Текст книги "Архон"

– Нет. Для такого наказания нужно, чтобы мы все за него проголосовали, а я в этом участвовать не собираюсь. Твоя затея глупая, злобная и только подтолкнет ее обратно к Гермии. Кроме того, Ретия, Исключение нужно тебе самой, а не всем нам. Ты не желаешь, чтобы она пронюхала о твоей войне.

Наступило полное ужаса молчание. Над волнами пронзительно вскрикнула чайка. Мирани не догадывалась, много ли знают остальные, но лица у всех стали изумленные, испуганные.

Крисса, забыв про слезы, прошептала:

– О какой войне?

Мирани посмотрела на Ретию. Рослая девушка ответила ей пристальным взглядом. Не опустилась ни до мольбы, ни до угроз. Но глаза под пышными локонами были холодны.

Мирани опустила веки. Помолчав, произнесла:

– Ретия сказала принцу Джамилю, что Оракул находится в нечистых руках. Просила его выступить с войсками против Аргелина и Гермии.

В первый миг девушки не поверили своим ушам. Потом Крисса вскочила:

– И она называет меня предательницей!

– Это правда? – спросила Иксака, Та, Кто Умащивает Бога.

– Да, – спокойно ответила Ретия. – Это правда. Все мы знаем, что Оракулом завладели предатели, и я намереваюсь положить этому конец. А вы все, если хотите сохранить свои места, поддержите меня.

Но глаза ее были устремлены только на Мирани.

Мирани облизала пересохшие губы. Она боялась, что не выдержит напряжения и закричит, но все-таки сказала:

– Я пойду к Гермии.

Крисса изумленно распахнула глаза.

– Зачем?

– Чтобы остановить войну. Если она уступит и назначит Ретию Гласительницей…

Ретия шагнула к ней.

– Не назначит. А если ты все-таки пойдешь к ней, Мирани, если посмеешь, то знай – ты нас потеряешь. Всех. Останешься одна между молотом и наковальней.

Мирани захлестнула волна бездонного страха Потому что это было правдой. Сетис ушел, Алексос и Орфет – тоже, Гермия ее ненавидит, а если против нее восстанут еще и Девятеро… Ни одна живая душа на свете ей не поможет.

«Кроме меня».

Мирани вздрогнула. Его голос был так тих, так печален. Но всё же он пробудил в ней мужество. Она кивнула.

– Знаю, – молвила она, отвечая сразу и ему, и подругам. Потом вышла.

* * *

В комнате Гермии сидела рабыня, причесывавшая госпожу, и Мирани велела ей:

– Оставь нас, пожалуйста.

Рабыня поглядела на Гласительницу; Гермия кивнула ей, и та вышла. Гермия медленно встала, как будто по скованной позе Мирани, по ее стиснутым рукам догадалась, зачем пришла Носительница.

Но сказала она только одно:

– Тебе не мешало бы приодеться к визиту принца Джамиля.

– Вряд ли он придет. – Мирани подняла глаза. – Гермия, я знаю, ты меня ненавидишь. За всё, что случилось, за то, что Алексос стал Архоном, за жестокие слова, которые я говорила тебе. Но сейчас я пришла предупредить тебя…

– Предупредить? О чем?

– Просить тебя, умолять: оставь свой пост. Позволь нам назначить новую Гласительницу. Ты уже почти достигла того возраста, в каком уходят из Храма. Если же ты не захочешь…

Гермия хрипло, натянуто засмеялась.

– Ты мне угрожаешь? – Исполнившись внезапной злобы, она шагнула к девушке. – Ты, которая считает, будто слышит Бога? Которая уверена, что ей ведомы все божественные устремления? – Она холодно улыбнулась. На белых щеках темнели тщательно уложенные локоны. – Когда-то я тоже так считала, Мирани. Когда была молода и наивна, я думала, будто знаю, чего хочет Бог, но потом я поняла, что слышу всего лишь собственный голос, собственные желания. А когда стала Гласительницей, то думала, что всё изменится. Что Оракул будет извергать голоса, оглушительно рычать…

Ее пальцы схватили гребень из слоновой кости, повертели его.

– В первый день я так боялась, что едва дышала. Какой-то город далеко на востоке прислал гонцов с поручением узнать, стоит ли им вторгаться на вражескую землю. Я задала вопрос и стала ждать.

Она обернулась.

