Текст книги "Виннету"

Никто не мешал нашему разговору, так как допрос еще не начался. Инчу-Чуна и Виннету разговаривали с Тангуа, посматривая в мою сторону. Значит, говорили о нас. По виду Тангуа было понятно, что он старается изо всех сил опорочить нас, наверняка врал напропалую. Спустя некоторое время все трое подошли к нам. Апачи встали справа, а Тангуа – слева от меня. На этот раз Инчу-Чуна обратился к нам, да так громко, чтобы все могли услышать:

– Вы слышали, что я сейчас говорил. Вы должны сказать правду, и вы можете защищаться. Отвечайте на вопросы! Вы из той группы белых, которые строили дорогу для огненного коня?

– Да. Но мы трое не прокладывали дорогу, а были наняты для охраны, – ответил Сэм. – Этот же молодой человек, которого зовут Шеттерхэнд…

– Замолчи! – вождь оборвал Сэма на полуслове. – Отвечать можешь только на вопросы. Ежели будешь говорить больше, я прикажу тебя высечь! Итак, вы принадлежите к той группе бледнолицых? Отвечай: да или нет?

– Да, – ответил Сэм, напуганный угрозой порки.

– Шеттерхэнд измерял землю?

– Да.

– А вы трое защищали этих людей?

– Да.

– Значит, вы хуже их, потому что защитники воров и негодяев заслуживают двойного наказания. Рэттлер, убийца Клеки-Петры, был вашим товарищем?

– Да, но уверяю вас…

– Молчи, собака! – закричал Инчу-Чуна. – Ты должен говорить только то, что я хочу знать, и больше ничего. Ты знаешь законы Запада?

– Да.

– Как закон велит наказать конокрада?

– Смертью.

– Что стоит дороже: лошадь или огромная страна апачей?

Сэм счел за лучшее промолчать.

– Говори, не то прикажу высечь тебя до крови!

Сэм буркнул:

– Высеки! Сэма Хокенса никто не заставит говорить!

Я не выдержал:

– Говорите, Сэм, так будет лучше!

– Ладно уж. сэр, сделаю как вы хотите. Но я все равно другого мнения.

– Итак, что стоит дороже: лошадь или страна?

– Страна.

– Значит, тот, кто отбирает землю, заслуживает смерти. К тому же вы товарищи человека, который убил Клеки-Петру. Это усугубляет вину. Воров бы мы просто застрелили, но вы еще и убийцы, поэтому перед смертью вас будут пытать у столба. Но это не полный перечень ваших злодеяний. Вы предали нас кайова?

– Нет.

– Это ложь!

– Я не лгу!

– Вы же ехали за нами, когда мы оставили ваш лагерь?

– Да.

– Значит, вы поступили как враги апачей.

– Нет. Вы нам угрожали, поэтому мы вынуждены были, согласно законам Запада, проверить, ушли ли вы действительно или нет. Вы же могли укрыться и перестрелять нас всех до единого. Поэтому мы поехали за вами.

– Почему ты не поехал один? Почему взял Шеттерхэнда?

– Чтобы научить его читать следы, ведь он новичок в этом деле.

– Если вы были мирно настроены и исключительно из-за предосторожности поехали за нами, почему вы позвали на помощь кайова?

– Ваши следы сказали нам, что ты поехал вперед. Мы поняли, ты приведешь воинов, чтобы напасть на нас.

– Вы действительно вынуждены были обратиться за помощью к кайова?

– Да.

– Вы не могли поступить иначе?

– Нет.

– Опять ложь! Чтобы уцелеть, надо было сделать то, о чем я говорил, – уйти из нашей страны. Почему вы этого не сделали?

– Мы не могли уйти, не сделав работы.

– Значит, вы решили закончить грабеж и для этого заключили союз с кайова? Тот, кто натравливает на нас врагов, погибнет. Вот и еще одна причина лишить вас жизни. Кроме того, когда мы напали на кайова, вы помогали им. Разве этого не было?

– Мы поступили так, чтобы избежать кровопролития.

– Ты хочешь рассмешить нас? Разве ты не следил за нами, когда мы подходили?

– Следил.

– Разве ты не подслушивал, о чем говорили?

– Подслушивал.

– И всю ночь просидел вблизи нас? Да или нет?

– Да, это правда.

– Разве не ты провел бледнолицых на берег воды, чтобы заманить нас в ловушку, и не ты приказал кайова укрыться в лесу, чтобы потом напасть на нас?

