Текст книги "Зеленоглазка"

Теперь, в эти дни, времени не хватало. Оно мчалось стрелой – гораздо быстрее, чем я думала. По вечерам мы заходили к Магвайрам, слушали оркестр в Ботаническом саду рядом с Ярра или ходили в театр. Вместе со всей страной мы были рады узнать, что всех людей, которых судили за участие в событиях на Эврике, оправдали, а их имена вошли теперь в историю поселения. Это было хорошее время, но едва прошла неделя с тех пор, как приехал Адам, и я уже снова провожала его в порту. На этот раз со мною рядом стояла Кейт – все это время Ларри находился на севере страны. Я понимала, что скоро уже буду приходить в бухту Хобсона одна, чтобы привычно помахать рукой «Энтерпрайзу» и Адаму. Это будет просто одно из многочисленных плаваний, часть той жизни, к которой стремился Адам, а также и моей жизни.

И Джон Лангли опять был здесь. Я узнала его карету, цилиндр, руки в перчатках и трость. Сам он не показался, и карета уехала почти сразу же, как только «Энтерпрайз» поднял якорь.

Глава третья

Спустя почти две недели после того, как уехал Адам, в необыкновенно теплый для конца марта полдень у дверей нашего домика появилась раздраженная и сердитая Кейт. Я очень удивилась, увидев ее здесь в такой день и час. По вторникам на Бурке-стрит шли оживленные торги, к тому же в это время дня у Магвайров было особенно многолюдно. Входя в дом, Кейт чуть не сбила меня с ног. Ее лицо раскраснелось от возбуждения, а губы были недовольно поджаты. Чмокнув меня в щеку, Кейт направилась прямо к креслу Адама и, тяжело в него опустившись, развязала тесемки шляпки и расстегнула верхние пуговицы платья.

– Ну и жара! Солнце так и печет, а мне, как нарочно, пришлось пройти всю дорогу от отеля Хансона пешком; и хоть бы один свободный кэб! А может, и свободны, только ни черта не хотят замечать.

– Что случилось? – спросила я.

– Что случилось, говоришь? Беда, вот что случилось. А что за беда, если в ней не замешана Роза?

– Роза? – я старалась казаться равнодушной. – А разве она в Мельбурне?

– В том-то и дело, что в Мельбурне, и я начинаю уже об этом жалеть. Вчера она появилась здесь вместе с Томом, и с тех пор для меня настала веселая жизнь. Всю ночь не было покоя от ее слез и капризов.

– С ней что-нибудь случилось?

– Не более того, что рано или поздно случается почти со всеми женщинами. Ей просто нездоровится из-за беременности. Послушать ее стоны, так можно подумать, что она умирает. Самое обычное недомогание, и я постоянно твержу ей, что со временем все пройдет, но она бросается в постель, а от этого ей становится только еще хуже. Бедного Тома, наверное, скоро хватит удар… – Она остановилась, чтобы отдышаться.

– А врача вы приглашали?

– Да, конечно. Он осмотрел ее и сказал, что ей надо взять себя в руки и перестать вести себя, как маленький ребенок. Так наша мадам выставила его вон из комнаты. И назвала его прямо в глаза старым дураком. Попомни мои слова, эта история быстро облетит всю округу. Не так-то просто будет теперь найти другого доктора. Том попросил также прислать служанку, которая бы за ней ходила. Так бедная девчонка была до того напугана, что вся аж тряслась. Роза обозвала ее неуклюжей идиоткой и вышвырнула вон. Да уж, она в прекрасной форме, нечего сказать!

– Что же ты собираешься делать? – Я могла бы и не спрашивать, потому что ответ был написан на ее лице. Взгляд Кейт выражал мольбу и обезоруживающую беспомощность.

– Не съездишь ли ты, Эмми?..

Я отвернулась, отошла к плите и расшевелила кочергой угли. Затем наполнила водой чайник и поставила его на огонь.

– Сама знаешь, каково у нас по торговым дням, – сказала Кейт. – Да еще, как нарочно, мы сегодня без одного работника.

Так или иначе, Кейт могла сказать это и просто, чтобы сгустить краски. Я повернулась к ней.

