Текст книги "Девушка с ароматом жасмина"

– Боже! Это не самолет, а настоящий летающий дворец! – сказала мама, войдя в самолет. – Эта твоя подруга очень богатая?

– В общем да.

– А почему она тебя не провожала, раз вы такие близкие друзья?

– У нее много других дел.

– Жаль, я бы хотела с ней познакомиться, – с улыбкой сказала мама. – Ирен рассказывала мне о ней.

Я знал, что Ирен не могла ляпнуть лишнего, но так же знал и свою маму, она была очень проницательной. Нужно срочно менять тему, подумал я.

– Как-нибудь познакомитесь. Расскажи лучше про него, зачем он хочет меня увидеть? И как давно ты возобновила с ним общение?

– Первый раз он позвонил мне девять лет назад, он увидел тебя в том фильме про инопланетян.

– Девять лет! – перебил я ее, – ты общаешься с ним девять лет и ничего мне не говорила?!

– Я знала, что ты разозлишься, но он просил не говорить тебе об этом.

– Почему?

– Ему стыдно за то, что он бросил тебя.

– А сейчас, раз уж помирает, то можно все, так? А он не думал, что у меня не будет желания встречаться с ним?

– Давай я расскажу тебе все, а потом ты будешь ругаться и злиться, в общем-то, ты имеешь на это полное право.

Я махнул рукой, мол давай, рассказывай. Я чувствовал, как во мне снова нарастает злость. Полина взбаламутила эту воду, и я опять плыл не зная куда. Когда я вчера думал об этом, все было как-то далеко и как будто не со мной. Но сейчас я сидел в самолете, который направлялся к человеку, на которого я был очень обижен. Я много раз в юности представлял нашу встречу, но не думал, что она действительно когда-нибудь случится. Все мои сценарии не подходили. Что я ему скажу? Я не знал. Полина сказала, что не обязательно ему что-то говорить, нужно просто послушать, что он мне скажет, ведь я лечу туда не ради него, а ради себя.

– Когда мы с Чарльзом познакомились, – начала рассказывать мама, – мы мгновенно влюбились друг в друга. Это было какое-то сумасшествие. Мы жить не могли друг без друга. Мы поженились через два с половиной месяца после знакомства. Нам все говорили подумать и не спешить. Но мы были так влюблены, что все это казалось пустой тратой времени. Еще через три месяца я забеременела. Когда ты родился, мы впервые столкнулись с трудностями. У нас совершенно не было денег. Я содержала нас пока могла работать, а Чарльз все писал свои картины, и надеялся, что его заметят. Он хорошо рисовал, у него были хорошие техники, и видение света, у него было все, кроме настоящего таланта. Я видела это, но ни разу ему об этом не говорила. Я боялась, что он не поймет, как впоследствии и случилось. Когда я выходила за него замуж, я не знала что такое жить с художником. Я должна была посвятить ему свою жизнь. Люди его профессии не обращают внимания на быт. У нас могло быть совершенно пусто в холодильнике, в квартире мог быть дикий бардак, он не обращал на это внимания. Может и я бы не обращала, но у нас появился ребенок. Когда ты начал ползать, то съел полтюбика масляной краски, которая валялась на полу. Тем вечером, сидя в больнице, я поняла, что так жить нельзя. Я нуждалась в помощи, но он не оказывал мне ее. Он жил своей жизнью, а мы с тобой своей. Он считал, что все это мелочи жизни. В какой-то момент у нас совсем было туго с деньгами, мы не платили за квартиру три месяца, и хозяин в один прекрасный момент просто выселил нас. Я оказалась на улице с годовалым ребенком на руках. Это было последней каплей. Я сказала, что уезжаю к родителям, и если мы с тобой ему дороги, он найдет хоть какую-нибудь работу, и только тогда я вернусь к нему. Через два месяца он приехал с цветами, сказал, что нашел работу и снял квартиру. Мы снова начали жить вместе. Он работал на складе, но писать не переставал. Я честно могу сказать, что он очень старался, но у него ничего не получалось. Его зарплаты хватало на оплату счетов, того же, что оставалось не хватало практически ни на что. Он пытался продавать картины, но их мало кто покупал. Он чувствовал себя невостребованным и начал выпивать. Он пил все больше, а писал все меньше, я видела, как он спивается. Я постоянно говорила ему об этом, но он встречал мои замечания с агрессией. Я не хотела его бросать, потому что ему нужна была помощь, я понимала, что он глубоко несчастен. Мы постоянно ссорились. Однажды вы остались с ним дома одни, он заснул в кресле со стаканом в руке, стакан выпал и разбился, а ты начал играться с ним. Ты тогда сильно порезал руку. Я зашла в квартиру и увидела, что мой ребенок плачет, сидя на полу, весь в крови. Я так тогда испугалась. Это было точкой, я забрала тебя и уехала к родителям. Я подала на развод, а он так и не понял почему. Он не понимал, почему для меня сын был дороже его. Мы развелись, и один друг пригласил его в Сидней. Он уехал. Тридцать лет я ничего о нем не слышала, пока он не позвонил. В Сиднее у него начало что-то получаться, и там он получил пусть небольшое, но признание. Когда он только приехал туда, сразу же встретил девушку, именно такую, которая была ему нужна. Которая посвятила ему свою жизнь, терпела его вечное отсутствие, пьянство, измены, была для него служанкой и нянькой. Она родила ему двоих дочерей. Когда он позвонил мне, у него тогда только обнаружили рак печени. Он начал лечение, важной частью которого был отказ от алкоголя. Он сказал, что когда наконец протрезвел, то увидел, что он сделал со своей жизнью. Он очень сожалел, что не общался с тобой все эти годы. Я говорила ему, что никогда не поздно начать, хотя бы попытаться. Но он никогда не отличался смелостью. Он не мог себя пересилить. Он часто звонил мне, почти каждую неделю, все время расспрашивал о тебе, о твоих успехах, о твоей жизни. Он очень сожалеет, что все так вышло, и хочет попросить у тебя прощения.

