Текст книги "Последняя база"

Василий убеждал себя, что делает доброе дело, – пока распоряжается в карантинной зоне, пока раз в пять дней принимает просителей, пока способен предотвращать самое худшее.

Да, иногда ему удавалось остановить Коледи. Да, иногда телохранители Василия, прежде чем решиться на серьезный шаг, задумывались. В меру своих возможностей Крессич спасал человеческие жизни и поддерживал порядок, не давая "К" окончательно скатиться в анархию.

И у него оставалась возможность (по крайней мере, надежда) вырваться отсюда. Когда станет невыносимо, когда наступит неизбежный кризис, он попросит убежища. Его не швырнут обратно на верную смерть.

Он поднялся, разыскал на кухне бутылку и перелил в стакан больше четверти ее содержимого, стараясь не думать ни о случившемся, ни о том, что еще может случиться.

Реддинг к утру будет мертв. Василию не хватало сил жалеть его. Вспоминались только безумные глаза, слетающие со стола бумаги, рука с ножом, которая тянулась к нему… к нему, а не к приспешникам Коледи.

Василий содрогнулся всем телом и залпом осушил стакан.

6. ПЕЛЛ: ПОМЕЩЕНИЯ НИЗОВИКОВ; 23:00

Дождавшись смены, Атласка возвратилась в тускло освещенное жилище, размяла ноющие мускулы, сняла маску и тщательно умылась (в бараке низовиков всегда стоял чан с холодной водой). Синезуб, не отходивший от нее ни днем, ни ночью, тоже умылся, затем присел рядом на корточки, положил ей ладонь на плечо и прижался щекой к груди. Они ужасно устали – груза было очень много, и хотя большую часть работы сделали гигантские машины, досталось и низовикам. Ведь это они грузили вещи на машины.

Атласка взяла вторую руку Синезуба, повернула ладонью кверху, полизала мозоли. После чего наклонилась к нему и лизнула в щеку, туда, где маска взъерошила мех.

– Люди Лукаса! – зарычал Синезуб. Его взор блуждал по потолку, лицо исказилось гневом. Сегодня низовики работали на людей Лукаса, устроивших смуту на Нижней. У Атласки тоже хватало мозолей, болели спина и руки, но она беспокоилась не за себя, а за Синезуба. Ее пугало совершенно необычное выражение его лица. Разозлить Синезуба было очень непросто, он всегда старался прежде подумать, подумав же, злиться переставал. Сейчас он тоже подумал, но это не помогло. Если он выйдет из себя перед людьми, людьми Лукаса, это может кончиться плохо.

Она гладила всклокоченный мех, пока Синезуб не успокоился.

– Поешь, – сказала она. – Пойдем есть.

Он повернул к ней лицо, ткнулся губами в щеку, лизнул и согласился:

– Пойдем.

Они встали и по металлическому туннелю прошли в большое место, где их всегда ожидала пища. Дежурившие здесь подростки дали обоим по большой миске, и они направились в тихий угол. Наполнив желудок, Синезуб успокоился и удовлетворенно слизал с пальцев овсянку.

В столовую вошел еще один низовик и, получив миску, подсел к ним. Дружелюбный молодой Дылда быстро уплел порцию каши и поспешил за добавкой. Атласке и Синезубу нравился Дылда, тоже совсем недавно покинувший Нижнюю, где он жил на их берегу реки, но на других холмах, в другом стойбище. Подходили другие знакомые, и каждый с теплой улыбкой кланялся Атласке, Синезубу и Дылде. В основном это были сезонники, которым предстояло скорое возвращение на Нижнюю. Они умели работать только руками и очень плохо разбирались в машинах.

Хватало в столовой и незнакомых хиза – в основном постоянных работников, которые все больше молчали. Они сидели в дальнем углу, холодно смотрели по сторонам и вообще держались так, будто долгое общение с людьми возвысило их над простыми хиза. Среди них было немало Старых. Эти низовики знали тайны машин и свободно расхаживали по глубоким туннелям и прочим загадочным, темным местам.

– Говорим о Беннете, – предложил Дылда. Как и любой, кому довелось попасть на Верхнюю, он прошел через человеческий лагерь и знал Беннета Джасинта. Когда на Верхнюю пришла весть о гибели Джасинта, низовики горько оплакивали его.

