Текст книги "Столпы Земли"

Разбойник перевел взгляд с нее на Ричарда, потом посмотрел на умирающего товарища, без дальнейших колебаний развернулся и бросился в лес.

Алина не верила своим глазам. Они напугали его. Невероятно!

Она перевела взгляд на толстяка. Он лежал на спине; кишки вывалились из раны. Его глаза широко раскрылись; лицо исказила гримаса боли и страха.

Защитив себя и своего брата от ужасных разбойников, Алина не испытывала ни облегчения, ни гордости: она чувствовала себя отвратительно – в отличие от Ричарда.

– Ты его зарезала, Алли! – воскликнул он голосом, в котором слышались одновременно и восторг и истерика. – Ты расправилась с ними!

Алина взглянула на брата. Должно же это хоть чему-то его научить!

– Убей его, – проговорила она.

Ричард вытаращился на сестру.

– Что?!

– Убей его, – повторила девушка, – ну, хотя бы из милосердия. Прикончи же его!

– А почему я?

– Потому что ты ведешь себя как мальчишка, – резко сказала она, – и со своим мечом только в войну можешь играть. Пора тебе становиться мужчиной. Ну, чего ты боишься? Он все равно умирает и не может сопротивляться. Да пусти же в дело свой меч! Потренируйся. Убей его!

Ричард растерянно держал меч обеими руками.

– А как?

Разбойник снова застонал.

– Не знаю как! – вспылила Алина. – Отруби ему голову или проткни сердце! Как хочешь! Только сделай что-нибудь!

Ричард поднял было меч, но тут же в нерешительности опустил.

– Клянусь всеми святыми, – твердо сказала Алина, – если ты не сделаешь этого, я уйду от тебя. Однажды ночью встану и уйду, а когда утром ты проснешься, меня уже не будет рядом, и ты останешься один. Ну же, добей его!

Ричард вновь поднял меч. Но тут умирающий попытался встать. Перевалившись на бок, он приподнялся на локте. Ричард издал вопль, похожий не то на крик страха, не то на боевой клич, и изо всех сил опустил меч на шею разбойника. Оружие было тяжелым, лезвие острым, и удар разрубил толстую шею больше чем наполовину. Фонтаном брызнула кровь, и голова нелепо склонилась набок. Изуродованное тело распростерлось на холодной земле.

Брат и сестра в оцепенении уставились на него. В зимнем воздухе от горячей крови поднимался пар. Оба были в ужасе от содеянного. Алина почувствовала, что не в силах больше здесь оставаться. Она бросилась прочь. Ричард – за ней.

Когда уже не осталось сил бежать, она наконец остановилась и только тут поняла, что рыдает. Не стесняясь своих слез, она медленно побрела вдоль дороги. Впрочем, Ричарда ее слезы мало трогали.

Постепенно Алина успокоилась. Деревянные башмаки натирали ноги, и, сняв их, она пошла босиком. До Винчестера было уже рукой подать.

– Ну и дураки же мы, – немного погодя подал голос Ричард.

– Почему?

– Да тот мужик… Мы так и оставили его там… Надо было снять с него сапоги.

Алина остановилась и, пораженная, уставилась на брата.

Обернувшись, он посмотрел на нее ясными глазами и, издав смешок, спокойно сказал:

– А что в этом такого?

II

Когда Алина в сумерках входила в Западные ворота Винчестера, она чувствовала себя почти в безопасности. В лесу она постоянно боялась, что ее убьют и никто об этом даже не узнает, сейчас же возвращалась к цивилизации. Конечно, и в городе хватало воров и головорезов, но среди бела дня они не могли орудовать безнаказанно. Здесь действовали законы, и тех, кто их нарушал, либо изгоняли, либо подвергали пыткам, либо вешали.