– Можешь себе представить, что я при этом чувствовала? Ту тишину? Расселина клубится дымами, но из ее разверстых уст не доносится ни звука. Полное молчание! Меня медленно охватывал ужас. Я понимала, что эти люди, касавшиеся лбами земли, ждут ответа, сейчас, немедленно! Тысячи Гласительниц до меня слышали голос Бога, или, по крайней мере, утверждали, будто слышат! И никто никогда не узнает, лгали они или нет! И если солжешь ты сама, кто об этом узнает?

Потрясенная Мирани молчала. Она никогда не видела Гермию в таком волнении. Глаза Гласительницы устремились на нее.

– Ты бы не справилась с такой ношей. Многие не справились бы. А я сумела. Потому что в следующий миг мне пришла в голову другая мысль, от которой перехватило дыхание. Мысль о том, что в моих руках – судьба городов, жизнь всех людей до единого. По моему слову будут зарождаться и рушиться целые империи, цари будут свергнуты с тронов, а простая женщина-просительница станет искать пропавшее кольцо там, где я укажу. Только с моего позволения крестьяне станут выращивать урожай, а купцы отправятся на край света. Я стану повелевать миром! Я!

Гермия перевела дух. Ее глаза горели. Она со стуком отложила гребень.

– Власть проникает в душу, Мирани. Я не отдам Оракул никому – ни тебе, ни Аргелину. И не поддамся на происки Ретии.

– Ты знаешь, что она задумала?

– Знаю, что она вступила в заговор с Жемчужным Принцем. И Аргелин знает.

Мирани сделала шаг.

– Ты еще можешь ее остановить. Оракул…

– Хочешь, чтобы я объявила, будто Бог требует от меня уйти в отставку? – Гласительница холодно рассмеялась. – Ты, так стремящаяся сохранить Оракул в чистоте, хочешь, чтобы он говорил то, что тебе нужно. Ну и лицемерка же ты, Мирани.

– А Архон?

Вопрос прозвучал тихо. Он потонул в криках потревоженных чаек, в шелесте далеких голосов.

Гермия подняла голову и окинула Мирани тяжелым взглядом. Наконец заговорила:

– Мне очень жаль Архона.

– Что значит – жаль? – Мирани похолодела.

– Я уже начала было думать, будто ты не ошиблась в мальчике. Будто в нем и в самом деле что-то есть… что-то было…

В бесцветном тоне ее голоса крылось нечто зловещее. Мирани кинулась к ней и схватила за руку, сдавила так сильно, что сама испугалась.

– Что значит – было? Что случилось с Алексосом?

Гермия отстранилась.

– Такая судьба уготована всем Архонам, – прошептала она. – Быть принесенными в жертву ради своего народа. Даже если они – Боги.

И тут дверь с грохотом распахнулась. В комнату вошли шестеро телохранителей в полном вооружении. За ними шествовал Аргелин, взмокший от быстрой ходьбы. Его доспехи покрылись пылью, плащ был алым, как кровь.

Гермия обернулась к нему.

– В чем дело? Как вы посмели?!..

– Посмел, госпожа, потому что здесь затаились корни предательства.

– Здесь?! – Она в гневе встала перед ним. – Ты обвиняешь меня в измене?

Его гладкое лицо хранило спокойствие.

– Ты главенствуешь над Девятерыми.

– Тебе известно, что я не отвечаю за поступки Ретии. – На миг они застыли друг против друга в твердокаменном недоверии. Потом, будто убедившись в чем-то, Гермия подошла к нему ближе и спросила более мягко: – Что случилось?

Его враждебность тоже рассеялась. Рукой, затянутой в перчатку, он указал на окно.

Мирани посмотрела туда и ахнула.

Море было синим, но отнюдь не пустым. Шеренга за шеренгой на пологих волнах покачивались каравеллы и невольничьи корабли, боевые галеры с пятью рядами дубовых весел, а возглавлял их огромный флагман под императорским стягом – скачущим рубиновым конем. Над флотилией кружили тучи перепуганных чаек, а на берегу, в Порту, царило смятение. Люди торопливо возводили линию обороны, разбегались, поскальзывались на рассыпанной рыбе, выволакивали на каменную набережную огромные катапульты.

