Текст книги "Зима мира"

Это само по себе было крайне важной информацией.

Но и это еще не все.

Вернер прислал имена.

Володе пришлось сделать над собой усилие, чтобы не завопить от радости. Только раз в жизни разведчика могла случиться такая удача, подумал он. Это его более чем примирило с потерей Маркуса. Вернер – просто золото. Володя боялся себе представить, на какой риск ему пришлось идти, чтобы раздобыть этот список имен и вынести его из штаба Воздушного министерства в Берлине.

У него возникло искушение немедленно броситься вверх по лестнице в кабинет Лемитова, но он сдержался.

Пишущая машинка была одна на четверых – старая, тяжелая. Володя взял ее со стола Камня и поставил на свой. Двумя указательными пальцами он напечатал перевод сообщения от Вернера на русский язык. Пока он этим занимался, дневной свет померк и вокруг здания зажглись мощные караульные фонари.

Оставив в ящике стола второй экземпляр, с первым он пошел наверх. Лемитов был у себя. Это был человек приятной наружности лет сорока, с темными волосами, которые смазывал бриллиантином. У него был острый ум, и он видел на шаг дальше Володи, который пытался перенять его прозорливость. Он не разделял старорежимных взглядов, что армия должна строиться на крике и угрозах, но был безжалостен к некомпетентным людям. Володя уважал его и боялся.

– Эти сведения могут оказаться крайне ценными, – сказал Лемитов, прочитав перевод.

– Могут оказаться? – Володя не видел причин сомневаться.

– Если это не дезинформация, – пояснил Лемитов.

Володе не хотелось в это верить, но он с болью разочарования понял, что нельзя отвергать возможность того, что Вернера могли поймать и перевербовать.

– Какого рода дезинформацией это может быть? – упавшим голосом спросил он. – Неверные имена, чтобы направить нас по ложному следу?

– Может быть. А может, имена искренних добровольцев, коммунистов и социалистов, которые спаслись из нацистской Германии и отправились в Испанию бороться за свободу. Дело может кончиться тем, что мы будем хватать настоящих антифашистов.

– Черт.

– Не надо так расстраиваться, – улыбнулся Лемитов. – Информация все же очень ценная. У нас есть и собственные шпионы в Испании – молодые русские солдаты и офицеры, как бы «добровольно» пожелавшие войти в интербригады. Они смогут узнать. – Он взял красный карандаш и стал писать на листке бумаги мелким, аккуратным почерком. – Хорошая работа, – сказал он.

Володя принял это за разрешение идти и направился к двери.

– Ты встречался сегодня с Маркусом? – спросил Лемитов.

Володя вернулся.

– С Маркусом возникли сложности.

– Я так и догадался по твоему лицу.

Володя все рассказал.

– Так что я потерял хороший источник, – закончил он. – Но я не знаю, как в этой ситуации я мог поступить иначе. Может, мне следовало предупредить их, чтобы его не трогали?

– Черта лысого, предупреждать их! – сказал Лемитов. – Им совершенно нельзя доверять. Никогда им ничего не говори. Но не волнуйся, Маркуса ты не потерял. Его легко будет вернуть.

– Как? – недоуменно спросил Володя. – Он же теперь нас всех ненавидит.

– Арестуй Ирину снова.

– Что? – с ужасом переспросил Володя. Неужели она мало страдала? – Но он будет нас ненавидеть еще сильнее!

– А ты ему скажешь, что, если он не будет сотрудничать, мы ее снова станем допрашивать.

Володя изо всех сил попытался скрыть отвращение. Нельзя было показаться брезгливым. А план Лемитова удастся, это он понимал.

– Есть, – выдавил он.

– Только на этот раз, – продолжал Лемитов, – скажи ему, мы сунем ей окурок в другое место.

Володя почувствовал, что его сейчас стошнит. Он с трудом прочистил горло и сказал:

– Хорошая мысль. Я сейчас за ней съезжу.

– Не будет поздно и завтра, – сказал Лемитов. – Часа в четыре утра. Для большего потрясения.

– Есть.

Володя вышел и закрыл за собой дверь.

