Текст книги "Прикид"

И она расхохоталась. Жена священника продолжала сурово и скорбно взирать на нее. На лице – ни тени улыбки. Тут Кэролайн вдруг обернулась к нам с Гейл.

– Но главная проблема в том, с кем потом свяжется муж. Чтобы содержать две семьи, никаких денег не хватит, это и ослу понятно! Причем в подобных случаях больше всего, как правило, страдает первая жена. Кому это нужно, чтоб его подобрала какая-нибудь сука и высосала все до последнего пенни? А следовательно, – и Кэролайн постучала пальцем по прилавку, словно какой-нибудь спикер на трибуне, – следовательно, надо найти ему миссис Что Надо! Вот ответ! Идеальный развод!

Она торжествующе взмахнула рукой и обернулась, точно ожидая аплодисментов от воображаемой аудитории. Прямо на нее глядела супруга священника-методиста – глаза круглые и холодные, как камешки, челюсть отвисла. Бледные губы женщины шевелились, будто она пыталась выговорить какие-то слова и не могла. Затем челюсть захлопнулась, женщина брезгливо передернулась, нахмурилась и вышла из магазина.

Несколько секунд стояла полная тишина. Мы с Гейл молча переглядывались.

– Знаете что, дорогие мои, – выдавила наконец Гейл, – той дамочки, которая только что вышла, в нашем списке точно не будет, могу гарантировать.

Кэролайн лишь пожала плечами.

Однако чуть позже, в тот же день, случилось нечто, заставившее меня заподозрить, уж не подстроила ли все это Кэролайн специально. В магазин вошла нервная женщина лет сорока с небольшим. Она начала расхаживать вдоль рядов с костюмами и платьями, стараясь держаться как можно незаметнее, что, следует отметить, при ее внешности было совсем нетрудно. Одета она была в заурядный осенний твидовый костюм. Вообще весь вид у нее был какой-то невыразительный. Волосы цвета перца с солью красить она давным-давно перестала. Впечатление было такое, словно вообще все краски оставили ее. И у меня возникло подозрение, что и муж, должно быть, поступил так же.

Мы с Кэролайн были заняты с другими покупателями, поэтому к ней подошла Гейл. Подобрала ей какой-то неброский туалет и сопроводила вниз, в примерочную. Выйдя из нее, женщина глядела уже веселее, приняла чашку кофе и уселась вместе с Гейл рядом с Торквемадой.

Просидели они там почти до закрытия.

Огненные волосы Гейл были в еще большем беспорядке чем обычно, – верный признак того, что Торквемаде удалось выудить сенсационное признание. Женщина, заплаканная, но с просветленным лицом, удалилась в примерочную переодеться в осенний твид и вскоре после этого покинула магазин с костюмом, который подобрала ей Гейл.

– Ну вот вам, пожалуйста, еще одна история! – вздохнула Гейл. – Только на сей раз все обстоит, пожалуй, хуже, чем обычно!

Глаза Кэролайн загорелись охотничьим блеском. Она заперла дверь в магазин и уселась на край прилавка, болтая ногами, с бокалом вина в руке.

– Ну?

– Бедняжка! – пробормотала Гейл, удрученно качая головой.

Она была права: знакомая история, только еще хуже, чем обычно. Женщина была замужем за физиком, профессором университета, который даже однажды выдвигался на Нобелевскую премию. Ему удалось взлететь столь высоко только благодаря поддержке жены. Сама она бросила собственную исследовательскую работу и все эти годы подрабатывала печатанием на машинке и растила четверых детей, один из которых был к тому же умственно отсталым. Муженек, по выражению Гейл, подтрахивался на стороне, но что делать, все амбициозные мужчины таковы. Жена, естественно, переживала, но принимала как данность. Тем более что он был внимателен к ней и заботлив. Вплоть до последнего времени, когда его угораздило бешено влюбиться в свою двадцатилетнюю студентку, с которой, по его словам, он чувствовал себя просто Робертом Редфордом. Он снова ощущал себя молодым, он был готов начать новую жизнь. Весь мир – у его ног…