– Мне действительно надо ехать? Неужели ей так уж плохо?

Теперь она казалась скорее озабоченной, чем раздраженной.

– Уж не знаю, насколько ей плохо, но я всю жизнь буду терзать себя, если этими своими капризами она повредит ребенку. Я сказала ей, что ее следовало бы как следует выпороть, но что ты поделаешь с женщиной в таком положении? Ей нужно успокоиться и выспаться. Такая тяжелая поездка – эти дороги могут всю душу вытряхнуть.

Я пожала плечами.

– Что же я могу сделать? – мысленно я старалась оставаться твердой и безучастной по отношению к Розе.

– Ну, просто поговори с ней… ведь она всегда прислушивалась к твоему мнению, Эмми.

Я так и всплеснула руками.

– Прислушивалась к моему мнению! Боже мой, да она бы просто перешагнула через меня, если бы только смогла получить Адама!

Кейт нахмурилась.

– Ну, теперь-то она пришла в себя.

– Надеюсь, – сказала я прямо. Кейт явно не хотела, чтобы ей об этом напоминали, ее поразило, что я сама начала такой разговор. Кейт предпочитала думать, что замужняя женщина не допускает к себе и мысли о чужом муже. Пусть себе думает.

– Ну что, ты поедешь, Эмми? – спросила она. – Только на часик или два. Может, хоть ты сможешь отвлечь ее от дурных мыслей… В конце концов с ней это впервые. Думаю, она ужасно боится.

Я вздохнула, понимая, что ехать придется. Что я могла поделать? Кейт я была обязана гораздо большим, чем это маленькое одолжение. По крайней мере в ту минуту, когда я соглашалась, мне это показалось лишь маленьким одолжением. Я вышла в переулок и попросила одного из рабочих, Томпсона, попытаться найти нам кэб. Когда мы ехали с Кейт в отель Хансона по самой жаре, а солнце так и жгло через обивку кареты, я и не знала, что эта поездка станет первой среди многочисленных поездок такого рода. Если бы я знала, то, не задумываясь, повернула бы назад.

Высадив меня у отеля Хансона, Кейт продолжила свой путь на Бурке-стрит, так что к Розе мне пришлось отправиться одной. Я не успела переодеться, и теперь мой муслин с веточками и нехитрая шляпка выглядели довольно бедно рядом с роскошными туалетами дам, проходивших мимо меня по фойе. Отель Хансона был лучшим в городе, он являлся своего рода мельбурнским клубом, объединяющим определенный круг людей. К этому кругу принадлежали и Лангли. Будь Роза просто Магвайр, она бы не осмелилась даже приблизиться к стойке администратора. Сейчас этот тип с сомнением меня разглядывал, особенно после того, как я назвалась миссис Лангли. Однако он все же послал обо мне доложить. Я уселась ждать и от нечего делать стала представлять, будто я величаво вхожу сюда в атласном платье и дорогом ожерелье, будто ступаю по дорогим коврам так, словно мои ноги и не тонут в них, как плавно двигаюсь мимо мраморных статуй, даже не обращая на них внимания. В таком шикарном месте я не была еще никогда. Я выпрямилась в массивном кресле и постаралась принять скучающий вид. Вроде бы это у меня неплохо получалось, но тут я увидела идущего ко мне Тома.

Он был какой-то весь взъерошенный и усталый, и все же, несмотря на это, я сразу поняла разницу между «казаться» и «быть». Его ноги действительно не замечали ковров, по которым ступали, великолепное фойе служило Тому просто местом приюта, не более, а слуги вокруг были только слугами, а не полубогами в белых перчатках.

– Эмми! Слава Богу, ты приехала! – Том быстро наклонился и поцеловал меня в щеку. После этого поцелуя я уже все для него готова была сделать, потому что мы вдруг стали членами одной семьи. Он взял меня под руку и повел по широкой лестнице на второй этаж.

– Это все из-за поездки, – говорил Том. – Она так измучила Розу, да еще в ее положении…

Тому было явно не по себе, он словно чувствовал за собой какую-то вину. И от этого я вдруг сильно разозлилась на Розу. Мне стало досадно, что она заставила его так переживать, тогда как ему следовало бы только гордиться.