Он немного постоял в коридоре, чувствуя головокружение. Потом проходивший мимо служащий странно на него взглянул, и он заставил себя уйти.

Ему придется сделать это. Конечно, мучить Ирину он не станет, достаточно будет одной угрозы. Но она, конечно же, будет ждать, что ее снова начнут пытать, и сойдет с ума от страха. Володя подумал, что он на ее месте сошел бы с ума. Он и представить себе не мог, вступая в Красную Армию, что придется делать такое. Конечно, пошел в армию – значит, придется убивать людей, но чтобы девчонок мучить?

Здание пустело, в кабинетах выключали свет, в коридор выходили люди в шляпах. Пора было идти домой. Вернувшись в свой кабинет, Володя позвонил и заказал наряд милиции на три тридцать, арестовывать Ирину. Потом он надел пальто и шляпу и пошел на трамвайную остановку.

Володя жил с родителями, Григорием и Катериной, и девятнадцатилетней сестрой Аней, которая еще училась в университете. Сидя в трамвае, он размышлял, можно ли поговорить об этом деле с отцом. Он представлял себе, как скажет: «Неужели и в обществе строителей коммунизма мы тоже должны мучить людей?» Но он знал, какой получит ответ. Это временная необходимость, чтобы защитить революцию от шпионов и вредителей на службе у капиталистических империалистов. Может быть, он мог спросить: «Сколько же пройдет времени, прежде чем мы сможем отказаться от этих ужасных методов?» Конечно, отец не знает, и никто не знает.

Вернувшись из Берлина, семья Пешковых переехала в Дом правительства, который называли еще «Дом на набережной», жилой дом через реку от Кремля. Там жила советская элита. Это было огромное здание в стиле конструктивизма, в нем было более пятисот квартир.

Володя кивнул милиционеру у дверей, вошел в просторный подъезд – такой большой, что иногда в нем устраивали танцы под джазовый ансамбль, – и поднялся вверх на лифте. Квартира была по советским меркам роскошная, с горячей водой круглые сутки и с телефоном, но все же тут было не так уютно, как в их квартире в Берлине.

Мать возилась на кухне. Катерина была равнодушна к готовке и хозяйство вела без огонька, но отец Володи ее обожал. Когда-то, в 1914 году, в Санкт-Петербурге он спас ее от нежелательного внимания распоясавшегося полицейского – и с тех самых пор не переставал ее любить. Она и в сорок три года, на взгляд Володи, была еще красива, а в дипломатических поездках научилась одеваться более стильно, чем большинство русских женщин, – хотя она очень старалась не выглядеть по-европейски, в Москве это было серьезным нарушением приличий.

– Что у тебя с губами? – спросила она, когда он, здороваясь, поцеловал ее.

– Пустяки. – Володя почувствовал запах курицы. – У нас что, праздничный обед?

– Аня приведет своего молодого человека.

– Да? Он ее однокурсник?

– Вроде бы нет… Вообще-то я не знаю, чем он занимается.

Володя обрадовался. Сестру он очень любил, но понимал, что она не красавица. Она была низенькая, толстенькая и носила некрасивую одежду блеклых цветов. У нее было мало друзей среди мальчиков, и если кому-то она нравилась настолько, что он был готов прийти к ней домой, – это была хорошая новость.

Он прошел в свою комнату и снял пиджак. Потом вымыл руки и умылся. Губы выглядели уже почти нормально: Маркус ударил не очень сильно. Вытирая руки, он услышал голоса и понял, что Аня с молодым человеком уже пришли.

Он для удобства надел вязаный свитер и пошел на кухню. Аня сидела за столом рядом со щуплым крысомордым, которого Володя сразу узнал.

– Не может быть! – воскликнул он. – Ты!

Это был Илья Дворкин из НКВД, тот самый, что арестовал Ирину. Он уже не маскировался под рабочего, а был одет в нормальный темный костюм, и обувь тоже была приличная. Он в изумлении воззрился на Володю.

– Ну конечно – Пешков! – сказал он. – Я и не сообразил.

Володя повернулся к сестре.

– Только не говори, что это и есть твой молодой человек!

– А что такое? – жалобно сказала Аня.