– И то правда, но…

– Молчи! Я требую краткого ответа, а не долгой речи. Нас заманили в ловушку. Кто все это придумал?

– Я.

– На сей раз ты сказал правду. Это из-за тебя многие из наших воинов были убиты, ранены и попали в плен. Во всем виноват ты и твои товарищи. Вы заслужили смертный приговор!

– Я хотел…

– Молчи! Я не спрашиваю тебя! Великий Добрый Дух послал нам неизвестного спасителя, который помог мне и Виннету уйти на свободу. Мы прокрались к нашим лошадям, взяли тех, что были нам нужны, а остальных оставили пленным. Мы уехали, чтобы привести наших воинов и напасть на кайова. Наши воины уже торопились навстречу, они увидели следы кайова и шли за ними. Поэтому уже на следующий день я встретил их и привел с собой. И опять пролилась кровь. У нас погибли шестнадцать человек, многие воины ранены… И это еще одна причина для смертного приговора. Не рассчитывайте на помилование или пощаду и…

– Не надо нам ни пощады, ни снисходительности, мы требуем справедливости! – оборвал вождя Сэм. – Я…

– Молчи, собака! – крикнул разгневанный Инчу-Чуна. – Ты можешь говорить только тогда, когда я тебя спрошу. А я больше спрашивать не буду. Но раз ты напомнил о справедливости, тебе будет справедливость. Мы спросим и свидетеля. Вождь кайова Тангуа скажет слово. Эти бледнолицые наши друзья?

– Нет, – поспешил заверить Тангуа, на лице которого явно отражалась радость – и оттого, чти нам грозила смерть, и оттого, что он имел возможность сделать нам пакость.

– Они хотели нас спасти?

– Как бы не так! Они натравили меня на вас и подговаривали убить всех апачей, всех до единого!

Такого я не мог вынести! И хотя решил молчать, не выдержал:

– Наглая ложь! Жаль, у меня связаны руки, иначе ты бы уже валялся на земле.

– Вонючая собака! – завизжал от ярости Тангуа. – Убью тебя! – Он подскочил ко мне и замахнулся.

– Бей, ведь подлец любит нападать на беззащитных! – И, с презрением отвернувшись от него, я сказал Инчу-Чуне: – Вы говорите о допросе и справедливости? Но что это за допрос и справедливость, если нам не дают говорить! Как нам защищаться, если грозят высечь за каждое слово, кроме угодных вам? Инчу-Чуна ведет себя как несправедливый судья, ибо так ставит вопрос, что ответ на нею несет нам смерть. А когда мы хотим сказать правду, сказать то, что может нас спасти, нам затыкают рот. Нам не нужна такая справедливость. Начинайте пытки, ведь вы заранее все решили! Мы не порадуем вас стонами и криками.

– Уфф, уфф! – донесся до меня чей-то женский голос. Я узнал сестру Виннету.

– Уфф, уфф, уфф! – повторили многие апачи.

Отвагу уважают и признают все апачи даже у своих лютых врагов. Моя речь вызвала одобрение и восхищение индейцев.

– Когда я впервые встретил Инчу-Чуну и Виннету, – продолжал я, – в моем сердце проснулись любовь и уважение, ибо глаза мои увидели мужей отважных и справедливых. Но я ошибся. Они не лучше других, ибо внемлют словам лжеца и не слушают правду. Вы смогли запугать Сэма Хокенса, но я не поддамся угрозам. Я презираю тех, кто издевается над пленными, которые лишены возможности защищаться. Будь я на свободе, я бы по-другому говорил с вами.

– Собака, ты меня называешь лжецом? – рявкнул Тангуа. – Я размозжу тебе череп!

Тангуа схватил ружье и уже замахнулся на меня прикладом, но рядом с ним оказался Виннету и остановил его.

– Пусть Тангуа успокоится! Слова Шеттерхэнда звучат дерзко, но я с ним согласен. Прошу верховного вождя апачей, моего отца Инчу-Чуну, пусть пленный скажет, что хочет.

Инчу-Чуна согласился исполнить желание сына. Он подошел ко мне и сказал:

– Шеттерхэнд похож на хищную птицу, которая не сдается даже в неволе. Ты говоришь, что прав. Но не ты ли сражался с Виннету? И не твой ли кулак повалил меня на землю?

– Я сделал это не по своей воле! Ты меня заставил!

