Текст книги "Столпы Земли"

Ричард воспользовался замешательством Уильяма и нанес ему удар. Уильям едва успел увернуться, вскинул меч, отбил еще один удар и на шаг отступил. Ричард усилил натиск, но теперь его противник оказался в дверном проеме, размахнуться здесь было сложно, и он наносил только колющие удары. И все же ему удалось потеснить Уильяма на гумно, а самому встать в дверях. Но тут на помощь Уильяму подоспели Уолтер и Герваз, и Ричарду пришлось отступить под натиском троих. В дверном проеме Уолтер с Гервазом застряли, и Уильям вновь оказался один на один с Ричардом.

До Уильяма вдруг дошло, что положение у Ричарда довольно скверное. Он один сражался против троих, и если кто-то из них уставал, на смену ему тотчас спешил другой. Долго такое никто не выдержал бы, та битва была обречена на проигрыш. Так что день обещал закончиться для Уильяма вовсе не унижением; напротив, появилась возможность наконец покончить со своим заклятым врагом.

Ричард, похоже, думал о том же, и исход сражения виделся ему довольно печальным. Но он не показывал, что сдается, что потерял всякую надежду, а смотрел на Уильяма с такой ненавистью, что у того мурашки пробежали по коже. Ричард сделал еще один резкий выпад, Уильям отбил его, но споткнулся. На выручку ему подоспел Уолтер, чтобы прикрыть своего господина, но Ричард, вместо того чтобы продолжать атаку, развернулся и побежал.

Уильям выпрямился, но тут же столкнулся с Уолтером, на них налетел Герваз, пытаясь достать Ричарда. Этого мгновения Ричарду хватило, чтобы проскочить через всю комнату, выбежать на улицу и захлопнуть дверь. Уильям рванулся за ним, распахнул дверь и увидел, что разбойники уже отъехали довольно далеко, и – что самое страшное и унизительное – на рыцарских лошадях. На его собственном великолепном боевом коне, который стоил ему целого состояния, восседал Ричард. Его сообщники, похоже, заранее отвязали коня и держали его наготове для своего предводителя. Страшная мысль, что Ричард уже второй раз уводит его боевого коня, обожгла Уильяма. Он видел, как Ричард пришпорил животное, конь встал на дыбы – он не признавал чужаков, – но брат Алины был хорошим всадником и удержался в седле. Он с силой натянул поводья и заставил коня опустить голову. Уильям бросился вперед и вскинул меч, пытаясь свалить Ричарда на землю, но лошадь продолжала взбрыкивать, и он промахнулся, попав острием меча в деревянное седло. Конь рванулся и понес Ричарда прочь вслед за остальными разбойниками.

Уильям следил за ними в бешенстве.

Законный граф… билась у него тревожная мысль. Законный граф.

Он обернулся. Уолтер и Герваз стояли за спиной, Хуг и Луи были ранены – Уильям не знал еще, насколько тяжело, а Гийом погиб, и кровь его бурыми пятнами засохла на плаще Уильяма. Большего унижения ему не приходилось испытывать. У него едва доставало сил хранить самообладание.

К счастью, деревня совсем обезлюдела: крестьяне разбежались от греха подальше, боясь гнева своего господина. Мельника с женой тоже, конечно, след простыл. Разбойники увели с собой всех рыцарских лошадей, оставив только две телеги и быков.

Уильям взглянул на Уолтера:

– Ты узнал того, последнего?

– Да.

Уолтер всегда старался отвечать как можно короче, когда хозяин был в гневе.

– Это Ричард из Кингсбриджа, – сказал Уильям.

Уолтер кивнул.

– И они называли его законным графом, – закончил Уильям.

Уолтер промолчал.

Уильям вернулся в дом и прошел на мельницу.

Хуг, бледный как полотно, сидел, обхватив левой рукой окровавленное плечо.

– Ну как ты? – спросил его Уильям.

– Ничего, терпимо. Кто были эти люди?

– Разбойники, – коротко ответил Уильям. И оглянулся. На земле лежали семь или восемь человек, в основном мертвые, но были и раненые. Среди них он заметил Луи, тот лежал навзничь с открытыми глазами. Сначала Уильяму показалось, что тот мертв, но рыцарь вдруг моргнул и пошевелился.

– Луи, – позвал его Уильям.