– Мы с ним сегодня уже встречались, – сказал Володя. – Он провалил важную операцию разведки, потому что сунул нос куда не следовало.

– Я выполнял свою работу! – сказал Дворкин. И вытер нос рукавом.

– Ничего себе работа!

Ситуацию исправила Катерина.

– Дома – ни слова о работе! – заявила она. – Володя, пожалуйста, налей водки нашему гостю.

– А это обязательно? – сказал Володя.

Мамины глаза сердито блеснули.

– Обязательно.

– Ну ладно.

Он неохотно достал с полки бутылку. Аня вынула из буфета рюмки, и Володя разлил.

Катерина взяла рюмку и сказала:

– А теперь давайте начнем сначала. Илья, это мой сын Владимир, мы зовем его Володя. А это Анин друг Илья, он пришел к нам в гости. Пожмите друг другу руки.

Выбора у Володи не было, пришлось пожать руку.

Катерина поставила на стол закуски: копченую рыбу, маринованные огурцы, нарезанную колбасу.

– Летом мы еще едим салат, который я выращиваю на даче, но в это время года уже, конечно, ничего нет, – сказала она извиняющимся тоном. Володя понял, что она хочет произвести на Илью хорошее впечатление. Неужели его мать действительно хочет, чтобы Аня вышла замуж за этого негодяя? Должно быть, так и есть.

Вошел Григорий в военной форме. Он так и сиял и, унюхав курицу, потирал руки. Ему было сорок семь, и был он румян и тучен; трудно было представить себе, что в семнадцатом году он штурмовал Зимний дворец. Должно быть, тогда он был более худым.

Он нежно поцеловал жену. Володя подумал, что мать принимает неприкрытую страстность отца, на самом деле не отвечая взаимностью. Она улыбалась, когда он шлепал ее по заду, прижималась к нему, когда он ее обнимал, и целовала его всякий раз, когда ему этого хотелось, но никогда – по собственному желанию. Она хорошо к нему относилась, уважала его и, видимо, была с ним счастлива в браке – но было ясно, что никогда она не сгорала от страсти. Володя подумал, что лично он хотел бы от брака большего.

Для него это был вопрос гипотетический: Володя с десяток раз заводил ненадолго отношения с девушками, но той, на ком захотел бы жениться, еще не встретил.

Володя налил отцу, и тот с удовольствием опрокинул рюмку, заел рыбкой.

– Ну так что, Илья, чем ты занимаешься?

– Я работаю в НКВД, – сказал Илья с гордостью.

– Да? Как хорошо иметь отношение к такой организации!

Володя подозревал, что на самом деле Григорий так не считает, он просто старался вести себя радушно. А самому Володе казалось, что привечать этого Илью семье как раз не стоит, а стоит надеяться, что он отступится. Он сказал:

– Отец, а когда весь мир вслед за Советским Союзом примет коммунистическую систему, то тайной полиции больше не будет, и НКВД можно будет упразднить.

Григорий решил не обсуждать эту тему всерьез.

– Тогда полиции вообще не будет! – весело воскликнул он. – Не будет преступников, судов, тюрем. Не будет контрразведки, потому что не будет шпионов. И армии тоже, потому что у нас не останется врагов! Чем же мы тогда будем зарабатывать на жизнь? – И он от души расхохотался. – Однако это будет, наверное, еще не так-то скоро.

Илья посмотрел с подозрением, словно почувствовал в сказанном какой-то подвох, но не мог определить, в чем именно он заключается.

Катерина поставила на стол тарелку с черным хлебом и пять мисок горячего борща, и все принялись за еду.

– Когда я мальчишкой жил в деревне, – сказал Григорий, – моя мать всю зиму собирала овощные очистки, яблочные сердцевинки, снятые с капусты верхние листья, обрезки лука с корешками, ну и все такое, в большую старую бочку за домом, где все это лежало на морозе. А потом, весной, когда снег таял, она из всего этого делала борщ. Вот, чтоб вы знали, что такое борщ на самом деле. А вы, молодые, не понимаете, как вам хорошо живется.

В дверь постучали. Григорий нахмурился: он никого не ждал. Но Катерина сказала:

– Ах, я и забыла! Должно быть, это дочка Константина.

