Текст книги "Длинная серебряная ложка"

Глава 26

Этой ночью Берта не пошла в больницу. Еще вчера она взяла отгул – фрау Кальтерзиле не только не возражала, но еще и предложила ей второй выходной в обмен на обещание не рассказывать, чем она будет заниматься в первый. Поймав экипаж, вампирша поехала в редакцию газеты, надеясь разузнать адрес критика, недовольного современной литературой. Несмотря на поздний час, в редакции было шумно и весело. За широким столом трое журналистов пили абсент, испрашивая у Зеленой Феи вдохновения, чтобы написать статью про очередное политическое покушение, или про дождь из тропических лягушек над Сибирью, или про горшок с фикусом, злодейски украденный с чьего-то подоконника. Нужные сведения Берта раздобыла без труда.

Но когда она приехала по указанному адресу, Карла Мейера не оказалось дома. Консьерж сообщил, что уже час как он укатил на квартиру к приятелю, некому Зигфриду. Вампирша не привыкла сдаваться так легко и спросила, как ей добраться к последнему. Пожав плечами, консьерж объяснил, но добавил, что фроляйн все равно не примут. У друзей намечалась важная деловая встреча.

– Это хорошо, – сказала Берта, – потому что деловая встреча у них как раз со мной.

Когда экипаж остановился у дома Зигфрида, вампирша так топнула от раздражения, что проломила мостовую. Квартира находилась на втором этаже, но в окне не горел свет. Наверняка эта парочка улизнула в какой-нибудь кабак. Она и так уже пол-города исколесила, и все втуне! А ведь у нее совсем мало времени. Теперь, когда она его позвала, Виктор может нагрянуть в любую минуту.

Берта шагнула на крыльцо и вдруг почувствовала, как по реальности пробежала дрожь. Поблизости открывали портал в другой мир. Теряясь в догадках, вампирша взлетела на подоконник и прижалась к стеклу. В квартире действительно было темно, но и люди там были. Сначала она разглядела стол, на котором покоилась доска с рядами букв, цифр, и словами «да,» «нет» и «до свидания.» На ней азартно подрагивала стрелка. Это была «доска Уиджа,» применяемая для вызова духов. Похоже, она успела к самому началу спиритического сеанса.

За столом сидели двое: брюнет в очках и с кудрявой бородкой, а рядом – светловолосый толстячок, который испуганно озирался по сторонам. Чиркнув спичкой, он зажег свечу в надежде что ее скупой свет хоть немного развеет его страхи. Правда, боялся он отнюдь не призраков.

– Ну что, Карл, кого будем вызывать? – неуверенно спросил второй. – Клопштока, Бюргера, Шиллера?[36]36
  Клопшток, Бюргер, Шиллер – немецкие поэты.


[Закрыть]

– Лучше сразу Гете, – отозвался брюнет, он же критик Карл Мейер.

– Ого! А не жирно для нас с тобой?

– В самый раз.

– И что, он прямо здесь появится? А как? Если в виде черного пуделя, то лучше на надо. Моя квартирная хозяйка запрещает приводить собак.

– Нет, Зигфрид, мы же не Мефистофеля вызываем, а самого Гете.

– А, ну тогда наверное другое дело.

– Мне начинать?

– Давай, что ли.

Мейер воздел руки к потолку, да так внезапно, что Берта от неожиданности чуть не сорвалась с подоконника.

– О Иоганн Вольфганг фон Гете, классик немецкой литературы! – протрубил критик. – Взываем к тебе, великий гений! Внемли нам! Посети сие скромное жилище! Прииди…

– А эктоплазма будет? – забеспокоился Зигфрид. – Хозяйка точно меня убьет, если мы все стены заляпаем. Она недавно поменяла обои.

– Прииди без эктоплазмы, – продолжил Карл, посылаю другу убийственный взгляд. – Ты здесь, дух?

Стол утвердительно качнулся.

– Спроси, кто выиграет завтра на скачках!

– Заткнись, – одними губами прошептал Карл. – О великий Гете! Ты ли это?

Стрелка указала на «да.»

– Передай ему, что зря он написал вторую часть «Фауста.» Я из-за нее экзамен завалил и стипендии лишился…аууу!