Она вспомнила, как всего год назад они с отцом ехали верхом по Верхней улице; он на горячем гнедом жеребце, а она – на великолепной серой лошадке. Они скакали по широким улицам, и люди сторонились, уступая им дорогу. В Винчестере у них был собственный дом с десятком слуг. К приезду хозяев дом прибирали, устилали пол свежим сеном и разводили огонь в очагах. Живя в городе, Алина всегда носила красивые одежды: дорогое белье, шелка и мягкие шерстяные ткани, выкрашенные в яркие цвета, сапожки и пояса из телячьей кожи, разукрашенные каменьями броши и браслеты. В ее обязанности входило следить, чтобы любому, кто пожалует в гости к графу, был оказан радушный прием: мясо и вино для богачей, хлеб и пиво для бедных, и для всех – улыбка и теплое местечко у огня. Отец очень хотел, чтобы его считали гостеприимным хозяином, хотя у него не слишком хорошо получалось – люди находили его холодным, замкнутым и высокомерным. Алина же пыталась скрасить эти недостатки.

Тем не менее, отца уважали, и даже могущественнейшие особы обращались к нему за советом – и епископ, и приор, и шериф, и лорд-канцлер, и дворяне. Интересно, многие ли из них узнали бы меня теперь, босую и чумазую, подумала Алина. Однако эта мысль не лишала ее оптимизма. Самое главное – она больше не чувствовала себя жертвой. Она вернулась в мир, где царили закон и порядок, и это давало ей шанс вновь стать хозяйкой своей судьбы.

Они прошли мимо своего дома. Он был пуст и наглухо закрыт: видно, Хамлеи еще не вступили во владение. Алину так и подмывало войти. Это же мой дом, убеждала она себя, в глубине души сознавая, что это не так. Мысль переночевать там напомнила ей о том, как она жила в замке, спрятавшись от действительности. И она твердым шагом пошла дальше.

Город был хорош еще и тем, что в нем находился монастырь, и монахи никогда не отказывали нуждающимся в ночлеге. Это значило, что сегодня они с Ричардом будут спать под крышей, в тепле и безопасности.

Алина вошла на территорию монастыря. Двое монахов стояли у грубо сколоченного стола и выдавали хлеб и пиво сотне, а то и более, страждущих. Прежде Алине и в голову не приходило, что так много людей могут нуждаться в пище и приюте. Они с Ричардом встали в очередь. «Поразительно, – изумилась девушка, – как это люди, которые в обычной обстановке стали бы толкаться и отпихивать друг друга, лишь бы хапнуть бесплатной еды, терпеливо стоят в очереди».

Наконец они получили свой ужин и понесли его в гостевой дом. Это было деревянное строение, смахивавшее на огромный сарай. Мебели внутри не было; несколько тусклых свечей освещали помещение; народу там набилось столько, что воздух был спертый. Алина и Ричард уселись на земляном полу, покрытом не слишком свежим сеном, и принялись за еду. Алина раздумывала, не признаться ли монахам, кто она такая на самом деле. Может быть, приор вспомнит ее. В таком большом монастыре наверняка должен быть еще один гостевой дом, для благородных людей. Но она заставила себя отбросить эту мысль. Ей не хотелось быть с презрением отвергнутой, а кроме того, она чувствовала, что, поступив так, снова станет зависеть от чужих людей; и хотя у нее не было причин опасаться приора, она предпочла сохранить инкогнито.

Остальные постояльцы были главным образом паломники, да еще несколько ремесленников со своими инструментами и бродячие торговцы, которые ходят по деревням, продавая то, что крестьяне не могут сделать сами: булавки, ножи, котелки, специи. Некоторые были с женами и детьми. Малыши ужасно шумели, носились, дрались и валялись по полу. То и дело кто-нибудь из них налетал на взрослого, получал затрещину и, конечно, пускал слезу. Некоторые их них, привычные к кочевой жизни, мочились прямо на покрытый сеном пол. Наверное, такое было в порядке вещей для тех, кто держал в доме скотину, но в битком набитом помещении казалось недопустимым. Ведь им же придется спать на этом сене, с отвращением подумала девушка.

