Текст книги "Утрата"

Они хотят взять ее под контроль.

Снова.

Что-то душило ее изнутри. Старое, забытое, но знакомое чувство, смертельный испуг. Оно пряталось где-то, ожидало своего времени, и вот время настало. И все вернулось. Все, что она сознательно стремилась забыть. Все, что она так успешно оставила позади.

А теперь, пожалуйста, читайте об этом в газетах!

Читайте все, у кого есть желание.

Что-что? А, Сибилла-Сибилла. Вшивая кобыла.

Мы всегда были уверены, что из нее ничего не получится.

Она сжала кулак в кармане.

Разве она виновата, в том, что была чужой? Чужой всегда и везде? Но она же выкарабкалась! Чего еще они от нее хотят? Она борется за выживание. Она, та самая. Которая выжила вопреки всему.

А теперь они уничтожат все, чего она добилась. Они превратят ее силу в склонность к безумию. Ее скромное существование – в убогую нищету.

Нет, она им не позволит.

Ни при каких обстоятельствах она им этого не позволит.

Сейчас это у них не пройдет.

* * *

– Это не я.

Она звонила из таксофона на Центральном вокзале Стокгольма. В трубке замолчали. Она повторила сказанное еще раз:

– Его убила не я.

– Кого?

– Йоргена Грундберга.

Краткая пауза.

– Простите, с кем я разговариваю?

Она огляделась по сторонам. Суббота, народу много. Люди едут домой и из дома, встречаются и расстаются.

– Я Сибилла, та, кого вы ищете. Это не я его убила.

В двух метрах от нее остановился мужчина с портфелем. Посмотрел на свои наручные часы, а потом на нее, давая понять, что торопится и хочет, чтобы она поскорее закончила разговор. Вокруг было множество телефонов, но она обнаружила, что разговаривает по единственному, где не требуется телефонная карточка.

Она повернулась спиной к мужчине.

– Где вы находитесь?

– Это не имеет значения. Я только хочу, чтобы вы знали, что это не я…

Замолчав, она повернула голову. Мужчина не ушел, а в ожидании раздраженно на нее пялился. Снова отвернувшись, она понизила голос:

– Это сделала не я! Больше мне сказать нечего.

– Постойте.

Она хотела повесить трубку, но замешкалась. Ей казалось, она слышит, как женщина на другом конце провода взвешивает слова.

– Почему мы должны верить, что вы действительно Сибилла?

– Что?

– Вы можете назвать свой личный номер?

Сибилла чуть не рассмеялась. О чем речь?

– Мой личный номер?

– Да, сегодня нам уже звонили, представившись Сибиллой. Почему мы должны верить, что именно вы говорите правду?

У нее даже рот открылся от удивления.

– Потому что я и есть Сибилла Форсенстрём! У меня давно не было необходимости пользоваться личным номером, так что я его забыла! И звоню я для того, чтобы вы, черт бы вас побрал, оставили меня в покое!

Она забыла о мужике, который стоял сзади. Развернувшись, увидела, что теперь он притворялся, будто не замечает ее.

– Где вы находитесь?

Сибилла фыркнула и посмотрела на трубку.

– А вот это не твоего ума дело.

Нажав на рычаг, она закончила разговор. Мужчина бросил на нее ангельский взгляд. Она протянула ему трубку.

– Ваша очередь.

– Нет, спасибо.

– Ах нет? Тебе же только что было невтерпеж!

Из кармана его пальто торчала “Экспрессен”. Она видела собственный глаз и жуткую челку.

– Ну и на фиг тогда!

Она повесила трубку на место. Тревожно улыбаясь, мужчина отошел в сторону. Нужно срочно исчезнуть. Да, злость лучше, чем страх. Но опрометчивой быть нельзя.

Начиная с этого мгновения она больше не знает, кому и в какой связи известно ее имя.

Какого черта они назвали ее Сибиллой?

* * *

Ей без труда удалось узнать все, что нужно.

Газеты напечатали о Йоргене Грундберге столько, что при желании по этим материалам можно было запросто набросать краткую версию его мемуаров.