Пнув друга под столом и тем самым удовлетворив свою мстительность, Мейер довольно улыбнулся.

– Благодарю тебя, дух, за то что ты услышал мою нижайшую просьбу! Ты столь же милостив, сколь велик!

– Да вы замучили меня своей казенщиной. Переходите, что ли к делу, у меня еще столько вызовов.

Берта увидела то, чего не дано было видеть смертным – у стола стояла полупрозрачная фигура мужчины в старомодном сюртуке. Лицо его, доброе и благообразное, показалось знакомым, ведь именно оно смотрело с фронтисписа в каждом томике собрания сочинений. Более того, ей даже удалось разглядеть свиток у него в руках. На нем готическим шрифтом были написаны имена в две колонки, а возле некоторых дух уже поставил аккуратные галочки.

– О, солнце нашей словесности! – продолжал велеречивый Карл. – Я вызвал тебя вот по какому вопросу – уже много лет я ищу настоящего гения, способного вдохнуть новую жизнь в нашу загнивающую литературу. Реализм как жанр давно себя изжил, натурализм на поверку оказался пустышкой…

– Ну, наконец-то хоть с кем-то побеседую про литературу, – дух классика потер руки. – Все лучше, чем объяснять, где у тещи заначка!

– Где нам найти гения, который вызволит человечество из пещеры заблуждений и поведет нас в новом, продуктивном направлении? Где отыскать сей золотой светильник?

– Сейчас отвечу! Так, какой у нас год?

Окно с треском распахнулось и на подоконнике нарисовалась незнакомая девица. Ошарашенные, друзья обернулись к ней.

– Ну? – спросила ночная гостья. – Долго мне еще тут стоять? Пригласите меня кто-нибудь.

– Проходите, фроляйн, – автоматически отозвались мужчины. Хорошие манеры у них явно опережали инстинкт самосохранения.

– Спасибо, – сказала девица, спрыгивая с подоконника. – А теперь спите.

Она нетерпеливо махнула рукой, и оба спирита сразу же заклевали носом. Берта подошла к духу, несколько удивленному, и сделала нервный книксен.

– Здравствуйте, сударь, – робея, сказала она. – Или вы только на «великий дух» отзываетесь?

– Что вы, сударыня, мне так даже приятней, – дух Гете поклонился со старомодной учтивостью. – Стало быть, вы можете меня видеть?

– Да.

– Чудесно. Тогда давайте посидим, поговорим по душам…

– Боюсь, что с этим пунктом выйдет заминка. У меня ее нет.

– Так вы носферату? – вежливо уточнил дух.

– Да. Извините, если разочаровала.

– Ничего, я всегда рад побеседовать с красивой дамой, вне зависимости от ее экзистенциального статуса. Что вам угодно, сударыня?

– На самом деле, я пришла к Мейеру, – пояснила вампирша, – но вы мне поможете даже лучше. Он спрашивал у вас имя какого-нибудь гения, так?

– Да, у меня даже есть список подходящих лиц.

– Забудьте про список! Скажите ему, что гения, которого он ищет, зовут Маванви Грин.

Дух все таки достал призрачный список и педантично рассмотрел его в призрачный же лорнет.

– Этого имени там не значится.

– Еще б оно там было! Но все равно…

– Приношу мои глубочайшие извинения, сударыня, но лгать я не стану, – настырно продолжил дух. – Литература – это святыня.

Берта едва сдерживалась, чтобы не кусать ногти от волнения. Вот ведь какой упрямец!

– Но литература бывает разная, – начала фроляйн Штайнберг. – И то, что хвалят критики, не всегда по нраву обычным людям. Не всем хочется читать книги, которые правдиво отображают дух эпохи, призывают и клеймят, протестуют и выражают прогрессивные мысли. Это порою так утомительно. Одни книги намертво пригвождают нас к реальности, а другие переводят через порог. И те, которые в свое время считались бульварной литературой, будущие поколения могут вознести на пьедестал. Я и так знаю, что Маванви никакой не гений, но дайте ей шанс. Быть может, ее книга, какой бы посредственной она ни была, тоже найдет своего читателя… Пожалуйста, сударь. Маванви никак нельзя оставаться в больнице, и домой ей тоже нельзя. Пожалуйста.

Дух вздохнул.