– Короче, он просто не вылезает из постели этой студенточки, – с печальным смешком добавила Гейл. А затем продолжила: – Разумеется, он чувствует себя страшно виноватым и все такое. Но мужчина есть мужчина, так уж он устроен, что тут поделаешь, вот что он ей внушал. Ну, типа: «Ты всегда была мне хорошей женой, дорогая, но это просто свыше моих сил…» – Приложив руку к сердцу, Гейл изобразила профессора: – «Да, ты была совершенно замечательной женой, и поверь, мне просто невыносимо видеть тебя несчастной! Нет, правда! И еще, я очень хочу, чтобы мы остались добрыми друзьями. Но я просто не в силах отказаться от своего счастья! Она подарила мне новую жизнь! Границы мира раздвинулись, я готов горы свернуть!» – Гейл громко фыркнула. – Словом, сами понимаете, талдычит всю эту муть, от которой любого нормального человека просто тошнит.

Как бы там ни было, но судьба распорядилась так, что профессор твердо вознамерился жить со своей куколкой, жениться на ней, возможно, даже завести детишек. Словом, самые радужные перспективы.

– Здорово, правда? А вот перспективы у его дуры-жены темны, как ночь. Бедняжка! Причем, заметьте, она бы не возражала, если б этот мерзавец исчез из ее жизни вместе со своей квантовой теорией и прочей жуткой скукотищей, старый козел!.. Но профессорской зарплаты, даже если ему и дадут эту гребаную нобелевку, никак не может хватить на две семьи и целую кучу ребятишек. Нет, это еще не все, погодите! – Гейл тряхнула копной волос. – Знаете, что выяснила его жена? Этого козла угораздило перетрахать половину молоденьких мальчиков, студентов с факультета!

– Может, они просто занимались исследованиями? – предположила я. – Разве не этим занимаются физики, ищут всякие там черные дыры?..

Кэролайн сделала вид, что шокирована.

– Анжела, как можно! – И тут же расхохоталась: – Не такие уж они черные, полагаю. Над каждой светится табло: «Вход свободен!»

Гейл сурово оглядела нас обеих.

– Прямо как школьницы, сплошные глупости и гадости на уме! – пробормотала она, пряча улыбку. Затем отпила глоток вина.

– Так, что там еще говорит наша кофейная гуща? – продолжила Гейл. – А говорит она, что эта сучка-студентка выскочит замуж за нашего нобилянта, проживет с ним какое-то время, построит из себя благородную леди, пока не надоест, а потом, лет через пять, истощив все его денежные и сексуальные ресурсы, бросит его и найдет себе кого-нибудь помоложе. И все сойдет ей с рук, потому как дядя этой куколки – знаменитый адвокат, спец по разводам. И дело кончится тем, что профессор запьет с горя, начнет шляться с проститутками, окончательно разорится. Бог еще знает что… А девица загребет его дом, алименты на детей плюс к тому вполне приличное содержание, на что пойдет вся его пенсия. А тем временем добрая женушка номер один будет куковать себе в паршивой квартирке с пишущей машинкой и четырьмя ребятишками, один из которых слабоумный. Да вдобавок хроническая депрессия и прочие прелести. Вот так, мои дорогие! Как вам этот рай на земле?

Настало молчание. Гейл вертела в пальцах пачку счетов. Внезапно Кэролайн вскочила на ноги:

– Ну вот, теперь поняли? Ей следовало подобрать своему старому козлу женщину поприличнее. Такую, которая поладила бы с ней и с ним.

Вообще-то, если подумать, – хихикнула я, – все это очень похоже на торговлю тряпками. Ты покупаешь новое платье, и оно тебе очень нравится. Но потом, поизносившись, надоедает. Но ведь далеко не каждая выбросит такое платье на улицу, верно? Нет, платье приносят сюда, и мы подбираем для него подходящую покупательницу. Чтоб было по размеру, чтобы шло. Так почему бы не проделать то же самое и с мужьями? Чтоб подходили по всем параметрам и размерам?