До Эскильстуны поезд идет недолго. Большую часть пути она провела в клозете. После того как кондуктор, проверив билеты, открыл туалет, она вышла и села в одном из купе. Ее неожиданное появление ни у кого не вызвало ни малейшего интереса. С тех пор как она догадалась, что щипцами для завивки можно открывать туалеты в поездах, она иногда позволяла себе попутешествовать. Пробиралась в поезд на стокгольмском вокзале и пряталась в туалете. Только однажды ее обнаружили и высадили на вокзале в Халльсберге.

Халльсберг, кстати, оказался вполне ничего.

Почему-то настроение у нее стало намного лучше. Может быть, потому, что она твердо решила не выпускать ситуацию из-под контроля. А может, потому, что потратила последние деньги на гамбургер.

Огромная вилла Грундбергов пряталась за метровым забором из такого же белого кирпича, каким был отделан фасад. Окруженная с обеих сторон замысловатыми фонарями садовая дорожка вела к выкрашенной под красное дерево входной двери, которая плохо сочеталась с черными оконными рамами. На крыше красовалась самая большая параболическая антенна из всех, какие Сибилла когда-либо видела.

Здесь все кричало о недавно обретенном богатстве.

Она довольно долго простояла в сомнениях у каменной ограды. Потом, чтобы не возбуждать любопытства, обошла разок вокруг квартала и во время прогулки приняла решение. Раз уж она сюда приехала, то она сейчас пойдет и попробует получить все нужные ей объяснения. Голова приняла решение легко, а ноги плохо – она вернулась к дому с другой стороны квартала, и мужество снова оставило ее. Темные стекла, черные ставни. Казалось, оттуда за ее сомнениями наблюдают злые враждебные глаза.

Входная дверь открылась.

– Вы из прессы?

Сибилла сглотнула.

– Нет.

Открыв калитку, она пошла по дорожке, стараясь пока не смотреть на женщину, стоявшую в проеме входной двери. Во дворе на полпути к дому располагался метровой ширины бассейн с мраморной римлянкой в центре. По-видимому, когда позволяла погода, римлянка распыляла воду. Но сейчас ей явно было холодно.

Сибилла пересекла двор и остановилась у крыльца. Еще раз сглотнула и подняла глаза на стоявшую перед ней женщину.

– Я вас слушаю. – Женщина не скрывала нетерпения.

– Извините за беспокойство, но я ищу Лену Грундберг.

Женщина переступила с ноги на ногу. Ей было около сорока, и она прекрасно выглядела.

– Это я.

Сибилла почувствовала неуверенность. Не могла сообразить, на что сделать ставку. Может, назваться дежурным пастором или членом какой-нибудь кризисной группы, так, кажется, они называются – она читала в газетах, что такие приходят к безутешным вдовам и стараются их приободрить. Но эта женщина казалась такой же твердой, как мраморная тетка в бассейне.

– В чем дело?

Тон слегка раздраженный. И нетерпеливый. Как будто ее оторвали посреди интересного сериала. Посмотрев на женщину, Сибилла приняла мгновенное решение. Низкий старт.

– Меня зовут Берит Свенссон. Я знаю, что пришла не вовремя, но… Я хочу попросить у вас помощи. – Она опустила глаза. Снова посмотрела вверх – женщина приподняла одну бровь. Сибилла продолжила: – Я прочитала в газете… я живу тут неподалеку… И я тоже потеряла мужа, полгода назад. Мне просто хочется поговорить с кем-нибудь, кто знает, что это такое.

Женщина в дверях словно бы взвешивала все “за” и “против”. “Против”, похоже, перевесило. Сибилла поддала жару.

– Мне кажется, вы очень сильная личность, – продолжила она. – Я буду вам очень благодарна, если смогу хоть немного поговорить с вами.

Последнее было абсолютной правдой, наверное, поэтому женщина и заглотила комплимент. И сделала шаг назад, приглашая в дом.

– Входите. Мы можем сесть в гостиной.

В один шаг преодолев ступеньки, Сибилла вошла в холл. Наклонилась, чтобы снять обувь. Ковер вроде ручной работы, а рядом пафосная подставка для зонтов из темно-зеленого металла.

Проем в стене между холлом и гостиной имел форму полукруглой арки. Лена Грундберг шла первой, Сибилла за ее спиной осматривалась по сторонам. Напрасно она накрасилась в поезде. Попыталась стереть помаду рукой. У этой женщины безупречный макияж, и Сибилла интуитивно чувствовала, что чем задрипаннее будет выглядеть непрошеная гостья, тем будет лучше.