– Ну хорошо, есть у вас хотя бы отрывок из ее произведения?

Она молча показала ему три журнала, которые все это время прижимала к груди.

– Так много? Что ж, количество еще не означает качество, но поглядим… гм, прелюбопытно…

Примерно через час Берта начала нетерпеливо постукивать ногой. Всецело погруженный в чтение, дух не обратил на нее ни малейшего внимания. Он перевернул страницу, но, передумав, отлистнул ее обратно.

– Что вы делаете?

– Хочу перечитать описание костюма, в котором Кармилла отправилась на Великую Битву с Зла со Злом.

– Да чего там перечитывать? На ней одежды было раз два и обчелся.

– Вот именно, – отозвался классик и только что не облизнулся. – Потрясающе!

– Вот и поквитались, – хмыкнула вампирша.

– О чем вы?

– Согласна, девчонка пишет будто кошка, к хвосту которой привязали авторучку. Тут не поспоришь. Но это еще не повод для издевательств! Я понимаю, что написано плохо, но…

– Давайте обойдемся без критиканства. Как же, помню, были невежды, которые насмехались над моим «Вертером,» не принимая его новизны. Нашелся один умник, который даже пародию настрочил. Но я не позволю ругать сочинение сей талантливой юной особы!

– Талантливой? Вам что же, нравится?!

– А что тут может не нравиться? Взять, для примера, сцену в которой Кармилла голыми руками убивает разъяренного вервольфа, спасая своего возлюбленного вампира Натаниэля…

– Это того, у которого аквамариновые глаза?

– Яшмовые, – рассеяно поправил дух, – Или вот еще…

– Ну хорошо, хорошо! Тогда я разбужу этих двоих, а вы продиктуете ее имя.

– Сейчас, только дочитаю до конца главы.

– Еще успеете, если книгу издадут. Вы готовы?

– А можно…

– Нельзя.

– Жаль. Тогда готов.

Друзья одновременно проснулись и посмотрели друг на друга осовелыми глазами. Но как только увидели, что стрелка движется, Зигфрид схватился за карандаш.

– …Ну и имечко, язык сломаешь.

– Придумаем ей псевдоним. Спасибо, дух! А теперь адрес.

– … штрассе, – прилежно записывал Зигфрид. – Постой, но там же психушка!

Карл Мейер заулыбался, как кошка на сметану.

– Тогда нам повезло вдвойне! Представляешь – безумный гений!

– Ну ладно. Ой, гляди, он еще не закончил.

Стрелка вновь забегала по доске.

– …на скачках первой придет Беладонна. Ух ты! – радостно завопил Зигфрид, сразу же прощая классику былые обиды.

А на улице прохожие отшатнулись от безумной девицы в форме медсестры, которая ни с того ни с сего сделала реверанс в пустоту. Заложив руку за спину, дух классика чопорно ей поклонился. В лучах фонаря он казался сотканным из кружащейся золотистой пыли. Жаль, никто кроме нее не мог созерцать это зрелище. Хотя так даже лучше.

– Спасибо! – воскликнула Берта.

– Мне это в удовольствие, сударыня. Нечасто бывают такие оригинальные вызовы.

– Тяжелая у вас работенка, ничего не скажешь.

– Это еще что, – махнул рукой дух. – Вот сейчас мне нужно спешить к некой фрау Липманн, вдовице – ей не терпится узнать, когда она повторно выйдет замуж. А выйдет она лишь через десять лет, да за такого повесу, который тут же прокутит все ее сбережения. Ну, как ей об этом рассказать? Начнутся крики и слезы, а в конечном итоге она мне все равно не поверит. А до этого меня вызывали три институтки, чтобы расспросить про билеты на экзамене. Они даже алфавит на бумаге написали с ошибками, какие им экзамены? Сказал, что срежутся, а они рыдать! Вот что мне было делать? Два часа помогал им готовить шпаргалки. Так-то.

– Сочувствую, сударь, – искренне пожалела его вампирша.

Призрак еще раз поклонился, готовясь исчезнуть, но в последний момент как будто передумал.