– Как это так? – спросил удивленный Инчу-Чуна.

– Мы были готовы сдаться вам без боя, мы не хотели драться с апачами, но ваши воины не слушали наших слов. Они напали на нас и убили бы, и мы вынуждены были обороняться. Но ты спроси у них, ранили ли мы кого-нибудь, и не странно ли это, если бы нашим желанием было убить вас? Мы старались быть в стороне, чтобы никому не причинить зла. Но тут появился ты и набросился на меня и тоже не слушал моих слов. Мне пришлось защищаться, и хотя я мог убить, всего лишь оглушил, потому что я твой друг и не хотел лишать тебя жизни. Тут подбежал вождь кайова, Тангуа, чтобы снять с тебя скальп. Я не дал, он накинулся на меня, и в схватке я победил. Инчу-Чуна, я сохранил тебе не только жизнь, но и скальп. Потом…

– Этот паршивый койот врет, будто у него сто языков! – в бешенстве крикнул Тангуа.

– Это действительно ложь? – спросил Виннету у Тангуа.

– Да. А мой красный брат Виннету сомневается?

– Когда я прибежал, ты лежал неподвижно, и отец мой тоже. Это правда. Пусть Сэки-Лата продолжает.

– Я свалил Тангуа, чтобы защитить Инчу-Чуну, и тут подоспел Виннету. Я не заметил его и получил удар прикладом, к счастью, не по голове. Мы с Виннету боролись, он поранил мне рот и язык, тем самым лишив меня возможности сказать, что я его брат и друг. Я был ранен в лицо, спину, правая рука у меня не двигалась, а все-таки я победил его. Он и Инчу-Чуна лежали без сознания – я мог их убить, но не сделал этого.

– Ты, несомненно, сделал бы это, но воин апачей ударил тебя прикладом и помешал тебе, – сказал Инчу-Чуна.

– Нет, я не собирался делать этого. Разве трое бледнолицых, которые, связанные, стоят рядом со мной, не сдались вам добровольно? Разве они поступили бы так, будь они вашими врагами?

– Они поступили так, зная, что им от нас не уйти. А тебе я бы поверил, но ты говоришь неправду, будто вынужден был оглушить Виннету в первой схватке!

– Я был вынужден!

– Почему?

– Вы оба смелые воины и сражались бы не на жизнь, а на смерть. Вас могли ранить или убить. Мы хотели сохранить вам жизнь, поэтому я оглушил Виннету, а тебя победили мои белые друзья. Я надеюсь, ты мне веришь!

– Это ложь, наглая ложь! – крикнул Тангуа. – Я подошел тогда, когда он оглушил тебя. Не я, а он собирался снять скальп с тебя. Я попытался помешать, и тогда он ударил меня кулаком, в который вселился Злой Дух. Перед ним никто не устоит.

Я повернулся к нему и грозно сказал:

– Ты прав, никто не устоит. Я кулаком бью потому, что хочу избежать кровопролития. Но недалек тот час, когда я буду сражаться с тобой, и на этот раз – с оружием в руках. Тот бой будет кровавым. Запомни, что я сказал!

– Ты собираешься сражаться со мной? – издевательски рассмеялся Тангуа. – Тебя сожгут, а пепел развеют по ветру!

– Ошибаешься! Я буду свободен и отомщу за оскорбление.

– Ты сказал! Пусть сбудутся твои слова! С радостью сражусь с тобой и убью, как бешеного койота!

Эту словесную перепалку прервал Инчу-Чуна, обратившись ко мне:

– Сэки-Лата очень самоуверенный человек. Он получит свободу? Столько обвинений против него, и если одно из них можно опровергнуть, это не повлияет на его судьбу. Твоим словам мы не верим, надо доказать их.

– Разве не я оглушил Рэттлера, когда он стрелял в Виннету, а попал в Клеки-Петру? Это не доказательство?

– Нет. Ты мог поступить так из других побуждений. Хочешь еще сказать что-нибудь?

– Сейчас нет, может быть, потом.

– Говори сейчас, потом будет поздно.

– Нет, сейчас нет. Но если потом я захочу говорить, вы выслушаете меня, потому что Шеттерхэнд не тот человек, которого можно не слушать. Сейчас я буду молчать. Мне интересно узнать ваш приговор.