В общем, она встречала этот тип и раньше.

Гостиная выглядела настолько безвкусно, что Сибилла почти в отчаянии озиралась по сторонам, пытаясь найти хоть что-нибудь, заслуживающее похвалы. Определила то единственное, что не было откровенно отвратительным.

– Какая красивая изразцовая печь!

– Спасибо, – произнесла Лена Грундберг, опускаясь в кожаное кресло цвета бычьей крови. – Пожалуйста, присаживайтесь.

Сибилла села на громадный кожаный диван. С удивлением уставилась на стоящий рядом стеклянный столик. Его опора представляла собой еще одну мраморную женщину, которая, лежа на спине, держала стеклянную столешницу на вытянутых руках и ногах.

– Йорген любил мрамор, – объяснила Лена Грундберг. – Помимо всего прочего.

В прошедшем времени. Не моргнув глазом.

Казалось, госпожа Грундберг прочитала ее мысли.

– Хочу сразу сказать, что наш брак не был счастливым. Мы даже собрались разводиться.

Сибилла позволила новости немного отстояться и в конце концов отреагировала:

– Грустно.

– Инициатором развода была я.

– Вот как.

В комнате наступила тишина. Сибилла немного растерялась. Чего она, собственно, добивается? Черт его знает.

– А вы давно овдовели?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что она вздрогнула. Зачем-то посмотрела на часы. Они снова стояли.

– Шесть месяцев и четыре дня назад, – произнесла она после паузы.

– От чего он умер?

– От рака. Все случилось очень быстро.

Лена Грундберг покачала головой.

– Вы были счастливы?

Опустив глаза, Сибилла смотрела на свои руки. Хорошо, хоть ногти не накрасила.

– Да, очень, – ответила она тихо.

Они обе помолчали.

– И всё-таки странно, – произнесла госпожа Грундберг. – Всего лишь год назад Йорген умирал от почечной недостаточности. Несколько месяцев лежал в больнице. А теперь, когда они сказали, что все хорошо и ему нужно лишь принимать лекарства… когда он практически выздоровел… – Она снова покачала головой. – Теперь его взяли и убили! После всех мучений. Звучит цинично, но на самом деле – это абсолютно в его духе!

Сибилла с трудом скрывала изумление.

– Что вы имеете в виду?

Госпожа Грундберг ухмыльнулась:

– Да у него все было не как у людей. Каким же надо быть идиотом, чтобы привести в номер незнакомую бабу! К тому же такую страшную. Уже по фотографии понятно, что она полная уродина.

Спокойно.

– Вам обидно? – Она старалась говорить бесстрастно.

– Не в том дело. Просто мне кажется, что он мог бы проявить побольше вкуса. Ну пусть бы у него была такая женщина, как…

Неожиданно ее голос сел. Спрятав лицо в ладонях, она всхлипнула.

Смотрите-ка, что делается! У мраморной статуи, оказывается, есть кое-какие чувства. Надо только слегка отколупать мейк-ап.

Она задумалась над словами фру Грундберг. И одновременно почти пожалела, что не позволила Грундбергу остаться в номере. Так, исключительно из человеколюбия.

– Пусть бы у него была такая женщина, как вы?

Ей пришлось напрячься, чтобы скрыть раздражение. Лена Грундберг уловила новую интонацию и попыталась взять себя в руки. Открыла рот, будто зевая, и осторожно, чтобы не испортить косметику, вытерла слезы.

– Да, так действительно было бы лучше.

Сибилла внимательно посмотрела на женщину. Пожалуй, именно этот подвид ей раньше не встречался.

– Почему? – Ей на самом деле стало любопытно, и она продолжила: – Вы же сами хотели развода?

Окончательно овладев собой, госпожа Грундберг откинулась в кресле.

– Я понимаю, что это эгоистично, но унизительно, когда тебя могут поменять на кого угодно. Даже на гостиничную шлюху. Какой чудовищно дурной вкус!

Да оглянись вокруг, дура! Мой рюкзак и тот красивее, чем вся твоя обстановка. Уж кто бы говорил о хорошем вкусе!

Сибилла дважды сглотнула.

– Откуда вы знаете, что она шлюха?