Я засмеялась. Кэролайн криво усмехнулась:

– О Господи, до чего же ты вульгарна, Анжела! – Затем лицо ее приняло загадочное выражение. – Но вообще-то ты на сто процентов права! – воскликнула она. – «Предприятие "Прикид"»! А это первая наша клиентка! Как вам?

Гейл залпом допила вино, подозрительно покосилась на Кэролайн, потом – на часы и потянулась за пальто:

– Обе вы окончательно рехнулись, вот что! Я ухожу!

Может, мы и рехнулись. Но идея перестала казаться банальной и глупой. Все выстраивалось с абсолютной четкостью.

– Сестринская община, вот в чем суть, – сказала я. – Просто рассуждаем о сексуальной жизни мужчин, как они рассуждают о нашей.

Гейл остановилась у двери. Затем обернулась и усмехнулась:

– Ах вот оно что! Надо же, сестринская община! Господи Иисусе! Уж лучше тогда назваться сестрами милосердия. Я же в конце концов католичка, или вы забыли?

Мы заперли магазин и вышли. Я молила Бога, чтобы Кэролайн не устроила мне допроса по поводу чемоданчика. Но мысли ее были заняты совсем другим.

– Есть шанс позабавиться, Анжела! Членовредительство, вот что это будет! Самое настоящее членовредительство!

Продолжая вести машину, она высунулась из бокового окошка.

– Надо собраться и обсудить! – прокричала она. – Заходи как-нибудь вечерком, сообразим в лучшем виде!

Слова «в лучшем виде» утонули в скрежете металла. Исходил он от машины, что ехала впереди. Кэролайн, похоже, не обратила внимания и, прибавив скорость, проскочила на красный вместе с куском переднего крыла от пострадавшей машины.

Я ехала домой и чувствовала себя совершенно измученной. Слишком уж долгими выдались прошедший день и ночь. К тому же меня разбирало любопытство. Покажется ли дом прежним после всего, что произошло?

В этот вечер, в конце лета, на лужайке и в парке уже пахло осенью. Ласточки стремительно и совсем низко пролетели среди каштанов – верная примета, что будет дождь. Сосед, рекламный агент, шагал к двери своего дома с большим букетом цветов для вечно печальной жены – верная примета, что без измены не обошлось. По лужайке для крикета хромала на трех лапах собака – верная примета, что не обошлось без Фатвы. Я уже приготовилась увидеть на коврике у двери недостающую лапу – в качестве своеобразного презента. Но там валялась всего лишь открытка от Рейчел – совершенно сумбурная, описывающая лагерные радости и развлечения. Вместо подписи красовалась улыбающаяся рожица и целая россыпь: «Целую, целую, целую!»

Господи! Да ведь ей уже буквально на следующей неделе в школу! Только тут я поняла, что со времени, когда Кэролайн бурно ворвалась в мою жизнь, прошел целый год. За это время я многое успела – завести процветающий бизнес и не менее занимательного любовника. Правда, Кэролайн не имела к этому прямого отношения, но я была уверена – без нее вряд ли получилось бы. Это она придала мне уверенности и смелости переступить за рамки размеренной и безопасной жизни, рискнуть, двинуться грудью напролом. Как она однажды сама со смехом заметила: «Боже, у тебя имеется грудь, и очень даже неплохая! Грех не воспользоваться!»

Я приняла ванну, переоделась в майку и джинсы и выпроводила Магдалену на вечер, дабы она не приготовила мне на ужин чего-нибудь этнического. Затем сделала себе омлет, открыла бутылку вина и принялась размышлять над официальной версией вчерашнего вечера – на тот случай, если Ральф вдруг спросит. Несколько раз прорепетировала про себя ответ, улыбаясь при мысли, что и Ральф тоже сейчас репетирует.

Я все еще пыталась решить, стоит ли рассказывать ему о мужчине с голубой ленточкой на пенисе, как вдруг хлопнула дверь, и я увидела Ральфа. На меня он даже не посмотрел. Выглядел усталым и озабоченным. Похоже, он вообще забыл, что я отсутствовала ночью.