Ее преследовало ощущение, что всем этим людям известно, что совсем недавно она лишилась девственности. Конечно, глупо было так думать, но она не могла избавиться от этого чувства. Алина украдкой проверила, нет ли у нее кровотечения. Все в порядке. Но каждый раз, обернувшись, она ловила на себе чей-нибудь тяжелый, наглый взгляд. Увидев, что она оглянулась, люди отводили глаза, однако тут же кто-нибудь другой начинал пялиться на нее. Она твердила себе, что все это пустое, что они глазеют из любопытства. И все равно нечего пялиться: она ничем от них не отличается – такая же чумазая, оборванная и усталая. Но чувство неловкости не покидало ее, и, сама того не желая, она стала злиться. Сидевший неподалеку в окружении многочисленного семейства паломник то и дело пытался заглянуть ей в глаза. В конце концов она потеряла терпение и закричала:

– Ну чего смотришь? Нечего на меня пялиться!

Он смутился и, ничего не ответив, отвернулся.

– Ты чего завелась, Алли? – спокойно спросил Ричард.

Она велела брату заткнуться.

Вскоре после ужина пришли монахи и унесли свечи. Они предпочитали, чтобы постояльцы ложились пораньше, вместо того чтобы отправляться в пивные и публичные дома, и утром можно было побыстрее их выпроводить. Тем не менее после ухода монахов несколько мужчин, пробравшись к выходу, вышли на улицу, очевидно, направившись в злачные места. Остальные улеглись на полу и поплотнее завернулись в свои плащи.

Уже много лет Алине не доводилось так спать. В детстве она завидовала тем, кто ночевал в большом зале их дворца, прижавшись друг к другу возле остывающего очага. Там было дымно и пахло едой, лежали сторожившие хозяев собаки: и витал дух какого-то единения, в отличие от просторных покоев графской семьи. В те дни она порой вылезала из своей кроватки и на цыпочках пробиралась вниз, чтобы поспать рядом с любимыми слугами – прачкой Мэдж или старым Джоаном.

Вдыхая запахи своего детства, она провалилась в сон, в котором, словно живая, ей явилась мать. Алина плохо ее помнила, но сейчас, к своему удивлению, ясно, в мельчайших подробностях, увидела родное лицо: тонкие черты, нежную улыбку, тревогу в глазах. Ей приснилось, что мать подошла, стараясь держаться поближе к стене, и ее голос – неожиданно богатое контральто, – казалось, мать всегда готова запеть или рассмеяться, но не решается. Во сне Алине стало ясно то, чего она раньше не понимала: отец так запугал маму, так подавил в ней способность радоваться, что она увяла, как цветок в безводной пустыне. Все это как будто было давно известно Алине. Но она увидела во сне и себя, да еще беременную, чему мама, казалось, была рада. Они находились в спальне, и у Алины был такой большой живот, что ей приходилось сидеть, слегка раздвинув ноги и положив руки на живот, – как сидят все будущие матери. Затем с длинным кинжалом в руке в комнату ворвался Уильям Хамлей, и Алине стало ясно, что он собирается пырнуть ее в живот – точно так же, как она зарезала толстяка-разбойника в лесу. Она так громко закричала, что проснулась и села в темноте, но тут же поняла, что Уильяма нет и в помине, а кричала она во сне.

Алина испугалась: а вдруг она и в самом деле беременна? Эта мысль внушала ей такой ужас, что она уже не смогла больше заснуть. Родить ребенка от Уильяма Хамлея – что может быть ужаснее! А может, даже и не от него, а от его слуги! Она так и не узнает наверняка. Как сможет она любить такого ребенка? Он будет постоянно напоминать ей о той кошмарной ночи. И Алина решила, что если и вправду забеременела, будет держать это в тайне, а как только младенец родится, оставит его где-нибудь, как поступают крестьянки, у которых слишком много детей.

Приняв такое решение, она снова провалилась в сон. Едва забрезжил рассвет, монахи принесли завтрак. От шума Алина проснулась и увидела, что большинство постояльцев уже на ногах.

На завтрак была горячая овсянка с солью. Алина и Ричард ели с жадностью, жалея лишь о том, что к каше не дали хлеба. Тем временем девушка обдумывала, что скажет королю Стефану. Она была уверена: он просто забыл, что у графа Бартоломео осталось двое детей. И если напомнить ему об этом, тут же позаботится об их пропитании.