Госпожа Грундберг фыркнула:

– По ней видно. Вот посмотрите!

Наклонившись, она подняла с пола вечернюю газету и протянула ее Сибилле. Та косо посмотрела на собственное изображение. Узнаваем только нос.

– А почему полиция так уверена, что его убила именно эта женщина?

Лена Грундберг снова бросила газету на пол.

– Они поднимались вместе, их видели портье, а утром она скрылась, несмотря на оцепление. Вполне достаточные улики. К тому же они везде нашли ее отпечатки. К примеру, на ключе от его номера.

– А если это все-таки не она? Вы уверены, что у него не было других… – В последнюю минуту она опомнилась и изобразила приступ кашля. – …врагов в Латвии и Литве?

Маскируя ошибку, она кашляла усердно и долго. Лена Грундберг даже принесла ей воды, которую Сибилла с благодарностью выпила.

– Спасибо, – произнесла она наконец. – Простите, у меня астма.

Госпожа Грундберг понимающе кивнула и снова села в кресло.

– Не было других… кого?

– Что?

– Вы спросили, уверена ли я, что у него не было других?..

– Врагов… или кого-нибудь в этом духе.

Лена Грундберг пристально смотрела на нее. Пожалуй, пора уходить. Она уже даже сделала движение, чтобы встать, но в это время женщина напротив нее фыркнула:

– Сибилла!

Она произнесла это с таким презрением, что Сибилле показалось, что ей дали пощечину. Сглотнув, она осталась сидеть.

– Из одного имени ясно, что это она, – взорвалась госпожа Грундберг. – Разве у нормального человека может быть такое имя?

Сибилла постаралась скрыть дрожь. На мгновение она действительно испугалась.

– Интересный поворот. Ее оправдывает только то, что имя себе она выбирала не сама.

Лена Грундберг снова фыркнула.

Сибилле хотелось поскорее уйти. Разговор с госпожой Грундберг складывался крайне неприятно, но она с таким трудом сюда добралась, что глупо уходить, не выведав как можно больше.

– Как он умер?

– Ему перерезали горло. А потом вспороли живот и извлекли наружу внутренности.

Так сообщают кулинарные рецепты.

Воздух, ей нужен воздух! Ее захлестнула тошнота. Она встала.

– Мне пора.

Вдова Грундберг по-прежнему сидела в кресле.

– Как я понимаю, ваши ожидания я не оправдала?

Вранья на сегодня хватит.

– Не вполне.

Госпожа Грундберг кивнула и опустила глаза.

– Все реагируют по-разному.

Сибилла согласилась:

– Да, конечно. Спасибо, что позволили мне зайти.

В прихожей она надела ботинки. Лена Грундберг по-прежнему сидела в кресле, и, пока Сибилла открывала дверь и выходила на улицу, никто не проронил ни слова.

* * *

Эти прогулки ее спасали. Во-первых, это был повод уйти из дома, а во-вторых, так она хоть немного проветривала все свои тяжелые подростковые переживания. Гуляла она по окраинам и всегда самой дальней дорогой обходила расположенный в центре киоск с сосисками. В Хюлтариде там встречались все, кто хотел встретиться. А Сибилла не хотела. Она уже давно старалась пересекаться с одноклассниками только в случае крайней необходимости. Такой необходимостью была школа, и этого хватало более чем.

На окраине города находился пункт сбора членов КМА – клуба молодых автолюбителей. Это было довольно облезлое здание с автомастерской на первом этаже. Местоположение клуба открыто свидетельствовало о социальном положении ее членов, но самих членов это заботило мало.

Не окажись он там, когда она проходила мимо, она бы никогда не обратила на него внимания. Скорее всего. Склонившись над двигателем, он чинил что-то в шикарном и разукрашенном американском автомобиле. Остановившись метрах в десяти, она залюбовалась шедевром. Языки красного пламени облизывали капот и крылья зеленой машины. Ничего подобного она раньше не видела.

Она осторожно наблюдала за ним, а он вдруг выпрямился и заметил ее.

– Класс, да?

Вытер тряпкой испачканные маслом руки. Она кивнула.

– “De Soto-Firedom”. Пятьдесят девятая модель. Мне ее только что отполировали.