– Неужели Зоя Воротынцева? Дочка акушерки Магды?

– Я помню Зою, – сказал Володя. – Такая худенькая девочка со светлыми косичками, завязанными в колечки.

– Ну, теперь-то она не девочка, – сказала Катерина. – Ей двадцать четыре года, и она занимается наукой. – Она встала и направилась к двери.

– Мы ее не видели с тех пор, как умерла ее мать, – нахмурился Григорий. – Почему она вдруг о нас вспомнила?

– Она хочет с тобой поговорить, – ответила Катерина.

– Со мной? О чем?

– О физике. – И Катерина вышла.

– В семнадцатом году, – с гордостью сказал Григорий, – мы с ее отцом Константином были депутатами Петроградского Совета. Это мы написали знаменитый приказ номер один! – Его лицо омрачилось. – Так жаль, что он умер сразу после Гражданской войны.

– Значит, он был совсем молодым, – сказал Володя. – Отчего же он умер?

Григорий взглянул на Илью и быстро отвел взгляд.

– От воспаления легких, – сказал он, и Володя понял, что он лжет.

Вернулась Катерина, и следом за ней в комнату вошла женщина, от одного взгляда на которую у Володи перехватило дыхание.

Это была классическая русская красавица, высокая и тонкая, со светлыми волосами, голубыми глазами – такими светлыми, что они казались почти бесцветными, – и безупречно белой кожей. На ней было простое зеленое платье, и его безыскусность лишь привлекала внимание к ее стройной фигуре.

Ее представили, потом усадили за стол и налили борща.

– Так значит, Зоя, ты занимаешься наукой? – спросил Григорий.

– Я получила диплом, сейчас работаю над диссертацией и преподаю студентам, – сказала она.

– А Володя работает в разведупре РККА, – гордо сказал Григорий.

– Как интересно, – сказала она тоном, выражающим обратное.

Володя понял, что Григорий смотрит на Зою как на потенциальную невестку. Он понадеялся, что отец не будет намекать слишком рьяно. Сам он уже решил, что еще до конца вечера пригласит ее на свидание. Но с этим он мог справиться и самостоятельно. Помощь отца ему была ни к чему: неуклюжие родительские похвалы могли оттолкнуть ее.

– Как борщ? – спросила Зою Катерина.

– Очень вкусно, спасибо.

У Володи складывалось впечатление, что за ослепительной внешностью скрывается простодушная натура. Это было удивительное сочетание: прекрасная женщина, не старающаяся очаровать.

Аня убрала со стола тарелки, а Катерина принесла второе – кастрюлю с курицей и картошкой. Зоя налегала на еду, уплетая за обе щеки, прожевывала, глотала и тут же отправляла в рот новую порцию. Как большинство русских, она нечасто видела такие хорошие продукты.

Володя спросил:

– Зоя, а в какой области науки вы работаете?

С видимым сожалением она оторвалась от еды, чтобы ответить.

– Я физик. Мы пытаемся разобраться в атоме: из каких компонентов он состоит, что их удерживает вместе.

– Это интересно?

– Это невероятно увлекательно! – Она отложила вилку. – Мы же отвечаем на вопрос, из чего на самом деле состоит Вселенная. Это интереснее всего на свете! – У нее загорелись глаза. По-видимому, единственной темой, которая могла оторвать ее от обеда, была физика.

Тут впервые заговорил Илья.

– Ну а как вся эта теоретическая ерунда помогает делу революции?

В Зоиных глазах вспыхнул гнев, и такой она нравилась Володе еще больше.

– Некоторые товарищи совершают ошибку, недооценивая чистую науку, отдавая предпочтение практическим исследованиям, – сказала она. – Но развитие техники – например, усовершенствования в самолетостроении – всецело основано на продвижении вперед в области теории.

Володя скрыл усмешку. Илья был уничтожен одним небрежным ударом.

Но Зоя еще не закончила.

