Текст книги "Стражи"

•••

Клей простоял там еще несколько минут, просто качая головой и думая, как же оно все смешно. Стоит тебе хоть раз обмишуриться, ты уже не можешь ОСТАНОВИТЬСЯ, даже если твоя жизнь от этого зависит, и продолжаешь вляпываться.

Джордж П. Пелеканос. «Желанное навсегда»

На следующий день, рано утром, в мою дверь постучали. Я думал, это Джанет, и сказал:

– Входите.

Но это был Саттон. Он спросил:

– Что у тебя есть выпить?

– Кофе.

– А, черт! Ты снова в трезвенники записался?

– Ну что мне тебе сказать?

Он сел в кресло и водрузил ноги на кровать. Я спросил:

– Насчет Плантера слышал?

– Еще бы. Я еще кое-что знаю.

– В смысле?

– Знаю, где он.

– Шутишь. Ты сообщил в полицию?

– Ты там служил, вот я тебе и сообщаю.

Я потянулся к трубке, но он продолжил:

– Все не так просто.

– То есть?…

– Я могу тебе его показать.

Я прямо дар речи потерял. Потом сказал:

– Ты его украл?!

Он улыбнулся своей особой улыбкой.

– Так хочешь его видеть или нет?

Я решил, что выбора нет, и согласился.

Он вскочил на ноги.

– Тогда двинули.

У дома стояла опять желтая машина. Он объяснил:

– Привыкаешь к цвету…

Через полчаса я спросил:

– Клифден?… Ты отвез его в Клифден?

– Я же тебе говорил, что купил там склад. Огромный. Я еще предлагал тебе пойти в долю.

– Значит… ты похитил этого урода? – В глубине души я надеялся, что это дурная шутка, но проверить следовало, поэтому спросил: – Что ты собираешься с ним делать?

– Написать его портрет. Он нанял меня, забыл?

Когда мы прибыли в Клифден, шел дождь. Примерно в половине пути по Скай-роуд он остановился, свернул в сторону и сказал:

– Теперь вверх.

Я взглянул, но никакого дома не увидел. Он сказал:

– В этом вся и прелесть, что его с дороги не видно.

Пока мы лезли наверх, промокли насквозь, я два раза поскользнулся и упал в грязь. Поднялись на холм и увидели строение. Саттон заверил:

– Он будет рад посетителям.

Здание было выкрашено в паскудный зеленый цвет и совсем сливалось с местностью. Все окна плотно закрыты. Саттон вытащил ключ, открыл дверь и крикнул:

– Я дома, дорогуша! – Вошел и вдруг завопил: – А, мать твою!

Я прошел мимо него. В полутьме разглядел кровать. Над ней висел человек. Саттон зажег свет. Плантер болтался на веревке, привязанной к перекладине, закутанный в простыню. Нога прикована наручниками к кровати. Я взглянул ему в лицо и все понял: Господи, он очень мучился.

Рядом с кроватью стоял мольберт с приготовленным холстом.

Саттон заметил:

– Этот гад выбрал легкий путь.

Я снова взглянул на Плантера и сказал:

– Ты называешь это легким… Господи! Саттон двинулся к буфету, достал бутылку виски, предложил:

– Хочешь?

Я помотал головой. Он отпил большой глоток и крякнул.

– Фу… помогает.

Я подошел к нему и спросил:

– Ты его убил?

Виски уже растеклось у него в крови, и в глазах появился дикий блеск. Он ответил:

– Ты чего, рехнулся, мать твою? За кого ты меня принимаешь?

На этот вопрос я не ответил. Он выпил еще, и я спросил:

– Что теперь?

– Давай сбросим его с пирса Ниммо, установим справедливость – как в стихах.

– Ну уж нет.

– Тогда придется хоронить урода.

Именно это мы и сделали: закопали его за домом. Дождь лил как из ведра, так что копать пришлось около двух часов. Наконец все было сделано, и я спросил:

– Надо сказать какие-то слова над ним?

– Ну да, что-нибудь художественное, про то, как он любил картины.

– Есть предложения?

– Повесившийся в Клифдене.

В Голуэй мы вернулись около шести вечера. Я промок, весь перепачкался и дико устал. Когда Саттон припарковал машину, он сказал:

– Не мучайся. Знаешь, он ведь признался.