– Знаете что? Вызовите меня как-нибудь, – вдруг попросил он. – Я люблю общаться. Я даже с моим секретарем так беседовал после смерти – моей, разумеется, а не его – и много интересного ему надиктовал. А теперь все только спрашивают и спрашивают, да еще о таких приземленных материях, что стыдно и отвечать. Ну как, позовете? Посидели бы за кофеем.

– Я не пью… кофе, – проронила Берта.

– Я тоже не пью, сами понимаете. Но мы могли бы на него просто смотреть.

– Непременно, – согласилась она, умолчав про то, что вряд ли ей хватит времени, – но я бы вас и так пригласила. Все это пустяки по сравнению с тем, что вы для меня сделали. Даже не знаю, как вас отблагодарить.

– Ах, это совсем несложно, – заговорщически подмигнул ей дух.

– Как же?

– Просто расскажите, с кем Кармилла останется в конце. Я уж было подумал что с Этьеном, но теперь меня сомнения разбирают…

Улыбаясь, Берта бодрым шагом пошла домой. Кажется, она только что изменила ход мировой литературы. Интересно, это хорошо или плохо?

Глава 27

«Бомммм, бомммм,» – били старинные часы, отсчитывая последние секунды до того момента, как в замок живым, трепещущим, острокрылым потоком ворвутся полчища нетопырей. Друзья пододвинулись поближе, все как один глядя на маятник, нарезавший время на аккуратные ломтики, и шевеля губами в такт ударам. Уж они-то знали, по кому звонит сей колокол. Уолтер поправил воротничок, примерзший к шее, Эвике вырвала последние перья из веера. Вот уже и двери замка начали поскрипывать, а за окнами замелькали подозрительные тени. Мгновение – и стекла брызнут внутрь Парадной Залы, и появятся они…

…Бомм… боммммм…

… Девять, десять, одиннадцать…

…Боммм….

Двенадцать!

…Бомммбомммбоммм….

…Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать….

– Я так и знала, что мы как-нибудь да опозоримся! – взвилась Гизела, стремглав бросившись к часам и молотя по ним кулачками. Заевшая пружинка встала на место и трезвон прекратился, но сами часы тоже остановились, нерешительно занеся маятник под углом в 45 градусов и не смея обрушить его вниз, чтобы ненароком не привлечь внимание разбушевавшейся виконтессы. Пока наши герои сражались с часами, Виктор поманил к себе Эвике и занял место внизу лестницы. Рука об руку, жених и невеста ждали гостей, которые начали прибывать минут через пятнадцать. Ровно в полночь так никто и не заявился, иначе создалось бы впечатление, что гость давно уже околачивался у двери, чтобы не пропустить момент. А кому охота прослыть педантом? Перспектива оказаться первой жертвой Виктора, на которой он будет оттачивать свое ехидство, тоже никому не улыбалась. Лучше уж незаметно прошмыгнуть в конце вечера, когда иссякнет его красноречие.

Хотя на Бал приглашались все желающие, в большинстве своем вампиры знали куда более приятные способы скоротать ночку, чем тащиться в глухую провинцию на свадьбу Мастера Парижа непонятно с кем. Так что прибыли или забубенные любители приключений, или те, кто заскучал на родине. Только французские вампиры явились в полном составе. Своего Мастера они называли просто «Виктор.» Давным давно он разрешил им подобную фамильярность, «потому что в дружной семье к чему формальности.» Но вид при этом у них был виноватый. Да и вообще они разговаривали тихо. И постоянно оглядывались по сторонам. А уж их манере выражаться позавидовал бы сам Эзоп.

Улыбаясь, Мастер говорил каждому прибывшему любезности, предлагал чувствовать себя как дома, расспрашивал про житье-бытье, но при этом обязательно добавлял прозрачную аллюзию на какой-нибудь факт из биографии гостя, о котором бедолаге не хотелось бы слышать на людях. Эвике тоже улыбалась и приседала, как заведенная. Время от времени Виктор что-то шептал ей на ухо, и девушка заливалась смехом с нотками истерики. Облокотившись на скрипучие перила, она наблюдала за разношерстой толпой немертвых гостей.