– Вот об этом, Григорий Сергеевич, я и хотела с вами поговорить, – сказала она. – Мы, физики, читаем научные журналы, которые издают на Западе, – они объявляют о своих открытиях всему миру, что очень глупо с их стороны. И в последнее время мы поняли, что в области атомной физики они продвигаются огромными шагами. Существует серьезная опасность, что советская наука окажется далеко в хвосте. Интересно, известно ли это товарищу Сталину?

В комнате стало тихо. Малейший намек на критику Сталина был опасен.

– Ему известно очень многое, – сказал Григорий.

– Конечно, – машинально отозвалась Зоя. – Но может быть, бывают обстоятельства, когда таким верным друзьям, как вы, следует привлекать его внимание к некоторым важным вопросам…

– Да, это правда.

Илья сказал:

– Несомненно, товарищ Сталин считает, что наука должна согласовываться с марксистско-ленинской идеологией.

Володя заметил, как Зоины глаза вызывающе блеснули, но она опустила взгляд и смиренно сказала:

– Бесспорно, он прав. И мы, ученые, конечно же, должны удвоить усилия.

Это была чушь собачья, и все в комнате это понимали, но сказать так никто не мог. Следовало соблюдать приличия.

– Конечно, – сказал Григорий. – Тем не менее в следующий раз, когда у меня будет возможность поговорить с товарищем генеральным секретарем партии, я упомяну об этом вопросе. Он может пожелать глубже в него вникнуть.

– Очень надеюсь, – сказала Зоя. – Мы должны обогнать Запад.

– Ну а чем ты занимаешься кроме работы? – непринужденно спросил Григорий. – Есть у тебя молодой человек или, может быть, жених?

– Папа! – ахнула Аня. – Это не наше дело!

Но Зоя, похоже, не возражала против таких вопросов.

– Жениха нет, – кротко ответила она. – И молодого человека тоже.

– Ну что ж ты так, совсем как наш Володя! Он тоже одиночка. Двадцать три года, хорошее образование, высокий, красивый – а невесты нет!

Намек была такой тяжеловесный, что Володю передернуло.

– Трудно поверить, – сказала Зоя, и, когда она взглянула на Володю, он увидел в ее глазах веселый огонек.

– Ну хватит, – сказала Катерина, кладя мужу руку на локоть. – Перестань смущать бедную девочку.

Раздался звонок в дверь.

– Опять? – сказал Григорий.

– На этот раз понятия не имею, кто бы это мог быть, – сказала, выходя из кухни, Катерина.

Вернулась она с Володиным начальником, майором Лемитовым.

Володя испуганно вскочил на ноги.

– Добрый вечер, товарищ майор, – сказал он. – Это мой отец, Григорий Пешков. Папа, позволь тебе представить майора Лемитова.

Лемитов браво отдал честь.

– Вольно, Лемитов, – сказал Григорий. – Садитесь, поешьте с нами. Неужели мой сын в чем-то провинился?

Именно эта мысль мучила Володю до дрожи в руках.

– Никак нет, товарищ Пешков, как раз наоборот. Но… я бы хотел поговорить с вами и с ним без свидетелей.

У Володи немного отлегло от сердца. Может быть, все-таки никакой беды не случится.

– Ну что ж, мы почти закончили с обедом, – сказал Григорий, вставая. – Пойдемте в мой кабинет.

Лемитов взглянул на Илью.

– А вы не из НКВД? – спросил он.

– Да, и горжусь этим. Моя фамилия Дворкин.

– А! Это вы сегодня пытались арестовать Володю.

– Мне казалось, что он ведет себя как шпион. Но я же оказался прав, разве нет?

– Вам надо научиться арестовывать вражеских шпионов, а не наших, – сказал Лемитов и вышел из комнаты.

Володя усмехнулся. Вот уже второй раз за сегодня Дворкину досталось.

Володя, Григорий и Лемитов прошли через прихожую. Кабинет был маленький, со скудной обстановкой. Григорий сел в единственное кресло. Лемитов присел за небольшой столик. Володя закрыл дверь и остался стоять. Лемитов спросил Володю:

– А знает ли товарищ Пешков, ваш отец, о сегодняшнем сообщении из Берлина?

– Нет, товарищ майор.

– Будет лучше, если вы ему расскажете.

Володя рассказал про шпионов в Испании. Отец пришел в восторг.

