Текст книги "Стражи"

•••

Сознание, полное чужих снов

Я не собирался его убивать.

Привычное выражение «вышло случайно» затаскано до невозможности. С его помощью можно оправдать все:

от

избиения жены

до

вождения в пьяном виде.

Вот и со мной «вышло случайно». То, что началось как попытка унизить, кончилось убийством. Вот как все вышло.

После рандеву с Энн, на следующий день, я встретился с Саттоном. Хорошее слово «рандеву», от него так и несет культурой. Итак, я чувствовал себя отлично, сильным и готовым действовать. Мы договорились, что Саттон заедет за мной к «Сипойнту», огромному танцевальному залу.

Здесь в конце шестидесятых я учился танцевать под музыку эстрадных оркестров.

И каких оркестров!

Брендана Боуера

«Индейцев»

«Первокурсников»!

Эти ребята выходили на сцену в девять и играли без остановки несколько часов. И здорово играли. Душу вкладывали во все:

от

«Подозрительного умишки»

до

«У меня нет ни цента…»

Если это и не было временем невинности, то уж точно – эрой энтузиазма.

Пока я сидел на набережной, в уме крутился мотив «Города призраков» группы «Спешиалз». В 1981-м песня стала хитом номер один и точно вызвала народные волнения в Лондона.

Подъехал Саттон на «вольво». Машина была здорово побита.

Я сел и спросил:

– Где ты нашел эту рухлядь?

Машина оказалась с автоматической передачей, так что мы ровненько тронулись с места.

– Купил у одного шведа в Клифдене. – Потом взглянул на меня. – Как-то ты изменился?

– Изменился?

– Ara, y тебя на морде такая самодовольная ухмылка.

– У меня?

– Ну да, как у кота, сожравшего сметану. – Тут он хлопнул по рулю ладонью и воскликнул: – Понял… тебя трахнули… Ты, грязный пес, так ведь, признавайся?

– Мне повезло.

– Нет, ну надо же! Вот дает старина Тейлор. Кто это был, эта рок-певица, как же ее, Кэти Б.?

– Нет.

– Не заставляй меня долго отгадывать.

Или подцепил шлюху?

– Энн Хендерсон.

– Мать погибшей девочки?

– Да.

– Господи, Тейлор, ну ты даешь!

•••

Кэти Б. нашла адрес Форда. Когда я сообщил об этом Саттону, он спросил:

– Парень холостой?

– Да.

– Тогда давай заглянем в его нору, посмотрим, чем там пахнет.

Мы поставили машину у Черного камня. Башни Солтхилла нависали над нами.

– Какой этаж? – спросил Саттон.

– Первый.

Проникнуть в квартиру оказалось проще простого – замок был ерундовый. Мы вошли в богато обставленную просторную гостиную. Кстати, опрятную. На длинном журнальном столике лежала открытая книга, и больше ничего. Я посмотрел на корешок: «Поминки по Финнегану».

Саттон заметил:

– Ну конечно, будто кто-то это читает.

Мы тщательно все обыскали, но ничего не нашли. Саттон спросил:

– Ты уверен, что здесь кто-нибудь живет?

– В шкафу одежда, в холодильнике – продукты.

Саттон прислонился к стене в гостиной и сказал:

– Видишь этот ковер?

– Наверняка дорогой.

– Видишь, пол неровный? Вон там, у торшера, немного выше, чем тут.

– И что?

– Так давай эту дрянь скатаем.

Убрав ковер, мы обнаружили шатающиеся половицы. Саттон наклонился, отодвинул их и начал доставать из-под пола видеокассеты. Еще пачку журналов. Один взгляд на обложку – и сразу стало ясно: детская порнография.

– Положи эту гадость на стол, – велел Саттон.

Я послушался.

Мы проверили пару кассет. То же самое.

– Что теперь? – спросил Саттон.

– Подождем хозяина.

Мы совершили набег на холодильник, нашли очень симпатичные стейки, пожарили их. Примерно в половине седьмого – только я слегка задремал – мы услышали, как кто-то открывает ключом дверь. Саттон спокойно стоял. Форд вошел в гостиную и лишь тогда заметил нас. Саттон перекрыл путь к двери. Форд взглянул на стол, на лежащие там журналы и кассеты. Если он и запаниковал, то ловко скрыл. Только спросил:

– Что вам нужно?

– Информацию.

– Вот как.

