

– И тебе не жалко человечества?

– Постой, не торопись! Ведь не все человечество обязательно погибнет. Саламандрам нужно только побольше берегов, чтобы жить и откладывать свои яйца. Они, наверное, нарежут сушу, как лапшу, чтобы берегов было как можно больше. На этих полосках земли останутся, скажем, какие-то люди, не так ли? И будут изготавливать металлы и другие вещи для саламандр. Ведь саламандры не могут сами работать с огнем, понимаешь?

– Значит, люди будут служить саламандрам.

– Да, если хочешь, назови это так. Они просто будут работать на фабриках и заводах, как и сейчас. У них только переменятся хозяева…

– Ну, а человечества тебе не жалко?

– Оставь меня, пожалуйста, в покое! Что же я могу сделать? Ведь люди сами этого хотели; все хотели иметь саламандр; этого хотела торговля, промышленность и техника, хотели политические деятели и военные авторитеты… Вот и молодой Повондра говорит: все мы виноваты. Еще бы мне не жалко человечества! Но больше всего мне было жалко его, когда я видел, как оно само неудержимо стремится в бездну. Прямо плакать хотелось. Кричать и махать обеими руками, как если бы ты увидел, что поезд идет по поврежденной колее. Теперь уж не остановишь. Саламандры будут размножаться дальше, будут все больше и больше дробить старые континенты… Вспомни, что доказывал Вольф Мейнерт: люди должны уступить место саламандрам; и только саламандры создадут счастливый, целостный и однородный мир…

– Сказал тоже – Вольф Мейнерт! Вольф Мейнерт – интеллигент. Есть ли что-нибудь достаточно пагубное, страшное и бессмысленное, чтобы не нашлось интеллигента, который захотел бы с помощью такого средства возродить мир? Ну ладно, оставим это. Ты не знаешь, что делает сейчас Марженка?

– Марженка? Думаю, играет в Вышеграде. Веди себя смирно, сказали ей, дедушка спит. Ну, и она не знает, чем заняться, и ей ужасно скучно…

– Что же она делает?

– Не знаю. Скорее всего, пробует кончиком языка достать кончик носа.

– Вот видишь. И ты готов допустить нечто вроде нового Всемирного потопа?

– Да отстань ты от меня! Разве я могу творить чудеса? Пусть будет что будет. Пусть события идут своим неумолимым ходом! И в этом есть даже некоторое утешение: все происходящее свершается в силу внутренней необходимости и закономерности.

– А саламандр никак нельзя остановить?

– Никак. Их слишком много. Им нужно жизненное пространство.

– А нельзя ли, чтобы они отчего-нибудь вымерли? Допустим, среди них начнется какая-нибудь эпидемия или вырождение…

– Слишком дешево, братец. Неужели природе вечно исправлять то, что напортили люди? Значит, и ты не веришь, что они могут сами себе помочь? Вот видишь, вот видишь! Вы всегда хотите иметь в запасе надежду, что кто-нибудь или что-нибудь спасет вас! Скажу тебе одну вещь: знаешь, кто даже теперь, когда пятая часть Европы уже потоплена, все еще поставляет саламандрам взрывчатые вещества, торпеды и сверла? Знаешь, кто днем и ночью лихорадочно работает в лабораториях над изобретением еще более эффективных машин и веществ, предназначенных разнести мир вдребезги? Знаешь, кто ссужает саламандр деньгами, кто финансирует конец света, весь этот новый Всемирный потоп?

– Знаю. Все промышленные предприятия. Все банки. Все правительства.

– То-то же. Были бы только саламандры против людей – тогда еще, наверное, что-нибудь можно было бы сделать; но люди против людей – этого, брат, не остановишь.

– Погоди-ка!.. Люди против людей… Мне пришло в голову… Ведь в конце концов могли бы быть и саламандры против саламандр!

– Саламандры против саламандр? Как ты себе это представляешь?

– Предположим… когда саламандр станет слишком много, они могли бы передраться между собой из-за какого-нибудь куска побережья, бухты или еще чего-нибудь в этом роде; потом предметом распри станут все более и более обширные побережья; и в конце концов им придется воевать друг с другом за господство над всеми морскими берегами, не так ли? Саламандры против саламандр! Скажи-ка сам, разве это не логично с точки зрения истории?

– …Да нет, не годится. Саламандры не могут воевать против саламандр. Это противоречит природе. Ведь саламандры – один род.

– Люди тоже один род. А, как видишь, это им нисколько не мешает. Один род, а смотри – из-за чего только они не воюют! Сражаются даже не за место под солнцем, а за могущество, за влияние, за славу, за престиж, за рынки и уж не знаю, за что еще! Почему бы и саламандрам не начать между собою войну, скажем, ради престижа?

– Зачем им это? Ну, скажи, пожалуйста, что им это даст?

– Ничего, разве только то, что одни временно имели бы больше берегов и были бы более могущественны, чем другие. А через некоторое время наоборот…

– Да к чему им это могущество? Ведь они все одинаковы, все – саламандры; у всех одинаковый скелет, все одинаково противны и одинаково посредственны… Зачем же им убивать друг друга? Скажи сам, во имя чего им воевать между собой?