Инчу-Чуна отвернулся от меня и подал знак рукой. Из полукруга выступили несколько воинов и уселись вместе с тремя вождями. Начался совет. Тангуа прикладывал все усилия, чтобы ухудшить наше положение. Мы тем временем получили возможность перекинуться парой слов.

Начал Дик Стоун:

– Интересно, что они придумают. Ничего хорошего я от них не ожидаю.

– Да уж, – заметил Билл Паркер, – головы нам не сносить.

– Как пить дать! – согласился с ними Сэм Хокенс. – Эти типы ничему не верят, хоть из кожи лезь, а невиновность не докажешь. Вообще вы неплохо выступили, сэр! Меня удивил Инчу-Чуна.

– Почему? – спросил я.

– Разрешил вам столько болтать, а мне сразу затыкал рот, как только я его открывал.

– Болтать? Вы это серьезно, Сэм?

– Разумеется.

– Вы очень любезны!

– Болтовней я называю всякую пустую говорильню, что толку от нее? А результат у вас и у меня – нулевой.

– Я другого мнения.!

– На что вы надеетесь?

– Виннету намекнул на плавание. Значит, они заранее пришли к какому-то решению, и, думаю, их суровое обращение с нами во время допроса имело целью нас запугать. Приговор будет значительно мягче.

– Сэр, не тешьте себя надеждами! Неужто вы верите, что они позволят нам спастись, устраивая соревнования по плаванию?

– Именно так.

– Какая чушь! Если даже это и условленно заранее, знаете ли вы, куда нам придется плыть?

– Куда же?

– Прямо в руки смерти. Когда помрете, вспомните, что я был прав. Хи-хи-хи!

Этот странный человечек никогда, даже в самую тяжелую минуту, не терял чувства юмора и мог от души смеяться собственным, впрочем весьма сомнительным, шуточкам. Однако веселье длилось недолго. Кончился совет, и воины, участвовавшие в нем, заняли свои места в полукруге, среди наблюдателей, а Инчу-Чуна громогласно объявил:

– Слушайте, воины апачей и кайова, наше решение. На совете старейшины заранее решили, каким будет испытание для четырех бледнолицых – сначала преследование по воде, потом сражение с нами. Они должны были умереть. Но Шеттерхэнд, самый младший из них, сказал слово, достойное зрелого воина. Все они заслужили смерть, однако, как нам кажется, их вина не так велика, как мы думали раньше. Поэтому Великий Маниту решит их судьбу!

Инчу-Чуна сделал паузу для того, чтобы заострить внимание слушателей, а Сэм шепнул мне:

– Черт возьми! Вот это интересно, очень интересно! Вы хоть понимаете, сэр, к чему он клонит?

– Догадываюсь, – ответил я.

– Так к чему же?

– Они устроят нам так называемый Божий суд. Кто-то из нас будет вызван на поединок.

– Да, похоже, но кто? Мне ужасно интересно.

Вождь продолжал:

– Бледнолицый, которого зовут Разящая Рука, самый достойный, как нам кажется, среди них, пусть сражается за жизнь остальных. Их судьба будет также зависеть от его противника, а им должен стать тот, кто среди апачей носит высшее звание. Им буду я, Инчу-Чуна, верховный вождь апачей.

– Гром и молния! Вы и он! – воскликнул вне себя от возбуждения Сэм.

– Уфф, уфф, уфф! – раздалось в рядах краснокожих.

Они и в самом деле были удивлены решением вождя сражаться со мной. Ведь он мог избежать опасности, о которой не мог не знать, и приказать любому из апачей вступить со мной в поединок. Вождь так объяснил свое решение:

– Слава Инчу-Чуны и Виннету пострадала от одного удара кулаком белою мужа. Один из них должен сражаться, чтобы смыть позор с обоих. Виннету уступит эту честь старшему, к тому же верховному вождю апачей. Мой сын согласился.

Он снова умолк.

– Радуйтесь, сэр! – сказал Сэм. – Вы, по крайней мере, умрете раньше нас. Вы его пощадили, а он вас укокошит без зазрения совести.

– Сэм, не торопитесь!

– А чего тут ждать! И так все ясно. Вы что, надеетесь, что это будет поединок на равных условиях?

– Даже и не мечтаю.

– Ну и слава Богу! В подобных случаях пленник заранее обречен. Вождь еще что-то говорит. Давайте послушаем.