Она промолчала. Что говорить? Больше всего ее удивило то, что в Хюлтариде есть человек, который умеет рисовать такое красивое пламя.

– Хочешь посидеть?

Она не ответила. Захлопнув капот, он подозвал ее жестом.

– Смотри, кожаная обивка!

Она подошла поближе. Ему действительно очень хотелось продемонстрировать свой автомобиль. По виду парень неопасный. К тому же она ни разу не сидела в такой крутой американской машине. Он был намного старше. Года на четыре минимум. Раньше она его не встречала.

Он отшвырнул тряпку, но, перед тем как открыть дверь, на всякий случай вытер руку о синие штаны. После нескольких секунд раздумий она решилась. И утонула, как в кресле.

– Супер, да? Восемь цилиндров, триста пять лошадиных сил.

Она робко улыбнулась:

– Ой, как здорово.

Он обошел машину и открыл водительскую дверь:

– Дай там за тобой на заднем сиденье одеяло.

Сибилла оглянулась назад. Взяла коричневое клетчатое одеяло и протянула ему. Он прикрыл сиденье и только после этого сел.

– Ну что, нарежем кружок?

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Но он уже повернул ключ зажигания.

– Я не знаю… Мне пора домой.

Двигатель заурчал. Он нажал на какую-то кнопку, и ее стекло опустилось.

– Электроподъемники. Хочешь попробовать?

Она нажала на кнопку, и окно снова закрылось. Посмотрела на него и заметила, что от улыбки на его щеках появились две ямочки. Он включил передачу и положил руку на спинку ее сиденья. Сердце забилось. Она понимала, что рука за ее головой – это практическая мера, но жест все равно ощущался как-то интимно. Повернув голову, он задним ходом выехал на дорогу.

Как она сюда попала? В эту машину, к этому дикому незнакомому человеку?

А вдруг ее кто-нибудь увидит?

– Я могу отвезти тебя домой. Где ты живешь?

Сибилла сглотнула.

– Не надо, – ответила она быстро. – Давай просто немного покатаемся.

Они поехали в сторону домов. Сибилла тайком подсматривала за ним. На его лице были следы масла.

– Кстати, меня зовут Микки. Только руку пожимать не стоит. Если, конечно, не хочешь вымазаться.

– Сибилла, – произнесла она тихо.

Он посмотрел на нее.

– Так ты, что ли, дочка Форсенстрёма?

– Да.

Он выехал на Туллгатан. Киоск совсем близко.

– Слышишь, как плавно она едет?

Сибилла кивнула. Очень плавно! Примерно так же, как “рено” Гун-Бритт.

У киоска с сосисками, как всегда, толпился народ. Когда они оказались совсем рядом, Сибилла съежилась.

– Это твои друзья?

Сначала она промолчала. Бросив на нее взгляд, он продолжил:

– Ну, в смысле, они все время торчат у твоего киоска.

От собственного остроумия он рассмеялся. А Сибилла нет. Заметив ее реакцию, он снова постарался стать серьезным.

– Да ладно тебе, я же просто пошутил, ты что, не понимаешь?

Она посмотрела на него. Он на самом деле просто пошутил. Не собирался издеваться. И ничего не имел в виду. Тихо, сквозь зубы, она произнесла:

– Это не мои друзья.

Оставшуюся часть пути они почти не разговаривали. Он снова привез ее во двор КМА, она сказала ему “спасибо”. Она вышла из машины, он поднял капот.

Отойдя на какое-то расстояние, Сибилла оглянулась. Он уже снова увлеченно копался в моторе.

А у нее в душе теперь все изменилось. Она чего-то ждала. Была уверена, что произошло что-то особенное. Хорошее. Что-то, что станет очень важным.

Да, и произошло, и стало.

Кто знает, как бы все сложилось, если бы машину покрасили днем раньше, если бы лак высох часом позже, если бы Микки успел уехать, если бы она пошла по другой улице, если бы, если бы, если бы…

Ее жизнь могла бы пойти совсем по-другому.

Дойдя в тот день до перекрестка – до одного из тех, из которых, собственно, и состоит жизнь, – она миновала его не задумываясь, и, так же как и все люди, не сразу поняла, что это было.

Ей понадобилось зайти очень далеко. Чтобы понять.

Понять, что именно в тот вечер она свернула не туда. Но, осознав это, она уже ничего не могла изменить.