– Привет, дорогой! – сказала я.

Ответом было некое нечленораздельное мычание, в котором звучала боль. Затем:

– Привет…

И все! И никаких тебе «дорогая» или «Рад тебя видеть», нет! «Позволь обнять тебя» – тоже нет. «Страшно по тебе соскучился» – тоже ничего подобного. Стало быть, он вовсе не скучал по мне, не хотел обнять, и вообще ему совершенно безразлично, дома я сегодня или нет. А может, и завтра я ему тоже буду не нужна, и послезавтра, и после-послезавтра тоже… И, о Боже, с ужасом поняла я, если бы он репетировал роль Макбета, то начал бы декламировать мне отрывок.

Но этого не произошло. Вместо реплик из «Макбета» прозвучали следующие слова:

– Есть что-то в этой чертовой роли, чего я никак не могу уловить. И меня это страшно тревожит, страшно!..

И в ту же секунду преобразился. Словно состарился – глаза смотрят устало, из них исчезла вся прежняя жизнь, уголки губ опустились, и от них протянулись глубокие скорбные морщины.

– Расскажи! – потребовала я.

В самом начале пьесы, объяснил Ральф, Астров беседует со старой нянюшкой. Та вспоминает, как молод и красив он был, совсем не то, что сейчас. И слишком много пьет.

– И тут я ей говорю: «Да… В десять лет другим человеком стал». И вот я никак не найду верной интонации.

Я пробормотала нечто вроде того, что лично мне эта фраза кажется вполне обыденной и прямолинейной, однако, не будучи актрисой, я, возможно, не улавливаю каких-то нюансов. Но Ральф не слушал. Весь уйдя в себя, расхаживал по комнате и удрученно качал головой. Автоматическим жестом, точно робот, принял из моих рук и выпил бокал вина. «Господи, ну и тоска», – подумала я. Меня так и подмывало сказать ему: «Боже мой, Ральф, как бы ты ни произнес эту гребаную реплику, публика все равно поймет. Ведь ты всего-то и хочешь сказать, что за десять лет стал другим человеком. И для того, чтобы понять, что тут имеется в виду, не нужно быть Аристотелем».

А потом вдруг до меня дошло. Ведь Ральф играет вовсе не Астрова! Он играет себя! Да, все сходится. Мы живем вместе вот уже почти десять лет, и за эти десять лет Ральф действительно стал другим. Куда более скучным. Неудивительно, что эта самая реплика стала ему поперек горла.

Я уже начала сомневаться: а есть ли вообще Ральфу до меня дело? Возможно, истинную любовь он способен испытывать только к себе, вернее – к тому персонажу, роль которого в данное время играет. Влюбленный в себя Ральф корчил перед зеркалом рожи. И если я оказывалась между ним и этим зеркалом, то перепадало любви и мне. Но стоило только сдвинуться с места – и вся любовь пропадала, как и мое отражение.

А что, если я чертовски к нему несправедлива? Глядя на Ральфа, я пыталась увидеть в нем человека, которого любила, рядом с которым хотела прожить всю жизнь и состариться. Возможно, он все тот же, а вот кто изменился, так это я. И тут впервые за весь вечер я почувствовала себя виноватой. Все мысли и чувства были устремлены к Джошу. Тело мое оставалось с ним; я почти физически ощущала, что излучаю некую энергию, отталкивающую Ральфа.

– Хочешь, накормлю тебя ужином? – устало спросила я.

Он взглянул на меня так, словно не слышал.

– «В десять лет другим человеком стал»! – воскликнул он, ломая руки и с загнанным выражением на лице. – Так лучше, да?

Нет, не только я изменилась.

– О, совершенно замечательно, дорогой! Так ты будешь ужинать или нет?

– «В десять лет другим человеком стал…» – снова произнес он, на сей раз с оттенком грусти.