Инчу-Чуна продолжал:

– Мы освободим Шеттерхэнда и велим ему переплыть реку. Он оружия не получит, у меня будет только томагавк. Если Шеттерхэнд сумеет переплыть реку и дойти до кедра1 по ту сторону реки, он будет спасен, а его товарищи – свободны. Если же я убью его, они погибнут тоже, но не от пыток и огня, а от наших пуль. Пусть все воины скажут, что слышали мои слова, поняли их и исполнят мою волю!

– Ты сказал Хуг! – единогласно подтвердили воины.

Я думаю, понятно волнение, с каким мы выслушали приговор. Реакция Сэма была однозначной:

– Хитро задумано! Для поединка выбран самый достойный! Они и вправду считают вас новичком! В этом весь гвоздь! Меня побоялись пустить в воду! Уж Сэм Хокенс показал бы, что плавает как рыба. Но увы! Вы! Подумать только! Наша жизнь целиком зависит от вас, сэр!

– Дорогой Сэм, не волнуйтесь! – я пытался успокоить друга. – Краснокожие сделали правильный выбор. Уж я постараюсь. И знайте, что все кончится хорошо.

– Дай-то Бог. Значит, не на жизнь, а на смерть? Но помните: Инчу-Чуну нельзя щадить! Даже не подумайте!

– Посмотрим!

– Тут нечего смотреть! Если пощадите его, сами погибнете и мы тоже. Надеетесь на свой кулак?

– Конечно.

– Не надейтесь. Рукопашного боя не будет.

– А как же он убьет меня?

– Томагавком. Вам ведь известно, что им пользуются не только в рукопашном бою. Томагавк – страшное оружие в борьбе на расстоянии. Индейцы так искусно метают топор, что с расстояния в сто шагов могут срезать кончик пальца. Инчу-Чуна не бросится на вас с томагавком, только кинет вам вдогонку, когда побежите к кедру, тут все и кончится. А может быть, и раньше, еще в воде. Поверьте, будь вы даже превосходным пловцом, вам не удастся доплыть до того берега. Инчу-Чуна ударит вас томагавком по голове, а вернее, по затылку, и закончит этот спектакль. Ни ваша сила, ни искусство на сей раз не пригодятся.

– Все это правда, дорогой Сэм. Но иногда можно большего добиться хитростью, чем силой.

– Хитростью? Скажете тоже! Для этого надо быть хитрым. Сэм Хокенс славится хитростью и то не понимает, каким это образом вы собираетесь перехитрить вождя. И вообще, устоит ли хитрость всех хитрецов в мире против метко брошенного томагавка?

– Устоит, Сэм, обязательно устоит!

– Как?

– Увидите, а скорее – не увидите. Пока. И верьте мне – все кончится хорошо.

– Вы так говорите, чтобы успокоить нас.

– Ничего подобного! У меня великолепный план.

– Вы придумали план? Только этого не хватало! План может быть один – плыть на ту сторону. Все равно Инчу-Чуна достанет вас томагавком.

– Не достанет! Следите за мной внимательно – если я утону, мы будем спасены.

– Он утонет… а мы будем спасены! Сэр, у вас предсмертный бред!

– Я знаю, что делать. Запомните: я тону, и все кончается хорошо.

Последние слова я произнес скороговоркой, потому что к нам приближались вожди. Инчу-Чуна сказал:

– Сейчас мы снимем путы с Шеттерхэнда, но пусть он не вздумает бежать. Все равно его схватят мои воины.

– И не подумаю! – ответил я. – Друзей не бросают в трудную минуту.

Индейцы развязали мне руки, я расправил плечи, проверяя упругость мышц, и сказал:

– Для меня большая честь соревноваться в плавании не на жизнь, а на смерть со знаменитым вождем апачей, но ему это не делает чести.

– Почему?

– Я не достоин быть его противником. Иногда я купался в реке и даже держался на воде, но сомневаюсь, что смогу переплыть столь широкую и глубокую реку.

– Это нехорошо! Я и Виннету – лучшие пловцы племени. Чего стоит победа над плохим пловцом?

– К тому же ты вооружен, а я нет. Итак, я приговорен к смерти, и товарищи мои тоже. Но все-таки скажи, как будет проходить наш поединок. Кто первым войдет в воду?

– Ты.

– А ты за мной?

– Да.

– А когда ты нападешь на меня?

– Когда захочу! – ответил Инчу-Чуна с гордой и презрительной улыбкой мастера, которого заставляют иметь дело с невеждой.

– Значит, это может произойти в воде?

– Да.

