Текст книги "Длинная серебряная ложка"

Глава 37

Покончив с ежевечерней рутиной, Берта Штайнберг вернулась в опустевшую палату мисс Грин и присела на ее койку. Вчера она так и не увидела, исказила ли миловидное личико Маванви гримаса отвращения. В сущности, ей было все равно, потому что ничего не изменилось. Если раньше ей казалось, что стоит произнести эти слова вслух и они, будто заговор от зубной боли, сразу же ее исцелят, теперь исчезла даже эта надежда. Легче не стало. Только в глупых россказнях Маванви женщины берут в руки меч, на самом же деле они бессильны бороться. Она, по крайней мере. Остается только ждать, когда Виктор до нее доберется. Такая уж ее функция в его сказке.

Развернувшись на пятках, Берта проследовала вон из гостиной, не обращая внимание на девочку, которая что-то кричала ей вслед. На ходу попросила медсестру собрать вещи пациентки, а сама поднялась на третий этаж, в рекреационную, пустовавшую в столь поздний час. Встала у окна, вглядываясь в ночь, разбавленную светом фонарей. В глазах защипало, две слезинки скатились по скулам, но дальше не продвинулись, застыли на щеках. Нетерпеливым жестом Берта смахнула их и они зазвенели, ударившись о подоконник. С такой нервотрепкой нужно питаться почаще, подумала вампирша, чувствуя как резко упала температура тела. Хотя еще раз отведать крови ей все равно не случится.

Через полчаса на крыльце появилась Маванви в сопровождении Карла Мейера и медсестры, которая несла за ней чемоданчик. Девочка уже успела переодеться: вместо больничной формы, напоминавшей мешок с рукавами, на ней была та одежда, в которой она приехала сюда пару недель назад – белое платьице с высоким воротником и соломенная шляпа с голубой лентой на тулье. Платье было чересчур коротким, лента – слишком длинной, так что мисс Грин, и без того щуплая, казалась маленькой девочкой на прогулке. Маванви беспрестанно озиралась по сторонам и задирала голову, вглядываясь в темнеющие окна. В какой-то момент она в упор посмотрела на Берту, которая сразу же отшатнулась. Видно было, как Маванви вздохнула и, опираясь на руку критика, забралась в подъехавший экипаж. Ни на секунду не переставая петь ей дифирамбы, Мейер уселся рядом, и экипаж скрылся за воротами, увозя девочку в мир, сотканный из ее фантазий. Мир, в котором длинноволосые красавцы врываются в окно, а не заходят через парадную, требуя чтобы им постелили красную дорожку.

Так было вчера. Сегодняшний же вечер побил все рекорды по концентрации ужаса на единицу пространства. Что-то было не так. Вернее, все было не так. Она не должна здесь находиться. И вообще нигде. Вчера в полночь ее должен был поглотить жених, Виктор де Морьев, которому еще до рождения ее оставил в залог родной отец. Но этого не произошло. Значит… но ее разум восстал против самого слова. Ничто ничего не значит. Целый год она тыкалась в потемках, пытаясь разгадать его замысел, ловя редкие проблески его сознания, будто крошки, которые он великодушно смахивал со стола. Иногда он чуть-чуть приоткрывал завесу. Именно так она поняла, что его не интересует даже ее тело. Она была кремнем, по которому он собирался чиркнуть сталью. Ему нужна была только искра.

Теперь ее мир утратил даже те крупицы смысла. Виктор так и не явился за ней в ночь свадьбы – почему? Раз он знает, что она в Вене, то не станет же тащиться на несостоявшийся бал в Трансильванию, чтобы подкрепиться колбасой на дорожку. Или… Да нет же, ему не терпится осуществить свой план, он дождаться не может…

Берта вскочила, едва сдержав крик (хотя он не надел бы переполоха, потому что крики в лечебнице давно уже стали акустическим фоном). Ну конечно, Виктор может дождаться. Терпения вампирам не занимать. Что ему пара-тройка дней? Земля за это время не сдвинется со своей оси и никуда не укатится. Эх, как же она раньше не догадалась! Ну можно ли быть такой тугодумкой!