– Корабли Джамиля ушли, чтобы присоединиться к своему флоту, побросали своих треклятых слонов, – уныло пояснил Аргелин. – Порт блокирован, я приказал запереть все ворота в стене. Город укреплен баррикадами, но Остров беззащитен. Вы должны пойти со мной туда, где вам ничто не будет угрожать.

– Ни за что. – Гермия бросила взгляд на Мирани. – Мой долг повелевает мне находиться здесь. Я не покину Оракул.

– Гермия, у меня не хватит войск…

– Бог защитит тех, кто ему принадлежит.

Генерал коснулся ее плеча, но, почувствовав, как она напряглась, поспешно отдернул руку.

– Будь по-твоему, – ледяным тоном произнес он. – Но остальные из числа Девятерых будут находиться под домашним арестом. Мои люди убьют каждого, кто посмеет сбежать. Время предостережений закончилось. – Он бросил взгляд на Мирани. – Надеюсь, теперь ты счастлива. Из-за тебя по улицам заструится кровь.

В горле пересохло от страха. Мирани сглотнула. Он склонился над ней с потемневшим от гнева лицом.

– Неужели я так ужасен, госпожа, неужели я так жесток, что ты с таким пылом ждешь моего падения?

Шестой дар
Разлетевшиеся перья

На свете есть много вещей, которые, они считают, мне нужны.

Мне приносят тысячи даров. Птицы, живые твари, изумруды, серебро. Что могут люди дать Богу, у которого и так всё есть?

Моя тень ничего не хочет, только темноты. Царица Дождя раздает бесценные, несущие жизнь дары, не требуя никакой награды.

Но я думал над этим и решил: есть на свете вещи, которых мне хочется. Твое сердце и разум. Три звезды.

И чтобы не остаться одному.

Нужды терзают их

Потом была Обезьяна, а вот теперь – Паук. Алексос, издалека казавшийся совсем крошечным, терпеливо шагал по извилистой тропинке.

– И о чем он только думает? – проворчал Лис. – Там, вдали?

Сетис покачал головой. Каждое слово причиняло боль. Они урезали норму воды до одного глотка через каждые три часа, язык распух, горло забилось пылью, глоток давался с невыразимым усилием, но все-таки юноша жаждал сделать его и потом с трудом останавливал себя.

Если верить Сфере, до ближайшего источника было два часа пути на запад. Он должен привести своих спутников туда. Или пусть приведет Алексос.

Архон развернулся, зашагал обратно. Один раз он упал, и Сетис испуганно подался вперед, но мальчик поднялся и прошел тропу до конца. Его ноги в маленьких сандалиях заплетались от усталости. Он подошел и сел рядом с Орфетом.

Шакал молча протянул ему воды. Алексос осторожно отпил один крохотный глоточек.

Орфет не сводил с мальчика воспаленных, налитых кровью глаз. В последние два дня он не произнес почти ни слова, только понуро тащился вперед. Когда все спали, музыкант обливался потом и вскрикивал, и даже сейчас он то и дело испуганно озирался по сторонам, оглядывал сумеречные окрестности, а глаза были тусклые, полные ужаса. Тут, вокруг, полно всякой жути, доверительно шепнул он Сетису. Они преследуют его. Демоны, псы с громадными глазищами. Мертвецы, восставшие из могил.

Сетис понимал, что дело тут в жаре, их преследуют не чудовища, а миражи, и к тому же сказывается выпивка, точнее, ее отсутствие. Орфет изнемогал, его тело требовало вина, зной и жажда помутили его рассудок. Без него им стало бы лучше, уныло подумал юноша. Возможно, этим дело и кончится, потому что уже сейчас толстяк еле переставляет ноги.

Не говоря ни слова, Шакал встал и осмотрелся. Они утомленно побрели за ним.

Хорошо хоть, удалось умиротворить Зверей. Алексос непременно проходил по их очертаниям, разговаривал с ними, закапывал возле каждой тропинки прядь волос. Сетис потер сухую и шершавую, как наждак, кожу на лице и вспомнил Льва, наполнившего их души гневом. С тех пор они не встретили ни одного живого существа, ни единой букашки. И вот теперь перед ними вздымались громадины гор; глаз различал отдельные пики и ущелья, хотя на рассвете и в сумерках самые высокие вершины скрывались в тумане. Сверкающие белые отблески наполняли его душу болью. Что это – снег? Он никогда не видел снега, только слышал старые байки путешественников. Твердая вода. Неужели такое бывает?