Мама замолчала и посмотрела на меня.

– Почему ты никогда мне обо всем этом не рассказывала?

– Я не хотела, чтобы ты вспоминал о своем отце и думал что он алкоголик. Он и так бросил тебя, мне не хотелось добавлять еще и это.

Я молчал в размышлениях.

– Что ты думаешь обо всем этом, сынок?

– Еще год назад я сказал бы, что он слабак и трус, и алкоголизм его не оправдывает. Еще год назад я бы вообще не полетел с тобой. У Полины, в чьем самолете мы летим, в Москве и Рио-де-Жанейро есть несколько социальных клиник для алкоголиков и наркоманов. Раньше я считал, что эти люди просто не могут держать себя в руках, что у них нет силы воли, и им плевать на свои семьи. Но она объяснила мне, что алкоголизм это болезнь, ужасная зависимость, о том, как она влияет на человека, на его поступки и действия. Я не хотел в это верить, но потом мы с ней поехали на открытие клиники в Леоне, помнишь, я тебе рассказывал? Там были наркологи, потому что многие из тех, кто попал в несчастные случаи, в тот момент были пьяными или под кайфом. Я разговаривал с одним наркологом, и он мне все популярно объяснил. И мое мнение относительно этого поменялось. Сейчас я по-другому смотрю на это. Тебе нужно было рассказать мне раньше.

– Благослови господь эту девочку! Давай, расскажи мне про нее, я уже поняла, что она тебе нравится.

– Не говори глупостей, мы с ней просто друзья. К тому же у меня есть семья. Как тебе не стыдно обо мне так думать? – уже с улыбкой добавил я.

– Знаешь, когда я первый раз забрала тебя и уехала к родителям, мне встретился один парень. Он приезжал в гости к тетке на летние каникулы, он учился в Оксфорде. Он мне очень понравился. И тогда я задалась этим вопросом морали, я была замужем, но брак мой трещал по швам. Могла ли я изменить Чарльзу? И это притом, что я знала, что он не раз изменял мне. Я поняла, что больше не люблю Чарльза так как раньше, иначе я бы не думала об измене. Он сам убил во мне все чувства к нему. Все чего мне хотелось, это просто быть счастливой. Я знаю, что у вас с Фионой не все гладко. Хоть ты и не говоришь мне об этом, я все равно это чувствую. У вас давно все начало разваливаться, еще до той истории Фионы с этим актеришкой.