– Я расскажу, – вызвалась Атласка. Она прилетела сюда одной из последних, и привилегия рассказывать легенду о Беннете (как и все прочие новые легенды) принадлежала ей. С того вечера, когда она и Синезуб высадились на Верхнюю, в столовой велись разговоры не о ничтожных делах хиза, чьи судьбы почти не разнились друг от друга, но о деяниях Константинов, о том, как Эмилио и его подруга Милико вернули на лица низовиков улыбки, и о Беннете, который умер другом хиза. И Атласку, прилетевшую поведать об этом, снова и снова заставляли повторять рассказ.

– Он спустился к мельнице, – добралась она наконец до трагической концовки, – и сказал хиза: здесь нельзя! Нельзя! Прошу вас, бегите! Люди все сделают сами, и река не заберет никого из хиза. И он трудился своими руками, всегда-всегда. Беннет-человек умел работать руками, и он никогда не кричал, нет-нет. Он любил хиза, и мы его любили. Мы дали… нет, это я дала ему имя, потому что прежде он подарил мне человеческое имя. А еще – радость. Он-Выходит-Из-Света, вот как я его назвала.

Это имя вызвало шепот одобрения, хоть и роднило Беннета с самим Солнцем. Обхватив себя руками, хиза дрожали от волнения. Так было всякий раз, когда Атласка рассказывала эту историю.

– Но хиза не покинули Беннета-человека, нет-нет. Они работали вместе с ним, спасали мельницу, а потом старая река, она всегда злилась на людей и хиза, а тогда совсем рассвирепела, потому что люди Лукаса оголили ее берега и стали отнимать воду, а мы предупреждали Беннета, нельзя доверять старой реке, а он выслушал нас и все равно ушел, а мы, хиза, мы работали, чтобы не пропала мельница и не горевал Беннет, а старая река все поднималась и начала ломать сваи, а мы закричали Беннету: быстро-быстро возвращайся за хиза, которые остались работать. Я-Атласка, я тоже там была, я видела. – Она возбужденно ткнула себя в грудь большим пальцем и дотронулась до Синезуба. – Мы, Синезуб и Атласка, мы видели, мы побежали помочь хиза, а Беннет и добрые люди, его друзья, тоже побежали туда, все-все, но их выпила старая река, и мы прибежали слишком поздно, все прибежали слишком поздно. Плотину сорвало, а Беннет кинулся в старую реку выручать хиза. И река выпила его и людей, которые были с ним. Мы кричали, мы плакали, мы умоляли: старая река, верни Беннета, но она все равно забрала его, всех хиза вернула, но Беннета-человека и его друзей забрала. Все это у нас перед глазами. Он умирает, руки тянет к хиза. Доброе сердце толкает его на смерть, и старая река – плохая старая река – выпивает его. Потом люди нашли его и закопали, а я воткнула в землю над ним палки-духи и оставила дары. Я и мой друг Синезуб, мы прилетели сюда, потому что пришло Время видеть дом Беннета.

Вновь раздался восхищенный шепот, и низовики вокруг Атласки закачались. На глазах у них блестели слезы.

Затем произошло нечто удивительное. Глядя на Атласку и раскачиваясь на ходу, сквозь толпу пробралось несколько старожилов Верхней.

– Он любил! – торжественно произнес один из них. – Он любил хиза!

– Это так, – запинаясь, подтвердила Атласка. Ее застигло врасплох вмешательство незнакомца, пожелавшего разделить бремя ее сердца. Ощупав свои узелки с дарами-духами, она достала и расправила тонкими пальцами яркий лоскут. – Вот он, дар-дух. Имя, которое дал мне Беннет-человек.

Снова закачались тела, зазвучал одобрительный шепот.

– Как тебя зовут?

Прижав к груди дар-дух, она смотрела на спросившего. Горло сжалось, по коже бегали мурашки. Незнакомец оказывал ей великую честь!

– Ее-Видят-Небеса. А люди называют меня Атлаской. – Она погладила Синезуба.