Тот поднял голову, но, видно, еще плохо соображал, где он. Сознание возвращалось медленно.

– Хуг, помоги Луи взобраться на телегу, – сказал Уильям. – Уолтер, а ты отнеси тело Гийома в другую. – Он оставил их, а сам пошел к быкам.

Никто из деревенских давно не держал лошадей, но у мельника была пегая низкорослая лошаденка, которая сейчас мирно щипала траву на берегу реки. Уильям нашел в доме седло и накинул его на спину лошади.

Немного погодя он уже покидал Кауфорд верхом, а Уолтер и Герваз тащились за ним на повозках, запряженных быками.

Злость, бурлившая в Уильяме, не утихала на протяжении всего пути до замка епископа Уолерана. Напротив, чем больше он думал о том, что произошло на мельнице, тем сильнее распалялся. Еще бы: какие-то бродяги открыто бросили ему вызов; мало того, привел их за собой извечный враг Уильяма – Ричард; но самым невыносимым было то, что называли они Ричарда не иначе как «законный граф». Если немедленно не поставить их на место, размышлял Уильям, вскоре Ричард поведет их против меня в открытую. Конечно, справедливым такой способ подчинить себе графство не назовешь, но Уильям чувствовал, что его жалобы на беззаконие вряд ли найдут среди людей сочувствие. И все же то, что он так глупо попал в ловушку, устроенную разбойниками, был ими разбит и ограблен, так что теперь все вокруг будут смеяться над его позором, было не самым страшным. Уильям почувствовал, что теряет власть.

Ричарда надо было убрать с дороги во что бы то ни стало. Вся трудность состояла в том, где его искать. Об этом Уильям размышлял весь остаток пути до замка епископа, и когда он въезжал в ворота, то уже знал, что епископ Уолеран может дать ему ответ.

Они въехали на территорию замка, как троица балаганных шутов: граф на низкорослой лошадке и его рыцари на телегах. Уильям властным голосом отдавал по ходу распоряжения слугам епископа: одного послал за лекарем для Хуга и Луи, другого – за священником, помолиться о душе убитого Гийома. Герваз и Уолтер ушли на кухню за пивом, а Уильям направился прямиком в дом Уолерана, и его тут же проводили в покои епископа. Для Уильяма не было ничего более противного, чем просить о чем-то Уолерана, но сейчас тот был нужен ему, чтобы найти Ричарда.

Епископ внимательно изучал отчеты, медленно водя глазами по бесконечному ряду цифр. Он прервался, когда вошел Уильям, и, увидев злобное выражение на лице графа, коротко спросил:

– Что произошло? – Вопрос был задан с характерной для епископа мягкой иронией, которая всегда выводила Уильяма из себя.

Граф скрипнул зубами:

– Я теперь знаю, кто верховодит чертовыми оборванцами.

Уолеран вскинул бровь.

– Это Ричард из Кингсбриджа! – рявкнул Уильям.

– А! – Уолеран понимающе кивнул. – Ну конечно. Все правильно.

– Это опасно, – со злостью в голосе процедил Уильям. Его раздражало, когда епископ умничал. – Они называют его «законным графом». – Уильям ткнул пальцем в Уолерана: – Надеюсь, в твои планы не входит, чтобы эта семейка вновь прибрала к рукам графство, они ведь презирают тебя, а в друзьях у них приор Филип, твой давний враг.

– Ладно, успокойся, – снисходительно сказал Уолеран. – Ты прав, я не могу допустить, чтобы Ричард из Кингсбриджа вновь завладел графством.

Уильям сел. Впервые он чувствовал себя после сражения таким разбитым. Мышцы ныли, руки были истерты до кровавых мозолей, синяки и шишки от ударов и падений причиняли нестерпимую боль. А мне ведь только тридцать семь, подумалось ему; неужели это уже старость?

– Я должен убить Ричарда, – сказал он. – Когда его не станет, шайка превратится в беспомощное стадо.

– Согласен.

– Впрочем, это дело нехитрое. Весь вопрос – где его искать? И тут ты можешь мне помочь.

Уолеран большим пальцем потер свой острый нос:

– Интересно, чем?

– Послушай. Ведь это целая банда, и они где-то скрываются.

– Не понимаю тебя. Где им скрываться? В лесу, конечно.