Я решила не щадить Розу в его глазах.

– Некоторые женщины, – сказала я, когда он открывал передо мной дверь, – не заслуживают того, чтобы у них были дети.

Угловая комната, их гостиная, напомнила мне фойе внизу, только немного меньших размеров. Здесь размещались такие же великолепные диваны и ниспадали бархатные шторы. Минуя гостиную, Том повел меня в спальню, искусно маневрируя между многочисленными столами, на которых стояли лампы с окаймленными бахромой абажурами. Он распахнул передо мной дверь и остановился.

– Роза, к тебе Эмми, – позвал он тихо. Затем пропустил меня вперед и закрыл дверь.

В комнате царил полумрак, не совсем плотно задернутые шторы пропускали только полоску света, но не свежий воздух. Было невыносимо жарко и душно от запаха одеколона и пота. Я стояла на месте, пытаясь привыкнуть к темноте, когда с кровати донесся беспокойный шорох, и вскоре с нее поднялась фигура в белом.

– Эмми!

Я не сразу смогла ей ответить. Все мои сомнения остались далеко позади, когда я вновь услышала этот голос, обладающий мягкой, но коварной властью. Он с мольбой простирался ко мне, проникая прямо в душу. Мне хотелось отвернуться и спрятаться от этих чар. Но я не могла. Все наши месяцы разлуки не имели теперь никакого значения. Я так и не избавилась от ее плена. Ведь Роза относилась к тем немногим людям, отдав которым однажды свое сердце, уже невозможно забрать его обратно.

Я кинулась к окну возле кровати и распахнула шторы. В комнату хлынули потоки света. И тут же с кровати послышался протестующий крик:

– Не надо, Эмми, закрой! Мне режет глаза!

Я посмотрела на Розу, которая снова уже лежала в огромной смятой постели, мигая от яркого света. Она являлась только частью фантастического беспорядка этой комнаты. Ее лицо распухло от слез, кожа стала бледной и влажной, глаза казались почти черными, а веки покраснели. Теперь Роза нисколько не походила на прежнюю красавицу, скорее просто на испуганную девчонку, которая не знает, как себя дальше вести.

Облизав губы, она кротко промолвила:

– Я так рада, что ты пришла. Мне ужасно плохо.

– Тебе бы не было так плохо, если бы ты выполняла все, что говорит твоя мать. Тебе надо поесть и немного поспать.

– Да, я знаю, мама мне уже все это говорила. Но ты ведь знаешь, мы с ней вечно воюем. Я так обрадовалась, когда она сказала, что поедет за тобой. Я очень надеялась, что ты приедешь и все будет в порядке…

О том, что мы сказали друг другу в ту последнюю ночь в Балларате, и не упоминалось. Все это либо отложилось на потом, либо просто забылось. И слава Богу.

Мягкость Розы меня обезоруживала. Как и раньше, я не в силах была против нее устоять. Она казалась несчастной, и мне очень хотелось ее успокоить. Я коснулась ее влажного от пота лба, провела рукой по спутавшимся нечесаным волосам.

– Это все из-за поездки, – сказала я. – Тебе станет лучше, когда вы тут немного устроитесь, когда ты поешь и отдохнешь.

– Ко мне приходил доктор, – продолжала Роза жалобно, – сказала, что со мной не происходит ничего страшного. Старый дурак.

– С тобой и так не происходит ничего страшного, со временем все пройдет, – ответила я. – А ну-ка сядь, Роза. Я хочу снять с тебя эту ночную рубашку.

Она покорно подчинилась, все еще продолжая жаловаться:

– Теперь несколько месяцев я буду ходить такой страшной. Ну и вид у меня скоро будет! Теперь я уже никогда не стану, как раньше. Я не хочу этого ребенка… – Роза расплакалась, всхлипывая так, что Том наверняка мог услышать в соседней комнате. Я взяла ее за плечи и слегка встряхнула.

– Да простит тебя Бог! – сказала я. – Не произноси таких ужасных слов.

– Но ведь это правда! Я не хотела… – Однако, увидев выражение моего лица, Роза осеклась. Пожав плечами, она добавила: – Да какая теперь разница – дело сделано.