– Я – Солнце-Сияет-Сквозь-Облака, – назвал себя он. – Друг Ее-Видят-Небеса.

Вокруг Атласки собрались уже все незнакомые хиза, слышался их благоговейный шепот.

– Мы слышали рассказ о Беннете-человеке, которому ты дала имя Он-Выходит-Из-Света. Да, хорошим был этот человек, и хорошие дары принесла ему ты. Мы приветствуем тебя, Ее-Видят-Небеса, и рады тебе на Верхней. Слова твои согрели нас, согрели наши глаза. Долго мы ждали!

Атласка качнулась вперед, выражая почтение к возрасту и великой вежливости собеседника. Голоса вокруг звучали все громче.

– Это Старый, – шепнул ей сзади Дылда. – До сих пор он с нами не говорил.

Старый сплюнул и неторопливо почесался.

– Рассказчица говорила мудро. Ее Путь останется во Времени. Она ходит с открытыми глазами, а не только с открытыми ладонями.

Атласка испуганно присела. Остальные ахнули, подаваясь назад.

– Мы чтим Беннета Джасинта, – сказал Старый. – Он сделал так, что нам тепло слушать о нем.

– Беннет наш, – уверенно заявил Дылда. – Человек Нижней. Это он прислал меня сюда.

– Он любил нас, – сказал кто-то, а другой добавил: – Мы любили его.

– Он защищал нас от людей Лукаса, – сказала Атласка, – а Константин-человек – его друг. Константин дал мне прилететь на Верхнюю, провести здесь мою Весну… Мы с ним познакомились у могилы Беннета. Я полетела к Великому Солнцу, чтобы увидеть его лик, увидеть Верхнюю. Но мы видели только машины, Старый, а Великого Света не видели. Мы работаем, много-много. У меня и у моего друга нет ни цветов, ни холмов, но мы ждем. Беннет говорил, здесь хорошо, здесь красиво, и Великое Солнце совсем близко. Старый, мы будем ждать. Мы хотели увидеть красоту, но не увидели. Говорят, люди прячут. Но мы все еще ждем. Старый.

Наступила долгая пауза. Старый покачивался взад и вперед. Наконец он протянул костлявую руку.

– Ее-Видят-Небеса, то, что ты ищешь – здесь. Мы там были. Красивое – там, где человек встречается со Старыми, и мы видели. Да, на это место взирает само Солнце, Беннет-человек не обманул тебя. Но там есть такое, от чего заледенеют твои кости. Мы не станем открывать тебе тайны – тебе еще рано, а то ты потеряешь ум. Глаза твои не видят. Но Беннет-человек тебя позвал. Ах! Долго мы ждали! Долго-долго. Но вот пришла ты и согрела наши сердца, и мы рады тебе.

– Сеет! – воскликнул Старый. – Ты Верхнюю не видишь. Мы помним красоту равнин, я видел их. Спал и смотрел на них во сне. Но красота Верхней… не для наших снов. Ты рассказала нам о Беннете Джасинте, а мы расскажем тебе о той, кого ты еще не видела – о Лили. Так ее назвали люди. А мы – Ей-Улыбается-Солнце, и она – Великая Старая. Ей намного больше весен, чем мне. Люди увидели наше и оно осталось у них – там, в тайном месте, где светло-светло, и там спит женщина… К ней спускается Солнце… а она не шевелится, так сладок ее сон. Она купается в лучах, Солнце согревает ее глаза, для нее пляшут Звезды. На стенах перед ней – вся Верхняя. Может, сейчас она смотрит на нас. Ее лик повернут к нам. Великая Старая ухаживает за ней, любит ее, эту святую. Ее любовь хороша, хороша, ей снимся все мы, вся Верхняя. Она всегда улыбается Великому Солнцу. Она – наша. Солнце-Ее-Друг – так мы назвали ее.

Слушатели ахнули, узнав, что кто-то может дружить с самим Солнцем. Вместе с ними ахнула Атласка, обхватившая себя за плечи.

– А мы увидим ее? – спросила она, стуча зубами.

– Нет, – твердо ответил Старый. – К ней ходит только Лили. И я. Да, я был там один раз. И видел ее.

Глубоко разочарованная, Атласка отшатнулась.