– Зачем он их топил?

– Чтобы позабавиться.

– Господи милосердный!

Казалось, он что-то прикидывает, и я спросил:

– Что?

– Он рассказал мне про девушек. Я имею в виду, он хотел рассказать. Но…

– Что «но»?

– Он сказал, что эта девушка, Хендер-сон… ну ты знаешь… Сара…

– Что Сара?

– Ее он не убивал. Она покончила жизнь самоубийством.

– Лживый ублюдок.

– Зачем ему врать? Он ведь признался про остальных.

Я уже вылезал из машины. Сказал:

– Знаешь, я не скоро захочу тебя видеть.

– Понял.

Шины чуть не загорелись, так он рванул с места.

•••

Когда пыль садится, вам остается только пыль.

Поиски Плантера еще какое-то время обсуждались на первых полосах газет. Через несколько недель интерес пропал, и о нем забыли, как о Шергаре, лорде Лукане и других.

Кэти Б. проводила медовый месяц в Керри. Про Энн я ничего не слышал.

Я не пил.

Саттон один раз позвонил. Просто так, взял и позвонил.

– Джек… Эй, приятель, как делишки?

– Хорошо.

– Ничего, что я звоню, а? В смысле, мы вроде повздорили… да?

– Можно и так сказать.

– Я слышал, ты все еще в завязке.

– Ты правильно слышал.

– Если захочешь сорваться с цепи, ты знаешь, кому позвонить.

– Конечно.

– Так как, Джек, хочешь знать, чем я занимаюсь? Если хочешь, скажи.

Можете усмехнуться так, чтобы это было слышно? Мне удалось.

Он сказал:

– Парень, я пишу картины, вот чем я занимаюсь.

– Прекрасно.

– Ладно, Джек, не пропадай.

Щелчок.

•••

РЕЗУЛЬТАТЫ ВСКРЫТИЯ

Тело белого мужчины

Слегка за пятьдесят

Татуировка на правом плече:

фигура ангела

Упитанный

Вес: 180 фунтов

Рост: 6 футов 2 дюйма

Причина смерти: тоска

Я подумал, что именно так и будет. Я прямо видел свое дряблое белое тело на металлическом столе.

Даже слышал сухой, равнодушный голос патологоанатома.

Вот какие мысли приходили мне в голову.

Пора уходить.

•••

У меня еще оставалось порядочно денег. Пошел в бюро путешествий. Женщина средних лет, на груди которой висела бирка с именем – Джоан, – сказала:

– Я вас знаю.

– В самом деле?

– Вы; ухаживали за Энн Хендерсон.

– Вот именно, ухаживал, в прошедшем времени.

Она поцокала языком. Странный звук. И сказала:

– Эх вы!.. Она замечательная девушка.

– Слушайте, давайте поговорим о путешествиях?

Ей это не понравилось.

– Извините. Чем могу помочь?

– Билет в Лондон.

– На какое число?

– Дней через десять.

– Обратный билет будет стоить… сейчас посмотрю.

– Джоан… послушайте… Мне билет только туда.

Она резко подняла голову.

– Вы не собираетесь возвращаться?

Я сухо ей улыбнулся.

– Как знаете, – сказала она.

Через несколько минут билет был готов.

Я спросил:

– Наличные принимаете?

Она принимала, правда, неохотно.

Уходя, я сказал:

– Я буду по вас скучать, Джоан.

Когда я переходил через площадь, мне показалось, что у фонтана стоит Пэдрига. Я увидел его отчетливо. Подумал: «Это у меня от трезвости крыша поехала?»

Пошел к «Нестору». Часовой оказался на месте, причем был словоохотлив.

– Я читал про тебя в газетах.

– Это было сто лет назад.

Бармен улыбнулся. Я уже знал, что его зовут Джефф. Но ничего больше мне о нем узнать не удалось, хотя я заходил в паб каждый день. Я прикинул, что он где-то моего возраста. Его окружала та же аура изумления и потрепанности жизнью. Я решил, что именно это нас так быстро сблизило.

Я сел на мой жесткий стул, он принес мне кофе и спросил:

– Ничего, если я с тобой посижу?

Я удивился. Наши отношения до сих пор основывались на том, что мы дружески избегали друг друга. Я ответил:

– Конечно.