– Ты же знаешь, отыскать их в лесу невозможно. Они все время перемещаются. Если кто-то желает сплотить их, он должен собрать всех в одном месте.

– И что же?

– Голову даю на отсечение: половина Кингсбриджа знает, где его искать, – сказал Уильям.

– Нам с тобой они вряд ли скажут. Уж слишком мы оба им ненавистны.

– Ну, не всем… Не всем.

Салли была в восторге от праздника Рождества. Больше всего ей, конечно, понравилась праздничная еда: и имбирные пряники в форме кукол; и сладкая пшеничная каша на молоке, с яйцами и медом; и грушевый сидр, молодой и пьянящий, от которого ее разбирал безудержный смех, и она долго не могла остановиться; и традиционная рождественская требуха, которую долго отваривали, а затем запекли в тесте, и получился вкусный пирог. Правда, нынче угощения были не такими изысканными, как раньше, год был все-таки голодный, но девочка все равно находилась на седьмом небе от счастья.

Она с удовольствием украшала дом венками из веток остролиста. Первый мужчина, который переступит порог дома в этот день, должен, по преданию, принести удачу, при условии, что он черноволос; Джеку пришлось все утро просидеть взаперти, чтобы, не дай Бог, не накликать беду, ведь он был огненно-рыжий.

Особую радость Салли доставляли рождественские представления в церкви, когда монахи одевались восточными королями, ангелами, пастухами, и она веселилась, глядя, как падают языческие идолы, узнав о появлении в Египте Святого Семейства. Но больше всего ей понравился мальчик-епископ: на третий день Рождества монахи одели самого молодого послушника в епископский наряд, и все должны были подчиняться ему.

Горожане собрались на церковном дворе в ожидании его появления. Он должен был по традиции заставить старейших и уважаемых людей в городе выполнять самую черную работу: принести поленья, вычистить свинарники или помыть полы. Он напускал на себя важный вид, отдавая приказания людям, обладавшим властью в городе. В прошлом году он заставил ризничего ощипывать цыпленка: вот уж все позабавились, поскольку ризничий не знал, как это делается, и перья летели во все стороны.

Мальчика-епископа торжественно вынесли на плечах два монаха, за ними выстроились остальные священнослужители. Мальчику на вид было лет двенадцать, его облачили в шелковую мантию пурпурного цвета, в руках он держал епископский посох, на лице играла озорная ухмылка. Собравшиеся захлопали в ладоши, послышались приветственные возгласы. Перво-наперво мальчик ткнул пальцем в сторону приора Филипа и беспрекословным тоном приказал:

– Эй, парень! Ну-ка, живо на конюшню и вычисти мне осла!

Раздался взрыв хохота. Старый осел пользовался в городе дурной славой из-за своего крутого нрава, и поэтому его никогда не чистили.

– Слушаюсь, мой господин, – кротко ответил Филип и покорно отправился на конюшню выполнять поручение.

– Вперед! – скомандовал мальчик, и процессия тронулась с монастырского двора, увлекая за собой горожан. Некоторые, правда, потихоньку сбежали, чтобы успеть запереться в своих домах и обезопасить себя от буйной фантазии мальчика-епископа. Но они многое потеряли: такого веселья в городе давно не было. Вся семья Салли тоже собралась здесь: мать, отец, брат Томми, тетя Марта, пришел даже дядя Ричард, который появился неожиданно накануне ночью.

Сначала мальчик-епископ повел всю толпу в трактир. Так было издавна заведено. Там он потребовал для всех дармового пива. Пивовар с удовольствием выполнил приказание.

Салли оказалась на скамье рядом с братом Ремигиусом, едва ли не самым старым монахом. Это был довольно неприветливый человек высокого роста, и девочка до сего дня боялась даже заговорить с ним. Но тут он улыбнулся ей и сказал:

– Хорошо, что твой дядя Ричард приехал на торжество.

– Он подарил мне деревянного котенка, которого сам вырезал ножом, – похвасталась Салли.

– Вот и хорошо. А он долго у вас погостит, не знаешь?

Девочка нахмурилась:

– Не знаю.

– Он, наверное, скоро уедет обратно.

– Да. Он теперь живет в лесу.

– А ты знаешь где?

– Знаю. Это место называется Каменоломня Салли. В честь меня! – И девочка засмеялась.