– А может, ее там нет? – спросил Синезуб.

Старый прижал уши, и все вокруг затаили дыхание.

– Время пришло, – сказала Атласка, – и мы прошли путь, Старый, мы поднялись очень высоко, но не видели еще ни красоты, ни Спящей, ни лика Солнца.

Старый пожевал губами.

– Ты пойдешь, – пообещал он. – Мы тебе покажем. Сегодня вечером. В другие вечера пойдут остальные… если не побоятся. Ты увидишь это место. Люди уходят оттуда ненадолго, всего на час, так они меряют время. Я умею узнавать время. Пойдешь?

Синезуб не вымолвил ни звука.

– Мы пойдем. – Атласка взяла друга за руку и ощутила его страх. «Остальные не пойдут, – подумала она. – Они не смелые. А может, не верят Старому».

Старый поднялся, затем – двое его спутников, Атласка и – неохотно – Синезуб.

– Я иду тоже, – сказал Дылда. Никто из друзей не вызвался его сопровождать.

Старый окинул троицу испытующим взглядом, усмехнулся и жестом позвал за собой.

Они шли по туннелям, по далеким и незнакомым местам, где не надо было носить масок, но приходилось подолгу карабкаться в потемках по тонким металлическим скобам или идти согнувшись в три погибели.

– Он потерял ум, – тяжело дыша, прошептал Синезуб Атласке на ухо, – и мы, раз согласились за ним идти. Все, кто живет здесь подолгу, теряют ум.

Атласке нечего было возразить, и она промолчала. Она боялась, но шла. Синезуб не отставал. Замыкал шествие Дылда. Всякий раз, когда приходилось долго лезть или пробираться согнувшись, у новичков появлялась одышка, зато Старый и двое его товарищей, казалось, не ведали усталости – должно быть, привыкли к таким переходам.

«А вдруг, – посетила Атласку мысль, от которой застыли кости, – Старый так плохо шутит? Заведет нас по темным норам в самую глубину и бросит, чтобы научить других…»

Но едва это подозрение переросло в уверенность, Старый и его спутники остановились и надели маски, показывая, что дальше воздух пригоден для людей, но не для хиза. Атласка надела противогаз, и Синезуб последовал ее примеру в тот самый миг, когда отворилась дверь в ярко освещенное место с белыми полами, зелеными растениями и рассеянными по нему человеческими фигурами… Ничего похожего на доки. Впереди, там, куда вел их Старый, была тьма.

Рука Синезуба скользнула в ладонь Атласки. Не отставая от них ни на шаг, Дылда тоже пересек яркое место и вошел во тьму, куда большую, чем только что пройденная ими. В этой тьме не было стен. Только звезды.

Звезды скакали, кружа им головы, сияя так ярко, как никогда не сияли на небе Нижней. Атласка выпустила руку Синезуба и, благоговейно озираясь, двинулась вперед.

Внезапно разлился свет, появился огромный горящий диск, усеянный темными пятнами и обрамленный языками пламени.

– Солнце! – воскликнул Старый.

Ни белого света, ни синевы. Лишь тьма, звезды и страшное близкое пламя. Атласка задрожала.

– Там темно, – возразил Синезуб. – Разве бывает ночь, когда солнце?

– Все звезды – родичи Великого Солнца, – пояснил Старый. – Такова истина. А наш свет только кажется. Такова истина. Великое Солнце горит во мраке, и оно так огромно, что мы по сравнению с ним – пылинки. Оно ужасно, огонь его страшит тьму. Такова истина, Ее-Видят-Небеса. Вот – истинное небо. Это – твое имя. Звезды похожи на Великое Солнце, но они далеко-далеко от нас. Так нам сказали люди. Гляди, стены показывают нам саму Верхнюю и огромные корабли в доках. А вот и Нижняя. Сейчас мы смотрим на нее.

– А где человеческий лагерь? – поинтересовался Дылда. – Где старая река?

– Мир круглый, как яйцо, и сейчас солнце светит только на одну его сторону. Поэтому на другой стороне теперь ночь. Если хорошенько смотреть, может, и увидишь старую реку, но человеческий лагерь – никогда. На лике Нижней он слишком мал.