– Как бета-блокатеры?

– Не пью.

Он кивнул, что-то взвесил в уме и спросил:

– Хочешь, чтобы я сказал тебе правду, или мне продолжать тебе подыгрывать?

– Что?

– Это цитата из Тома Уэйтса.

– Тоже не чурался стакана.

Он провел пальцами по волосам и сказал:

– Я редко схожусь с людьми. Я уже привык. Меня бросила жена, заявила, что я слишком самодостаточный.

Я понятия не имел, куда приведет этот разговор. Но я ирландец, я знаю, как это бывает. Словесный обмен. Ты рассказываешь что-то про себя, в ответ получаешь откровение. Так шаг за шагом. И в результате возникает дружба… Или не возникает.

Разговорное кружево.

Начал я:

– Мне с друзьями не слишком везло. Двух своих лучших друзей я недавно похоронил. Не знаю, что они от меня получили, кроме дешевых венков на их могилах. Да еще пары теплых носков.

Он кивнул.

– Пойду принесу кофе. – Когда он вернулся и подкрепился кофеином, то сказал: – Я немного про тебя знаю. Не то чтобы расспрашивал. Но я ведь бармен, много приходится слышать. Я знаю, ты помог разобраться с этим делом о самоубийствах. Что ты был легавым. Поговаривают, ты мужик крутой.

Я печально рассмеялся, и он продолжил:

– А я… работал когда-то в рок группе. Когда-нибудь слышал про «Металл»?

– «Тяжелый металл»?

– И это тоже, но наша группа называлась «Металл». В конце семидесятых мы были очень популярны в Германии. Именно так мне удалось купить это заведение.

– Ты все еще играешь?

– Господи, нет. Я и тогда не играл. Писал тексты песен. И должен тебе сказать, головой можно биться и без поэзии. А у меня две страсти – поэзия и мотоциклы.

– Думается, в этом есть своя логика.

– Не просто мотоциклы. Только «харлей». Мой – с мягким задом, сделан на заказ.

Я кивнул, как будто что-то понял. На самом деле не имел понятия, о чем он говорит. Он продолжил:

– Беда в том, для них жутко трудно доставать запасные части. И как все, что чистых кровей, он постоянно ломается.

Если я и дальше буду так энергично кивать, это превратится в привычку.

Он встал. Честно говоря, я завидовал ему. Мне тоже хотелось бы иметь какую-нибудь страсть. Он сказал:

– Насчет поэзии. Она-то не ломается. Наверху у меня есть гиганты поэзии… знаешь, кто?

Какого черта?! Вряд ли я тут опозорюсь.

Я сказал:

Йитс,

Вордсворт.

Он покачал головой:

Рильке,

Лоуэлл,

Бодлер,

Макнис.

Потом посмотрел прямо на меня.

– Во всем этом есть смысл, и, видит Бог, я сумел до него докопаться. – Он протянул мне пачку бумаг. – Среди нас есть поэты. Эти стихи написаны жителями этого города, Голуэя. Например, Фред Джонсон… Короче, я подумал, они помогут тебе пережить смерть твоих друзей.

– Большое спасибо.

– Не читай их сейчас. Выбери спокойную минутку, увидишь, как легко будет читаться. – И он ушел, вернулся к своим барменским делам.

Часовой сообщил:

– Я читал про тебя в газете.

•••

Он мог сказать, что это несправедливо, но повторял это уже миллион раз за свою жизнь. И, не взирая на правду, мысль уже давно не казалась убедительной.

Т. Джефферсон Паркер. «Голубой час»

Выдалась целая неделя превосходной погоды. Солнце светило с раннего утра до позднего вечера. Город сошел с ума. Все побросали работу, чтобы погреться под лучами солнца. Никаких опасений по поводу рака кожи.

На каждом углу продавали мороженое. Легкое пиво всех сортов. Хуже того, мужчины ходили в шортах! На ногах – носки и сандалии. Поистине одно из самых ужасных зрелищ нашего века!

Я не люблю загорать.

Я счастлив, что нет дождя, а все остальное для меня – перебор. Я не доверяю хорошей погоде. Она заставляет тебя томиться. По всему, что не длится долго.