– Отличная работа! – сказал он. – Конечно, это может быть и дезинформация, но я в этом сомневаюсь: нацисты не настолько изобретательны. В отличие от нас. А мы можем арестовать шпионов и с помощью их радиосвязи слать мятежникам ложную информацию.

Об этом Володя не подумал. Отец может сколько угодно дурачиться, говоря с Зоей, но в том, что касается разведки, у него по-прежнему острый ум.

– Вот именно, – сказал Лемитов.

– Твой школьный товарищ Вернер – смелый человек, – сказал Григорий Володе и повернулся к Лемитову. – Какие дальнейшие действия вы планируете?

– Нам придется послать в Испанию хороших разведчиков, чтобы они выяснили насчет этих немцев. Это должно быть не очень трудно. Если они на самом деле шпионы, у них будут вещественные доказательства: списки кодов, рация и все такое… – Он замялся. – Я пришел с предложением… Мы хотим послать вашего сына.

Володя изумленно промолчал. Этого он не ожидал.

Лицо Григория помрачнело.

– О… – сказал он задумчиво. – Должен признаться, меня это очень огорчает. Нам будет его так не хватать… Но, конечно, прежде всего надо думать о защите революции, – заключил он с обреченным видом, словно понял, что на самом деле выбора у него нет.

– Разведчику нужен опыт работы в боевой обстановке, – сказал Лемитов. – Мы с вами – стреляные воробьи, а вот молодое поколение никогда не было на поле боя.

– Верно, верно. Когда же ему ехать?

– Через три дня.

Володя видел, что отец отчаянно пытается найти предлог удержать его дома – и ему это не удается. Сам же Володя был в восторге. Испания! Сразу на ум пришло красное вино, черноволосые девушки с сильными смуглыми ногами и жаркое солнце вместо московского снега. Конечно, будет опасно, но он пошел в армию не в поисках безопасности.

– Ну что, Володя, как сам думаешь? – сказал Григорий.

Володя понимал: отец хочет, чтобы у него нашлись возражения. Но для него единственный недостаток этого плана заключался в том, что у него не будет времени познакомиться с восхитительной Зоей.

– Это прекрасная возможность, – сказал он. – Для меня большая честь, что вы остановили выбор на мне.

– Отлично, – сказал отец.

– Только есть одна небольшая проблема, – сказал Лемитов. – Было решено, что мы проводим разведку, но не арестовываем. Это остается исключительным правом НКВД… – Он невесело улыбнулся. – Боюсь, что тебе придется работать с твоим приятелем Дворкиным.

II

Удивительно, думал Ллойд, как быстро можно привязаться к новому месту. Он пробыл в Испании всего десять месяцев, но уже любил эту страну почти так же сильно, как свой родной Уэльс. Ему нравилось замечать редкие цветы, распускающиеся на выжженной солнцем земле; он с удовольствием спал после полудня; ему пришлось по вкусу, что, даже когда нечего было есть, пили всегда вино. Он пробовал деликатесы, о которых раньше представления не имел: оливки, паприку, колбасу чоризо и обжигающий напиток под названием «орухо».

Он стоял на холме, осматривая окрестности, залитые знойным маревом, держа в руке карту. Вдоль реки шла полоска лугов, на отдаленных склонах гор – несколько деревьев, а остальное пространство занимала голая, ровная пустошь – лишь пыль и камень.

– При наступлении тут особо не укроешься, – сказал он тревожно.

– Сражение будет чертовски тяжелое, – ответил стоящий рядом Ленни Гриффитс.

Ллойд посмотрел на карту. Сарагоса раскинулась по берегам Эбро в сотне миль от места ее впадения в Средиземное море. Город контролировал коммуникации в регионе Арагон. Здесь было главное пересечение дорог, железнодорожный узел, здесь встречались три реки. Здесь армию республиканцев отделяла от армии мятежников полоса пустынной ничьей земли.

Некоторые называли правительственные войска республиканскими, а мятежников – националистами, что было не вполне корректно. Многие и с той, и с другой стороны были республиканцами в том смысле, что не хотели быть под властью короля. И все они были националистами, поскольку все любили свою страну и были готовы за нее умереть. Для себя Ллойд называл их «правительственные войска» и «мятежники».