– Ты знаешь об этом? О Фионе?

– Мы живем в двадцать первом веке! Может когда я родилась, компьютер еще не изобрели, но научиться им пользоваться мне ничего не мешало. Я видела видео, оба видео. Ты простил ее, потому что больше не любишь, иначе ты не смог бы жить с этим. Но я вижу, что ты весь цветешь, витаешь где-то, постоянно улыбаешься. Ты влюблен. Ты постоянно говоришь об этой Полине, из чего следует, что ты влюблен в нее. Я права?

– Мам, мы можем об этом не говорить?

– Я просто очень хочу, что бы ты был счастлив.

Мамины слова были такими искренними, в них было столько тепла и любви, что мне вдруг захотелось все ей рассказать.

– Ты уверена, что не будешь меня осуждать?

– За что? За счастье?

– Мам, я очень люблю тебя, – сказал я, целуя ей руку, – ты знаешь об этом?

– Я всегда это знаю, мой дорогой.

– Хорошо, тогда я расскажу. Первый раз я увидел ее в Праге…

Мы очень долго разговаривали. Точнее говорил в основном я. Когда я вырос, лет где-то в двадцать пять мы с мамой очень сблизились. Мы начали разговаривать на разные темы, для нас не было рамок. Сейчас я рассказывал ей о Полине все, все что чувствовал, а там было много страсти и желания. Я рассказал ей совершенно все. И мне стало так легко. Кто-то еще кроме Ирен теперь знал обо всем, и этим кем-то была моя мама, и она меня не осуждала. Она внимательно все слушала, она была рада за меня. Единственное, ее смущало то же что и Ирен.

– Сынок, нельзя так любить одного человека.

– Ирен сказала эту же фразу, слово в слово. Но и ей я сказал, что лучше так, чем как раньше. Я хочу жить, хочу дышать, хочу чувствовать. Это все стоит того, поверь мне.

– Марк, скажи, что у нее есть недостатки, а то я начну волноваться.

– Конечно есть, не переживай мама, я не кидаюсь в омут с головой и напрочь закрытыми глазами и ушами. Она не идеальна. Она очень эмоциональна и импульсивна, иногда не сдержана и нетерпелива. Она может взорваться за две минуты, и еще через пять минут снова улыбаться. Может быть я не вижу в этом какой-то проблемы потому что люблю ее, но для меня это не столько недостатки, сколько не совсем положительные ее черты. Хотя с другой стороны, ты всегда знаешь, что у нее на уме, она искренняя, и все говорит в лоб. Она не кинет тебе камень в спину. С ней не будет такого, что ты не знаешь, на что же она обиделась, и ходит три дня дуется и не разговаривает с тобой. Кстати это она научил меня видеть положительное в отрицательном. И в этом вся Полина. В этом контрасте вся ее прелесть. Она не дает тебе расслабиться. Она может быть очень жесткой, если дело касается ее деятельности, я несколько раз слышал, как она разговаривала по телефону по деловым вопросам. Она говорила по-русски, и поэтому я ничего не понимал, но можно было не сомневаться, что на том конце провода человеку не сладко. А обслуживающей компании, по вине которой разбился другой ее самолет, я даже немного посочувствовал. Ее лучше не злить. Но она не истеричка, не подумай, – с улыбкой добавил я, – она просто эмоциональная. К тому же всегда искренне извиняется, если вдруг скажет лишнего, но такое бывает редко. Ее все любят, в нее невозможно не влюбиться. Она очень добрая и чуткая, за всю мою жизнь она вторая женщина, от которой я получил столько любви и поддержки, столько искреннего сопереживания и желания помочь. Первая конечно ты.

– Хорошо, я не буду переживать. Так, когда ты собираешься поговорить с ней?