Я сидел в тени на Эйр-сквер. Наблюдал за девчонками с уже покрасневшей кожей. Завтра появятся волдыри. Услышал свое имя… и увидел святого отца Малачи. В цивильной одежде, легких брюках и белой футболке. Спросил:

– Выходной?

– Правда, жуткая жара?

Разумеется, «жуткая» – понятие двусмысленное: то ли жуткая, потому что хорошая, то ли жуткая, потому что плохая. Никто никогда не переспрашивает. Считается, вы должны сообразить сами.

Я не спросил.

Он сказал:

– Тебя трудно найти.

– Зависит от того, кто ищет.

– Я вчера был на пляже. Бог мой, ну и народу! Хорошо поплавал. Знаешь, кого я видел?

– Малачи, я спокойно могу сказать, что не имею ни малейшего понятия.

– Твоего друга… Саттона.

– Да?

– Уверенный такой субъект.

– Он не любит священников.

– Ну, он ведь северянин! Я остановился, чтобы поздороваться, спросил, не окунался ли он.

Я невольно засмеялся.

Малачи продолжил:

– Он сказал, что не умеет плавать, представляешь?

Проходившая мимо женщина сказала:

– Да благословит вас Господь, святой отец!

Он продолжил:

– Мне пора, через час служба.

– Надо же, какой у нас Господь требовательный.

Он с огорчением взглянул на меня и сказал:

– В тебе никогда не было почтения к Богу, Джек.

– Что ты, было. Просто мы с тобой относимся с почтением к разным вещам.

Он ушел. Возможно, это игра света, но мне показалось, что тень стала меньше.

•••

По пути на кладбище я проходил мимо новой гостиницы. Надо же, настоящее стратегическое планирование. Меня подмывало зайти туда и проверить, но я сдержался.

Жара была удушающей. Так уж я устроен, все рвутся на пляж, я потащился на кладбище. Солнечный свет отражался от всего с такой силой, как будто мстил за что-то.

Я опустился на колени у могилы Шона и сказал:

– Я не пью… честно.

Потом пошел к Пэдригу и покаялся:

– Я не принес цветов. Я принес стихотворение. Из которого ясно, что даже если я и порядочная дрянь, то порядочная дрянь с художественными наклонностями. Ты ведь любил слова. Слушай:

СЕЛЬСКИЕ ПОХОРОНЫ

 
Они держат море на правой ладони,
Качаясь от легкого памятного ветра.
Поля здесь – только камни, и топь,
И мертвые деревья.
Белолицая церковь стоит на мокром солнце,
Уставившись на острова своей темной дверью.
Молитвы вздымают в низкое, холодное небо,
Теряя связь с землей.
Мотор катафалка работает с перебоями,
Черная краска облупилась, обнажив ржавчину,
Детали из хрома давно потеряли блеск.
Все возвращается на круги своя.
Мертвые возвращаются домой.
 

С меня ручьями лил пот. Я пошел по дорожке между могилами. Навстречу мне – Энн Хендерсон. Мы встретились у калитки. Я хотел было сделать шаг назад, но она увидела меня и помахала рукой.

Когда я поравнялся с ней, она улыбалась. Мое сердце заколотилось в безумной надежде. Я почувствовал, как соскучился по ней.

Она воскликнула:

– Джек!

Я весьма оригинально отозвался:

– Энн! – Собрался с мыслями и промямлил: – Хочешь минералки?

– С удовольствием.

Мы пошли к гостинице. Она вздохнула:

– Ну и жара! – Еще добавила, какое облегчение испытала, узнав, что Сара не покончила жизнь самоубийством.

Я говорил мало. Боялся, что испорчу тот малюсенький шанс, который мне дала судьба. В гостинице мы заказали апельсиновый напиток с грудой льда. Она никак не отреагировала на то, что я не заказал спиртного. Прежде чем я сумел сформулировать свою мольбу, она сказала:

– Джек, у меня замечательные новости.

– Да?

– Я встретила чудесного человека.

Я понимал, она продолжает говорить, но перестал слышать. Наконец мы поднялись, чтобы уйти, и она предложила:

– Я возьму такси. Подвезти тебя?

Я покачал головой. В какой-то страшный момент я испугался, что она возьмет меня за руку. Но она наклонилась и легонько поцеловала меня в щеку.

Пока я шел к Ньюкасл, солнце палило нещадно. Я поднял лицо и сказал:

– Зажарь меня, проклятущее!

