Текст книги "Призрак Сейди"

Глава тринадцатая

Мое раздражение из-за нетерпеливого, чрезмерно самоуверенного тона парня отвлекает меня от грустных мыслей. А я благодарна всему, что мешает мне думать о родителях, даже если это всё – Доминик Миллер.

Я пересказываю свой разговор с ним в библиотеке Дафне. Подруга с кистью в руке застывает у автопортрета, над которым работает в последнее время. На портрете отделенная от тела голова Дафны плывет над морем голубых стеклянных шариков, а во впадинке над ее левым виском спит рыжий кот. Дафна называет эту картину «Мое душевное спокойствие». И от нее действительно благодаря смешению теплых цветов – коричневого (кожа, глаза, волосы), оранжевого с солнечными бликами (кот) и бирюзово-голубых оттенков тропического океана (стеклянные шарики) – веет странным спокойствием, невзирая на сюжет.

– И как, ты считаешь, мне нужно поступить? – спрашиваю я подругу.

– Знаешь, почему ты спрашиваешь мое мнение сейчас? – откликается Дафна.

– Чтобы не пришлось объяснять это тебе потом в эсэмэсках?

Дафна мотает головой:

– Доминик предложил тебе поработать совместно над комиксом еще утром. И скорее всего, ты весь день пыталась убедить себя в том, что не стоит принимать его помощь. Хотя тебе очень понравились его советы. А теперь, перебрав все надуманные, слабые оправдания и так и не найдя разумных поводов для отказа, ты хочешь, чтобы я нашла ему убедительное оправдание. Но ты же уже начала рисовать новые панели сразу после разговора с Миллером? Разве не так?

Сегодня на уроке дядю Тая заменяла мисс Шеннон. И мне показалось, что она обрадовалась, увидев мой прогресс. Надеюсь, мисс Шеннон примет это во внимание при выборе кандидата на летние курсы.

– А если ты поможешь ему сочинить эпизод о Сейди для «Земли призраков», – продолжает Дафна, – ты сможешь повлиять на его содержание. И тогда тебе не придется ждать от него неприятных сюрпризов.

Глубоко возмущенная, я опускаю хмурый взгляд на эскизы новых панелей:

– Мое нежелание работать с ним в паре обоснованно, и мои доводы вовсе не слабые. Его отец убил моих родителей. Об этом не так-то легко забыть.

– Понимаю, – сочувственно улыбается Дафна. – Но Доминик – не Мэдок Миллер. И если он может тебе помочь…

Ей не нужно ничего договаривать. Я сознаю, что подруга права. Раз у меня появилась надежда получить аттестат, а не остаться в школе на второй год, не говоря о шансе попасть на летние художественные курсы, я должна принять предложение Доминика Миллера.

Но, заглянув в библиотеку после последнего урока, Доминика я там не застаю. Я заскочила сюда только для того, чтобы сказать парню: работать над комиксом сегодня я не способна. Но, похоже, он уже сам отказался от этой затеи. Проклятие! Какая же я все-таки идиотка! Поверить Миллеру даже на секунду…

Моя машина последней выезжает со школьной стоянки. Колеса пробуксовывают – в своем прескверном настроении я позабыла о свежем снеге. Через минуту окна запотевают, и, включив поворотники, я съезжаю на обочину – обождать, когда стекла снова станут прозрачными. Когда «Бесси» с недовольным урчанием останавливается, передние фары высвечивают фигуру человека, сидящего на пне. Вдоль этого участка дороги тянутся высокие ели, а ясный день уже сменили расплывчатые серые сумерки. И этот человек на пне рискует замерзнуть. Похож на убийцу с топором, бурчу я себе под нос, распахивая дверцу машины. Как бы благие намерения не привели меня к погибели!

А что он может мне сделать? «Зарубить», – фыркает мой внутренний голос. Но из машины я все-таки выхожу. И, приближаясь к пню, вижу сгорбившегося человека, зарывшего голову в руки.

– Эй… вы в порядке?