– Я прям кожей чувствую, что этот момент близится, что-то случится, что само приведет к этому разговору.

– Знаешь, Марго считает, что вы разведетесь с Фионой. Да, и не смотри на меня так удивленно. Она уже давно не маленькая, и видит гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

– Она как-то сказала мне, что может быть по отдельности нам с Фионой будет лучше. Я тогда удивился, но понял, что она поймет, если это случится. Это очень важно для меня. Я очень не хочу, что бы мои дети думали, что я променял их на женщину. Это не так. Счастливый отец сможет дать им больше, чем несчастный.

Пришла стюардесса и сказала, что нам придется сесть в Куала-Лумпуре, потому что впереди обширный грозовой фронт длинной в триста километров и больше шестнадцати тысяч метров в высоту. Еще ни один пассажирский лайнер, коим являлся этот самолет, не падал из-за грозового фронта, но спорить с пилотами никто даже не помыслил. Было объявлено штормовое предупреждение. Для апреля это было нормальным явлением. Оказалось, что у Полины был дом в Куала-Лумпуре. Общаясь с одним из пилотов, тем, что был стареньким, второй отказался от карьеры пилота после крушения самолета, в котором летел, я узнал, что у Полины есть недвижимость по всему миру. Дом нам с мамой очень понравился, он был похож на буддийский храм, в нем было очень спокойно. Мы пробыли там почти два дня. Дождь лил такой, что страшно было в окно смотреть. А потом, не пойми откуда выглянуло солнце, тучи разошлись в несколько минут. Даже не верилось, что еще полчаса назад лило так, что я начинал думать, что начался всемирный потоп. Мама звонила в больницу Сиднея, ей сказали, что отец совсем плох, и чтобы мы торопились. Дали разрешение на полет, и мы тут же продолжили путь. Через восемь часов мы были в Сиднее. Так как прилетели мы уже ночью, в больницу нас не пустили, и нам пришлось ждать до утра. В Сиднее у Полины тоже была квартира.

– Слушай, а мне нравится, что у этой девочки много денег, – с улыбкой говорила мама.

Рано утром мы приехали в больницу. Врач сказал, что мы опоздали, он умер час назад. Я не могу сказать, что был сильно огорчен тем, что мы не успели, но был рад тому, что мы провели с мамой столько времени вдвоем. Здесь была его жена и дочери. Мы немного пообщались с ними. Его жена сказала, что отец оставил мне одну картину, позже мне прислали ее, так как сейчас она была на выставке в Германии. На ней была изображена молодая женщина, в ней я узнал маму, я узнал ее взгляд, так она смотрела на меня, взгляд полный любви.

Мы остались в Сиднее на ночь и рано утром следующего дня улетели назад. Я позвонил Полине и рассказал обо всем. Она сказала, что главное то, что произошло у меня внутри. Я простил его.

10

Из Сиднея мы с мамой прилетели в Эдинбург, прямо перед вылетом мне позвонила Фиона и сказала, что Глен упал и сломал руку. Он не был особо расстроен.

– Пап, ты ничего не понимаешь, гипс это круто! – говорил он с гордостью, как будто этот гипс был его трофеем.

– Что же здесь крутого? Тебе же было больно?

– Совсем чуть-чуть, и я не плакал, я же мужчина!