Они шли и шли. Час за часом.

Продвижение дальше превратилось в невыносимую муку. Каждый шаг отзывался болью. И конца пути не было видно. Под ослабевшими ногами лежала твердая, покрытая трещинами земля, бескрайняя солончаковая равнина блестела спекшимися в корку кристаллами. Не укутанными оставались только глаза, да и их приходилось прикрывать рукой, чтобы не ослепнуть.

Бок о бок с ними двигались миражи. Далекие видения деревьев, блики света на воде. Трижды Лису приходилось оттаскивать Орфета, пытавшегося погнаться за призраками. Музыкант бредил, болтал чепуху. Вода кончилась.

Мир превратился в ослепляющую раскаленную печь, и Сетис плелся через нее. Даже потеть он перестал – в теле не хватало влаги. В помутневшем мозгу проплывали обрывки сказок и детских стишков. Он забыл обо всём – где он находится, куда идет, кто он такой.

Помнил только об одном – надо идти, переставлять ноги, одну за другой, одну за другой.

И невыносимая, смертельная жажда…

* * *

Потом они пришли.

Стояла вонь. Горькая, резкая, от которой перехватывало горло и душил кашель. Впереди пустыня понижалась, и, спустившись на дно глубокой впадины, путники ощутили, что земля стала липкой, сочилась темной вязкой жижей, которая приставала к ногам и никак не отчищалась. Местами она собиралась в черные лужи. Эта чернота, слишком густая и тягучая, чтобы ее можно было назвать жидкостью, всё же текла, но заметить это можно было, только если подольше присматриваться. Из глубины на поверхность подымались большие пузыри – медленно, очень медленно.

Орфет, шедший перед юношей, остановился и сорвал тряпки с лица.

– Смотрите! – закричал он и горячей трясущейся рукой вцепился в Сетиса. – Вон там! Видите?

Трудно сказать, что увидел музыкант, но зрелище его испугало. Сетис пошатнулся от изнеможения. От луж поднимался едкий зловонный пар. Над поверхностью плясали голубоватые огоньки, каждые несколько секунд зыбучее болото содрогалось, испуская гортанный всхлип, и изрыгало огромные лопающиеся пузыри, как будто в черных недрах что-то ворочалось. Неужели там есть живые существа? Если да, Сетису не хотелось с ними встречаться.

– Демоны! – Орфет, обернувшись, только что заметил черные лужи. Он споткнулся, упал на колени в вязкую массу и принялся судорожно оттирать ее с себя. – Архон! Спаси меня! Я чувствую их запах, Архон, запах птиц с железными крыльями, толстых змей, свернувшихся в кольца! Смотри, они ползут ко мне. Архон!

Шакал откинул покрывало с лица, протер глаза, запорошенные песком.

– Ему конец, – хрипло произнес он.

– Нет! – Алексее валился с ног от усталости. У него едва хватало сил говорить. – Орфет, там ничего нет. Надо выбираться отсюда. Впереди вода. Совсем близко.

Орфет, казалось, не слышал его.

– Оставьте меня, – простонал он. – Оставьте здесь. Там птицы. Я чувствую их запах.

– Это пахнет черная нефть…

– Лучше я вернусь. Можно? – Орфет вскинул голову, его лицо озарилось безумной улыбкой. – Пойду обратно в Порт. Путь будет недолгим. Всего час. Я вернусь и принесу воды. И вина.

Шакал и Лис переглянулись. Потом грабитель могил оттащил Алексоса прочь.

– Пошли, – велел он.

– Я его не брошу. – Алексос вырвался и твердо встал на ноги. – Ни за что.

– Он не может идти. Даже тебе это понятно. Он лишился рассудка и стал опасен.

– Он не причинит мне зла.

Шакал нахмурился.

– Малыш, за стакан вина он перережет тебе горло.

– Я его не брошу. Скажи им, Сетис.

Сетис облизал сухие губы. Каждое слово причиняло мучительную боль, а опустив глаза на жалко распростертую на земле тушу Орфета, он вздрогнул от отчаяния. Но, к своему собственному удивлению, сказал:

– Вода недалеко. Мы сумеем дотащить его туда.

Шакал не шелохнулся. Потом его губы растянулись в знакомой холодной усмешке.

– Да, пустыня обнажает скрытые в нас качества, писец.

– И открывает тайные имена, господин Осаркон.