Затвердевший снежный наст напряженно похрустывает под моими ногами, пока я подхожу к незнакомцу вплотную. Он что-то бормочет, но слишком тихо, чтобы я могла разобрать.

– Что?

– ВЫКЛЮЧИ ФАРЫ!!!

От дикого вопля я вздрагиваю. И уже готова помчаться обратно к машине. Но затем я узнаю этот голос.

– Доминик? Какого черта ты здесь делаешь?

Он не отвечает, но до меня наконец доходит: свет фар его мучит. Поспешив к машине, я их выключаю. Доминик медленно поднимает голову – лицо серое, глаза странные. Как у обкуренного.

– Что с тобой? И почему ты тут сидишь?

– Мигрень, – слышу я в ответ всего одно слово.

Зубы Доминика стучат, голос хриплый. Как раз такой, чтобы наорать на меня.

– Садись в машину, – говорю я. – Я отвезу тебя домой.

К тому моменту как мы садимся в салон, окна уже отпотевают. Трясущимися руками Доминик пристегивается. Я включаю печку на максимум.

– Как долго ты там просидел? – спрашиваю я, выезжая на дорогу.

Едва какой-то автомобиль приближается к нам по соседней полосе, парень зажмуривается, словно свет фар причиняет ему нестерпимую физическую боль.

– Не знаю, – признается он через несколько секунд.

Мое лицо кривится в гримасе, но я воздерживаюсь от комментариев. На улице реальная холодрыга. Он мог умереть.

– Почему ты никому не позвонил, чтобы приехали за тобой?

– Я не вижу телефон.

– Почему ты никому ничего не сказал, уходя из школы? Почему ты…

– Помолчи, – говорит (точнее, стонет) Доминик. – Пожалуйста…

Единственная причина, по которой я делаю как он просит, – это боль. Невыносимая, ненаигранная боль, доставляющая парню неподдельные страдания. Я должна бы с наслаждением взирать на одного из Миллеров в подобном состоянии. Но, похоже, я не такая жестокая и кровожадная, как хотелось бы моим предкам.

К тому времени как мы подъезжаем к воротам поместья, небо становится темно-серым. Заложившие его низкие, тяжелые тучи сулят ночью еще более обильный снегопад. Какие же вруны эти метеорологи!

– Ну вот, приехали…

Я жду, когда Доминик вылезет из машины. Но вместо этого он достает из рюкзака пульт дистанционного управления, и ворота открываются сами. На них все еще красуется фамилия моей семьи. Неужели Мэдок не нашел времени, чтобы установить новые ворота? Гм… как бы он и вправду не переименовал поместье Тёрнов в поместье Миллеров…

Заметив, что Доминик не двигается с места, я понимаю: мне снова придется первой прервать молчание.

– Мне влом подвозить тебя к дому. Твои родители будут в шоке. Или вообще взбесятся…

– Их нет в городе, – говорит Доминик, и, по-моему, его голос звучит уже чуть лучше, хотя кожа еще сохраняет грязно-серый оттенок. – Фрейи тоже. Дома никого нет.

Это объясняет, почему его никто из них не хватился. Я медленно сворачиваю на подъездную аллею. Шины неуверенно приминают гравий. Внезапно на меня накатывает острое желание развернуть машину и надавить на газ. Мне больше здесь не место. Это все равно что отыскать в шкафу любимый свитер только для того, чтобы обнаружить: он уже тебе не подходит.

И все усугубляется тем, что Миллеры покрасили усадьбу в грязно-фисташковый цвет.

– Офигеть! – бормочу я.

– Что-что?

– Ничего… Слушай, а почему ты не приехал в школу на своей тачке? – спрашиваю я. Не потому, что действительно хочу это знать. Скорее для того, чтобы отвлечься.

– Ее взяла Фрейя. Ее пригласили сняться для каталога одного модельного агентства. – Речь Доминика прерывается.

Сначала я думаю, что отвратительный зеленый цвет усадьбы снова обострил его мигрень. Но парень хмурится, глядя вперед. Проследив за его взглядом, я тоже хмурюсь. Роскошный черный «Порше» Доминика стоит перед домом, словно никуда и не уезжал.