Больше сидеть сложа руки она не смела. Пришло время принять хоть какие-то меры, но прежде следовало разведать обстановку дома. Берта положила правую руку на левое запястье, нащупав шрамы от клыков – метку своего творца. Зажмурившись, она представила лицо Лючии Граццини – даже в такой торжественный момент трудно было удержаться от ухмылки, потому что зрелище было то еще – и мысленно произнесла стандартную формулировку Призыва:

«О госпожа моя, дарительница жизни, внемли своему созданию».

Пару секунд спустя, в ее голове прозвучал раскатистый голос:

«Приветствую тебя, возлюбленное дитя и… ну что там дальше?.. тьфу, забыла! В общем, привет, cara![46]46
  Cara – итал. «дорогая»


[Закрыть] Давно не виделись! Вернее, не слышались!»

«Мы можем поговорить?» – спросила Берта, массируя лоб. Даже телепатически Лючия умудрялась говорить так громко, что дребезжали мозги и бились о черепную коробку.

«Прямо сейчас?» – протянула примадонна. – «У нас тут попойка в самом разгаре, премьеру отмечаем».

«Это очень важно, Лючия».

«Тогда подожди минутку, я выйду куда-нибудь, где потише…. Так, где моя нижняя юбка?… Это не моя… А это вообще не юбка..».

«Ты что, с мужчиной?» – краснея, спросила Берта.

«Нет, с женщиной… Хихи! Шучу!»

«Лучше я в другой раз с тобой свяжусь!»

«Постой… Все, готово. Кстати, Тамино передает привет»

«Взаимно,» – улыбнулась девушка. – «У меня такое дело – ты ведь слышала, что я… ну в общем… про меня и де Морьева».

«Про то, как ты сбежала перед свадьбой? Наслышана, как же. Твой папаша все выведывал, куда ты запропастилась. Я, конечно, ничего не сказала! Знаешь, на твоем месте я бы тоже за Виктора не вышла. Хотя нет, это на своем месте я бы за него не вышла, а на твоем драпала бы от него на край света. Что ты, собственно, и сделала. Хвалю!»

«Не за что меня хвалить. Вдруг я спряталась слишком хорошо?»

«Тебе не угодишь,» – хмыкнула вампиресса.

Что-то зашуршало и на мгновение связь оборвалась, но тут же восстановилась. Еще бы, ведь Берта была взволнованна до предела, а Лючия, похоже, уже угостилась кровью с высоким содержанием алкоголя. При таком раскладе помех на связи не избежать.

«Слышишь меня, слышишь? Хорошо… Пойми, Лючия, я рассчитывала что он придет за мной. Это я Перворожденное Дитя. Зачем ему терять время с остальными? Но он не пришел! Вдруг отец так и не отменил Бал? Ты не могла бы связаться с ним и Леонардом? Просто спросить, как у них дела».

Итальянка скорбно вздохнула, будто оперная героиня, которая только что узнала, кто ее настоящий отец, но сейчас он лежит на сцене с кинжалом в груди и допевает последние двадцать минут своей арии.

«Ах, я так устала! После таких упражнений у меня полночи голова раскалывается».

«Ты что, не понимаешь, как это важно?!» – Берта сорвалась на ментальный крик. Ее создательница только хмыкнула.

«Не ори на меня, девочка, не то язык с мылом вымою. Вернее, мозг».

«Лючия, прекрати строить из себя строгую маменьку и свяжись с моей семьей!»

«Ладно, убедила» – проворчала вампирша.

Минуты три она молчала, пока не протянула обиженно.

«Леонард не отзывается. Может, просто спит, а может поставил барьер, как я его учила. Правда, учила я его вовсе не для того, чтобы он закрывался от меня! Ох, и надеру негоднику уши!»

«А отец?»