Однако, возможно, его придется уговаривать, и к этому надо быть готовой. Алина решила, что не станет настаивать на невиновности отца, ибо это означало бы, что суд короля был неправедным. Не станет она возражать и против графского титула, пожалованного Перси Хамлею. Важные персоны не любят, когда обсуждаются принятые ими решения. «Плохо ли, хорошо ли, а дело сделано», – говаривал ее отец. Нет, она просто объяснит, что они с братом ни в чем не виноваты, и попросит короля выделить какое-нибудь рыцарское поместье, чтобы они имели возможность скромно существовать и Ричард готовился стать через несколько лет одним из королевских воинов. Небольшое имение позволит ей позаботиться об отце, когда король соизволит освободить его из тюрьмы, – ведь он больше не представляет опасности, ибо у него нет ни титула, ни сторонников, ни денег. Она также напомнит Стефану, что отец верой и правдой служил его дядюшке, старому королю Генриху. Ей не следует быть настырной, а надо излагать свои мысли смиренно, ясно и просто.

После завтрака Алина спросила у монаха, где можно умыться. Физиономия у него вытянулась; очевидно, к подобным просьбам здесь не привыкли. Но чистота была в чести у монахов, и он проводил ее к открытому водоводу, по которому в монастырь текла чистая холодная вода, предупредив, однако, чтобы она не мылась, как он выразился, «неприлично», ибо ее мог случайно увидеть кто-нибудь из братьев. Алина не могла не признать, что монахи делают много хорошего, но это напутствие вызвало у нее раздражение.

Смыв со своих лиц дорожную пыль, Алина и Ричард покинули монастырь и направились по Верхней улице к королевскому замку. Алина хотела прийти туда пораньше в надежде расположить к себе того, кто занимался просителями, дабы быть уверенной, что о ней не забудут, когда начнут съезжаться многочисленные важные особы. Но в стенах замка царила даже более спокойная атмосфера, чем она ожидала. Просителей было так мало, что она усомнилась, здесь ли король и, если нет, то когда прибудет. Она знала, что время Великого поста Стефан, как правило, проводит в Винчестере, но, живя в замке без священника, только с Ричардом и Мэттью, она потеряла счет дням и теперь понятия не имела, далеко ли до Пасхи.

У подножия ведущей во дворец лестницы стоял дородный седобородый стражник. Алина намеревалась пройти мимо него, как делала, когда приезжала сюда с отцом, но стражник опустил копье и преградил ей путь.

– В чем дело? – возмутилась она, метнув на него властный взор.

– Куда это ты собралась, милая? – пробасил бородач.

Алина с прискорбием поняла, что этот человек из тех, кто наслаждается властью.

– Мы пришли к королю с прошением, – холодно сказала она. – Дай нам пройти.

– Это ты-то? – презрительно усмехнулся стражник. – В деревянных башмаках, которые моя жена постыдилась бы даже надеть! Ступай вон!

– Прочь с дороги! – закричала на него Алина. – Каждый имеет право обратиться с прошением к своему королю.

– Но у бедняков, как правило, хватает ума не использовать это право…

– Мы не бедняки! – вспыхнула девушка. – Я дочь графа Ширинга, а мой брат – его сын, так что пропусти нас, а не то гнить тебе в темнице.

Стражник, казалось, несколько поостыл и чопорно заявил:

– Невозможно обратиться к королю, ибо его здесь нет. Он в Вестминстере, что вам должно быть известно, коли вы действительно те, за кого себя выдаете.

Алина стояла как громом пораженная.

– Но зачем он уехал в Вестминстер? Он должен быть здесь на Пасху!

Стражник начал понимать, что перед ним действительно не простая уличная девчонка.

– Двор будет справлять Пасху в Вестминстере. Похоже, король Стефан не собирается во всем следовать порядкам, заведенным прежним королем, да и почему он, собственно, обязан это делать?

Стражник был прав: Алине и в голову не приходило, что новый король обычно заводит свои правила. Она была слишком молода, чтобы помнить, как покойный Генрих взошел на престол. Ее захлестнуло отчаяние. Ей казалось, она знает, что делать. Как же она ошибалась! Одно несчастье за другим.