Я очень рад был увидеть детей, я скучал по ним. Марго была совсем взрослой, красила губы и ресницы, но все также обнимала меня, как в детстве. Фиона была очень внимательной и ласковой, чего я совсем не ожидал, она все время прижималась ко мне и пыталась поцеловать. Я ничего к ней не испытывал. Совсем ничего. Теперь я уклонялся от секса, но она была очень настойчивой, купила новое сексуальное белье, и все же изнасиловала меня. Я не мог отказаться, это вызвало бы подозрения. Она заметила мое хорошее настроение, и вообще сказала, что я изменился. Да, теперь я похорошел, сиял и не хотел спать с ней. Я увидел, что она наконец обратила на меня внимание. Ее роман закончился, чувства к тому парню угасли, и она оглянулась по сторонам. Наверно она сопоставила мое к ней отношение и мое внутреннее состояние, и увидела для себя угрозу. Раньше она никогда не думала о том, что я могу уйти от нее. Теперь она начала расспрашивать меня о моей партнерше по сериалу, и о других женщинах из съемочной группы. Я пытался вести себя хорошо, и даже делать несчастный вид, но это у меня не очень хорошо получалось. Полина была и в этом права. Когда-то мы с ней говорили о том, что несчастным быть проще, чем счастливым. Она говорила, что это не так. Чтобы быть несчастными мы тоже прилагаем усилия, нам только кажется, что это происходит само собой. Мы с ней тогда долго спорили по этому поводу. Раньше мне казалось, что быть счастливым очень трудно, и только для этого человек прилагает усилия, а для того, чтобы быть несчастным нет. Но она сказала мне одну волшебную фразу, после которой я подумал, что может она и права. Она сказала:

– Трюк состоит в том, на что человек делает ударение. Мы или делаем себя жалкими, или мы делаем себя сильными. Количество работы одно и то же. Это сказал Карлос Кастанеда. Силы, затраченные на то чтобы быть счастливым, и на то чтобы быть несчастным ОДИНАКОВЫ. Быть несчастным это тоже работа, она только на первый взгляд кажется легкой, попробуй честно страдать, когда ты счастлив. У тебя не получится!

И у меня не получалось. Моя сладкая нежная хрупкая девочка, ты как всегда права. Я очень соскучился по ней, и не мог дождаться, когда снова увижу ее. Единственное, что меня держало в Эдинбурге это мои дети. По ним я тоже очень скучал. Мне хотелось бы забрать их к себе, и жить с Полиной. Да, это был бы идеальный вариант. Но Фиона тоже очень любила наших детей. Несмотря на то, что они поставили жирную запятую в ее карьере, она никогда не винила их в этом. Они были ее отрадой, и она понимала, что никакие овации не заменят искреннего детского смеха. Она сказала, что так как дети уже большие, и Глен ходит в школу, у нее остается много свободного времени, и она хочет вернуться на сцену. Черный пиар тоже пиар, и эта история с Йеном пошла на пользу для ее карьеры. Ее приглашали в несколько театров.

Я бы мог уже возвращаться, но у Полины были еще дела в Рио. А потом слег с гриппом главный продюсер.

– Я закончила все дела, и могу возвращаться, – говорила мне Полина по телефону, – но Боб заболел, так что я пока останусь в Рио. Обожаю этот город, мне кажется, что я никогда не смогу надышаться им.

– Я был в Рио пару лет назад, но ездил на съемки, и сам город видел только из окна автобуса.

– Хочешь, приезжай ко мне, – как-то стеснительно сказала Полина.

Видимо она тоже по мне соскучилась, и ей тоже не терпелось меня увидеть.

– Хочу! Тем более, дома меня сейчас ничего не держит. Фиона будет петь в одной крупной постановке, и в связи с этим мама пока переехала к нам, чтобы помочь Фионе. Так что я принимаю твое приглашение.

Самолет Полины, на котором мы прилетели, вместе с пилотами был в Эдинбурге, так что мы вылетели прямо этим же вечером. Фионе я соврал, что возвращаюсь на съемки. В Рио была осень. Странно, что апрель, это осень. В Сиднее тоже была осень, но там я как-то об этом не задумывался. Полина встречала меня в аэропорту. Она сидела в красном кабриолете возле ангара, дул теплый ветер, развивая ее волосы и легчайшее платье. Было прямо как в кино. Еще в иллюминатор я увидел ее и ее волшебную улыбку. Сердце у меня выпрыгивало, мне хотелось подхватить ее на руки и целовать, целовать, целовать… Она обняла меня и нежно поцеловала в щеку. Я видел по ней, что целовать она хотела меня в губы. Она была какой-то стеснительной, и слегка краснела, как на первом свидании. Из нее лилась любовь, любовь ко мне, я это очень хорошо ощущал. Я обнял ее и прижался губами к ее загорелому плечу. Ее аромат, как я скучал по нему!