«Всему свое время,» – кокетливо проворковала примадонна, вновь умолкая.

Затем что-то случилась. Берта так и не поняла, что именно, но ей почудилось, будто она услышала далекий вздох. Сразу же накатил беспричинный страх.

«Берта?»

В подтверждение всех опасений, голос Лючии был серьезным, как у министра во время торжественного доклада.

«Ты сейчас где? Поблизости есть кровь? Если нет, на охоту не ходи. Лучше закрой двери и поставь барьер».

«Что случилось?»

«Ничего не случилось,» – призналась итальянка. «И это плохо».

«Лючия, не мучай меня!»

«Твой отец тоже не отзывается, но он по-другому не отзывается. Даже не знаю, как это объяснить».

«Говори, как есть».

«Он меня забыл,» – с усилием произнесла вампирша.

«Так не бывает! Ты его создательница! Ты его отметила!»

«Видишь ли, девочка… ох… в общем, себя он тоже забыл».

Сначала Берта ничего не поняла, но слова Лючии растекались по ее сознанию, как яд из открытой бутылки, брошенной в колодец.

«Прощай,» – сказала она наконец.

И мозг чуть не брызнул из ушей.

«Ты что это задумала, а?!! А ну-ка бросай эту затею! Ты не должна!.. И как я без тебя останусь?»

«Я именно, что должна,» – спокойно объяснила девушка. «Потому что я инкарнация долга».

Берта поспешно убрала руку с запястья и, напрягая воображение, представила ту самую стену огня. Издалека доносились крики, но даже они скоро затихли. Берта вышла из палаты, не забыв перед этим поправить подушку и одернуть измятое покрывало. Однако уйти по-английски так и не получилось, потому что на лестнице ее подкарауливала фрау Кальтерзиле.

– А мы вас повсюду ищем, – она выдавила улыбку, сладкую, как чашка кофе, в которую вбухали пол-сахарницы. – Герр доктор просит вас незамедлительно явится к нему в кабинет.

Подумав, она все таки отправилась к Ратманну. Не то чтобы она нуждалась в его напутственном слове, но раз уж ей предстоит путешествие в один конец, лучше не оставлять незаконченных дел.

* * *

Привокзальная площадь была запружена фиакрами и омнибусами, извозчики звучно зазывали клиентов, туристы, сверяясь в путеводителями, торговались на ломанном немецком, повсюду царили шум, гам и суматоха. Двигая локтями, Уолтер с Эвике нырнули в этот водоворот и подобрались поближе к фиакрам. Как и следовало ожидать, даже самые отчаявшиеся извозчики, даже те, чьи дети останутся без куска хлеба, если этой ночью папа не заработает пару флоринов, демонстративно смотрели мимо. Больно подозрительной казалась эта парочка в измятых и замызганных вечерних нарядах. В довершение всех бед, красное платье девицы, постоянно сползавшее с плеч, было подпоясано вервием, а под ним не было нижней юбки. Даже по стандартам Вены, столицы неврозов, это было как-то уж совсем чересчур.

Крупная банкнота, извлеченная из бумажника, исправила бы первое впечатление, но денег у наших героев не водилось. Запас ложек тоже подходил к концу. Еще на пути в Будапешт Эвике удалось обменять ложки на твердую валюту. Несколько штук она всучила соседу слева – мастеровому, который собирался расплавить их на ожерелье невесте, – остальные же продала соседке напротив, старушке в черном платье, полинялом но аккуратно залатанном на локтях. Именно с ней Эвике торговалась до пены у рта, но в конце концов скупердяйка рассталась с пятью флоринам. На вырученные деньги им удалось купить билет от Будапешта до Вены, а так же штрудель в привокзальном буфете. Теперь карман Эвике отягощала одна-единственная ложка и оставалось найти того авантюриста, который на нее позарится.

Наконец удача улыбнулась, правда, довольно криво и жалко. Какой-то бедолага, небритый и даже без шляпы, свесился с облучка, просипев им в след:

– Эй, господа хорошие, вам куда надобно?