* * *

Она переночевала на верхней лестничной площадке в многоквартирном доме. Покинув уютный квартал, где стояла вилла Лены Грундберг, она сначала довольно долго шла пешком в направлении центра. Парадные здесь не запирались. Одно из преимуществ провинции. В Стокгольме надо всегда держаться тех подъездов, код которых знаешь.

Ее разбудил детский крик, раздавшийся где-то внизу. Она услышала, как открылась дверь и раздраженный женский голос произнес что-то в духе: “Раз уж ты так себя ведешь, то тебе лучше вообще остаться дома”. Дверь подъезда закрылась, и снова стало тихо. Она посмотрела на часы. Опять стоят. Когда-то они стоили дорого, но теперь ей все равно понадобятся новые.

Когда она вставала со спального коврика, в глазах у нее потемнело и ей пришлось опереться о стену, чтобы справиться с головокружением.

Надо поесть.

Вокзал находился всего в нескольких кварталах от ее ночного лежбища. Она зашла в женский туалет, умылась, накрасила глаза и губы и расчесала волосы. Зеленый костюм помялся на спине, но делать нечего. В другой одежде позавтракать не удастся. Переодевшись, она намочила руки и постаралась разгладить ими ткань. Обычно так удавалось убрать самые вопиющие складки.

Рюкзак она сдала в камеру хранения. О том, где взять деньги, чтобы его забрать, она подумает потом.

Сейчас главное еда.

Выйдя из вокзальных дверей, она остановилась на ступенях. Чуть в стороне располагался отель “Сити”. Преодолев расстояние торопливыми шагами, она скользнула в фойе. Из служебной двери тут же вышел мужчина и встал за стойкой портье.

– Ой, как сегодня холодно, – произнесла она, передернув плечами.

Он улыбнулся. “Хенрик” – было выгравировано на его позолоченном бедже.

– Я выходила на вокзал проверить расписание, но куртку все равно стоило надеть.

– В следующий раз спрашивайте на стойке в фойе, у нас есть и прибытие, и отправление.

Она чуть заговорщицки склонилась над стойкой:

– Если честно, то я заодно хотела покурить. Только это между нами.

Он благодушно кивнул, давая понять, что ее тайна в надежных руках. Гость всегда прав.

И это правильно.

Крючок для ключа от номера 213 был пуст, а ключ от 214-го висел на месте. Она посмотрела на часы.

– Вы не могли бы набрать для меня двести четырнадцатый?

– Конечно. – Он набрал номер и протянул ей трубку.

– Спасибо.

Гудки раздавались, но никто не отвечал. Человек по имени Хенрик повернулся и посмотрел на панель с ключами.

– Ключ здесь. Может быть, гость уже завтракает?

Он кивнул в сторону коридора.

– Вообще-то на него это непохоже, он никогда не уходит один. Что это с ним?.. Спасибо. У вас есть газеты?

Она взяла “Дагенс Нюхетер” и двинулась по коридору туда, где, судя по всему, сервировали завтрак.

Где именно, нашла без труда.

Спустя полчаса, сытая и относительно довольная, она откинулась на спинку стула. Кроме нее, в зале сидели еще четверо постояльцев, каждый за отдельным столом и глубоко погруженный в прессу. “Дагенс Нюхетер” напечатала только маленькую заметку на левом развороте, где сообщалось, что полиция собирает информацию о женщине, которой удалось скрыться из оцепленного полицией “Гранд-отеля”.

Она снова сходила к шведскому столу, взяла кофе, исхитрившись при этом незаметно отправить в сумку три банана и несколько ванильных сухарей. Вернулась на место.

О’кей. Что она, собственно, делала в Эскильстуне? На что она надеялась, отправляясь в это путешествие? Что оно уже дало, не считая, конечно, оскорбления от вдовы Йоргена Грундберга?

Сделав глоток кофе, она посмотрела в окно. На самом деле ей прекрасно известно, зачем она туда явилась. Она полагала, что стоит ей только получить информацию из первых рук, встретиться с кем-нибудь, кто знал Йоргена Грундберга, – и история, в которую она влипла, тут же получит логическое объяснение. Все недоразумения прояснятся. И все останется позади.