Это удивило Шакала. Он не сумел скрыть блеснувшего в глазах огня; Сетис порадовался.

– Значит, ты провел расследование. Что, в Городе Мертвых есть записи обо мне?

– О твоей семье. Об их гробницах. Один из твоих давних предков был Архоном.

– Самым худшим из Архонов. Его звали Расселон.

– Но даже он не бросил бы человека умирать в пустыне.

Глаза Шакала оставались ледяными.

– Чем ты обязан этому толстяку?

– Однажды, когда я падал, он поймал меня.

Орфет за спиной хрюкнул, тоже вспомнив этот случай. Он поглядел на Сетиса, и в его глазах вспыхнул привычный свирепый огонек.

Шакал пожал плечами, склонился над Орфетом и твердой рукой приподнял его. Сетис подошел помочь. Общими усилиями они поставили толстяка на ноги и закинули его руки себе на плечи.

– Показывай дорогу, мальчуган, – хмуро велел Шакал. – Надо добраться до воды за час, не больше. Иначе нам всем конец.

Но нефтяное болото цеплялось им за ноги, замедляло ход. Зловонные испарения застилали солнце, от тошнотворного запаха кружилась голова. Сетис мечтал только об одном – чтобы Алексос правильно запомнил указания, которые он шепотом сообщил ему несколько часов назад. Идти к расщелине между горами, не пропустить места, где земля начинает подниматься, там растут кактусы.

Но через час изматывающего пути под палящим солнцем они едва сумели миновать нефтяное поле. Кактусов не было и следа. Алексос упал на четвереньки и зарыдал.

Сетис всматривался в пустыню. Если источник пересох…

– Это еще что? – удивился Лис. Птицы.

Они парили высоко в небе, купаясь в восходящих потоках теплого воздуха.

Шакал, схватившись за бок, поднял глаза.

– Это и есть то самое место?

Алексос взглянул на Сетиса, тот еле заметно кивнул. Но это не ускользнуло от Шакала. В тот же миг он выпустил Орфета и обнажил меч – сверкающий, смертоносный.

– Вожак? – Лис мигом выхватил два кинжала. Рослый вельможа приставил клинок к шее Сетиса, приподняв ему подбородок. Острое лезвие было теплым, юношу обожгла боль в рассеченной коже.

– Признавайся, – прохрипел Шакал. – Что вы затеяли?

– Ничего.

Сетис вскрикнул. Быстрый взмах клинка перерезал лямку, мешок упал с плеча, и Шакал отбросил его ногой.

– Обыщи.

Через мгновение Лис достал Сферу, бросил Шакалу, и тот поймал ее одной рукой. Присмотрелся.

– Сначала звезда. Теперь еще и луна. Что вы еще прячете от меня, сумасброды чертовы?

– Грязный вор, – выругался Орфет. – Если бы я мог встать на ноги…

Шакал не обратил на него внимания. Сунул меч в ножны и торопливо оглядел Сферу, провел пальцами по выгравированным буквам.

– Древняя штучка. Карта?

Сетис нехотя кивнул, потирая шею. Порез болел.

– Без сомнения, путь к Колодцу. И ты ее прочитал. Где перевод?

Сетис хранил молчание. Грабитель могил приподнял бровь.

– Как тебе это нравится, Лис? Он опять от нас что-то скрывает. Как и в прошлый раз. – Он подошел ближе. – Думаю, ее ты тоже выучил наизусть?

– Без меня вам не обойтись.

– Неужели? А что, если я тоже сумею прочесть?

Наверное, по лицу юноши промелькнула тень страха; Шакал натужно рассмеялся.

– Я получил хорошее образование, писец. Меня учили такие мастера, какие тебе и не снились. Конечно, практики у меня поменьше, но думаю, я сумею расшифровать эти письмена. Смотри, вот где мы сейчас. – Он коснулся знаков, изображающих нефтяное поле, провел пальцами по выщербленным клиновидным буквам, складывающимся в изображение пойманного грифа. Сетис провел долгие часы, пытаясь разобраться в этом рисунке.

– А этот иероглиф с краю обозначает источник.

Шакал поднял глаза.

– Местность пересохла. Карту изготовили давным-давно, и с тех пор землю терзает многовековая засуха. Но источник, может быть, сохранился.