Эвике смерила взглядом фиакр, ветхий как «Летучий Голландец» и запряженный мосластой лошаденкой, родной сестрой бледному коню из «Апокалипсиса».

– Нам нужно в плохой квартал, – поведала она извозчику. Тот восхищенно присвистнул. Приятно иметь дело с людьми, которые знают, чего хотят. Похоже, эта парочка приехала в большой город оттянуться на всю катушку.

– Совсем плохой? – уточнил он.

– Да, чтобы там были кабаки, дома с дурной репутацией и много беспризорников.

– И массовые убийства! – вставил Уолтер. – Необъяснимые смерти от кровопотери.

От восторженного блеска в его глазах извозчика покоробило.

– Знаю такое место, только деньги вперед, – на всякий случай потребовал он.

Пошарив в карманах, Эвике протянула ему последнюю ложку. Извозчик покрутил ее в руках, но увидев вензель, поперхнулся и решительно помотал головой.

– Не поеду!

Девушка уперла руки в бока.

– Так щедро тебе никто не заплатит. Настоящее серебро.

– Поэтому и не поеду. Вы ее украли.

– Ничего подобного! – отрезала Эвике. – Просто мы…

– … разорившиеся аристократы, – закончил за нее Уолтер. – Мы окончательно загнили, выродились и распродаем имущество. А все из-за близкородственных связей.

– Да, из-за них, – печально вторила невеста.

Эта версия внушала доверие. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы вызвать у Маркса вздох умиления. Уж очень качественно они выродились.

– Ну, разве что так. Полезайте.

Фиакр загрохотал по мостовой, увозя наших героев вдаль от шумных улиц, позлащенных светом множества фонарей, от оперы, ресторанов и дорогих магазинов. Чем дальше, тем мрачнее становился ландшафт. Улочки, узкие и кривые, были завалены мусором, разбитыми бутылками и золой, которую вытряхивали прямо из окон. Где-то ойкнула скрипка, кто-то закричал, из распахнутой двери кабака выбежала женщина в аляповатом платье, разорванном на груди, за ней, выкрикивая угрозы, погнался небритый здоровяк. Стайка тощих мальчишек, выискивавших чем бы поживиться в такой час, засвистела им вслед. На углу возница остановил фиакр и велел Уолтеру с Эвике выметаться ко всем чертям. Мол, этот квартал именно то, что им нужно.

– Тут поблизости и психушка имеется, – тонко намекнул он и укатил прочь.

* * *

Доктор Ратманн приподнялся в кресле и вежливо кивнул сиделке. Сколько раз она уже входила в его кабинет c докладом, но сегодня все было иначе. Нет, сама комната ничуть не изменилась – на стенах по-прежнему висели портреты ученых мужей, в застекленном шкафу стояли ряды книг и банки, в которых мариновались причуды природы. С потолка свисала лампа с зеленым абажуром, освещая рабочий стол доктора, заваленный кипами бумаг. Стоял на столе и знакомый ей френологический макет головы, на котором изображены были зоны, отвечающие за черты характера: выпуклость под глазами указывала на способности к языкам, на лбу – на развитую память. Где-то на голове затерялся «орган упрямства». Берте всегда казалось, что в этом месте у нее должна быть огромная шишка. А еще среди них был «орган влюбленности», но о нем вампирше и вовсе думать не хотелось.

Итак, кабинет был все тот же, но доктор Ратманн сильно сдал за эти дни. Невысокий и полный, как говорится, апоплексического телосложения, он похудел так сильно, что впору было перешивать сюртук. Усталые глаза с красными прожилками, как у собаки породы бассет-хаунд, указывали, что каждую ночь он делил постель с бессонницей, которую не брал ни лауданум, ни морфий. Сейчас он смотрел на вошедшую как на ангела, прилетевшего спеть ему колыбельную.

– Фроляйн Лайд, проходите!