Создавалось впечатление, что они ограбили запасник музея, причем музея который давным-давно проиграл битву с молью. Бархат истерся до дыр, а кружева, истончившиеся и посеревшие от старости, напоминали грязную морскую пену. Вехи моды здесь перемешались: высокие ампирные талии соседствовали с турнюрами, длиннейшие, расшитые золотом рукава свисали до пола, туфли с пышными розетками топтались по несуразным шлейфам, чьи-то шпоры зацепили чей-то кринолин и разгорался скандал. Круглый гофрированный воротник придавал щеголю сходством с рассерженной ящерицей. Костлявая модница обмахивалась скелетом веера. Иные головы украшали высокие парики, в которых, попискивая, резвились мыши. Неужели так будет и в самом конце, подумала Эвике, в последний из дней, и сжалится ли Господь над нами, когда увидит нас такими? Она решила бы, что ей снится сон, сумбурный и тягостный, если бы не запах. Над толпой вампиров нависло марево, в котором переплелись ароматы тяжелых духов и специй, но даже они не могли полностью заглушить запах смерти. А может и не было никакого запаха, и наша простоватая героиня приняла ожидаемое за действительность. Виктор вдруг наклонился к ней и шепнул какую-то остроту. Девушка вздрогнула, словно ей в ухо упала льдинка, но автоматически улыбнулась, продолжая разглядывать гостей, которые все прибывали и прибывали. Нужно собраться с силами и довести задуманное до конца.

Отделавшись от жениха с невестой, вампиры взбирались по лестнице, сетуя что не прихватили с собой веревку и альпеншток, а потом спешили в Парадную Залу, к столам, прогибавшимся от подносов с колбасой и чаш с пуншем. Напитки, само собой, были приготовлены по особому рецепту, и плавали в них отнюдь не дольки апельсина. Колбаса тоже расходилась на ура, хотя заметно было, что большинство вампиров смотрят на этот фуршет как на преддверие серьезной трапезы. Граф и его дочка интересовали их куда больше. Но рядом с графом появился Леонард Штайнберг, который весь вечер ходил за будущим тестем, будто пришитый невидимыми нитками к его бархатному, совсем уж старомодному камзолу.

Утолив аппетит, разыгравшийся во время долгой поездки, вампиры приступили к более интеллектуальным развлечениям. Те, кто постарше и посолидней, разошлись по углам, где предусмотрительный граф фон Лютценземмерн – сам в последний раз бывавший на балу лет 40 назад – расставил ломберные столики. Игроки кричали, спорили и лезли в драку, когда кто-то жульничал с помощью телепатии или превращался в нетопыря чтобы подсмотреть чужие карты из-за спины. А какие ставки были в этих играх, лучше и не думать.

Молодежь и старики побойчее затеяли танцы. Почти час они настраивали клавесин, который Эвике загодя расстроила для пущего антуража, и еще столько же разрабатывали программу на вечер. Нашлись среди гостей экземпляры, которые овампирились, когда в моде еще были хороводы, поэтому они громче всех ратовали за что-нибудь неспешное. Полонез казался им слишком быстрым, кадриль – верхом безвкусицы, ну а вальс – так вообще групповой оргией. Ко всеобщей радости, на них цыкнул Виктор, который вернулся в Парадную Залу чтобы открыть бал.

– Ma cherie, позволь пригласить тебя на первый танец, – элегантно кланяясь, обратился он к невесте.

– Смотря что за танец. Я только вальс умею.

– И это все? Неужели учителя танцев у тебя тоже не было?

– Увы мне, – послышался меланхолический вздох. – Ни танцам, ни языкам, ни наукам – ничему меня не обучали. А все потому, что папенька жлоб. Над каждым грошом трясется.

Во время ее исповеди Штайнберг, по пятам ходивший за сиятельным зятем, побагровел, затрясся от злобы и недвусмысленно потер себе шею ребром ладони. Эвике томно ему улыбнулась.

– Ну, герр Штайнберг, что же вы так оплошали? – упрекнул его Виктор.

– Так не в коня корм, – ответил фабрикант, посылая псевдо-дочери испепеляющий взгляд. – Сами видите, моя девочка совсем недалекая. Чтобы не сказать полная дура.

– Это я в дедушку, – вздохнув, призналась Эвике. – Знаешь, Виктор, у моей маменьки все родственники сумасшедшие, по лечебницам сидят. А вот папенькина родня все больше каторжане. Ты, кстати, проверь карманы, а то вдруг папенька что-нибудь у тебя стащил. Он у нас такой, вороватый.