* * *

Через полчаса, когда трясущийся Орфет в ступоре лежал на земле, а Алексос, свернувшись клубочком, спал рядом, Сетис разогнул натруженную до жгучей боли спину.

– Нашел!

Лис соскочил в яму, схватил деревянную лопату и лихорадочно принялся за работу. Обессилевший Сетис кое-как выкарабкался из углубления и рухнул на колени на раскаленный песок. Ладони горели огнем. Пока он копал, Шакал сидел рядом и не сводил с него взгляда. Даже теперь продолговатые глаза грабителя были устремлены на него, а пальцы крепко сжимали Сферу.

– Вода, вожак!

Яма была глубиной всего лишь по колено, а песок на дне уже потемнел от влаги. На глазах у Сетиса впадина медленно наполнялась водой. Лис бережно зачерпнул жидкости, попробовал и сплюнул.

– Пресная. Но надо дать отстояться.

– Сделай яму пошире. Надо наполнить все емкости, какие есть.

На это ушел еще час. Обезумев от усталости и жажды, они ждали, пока песок в колодце осядет на дно. Солнце уже зашло; далеко на западе у подножия гор кружили птицы, которых они замечали и раньше. Алексос с тревогой смотрел на них.

– Это не птицы, – вдруг вымолвил он. Шакал пожевал сушеную оливку.

– А кто?

– Люди с крыльями.

Лис фыркнул.

– Ты мне не веришь? – Алексос с удивлением воззрился на него. – Я же Архон. Мне многое ведомо.

– Тебе даже где твоя голова не ведомо, пастушок.

Алексос ощетинился.

– А вот он мне верит.

Он указал на Шакала, чуть не подавившегося последней оливкой.

– Да, Лис, он прав. Я и впрямь начинаю ему верить. Прошлый Архон был старым дураком. Может, он и вправду возродился в этом мальчишке.

Лис ухмыльнулся, но Алексос привстал на песке.

– Я не то имел в виду, – тихо произнес он. – И вы это знаете.

Наступила ночь. Она внезапно окутала путников, даря желанную прохладу. Шакал и Алексос стояли лицом к лицу; грабитель заговорил опять, и голос его был сух.

– Да, признаюсь, в тот миг, когда пошел дождь, я было подумал… спросил себя: может быть, этот мальчуган и есть настоящий Архон? Но Бог для достижения своих целей не прибегает к помощи грабителей, жирных музыкантов и завравшихся писцов. Вряд ли меня можно назвать орудием в руках судьбы.

– Бог, – торжественно молвил Алексос, – прибегает к помощи любого из живущих, господин Осаркон.

– Даже того, кто пал ниже всех? Того, кто обворовывает мертвых?

Алексос посмотрел на него, и на его безупречном лице не дрогнул ни один мускул.

– Ты так сильно ненавидишь себя? Тебе снятся мертвецы? Это они терзают тебя по ночам, в темноте?

Лис окаменел. Даже Орфет с любопытством прислушивался к спору, в его мутных глазах светился восторг.

Помолчав с минуту, Шакал угрожающе склонился над мальчиком, продолговатые глаза опасно сверкнули.

– Что тебе об этом известно?

– Я знаю, каково это – терзаться угрызениями совести. Я украл золотые яблоки.

– Угрызениями совести? – Шакал выдавил улыбку. – За что? Неужели мертвецам нужны их сокровища? Неужели они страдают без пищи и воды, которую можно купить на украденные у них бриллианты?

– Ты знаешь, что страдают.

Глаза грабителя зло прищурились. На миг Сетису почудилось, что он вот-вот ринется на мальчика, ударит его, но вор только прошептал:

– Мне тоже так казалось. Иногда.

– Их шаги преследуют тебя в сновидениях.

– Бог должен это понимать.

– Я понимаю, сын мой.

– Тогда прогони их от меня, повелитель. Молю тебя, сними этот гнет с моей души, и я с радостью поверю, что ты и вправду Бог. Покажи свою силу. Очисть меня от вины. Я хочу уверовать. – В глазах Шакала мелькнуло то, чего Сетис никогда прежде не замечал: боль и отчаяние. Потом Шакал выпрямился, взгляд стал прежним. Он лениво произнес: – И раз уж на то пошло, почему бы тебе не превратить пустыню в цветущий сад?

Лис ухмыльнулся. Отчасти с облегчением, показалось Сетису.