– Похоже, она выбрала другое средство передвижения… – бормочет Доминик.

«Да она уехала со своим тайным бойфрендом, о котором ты даже не подозреваешь», – мысленно подкалываю его я. Разве не на сегодня Фрейя запланировала сомнительную свиданку с тем парнем, с которым болтала по телефону в саду? Только это не мое дело. И я не собираюсь объяснять ее брату, как об этом узнала.

Я опасливо поглядываю на дом. Как бы не увидеть в окне противное лицо Фрейи! Но дом погружен в темноту. Не похоже, что там кто-то есть.

– Тебе полегчало? Сам справишься? – обращаюсь я к Доминику.

Тот, быстро кивнув, распахивает дверцу. В салон врывается волна зябкого воздуха.

– Худшее позади. Теперь мне просто надо выспаться. Спасибо, Тёрн. – Доминик вылезает из машины, но дверцу не захлопывает. – Извини, что не предупредил, что не смогу подождать тебя в библиотеке после уроков. Я хотел послать тебе эсэмэску, но потом сообразил, что у меня нет твоего номера телефона. А он может пригодиться, если мы будем вместе работать над твоим графическим романом. И над моим сценарием о Сейди, конечно.

– Я еще не дала своего согласия ни на то ни на другое, – подчеркиваю я, но Доминик только ухмыляется.

– В тот раз в библиотеке я нашел кучу статей о Сейди. И мне кажется, что две твои пращурицы… Не хотела бы взглянуть?

– Хотела бы, – вздыхаю я.

– Вбей свой номер, – протягивает мне свой мобильник Доминик.

«Интересно, есть ли в нем видео с моей идиотской выходкой на мосту?» – проносится у меня в голове. Мне жутко хочется проверить, а заодно посмотреть, не поделился ли им Доминик с кем-то еще. Но я перебарываю себя и, быстро вбив номер, возвращаю парню мобильник.

– Привет, Помона, – фыркает Доминик.

– Это мое второе имя. Авалон Помона.

Оба имени означают «яблоко». Мои родители решили дать мне «яблочное» имя из-за яблочной кислятины Тёрнов, но не смогли выбрать, какое лучше – Авалон или Помона. В итоге дали мне оба. (И последующие семнадцать лет отец постоянно отпускал шуточки о плоде своих чресл.)

– Я подумала – вдруг тебе не захочется, чтобы кто-то увидел, как на экране твоего мобильника высвечивается «Ава».

– Может быть, мои родители и сочли бы это странным, но вряд ли бы рассердились. – При виде сомнения на моем лице брови Доминика опять сходятся к переносице. – После всего, что случилось, они хотят лишь одного – жить как-то дальше. Хотя Фрейя… – фыркает Доминик, и мне совсем не хочется, чтобы он закончил свою мысль.

Но я абсолютно уверена в том, что он заблуждается насчет реакции родителей. Если бы Мэдок пожелал зарыть топор войны, у него был целый год, чтобы достучаться до меня и дяди Тая.

Доминик присылает мне по WhatsApp кучу переснятых статей из старых газет.

– Теперь и у тебя есть мой номер. Правда, у меня нет второго имени. Под каким ником ты меня сохранишь?

– Уверена, что подберу тебе подходящий эпитет.

Доминик направляется к дому. Но я уезжаю не сразу. Окна в машине опять запотели, и мне надо как-то убить время, пока они медленно – ох как медленно! – очищаются от конденсата.

Мои глаза устремляются к саду. Расплывчатые, неясные формы деревьев проступают черными контурами на фоне потемневшего неба, уже готового обрушить на землю новый снегопад.

Доминик сказал, что закрасил мои росписи в павильоне, и я склонна ему верить. Но не мешало бы самой в этом убедиться… И, не успев себя отговорить, я уже шагаю по гравийной дорожке.