Это будет продолжаться до бесконечности, подумала я. Налила себе еще бокал вина и уткнулась в вечернюю газету. И между строками, описывающими последний визит в Боснию госсекретаря США, вдруг услышала голос Джоша: «Мне страшно нравится твое тело в лунном свете…»

Итак, я стала любовницей, приходящей на ленч.

Я не знала, чем занимается Джош по вечерам. Оставалось лишь надеяться, что если буду достаточно требовательной к нему днем, то особых сил, чтобы разгуляться вечером, у него не останется. Впрочем, если говорить о Джоше, уверенной в этом быть нельзя. Сексуальные его аппетиты просто поражали воображение. В моем присутствии он перманентно пребывал в состоянии эрекции. Я же – преимущественно в горизонтальном положении.

Днем я ревнивым глазом следила из окна за входом – проверяя, не шмыгнула ли в подъезд какая-нибудь аппетитная блондиночка, не нажимает ли она на звонок. К несчастью, теперь он работал вне дома, делал какую-то выгодную заказную работу по модам. И я, стараясь пригасить чувство ревности, звонила ему в ателье – убедиться, что он действительно там. Вот этого делать никак не следовало.

– Я работаю, милая, работаю! Ясно тебе?

И я перестала звонить и решила, что буду верить ему.

Гейл так и кипела, вовсю демонстрируя свой ирландский темперамент, раздираемая противоречиями между ролью тайной соучастницы и матери-настоятельницы. Даже речь ее стала карикатурой на ирландское происхождение.

– Боже ж ты мой, дорогуша! Ты только скажи на милость, ну как я могу толкать какой-нибудь старой шлюхе платье, когда ты только и знаешь, что скакать, как коза, туда-сюда, наверх и вниз, а я должна, вишь ты, притворяться, что по лестнице шастает какой-то там долбаный водопроводчик!

Кэролайн, мысли которой были целиком поглощены новым предприятием, казалось, ничего не замечала. Лишь жаловалась на мою занятость и на то, что я не хожу теперь с ней на ленч в «Треви».

– Ты что, на диету, что ли, села, Анжела? Но это ж просто смешно, с твоей-то фигурой!

Я высказала предположение, что она должна быть счастлива тем фактом, что отныне Ренато всецело принадлежит ей. В ответ она лишь скорчила гримасу и отмахнулась. С тех пор как ей не удалось выбить из Ренато приглашения на ферму в Тоскане, где они предались бы бурным летним забавам на лоне природы, она вычеркнула его из списка потенциальных любовников. Или так по крайней мере утверждала.

– А где же твой гонщик Формулы-1 из Рима, Кэролайн? – как-то спросила я. – Ну тот, что с тремя яйцами?

Она злобно фыркнула. Очевидно, он отправился на очередные гонки или нашел другое пристанище для подзаправки и демонстрации своих уникальных анатомических особенностей.

– Скажи, Анжела, ты ведь вроде бы свободна сегодня вечером? – спросила Кэролайн, проигнорировав мой вопрос о гонщике с тремя яйцами. – Надо поговорить о деле. Обсудить, что мы собираемся организовать и как. Давай подваливай к семи, ладно?

Я уже давно не была у Кэролайн. Патрик, по ее словам, собирался на очередную пьянку в Сити. У Ральфа, насколько мне было известно, сегодня генеральная репетиция, вернется он поздно. Магдалена обещала угостить Рейчел каким-то национальным португальским кушаньем, которое грозилась приготовить вот уже несколько недель. Нечто под названием «текавай».

– Я делать текавай! – сияя, сообщила она.

Опасаясь за здоровье дочери, я спросила, что представляет собой это блюдо. Но Магдалена лишь широко развела руками и просияла, как солнце. Из чего я сделала вывод, что кушанье, очевидно, включает все мыслимые и немыслимые компоненты – некий португальский эквивалент паэльи, сдобренный жгучими португальскими специями и непременно напоминающий по виду ядовитую медузу. Я оставила Рейчел записку с напоминанием, что, оправившись от угощения, она должна немедленно сесть за уроки, а Магдалене оставила денег на закупку всех необходимых ингредиентов. Рейчел обещала помочь донести ей все, сияя, добавила Магдалена. Представляю, что будет твориться на кухне, когда я вернусь.