– Я так и думал, – сказал брат Ремигиус. – Надо же, как интересно.

Когда все выпили пива, мальчик-епископ сказал:

– А сейчас… Эндрю и Ремигиус помогут вдовушке Полле и займутся стиркой.

Салли завизжала от смеха и захлопала в ладоши.

Вдова Полла, полная, краснолицая женщина, была прачкой. Брезгливые монахи с ума сойдут, если их заставить стирать провонявшее белье и носки горожан, которые меняли их не чаще, чем раз в полгода.

Толпа высыпала из трактира на улицу и понесла мальчика-епископа в крохотную лачугу вдовы Поллы на берегу. Та чуть не упала со смеху, лицо ее еще больше раскраснелось, когда она узнала, кто сделает сегодня за нее всю работу.

Эндрю и Ремигиус уже тащили тяжелую корзину с грязным бельем из дома вдовы на берег. Первый скинул крышку с корзины, а Ремигиус с отвращением, кончиками пальцев, вытащил чью-то нижнюю рубаху. Какая-то молодуха нахальным голосом крикнула из толпы:

– Осторожно, брат Ремигиус, это моя сорочка!

Лицо Ремигиуса залилось краской, и собравшиеся дружно рассмеялись. Оба монаха с усердием принялись за дело, а из толпы раздавались одобряющие возгласы и шутливые советы. Салли заметила, что Эндрю вскоре весь взмок и, похоже, был уже сыт насмешками по горло, а Ремигиус, судя по выражению на его лице, оставался вполне довольным собой.

Огромный и тяжелый железный шар свисал на цепи с деревянной перекладины и раскачивался, словно петля на виселице, завязанная палачом. К шару был привязан прочный канат, переброшенный через шкив, установленный на вертикальной стойке. Он спускался до земли, где его держали двое рабочих. Когда они тянули веревку на себя, шар поднимался, пока не упирался в шкив. Цепь в этот момент натягивалась горизонтально вдоль перекладины.

За работой наблюдало большинство жителей Ширинга.

Вот рабочие отпустили веревку, шар, прочертив в воздухе дугу, с грохотом ударил в стену церкви, да так сильно, что стена содрогнулась, а Уильям почувствовал, как задрожала под ногами земля. Он вдруг представил себе на мгновение, как велит приковать Ричарда как раз к тому месту, куда сейчас нацеливали шар. Я раздавлю его, как муху, подумал он.

Рабочие снова натянули веревку. У Уильяма перехватило дыхание, когда железный шар оказался в верхней точке. Веревку отпустили, шар вновь описал дугу и на этот раз проломил стену, оставив в ней огромную дыру.

Толпа выказывала шумное одобрение.

Да, изобретение было остроумным.

Уильям испытывал необычайный душевный подъем, видя, как продвигаются дела на площадке, где он задумал поставить новый собор. Но сегодня его занимали более важные заботы. Он поискал глазами епископа Уолерана и нашел его рядом с Альфредом Строителем. Подойдя к ним, он отвел Уолерана в сторону.

– Ну что, пришел твой человек?

– Должен был, – ответил епископ. – Идем ко мне.

Они пересекли рыночную площадь.

– Ты привел свое войско? – спросил Уолеран.

– Конечно. Двести человек. Ждут в лесу, сразу за городом.

Оба вошли в дом. Уильям почувствовал запах вареного окорока, и у него потекли слюнки, хотя сейчас ему было не до еды. Большинство людей и не мечтало о разносолах, все питались скудно, но Уолеран упорно стоял на своем: голодный год не должен был сказываться на его образе жизни. По правде говоря, ел он всегда немного, но любил продемонстрировать, что его богатство и могущество не зависит от урожая.

Городской дом епископа ничем особенным не выделялся: узкий фасад, зал при входе, позади – кухня; за домом небольшой двор с выгребной ямой, ульями и загоном для свиней. Уильям облегченно вздохнул, увидев, что в зале их ждет монах.

– Здравствуй, брат Ремигиус, – обратился к нему Уолеран.

– Здравствуй, отче. День добрый, лорд Уильям.