Деревья с кровавыми яблоками уже мертвы и не могут проявлять ко мне дружелюбия. Однако меня не покидает ощущение, будто они своими перевитыми, как переплетенные пальцы, ветвями пытаются сковать мои движения, преградить путь в сад, мне уже не принадлежащий. Упрямо стиснув зубы, я продираюсь сквозь них к павильону. Кое-где на земле видны блеклые бурые пятна – следы, оставшиеся на месте сгнившей падалицы. От них исходит душок как от разложившихся трупов. Запах тлена.

Проверив время в телефоне, я убираю его в карман. Я вернусь домой с опозданием, но небольшим. Зато у дяди Тая и Кэролин не останется времени на приставание ко мне с расспросами. И мы сразу же поедем на кладбище, как запланировали.

Что-то проносится по веткам над моей головой, сердце екает. Я оглядываю деревья в поисках птицы или белки. Но ничего такого не вижу. И все-таки я что-то чувствую. Теперь мне кажется, будто кто-то стоит за следующим деревом, наблюдая за мной из темноты. Это незримое присутствие я не раз ощущала в усадьбе. Но сейчас я ощущаю его острее. Словно… она… знает, что теперь я здесь чужая. Нет. Я просто смешна в своих домыслах… Я же из рода проклятых (или, как еще поговаривают, кровавых) Тёрнов. И здесь нет никаких призраков, следящих за мной.

Я иду медленно. Стараясь ступать как можно тише и озираясь против воли по сторонам. Нет! Я никого не вижу. Кроме меня, в саду никого больше нет, пытаюсь я внушить себе в надежде, что так и окажется.

Когда до павильона остается всего несколько шагов, какая-то птица издает пронзительный, резкий звук. Споткнувшись о корень дерева, я грузно падаю на четвереньки в проеме распахнутой двери. Правая рука в перчатке вязнет в куче опавшей листвы, надутой, вероятно, ветром. Стряхивая листья, я замечаю свой мобильник, лежащий на каменном полу. Весь экран оплетает паутина трещин.

– Ах ты зараза! – обругиваю я птицу, только она уже улетела.

Во сколько мне встанет новый экран, я даже не представляю. Да и сколько бы он ни стоил, мне это не по карману. В злости бросив телефон в карман пальто, я встаю на ноги и стряхиваю с колен пыль. А потом поднимаю глаза.

На каменной скамье у стены, закрашенной черной краской, сидит – лицом ко мне – Фрейя. Опять в своих дурацких линзах Мертвоглазой Сейди. Вскрикнув от неожиданности, я хватаюсь за сердце, как нервная, пугливая девица из старого черно-белого фильма.

– Господи, Фрейя! Что с тобой?

Она не отвечает. И не шевелится. Просто сидит на скамье, словно чего-то ждет. И, не убирая с коленей побелевших рук, буравит меня своими мертвыми глазами.

Своими мертвыми…

– Фрейя? – Мой голос разом сипнет.

Потому что она вообще не шевелится. А когда мое зрение адаптируется к полумраку в павильоне, я замечаю, что в глазах Фрейи нет контактных линз. Они вообще не похожи на глаза. Это зияющие дыры. И я не могу сдержать крик.

Глава четырнадцатая

Бывают моменты, когда ты полностью утрачиваешь способность ориентироваться во времени. Именно это произошло со мной во время аварии, унесшей жизни родителей. Так что я знаю, о чем говорю. И именно это происходит со мною сейчас.

Но Фрейю я вижу. Она сидит на каменной скамье с кровавыми жерлами на месте глаз. Руки сложены на коленях. Тело клонится набок, к стене. Той самой стене, которую Доминик закрасил для меня черной краской. И на ее фоне рыжие волосы Фрейи кажутся еще более яркими и блестящими, только в них проглядывают окровавленные прядки.

Я медленно протягиваю руку, она предательски дрожит у лица девушки. Фрейя больше на себя не похожа. Бесчеловечность того, что с ней сделали, порождает в моем уме идиотские объяснения. Это не Фрейя. Это просто манекен, бутафорский реквизит из какого-нибудь эпизода их сериала. Фрейя снова разыгрывает меня, ха-ха-ха-ха-ха!