Она тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Нет, это не поражение, это всего лишь препятствие на ее пути. Просить помощи у короля – вовсе не единственный способ позаботиться о брате и о себе. Она пришла в Винчестер с двумя целями, и второй было выяснить судьбу отца. Уж он-то подскажет ей, что делать дальше.

– В таком случае кто здесь есть? – спросила Алина. – Должен же кто-то представлять короля в его отсутствие. Я хочу повидаться с отцом.

– Сейчас здесь только писарь и дворецкий, – ответил стражник. – Ты говоришь, граф Ширинг – твой отец?

– Да. – У нее замерло сердце. – Тебе о нем что-нибудь известно?

– Я знаю, где он.

– Где же?

– Здесь, в тюрьме этого замка.

Так близко!

– А где находится тюрьма?

Большим пальцем стражник указал через плечо.

– Внизу, возле часовни, напротив главных ворот. – Не пустив их во дворец, он чувствовал себя удовлетворенным и теперь был не прочь кое-что рассказать. – Вам надо найти тюремщика. Его зовут Одо. Только имейте в виду – у него глубокие карманы.

Замечание насчет глубоких карманов Алина не вполне поняла, но она была слишком взволнована, чтобы выяснять это.

До сего момента ее отец был в каком-то непонятном, далеком месте под названием «тюрьма», а тут он вдруг оказался совсем близко, в этом самом замке. Она и думать забыла о встрече с королем. Теперь она мечтала только об одном – увидеть отца. Сознание того, что он рядом, готовый помочь им, делало все пережитое за последние месяцы еще острее. Алине так хотелось броситься в его объятия и услышать: «Ну-ну, все хорошо. Теперь все будет в порядке».

Дворец стоял на пригорке в одном из углов на территории замка. Алина повернулась и посмотрела вниз и увидела беспорядочное нагромождение каменных и деревянных строений. Внизу, сказал стражник, возле часовни, – она отыскала глазами сооружение, похожее на часовню, напротив главных ворот. Главным входом служили ворота во внешней стене, позволявшие королю входить в замок, не вступая на территорию Винчестера. Напротив них, ближе к стене, отделявшей замок от города, стояло каменное здание, которое, очевидно, и было тюрьмой.

Алина и Ричард поспешили вниз. Девушку мучил вопрос, каким она увидит своего отца. Хорошо ли его кормили в тюрьме? В Эрлскастле узникам графа всегда давали хлеб и похлебку, но она слышала, что в других тюрьмах с заключенными обращались жестоко. Оставалось надеяться на лучшее.

С замирающим сердцем она пересекла внутренний двор, большой, с множеством строений: кухнями, конюшнями, всевозможными сараями и амбарами. Здесь же были две часовни. Теперь, зная, что король в отъезде, Алина с тревогой отмечала приметы его отсутствия: в замок забрели беспризорные свиньи и овцы, которые копошились в помойных кучах, стражники отпускали проходящим женщинам грубоватые шуточки, а на паперти одной из часовен какие-то мужики бились об заклад. Все это Алине не нравилось: это могло означать, что за ее отцом никто не присматривает, и она не знала, чего ждать.

Тюрьмой оказалось полузаброшенное здание, в котором, похоже, в прежние времена жил какой-нибудь королевский сановник – лорд-канцлер или бейлиф[4]4
  Бейлиф – здесь: представитель короля, осуществляющий административную и судебную власть.


[Закрыть]. Верхний этаж, бывший когда-то залом, полностью разрушился. Не пострадал лишь подвал, в который вела массивная, обитая железом деревянная дверь. Она была слегка приоткрыта. Пока Алина стояла в нерешительности, мимо прошла красивая женщина средних лет, одетая в добротный плащ; она распахнула дверь и вошла внутрь. Алина и Ричард последовали за ней.

В мрачном пыльном подвале стоял запах гнили. Когда-то это помещение служило складом, позже его разгородили толстыми каменными стенами на тесные камеры. Где-то в темноте, словно монах молитву, монотонно бормотал узник. Рослый, глуповатый с виду детина с подвязанным к поясу мечом равнодушно мел пол.