Дылда обхватил себя руками и задрожал, но Атласка двинулась между столиками туда, где пылало истинное Солнце, грозное, оранжевое, как пламя, и наводящее ужас.

Атласка подумала о спящей Солнце-Ее-Друг, о той, чьи глаза всегда согреты этой красотой. И от этой мысли у юной хиза на загривке вздыбилась шерсть.

Она раскинула руки, чтобы обнять Солнце и всех его родичей, чтобы затеряться среди них. Ибо наконец она нашла то, что искала. Солнце смотрело на Атласку, наполняло ее глаза, и она знала, что уже никогда не будет такой, как прежде.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
«НОРВЕГИЯ»: ОМИКРОН, ТЕРРИТОРИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО УНИИ; 10.9.52

«Норвегия» не первой влетела в гравитационное поле этого черного планетоида, состоящего из камня и льда и видимого только, когда он заслонял звезды. Ее уже поджидали.

Омикрон был всего лишь частицей космического мусора, но его траекторию можно было рассчитать, и он имел достаточную массу для того, чтобы удержать корабль, вышедший из прыжка. Давным-давно его случайно обнаружил Сунг, капитан «Тихого океана», и с тех пор им пользовался только Флот. Таких астероидов панически боялись команды досветовых торговых судов, зато экипажи джамп-фрахтеров, летающие по частным делам, ценили их как места тайных стоянок.

Бортовые датчики уловили движение в вечной ночи. Судя по излучению, у Омикрона собралось немало кораблей; подойдя ближе, «Норвегия» стала ловить переговоры их компов. Скользя взглядом по телеметрическим устройствам, Сигни боролась с сонливостью, всегда неохотно покидавшей ее после прыжка и сопутствующих ему наркотиков. Интуитивно догадываясь, что кто-то идет в ее кильватере, она отклонилась от линии прыжка и разогнала «Норвегию» до максимальной для реального пространства скорости. Это был рискованный маневр, но Сигни полагалась на опыт экипажа.

Через несколько минут, как только «Норвегия» закончила описывать умопомрачительную, тошнотворную петлю, Сигни стала сбрасывать скорость. Процедура была не из приятных, к тому же приборы слегка обезумели от ускорения, а человеческие мозги – от наркотиков, и вести корабль приходилось «на глазок». Сейчас любая оплошность в пилотировании могла закончиться столкновением с астероидом или другим кораблем.

– Отбой, отбой, – проговорил ком. – Все здесь, кроме «Европы» и «Ливии».

Выход на Омикрон с такой точностью считался (и заслуженно) навигаторским подвигом, особенно если корабль прыгал у Рассела, а в реальное пространство выходил в полурадиусе скана от цели, и как раз вовремя, чтобы свернуть с линии прыжка, а значит, избежать катастрофы.

– Неплохая работа, – оповестила Сигни все посты, глядя на экран с текстом доклада Граффа. – Две минуты задержки, но направление – точнее некуда. Есть хорошие новости. Полная готовность.

Итак, все корабли Мациана собрались в одно время и в одном месте, чего не случалось со времени самых первых операций Флота. И хотя было маловероятно, что Уния способна атаковать их сейчас крупными силами, экипажи нервничали.

С «Европы» пришел компьютерный сигнал. Сигни и ее команде давали время отдышаться и набраться сил. Откинувшись на спинку кресла, Сигни вытащила из уха микрофон кома, расстегнула ремни и уступила пост Граффу. «Норвегии» повезло – на ней сейчас несла вахту первая смена, а значит, большей части экипажа не придется менять режим дня. Прибытие «Атлантики», «Африки» и «Ливии» пришлось на вторую смену, а поскольку Мациан требовал полной боевой готовности, свободные от вахты были вынуждены срочно пробуждаться от наркотического сна и отправляться на посты. Капитаны флота Компании привыкли действовать в одиночку и не позаботились заранее о синхронизации режима на всех кораблях.

– Командуй, – сказала Сигни Граффу, по проходу между пультами вышла за дверь и побрела по коридору, то и дело задевая чужие плечи. Но она миновала свое скромное жилище и направилась к казарменным отсекам.