– Расскажи мне про Сару Хендерсон и других девушек.

Форд сел, взглянул на Саттона и промолвил:

– Еще один бывший полицейский.

– Это важно?

– Нет, думаю, что нет.

– Тогда, мистер Форд, выкладывайте все.

– Да нечего выкладывать. Мистер Плантер любит молоденьких девушек. Иногда ситуация выходит из-под контроля, они начинают угрожать. Ну что я могу сказать? Они впадают в депрессию, слишком далеко заплывают.

До этого я сохранял спокойствие. Но что-то меня достало – самодовольное выражение, презрение в голосе. Я встал и ударил его по лицу. Схватил за грудки и поставил на ноги. Он плюнул в меня. Я оттолкнул его, он покачнулся, упал и ударился головой о журнальный столик. Остался лежать неподвижно.

Саттон пощупал пульс.

– Сдох гад.

– Что?

– Он умер.

– Господи!

– Нам лучше поскорее отсюда убраться. Давай-ка все приберем.

Мы даже положили кассеты на место. Уходя, Саттон протер все дверные ручки и сказал:

– Давай надеяться, что они подумают, будто он упал нечаянно.

Мрачная связь

Саттон довез меня до дома. По дороге мы не разговаривали. Теперь он спросил:

– Мне зайти?

– Нет.

– С тобой все будет в порядке?

– Понятия не имею.

– Слушай, Джек… Это был несчастный случай. К тому же велика ли потеря? Этот парень – настоящее дерьмо, воздух без него станет чище.

– Да. Увидимся.

Не успел я открыть входную дверь, как появилась Линда и сказала:

– Привет, Джек.

Я не ответил, протиснулся мимо. Слышал, как она возмутилась:

– Это надо же!

Да плевал я на нее! Прежде всего я принял душ. Так тер кожу, что стало больно. Все еще ощущал слюну Форда на своем лице. Как ожог. Зазвонил телефон, я снял трубку и проворчал:

– Что надо?

– Джек, это Энн.

– Да… так в чем дело?

– Ты в порядке?

– Черт. Перестаньте вы все задавать мне этот дурацкий вопрос. – Я швырнул трубку.

Надел рубашку большого размера с надписью:

ДАЙ ЕМУ ПИНКА!

Напялил древние штаны. Еще одной стирки они не выдержат. Обычно в этом облачении я мерзну.

Но не на этот раз.

Достал бутылку коньяка. Я человек простой, коньяк ненавижу. Похмелье после него зверское. Сломал печать. Прошел в кухню и вымыл стакан. Тот самый. На донышке все еще можно было прочитать: «Роше», $4.99. Вымыл тщательно, чтобы не пахло текилой. Вернулся в гостиную. Бифштекс, который я съел у Форда, лежал в желудке, как кусок свинца.

Попытался вспомнить все, что думал насчет коньяка. Особенно, что говорил О'Нил по поводу того, что он отбирает у тебя тот самый воздух, который дает.

Вслух сказал:

– Да-да… Да. Да. Да. – И сделал первый глоток.

Нормально.

Даже неплохо. Более того: легко пошел.

Налил еще.

В «Анонимных алкоголиках» предупреждают о приступах жалости к себе. Мол, бедный я, бедный, налью-ка еще. Впрочем, я уже приложился.

Верно!

Разумеется, меньше всего я испытывал чувство жалости.

Жаль, конечно, что чертов говнюк разбил голову о журнальный столик. Или журнальный столик разбил ему голову? Я постарался выкинуть из головы эту картину.

Большая ли это потеря? Извращенец, портящий молодых девчонок.

И все же я не находил себе оправдания.

Зазвонил телефон.

Снял трубку.

– Слушаю.

– Джек, это Саттон.

– Понял.

– Как ты там?

– Нормально.

– Небось пьешь?

– Что?

– По твоей речи сужу.

– Ты кто? Моя мать?

– Прямо как свидание.

– Слушай, брось этот тон. Я просто хотел сказать, что ты не один, приятель. Я заскочу, закажем большую пиццу, видак посмотрим.

– Господи, Джек. Не знаю, что ты там пьешь, но на тебя это не похоже.

– На тебя тоже. – И я повесил трубку.

Теперь я принялся расхаживать и приговаривать:

– Кому ты нужен, мне на фиг не нужен. И пусть никто не звонит.