Граф с интересом разглядывал монаха. Он какой-то дерганый, но выражение лица – самонадеянное, даже надменное, голубые глаза навыкате. Что-то в его облике показалось Уильяму знакомым, впрочем, все монахи с выбритой тонзурой были в Кингсбридже на одно лицо. Он давно слышал о Ремигиусе как о доносчике епископа в стане приближенных приора Филипа, но говорил с ним впервые.

– Что ты можешь мне сообщить? – спросил граф.

– Есть кое-что, – ответил Ремигиус.

Уолеран скинул свою отороченную мехом накидку и подошел к огню согреть руки. Слуга принес горячее вино из бузины в серебряных бокалах. Уильям взял один, отпил немного согревающей жидкости и подождал, пока слуга уйдет.

Уолеран тоже сделал маленький глоток и тяжелым взглядом уставился на Ремигиуса. Как только слуга вышел, он обратился к монаху:

– Ты придумал какой-нибудь предлог, чтобы уйти из монастыря?

– Нет, – ответил Ремигиус.

Уолеран привычно вскинул бровь.

– Я больше туда не вернусь, – дерзко продолжил монах.

– Как же так?

Ремигиус глубоко вздохнул:

– Ты же строишь собор здесь, в Ширинге.

– Ну, не собор, а церковь.

– Но она станет со временем кафедральным собором, ты ведь так задумал?

Уолеран помедлил и сказал:

– Ну, допустим, что ты прав.

– А собором правит капитул из монахов или каноников.

– Ну и?..

– Я хочу быть приором.

Ну что ж, подумал Уильям, это справедливо.

– И ты так уверен, что получишь здесь место, – резко начал Уолеран, – что посмел покинуть Кингсбридж, не получив разрешения от Филипа и даже не придумав уважительной причины?

Ремигиус почувствовал себя не в своей тарелке. Уильяму даже стало немного жаль старика: Уолеран выказывал такое презрение к собеседнику, что смотреть на это было неприятно.

– Надеюсь, я поступил не слишком самонадеянно, – сказал Ремигиус.

– Так ты сможешь провести нас к Ричарду?

– Да.

Уильям, возбужденный, воскликнул:

– Молодчина! Где же он?

Ремигиус молча посмотрел на Уолерана.

– Ну же, Уолеран, – засуетился граф, – пообещай ему место приора, Христа ради!

Но епископ все еще медлил. Уильям знал, что тот терпеть не мог, когда его подгоняли. Наконец Уолеран сказал:

– Хорошо. Ты будешь приором.

– Ну а теперь говори: где Ричард? – не унимался Уильям.

Ремигиус по-прежнему не сводил глаз с епископа.

– С сегодняшнего дня?

– С этого часа.

Ремигиус, довольный, повернулся к Уильяму:

– Монастырь – это не просто храм и кельи для монахов. Ему нужны земли, свои фермы, церкви, платящие десятину.

– Скажи мне, где искать Ричарда, и получишь пять деревень с их приходскими церквами. Для начала, – сказал Уильям.

– Понадобятся еще кое-какие льготы…

– Ты все получишь, – вступил Уолеран, – не бойся.

– Ну, давай же, монах! – наседал Уильям. – Меня за городом дожидается целая армия. Где прячется Ричард?

– Есть такое местечко, называется Каменоломня Салли, чуть в сторону от дороги на Винчестер.

– Знаю! – Уильям едва сдержался, чтобы не взреветь от радости. – Это заброшенная каменоломня. Туда больше никто не суется.

– Да, помню, – сказал Уолеран. – Оттуда уже многие годы не возят камень. Что ж, неплохое укрытие, его ни за что не найдешь, пока не наткнешься.

– Но это еще и отличная ловушка, – злорадно произнес Уильям. – С трех сторон стены настолько выработаны, что стали почти отвесными. Никто не сможет оттуда выбраться. А пленники мне не нужны. – Возбуждение его росло по мере того, как он рисовал в своем воображении сцену кровавой бойни. – Я уничтожу их всех до одного. Передавлю, как цыплят в курятнике.

Оба слуги Господа с удивлением смотрели на него.

– Ну что, не нравится такая картинка, брат Ремигиус? – с презрением в голосе спросил Уильям. – А у тебя, мой господин епископ, что, желудок свело при мысли о крови? – По их лицам граф видел, что попал в точку. Они были великими интриганами, эти святые отцы, но когда дело доходило до крови, предпочитали полагаться на таких решительных людей, как он. – Я знаю, вы будете молиться за меня, – усмехнулся Уильям и вышел из комнаты.