– Смеешься надо мной, – обиженно проворчал Алексос

– Если ты Бог, ты и сам прекрасно знаешь, что я делаю и что буду делать. – Шакал осторожно спрятал серебряную Сферу к себе в мешок. – Так что я могу за тебя не бояться, верно?

Его прервало громкое чавканье. Вытянувшись во весь рост на песке, Орфет припал к колодцу и лакал из него, как пес.

* * *

Много часов спустя, погрузившись в беспробудный сон, окутывавший его, как теплый кокон, Сетис увидел, как колодец наполняется водой. Всю ночь, пока он спал, вода поднималась и теперь стала переливаться через край. Песчаная кромка осыпается, крошится, и вода растекается по пустыне бескрайним озером, на нем играют лунные блики.

По озеру плывут лодки, военные корабли, большие и маленькие, целая флотилия, и все они спешат к нему, их паруса наполнены, хотя ветра нет. Тяжелые кили царапают берег.

Рядом с ним стоит Мирани и говорит:

– На таком корабле я приплыла с Милоса.

Он кивает. С кораблей спрыгивают солдаты в причудливых императорских доспехах. Трубят слоны, в воде резвятся бесчисленные дельфины, летучие рыбы и морские черви.

– Что ты станешь делать? – встревожено шепчет он Мирани.

Она качает головой.

– Не знаю, Сетис. Я уже больше не знаю, на чьей я стороне. Я осталась одна, совсем одна.

И тут флотилия исчезает, и только девушка остается стоять на камне, единственном камне посреди опустевшего моря, а он удаляется от него. Его уносит течением, а он не умеет плавать и тонет.

– Орфет! – кричит он, но ответа нет.

Снизу, с неизмеримой глубины, на него взирает опухшее лицо Орфета.

* * *

Он проснулся.

Кто-то держал его за руку, настойчиво, с силой тряс. Он вытер пот с лица и приподнялся.

– Сетис, – заговорил Алексос. – Послушай, почему он сказал «звезда»? Что он имел в виду?

– Чего?

– Шакал. О чем он говорил? Он сказал: «Сначала звезда, а теперъ еще и луна». Какая звезда?

Сетис уткнулся лбом обратно в теплую мягкость плаща. Силы покинули его, руки всё еще болели после лопаты.

– Да спи ты! – проворчал он.

– Это очень важно! – в голосе Алексоса звенело отчаяние. – Расскажи!

– Звезда. Я ее купил. А он отобрал. – Слова растворились в темноте, в чудесном нежном забытьи, смыкавшемся вокруг него.

– Настоящая звезда?

– Спроси лучше его. Шакала.

И он опять уснул. Но далекий тоненький голосок разбудил его снова.

– Не могу. Он ушел.

Долгое мгновение Сетис лежал не шелохнувшись. Потом открыл глаза.

– Кто ушел?

– Они оба.

Юноша рывком приподнялся, сел, уставился в темноту. Потом выругался и вскочил на ноги.

У колодца похрапывал Орфет. Возле него лежали два полных вещевых мешка.

А вокруг, в стылой предутренней тишине, расстилалась неподвижность. На востоке занимался слабый розоватый рассвет. На западе в лучах восходящего солнца сверкали горные вершины. И от горизонта до горизонта пустыня была мертва. Ни души.

Свобода покупается и продается

Условия были ясны. Порт должен сдаться, сложить оружие и выдать Аргелина. Император поставит у власти своего наместника – сатрапа, и сразу после этого Оракул должен будет подвергнуться ритуальному очищению. Назначат новую Гласительницу.

– Ее изберет Джамиль, – таинственно прошептала Крисса, – потому что он и станет этим… как его… сатрапом.

Мирани нетерпеливо кивнула.

– Неужели они не понимают, что выдать Аргелина будет не так-то просто. Что еще?

– Дань. Они требуют выплатить Императору пять миллионов сиклей. Мирани, а что, если они назначат Гласительницей чужеземку?! – Паланкин качнулся, девушка испуганно вцепилась в сиденье.

– Он будет сражаться.

Крисса кивнула.

– Стражники у ворот Нижнего Дома сменились в полдень. А те, кто пришли из Порта, только об этом и говорили. Гонец на лодке привез письмо с условиями капитуляции. Аргелин сжег это письмо на глазах у всех. А с гонца содрал всю одежду и драгоценности, отрезал ему уши и отослал обратно одетым в тряпье, сказав при этом, что такова будет единственная дань, которую принц Джамиль получит с Двуземелья. Потом приказал обстрелять императорский флот.