Де Морьев только головой качал, наблюдая за их перебранкой.

– Пойду-ка я, распоряжусь насчет вальса, – наконец отозвался он. – Интересно, сможет ли этот драндулет порадовать нас лебединой песней, прежде чем окончательно развалится?

Когда он удалился, фабрикант так дернул Эвике за руку, что девушка едва не завизжала.

– Ты что это вытворяешь, дрянь? – просипел он.

– Успокойтесь, все под контролем. Я хочу так его напугать, чтобы он аж перекрестился, когда я отсюда сбегу. Пусть десять раз подумает, хочет ли породниться с такой семейкой. Пусть решит, что мы тут все сплошь идиоты. Хотя на самом деле мы нормальные дальше некуда, – с невеселым смешком подытожила служанка.

– Смотри, не зарывайся, – посоветовал вампир. – Не хватало еще, чтобы он тебя до свадьбы порешил.

– С каких это пор вы так обо мне заботитесь?

– С тех самых, как вбухал в тебя столько денег, – пробормотал фабрикант, отворачиваясь.

– Учту-с. Виктоооор, где ты, мой летучий мышонок? – Эвике запрыгала, размахивая руками. – Я уже иду!

А Гизела в очередной раз поправила неудобный воротник дурацкого бального платья, заставляющего чувствовать себя старомодной даже среди вампиров. До чего же обидно, когда дама, чья молодость пришлась на времена королевы Анны, делает замечание, что твое платье старомодное.

С независимым видом она прошлась по зале. В конце концов, хозяйка она здесь или нет? Осталось только объяснить это вампирам, которые бросали на нее весьма гастрономические взгляды. Но Гизела успокаивала себя тем, что раз у них уговор, ее не тронут. И отца тоже. И даже остальных, если сильно повезет. А еще она надеялась, что вампиры поверят в их маленький обман. В общем, весь вечер виконтесса усиленно занималась самовнушением.

Ее батюшка, развлекавший гостей непринужденной беседой как и подобает хозяину дома, отделился от толпы, подошел к дочери, ласково пожал ей руку. Леонард тоже был тут как тут.

– Гизи, ты бы не могла сегодня аккомпанировать? Потом тебя обязательно сменят, чтобы вы с Леонардом тоже потанцевали.

Юный вампир изобразил вежливую, но малоубедительную улыбку, а для пущей привлекательности пригладил волосы, которые пробивались сквозь густой слой бриолина и торчали по сторонам. Фрак его выглядел так, будто по нему прошлась рота солдат, одна фалда была надорвана (Леонард умудрился на нее наступить), рукава скукожились и из них торчали его острые запястья. А танцует он со всей грацией лося на льду, тоскливо подумала Гизела.

– Спасибо, папа, но лучше не надо. А вот сыграть могу. Тем более что только я умею обращаться с нашим клавесином, – и виконтесса смерила инструмент взглядом тореадора.

За эти годы она действительно узнала все секреты фамильного клавесина. Например, на какие клавиши лучше не нажимать, потому что они западают. Даже виртуоз Паганини, сыгравший на скрипке с одной струной, пришел бы в замешательство при виде инструмента, который стрекотал, сипел, кряхтел, стонал и в любую минуту грозился треснуть пополам. Уже за клавесином Гизела отыскала взглядом свою служанку, которая буквально висела на Викторе. Неужели рассчитывает протанцевать с ним весь вечер? Это ведь совсем неприлично, если танцуешь только с одним партнером. Но где Эвике – и где приличия!

Тем не менее, у девушки были все шансы выдать себя за Королеву Проклятых – похоже, упыри признали ее за свою. В представлении Гизелы ее горничная была антонимом слова «вампир,» но немертвые почему-то охотно поверили в такую невесту. И даже сам жених… О нет, жених поверил в первую очередь!

При мысли о женихе Гизела смущенно отвела взгляд и принялась внимательно изучать люстру (упадет – не упадет, упадет – не упадет?) Мсье виконт был просто неприлично хорош собой, настолько хорош, что Гизела даже забыла, что у нее вообще-то тоже завтра свадьба. Ну почему некоторым достается Леонард, которому бы только с микробами агукаться, а другим… Она вновь печально вздохнула. И здесь Берта умудрилась ее обскакать, даже находясь за сотни километров! И лучшего жениха отхватила, и лучшее платье.