Я вырвал из стены телефонный шнур. Включил радио, нечаянно попал на лирику. Передавали «Элизе». Мне ужасно нравится, подумал я, завтра первым делом пойду и куплю. Спустя некоторое время, после того как я покрутил диск и попал на четыре разные станции, я уже собирался купить на следующий день:

Элвиса

«Иглз»

Джеймса Ласта

и

братьев Фари.

Потом подумал: «Зачем ждать до завтра?»

Посмотрел на бутылку. О Господи! Почти пустая. Неужели пролил? Наверняка. Это все объясняет. Потребовались усилия, чтобы собраться, поскольку я постоянно наталкивался на мебель. Наконец я был готов и крикнул: – Сайонара,[2]2
  До свидания (япон.).


[Закрыть] ублюдки!

Пустая комната не ответила.

•••

– Доктор, я попала в беду.

– О Господи, милостивый Боже!

Софи Лорен и Питер Селлерз. «Миллионерша»

Пришел в себя и обнаружил, что руки связаны. Дикое похмелье. Кажется, меня привязали к каталке. Голова разламывалась. Ноги сводила судорога. После «сайонара, ублюдки» я не помнил ничего.

Появилась медсестра, сказала:

– А, мистер Тейлор. Я позову врача.

Что и сделала.

Человек лет пятидесяти. Хвостик на затылке, легкая улыбка на губах. Наклонился надо мной.

– Мистер Тейлор, я доктор Ли. Вы помните, как оказались здесь?

Я попытался покачать головой, но боль была слишком сильной.

Он сообщил:

– Вы в «Баллинсло»… в психиатрической больнице. Думается, вы действовали бессознательно. Вы потеряли сознание у гостиницы «Хайден».

Каждую клеточку моего тела пронзил ужас. Пот ручьями тек по спине.

Врач сказал:

– Нам пришлось положить гипс на ваши пальцы, похоже, вы кого-то ударили этой рукой. Это была неудачная мысль, учитывая, что у вас сломанные пальцы.

Я умудрился набрать в рот немного слюны и спросил:

– А нос?

Он громко расхохотался и сказал:

– Должен признать, мы потерпели поражение на этом фронте. Но я рад, что вы сохранили чувство юмора. Вам оно еще пригодится.

Медсестра сделала мне укол, и я снова отключился. Если мне что и снилось, то, слава богу, вспомнить я ничего не смог. Когда я в следующий раз пришел в себя, то чувствовал себя не так ужасно. Меня развязали, значит, дело пошло на поправку. Снова появился доктор Ли.

– Вы помните наш прежний разговор?

– Помню.

– Это было двое суток назад.

Я постарался достойно изобразить изумление, хотя чему изумляться в дурдоме? Доктор продолжил:

– Вы быстро поправляетесь. Наше тело – удивительное творение. Несмотря на безобразное к нему отношение, оно борется, пытается выкарабкаться. Но зачем, мистер Тейлор?

Я уже мог говорить, во рту не было той жуткой сухости.

– Не понимаю вас.

– Ну, думаю, понимаете, мистер Тейлор. Почему мы должны вас лечить, если вы, выйдя отсюда, тотчас сделаете то же самое?

Я не имел понятия.

– Не имею понятия.

– С вами ведь такое и раньше случалось.

– Верно. Не могли бы вы звать меня Джеком?

– Джек! Я могу попытаться напугать вас страшными историями. Каждый раз, когда вы теряете сознание, это репетиция мозговой травмы. Ваша печень в плохом состоянии, и не знаю, сколько еще продержатся ваши почки. Есть вопросы?

Мне хотелось спросить, какого черта я попал в этот дурдом, но решил, что доктор вряд ли сможет ответить на этот вопрос.

– Спасибо… за… то, что не зачитали мне смертный приговор.

– Мне кажется, я именно это и сделал.

•••

Через несколько дней, когда я немного подсох, мне вернули мою одежду. Она была выстирана и выглажена. Я жутко обрадовался. Встал посреди комнаты, даже джигу станцевал. Неуверенно, правда, и недолго, но все же несколько па любимого ирландского танца умудрился сделать.

Печально, что взрослый человек испытывает такую благодарность за то, что ему дали возможность одеться.

Меня отправили к остальным больным. Я спросил сестру:

– Может, я останусь у себя в палате?

Жизнерадостный смех.

– Вы что, решили, что тут… гостиница? Выметайтесь, идите общайтесь с людьми.