– У меня мало времени, – нахмурилась вампирша. Она подошла поближе, но на стул не села. – Я прошу расчет.

– Как так? – растерялся доктор.

– Увольте меня, – она равнодушно пожала плечами. – Мне больше не нужно оставаться в психиатрической лечебнице. Я исцелилась. За это время я научилась разговаривать о том, что меня беспокоит. Правда, пользы от этого никакой, но все равно, есть, чем гордиться.

– Не понимаю, что на вас нашло! – воскликнул Ратманн в раздражении. – Я как раз пригласил вас, чтобы похвалить за успехи на службе – а тут такой выверт!

Берта посмотрела на него пристально.

– Вы уверены, герр доктор, что пригласили меня именно за этим?

Под ее неподвижным взглядом он неловко поерзал, опустил голову, вжался в спинку кресла. Снова накатило ощущение неловкости, будто в его личных вещах порылись чужие руки, потом разложили все по стопкам, но слишком аккуратно, не так, как это сделал бы он сам. Ему было неуютно в собственной голове. Стало быть, вот как оно начинается. Безумие.

Когда он вновь посмотрел на сиделку, в глазах его разлилось отчаяние, готовое слезами выплеснуться наружу. Он умолял ее ответить еще до того, как он сформулирует столь унизительный для себя вопрос. Почему-то ему казалось, что она насквозь видит его чувства, вот только вместо сострадания они вызывают у нее лишь злорадство. Действительно, сиделка уселась на край стола, болтая ногой, и потянулась к бронзовому пресс-папье, украшенному фигуркой дракона. С легкостью подхватила его и начала перебрасывать из руки в руку, будто теннисный воланчик. Все это время она не сводила с начальника насмешливых глаз.

– Смелее, доктор, – подбодрила она Ратманна, – вы хотели что-то спросить? Дайте угадаю – насчет той ночи?

– Со мной тогда что-то произошло? – спросил он почти беззвучно. – Какой-то припадок… приступ сомнамбулизма?

Не меняя позы, она расхохоталась. Резкие, отрывистые звуки напоминали скорее клекот подбитой чайки, чем человеческий смех. И он снова увидел, как ее зрачки вытянулись, стали острыми, хищными, звериными. Такие галлюцинации не возникают на пустом месте. Он сошел с ума, тут и двух мнений быть не может. Коротко простонав, Раттманн прикрыл рукой набрякшие веки.

– Думаете, что совсем рехнулись? – не отступала сиделка. – Голову даю на отсечение – хихи! – что вам и сейчас мерещится всякое! Ну скажите, ведь мерещится? К счастью, вам незачем волноваться. У вас есть персональная клиника, битком набитая отличным оборудованием! Чего стоит только ледяной душ! С него начнете лечение, да? Или с центрифуги, чтоб мозги встали на место? Есть, из чего выбирать, не правда ли? Но я бы вам посоветовала следующее: прикажите медсестрам привязать вас к кровати в комнате с белыми – ни трещинки – стенами, чтобы день-деньской ваши изголодавшиеся глаза искали хоть какой-то внешний стимул. А когда, не найдя ничего снаружи, вы устремите взгляд внутрь, то почувствуете, как же вы одиноки в окружении людей, которые смотрят на вас как на медицинский казус. И вы поселитесь в себе, стараясь не обращать внимание на то, что происходит с вашей оболочкой, которую суют под ледяной душ, прижигают кислотой и пичкают пресной пищей. Прекрасная картина, не правда ли? Так что не грустите, добрый доктор. С такими великолепными перспективами вам не стоит отчаиваться.

На его высоком, покатом лбу и обвисших щеках проступили капли пота.

– Вы не понимаете! Я не злодей! – заговорил он сбивчиво. – То, в чем вы меня обвиняете… это для их же блага! Это проверенная методика… и вообще, женский организм функционирует иначе! Это все блуждающая матка! Кроме того, объем мозга у женщин меньше чем у мужчин, их стихия – чувства, а не разум, эти методы действуют на них! И я не злодей!