Роза не проронила ни слова все время, пока я ее мыла, переодевала, расчесывала и прибирала волосы. Наверное, причиной этого молчания было мое злое лицо. Я чувствовала, что мои руки плохо мне подчинялись оттого, что им так и хотелось ее отшлепать. Иногда Роза поглядывала на меня из-под густых ресниц. Этот казавшийся кротким взгляд был у нее просто неотразим.

– Я нарочно так сказала, Эмми, ты же меня знаешь. Вчера вечером я сказала что-то похожее маме, просто чтобы попугать ее; а ты показалась мне сейчас такой строгой, что я подумала: надо и ей это повторить. Иногда в меня словно бес вселяется. Ничего не могу с собой поделать…

Я кивала головой, продолжая ее причесывать, и, кажется, начинала смягчаться. Было бесполезно бороться с Розой. Все равно выигрывала всегда она.

Еще не закончив делать Розе прическу, я вызвала экономку, чтобы сменить постельное белье. Когда она появилась, то оказалось, что выглядит она еще внушительнее администратора из фойе, однако у меня хватило мужества отдать распоряжения спокойным ровным голосом, так, словно я всю жизнь этим занималась. Экономка выслушала меня довольно холодно, мне даже показалось, что нос ее слегка дернулся, однако она тут же проворно вышла, и уже через несколько минут в номере появились две горничные, которые привели в порядок комнату и сменили постель.

– Старая корова! – отозвалась об экономке Роза. – Прошлой ночью она явилась сюда и сказала, что другие жильцы жалуются на шум. Пыталась задаваться перед мамой, но я быстро выставила ее вон.

Теперь, снова лежа в постели, Роза выглядела гораздо лучше, во всяком случае, чище. Она не возражала, когда я заказала для нее холодного цыпленка и шампанское. Вообще-то я заказала два бокала шампанского, потому что сама никогда еще его не пробовала. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то волшебном мире, где стоит только дернуть шнурок звонка, и все появится; я хотела насладиться всем этим сполна.

Роза с аппетитом принялась за цыпленка.

– Я и не знала, что так проголодалась, – сказала она. – Меня ведь до этого вырвало – теперь в желудке совершенно пусто. – Она помахала передо мной ножкой цыпленка. – На самом деле мне плохо не только из-за этого ребенка. Есть кое-что еще…

Я отставила бокал с шампанским, не поняв с первого маленького глотка, понравилось оно мне или нет.

– Что же еще?

Роза поежилась.

– Все твердят, что мне нужен покой и отдых. Какой уж тут покой? Мы наделали в Балларате кучу долгов, да и теперь у нас осталось только около пяти фунтов, чтобы расплатиться за все это здесь, пока Том не получит от отца денег на следующий месяц. Ведь мы вынуждены были покинуть Балларат. Нас чуть не привлекли там к суду, и нам удалось уехать только потому, что я сказала хозяину, будто за нами послал отец Тома и он оплатит все наши счета. – Она тихонько хихикнула: – Иногда имя Лангли кое на что годится.

– И как же вы теперь собираетесь расплачиваться?

Собственный вопрос напугал меня; я посмотрела на шампанское и поняла, что тоже виновата. Роза покачала головой.

– Не знаю.

Она произнесла это, как ребенок, с надеждой глядя на меня, как будто ожидала услышать от меня ответ на мой же вопрос.

Подумав, что они сами во всем виноваты, я снова начала злиться. Ну и дураки же они оба!

– Тогда почему же вы остановились именно здесь? Ведь это чертовски дорого!

Роза широко раскрыла глаза.

– Не мог же Том допустить, чтобы я жила в каком-нибудь другом отеле. Он сказал, что все они никуда не годятся. Да еще в моем положении…

– Да брось ты ломаться, Роза. Хотя бы передо мной не притворяйся, что за свою жизнь ты не повидала мест похуже. – Я с трудом сдерживала смех, настолько нелепо звучали ее слова. – Вспомни, ведь я – Эмми! Мы жили с тобой в одной палатке на Эврике.

Роза обиженно надула губы, но уже через секунду рассмеялась тоже.

– Ну и что же? Кроме того… – она пожала плечами, показывая на роскошное убранство комнаты, – меня все это вполне устраивает. Ничего другого мне и не надо.