Я притворялся все более испуганным и расспрашивал дальше:

– Значит, ты можешь убить меня, а я тебя нет?

На лице Инчу-Чуны проступило такое презрение, что я легко отгадал ответ на мой вопрос: «Жалкий червяк, об этом и не мечтай! Лишь страх продиктовал тебе такой вопрос». Вслух он сказал:

– Нам предстоит честный поединок. Ты можешь убить меня, только тогда ты сможешь добраться до цели.

– А что мне угрожает в случае твоей смерти?

– Ничего. Если я убью тебя, ты не доберешься до кедра и твои товарищи погибнут, а если ты убьешь меня – дойдешь до кедра и вы все станете свободными. Пойдем!

Вождь отвернулся, а я стал снимать куртку и обувь, вынул все из карманов и сложил рядом с Сэмом. Все это время Сэм причитал:

– Что же это делается? На что они обрекают вас! Если бы вы могли видеть свое лицо, сэр! И слышать свой жалкий, дрожащий голос! Я страшно за вас волнуюсь! И за нас тоже!

Апачи стояли рядом, и я не мог объяснить другу, почему у меня такое лицо и жалкий голос. Но сам-то я прекрасно знал, откуда в моем голосе плачущие нотки. И если Сэм попался на мою удочку, я надеялся поймать на нее и Инчу-Чуну.

– Еще один вопрос, – обратился я к нему. – Если я выиграю, вы вернете все мои вещи?

Он разразился коротким раздраженным смехом, ибо считал мой вопрос бессмысленным, и ответил:

– Да.

– Все?

– Все.

– И лошадей, и ружья?

На этот раз Инчу-Чуна прикрикнул на меня:

– Все – я сказал! У тебя нет ушей? Когда-то жаба хотела соревноваться с орлом и спрашивала, что он ей даст в случае ее победы. Если ты плаваешь так же плохо, как говоришь и думаешь о нас, мне стыдно, что я не дал тебе в противники старую скво!

Мы шли в сторону берега, а за нами ровным полукругом двигались индейцы. Проходя мимо Ншо-Чи, я поймал ее взгляд – она навсегда прощалась со мной. Индейцы расселись на берегу, чтобы со всеми удобствами наслаждаться зрелищем.

Испытание предстояло серьезное. Поплыву ли я по прямой или зигзагом, томагавк вождя настигнет меня. Оставался единственно возможный путь спасения: нырять, а в этом виде спорта я отнюдь не был новичком. Если Инчу-Чуна в самом деле поверил, что пловец я никудышный…

Идя к реке, я лихорадочно обдумывал тактику своего поведения. Просто нырнуть – не спасение, надо же время от времени появляться на поверхности воды, чтобы вдохнуть воздух. Если же я вынырну, индейцы увидят меня. Как заставить их поверить, что я утонул? И тут, подойдя вплотную к реке и окинув ее внимательным взглядом, я понял, что сама природа пришла ко мне на помощь.

Как я уже говорил, у самой реки тянулась пустынная песчаная отмель. Шагов через сто вверх по течению она подходила к лесу, еще дальше река образовывала излучину и терялась из виду. Вниз же песчаная отмель тянулась шагов на четыреста.

Итак, я бросаюсь в воду, плыву, ныряю и тону. Естественно, мое тело всплывает где-то ниже по течению реки. Туда и кинутся его искать. Значит, чтобы спастись, мне надо плыть вверх по течению. Незаметно взглянув туда, я увидел, что в одном месте река подмыла берег, так что он нависал над водой. Там можно будет спрятаться. Рядом я заметил еще одно место, где можно будет передохнуть – река нанесла туда множество стволов и веток, которые образовали здесь сплошной завал. Но сейчас я должен был разыграть комедию.

Инчу-Чуна разделся, оставаясь в легких индейских штанах, за пояс засунул томагавк и сказал:

– Можно начинать. Прыгай в воду!

– Можно я сначала проверю глубину? – робко спросил я.

Лицо индейца выражало безграничное презрение. Он приказал дать мне копье. Я сунул древко в воду и, к своему счастью, убедился, что здесь достаточно глубоко. Все еще изображая испуг, я присел на корточки, набрал пригоршню воды и стал обмывать лицо и грудь, словно боялся апоплексического удара в холодной воде. Оскорбительные выкрики и гул презрения свидетельствовали о том, что моя цель достигнута. Сэм Хокенс кричал мне:

– Господи, да идите же сюда, сэр! Я не могу этого видеть! Пусть нас мучают! Лучше умереть, чем видеть такое!