Дополнительный экипаж большей частью еще спал, однако некоторые, питая отвращение к наркозу, перенесли прыжок в полном сознании и теперь сидели в кают-компании, притворяясь, что чувствуют себя неплохо.

– Ну как? – спросила их Сигни. – Больных нет?

– Нет.

Предоставив им спокойно приходить в себя, она спустилась на лифте во внешнюю оболочку корабля и двинулась по главному коридору, заходя поочередно в каюты, вклиниваясь в разговоры мужчин и женщин, которые делились между собой предположениями о ближайших планах начальства. При ее появлении они с удивленным и виноватым видом вскакивали с коек, торопливо натягивали форму и прятали неположенные вещи. Сигни не выражала неодобрения, но все равно десантники и матросы ежились под ее испытующим взглядом. Здесь тоже некоторые еще спали, но большинство бодрствовало. Многие играли в карты, а тем временем сам корабль играл в кости с Глубоким… Казалось, плоть и металл растворились во Вселенной, и игра идет на дальнем конце мгновения, растянувшегося в вечность…

– Мы здесь слегка задержимся, – сообщала экипажу Сигни. – Теперь будем действовать вместе с Флотом. Отдыхайте, но помните: приказ стартовать может прийти в любую минуту. Противника поблизости нет, но чем черт не шутит.

После третьей такой беседы ей повстречался в главном коридоре Ди Янц. Вежливо кивнув, он пошел рядом. Ди был заметно польщен визитом Сигни в его вотчину. Десантники, попадавшиеся по пути, замирали по стойке «смирно», не сводя глаз с командиров. «Почаще надо устраивать смотры, – подумала она, – хотя бы для того, чтобы люди знали: начальство не забывает о них».

Им предстояла одна из тех операций, которых десантники боятся больше всего. При массированном ударе вероятность гибели корабля значительно выше, чем в одиночном рейде. При этом десантники бесполезны и беспомощны, вынуждены надеяться только на броню корабля. Они бы держались куда смелее, если бы им приказали захватить вооруженного торговца или высадиться на вражескую планету; с легким сердцем пошли бы они и в привычный партизанский рейд. Но сейчас они волновались – это явствовало из негромких разговоров по кому.

На борту «Норвегии» всегда действовала внутренняя связь – это давно стало традицией. Всем, до последнего новобранца, полагалось знать, что происходит. Все выполняли (не могли не выполнять) приказы, но на этом новом этапе войны страдала их гордость, потому что они чувствовали себя бесполезными. Вот почему Сигни сделала красивый жест – спустилась к ним сразу после прыжка, когда они еще не совсем оправились от перегрузки и наркоза, когда их моральное состояние оставляло желать лучшего. И теперь она видела, как они веселеют от одного ее слова, от мимолетного прикосновения. Каждого из них она знала по имени и обращалась то к одному, то к другому. Вот Малер из беженцев с Рассела, мрачный и испуганный, вот Ки – она с купеческого корабля, как и Ди, прослуживший на «Норвегии» уже немало лет. Многие другие… Некоторые помнят Сигни еще по давним делам – они тоже проходили… Они знают счет в этой игре, знают: сейчас судьба не на их стороне.

Она пересекла темное чистилище переднего трюма, прошла по кольцевому коридору вокруг цилиндра и вступила в иной мир – мир экипажей рейдеров. Для нее он был родным, он будил воспоминания о тех временах, когда ее койка находилась в этой удивительной секции корабля, принадлежащей рейдерам и их обслуге. Остальная команда жила как раз над ее головой, во вращающемся цилиндре, спускаясь с «потолка» лишь в тех редких случаях, когда корабль заходил в док.

Сейчас тут несли вахту экипажи «Одина» и «Тора». «Одином» командовал Кьюведо, а «Тором» – Эльмаршад; команды еще четырех рейдеров были свободны от вахты, а седьмая и восьмая находились в экзокаркасе «Норвегии» или на своих кораблях – чтобы попасть из верхней оболочки цилиндра в рейдер, требовалось застопорить цилиндр, совместив шахты его лифтов с шахтами каркаса; на все это в чрезвычайных ситуациях попросту не хватало времени. Сигни хорошо помнила прыжки из нулевой гравитации – удовольствие ниже среднего, но ничего не попишешь, кому-то ведь надо это делать. В намерения Мациана не входило развертывать у Омикрона рейдеры, иначе здесь, в «жестянке», как называла Сигни эту секцию, дежурило бы еще два экипажа.