Кэролайн открыла дверь, продолжая болтать по телефону. Я стояла и смотрела из окна в сад, пока она отдавала целую серию распоряжений. И вспомнив, что как раз сегодня магазины закрываются поздно, представила, как на другом конце провода ее раболепно выслушивает продавец из «Джон Льюис» 4242
  «Джон Льюис» – большой лондонский магазин по продаже женской одежды и белья.


[Закрыть].

Затем возникла Саманта.

– Тебе пора, мама! – громко объявила она. – Ты не забыла, что сегодня у нас в школе собрание?

Не успела она сказать это, как я заметила на письменном столе блокнот. На первой странице рукой Кэролайн были выведены крупные красные буквы: «Шк-ое сабр.».

– Ладно, иди и не мешай! Ты как думаешь, с чего надо начать? – спросила она, войдя в гостиную и протягивая мне стакан водки с тоником. Такой крепости, что от одного глотка у меня буквально глаза на лоб полезли.

– Начать следует с того, Кэролайн, – ответила я, – что больше мы не выпьем ни капли этой отравы. Пока не придумаем и не запишем хотя бы приблизительного плана.

– Ха! Ты и с любовником своим тоже так распоряжаешься? – сердито огрызнулась она. – Готова держать пари, ему ни разу не удалось поставить тебя на колени!

Я засмеялась. Кэролайн плюхнулась в кресло и выпила сразу полстакана.

– Ладно. Ты как хочешь, а я выпью. Давай выкладывай, какие будут соображения!

Я попыталась кратко обрисовать, каким исходным материалом мы в данное время располагаем. По большей части то были жены, мечтающие пристроить своих мужей к порядочным женщинам, напомнила я. Каждая из них хочет быть уверена, что новая жена правильно поймет ее нужды, будет добра к ее детям и не станет закрывать перед ними дверей дома или мешать общению с отцом. В идеале это должно быть милое, кроткое существо, согласное приютить их на неделю, пока экс-супруга будет развлекаться на яхте с Ричардом Гиром. Иными словами, между этими двумя женщинами должно существовать полное взаимопонимание.

– Это в идеале, – добавила я. – Что скажешь?

Кэролайн одним махом допила водку с тоником и тут же поднялась – налить себе еще.

– Изу-у-мительно! – протянула она, размахивая бутылкой над головой. – Но только что лично я буду с этого иметь?

Я поняла, что обсуждение будет не из легких.

– Кэролайн, ты же директор компании, а не клиентка. А директора не должны пользоваться своим служебным положением в личных целях.

Она метнула в мою сторону гневный взгляд.

– Черт! Тогда я увольняюсь!

– Нет уж, милочка, – возразила я. – Ты нам нужна. Едва вымолвив эту фразу, я тут же усомнилась, так ли оно обстоит в действительности. Однако продолжала гнуть свое: – Прежде всего нам нужно составить список. Благодаря Торквемаде, у нас уже полно кандидаток. И к каждой нужен индивидуальный подход. И полная, подчеркиваю, полная конфиденциальность. И деликатность.

Я уже представляла, в каких своеобразных формах будет проявляться деликатность Кэролайн. «Ладно, милочка, прекрасно! Теперь скажите мне, когда вы последний раз трахались с мужем? Ах, в ночь выборов! Господи Иисусе!.. И теперь, стало быть, хотите от него избавиться? Ну а какие женщины ему нравятся? Блондинки? Брюнетки? Маленькие куколки? Пончики? Костлявые? Ах, вы не знаете! Господи Боже ты мой!.. Ладно. Ну а как он в постели? Ах, вы уже не помните. Нет, это просто невероятно! Ладно, проехали. Не волнуйтесь, мы обо всем позаботимся. С вас пятьдесят фунтов. И еще пятьсот по успешному окончанию дела. Так, кто следующий?»