– Утро доброе, Мэг, – сказал он вошедшей женщине.

Она протянула ему пенни и исчезла в темноте. Он уставился на Алину и Ричарда.

– А вам чего надо?

– Я пришла повидать отца, – пробормотала Алина. – Он граф Ширинг.

– Никакой он не граф, – буркнул тюремщик. – Теперь он просто Бартоломео.

– Черт с ними, с титулами. Где он?

– А что я за это буду иметь?

– У меня нет денег, так что не трудись – взятку не получишь.

– Если нет денег, значит, и отца не увидишь. – И детина вернулся к своему занятию.

Алине хотелось взвыть от отчаяния. Отец так близко, а ее к нему не пускают. О том, чтобы совладать с этим вооруженным верзилой-тюремщиком, не могло быть и речи, а денег у нее действительно не было. Увидев, что Мэг дает ему пенни, она сразу встревожилась, однако надеялась, что тюремщик берет деньги за какие-то особые услуги. Как видно, она ошибалась: пенни – это плата за вход.

– Я принесу тебе пенни, как только смогу раздобыть, – решила попробовать уговорить его Алина. – А сейчас, сделай милость, разреши нам повидаться с ним, ну хоть на несколько минут.

– Сначала найди деньги, – отрезал тюремщик и повернулся к ним спиной.

Алина едва сдерживала слезы. Отчаявшись, она хотела было крикнуть что-нибудь в надежде, что отец услышит, однако решила, что ее истошный крик может только напугать его. Сходя с ума от собственного бессилия, она поплелась к двери, но на пороге оглянулась:

– Как он? Хоть это ты можешь сказать? С ним все в порядке?

– Нет, – ответил тюремщик. – Он умирает. А теперь проваливайте.

Слезы затуманили взор девушки; спотыкаясь, она вышла на улицу и побрела, не разбирая дороги, наткнулась на какое-то животное – свинью или овцу, – чуть не упала и разрыдалась. Ричард взял сестру за руку. Через главные ворота они вышли из замка, прошли мимо лачуг и полей городской окраины, дошли до луга и сели на пенек.

– Ненавижу, когда ты плачешь, Алли, – сказал Ричард.

Алина постаралась взять себя в руки. Ей удалось найти отца – а это уже кое-что. Еще она узнала, что он болен, однако тюремщик – человек бессердечный и, вполне возможно, нарочно пугает ее, преувеличивая серьезность его недуга. Единственное, что сейчас требуется, – это найти пенни, тогда она сможет поговорить с отцом, сама во всем убедиться и спросить у него совета, как быть дальше.

– Как же нам раздобыть пенни, Ричард?

– Не знаю.

– Нам даже продать-то нечего и одолжить не у кого. Своровать ты не сможешь…

– А что, если попросить? – предложил Ричард.

Это была мысль. С холма по направлению к замку верхом на крепкой вороной лошадке спускался весьма зажиточный с виду крестьянин. Вскочив на ноги, Алина побежала к дороге и, когда он приблизился, произнесла:

– Господин, пожалуйста, дай мне один пенни.

– Убирайся! – рявкнул крестьянин и, пришпорив лошадь, пустил ее рысью.

Алина вернулась к брату.

– Нищие обычно выпрашивают еду или старые тряпки, – огорченно сказала она. – Денег им не дают.

– Тогда откуда у людей берутся деньги? – Очевидно, прежде Ричард никогда не задавался этим вопросом.

– Королям платят налоги, – объяснила Алина, – лорды собирают ренту, священники – подати, торговцы что-нибудь продают, ремесленники получают за свой труд, а у крестьян есть земля.

– Подмастерьям платят за работу.

– Как и работникам. Пожалуй, мы могли бы наняться.

– К кому?

– В Винчестере полно всяких мануфактур, где выделывают кожи и ткут ткани, – сказала Алина. Настроение у нее несколько поднялось. – В городе легко найти работу. – Она резко встала. – Давай попробуем?

Ричард колебался.

– Я не могу работать, как какой-нибудь простолюдин, – проговорил он. – Я же сын графа.