– Все идет как надо, – сказала она вахтенным. – Расслабьтесь, отдохните, к спиртному не прикасайтесь – в любую минуту нас могут послать в бой. Похоже, нам дают отдышаться перед новым заданием. Эту операцию подготовили мы, а не Уния.

Последняя фраза вовсе не была шуткой. Сигни поднялась на лифте во внешнюю оболочку, прошла несколько десятков метров до коридора номер один. У нее все еще подкашивались ноги, хотя почти исчезла ноющая боль в мускулах. Наконец Сигни добралась до своей спальни (она же кабинет), походила из угла в угол, затем легла на койку – только для того, чтобы закрыть глаза и подождать, не исчезнет ли вдруг усталость, уступив место возбуждению. Такое случалось и всегда знаменовало близость битвы, игры со смертью, необходимости мгновенных решений.

Но сейчас она действовала по чужому плану. Уже несколько месяцев Флот Мациана методично наносил врагу осиные укусы, захватывая, разоряя и по возможности уничтожая стратегически важные объекты.

Пускай люди немного отдохнут, выспятся… К самой Сигни сон не шел, и она обрадовалась, услышав сигнал вызова.

Странное возникает ощущение, когда ты вновь идешь по коридорам «Европы». Еще более странным (да что там – неестественным, жутким) оно становится, когда входишь в совещательную каюту флагмана и видишь тех, с кем много лет делал одно дело, но чьей близости старательно избегал (мимолетные рандеву для передачи приказов, конечно же, не в счет). В последние годы Сигни казалось, что Мациан и сам не знает, целы ли его корабли, где они скитаются и какие безумные подвиги совершают. Да, Флот Компании был скорее партизанским, нежели регулярным, его девизом было: «Подкрадись, ударь, беги».

И вот капитаны вместе… Последние десятеро, пережившие кровопролитные сражения и самоубийственные маневры. Сигни Мэллори; долговязый и угрюмый Том Эджер с «Австралии»; дородный, всегда ухмыляющийся Мика Крешов с «Атлантики»; невозмутимый черноволосый коротышка Карло Мендес с «Северного полюса»; поседевшая за этот год, несмотря на омоложение, Ченель с «Ливии»; темнокожий и необычайно свирепый на вид (избавляться от боевых шрамов с помощью косметической хирургии на Флоте было не принято) Порей с «Африки»; мягкий как шелк и скрытный Кео с «Индии»; энергичный и деловитый Сунг с «Тихого океана»; Кант с «Тибета» – человек того же склада, что и Сунг.

И Конрад Мациан. Высокий, моложавый, седой красавец в темно-синем мундире оперся обеими руками о стол и неторопливо обвел капитанов открытым взглядом. Истинная ли эта открытость или притворство, оставалось только догадываться. В его присутствии всегда возникала напряженная, полная драматизма атмосфера – по-другому он просто не мог. Сигни хорошо это знала, но все-таки не смогла подавить знакомое волнение.

Ни приветствий, ни вступлений. Только этот взгляд и кивок.

– На столе перед каждым из вас – папка с совершенно секретными сведениями. Шифры, координаты, сроки. Вы возьмете эти папки с собой и детально проинструктируете ключевой персонал. Но никаких обсуждений в эфире! Запрограммируйте компы на три запасных варианта: А, Б и В. Надеюсь, они не пригодятся – пока все идет хорошо. Схематично… – Мациан вывел изображение на дисплей. Капитаны сразу узнали места недавних боевых действий, станции, погрузившиеся в хаос. Лишь одна осталась нетронутой – как горлышко воронки, ведущее к Пеллу, к широкому облаку Тыловых Звезд. Викинг.