Я не знал, чего ждать. Все-таки дурдом… Разве кругом не шатаются психи? Тут ведь бедлам во всех смыслах этого слова. Слюнявые пациенты, люди в смирительных рубашках – психи в моем понимании.

Но кругом было тихо. Не то чтобы полная тишина, так, легкий шумок. Как будто приглушили звук. Чудеса, которые творят лекарства. Напичкай их таблетками, и они будут смирными.

Обед подали в столовой. Светлая большая комната, совсем не похожая на ту, в которой нас кормили, когда я учился на полицейского.

Я взял поднос и встал в очередь. Все стояли спокойно и… тихо. Кто-то за моей спиной спросил:

– Новичок?

Я повернулся и увидел человека лет шестидесяти. Он совсем не был похож на… безумного! Хорошо одет, лицо портье. Нос весь в красных прожилках. Когда-то у него была неплохая фигура, но сейчас он казался обрюзгшим.

Я спросил:

– Заметно?

– Вы нервничаете.

– Правда?

Он вытянул руку. Руки у него были как у Лэрри Каннингхема. Большие и крючковатые. Мы пожали друг другу руки. Его пожатие было на удивление мягким.

– Меня зовут Билл Арден, – сказал он.

– Джек Тейлор.

– Привет, Джек Тейлор.

Я добрался уже до места, где выдавали горячие блюда. Раздатчица, толстая крестьянка, спросила:

– Чего тебе положить, лапочка?

Эта «лапочка» согрела мне сердце. Мне захотелось ее обнять.

Билл сказал:

– Здесь вкусные сосиски с капустой.

Я заказал сосиски.

Она спросила:

– Соусом полить, лапочка?

– Пожалуйста.

На десерт давали печеные яблоки и мусс. Причем в огромных количествах. Я взял себе и десерт. Какого черта?! Все равно я не собирался ничего есть.

Билл посоветовал:

– Займи место у окна. Я принесу чай.

Я послушался.

Люди, сидящие за столом, старательно жевали. Ели так, будто их жизнь от этого зависела. Может, так оно и было.

Билл сел и сразу же набросился на еду. Ел как лошадь. Спросил с полным ртом:

– Ты не ешь?

– Нет.

– Тебя возьмут на заметку. Лучше сделай вид.

Куски капусты застряли у него в передних зубах. Я не мог оторвать от них взгляда. Начал машинально ковырять вилкой в своей тарелке.

Билл посоветовал:

– Отодвинь тарелку подальше от себя. Мартышки тебе помогут.

Я так и сделал. Содержимое тарелки исчезло в мгновение ока. Пустую тарелку подвинули назад, ко мне.

Билл сказал:

– Я съем твой десерт. Обожаю сладкое.

Наконец он все доел, откинулся на стуле, расстегнул верхнюю пуговицу на поясе и рыгнул. Вытащил пачку сигарет. Спросил:

– Курить будешь?

– Нет.

Он закурил сам, выпустил облако дыма и заявил:

– Побудешь здесь подольше, тоже закуришь.

– Сомневаюсь.

Тут я заметил, что все, буквально все курят. Даже тетка-раздатчица.

Он заметил мой взгляд.

– Тот, у кого есть акции табачной компании, может не волноваться о своем благополучии.

Я не знал, что на это сказать, потому ограничился фразой:

– Это мысль. – Даже сам чувствовал, что мысль эта дерьмовая.

Билл спросил:

– Ты алкаш?

– Не понял?

– Алкоголик? Ты из-за этого здесь, я угадал?

– Наверное.

– Так и знал. Издалека отличаю алкашей. У нас свои собственные антенны. Значит, ты проходишь курс?

– Чего?

– Алкогольный курс. Здесь – лучший в стране. Я тут несколько раз бывал.

– Не обижайся, Билл, но если здесь так хорошо лечат, как вышло, что ты попал сюда… снова?

– Скажу тебе честно, Джек, люблю я выпить. Когда ухожу в запой, то звоню сюда и прошу забронировать мне место. Попадаю сюда два-три раза в год.

– Господи!

– Не кривись, ты сначала попробуй. Там, в мире, как в аду, и приятно знать, что существует этот рай.

Я невольно содрогнулся. Он взглянул на меня. Я сказал:

– И удалиться от мира.

– Здесь тебе вкатят либриум, приведут в норму.

Мимо прошел человек, наткнулся на меня, выпрямился и, шатаясь, пошел к двери. Билл ухмыльнулся.