Вдруг я вспомнил о Ншо-Чи. Что она подумает обо мне? Я обернулся и посмотрел назад. Тангуа был само злорадство. У Виннету верхняя губа приподнялась вверх, обнажив зубы: он был вне себя от того, что проявил ко мне сочувствие. Сестра его опустила глаза и вообще не смотрела на меня.

– Я готов! – крикнул Инчу-Чуна. – Почему медлишь? В воду!

– А это обязательно? – играл я свою роль. – Разве нельзя ничего изменить?

Вокруг раздался дружный хохот, в котором громче других звучал голос Тангуа.

– Отпустите вы эту жабу, даруйте ему жизнь! Не пристало воину бороться с таким трусом.

Инчу-Чуна в ярости рявкнул:

– В воду, не то я ударю тебя томагавком здесь же!

Жалкий и растерянный, я сел на берег, со страхом спустил ноги, пальцами попробовал воду, нерешительно опустил в нее ступни и, сидя, стал медленно сползать в воду, помогая себе руками.

Инчу-Чуна не выдержал.

– В воду! – еще раз рявкнул он и ногой пнул меня в спину.

Именно этого я ожидал. Беспомощно выбросив вверх обе руки, я издал пронзительный вопль и бултыхнулся в воду. Притворство кончилось. Почувствовав дно, я оттолкнулся и поплыл под водой у самого берега вверх по реке.

Инчу-Чуна прыгнул вслед за мной. Позднее я узнал, что он хотел отпустить меня на некоторое расстояние, дать возможность выйти на тот берег и только там метнуть в меня томагавк. Однако мое поведение заставило его изменить план, и он сразу прыгнул за мной, чтобы немедленно покончить с бесславным трусом, как только тот вынырнет на поверхность.

Напрягая все силы, я доплыл до намеченного места, где берег нависал над водой, и высунул голову из воды, чтобы вдохнуть воздух. Кроме вождя, никто не мог меня увидеть. Только он находился в воде, но, к счастью, смотрел в другую сторону. Сделав глубокий вдох, я опять нырнул и поплыл дальше. Вскоре я подплыл к завалу из веток и деревьев, нанесенных водой. Снова выставив из воды лишь рот и набрав воздуха, я поплыл за завал. Он оказался столь надежным укрытием, что теперь я мог подольше побыть на поверхности.

Инчу-Чуна, озираясь по сторонам, высматривал меня.

Следующий отрезок моего подводного пути был самым долгим: надо было добраться до того места, где начинался лес и ветви деревьев свисали над водой. Мне удалось доплыть туда и под прикрытием зарослей выбраться на берег.

Перебраться на другой берег я мог только за излучиной реки, там, где она не видна индейцам. Я проделал это в несколько прыжков. Однако я не мог удержаться, чтобы не взглянуть на тех, кого мне удалось обмануть. Все они стояли на берегу, кричали, жестикулировали, а вождь все плавал туда и обратно, не теряя надежды, что я все-таки выплыву, хотя всем было ясно – столько времени я не мог пробыть под водой. Интересно, вспомнил ли сейчас Сэм о том, что я ему говорил: «Если я утону, мы будем спасены»?

Лесом я пробежал излучину реки, потом опять вошел в воду и беспрепятственно переплыл на другой берег. Так мне удалось осуществить свой замысел благодаря тому, что апачи поверили, что я трус и скверный пловец.

Пройдя по противоположному берегу вниз по реке до конца леса и скрывшись в кустах, я с нескрываемым удовольствием наблюдал, как несколько индейцев прыгнули в воду и копьями тыкали в дно в поисках пленника. Сейчас никто не мешал мне добежать до кедра и выиграть поединок, но я не сделал этого. Мне хотелось не только победить, но и проучить Инчу-Чуну. И еще – заставить оценить мое благородство.

Вождь все плавал туда и сюда, ему даже не приходило в голову взглянуть на другой берег. Я опять погрузился в воду, лег на спину, высунув только нос и рот, медленно плыл по течению. Никто меня не заметил. Таким образом я доплыл до песчаной отмели, нырнул, проплыл немножко еще, вынырнул и, выпрямившись в воде, громко крикнул:

– Сэм, вы выиграли, выиграли!