– А что говорит Том?

– Он ничего не говорит. Только играет, пытаясь достать хоть немного денег. – Она состроила гримаску, показывающую, что мы обе прекрасно все понимаем и должны мириться с ситуацией. – Бедный Том! Не думаю, что он такой уж хладнокровный игрок. Он ужасно много проигрывает. По крайней мере мне так кажется. Мне он, конечно, ничего не говорит… Но не могли же мы потратить столько денег, сколько, по его словам, мы остались должны в Балларате.

Я не ответила ничего, только посмотрела на ночную рубашку Розы, сшитую из тончайшего батиста и богато отделанную кружевом. Ее волосы я расчесывала оправленной серебром щеткой, а флакон с одеколоном, которым она пользовалась, был сделан из чистого хрусталя. Следы многочисленных походов по балларатским лавкам, привлекающим посетителей дорогими безделушками, виднелись по всей комнате. Роза заметила мой взгляд.

– Том действительно накупил мне кучу вещей. Мне было так одиноко после того, как мама с папой уехали. Делать было совершенно нечего, поэтому каждый день после обеда мы с Томом ездили просто так по магазинам. Я тогда и не знала, что у него нет денег, чтобы за все это заплатить.

Тогда она действительно могла и не знать, но теперь-то прекрасно знает и все-таки стремится получить все, что только можно купить за деньги, лишь бы хоть на короткое время избавиться от одиночества и скуки. Насколько я знаю Розу, по-другому она не может, и если это будет продолжаться в том же духе, а Джон Лангли не согласится оплачивать ее счета, то в конце концов расплачиваться придется Дэну или Ларри. Этого нельзя было допустить.

– Роза, – начала я медленно, – неужели вам все это так уж необходимо? – я указала на комнату, на ее многочисленные наряды. – Не могли бы вы обойтись меньшим? Что, если бы Том получил какую-нибудь работу, смогли бы вы тогда попробовать прожить на его жалованье?

Роза пожгла плечами.

– Том – работу? Да ты просто недостаточно хорошо его знаешь. Он джентльмен, Эмми. Его не учили ничему, кроме как управлять фамильными владениями… и, может быть, еще покупать лошадей. – Она натянуто рассмеялась. – Да и кем же ты хочешь его видеть, может быть, лавочником?

– Что ж, его отец – лавочник. Кстати, лучший в Австралии. Тому бы совсем не повредило постоять за одним из прилавков Джона Лангли или поучиться вести его дела.

– Ты слишком многого от него хочешь. Том таков, какой есть, и половина вины за это лежит на его отце. Не пытайся переделывать его, Эмми. Только зря потратишь время, – ее голос прозвучал резко.

– Ну а ты? Что собираешься делать ты, чтобы распутать этот узел?

– Я? Что же я могу сделать? Я ни на что не гожусь.

– Ну почему же, годишься. Например, ты могла бы съездить к Джону Лангли и сказать ему, что ждешь, ребенка и что внуку Джона Лангли не подобает появляться на свет в отеле, в то время как за его молодым счастливым отцом по всей Виктории гоняются кредиторы.

Она чуть не задохнулась.

– Но как… как я посмею?! Да я и не хочу! С какой стати я пойду подлизываться к этому старикашке?

– Заключить соглашение – еще не означает сдаться, – заметила я, посмотрев ей прямо в глаза. – И потом, что же еще остается? Это не последний твой ребенок, если, конечно, ты не выгонишь Тома из своей постели, но думаю, ты все же так не сделаешь. Похоже, ты нарожаешь еще много детей, Роза. Неужели ты собираешься ютиться в хижине, когда у тебя будет семеро по лавкам? Неужели ты собираешься нищенствовать только потому, что Том слишком горд и образован, чтобы жить своим трудом? И неужели ты, Роза, собираешься превратиться в старуху в двадцать пять лет, и мужчины будут проходить мимо тебя по улице, не обращая на тебя ни малейшего внимания?

Она только поморщилась. Я поднялась со стула и подошла к ней, чтобы забрать поднос. – Подумай об этом, – сказала я. К своему бокалу с шампанским я больше не притронулась. Теперь оно мне было уже не нужно.