Но когда моя рука замирает рядом с ней, я замечаю красные отметины на скамье. Пятна на грубом камне. Отпечатки рук, наверное. Они большие, но, если я тоже расправлю кисть руки, она совпадет с одним из них в точности. Я стягиваю перчатку. Да, почти идеальное соответствие… Я провожу кончиками пальцев по окровавленной щеке Фрейи. Я никогда не ощущала такого холода…

– Ава? Ты в порядке? Я слышал крик…

Восприятие времени возвращается ко мне в тот момент, когда Доминик в ужасе шарахается в сторону. Он смотрит мимо меня. Бросается к сестре. Я лишь наблюдаю, как он пытается нащупать ее пульс и не находит его. Он что-то говорит Фрейе, потом кричит – пронзительно, безумно. Начинает делать ей искусственное дыхание. Мне хочется остановить его. Я понимаю: уже слишком поздно. Но парень не захочет меня слушать, а я не хочу быть той, кто разобьет его надежду.

– Доминик, – все же бормочу я.

Услышал ли он меня? Парень поднимает голову. Его лицо теперь тоже заляпано пятнами крови, а рука протягивает мне мобильник.

– Вызови скорую!

Я киваю, но Доминик уже снова хлопочет над трупом сестры.

– Мисс Тёрн? Ава?

Я моргаю. Напротив меня за столом сидят полицейские. Тот, кто задает вопросы – детектив Холден (так он вроде бы представился), – жилистый белый мужчина пятидесяти с лишним лет в помятом сером костюме с болтающимся галстуком. Похоже, он рассчитывал, что его рабочий день закончится без происшествий. Другой полицейский, офицер Корделл – темнокожая женщина в униформе, – на вид моложе. Она немногословна, но кивает мне каждый раз, когда ловит на себе мой взгляд. Не знаю, правда, для чего. То ли для того, чтобы меня успокоить и подбодрить. То ли чтобы дать мне понять, что она за мной наблюдает.

– Простите, что вы спросили?

Я сижу в допросной уже час… Или два? Это квадратная комната без окон, окрашенная в такой оттенок серого, который действует как губка, поглощающая свет и желание жить.

Копы уже сняли отпечатки моих пальцев. Взяли мазки из-под ногтей. Заставили меня снять сапоги и положили их в пластиковые пакеты, чтобы исследовать. Так что я сижу в старых кроссовках дяди Тая, которые оказались у него в багажнике. И, обнимая себя руками, пытаюсь остановить дрожь, которая сотрясает мое тело, невзирая на то, что в полицейском участке тепло.

Дядя Тай сидит рядом со мной. Вид у него изможденный, на лбу пот из-за жара. Он все еще лежал в постели, когда копы позвонили и сказали приехать в участок. Удивительно, но дядя Тай даже не попросил вмешаться Кэролин. Может быть, почувствовал, что приехать лучше именно ему. Как бы там ни было, я рада, что он рядом.

– Мы сожалеем, что так долго мучаем тебя расспросами, – говорит Холден. – Но мы должны быть уверены, что не упустили никаких деталей, пока они еще свежи в твоей памяти. Понимаешь? Так почему ты пошла в павильон?

Я кидаю взгляд на дядю Тая. Но он, как зомби, смотрит на дальнюю стену. При таком ярком освещении, как в допросной, он реально выглядит зеленым.

– Когда я жила в усадьбе, я разрисовала стену павильона. Эти рисунки были как панели комикса, но они рассказывали историю моей семьи. Своего рода мемориал после гибели родителей. Я хотела их закрасить перед переездом, но не успела.

Детектив Холден кивает:

– Значит, ты для этого пошла в павильон?

– Гм… нет. Не совсем так, – снова кошусь я на дядю Тая. – Доминик сказал мне, что он уже их закрасил, но я… я просто захотела в этом убедиться.

– А что случилось после того, как ты обнаружила тело мисс Миллер? Ты передвигала его? Ты прикасалась к чему-нибудь еще в павильоне?