А фальшивая фроляйн Штайнберг тем временем использовала свое положение на полную катушку. Она как будто забыла, что еще пару часов назад мыла тарелки на кухне и подметала крыльцо. Гизела бы многое отдала, чтобы послушать, о чем она так увлеченно рассказывает Виктору. Неужели о том, как правильно плести косы из чеснока?

Девушка закрыла глаза и попыталась представить, что было бы, окажись здесь настоящая Берта Штайнберг, и ее сердце заныло. Потому что ничего хорошего бы не получилось.

Она не перекинулась бы с Гизелой даже словечком – Берта всегда молчалива и холодна. Возможно, виконтесса фон Люценземмерн удостоилась бы легкого кивка, но потом Берта слишком быстро отвела бы взгляд и мгновенно переместилась в другой конец залы. И, конечно, Берта была бы прекрасна – намного красивее Эвике даже в одном и том же платье и с одинаковой прической. И ей очень шел красный цвет… то есть идет. Хоть технически фроляйн Штайнберг была мертва, это не давало никому права говорить о ней, как о покойнице. Она бы обиделась.

Итак, на чем мы остановились? Берта проходит мимо с гордо поднятой головой, даже не замечая Гизелу. Вежливо кланяется гостям. Конечно, с манерами у нее не очень, здесь они с Эвике похожи, но в представлении Гизелы у нее получалось изящно и благородно. Она улыбается Виктору и наверняка ликует в душе, какого красавца отхватила, не то, что несчастная виконтесса. Они открывают бал. Берта летит по залу невесомо, будто ласточка, ее маленькие ножки (оставим этот момент на совести Гизелы и не будем приводить настоящий, отнюдь не золушкин, размер) порхают над полом, все смотрят на нее – прекрасная невеста! А Гизела сидит в стороне – вот прямо как сейчас – и не знает, какому чувству отдать предпочтение: злости, зависти, обиде или может быть чему-то еще? Нет, остановимся на этих трех.

Неожиданно девушка ощутила на себе тяжелый взгляд, который никак не мог принадлежать кому бы то ни было из ее знакомых. Гизела резко обернулась, но никого не увидела. Потом, на всякий случай, огляделась еще один раз. И все равно ее не покидало чувство, будто кто-то пристально смотрел на нее или даже сквозь нее. Она встряхнула головой, стараясь отделаться от этого странного ощущения, но никак не получалось.

Потому что кто-то действительно смотрел на нее и видел то, чего еще не видела сама Гизела.

Все это время Уолтер простоял в углу, где и собирался провести остаток вечера. Теперь, когда виконтесса уселась за клавесин, приглашать на танец было некого – остальным дамам он не представлен, да и не рвался с ними знакомиться. Ему в одночасье надоели вампиры – как en masse, так и отдельные личности. А эти самые отдельные личности плевать хотели на его неприязнь и упоенно вальсировали в центре залы. Остальные гости жались к стенке, потому что кринолин Эвике по разрушительности соперничал со стадом гиппопотамов. Это крайне забавляло Виктора, зато французская диаспора в безмолвном ужасе взирала на невесту. И в одиночку Мастер нагонял на них такой страх, что уснуть можно было лишь в обнимку с плюшевым медвежонком, а что начнется, когда к Виктору присоединится столь же безумная супруга? Некоторые уже задумывались об иностранном подданстве – переплыл через Ла Манш и вся недолга.