Двигаясь с места

Вернулся я к себе в таком состоянии, будто по мне только что прошел паровой каток. Так дико хотелось выпить, что я чувствовал вкус виски во рту. Сердце давило мертвым грузом. Я громко выкрикнул ирландскую фразу моего детства:

– An bronach mbor!

Вообще-то это значило «горе мне», а в более современном переводе: «Я в глубокой жопе».

Как водится.

Я уже прожил пятьдесят лет, так стоит ли еще надеяться на любовь?

Мечтать не вредно.

Откуда-то слева появилась мысль: «А здорово бы было уехать из Голуэя трезвым!»

Это заставило меня встать, проглотить таблетку и пробормотать:

– У меня куча дел, мне надо собраться.

Ник Хорнби сделал популярными разные списки. Я могу тоже составить список.

Уложил:

три белые сорочки

трое джинсов

один костюм

несколько книг

две видеокассеты.

Потом сказал:

– К черту костюм!

Я могу все свои вещи унести в наплечной сумке и исчезнуть отсюда навсегда. Проверил билет на самолет, еще пять дней до рейса. Спустился вниз, таблетка уже начала действовать.

Миссис Бейли спросила:

– Мистер Тейлор, с вами все в порядке?

– Конечно.

– У вас глаза какие-то… отсутствующие.

– А, ничего страшного, просто мыло попало.

На некоторое время мы остановились на этой лжи.

Потом я сказал:

– Миссис Бейли, я уеду на некоторое время.

Она вроде бы не удивилась.

– Я придержу для вас комнату.

– Но я могу задержаться надолго.

– Не волнуйтесь, комната всегда найдется.

– Спасибо.

– Я рада, что вы у нас пожили. Вы – славный человек.

– О, я в этом не так уверен.

– Разумеется, это как раз и есть одна из ваших хороших черт.

– Вы выпьете со мной на посошок?

– Молодой человек, я на этом настаиваю.

•••

У гостиницы стояла желтая машина. На номерном знаке наклейка с буквами КЛФН. Я постучал по стеклу.

Саттон сказал:

– А, это ты!..

– Я думал, мы договорились, что ты перестанешь за мной следить.

– Я и не слежу. Я жду.

– Какая разница?

– Ты же детектив, должен знать. – Он вылез, потянулся и сказал: – Эта слежка просто выматывает!

Он был весь в черном. Свитер, брюки, кроссовки «Найк».

Я спросил:

– Что за маскарад?

– Я в трауре.

– Дурацкая шутка.

Он сунул руку в машину, вытащил оттуда сумку.

– Я приехал с подарками.

– С чего бы это?

– Продал еще одну картину… Пошли, куплю тебе выпивку… оп-ля… кофе и осыплю тебя дарами.

Я решил, что в последний раз можно.

Мы зашли в бар на Шоп-стрит.

Саттон сказал:

– Они делают прекрасный капуччино.

Он оказался прав.

Даже давали итальянский шоколад отдельно. Саттон надкусил шоколад.

– Ммм… вкусно.

– Ешь мой.

– Точно? А то вроде как… нехорошо. – Он сунул руку в сумку, достал оттуда два мобильных телефона и один положил передо мной. – Это тебе. – Второй положил перед собой.

Я сказал:

– Мне не нужно.

– Нужно-нужно. Я купил их по дешевке. Они уже подсоединены. Я даже осмелился вписать свой номер в твой список. – Снова полез в сумку и достал оттуда небольшую картинку в рамке. Пирс Ниммо. – Не надо мне говорить, что картинка хороша. Я и так это знаю. Что она… дорого стоит. Меня теперь покупают коллекционеры.

Я не знал, как быть, потому пошел напролом:

– Я уезжаю.

– Господи, допей хотя бы кофе!

– Да нет, я уезжаю из Голуэя.

Похоже, он искренне удивился.

– И куда?

– В Лондон.

– Эта же помойная яма. А ты даже не пьешь. Как можно ехать туда на трезвую голову?

– Много дел…

– Что ты там будешь делать?

– Сниму жилье в Бейзуотере, поболтаюсь немного.

– И повесишься. Даю тебе неделю.

– Спасибо, что веришь в меня.

– А… Лондон… Господи!.. Когда?