Долгое время, пока я складывала и убирала в ящики вещи, развешивала их на плечики и выкладывала содержимое из битком набитых чемоданов, в комнате стояло молчание. Наконец раздался тихий и неуверенный голос Розы.

– Откуда ты знаешь, что он нас примет? Ведь до сих пор он не подавал никаких признаков, что хочет этого.

– Наверное, он еще не знает, что у тебя будет ребенок. Если только тот доктор не разболтал. У вас с Томом есть единственное, чего Джон Лангли не может купить. У него ведь только один сын, поэтому наследников он может ожидать только от него. Представь, создать то, что он сделал в этой стране, только для того, чтобы все это затем перешло в чужие руки.

– Ты кажешься такой уверенной, Эмми, – возразила Роза. – Откуда ты это знаешь?

Я покачала головой.

– Я не могу быть уверенной. Я только это чувствую. Никто, кроме Лангли, не выводит свое имя такими большими буквами и так часто. В этой стране он сделал действительно громкое имя. И Том – его единственная надежда. Она поежилась.

– Не нравится мне твоя затея. А если он откажется помочь нам? Вдруг он вышвырнет меня вон?

– Ну и что ты от этого потеряешь?

Роза откинулась на подушки и слегка забарабанила пальцами по покрывалам. Сейчас, когда ей нужно было кое-что обдумать, Роза выглядела гораздо лучше и меньше походила на надутого ребенка.

– Он, наверное, поставит свои условия, – сказала она. – Возможно, нам придется жить вместе с ним…

– Вряд ли, – возразила я. – Есть же еще Лангли-Даунз и домик в бухте Надежды. А может быть, он найдет для вас дом и здесь, в Мельбурне, раз вместе с ним уже живет сестра Тома.

– Он пойдет еще дальше. Ему ведь нужны будут мои дети, а не я.

– Чтобы добиться скандала? Я так и думаю. К тому же ты забыла, что он тебя никогда еще не видел. Он, наверное, представляет тебя какой-нибудь девчушкой с фермы…

Мои последние слова явно заинтересовали Розу.

– Да, это верно. Он меня еще не знает.

При этом на ее губах заиграла торжествующая улыбка, которая, как и прежде, свидетельствовала о том, что Роза уже предвкушает победу.

Вдруг она резко оторвала голову от подушки и взглянула на меня.

– Эмми!

– Что такое?

– А как же Том? Согласится ли он на то, чтобы я пошла к его отцу? Ведь он такой гордый, – на секунду в ее глазах мелькнула жалость. – Да, он слабовольный, я знаю… но не один же он во всем виноват. И я тоже тратила деньги.

– А ты не говори Тому, что пойдешь. Ничего не говори, пока все не уладится. Неужели он потом будет против? Это ведь и его ребенок, так же как и твой.

Роза покачала головой.

– Какая же ты, Эмми, жестокая! Я и не знала, что ты можешь быть такой жестокой. Ведь ты предлагаешь, чтобы я отдала своего ребенка.

Я была в ярости.

– Да тебе плевать на этого ребенка, и ты сама это прекрасно знаешь! И Тому тоже! Самое малое, что вы можете для него сделать, так это дать ему шанс получить имя и образование. Уж если вы не можете дать собственному ребенку свою любовь, дайте ему хоть это.

– Ты не имеешь права так говорить! Я могла бы научиться заботиться о своем ребенке – и он будет любить меня, Эмми. Я знаю, он будет меня любить.

– Это ты-то о нем позаботишься? Да ты о себе не можешь позаботиться! Ты имеешь в виду, что о нем позаботится твоя мать. Конечно, она постарается, потому что это ее кровь и плоть. Она найдет место для него да и для всех других и будет их любить. Но она слишком стара, чтобы начинать все сначала, Роза. Она уже слишком стара.

– Тогда мне могла бы помочь ты. Ты ведь хорошо справляешься с детьми, Эмми. Может быть, мой ребенок мог бы жить у тебя…

Я приложила обе руки к голове, потому что она уже здорово разболелась. В комнате было ужасно душно, к тому же наш разговор очень утомил меня. Я сжала виски, пытаясь успокоиться, перед тем как ответить Розе, чтобы не накинуться на нее за ее самонадеянность и глупость.