– Был когда-то, – зло отрезала Алина. – Слышал, что сказал тюремщик? Пора бы понять, что теперь ты ничем не лучше других.

Ричард надулся, но промолчал.

– Что ж, я пошла. Можешь оставаться, если хочешь, – сказала Алина и направилась к Западным воротам. Она знала – через минуту его настроение изменится, и не ошиблась: не успела она дойти до города, как он нагнал ее.

– Не злись, Алли. Я буду работать. Я очень сильный, из меня выйдет хороший работник.

Алина улыбнулась.

– Я в этом уверена, – солгала она, желая подбодрить брата.

Они шагали по Верхней улице. Алина помнила, что Винчестер спланирован очень продуманно. Южная половина – справа от них – делилась на три части: первую занимал замок, вторую – район, где жили богатые горожане, а третью, юго-восточную, – собор и епископский дворец. Северная половина также имела три части: еврейский квартал, торговые ряды и в северо-восточном углу – мануфактуры.

Они дошли до восточной окраины города и повернули налево – на улицу, вдоль которой тек ручей. На одной стороне тут стояли обычные дома, главным образом деревянные, а на другой беспорядочно теснились кое-как сколоченные постройки, иногда это были просто опирающиеся на столбы крыши, и большинство из них, казалось, готовы были в любую минуту рухнуть. К одним домам вели мостки или доски, другие стояли прямо на берегу ручья. Тут занимались ремеслами, которые требовали большого количества воды: полоскали шерсть, дубили кожу, валяли и красили сукно, варили пиво и делали многое другое, чего Алина просто не понимала. Ее ноздри щекотали запахи дрожжей, дыма, дерева и гнили. Все вокруг выглядели ужасно занятыми. Конечно, у крестьян тоже полно забот и они должны усердно трудиться, но свою работу они выполняют не спеша и всегда имеют возможность передохнуть, оглядеться и поболтать с проходящими мимо путниками. На мануфактурах люди работали не поднимая головы. Их ремесло требовало полной отдачи. Таскали ли они тюки, черпали ли воду, выделывали ли кожу, валяли ли сукно – их движения были быстрыми и точными. Глядя, как они над чем-то колдуют в полумраке ветхих лачуг, Алина вспомнила изображения чертей в аду.

Она остановилась неподалеку от мануфактуры, где валяли сукно. Рослая женщина черпала из канала воду и лила ее в огромное каменное корыто, время от времени добавляя из мешка сукновальной глины. На дне корыта, полностью покрытый водой, лежал кусок материи, по которому увесистыми деревянными дубинами – они называются валяльные биты, вспомнила Алина, – колотили два мужика. В результате сукно садилось, уплотнялось и становилось более водонепроницаемым, а сукновальная глина обезжиривала шерсть. В глубине двора виднелись кипы еще не обработанной материи и мешки с сукновальной глиной.

Алина перебралась через ручей и подошла к работавшим возле корыта людям, которые, лишь мельком взглянув на нее, продолжали свое занятие. Земля вокруг была залита водой, и они трудились, стоя босиком в холодной грязи. Поскольку никто не собирался бросать работу ради того, чтобы поинтересоваться причиной ее появления, Алина сама громко спросила:

– Где ваш хозяин?

Вместо ответа женщина кивнула головой в сторону дальней части двора.

Сделав Ричарду знак следовать за ней, Алина прошла во двор, где на деревянных рамах сушились куски материи. Там, согнувшись над мокрым сукном, возился какой-то человек.

– Я ищу хозяина, – сказала девушка.

Человек выпрямился и посмотрел на Алину. Он был уродлив, одноглаз и горбат, словно всю жизнь провел над сушильными рамами и теперь уже не мог разогнуться.

– Что такое? – проговорил горбун.

– Ты здесь главный?

– Почти сорок лет я вкалываю на этом дворе, так что надеюсь, теперь я действительно главный. Чего тебе?

Алина смекнула, что имеет дело с человеком, которому всегда приходилось доказывать свое превосходство.

– Мой брат и я, – робко пролепетала она, – хотим получить работу. Не мог бы ты нанять нас?

Ремесленник медленно оглядел ее с ног до головы.