– Через пять дней.

– Так мы выпьем на прощание или как?

– Конечно.

Я показал на мобильник и сказал:

– Я всегда могу позвонить тебе.

– Обязательно. Лучше ночью. Я плохо сплю.

– Да?

– А ты заснешь… с могилой этого парня под окном?

Я встал и сказал:

– Спасибо за подарки.

– Пожалуйста. Повесь эту картину в своей новой квартире. Господи!..

Когда я уходил, он все еще качал головой.

На Шоп-стрит было полно

мимов

жонглеров

пожирателей огня.

Какой-то парень делал фигурки из кусков проволоки. За несколько минут получались Удивительные вещи. Я спросил, не может ли он сделать кое-что особенное.

Он ответил:

– Все, кроме денег. – И через пять минут выполнил мою просьбу.

Я дал ему несколько фунтов и похвалил его:

– Вы очень талантливы.

– Скажите это художественному совету.

•••

Однажды вы обретете уединение, к которому так давно стремились. Не спрашивайте меня когда, где и как. В горах или в тюрьме, в пустыне или в концентрационном лагере. Это не имеет значения. Поэтому не спрашивайте меня, я все равно не скажу. Вы не узнаете, пока не обретете его.

Томас Мертон. «Горы в семь этажей»

Я направился в больницу, и мне сняли гипс с пальцев. Посмотрел на них. Скрюченные и съежившиеся. Доктор дал мне маленький мяч и посоветовал:

– Сжимайте его почаще, постепенно функции пальцев восстановятся.

Медсестра не отводила от меня взгляда, и я спросил:

– В чем дело?

– Теперь вы сможете побриться.

Я пощупал бороду.

– Вам не нравится моя борода?

– Она вас старит.

– Я чувствую себя старым.

– Да ладно вам!..

Я подумал, что мне будет не хватать ирландских сестричек. Мы договорились с Кэти Б. встретиться в «Несторе». Она переспросила:

– Где?

Я рассказал, как туда попасть. Жара все еще держалась, солнце било в глаза.

Часовой в пивной не обратил на меня внимания, и я решил, что славе моей пришел конец. Я сел на свой жесткий стул, и Джефф тут же принес кофе. Я выложил мою уличную покупку на стол.

– Ух ты! – изумился он.

Это был миниатюрный «харлей», точная копия, до мельчайших деталей. Я сказал:

– Это я так прощаюсь.

– Уезжаешь?

– Ага.

Он не спросил,

куда

когда

или даже

почему.

Джефф кивнул.

В пивную впорхнула Кэти и спросила:

– Это что, кухня?

– С возвращением, миссис?…

– Миссис Неудачница.

– Что?

– Эверетт слинял. В Листоуэле нашел американку и сбег.

– Господи, мне очень жаль.

– А мне нет. Еще тот придурок. Подошел Джефф.

– Что прикажете?

– Белого вина с содовой.

Мне очень захотелось присоединиться к ней. Она посмотрела вслед Джеффу и заметила:

– Симпатичная задница.

– Он мотоциклами увлекается.

– Мой тип.

Он принес вино и лучезарно улыбнулся ей. Я подумал, что Джефф все еще во всеоружии. Кэти сказала:

– В вас, старичках, есть класс.

Я засмеялся, будто мне и в самом деле было смешно, и сказал:

– Я в Лондон уезжаю.

– Не теряй зря время.

– В смысле?

– Я только из Лондона, забыл? Сэкономь на поездке.

– Это уже решено. Я и билет купил.

– Говори-говори. – Она отпила глоток. – Блеск!

– Серьезно, Кэти, я отбываю.

– Этот бармен, он женат?

– Нет… Он когда-то работал в оркестре.

– Я влюбилась.

– Кэти… послушай, можешь ты на минутку сосредоточиться? Тебе нужны деньги?

– Не-а, я сейчас много выступаю.

Я встал.

– Хочешь, погуляем, покормим лебедей?

– Я тут побуду, попробую запустить коготки в этого парня.

Я ожидал, что она обнимет меня или по крайней мере пошлет воздушный поцелуй, но не дождался.

– Ладно, когда-нибудь увидимся.

– Ну да, думаю, скоро.

Я сжал мячик в левой руке. Если это и помогло чему-то, я этого не заметил.