Первая пара все кружилась, отдавшись на милость центробежной силе, и Виктор, в полуобороте, вдруг пристально посмотрел на Уолтера и сверкнул острыми клыками. Улыбка его казалась чересчур любезной чтобы не быть насмешливой. И тут Уолтер понял, почему с первого же взгляда возненавидел Виктора, хотя тот и казался славным малым. В этом-то вся и загвоздка! Будь он мрачным чудовищем, злобно зыркающим по сторонам, к нему еще можно привыкнуть. Но он был, как говорится, душа компании – остроумный, небрежно-вежливый и успешный во всем. Смени он элегантный галстук на белый воротничок пастора, и перед Уолтером оказался бы старший брат. Чересчур знакомой была эта улыбка благополучного, состоявшегося человека. Да, универсальный старший брат, так сказать, классический образец. Вот почему Леонард так на него повелся – видать, не хватало мужской компании в детстве. И ведь не знает, дурак, как ему повезло! Не пришлось донашивать за кем-то обноски или слушать, как все твои достижения сравнивают с чужими, ощущая себя чьей-то ухудшенной копией. А самому Уолтеру остается лишь завидовать, наблюдая за чужим успехом из тени, как попрошайка у витрины игрушечной лавки, как бедный родственник, которого из жалости позвали на пир. Лучше бы ему никогда не приезжать сюда! С таким же успехом можно и дома позориться.

И тут Уолтера окликнули. Причем по-английски.

– Молодой человек! Да-да, вы, – к нему направлялась высокая дама в черном платье, по случаю праздника украшенном бриллиантовой брошкой. Ее светлые, но уже начинавшие седеть волосы были собраны в строгий пучок, а глаза смотрели с высокомерной холодностью.

– Мэм?

Юноше потребовалось еще некоторое время, что прийти в себя, а так же разобраться: родная речь на балу – это хорошо или плохо? Вернее, «плохо» или «настолько плохо, что пора драпать отсюда через окно.»

– Вы ведь англичанин? – продолжала дама, оценивающе разглядывая его. – Оксфордшир… Хотя нет, скорее всего Девоншир, так?

– Д-дербишир, – промямлил Уолтер, которому совсем не нравилось, какой оборот принимала беседа. Если вампирша воскликнет «Ба, да мы земляки!», ему придется ой как несладко.

– Да-да, точно. Неплохо… для Дербишира. Конечно, графство уже не то, что раньше. Вы ведь помните, каким оно было лет сто пятьдесят назад? О, прекрасные были времена! Или вы из новеньких? – спросила она, пренебрежительно выделяя последнее слово.

– Да! Из них! Я совсем недавно обупырился… ой, то есть стал носферату… но да!

– Что вы так кричите, юноша? – удивилась англичанка. – Молодое поколение теперь никаких представлений не имеет о воспитании! Ну, да это можно списать на вашу неопытность, – сказала она покровительственно и даже улыбнулась. Вернее, Уолтеру показалось, что левый уголок ее рта чуть дрогнул. – Кстати, как ваше имя? Мы до сих не знакомы, какое упущение. А ведь мы единственные представители нашего королевства в этой глуши.

Черт, а имя он как раз не придумал! Уолтер почувствовал, как кончики его ушей потеплели. Ну все, полный крах. Ни одного уважающего себя вампира не зовут так приземленно. Нужно было сообразить какое-нибудь романтическое, внушающее трепет имя, вроде «Маледиктуса» или «Мелеаганта.»

– Уолтер Стивенс, мэм, – сказал он, на всякий случай поглядывая на ближайшее окно. – А вас, мэм?

– Леди Филомена Генриетта Элизабет Аркрайт, – церемонно представилась она и подала руку Уолтеру, который склонился над ней и поцеловал воздух.

– Польщен, миледи.

– Стивенс… Из Дербишира, вы сказали? Знавала я одну семью оттуда. Вам не знакома некая Милисента Стивенс?

Особа, так прозывавшаяся, приходилась дальней родственницей его отцу. Слыла она дамой богатой, но прижимистой. Однажды шумное семейство Стивенсов, в тот год стесненное в финансах, напросилось к ней отмечать Рождество. Это был самый странный сочельник в жизни Уолтера. Ни елки не было, ни гимнов, ни подарков, да и вообще праздничный дух как-то подкачал. В довершение всего, тетя Милисента выстрелила из ружья в певцов, пришедших поколядовать к ее крыльцу, а чуть позже запустила подносом в преподобного Стивенса, когда тот начал проповедь о младенце в яслях. Зато угощение было в изобилии. Например, пудинг, в который традиционно закладывали шестипенсовик – кто его найдет, тому весь год будет везти. Обнаружил монетку, естественно, Уолтер, причем эмпирическим путем. К счастью, сломанный зуб был молочным. Это уже можно расценивать как начало удачного года. А еще там были пироги…