Сейчас Сарагоса находилась в руках мятежников Франко, и Ллойд смотрел на город с выигрышной позиции в пятидесяти милях к югу.

– Однако если мы сможем взять город, то враг окажется отрезанным на севере на еще одну зиму, – сказал он.

– «Если», – сказал Ленни.

Неутешительный прогноз, мрачно подумал Ллойд. Лучшее, чего они могли желать, – чтобы удалось остановить наступление мятежников. Но ни на какую победу в этом году правительственным войскам рассчитывать не приходилось.

И все равно в глубине души Ллойд с нетерпением ждал сражения. Ведь он в Испании уже десять месяцев, а это будут первые для него военные действия. До сих пор он был инструктором в базовом лагере. Как только испанцы узнали, что он в Англии ходил на занятия факультета подготовки офицеров, они ускорили его оформление на службу, дали звание лейтенанта и отдали под его начало новоприбывших. Ему приходилось муштровать их, пока выполнение приказов не станет рефлекторным, маршировать с ними, пока их ноги не перестанут кровоточить и волдыри не превратятся в твердые мозоли, и учить их разбирать и чистить те немногие винтовки, что у них были.

Но вот – поток добровольцев превратился в ручеек, и инструкторов перевели в действующие войска.

Ллойд был в берете, вельветовых штанах и легкой куртке на молнии с грубо пришитым вручную нарукавным знаком. Он был вооружен короткой испанской винтовкой системы «маузер», стреляющей семимиллиметровыми патронами, скорее всего украденной когда-то с какого-нибудь склада Гражданской гвардии.

На время пути Ллойда, Ленни и Дейва разошлись, но теперь, перед предстоящим сражением, все трое снова были вместе в Британском батальоне 15-й интернациональной бригады. Ленни отрастил черную бороду и выглядел не на свои семнадцать, а старше лет на десять. Его произвели в сержанты, но формы не было, и он ходил в синих парусиновых штанах и полосатой бандане. Он больше напоминал пирата, чем солдата.

Ленни сказал:

– Как бы там ни было, а это наступление вовсе не для того, чтобы взять мятежников в кольцо. Это – политика. В этом регионе верховодят анархисты.

Ллойд познакомился с анархизмом во время своего краткого пребывания в Барселоне. Это была активно фундаменталистская форма коммунизма. Офицерам и простым людям платили одинаково. Рестораны шикарных отелей превратили в столовые для рабочих. Официанты возвращали чаевые, любезно объясняя, что традиция чаевых устарела. Повсюду висели плакаты, осуждающие проституцию как эксплуатацию товарищей женщин. Повсюду царила чудесная атмосфера свободы и товарищества. Русские были вне себя от ярости.

– А сейчас, – продолжал Ленни, – правительство перебросило из Мадрида войска коммунистов и объединило нас всех в новую, Восточную армию – целиком и полностью под руководством коммунистов, разумеется.

Подобные разговоры приводили Ллойда в отчаяние. Путь к победе был один: если все левые фракции будут действовать заодно, как они действовали заодно – во всяком случае, в конце – в битве на Кейбл-стрит. Но на улицах Барселоны анархисты и коммунисты выступали друг против друга.

– Премьер-министр Негрин – не коммунист, – сказал он.

– А разницы никакой.

– Он понимает, что без поддержки Советского Союза нам конец.

– Но это что означает, что мы должны бросить демократию и дать управлять нами коммунистам?

Ллойд кивнул. Все разговоры о правительстве кончались одинаково: мы что, должны делать, что скажут Советы, только потому, что они единственные согласны продавать нам оружие?

Они спустились с холма.

– А не выпить ли нам по чашечке чаю? – сказал Ленни.

– Да, с удовольствием. Мне, пожалуйста, два кусочка сахару.

Это была их привычная шутка. Никто из них уже много месяцев не пил чаю.

Они подошли к своему лагерю у реки. Взвод Ленни размещался в нескольких грубых каменных зданиях у реки – раньше, наверное, здесь держали коров, пока крестьяне не бежали от войны. В нескольких шагах вверх по реке стоял лодочный сарай, который заняли немцы из 11-й интернациональной бригады.