Это она и сама слышала. Громадные катапульты в гавани работали всё утро, лязг их механизмов доносился даже до Острова. Шипели и свистели обрубленные веревки, с громким всплеском падали в море каменные ядра, горела, потрескивая, и испускала зловонный дым черная смола.

– У Аргелина ничего не получается! – воскликнула Крисса, глядя в окно широко распахнутыми глазами. – Флот держится слишком далеко, ядра не долетают!

– Тогда лучше поберег бы боеприпасы. – Мирани теребила лежащую на коленях маску. Она понимала, что осада, даже короткая, обернется для города бедствием. Боевые галеры Императора перекрыли вход в Порт. Ни один корабль больше не войдет в него и не выйдет, а их страна живет только привозными продуктами. Земля здесь засушлива, на ней почти ничего не растет. За спиной простирается лишь бескрайняя пустыня. Через несколько дней запасы иссякнут. Начнется голод, драки. Без купцов жители Порта лишатся еды, а в Городе тысячи писцов и ремесленников не получат платы. Вспыхнут бунты, о которых страшно даже подумать.

Носильщики торопливой рысцой миновали рыночную площадь, и Мирани заметила, что жителей уже охватывает паника. Выглянув из-за занавесок, она разглядела пустые прилавки, встревожено гудящие очереди. Повсюду разгуливали солдаты. Цены резко подскочили; за мешок зерна требовали в три раза больше, чем обычно, и какая-то женщина взахлеб костерила жадного лавочника, за спиной у которого маячили три рослых раба. Но какую цену ни назови – ее заплатят. Отныне еда будет цениться дороже золота, люди выкопают из мусорных куч жалкие объедки, выброшенные на прошлой неделе.

– А как же мы? – прошептала Крисса. – Будут ли поступать дары?

– Не знаю. Сначала, наверное, будут. Но Остров лучше подготовлен к осаде. – Как-никак это единственный зеленый клочок земли на много миль, подумала Мирани. Здесь растут оливковые деревья, лимоны, апельсины. Кладовые в подвалах Святилища всегда полны. Но вскоре голод пригонит сюда портовых жителей, и тогда…

Она ухватилась за бальзовую раму паланкина и закричала:

– Стойте! Остановитесь! СЕЙЧАС ЖЕ!!!

Шестеро рабов резко сбавили шаг, тот, кто шел посередине, в замешательстве обернулся к ней.

– Госпожа?

Она выскочила, сунув Криссе маску Носительницы.

– Подержи.

– Куда ты? Ой, Мирани, здесь солдаты…

Мирани накинула на голову край плаща.

– Скорее, Крисса, отдай мне свои украшения.

– Что?

– Быстрей!

Крисса неохотно сняла золотые кольца. Мирани торопливо выхватила их, потом выдернула у себя из ушей серьги. Крисса вскрикнула:

– Не смей!

– Подожди здесь. – Мирани тронула раба за руку – Задерни занавески. – Потом она помчалась по замусоренной улице, среди ослиного навоза, собак, дерущихся из-за объедков, и змеящихся очередей за продуктами. Остановилась, огляделась. Она же только что его видела! Куда их повели?

И тут ее глаза заметили тусклый блеск бронзы.

Отец Сетиса.

Двое солдат вели старика на невольничий рынок. Руки у него были связаны, конец веревки перекинут через плечо солдата, но хорошо хоть, его не сковали. Мирани припустилась следом.

Конвоиры свернули за угол и, когда девушка поравнялась с ними, уже начали спускаться по невысокой белой лестнице, ведущей на соседнюю террасу. Переулок нырял под узкую арку, над ней в крошечном зарешеченном окне виднелись красные цветы.

– Погодите! Погодите! Так повелевает Бог!

Стражники остановились. Один из них поднял копье, но, увидев, что она одна, неохотно опустил его и отвел глаза. Другой, понахальнее, в упор пялился на нее.

– Вы знаете, кто я такая? – торопливо спросила она.

– Жрица из Девятерых.

– Носительница. Носительница Бога. – Она храбро приблизилась к стражнику. Он был молод, глаза смотрели жестко, и она не знала, как к нему подступиться. «Помоги мне! – мысленно взмолилась она. – Мне нужна твоя помощь».