– Ну что ж, – сказала Полина, – будем считать, что ты никогда не был в Рио, так что я буду показывать тебе все!

– Я поспал, поел, принял душ и переоделся в самолете, так что мы можем начать прямо сейчас!

Я горел энтузиазмом. Мне хотелось увидеть этот город, сердце Полины. Она называла Рио-де-Жанейро meu amor – любовь моя, и мне хотелось рассмотреть эту любовь со всех сторон.

– Хорошо. Сейчас мы в аэропорту Галеан, это недалеко от центра, так что мы с тобой сейчас поедем прямо в гущу того, что я так люблю в этом городе.

– Какой-то пафосный район?

– О нет, это средние районы, в них живут обычные люди, можно сказать, что это что-то между трущобами и южным районом, в котором живут люди классом выше, но не богачи. Хоть я и не люблю делить людей на классы, но здесь это бросается в глаза, Рио город контрастов, не только архитектурных, но и социальных.

Мы сели в машину и выехали с территории аэропорта. Несмотря на то, что был одиннадцатый час утра, было жарко. Я, шотландец, не привык к такому климату.

– А что это за мост в никуда? – спросил я.

– Он не в никуда, а в Нитерой, это другой город, мы прокатимся по нему. Он мне очень нравится. Это самый большой мост в южном полушарии, и шестой по величине в мире! Его длина тринадцать с лишним километров, в самой высокой точке он достигает семидесяти двух метров в высоту, представляешь! Это колоссальное сооружение. Мы покатаемся там завтра вечером, когда не будет пробок.

– Вот значит, какие экскурсии ты мне готовишь! А я хотел купаться ночью голышом на пляже Копакабана, – с улыбкой сказал я.

Я пошутил, но в каждой шутке лишь доля шутки, а все остальное правда. Я был не прочь искупаться с Полиной голышом ночью в Рио. Чего я жду? Может это самый подходящий момент для того, чтобы нам сойтись? И она сейчас такая вся нежно-романтичная и скромная, непонятно с чего вдруг. Может она сейчас ждет от меня первого шага?

– Ты не один такой, – вырвала меня из раздумий Полина, – здесь много желающих искупаться голышом именно на этом пляже, так что там круглосуточно дежурит полиция. Но если тебе очень хочется, недалеко от дома, в котором мы будем жить, есть один уединенный пляжик.

– А где мы будем жить? Я думал у тебя здесь свой дом.

– У меня здесь два дома и квартира, мы будем жить в одном из домов. Вообще я могу показать тебе все, и ты можешь сам выбрать. На выбор могу предложить два дома, квартира маленькая, в ней только одна спальня, и вдвоем мы там не разместимся. Эту квартиру я очень люблю, это была моя первая недвижимость в Рио, еще до того как я оформила двойное гражданство. Я сразу влюбилась в этот город, и решила купить здесь квартиру. Потом нарисовалось много моих друзей желающих побывать в Рио, и я купила дом побольше. Ладно, я не буду скромничать, он очень большой, ты поймешь, почему я выбрала именно его когда увидишь. Потом я купила дом в Санта-Терезе, это старый район Рио, там много домов еще с колониальных времен. Этот дом именно в таком стиле, большой и массивный, там много всякой старой мебели. Его я тоже очень люблю, но он далеко от пляжа. Нет, там есть пляж, но он в заливе, а там грязно, мне не нравится, я там не купаюсь, я люблю океан.

Из всего этого рассказа о недвижимости я выхватил одну важную деталь. Она сказала, что вдвоем в квартире мы не разместимся, значит, она не хочет селиться со мной в одной комнате, а значит, что и первый шаг она от меня сейчас не ждет. А ждет ли она его вообще?

Через некоторое время мы оказались в каком-то районе, улочки там были небольшие, двух-трех этажные дома, в некоторых окнах горшки с яркими цветами, повсюду открытые бары. На улицах было тихо, Полина сказала, что еще рано. Потом она припарковала машину, и мы куда-то пошли. В одном из баров женщина в халате подметала пол, она крикнула что-то Полине и улыбнулась. Полина ответила ей, также крикнув через всю улицу. Позже я понял, что для этих районов это нормально, кричать друг другу через улицу или из окна.