Лошадь его была привязана на дворе, великолепный вороной жеребец, который, правда, не мог сравниться с боевым конем, доставшимся Ричарду. Уильям ловко вскочил в седло и умчался из города. По дороге он постарался подавить свое возбуждение, чтобы с холодной головой обдумать план боя.

Интересно, размышлял он, сколько же всего оборванцев скрывается в Каменоломне Салли? Во время набегов их было никак не меньше сотни, а то и больше, а ведь многие еще оставались в лесу. Значит, сотни две как минимум, а то и все пять. Уильям мог собрать и большие силы. Надо только продумать, как лучше использовать свое преимущество. Первое и главное – это внезапность. Второе – оружие; разбойники вооружены дубинами и кувалдами, лишь немногие из них имели топоры, а настоящего боевого оружия вообще ни у кого не было. Но главное преимущество Уильяма заключалось в том, что все его люди передвигались верхом. У разбойников лошадей почти не было, а если бы и были, они вряд ли успели бы оседлать их, когда внезапно нападет Уильям. А чтобы внести еще большую панику в ряды разбойников, он решил послать на отвесные стены каменоломни своих лучников, чтобы те незадолго до нападения главных сил обстреляли лагерь сверху.

Главную задачу Уильям видел в том чтобы не оставить в живых ни одного человека из стана противника, по крайней мере до тех пор, пока Ричард не будет пленен или убит. Для этого он решил выставить внешнее оцепление из самых надежных своих людей, которые не дали бы ускользнуть ни одной живой душе.

Уолтер с рыцарями и воинами ждал его там, где Уильям оставил их несколько часов назад. Все они рвались в бой, предвкушая легкую победу. Немного погодя они уже неслись рысью по дороге в сторону Винчестера.

Уолтер держался рядом со своим хозяином, не произнося ни слова. Это было главным его достоинством – он умел в нужный момент молчать. Уильям давно заметил: большинство людей лезли к нему с разговорами, даже когда говорить было не о чем. Возможно, так они пытались скрыть свою тревогу или беспокойство. Уолтер ни о чем не беспокоился, он слишком хорошо знал своего господина и доверял ему во всем.

Уильям испытывал смешанное чувство предвкушения схватки и смертельного страха. Сеять смерть было единственным делом, которым он овладел в совершенстве, но он каждый раз рисковал своей жизнью в этих жестоких схватках. На сей раз ему предстояло нечто не совсем обычное. Сегодня у него наконец появилась возможность уничтожить человека, пятнадцать лет не дававшего ему спокойно спать по ночам.

Ближе к полудню они остановились в довольно большой деревне, где наверняка должен был быть трактир. Уильям купил для своих людей хлеба и пива, а те смогли напоить лошадей. Перед тем как отправиться дальше, граф ненадолго собрал рыцарей и объяснил, как действовать дальше.

Проехав еще около двух миль, они свернули с дороги на Винчестер. Тропа, по которой они пробирались, была едва видна, и Уильям ни за что бы не заметил ее, если бы специально не присматривался. Дальше стало легче различать направление: дорожка намного расширилась, местами до четырех-пяти ярдов, и по краям ее рос только мелкий кустарник.

Лучников Уильям выслал вперед, и, чтобы дать им немного оторваться, приостановил ненадолго движение основных сил. Стоял ясный январский день, и голые деревья не заслоняли солнечного света. Уильям уже давно не бывал в каменоломне и не мог сказать точно, сколько еще до нее оставалось. Но, отклонившись примерно на милю от главной дороги, он стал понемногу замечать следы присутствия людей: примятую траву, поломанный кустарник, взбитую множеством ног грязь.

Нервы его были натянуты, как тетива лука. Судя по тому, что чаще стали попадаться кучи конского помета и мусор, оставленный людьми, они приближались к лагерю разбойников. Здесь, глубоко в лесу, те были настолько уверены в своей безопасности, что не проявляли уже ни малейшей осторожности. Теперь у Уильяма не оставалось никаких сомнений: разбойники в двух шагах. Вот-вот мог начаться бой.

До лагеря было рукой подать. Уильям напряг слух: в любую минуту лучники могли начать обстрел, и тогда поднимутся страшные крики и ругань, раненые будут биться в агонии, кони – ржать от испуга.