Нахмурившись, я пытаюсь вспомнить. Но образы хаотично вертятся перед глазами. Вот я кричу – как мне кажется, целую вечность. Пустые глазницы Фрейи отвечают мне таким же отчаянным криком. А потом Доминик… Я помню, как он появляется на пороге… спрашивает, что стряслось… глядит мимо меня. А его сестра сидит на скамье у холодной черной стены.

– Я… нет. Я дотронулась до ее лица, потому что не была уверена…

Это ложь. Я сразу поняла, что Фрейя мертва, только это мне казалось невозможным.

– Потом прибежал Доминик.

– А ты можешь сказать, сколько времени прошло с того момента, как ты подъехала к дому с Домиником, до того момента, как ты нашла тело?

Я нахмуриваюсь еще сильнее:

– Не так много. Думаю, меньше пяти минут.

Офицер Корделл делает пометку в блокноте. Но что именно она в нем записывает, мне не видно. Может, решает проверить, не пробыла ли я в усадьбе достаточно долго, чтобы успеть убить Фрейю и выколоть ей глаза.

– Что было потом? – мягко спрашивает Холден.

– Доминик попытался ее оживить, начал делать искусственное дыхание. Но, по-моему, она была уже мертва.

Детектив постукивает концом ручки по подбородку:

– Почему ты так решила?

С языка чуть не слетает: «Она была слишком холодной, слишком бледной, а ее губы посерели под красными струйками».

Но вместо этого я говорю:

– Я была с родителями, когда они погибли. Я знаю, как выглядят мертвые.

Чья-то рука сжимает мою руку. Лицо дяди Тая все еще обращено к детективу. Жест выглядит успокаивающим, но, взглянув на его плотно сжатые губы, я инстинктивно понимаю: мне лучше заткнуться.

– Мистер и миссис Миллер уже вернулись в город? – спрашиваю я.

Меня уже не волнует, что они – Миллеры. Мне тревожно за Доминика. Не хочется, чтобы он оставался один. Если бы весь прошлый год рядом со мной не было дяди Тая и Кэролин, я бы совсем расклеилась. Или съехала с катушек. Я не пожелаю такого ни Доминику, ни кому другому.

– Должны приехать с минуты на минуту, – кивает детектив. – Ты их знаешь – мистера и миссис Миллер?

Я не нуждаюсь в еще одном пожимании руки, призывающем к осторожности.

– Не очень хорошо, – отвечаю я.

– Но ты ведь знаешь, что это они купили усадьбу…

Я пожимаю плечами: можно подумать, это объясняет все перипетии в общении наших семейств.

– Но ты знала Фрейю по школе, так?

– Мы вместе ходили в художественный класс.

– Однако подругами не были? – давит на меня детектив.

– Уже поздно, – внезапно заявляет грубоватым голосом дядя Тай. – Думаю, мне пора отвезти племянницу домой.

Но Холден не отстает.

– Всего один последний вопрос, если ты не возражаешь, Ава, – говорит он и, не дожидаясь ни моего кивка, ни согласия дяди, продолжает: – Как ты думаешь, кто-нибудь мог желать Фрейе плохого?

В груди встает тяжелый, холодный комок. Кто-нибудь, не считая меня?

– Не думаю, – выдавливаю я.

– А она ни с кем не ссорилась в последнее время? С подругой, бойфрендом?.. – взмахивает руками Холден, призывая меня дать им хоть какие-то зацепки.

Я уже готова ответить отрицательно, как вдруг вспоминаю тот вечер после нашего выселения из усадьбы и ненамеренно подслушанный разговор Фрейи с кем-то по телефону.

– Мне кажется… у нее был бойфренд. Я слышала, как она болтала с ним в воскресенье вечером по мобильнику. Я понятия не имею, поссорились они или нет. Но, по-моему, о том, что Фрейя с кем-то встречалась, никто не в курсе.

Боковым зрением я вижу, что офицер Корделл опять записывает что-то в блокноте. Но очередной вопрос задает снова Холден:

– Где ты находилась, когда подслушала ее разговор?

– В усадьбе. Точнее, на ее территории. Я… искала своего приятеля Форда.