Что тут началось! Услышав мой крик, все повернулись ко мне. Такого воя мне еще не приходилось слышать! Казалось, воют и улюлюкают тысячи чертей, разом выпущенных из ада. Тот, кто хоть раз в жизни слышал нечто подобное, никогда этого не забудет. Инчу-Чуна, увидев меня, бросился вперед, рассекая воду длинными, сильными взмахами рук. Он словно летел ко мне. Нельзя было подпускать его слишком близко. Я тоже поспешил на берег, вышел из воды и встал.

– Бегите, бегите, сэр! – орал Сэм Хокенс. – Бегите к кедру!

Никто не мешал мне так и поступить, но я решил проучить Инчу-Чуну и не двинулся с места, пока вождь не приблизился на сорок шагов. Только тогда я повернулся и побежал к дереву. Томагавка я не боялся: чтоб метко бросить его, Инчу-Чуна должен был выйти из воды.

Дерево росло шагах в трехстах от берега. Я пробежал половину пути, остановился, обернулся. Вождь выбирался на берег и шел в подготовленную западню.

Он выхватил томагавк из-за пояса и бегом бросился ко мне. Я выждал и, только когда он приблизился на опасное расстояние, сделал вид, что убегаю. Инчу-Чуна, думал я, не решится бросить томагавк, пока я стою, так как я легко уклонюсь от удара, отпрыгнув в сторону. Значит, он пустит в ход свое оружие, когда я повернусь к нему спиной и побегу к кедру. И я сделал вид, что убегаю, но внезапно остановился и повернулся лицом к вождю.

Я рассчитал верно. Именно в этот момент Инчу-Чуна замахнулся томагавком и метнул его, не сомневаясь в точности своего броска. Я отскочил в сторону, топор пролетел мимо и, упав на землю, зарылся глубоко в песок. Именно этого я и ждал: подбежав и подняв томагавк, я медленно пошел навстречу вождю. С яростным криком тот бросился ко мне.

Я замахнулся томагавком и грозно прикрикнул:

– Остановись, Инчу-Чуна! Хочешь получить по голове собственным топором?

Вождь остановился и крикнул:

– Собака, как ты ушел от меня в воде? Злой Дух опять помог тебе!

– Если и помогал какой-то дух, так только добрый Маниту!

Глаза Инчу-Чуны хищно сузились, в них блеснула злоба. Я предостерегающе сказал:

– Стой! По твоим глазам вижу, что ты сейчас бросишься на меня! Я буду защищаться и убью тебя. Ты знаешь, я и без оружия могу убить человека, а сейчас у меня в руках томагавк. Я не собираюсь нападать на тебя, я и в самом деле люблю тебя и Виннету. Будь благоразумен и…

Инчу-Чуна не дал мне договорить. То, что я провел его, как мальчишку, лишило вождя обычного хладнокровия. Не помня себя от бешенства, он кинулся на меня, пытаясь схватить, но я быстро уклонился, и Инчу-Чуна, потеряв равновесие, упал.

Одним прыжком я оказался рядом с ним и придавил его коленями, левой рукой сдавил шею, а правой занес томагавк:

– Инчу-Чуна просит пощады?

– Нет.

– Я размозжу тебе голову!

– Убей меня, белый пес! – простонал вождь, тщетно пытаясь освободиться.

– Нет, ты отец Виннету и будешь жить, а сейчас – извини.

И я ударил его по голове плашмя томагавком. Инчу-Чуна захрипел, вздрогнул и замер. Издали могло показаться, что я его убил. До моих ушей донесся вой страшнее предыдущего. Связав Инчу-Чуне руки, я отнес его под кедр и там уложил на землю – надо было выполнить условие договора, хотя мне это и казалось ненужной тратой времени.

Оставив потерявшего сознание Инчу-Чуну лежать под кедром, я бегом направился к реке. Толпа индейцев во главе с Виннету бросились в воду, чтобы переплыть на мой берег. Боясь, что краснокожие расправятся с моими друзьями, я громко крикнул:

– Остановитесь! Вождь жив, я не причинил ему зла, но убью его, если вы приплывете сюда. Я хочу говорить только с Виннету!

Никто не обращал внимания на мои предостережения, но Виннету подал знак и выкрикнул несколько слов, которых я не понял. Апачи выполнили его приказ – все повернули назад. Виннету один плыл ко мне. Я ожидал его на берегу и сразу же сказал:

– Я благодарен тебе, что ты отослал воинов назад и предотвратил несчастье.