– Что она тебе сказала? – спросил я.

– Она со мной поздоровалась и спросила кто ты такой. Я многих здесь знаю.

То, что все спрашивали, кто я такой тоже было нормой, бразильцы не считают это вторжением в личную жизнь. Мы повернули за угол, и попали на рынок. Там было гораздо оживленнее. Полина сказала, что все стараются купить продукты утром, так как утром всегда все свежее. На рынке было шумно и колоритно. Женщина, продававшая рыбу, громко пела какую-то песню и пританцовывала, посыпая рыбу дробленым льдом. Мы с Полиной подошли к ней и Полина начала подпевать ей и тоже танцевать. К ним подошел мужчина преклонных лет и тоже начал пританцовывать. Они закончили петь, и мужчина обнял и поцеловал Полину и что-то начал ей говорить, потом ткнул в меня пальцем, Полина ответила ему, и он подошел ко мне и поцеловал в обе щеки.

– Не пугайся, – сказала Полина с улыбкой, – у них так принято.

Женщина что-то громко говорила Полине, потом достала большую рыбину и показала ей. Полина отвечала ей также громко и с той же манерой. Они поговорили, и мы пошли дальше.

– Видел эту рыбину? Она будет у нас на обед, а Пабло, тот дедок, что целовал тебя, пришлет овощи. Сейчас мы еще зайдем к булочнику.

Булочник стоял возле старенького телевизора, когда он увидел Полину, то начал махать руками и громко что-то говорить, потом поцеловал Полину. Он еще какое-то время говорил что-то возмущенным тоном, тыча в телевизор. Потом ткнул пальцем в меня. Наверное, сейчас тоже будет целовать, подумал я. Точно, без поцелуев не обошлось. Мы не пробыли еще и получаса на этом рынке, а меня уже поцеловало двое мужчин не первой свежести, надо привыкать. Мы вышли из павильона булочника, где-то играла музыка и Полина шла пританцовывая. Между рядами женщины что-то кричали друг другу через полрынка. Я ощущал себя инопланетянином, я как будто попал в другой мир. Было ощущение, что я в большой деревне, где все друг друга знают. Все были очень доброжелательны, ото всех веяло теплом. Мне было очень комфортно. Я смотрел на Полину, она была как рыба в воде среди всего этого. Я понял, что это район совсем небогатый, и за продуктами сюда, скорее всего, ходила прислуга, но Полина была здесь как своя.

– Что он говорил, плохие новости показывали по телевизору?

Полина засмеялась.

– Нет, он смотрел сериал, здесь все смотрят свои бразильские сериалы, и женщины и мужчины, неважно какого возраста, сериалы смотрят все. Это их можно сказать народное достояние. Здесь сериалы не такие как у нас. Есть идея, пишут начало и середину сериала, а чем он закончится, выбирают люди. Так не со всеми сериалами, но со многими. Он ругался, что сериал заканчивается не так как ему хотелось, он отсылал несколько писем, но итог все равно не такой.

– Такое чувство, что у людей здесь не проблем, – с улыбкой сказал я.

– Они здесь есть, поверь мне, и гораздо больше, чем у нас в странах.

Мы вышли из рынка и направились к машине.

– Ты ничего не купила, – заметил я.

– Мне все пришлют домой, здесь так принято.

Как будто отвечая на мой вопрос о проблемах людей, возле машины Полины была ссора. Консьерж дома, возле которого Полина оставила машину, кричал на парня, он толкал его и пытался прогнать. Я слышал, как он несколько раз повторил слово полиция. Парень был весь грязный, со слипшимися волосами и грязными ногтями, я бы подумал что он бомж, но он в общем-то прилично выглядел, только был грязный и весь какой-то дерганный. Он кричал на консьержа и пытался отбиваться, взгляд у него был какой-то не естественный. Полина подошла к ним и погладила парня по плечу. Она что-то ему сказала, и парень замолчал, а потом крикнул что-то, развернулся и убежал. Полина поговорила немного с консьержем, потом мы сели в машину и поехали дальше.