Помолчав, детектив Холден спрашивает:

– Ты помнишь, в котором часу это было?

– Около половины девятого.

Я точно не помню, но из коттеджа я ушла сразу после ужина. Так что, думаю, не сильно ошибаюсь.

– Фрейя назначила тому парню свидание на сегодня.

– Ты расслышала его имя?

– Я уверен, что Ава бы назвала вам его, детектив, – устало произносит дядя Тай. – И вы уже задали ей больше одного вопроса.

Холден улыбается, но улыбка его деланная.

– Вы правы. Но, возможно, в процессе расследования у нас появятся новые вопросы к Аве. Вы не планируете никаких поездок из города в ближайшие несколько недель, мистер Тёрн?

– Нет, детектив, – мотает головой дядя. – Мы никуда не собираемся.

Из полицейского участка мы возвращаемся совсем поздно. Окна в коттедже черны. Как мертвые глаза… Дядя Тай уже готов вылезти из машины, когда я его останавливаю.

– Тебе не кажется, что смерть Фрейи как-то связана со смертью той девушки, которую на днях выбросило из воды на берег? – спрашиваю я.

– Не знаю. Думаю, что копы установят, есть ли там связь.

– Но та девушка утонула. Это был несчастный случай. А то, что случилось с Фрейей, несчастным случаем никак не назовешь. Выходит, эти случаи не связаны друг с другом, так?

Прежде чем ответить, дядя Тай медленно выдыхает через нос:

– Однако наводят на размышления…

– О чем?

– О том, что во всех этих историях о Мертвоглазой Сейди что-то есть. Быть может, она хочет вернуть себе глаза.

– Ты шутишь?

Я жду, что губы дяди Тая растянутся в ухмылке, хотя время для шуток неподходящее. Но он мне отвечает долгим взглядом, а потом пожимает плечами и отворачивается.

Дело не в том, что я только сейчас подумала об этой связи, – выколотые глаза трудно не заметить. Но дядя Тай не верит в Сейди. Мысленно я возвращаюсь в детство, когда он любил поддразнивать меня историями о ведьме-призраке, вышедшей на меня поохотиться. Мне и тогда было ясно, что он не считал Сейди реальной.

А так ли это? Что, если все его подколы на эту тему только прикрывали его страх? Но даже если во всем этом есть толика правды, я отлично помню: в тех историях, которые рассказывала мне мама, Сейди выступала только предостережением – следует быть осторожным, грядет опасность, что-то плохое. Собой угрозу Сейди никогда не представляла. И чем-то плохим не была. По крайней мере, я так полагала.

– Ты в порядке, детка? – спрашивает дядя Тай.

Я медленно киваю:

– А ты? Выглядишь неважно. Прости, что пришлось выдернуть тебя из постели, когда ты такой больной…

– Ерунда… А вот ты в порядке? Действительно в порядке? Я знаю, тебе не впервой видеть мертвые тела… Но именно поэтому ты можешь… Ну, не знаю… разнервничаться… зациклиться, что ли, на этом…

Сделав глубокий вдох, я медленно выпускаю воздух из легких – так, как советовала мне делать доктор Эренфельд.

– Я в полном порядке. Настолько, насколько могу быть при таких обстоятельствах. Если что-то изменится, я тебе скажу, дядя Тай.

– Хорошо, – кивает он. – Но что ты на самом деле делала в поместье? У тебя что-то с сыном Миллеров?

Похоже, дядя Тай изо всех сил пытается скрыть, что его этот вопрос волнует. Но еле уловимое напряжение в голосе выдает обратное. Тёрны не водят дружбу с Миллерами.

– Ну конечно, нет. Ты же слышал, что я рассказала копам. Я увидела его сидящим на обочине дороги. Разве я могла ему позволить замерзнуть до смерти?

Дядя Тай медленно выдыхает. Опять через нос.

– Нет, разумеется, не могла.