– Не кричите, доктор. А то воздается впечатление, что эмоции перевесили ваш интеллект.

– Я совершенно здоров!

– В таком случае, последовательно опишите мне события той ночи, – попросила она, раскручивая пресс-папье на указательном пальце.

– Зачем вы так мучаете меня? Что вы за женщина, фроляйн Лайд?

– Это имя мне больше не принадлежит. Я Берта Штайнберг.

– Плевать мне на ваше имя! Я хотел сказать, что у женщин развит «орган сострадания», а вы…

– Сумасшедших жалеть нечего, – отчеканила она, – сами виноваты, что позволили себе распуститься.

В молчании они просидели не менее десяти минут. За это время сиделка даже не посмотрела в его сторону, увлеченно отдирая медного дракона от подставки.

– Неужели быть сумасшедшим настолько… одиноко?

– А вы как думали? – обронила Берта, не оборачиваясь.

Доктор поднялся с кресла и встал перед ней.

– Я пересмотрю нашу методику, – твердо произнес он. – И диету, и ледяной душ, – он невольно поежился, представляя как обжигающая струя хлещет его подобно бичу, – Водные процедуры полезны, но пусть у нас будет теплый душ. А еще лучше ванна, с пеной и ароматными солями. Что еще? О, придумал! Мы раздадим пациенткам цветные карандаши и бумагу, пусть рисуют на здоровье. И я лично побеседую с каждой и узнаю, у кого есть какие пожелания.

– Предлагаете quid pro quo[47]47
  Quid pro quo – лат. «услуга за услугу».


[Закрыть], доктор?

– Нет, просто рассказываю о дальнейших планах. Раз уж мне рано или поздно придется испытать эти методы на собственной шкуре.

– Исключено, – сказала она. – Вы не сумасшедший.

– Но такие провалы в памяти…

– Я стерла вам память. Даже не спрашивайте, почему. Это были не те воспоминания, которыми дорожат приличные люди.

Когда на его лице отразилось недоверие, вампирша, вздохнув, сунула в рот лист бумаги и прокомпостировала его клыками.

– Приложите к шее, – сказала она, протягивая листок доктору, – и сравните ваши раны с отпечатками моих зубов.

Доктор только руками развел.

– Ну и ну, кто бы мог подумать, что в моей клинике работает настоящий вампир!

Тут уж Берте настала пора удивляться.

– Как, вы слышали про вампиров?

– Конечно! В молодости я увлекался оккультизмом, даже выписывал «Вестник Британского Ламиеологического Общества», только потом решил, что это собрание свихнувшихся шутов и все их разговоры о немертвых – первостатейный бред. А теперь мне довелось воочию увидеть вампира, – он просиял, как ребенок, застукавший Деда Мороза у елки. – Кстати, у вас нет сестры или подруги? Я бы с радостью нанял ее…

Когда Берта изменилась в лице, он понял, что сморозил глупость и чтобы загладить промашку, поспешно сменил тему разговора:

– Куда вы сейчас, фроляйн Л… Штайнберг? Домой?

– Да. Еду посмотреть, что осталось от моего дома.

– Быть может, мы еще встретимся, – сказал доктор и усмехнулся, – хотя эти слова в устах заведующего психиатрической клиникой звучат малопривлекательно. Но если будете в здешних краях, заходите в гости. Могу я…?

Он протянул ей руку, и Берта невольно подалась назад. События той ночи промелькнули перед глазами.

– Давайте хоть руки пожмем. По-приятельски?

– Как два приятеля?

– Именно так.

Напряженное лицо вампирши смягчилось и она крепко, по-мужски пожала его руку. Уже из окна она увидел, как девушка вышла на крыльцо, постояла на мраморных ступенях, снимая гофрированный чепец, и собиралась бросить его через плечо, как вдруг передумала, аккуратно сложила и сунула в карман. Потом ее силуэт растворился в ночи, как будто ее никогда не существовало.