– Это местная достопримечательность.

– В смысле?

– Этот парень. Посмотри, видишь, он шатается, как будто набрался. Раскачивается под свою внутреннюю музыку, весь день так. Господи, до чего же мне здесь нравится!

Я уже немного уставал от Билла. Эти его восторги утомляли. Он спросил:

– Вопросы есть?

– Гмм…

– Я в твоем распоряжении. Здесь нет ничего такого, о чем бы я не знал… И где тут что, могу показать. – И, к моему ужасу, он подмигнул, черт бы его побрал.

Если и доживу до ста лет, что очень сомнительно, то все равно не забуду этого подмигивания. Это что-то ужасное. Стараясь не показать, что я чувствую, сказал:

– Есть у меня один вопрос.

– Что угодно, готов служить.

– Где тут библиотека?

Вопрос его явно поразил. Он минуту размышлял, потом ответил:

– Ты шутишь…

– Послушай, Берт…

– Билл!

– Не важно. Я понимаю, что ты знаешь меня целых десять минут, но спроси себя, серьезно спроси: я похож на шутника?

– Нет.

– Итак… где библиотека?

Он смешался, хотел дать достойный ответ.

– На читателя ты не похож.

Пришла моя очередь рассмеяться. Если вы в дурдоме не рассмеетесь хотя бы один раз, значит, надо усилить дозу лекарств.

– Как, по-твоему, должен выглядеть читатель? – спросил я.

– Черт, откуда мне знать, такой серьезный козел…

– Билл, слушай, Билл, поверь мне на слово, я очень серьезный парень.

Он все еще никак не сдавался. Неудивительно, что из жителей центральной полосы получаются хорошие фермеры. Он затарахтел:

– Но ты же алкаш, сам признался. Откуда у тебя время читать?

– Между запоями. Когда назюзюкаюсь, я читаю.

– Никогда о таком не слышал. Между попойками я лежу в постели и… умираю.

– Я всегда любил читать. Я многое уже потерял, но за чтение еще держусь.

Он снова закурил и пробормотал:

– Тут не любят, когда читают.

– Господи, да мне на это плевать. Билл, так где библиотека?

– На втором этаже. Ты не сможешь пойти сейчас – после обеда ТТ.

– Что такое «TT»?

– Трудовая терапия. Корзинки делаем.

Только этого мне не хватало. Корзинки делать.

Появились медсестры с подносами лекарств. Я получил свой либриум и сказал Биллу:

– Увидимся позже.

– Но сейчас трудовая терапия!

В моем голосе зазвучал металл.

– Моя терапия – книги.

Я слышал, как Билл пробормотал:

– Первый раз вижу такого странного алкаша.

Книги и все что западнее

Книги в моей жизни были всегда. В моей переменчивой судьбе это единственное, что неизменно. Даже Саттон, ближайший друг, однажды воскликнул: «Что это ты все читаешь, парень, еж твою мышь? Ты же был полицейским, черт побери!»

Вот вам ирландская логика в ее лучшем проявлении.

Я тогда сказал ему то, что потом много раз повторял:

– Чтение приводит меня в восторг.

Он ответил со свойственной ему наглой самоуверенностью:

– Чепуха на постном масле.

Как я уже упоминал, мой отец работал на железной дороге. Он обожал книги про ковбоев. В его кармане всегда лежала потрепанная книжка Зейна Грея. Он начал давать их мне.

Мать говорила: «Ты сделаешь из него хлюпика».

Когда она не слышала, он шептал: «Не обращай внимания на мать. Она хочет, как лучше. Но ты продолжай читать». – «Почему, пап?» – Не то чтобы я собирался бросить читать, я уже крепко увяз. «Книги дадут тебе возможность выбирать». – «Что выбирать?»

В его глазах появлялась мечтательность: «Свободу, сынок!»

•••

Когда мне исполнилось десять лет, он подарил мне библиотечный абонемент. Мать – клюшку. Потом она часто пользовалась ею, чтобы выбить из меня дурь. Вообще-то я играл в ирландский хоккей с мячом. Иначе взяли бы меня в полицию? Нигде так не ценят хороших хоккеистов.

Абонемент дал мне путевку в жизнь. В те далекие дни библиотека находилась в здании суда. Суд внизу, книги наверху. Каждый раз, когда я ходил в библиотеку, я с открытым ртом в восторге таращился на полицейских. Две нити в моей судьбе переплелись.