Проверив телефон, я обнаруживаю кучу сообщений и пропущенных звонков. Но не это меня удивляет. Как ни странно, но экран мобильника целый! На нем нет ни единой трещины, если не считать совсем крошечную царапинку в углу, появившуюся там давным-давно. А я ведь была уверена, что он разбился, когда подбирала мобильник с пола в павильоне. Перед тем, как увидеть… Гм-м… Наверное, это была просто игра света. И увидела я не трещины, а отражения переплетенных яблоневых ветвей.

Большинство эсэмэсок, естественно, от Дафны и Карлы. Отец Дафны первым из полицейских прибыл в поместье. Так что неудивительно, что подругам уже известно о Фрейе.

Я отвечаю на последнее послание.

Ава: «Только что вернулась домой».

Дафна: «Ты как, нормально?»

Карла: «Что вообще происходит? Это просто в голове не укладывается!!!»

Я раз десять печатаю и стираю ответ – просто не знаю, ни что сказать, ни что думать обо всем этом. Наконец выдаю:

Ава: «Я реально устала. Ложусь спать. Поговорим завтра».

Бросив телефон на прикроватную тумбочку, я направляюсь в душ. Не омывшись водой, я попросту не смогу заснуть. Несмотря на то что я лишь прикоснулась к лицу Фрейи кончиками пальцев, мне кажется, будто мою кожу покрывает толстый слой. Не грязи или пота, а смерти. Разумом я понимаю: мне его не смыть, но я все равно должна попытаться.

Уже облачившись в свою уютную пижаму, я возвращаюсь в комнату, даже не думая включать ночник. Но когда я подхожу к окну, чтобы задвинуть шторы, из-за тучи выходит луна и освещает реку. И в этом белом всполохе я вижу Фрейю, сидящую у черной стены павильона. С двумя черными пустотами на месте глаз. Как у Сейди.

Моргнув, я избавляюсь от этого образа перед глазами. Но выкинуть из головы беспокойные мысли оказывается труднее. А тут еще вдруг верещит мой мобильник.

– Проклятие, Форд! – восклицаю я при виде высветившегося имени.

Форд: «Не спишь?»

Вместо того чтобы послать эсэмэску, я набираю его номер. Форд отвечает на звонок через четыре гудка:

– Ты как там? Я слышал о Фрейе.

Я собираюсь сказать, что нормально, даже пробую натянуть на лицо улыбку. Но… не могу.

– Нет. Не вполне… А ты как?

Мне претит задавать ему такой простой вопрос. И я злюсь из-за этого на себя. Сейчас не время проявлять мелочность.

Ну и что из того, что Форд провел пару последних дней с близнецами Миллерами? Это же не преступление. И узнать о смерти Фрейи ему тоже, наверное, было странно.

– Честно говоря, на нервах. Что там, черт возьми, произошло?

– Мне… Может, мы отложим этот разговор до утра? Я провела несколько часов с копами и реально устала…

– А копы уже кого-нибудь арестовали? Дафна знает? Она всегда делится с тобой новостями из первоисточника…

Я вздыхаю:

– Не думаю, что они кого-то арестовали. Прошло всего несколько часов.

После паузы Форд грузит меня очередным вопросом:

– А ты как думаешь, кто ее убил?

– Понятия не имею.

– Что, совсем никаких соображений?

Сев на кровать, я прислоняюсь головой к стене. Но, вспомнив позу Фрейи, резко выпрямляюсь:

– А ты что думаешь?

– Не знаю. Но если бы вчера спросили, кто больше всех на свете желал Фрейе смерти, я бы ответил, что ты.

– Не смешно.

– Извини. Но это правда.

Я прям вижу, как Форд пожимает плечами. Как будто высказал самую очевидную вещь. Интересно, а в школе тоже все будут так думать? Я что, подозреваемая?

Может быть, и копы так подумают, узнав об отношениях Тёрнов и Миллеров? И о том, что мы с Фрейей ненавидели друг друга?

А они это узнают. Я пересмотрела достаточно полицейских сериалов, чтобы не сомневаться: копы будут землю рыть в поисках недругов Фрейи. И Форд прав: я возглавляю их список.