Ллойда с Ленни встречал двоюродный брат Ллойда Дейв Уильямс. Как и Ленни, Дейв за год повзрослел на десять лет. Он выглядел тощим, но крепким, его кожа была пыльной и загорелой, вокруг глаз появились морщинки – оттого что приходилось постоянно щуриться на солнце. Он был в куртке и брюках цвета хаки, на поясе висели кожаные подсумки, а сапоги закрывали лодыжки, – все это и представляло собой форму, хотя мало у кого из солдат наблюдался полный комплект. Его шея была обмотана красным хлопковым шарфом. У него была русская винтовка Мосина – Нагана со старомодным откидным игольчатым штыком, делающим оружие менее неуклюжим. На поясе у него был немецкий девятимиллимитровый «люгер» – должно быть, взял у убитого офицера мятежников. Было видно, что и с винтовкой, и с пистолетом он обращался крайне бережно.

– У нас гость! – восхищенно крикнул он.

– Кто такой?

– Такая! – сказал Дейв, указывая.

В тени уродливого черного тополя около дюжины английских и немецких солдат разговаривали с потрясающе красивой женщиной.

– О, бог мой, – сказал по-валлийски Ленни. – Это просто бальзам на мои раны!

Ей было, на взгляд Ллойда, лет двадцать пять, и она была маленького роста, с большими глазами и густыми черными волосами, заколотыми и увенчанными армейской пилоткой. Мешковатая форма, казалось, прилегала к ее телу, словно вечернее платье.

Доброволец по имени Хайнц, зная, что Ллойд понимает по-немецки, сказал ему на своем языке:

– Это Тереза. Она приехала учить нас читать.

Ллойд понимающе кивнул. В интернациональные бригады входили добровольцы из разных стран вперемешку с испанскими солдатами, а среди испанцев было мало грамотных. Все свое детство они распевали катехизис в деревенских школах, которыми руководила католическая церковь. Многие священники не учили детей читать, чтобы потом они не взялись за социалистические книжки. В результате при монархии только половина населения умела читать и писать. Республиканское правительство, избранное в 1931 году, улучшило ситуацию с образованием, но миллионы испанцев все еще оставались неграмотными, и занятия для солдат продолжали проводить даже на передовой.

– Я неграмотный, – заявил Дейв, что было неправдой.

– Я тоже, – сказал Джо Эли, преподававший в Университете Колумбии в Нью-Йорке.

– Как вы думаете, сколько раз я уже слышала эту шутку? – сказала Тереза по-испански, но, видимо, не сильно рассердилась. Голос у нее был низкий, спокойный и очень красивый.

Ленни подошел ближе.

– Сержант Гриффитс, – сказал он, – для вас готов сделать все, что угодно.

Она одарила его ослепительной улыбкой.

– Я высоко ценю ваше предложение, – сказала она.

– Сеньора, я очень рад вашему приезду, – официально обратился к ней Ллойд, стараясь говорить по-испански как можно лучше. В эти десять месяцев он много времени провел за изучением испанского языка. – Я лейтенант Уильямс. Я могу точно сказать вам, кому из солдат требуются занятия… а кому – нет.

– Вот только лейтенанту Уильямсу нужно отбыть в Бухаралос для получения распоряжений, – сказал Ленни, словно отпуская его. Бухаралос был небольшой городок, где размещался штаб правительственных войск. – А мы с вами, может быть, обойдем позиции, чтобы найти подходящее место для занятий, – он говорил так, словно приглашал на прогулку при луне.

Ллойд улыбнулся и кивнул. Он ничуть не возражал против ухаживаний Ленни за Терезой. У него самого не было настроения флиртовать, а Ленни, казалось, уже влюбился. По мнению Ллойда, шансы Ленни были близки к нулю. Тереза была образованная двадцатипятилетняя женщина, и вполне возможно, что она получает дюжину предложений руки и сердца в день, а Ленни – семнадцатилетний мальчишка-шахтер, который уже около месяца нормально не мылся. Но он ничего не сказал: Тереза была вполне в состоянии и сама о себе позаботиться.