– Ты их только не трогай, а уж причина найдется. Вот смотри-ка: здесь европейские саламандры, а там африканские; тут разве сам черт помешает, чтобы в конце концов одни не захотели быть чем-то большим, чем другие! Ну, и пойдут доказывать свое превосходство во имя цивилизации, экспансии или чего-нибудь еще; всегда найдутся какие-нибудь идеологические, политические соображения, в силу которых саламандры одного побережья обязательно станут резать саламандр другого побережья. Саламандры столь же цивилизованны, как и мы, и у них не будет недостатка в политических, экономических, юридических, культурных и всяких других аргументах.

– И у них есть оружие! Не забудь, они прекрасно вооружены.

– Да, оружия у них хоть отбавляй. Вот видишь! Неужели же они не научатся у людей делать историю?

– Постой, погоди минутку! (Автор вскочил и забегал по кабинету.) Это правда! Было бы чертовски странно, если бы они не додумались до этого! Теперь я понимаю. Достаточно взглянуть на карту мира… Черт подери, где бы взять какую-нибудь карту мира?

– Я представляю ее себе.

– Хорошо. Вот, значит, здесь Атлантический океан со Средиземным и Северным морями. Тут Европа, а вот тут Америка… Это колыбель культуры и современной цивилизации. И где-то здесь потонула древняя Атлантида…

– А теперь саламандры пускают на дно новую.

– Правильно. Ну, а вот здесь – Тихий и Индийский океаны. Древний таинственный Восток. Колыбель человечества, как его называют. Здесь, где-то на восток от Африки, затонула мифическая Лемурия. Вот Суматра, а немного западнее…

– …островок Танамаса. Колыбель саламандр.

– Да. И там владычествует Король Саламандр, духовный глава саламандр. Там еще живут tapa-boys капитана ван Тоха, исконные тихоокеанские, полудикие саламандры. Короче, это их Восток, понял? Вся эта область называется теперь Лемурией, а та, другая область, цивилизованная, европеизированная и американизированная, современная и технически зрелая, – это Атлантида. Там теперь диктаторствует Верховный Саламандр – великий завоеватель, техник и солдат, Чингисхан саламандр и разрушитель континентов. Любопытнейшая личность.

(– Слушай, а он в самом деле саламандра?)

(– Нет. Верховный Саламандр – человек. Его настоящее имя – Андреас Шульце, во время мировой войны он был где-то фельдфебелем.)

(– Ах, вот оно что!..)

(– Ну да. То-то и оно.) Итак, значит, Атлантида и Лемурия. Такое разделение объясняется причинами географическими, административными, культурными…

– И национальными. Не забывай национальных причин: лемурские саламандры говорят на «пиджин-инглиш», а атлантские – на «бейсик-инглиш».

– Ну ладно. С течением времени атланты проникают через бывший Суэцкий канал в Индийский океан…

– Естественно. Классический путь на Восток.

– Верно. Наоборот, лемурские саламандры огибают мыс Доброй Надежды и устремляются на западный берег бывшей Африки. Они утверждают, что в состав Лемурии входит вся Африка.

– Разумеется.

– Лозунг гласит: «Лемурия – лемурам! Долой инородцев!» – и тому подобное. Между атлантами и лемурами растет пропасть взаимного недоверия и наследственной вражды. Смертельной вражды.

– Другими словами, они превращаются в Нации.

– Да. Атланты презирают лемуров и называют их «грязными дикарями»; а лемуры фанатически ненавидят атлантских саламандр и видят в них осквернителей древней, чистой, исконной саламандренности. Верховный Саламандр домогается концессий на лемурских берегах якобы в интересах экспорта и цивилизации. Благородный старец Король Саламандр волей-неволей вынужден согласиться; дело в том, что его вооружение хуже. В заливе Тигра, недалеко от того места, где некогда был Багдад, произойдет вспышка: туземные лемуры нападут на атлантскую концессию и убьют двух офицеров, якобы оскорбивших национальные чувства лемуров. В результате…

– Начнется война. Естественно.

– Да, начнется мировая война саламандр против саламандр.

– Во имя культуры и права.

– И во имя истинной саламандренности. Во имя национальной славы и величия. Лозунг будет – «Мы или они». Лемуры, вооруженные малайскими криссами и кинжалами йогов, беспощадно вырежут атлантов, пролезших в Лемурию; в ответ на это более прогрессивные, получившие европейское образование атланты отравят лемурские моря химическими ядами и культурами смертоносных бактерий, и притом с таким успехом, что будет зачумлен весь Мировой океан. Моря будут заражены искусственно культивированной жаберной чумой. А это, брат, конец. Саламандры погибнут.

– Все?

– Все до одной. Это будет вымерший род. От них останется только старый энингенский отпечаток Andrias’а Scheuchzeri.

– А что же люди?

– Люди? Ах да, правда… Люди… Ну, они начнут понемногу возвращаться с гор на берега того, что останется от континентов; но океан еще долго будет распространять зловоние разлагающихся трупов саламандр. Постепенно континенты опять начнут расти благодаря речным наносам; море шаг за шагом отступит, и все станет почти как прежде. Возникнет новый миф о Всемирном потопе, который был послан богом за грехи людей. Появятся и легенды о затонувших странах, которые были якобы колыбелью человеческой культуры; будут, например, рассказывать предания о какой-то Англии, или Франции, или Германии…

– А потом?

– Этого уже я не знаю…