– Я буду признателен, если ты будешь немного комментировать все происходящее, я ничего не понимаю, но мне интересно, – сказал я.

– Когда я приезжаю на этот рынок я всегда оставляю машину под присмотр консьержа, это последний охраняемый дом в этом районе. Если я просто оставлю машину на улице, то могу не найти ее по возвращении. Или там может чего-то не хватать. Этот парень наркоман, он раньше жил в этом доме, пока родители не выгнали его. Проблема наркотиков в Рио очень серьезная, да как и во всей Южной и Центральной Америке. Это отдельная тема. Если ты никогда не сталкивался с наркоманами, для тебя это будет дико. Наркотики здесь можно купить просто на улице. Видишь ту девушку? У нее по любому есть кокаин и трава. Я уже вижу таких людей. Здесь у меня тоже есть социальная наркологическая клиника.

Полина посмотрела на меня, я был немного в шоке.

– Ты чего? Настроение упало? Мы больше не поедем в этот район, а в других это не так явно, хотя бывает везде. К этому трудно привыкнуть, но ты еще не видел действительно страшных вещей, а я не буду тебе их показывать, хорошо? Улыбнись.

Полина посмотрела на меня так ласково, и я решил выбросить из головы наркомана и улыбнулся ей.

– Куда едем, шеф?

– В одно классное место. Оттуда видно половину Рио, и там нет туристов. Сегодня хорошая погода, тумана нет, и все будет хорошо видно.

Мы ехали по зеленой улице, казалось, что из густонаселенного района мы попали в парк. Почти так и было. Мы поднимались все время вверх по извилистой дороге, и наконец остановились. Полина привезла меня на вертолетную площадку. Вид отсюда открывался шикарный, слева от нас была статуя Христа, впереди, чуть справа какая-то другая гора причудливой формы, там были фуникулеры. А впереди открывался вид на залив, справа пляжи и океан. Здесь было прохладно, в воздухе пахло солью. Людей здесь практически не было. Полина стояла рядом и я приобнял ее одной рукой. Она положила голову мне на плечо, и закрыла глаза. Передо мной был великолепный вид, но я смотрел на Полину. Ее лицо было таким умиротворенным, она глубоко вдыхала этот солоноватый прохладный воздух. Грудь ее высоко поднималась под легким платьем с каждым вздохом. Губы чуть раскрылись, и мне так сильно захотелось поцеловать ее. Мое лицо уже медленно направлялось к ней, и в этот момент у нее зазвонил телефон. Я почему-то резко отстранился. Она недолго поговорила с кем-то по-португальски, потом посмотрела на меня и улыбнулась.

– Я предлагаю поехать домой и пообедать, что скажешь?

Время был уже второй час, и я понял, что проголодался.

– Скажу, поехали. А где твои дома, их отсюда видно?

– Дом, в котором я сейчас живу, и куда мы поедем обедать прямо за нами, через вооон ту гору, она называется Два брата, и еще дальше за следующей горой, так что его не видно. Второй тоже мы не увидим, так как он далеко, но я могу ткнуть пальцем в его направлении. Видишь самолет взлетает, вон там? Да, это аэропорт Сантос-Дюмон, дом левее. Зато видно дом, в котором моя любимая квартира, он возле той горы с фуникулерами, видишь вон там, между горами три белых дома? Мой первый к той горе, что ниже. Это гора называется Урка, а за ней Сахарная голова, сегодня мы будем провожать на ней закат. Тот пляж, что спрятался рядом с ними особенный, он маленький и неказистый, но когда садится солнце, он становится розовым, а потом красным, даже вода кажется розовой. Он так и называется Красный пляж. А красный он, потому что в его песке много рубиновой крошки, практически пыли. Это очень красиво, из-за этого пляжа я купила квартиру именно здесь.

Я смотрел на Полину, она с таким удовольствием рассказывала об этом городе, он был для нее чем-то особенным. Она говорила, что любит его больше чем Москву. Я заметил на ее телефоне яркий чехол, на нем была надпись ярко-желтого цвета.