Но получилось наоборот. Они решили, этого мужика укокошила именно она. Приехав туда, она убедилась только в этом. И что, спрашивается, делать дальше?

Просто взять и спрятаться в принципе несложно. Ей же удавалось это почти пятнадцать лет. По этой фотографии узнать ее невозможно, а других фотографий у них нет. Конечно, с именем, как обычно, проблемы. Разумеется, есть люди, которым известно, где ее найти. Но эти люди редко дружат с полицией.

Так что, если она какое-то время, пока они не найдут настоящего убийцу, будет избегать определенных мест, все, наверное, как-нибудь устроится.

Все будет как прежде.

Никогда – даже в самых диких фантазиях – она не могла предположить, что “как прежде” может стать целью.

Сделав глоток кофе, она вдруг четко осознала, что ее мучит.

Обреченность и жалость.

Так нельзя.

Хватит этого дерьма.

Она представила себе мать. Озверевшую оттого, что дочь снова опозорила их доброе имя. Как она смела?

И слухи, гуляющие по Хюлтариду.

Дочка Форсенстрёмов. Вы знаете, что она убийца?

А ее отец… Нет. Предположить, что подумает он, ей не удавалось. Ей это вообще никогда не удавалось.

Впрочем, сейчас это ее уже не интересовало.

Она встала и вернулась в фойе. Мужчина по имени Хенрик разговаривал по телефону, она показала ему знаком, что собирается снова втихаря покурить.

Он махнул ей рукой, и она вышла.

Вернуть рюкзак оказалось несложно. Приемщика багажа на месте не оказалось, она просто обошла прилавок и взяла рюкзак.

Ее никто не видел.

Она отправилась в туалет и переоделась в джинсы и свитер. Глупо трепать костюм. Чистить его можно только в химчистке, а это непозволительная роскошь.

Поезд до Стокгольма отходит в 10:58. Она уселась на скамейку и стала ждать.

* * *

Едва она ступила на порог, как стало ясно, что что-то не так. На ее приветствие никто не ответил.

Пройдя через холл, она увидела спину матери. Та читала газету в кресле.

– Я пришла.

Молчание.

Сердце забилось.

Что она сделала не так?

Сняв куртку, она медленно вошла в гостиную. Лица матери она не видела, но точно знала, какое сейчас на нем выражение.

Злое.

Злое и разочарованное.

Сибилла почувствовала, как в животе растет комок. Обошла диван. Беатрис Форсенстрём не отрывала глаз от книги, которую держала в руках.

Сибилла рискнула.

– Что случилось? – произнесла она тихо.

Мать не ответила. Она продолжала читать, словно Сибиллы вообще не было рядом. Словно у нее никто ничего не спрашивал.

– Почему ты сердишься?

Молчание.

От комка в животе ее начало тошнить. Откуда она узнала? Кто ее видел? Она же действовала так осторожно.

Она сглотнула.

– Что я сделала?

Никакой реакции. Беатрис Форсенстрём перелистнула страницу. Сибилла опустила взгляд на ковер. Восточный рисунок расплывался, она постаралась, чтобы слезы упали на ковер, не оставив следов на щеках. В ушах шумело.

Стыд.

Она снова вышла в холл и направилась к лестнице. Знала, что ее ожидает. Часы тревоги в преддверии взрыва. Часы вины, стыда, раскаяния и тоски по прощению. Боже милосердный, пожалуйста, пусть время течет побыстрее. Боже милосердный, пожалуйста, сделай так, чтобы она сказала, в чем дело, и чтобы меня простили. Но так, чтобы она ни о чем не узнала. Боже милосердный, ну пожалуйста, не отнимай этого у меня.

Но Бог не всегда милосерден. Когда на нижнем этаже пробили часы, сообщая, что ужин подан, Беатрис Форсенстрём в комнате у Сибиллы так и не появилась.

Ее тошнило. Запах жареного картофеля вызвал рвотные позывы.

Она знала, что ее ждет. Ей придется просить и умолять, чтобы ей сказали, в чем она провинилась.

И только когда она вдоволь напросится и наумоляется, Беатрис Форсенстрём позволит ей это узнать.