Но Кэролайн, занятая водкой с тоником, лишь кивнула. Это была уже третья порция.

– Нужна устная реклама, – храбро продолжила я. .– Распространять сведения среди друзей и знакомых. Те, в свою очередь, скажут другим знакомым. Словно снежный ком. Ну, как было в «Прикиде» в самом начале. Возможно, время от времени будем печатать маленькие очень тактичные и ненавязчивые объявления. Вот, к примеру: «Новое позднее счастье». Как тебе?

Кэролайн отпила огромный глоток и невнятно пробормотала:

– Новые позы! Слушай, а мне нравится! Или «Голые позы», еще того лучше! – Она громко икнула и принялась размахивать стаканом. – Знаешь, я сейчас прямо описаюсь от радости! И ты будешь виновата, Анжела!

Я уже начала подумывать, а не пойти ли мне домой и не разделить ли приготовленный Магдаленой текавай с Рейчел. Но потом решила сделать еще одну попытку. Возможно, Кэролайн уж не настолько пьяна. Она же тем временем принялась за четвертый стакан гремучей смеси. А в блокноте под надписью «Шк-ое сабр.» не появилось ни одной новой строчки.

– Итак, кое-какая клиентура и интервью у нас имеются, – сказала я. – Следующий этап – выяснить как можно больше о мужьях, чтобы найти жене правильную замену. А это означает, что нам следует очень деликатно побеседовать с женами еще раз, чтобы выявить, что представляют собой их мужья. Привычки, фантазии, мечты, фобии, ну и так далее…

Кэролайн бешено затрясла головой. Воспользовавшись этим моментом, водка потекла ей за рукав.

– Нет, нет, нет, нет! – Кэролайн делала безуспешные попытки ткнуть в меня пальцем. – Есть только один способ узнать о мужиках. – Последнее слово прозвучало у нее как «о жуках». – Испытать их на себе, вот! – Палец, описав в воздухе спираль, уткнулся ей в промежность. – Вот это… и будет моя работа, Анжеле-ла… – Даже имя мое вызвало затруднения в произношении. – Изучение потребительского рын-ик-ка! А я – главный пилот-исс-спытатель, вот кто я, Анжелела!.. На всех перелетаю! В своей кабинке, да! – Она громко икнула, отпила еще водки. – Черт, Анжелела, а чего это у меня язык заплетается, а?.. Ой! – Привстав, она потянулась к столику с напитками и столкнулась с диваном. – Ой, Господи! Это ты напоила меня, Анжелела!.. Ну зачем, за-а-чем ты этта сделала, а? – Тут на лице у нее возникло таинственное выражение, а палец снова начал описывать круги в воздухе, пытаясь остановиться на мне. – Ты же знаешь, Анжелела, я наследница самого маленького, маа-люсенького такого графства в Англии!.. Может, может… мне стоит подыскать побольше, а?

Она снова громко икнула и засмеялась:

– Замеча-а-а-тельная идея! За-а-а-шибательная, правда? Прямо завтра… с утра… и начнем.

В этот миг в дверь просунула голову ее дочь Саманта:

– Ты не поможешь, а, мам? Нам задали задачку по математике…

Но тут Саманта увидела, в каком состоянии пребывает ее мать. Во взгляде, которым она окинула эту картину, светились несвойственные девятилетней девочке мудрость и понимание.

– Нет, наверное, не поможет, – сказала она и ушла.

Я последовала ее примеру. Кэролайн потащилась следом, цепляясь руками за стенки. Пустой стакан покатился к двери.

– Так, значит… с утра и начнем, да, Анжелела?..

Выйдя на улицу, я обернулась и махнула рукой фигуре, застрявшей в дверях по диагонали. Уже почти совсем стемнело, между деревьями в парке носились и резко ныряли вниз летучие мыши. Издалека донесся крик совы. Машины Ральфа видно не было.

– Ну и как тебе текавай? – спросила я, тихо притворив за собой дверь.

Рейчел подняла голову от тетрадки по математике.

– Полный отпад! – воскликнула она и усмехнулась.