Одно буквально привело к другому. И я так и не смог избавиться от этого влияния, как бы не складывалась моя жизнь.

Начал я с Роберта Луиса Стивенсона и Ричмала Кромптона. Уверен, что так и читал бы все без разбору хаотично и постепенно это мне надоело бы, если бы не старший библиотекарь Томми Кеннеди. Высокий, худой, не от мира сего. В мои первые визиты в библиотеку он смотрел на выбранные мною книги, хмыкал и записывал их в формуляр.

В один из самых мокрых и темных вторников он подошел ко мне.

– Думается, нам стоит организовать твое чтение.

– Зачем?

– Хочешь, чтобы книги тебе надоели?

– Нет.

Он посоветовал мне почитать Диккенса. Без особых эмоций, осторожно начал знакомить меня с классикой. Каждый раз делал это тактично, так, что мне казалось, будто я сам выбирал эти книги.

Позже, в подростковом возрасте, когда все менялось, он познакомил меня с детективами. И я продолжал читать.

Еще он откладывал книги и потом давал мне целую стопку, где были:

поэзия

философия

и главная приманка —

американские детективы.

Я превратился в библиофила в истинном смысле этого слова. Я не просто любил читать – я обожал книги. Я наслаждался их запахом, переплетом, печатью и ощущением тяжести тома в руке.

Отец сделал мне большую книжную полку, и я стал расставлять книги по алфавиту и жанру.

Еще я совсем отбился от рук. Играл в хоккей, пил сидр, почти не ходил в школу. Но, вернувшись домой, смотрел на свою библиотеку, и на сердце теплело.

Поскольку мне нравились вид и ощущение веса тома, я начал читать толстые книги. Так постепенно я пристрастился к поэзии. В моей жизни не было поэзии, но я мог взять книгу и почитать.

Я никогда никому не сказал ни слова обо всем этом. Упомяни о поэзии на нашей улице – останешься без яиц.

Отец часто останавливался перед полкой с моими книгами, которых становилось все больше, и говорил: «Такой библиотекой можно гордиться».

Мать злилась: «Забил ему голову этой ерундой. Так и хочется за аренду предложить вместо денег эти книжки».

Отец смотрел на меня, и я одними губами произносил: «Она хочет, как лучше».

Потом, уже лежа в постели, слышал, как она разоряется: «Еще скажи, что можно есть эти книги! Хотела бы я посмотреть, как ты на них купишь кусок хлеба».

Надо сказать, ее мечта исполнилась. В первый же день, после того как я уехал в Темплемор учиться на полицейского, она их продала, а полку сожгла.

Томми Кеннеди мечтал, что я добьюсь многого. Надеялся, что я поступлю в колледж. Моих результатов на экзаменах еле хватило, чтобы меня взяли в школу полиции. Когда я рассказал Томми, какую карьеру выбрал, он схватился за голову и сказал: «Какой позор!»

В вечер перед отъездом мы встретились с ним в баре. Я уже был крупным и мускулистым парнем, не даром я играл в хоккей и ел одну картошку. Я ждал его в баре. Томми вошел и прищурился, пытаясь разглядеть меня в полутьме.

Я крикнул:

– Мистер Кеннеди!

Жизнь потрепала его. Он был похож на старую гончую. Причем грустную и унылую.

Я спросил:

– Что будете пить, мистер Кеннеди?

– Портер.

Я гордо прошествовал к бару и принес напитки. Себе – пива.

Томми заметил:

– Рано начинаешь.

Я взглянул на свои новые часы, сверкающие на пластиковом ремешке. Он печально улыбнулся.

– Я не об этом.

– Счастливо, – сказал я.

– Всего хорошего, Джек.

Мы замолчали. Потом он достал тоненькую книгу.

– Подарок на прощание.

Великолепный кожаный переплет, золоченый корешок.

– Это Фрэнсис Томпсон «Гончая небес». Надеюсь, тебя минует такая участь.

Я не приготовил ему никакого подарка.

Он сказал:

– Я все еще смогу посылать тебе книги.

– Ну… лучше не надо… там деревенские парни… подумают, что я с приветом.

Он встал и пожал мне руку.

– Я напишу, – пообещал я.

– Обязательно. Да благословит тебя Господь.

Разумеется, я никогда этого не сделал… в смысле, не написал. К моему вечному стыду, я узнал о том, что он умер, только через два года после его смерти.