Тропа вывела на широкую поляну, и Уильям увидел ярдах в двухстах впереди въезд в Каменоломню Салли. Стояла подозрительная тишина. Что могло случиться? Граф не находил ответа. Его лучники не стреляли. Уильям ощутил, как мурашки побежали по всему телу. Неужели его люди попали в засаду, и их перебили разбойники? Не может быть, говорил он себе, ведь кто-то должен был уцелеть. Времени на раздумья не оставалось. Лагерь разбойников находился прямо под ним. Он пустил свою лошадь галопом. Его воины ринулись за ним. Страх, на мгновение сковавший Уильяма, быстро улетучивался, азарт охоты брал свое, захватывая его целиком.

Въезд в каменоломню походил на извилистое ущелье, и Уильям не мог видеть, что происходит впереди. Взглянув вверх, он вдруг увидел несколько своих лучников, они стояли на краю обрыва и смотрели вниз. Почему они не стреляют? Предчувствие катастрофы пронеслось в его разгоряченном мозгу, ему вдруг захотелось бросить все и повернуть назад, но кони неудержимо несли его войско вперед. С высоко поднятым в правой руке мечом, держа поводья в левой, с висящим на шее щитом он влетел на открытое пространство заброшенной каменоломни.

Здесь не было ни души.

Напряжение резко спало. Уильям готов был разрыдаться. Ничто не предвещало подобной развязки, он был абсолютно уверен в успехе. Отчаяние больно пронзило его сердце.

Лошади остановились, потом перешли на шаг, и он наконец смог оглядеться. Еще совсем недавно здесь явно стоял лагерь: повсюду были разбросаны легкие временные укрытия из веток и тростника, еще не остыли пепелища костров, кольями был отгорожен в дальнем конце загон для лошадей. Повсюду глаз Уильяма натыкался на следы пребывания людей: на земле валялись куриные кости, пустые мешки, изношенные башмаки, разбитые кувшины. Один костер еще дымился. Искорка надежды промелькнула в его сознании: может быть, они только что снялись с места и их еще можно догнать?! Вдруг взгляд его различил одинокую фигуру, сидевшую на корточках возле кострища. Уильям подъехал ближе. Человек поднялся. Это была женщина.

– Ну что, Уильям Хамлей, – язвительно произнесла она, – как всегда, опаздываешь?

– Наглая корова! Я прикажу вырвать тебе язык за такие слова!

– Не посмеешь, – спокойно ответила женщина. – И не на таких, как ты, приходилось мне насылать проклятия. – И она поднесла три пальца к своему лицу. Точно как ведьма! Рыцари, увидев это, отпрянули назад, а Уильям на всякий случай перекрестился. Женщина бесстрашно смотрела ему прямо в лицо своими поразительными золотыми глазами.

– Разве ты не узнаешь меня, Уильям? – сказала она. – Однажды ты хотел купить меня за фунт. – И громко рассмеялась. – Твое счастье, что тебе это тогда не удалось.

Уильям наконец вспомнил эти глаза. Это была вдова Тома Строителя, мать Джека Джексона, ведьма, живущая в лесу. И впрямь здорово, что мне не удалось купить ее тогда, подумал он. Единственное, чего ему сейчас хотелось, – это смыться отсюда поскорее, но сначала необходимо было выпытать у нее как можно больше.

– Ну хорошо, ведьма, – сказал он. – Так Ричард из Кингсбриджа был здесь?

– Два дня назад еще был.

– И куда же он ушел? Скажешь?

– Конечно скажу. Он со своими разбойниками ушел воевать за Генриха.

– За Генриха? – удивился Уильям и тут же похолодел – он догадывался, о каком Генрихе идет речь. – Сына Мод?

– Точно, – ответила женщина.

Уильям вздрогнул от ужаса. Молодой, решительный герцог Нормандский имел все шансы преуспеть там, где его мать потерпела неудачу, и если теперь король Стефан проиграет, это будет означать для Уильяма полный крах.

– А что произошло? – Голос его дрожал от нетерпения. – Что еще сотворил этот Генрих?

– Он пересек пролив на тридцати шести судах и высадился в Уорегаме, – ответила ведьма. – Говорят, с ним армия в три тысячи воинов. Это война.