Сигни давно разгадала этот план. Тактика Мациана была древней, как сама Земля, как сама Война, но Унии нечего было противопоставить ей, ибо Уния не могла, чтобы станции, достающиеся ей ценой огромных жертв, были разгромлены, лишены технического персонала, обречены на гибель. Уния сама начала шахматную партию, где фигурами служили станции. И теперь Флот их всем скопом затолкал Унии в глотку, и ей придется либо выплюнуть их, либо переварить, то есть обеспечить техникой, специалистами и охраной из боевых кораблей. Волей-неволей она станет распылять свои чудовищные силы.

А недавно ей достался еще и Викинг со всеми его проблемами. Достался последним, потому что Флот, закидывая Унию станциями, диктует ей направления перемещений кораблей и людей.

– У меня нет сомнений, – спокойно произнес Мациан, – что они намерены укрепить Викинг. Это продиктовано обстоятельствами. Только Викинг полностью компьютеризован, только там можно подавить любое инакомыслие, любое сопротивление. Только там Уния сможет с успехом применить свою полицейскую тактику, в кратчайшие сроки зарегистрировав всех до одного. Станция абсолютно стерильна и вполне пригодна для их базы. Мы дадим им хорошенько увязнуть, а после отберем Викинг и ударим по остальным станциям. Их жизнь висит на волоске… И тогда между нашим Пеллом и униатской Передовой не останется ничего, кроме обширной пустыни. Война станет чрезвычайно сложным и невыгодным занятием, и униатам придется искать себе другое пастбище… пока существует наш Флот. В папках – особые распоряжения для каждого из вас. Вы можете импровизировать, но лишь в своих секторах и сообразуясь с главной задачей. Первое звено – «Норвегия», «Ливия», «Индия». Второе – «Европа», «Тибет», «Тихий океан». Третье – «Северный полюс», «Атлантика», «Африка». У «Австралии» – индивидуальный план. Надеюсь, никто не заберется к нам в тыл… но мы учли и такую возможность. Операция будет длительной, поэтому я даю вам время на отдых. Потом – учения, пока не отработаем детали.

Сигни глубоко вздохнула, открыла папку и, не услышав возражений, заскользила взглядом по строчкам. Линия ее рта становилась все тоньше. В учениях не было необходимости, капитаны знали, на что шли; до сих пор они занимались тем же самым, только порознь. Просто этот поход мог потребовать всего их опыта и искусства. Удар намечается массированный, тут необходим четкий, одновременный выход кораблей из разных мест Глубокого на исходные позиции для атаки. Возможны столкновения, если джамп-рейдероносцы или рейдеры выскочат в реальное пространство слишком близко друг от друга, или от Викинга, или от вражеских кораблей. Им надо прыгать почти одновременно, чтобы застать противника врасплох, чтобы пройти на волосок от собственной смерти… Чужой корабль там, где по расчетам он находиться не должен, строй вражеских линкоров в непосредственной близости от Викинга… мало ли что еще может случиться. План операции учитывал даже координаты планет и спутников в день атаки, чтобы, выйдя в реальное пространство, укрыться за ними и подождать, пока у людей напрягутся мышцы и нервы, пока прояснится их сознание. План координировал прыжки так, чтобы одни корабли не долетели до станции, а другие – оказались за ней. Космические волки Мациана окружат Викинг со всех сторон и ринутся на него разом.

Было у них одно преимущество перед новенькими, превосходно оснащенными и вооруженными кораблями Унии, перед юными матросами и офицерами, натасканными на компьютерных тренажерах, подготовленными гипнопедической техникой к любым неожиданностям, но не покрытыми шрамами. Одно-единственное преимущество: опыт. Волки Мациана водили свои потрепанные корабли с точностью, покуда недостижимой для униатов. Ибо они были лишены униатского консерватизма и рабской преданности уставам.

Эта операция угрожала им гибелью рейдероносца, а то и двух – если корабли сойдутся слишком близко и заденут друг друга. Вероятность такой катастрофы была весьма высока, но капитаны уповали на знаменитое везенье Мациана. Именно этим они и отличались от врагов – готовностью к риску, которую враги считали безумным.

На дисплее чередовались схемы; некоторые требовали обсуждения, прочие выглядели безупречными и принимались молча. После перерыва на обед капитаны вернулись в совещательную каюту и обсудили последние подробности.