Когда она вернулась, часы на стокгольмском вокзале показывали без двадцати пяти час. Шимпанзе, которой посчастливилось прожить несколько лет в Швеции, по возвращении в родной таиландский зоопарк была помещена в слишком тесную клетку – эта новость породила небольшое народное волнение и чуть потеснила убийство в “Гранд-отеле” на первых полосах развешанных в киосках газет. Она поднялась на эскалаторе до виадука Клараберг и двинула к площади Сегеля. Обычно она проводила много времени в читальном зале Центра культуры, но сегодня у нее не было ни малейшего желания читать газеты.

Обезьяны не интересовали ее никогда, а об убийстве в “Гранд-отеле” ей хотелось знать как можно меньше. Через какое-то время она обнаружила, что сидит на скамейке на набережной. Спиной к воде, а лицом аккурат к “Гранду”.

Оцепление сняли. Выглядело все в точности как и три дня назад, когда она, ничего не подозревая, перешагнула порог отеля. У выхода стоял лимузин, шофер и охранник разговаривали друг с другом.

– Что, сидишь грехи замаливаешь?

Она вздрогнула, словно ее ударили. Сзади нее стоял Хейно со всем своим скарбом. Она знала, что где-то под этими пластиковыми пакетами и пустыми банками прячется ржавая старинная детская коляска, Сибилла даже помнила, где и как он нашел этот антиквариат, но из-под мусора выглядывали только колеса.

– О господи, как ты меня напугал!

Слегка усмехнувшись, он сел рядом. Запах застаревшей грязи перебил все остальные. Она чуть подвинулась в сторону, но так, чтобы он ничего не заметил.

Он посмотрел на фасад “Гранд-отеля”.

– Это ты?

Сибилла перевела на него взгляд. Да, слухи быстро распространяются. Вряд ли Хейно читает по утрам газеты.

– Нет.

Хейно кивнул. На этом тема была, по-видимому, исчерпана.

– У тебя есть что-нибудь?

Она покачала головой:

– Выпить нет, но я могу дать тебе сухарь.

Он потер свои черные ладони и посмотрел на нее с предвкушением.

– Сухарь. Тоже неплохо.

Она открыла рюкзак, где хранился запас, оставшийся от гостиничного завтрака. Он ел с жадностью.

– Эх, мерзавчик бы к этому – и можно чувствовать себя принцем!

Она улыбнулась. Сухарь плохо поддавался его уцелевшим зубам. Жалко, что она не может дать ему выпить.

К ним приближались две благообразные эстермальмские дамы с похожей на крысу собачонкой в грязенепроницаемом костюме. Увидев Хейно, одна шепнула что-то на ухо другой, и они прибавили шаг. Хейно посмотрел на них и в тот момент, когда дамы поравнялись с ними, встал со скамейки:

– Здравствуйте, не желаете ли откусить?

И протянул им половину сухаря. Притворяясь, что ничего не слышат, дамы не помня себя устремились прочь – быстрым шагом, чтобы не унизиться до бега.

Сибилла улыбнулась. Хейно снова сел.

– Поберегись, – крикнул он им вслед. – Сзади крыса!

Дамы поспешили дальше, к лестнице Национального музея, и там остановились, чтобы убедиться, что их никто не преследует. Теперь они возмущенно и громко говорили что-то друг другу. С моста Шеппсбрун вывернул полицейский автомобиль. По жестам дам Сибилла поняла, что сейчас они его остановят. Сердце забилось быстро-быстро.

– Хейно, я должна попросить тебя кое о чем, – спешно произнесла она.

Автомобиль остановился, дамы показывали на их скамейку.

– Ты меня не знаешь.

Хейно посмотрел ей в глаза. Полицейский автомобиль снова тронулся с места.

– Еще чего. Как это я не знаю Сибиллу, королеву Смоланда?

Продолжая говорить, Сибилла смотрела прямо перед собой.

– Не сейчас. Пожалуйста, Хейно! Сделай вид, что ты меня не знаешь.

Полицейская машина остановилась рядом с ними, и оба полицейских вышли на тротуар. Мужчина и женщина. Двигатель продолжал работать. Посмотрев на них, Хейно отправил в рот последний кусок сухаря.

– Здравствуй, Хейно. Ты ведь не хамил дамам, правда?

Чуть повернув голову, Хейно уставился на дам, которые по-прежнему стояли у Национального музея. Сибилла заглянула к себе в рюкзак в надежде не пересечься взглядом с полицейскими.