– Боже милостивый! – наконец воскликнул он. – Да что ты можешь?

– Мы согласны на любую работу, – твердо сказала Алина. – Нам нужны деньги.

– Мне вы не годитесь, – презрительно буркнул суконщик и отвернулся к своим рамам.

Но Алина не собиралась сдаваться так легко.

– Но почему? – разозлилась она. – Мы же не клянчим у тебя деньги, мы хотим заработать.

Горбун снова обернулся.

– Ну пожалуйста! – взмолилась девушка, хотя терпеть не могла унижаться.

Он раздраженно уставился на нее, словно на собачонку, решая, дать ли ей пинка. Но Алина чувствовала, что его так и подмывает доказать, как она глупа и как умен он.

– Ладно, – вздохнул он. – Я объясню тебе. Пошли!

Он подвел их к корыту. Работники потихоньку вытягивали из воды сукно, скручивая его в рулон.

– Поди сюда, Лиззи! – крикнул он женщине. – Покажи руки.

Женщина послушно подошла и вытянула вперед ладони. Они были грубыми и красными, с кровоточащими трещинами.

– Пощупай, – сказал Алине ремесленник.

Алина потрогала холодные как лед руки женщины, но больше всего ее поразило, какими они были твердыми. Она украдкой взглянула на свои ладошки, показавшиеся ей вдруг такими мягкими, белыми и маленькими.

– Она работает в воде с детских лет, так что уже привыкла, – проговорил суконщик. – Ты – другое дело. Тебе не выдержать и дня.

Алина понимала, что он прав, но, прежде чем успела ответить, в разговор вступил Ричард:

– А я? Я больше любого твоих работников – я бы осилил эту работу.

Он и вправду был крупнее, чем орудовавшие валяльными битами мужичонки. Он даже управляется с боевым конем, подумала Алина, пожалуй, у него действительно получится.

Тем временем работники скатали сукно, и один из них, взвалив рулон на плечо, собрался было отнести его на просушку во двор.

– Генри, – остановил его горбун, – дай-ка молодому господину попробовать вес этой тряпицы.

Мужичок, которого звали Генри, перебросил скатанное сукно со своего плеча на плечо Ричарда. Тот зашатался под непосильным грузом, отчаянным усилием пытаясь удержать его, затем побледнел и рухнул на колени, так что провисавшие концы рулона шлепнулись в грязь.

– Н-не могу, – задыхаясь, простонал он.

Работники засмеялись, старый суконщик торжествовал, а Генри, подхватив рулон, привычным движением поднял его себе на плечо и унес.

– Здесь нужна особая сноровка, – поучал мастер. – Она приходит с опытом.

Алина была вне себя от злости. Они смеялись над ней, хотя все, чего она хотела, – это честно заработать пенни. Было видно, что этому старику доставляло удовольствие делать из нее дурочку. Конечно же, он не собирался нанимать ни ее, ни Ричарда.

– Что ж, благодарю за учтивый прием, – язвительно сказала она и, повернувшись, зашагала прочь.

– Эта штука оказалась такой тяжелой, потому что она мокрая, – оправдывался расстроенный Ричард. – Я этого не ожидал.

Алина понимала: чтобы поддержать брата, она не должна показывать своих чувств.

– Ну, это же не единственная мастерская, – бодро заявила она, шлепая по грязной улице.

– А что мы еще сможем делать?

Она ответила не сразу. Они подошли к северной стене города и, повернув налево, двинулись в западном направлении. Здесь находились прилепившиеся к стене лачуги бедняков, а поскольку задних дворов они не имели, улица утопала в нечистотах. Наконец Алина заговорила:

– Помнишь, как в наш замок иногда приходили незамужние девушки, которых выставляли из дома? Отец всегда давал им приют. Они работали на кухне, или стирали белье, или чистили конюшни, и по праздникам отец дарил им пенни.

– Думаешь, мы могли бы устроиться в Винчестерском замке? – с сомнением спросил Ричард.

– Нет. Пока король отсутствует, они никого не возьмут – их и так там слишком много. Но в городе полно богачей. Может быть, кому-нибудь из них нужны слуги.