– Возможно, я и согласилась бы взять твоего ребенка, Роза, может быть, я и оказалась бы такой дурой. Но это невозможно.

– Почему же невозможно? – спросила она капризно.

Я отняла руки от висков. Все, что мы не сказали об Адаме раньше, было сказано в эту минуту.

– Потому что у нас с Адамом тоже будет ребенок.

Теперь с наступлением сумерек жара стала сменяться прохладным ветерком, который поднимал и гнал по Лангли-Лейн солому и обрывки бумаг и гремел ставнями. Стояли последние жаркие дни, когда утро уже напоминало об осени, хоть солнце все еще продолжало пригревать. Широко открыв дверь, я выставила свое кресло так, чтобы на него падали солнечные лучи, и села шить. Слегка раскачиваясь в кресле, я наслаждалась солнцем и теплом. Иногда я принималась ощупывать свой живот, хотя, конечно, ощупывать еще было нечего. Ребенок если и существовал, то не более двух недель. Для заявления, которое я сделала вчера Розе, у меня было весьма незначительное основание, но я поступила так, пытаясь защититься, пытаясь доказать Розе свое право на Адама и свою над ним власть; и в конце концов я ведь тоже женщина.

Розу эта новость отрезвила, она даже слегка побледнела и сжала губы. Но все же она приняла ее удивительно благосклонно.

– Иди домой, Эмми, – сказала она. – Я и так тебя задержала.

Затем она спокойно улеглась в постель и отвернулась к стене. Громких рыданий не последовало. Глядя на нее, я подумала, что она просто сотрясается от плача, однако беззвучного, поэтому плакала ли она на самом деле, я так и не узнала. Оставив Розу, я вернулась в мир и покой нашего домика. Здесь Адам был только мой и в нашу жизнь не врывалась Роза. Здесь я снова обретала уверенность. Когда я проснулась на следующее утро, некоторое время мне было ужасно плохо. Но даже в перерывах между сотрясающей меня рвотой я не могла сдержать радости. Занимаясь в тот день домашними делами, я распевала вовсю, нисколько не беспокоясь, что меня могут услышать на Лангли-Лейн.

Под предлогом позаниматься арифметикой на несколько часов ко мне забегал Кон, но в основном он заходил посплетничать и задать мне свои неразрешимые мальчишечьи вопросы. Со следующей недели он должен был отправиться в частную школу на Сванстон-стрит.

– Придется отдать Кона в частное заведение, – говорил мне Ларри. – Приходские школы здесь ненамного лучше ирландских. А в хорошую его и не возьмут. Уж в шотландский колледж Кону никак не попасть, потому что он католик, да к тому же его отец – хозяин гостиницы. Так что приходится выбирать из того, что нам доступно. Да ведь и ты, Эмми, наверное, сможешь за ним присмотреть?

Я согласилась, как всегда соглашалась с Ларри, хотя у меня и были свои сомнения насчет школы мистера Вуда на Сванстон-стрит. Поговаривали, что он сильно пьет, и когда ученики шалят, его трость Представляет для них смертельную опасность. Но я также слышала, что в латыни и греческом мистеру Вуду не было равных. А его пробелы в арифметике и счете вполне могла бы компенсировать я. Я начинала понимать, что могло ожидать Кона в этой стране, если бы только он получил хорошее образование. Так что когда Кон вдруг ленился или просто хотел поболтать, я заставляла его вернуться к своим книгам.

– Иногда ты такая славная, Эмми, – говорил он мне, – а иногда злая, как Роза.

– Не дерзи! И давай постараемся уложиться в двадцать минут.

Карандаш отвратительно скрипел по грифельной доске Кона, который бормотал что-то о трех рабочих и сорокасемифутовой траншее. Я не могла не подсунуть ему под руку кусок только что испеченного торта, чтобы он смог поскорее простить мне эту дурацкую траншею.

Минут через пять Кон уже рассказывал:

– Утром к нам заходил Ларри. Он просил передать тебе привет от Бена Сампсона.

Довольная, я кивнула.

– Еще Ларри спрашивал, не могла бы ты прийти сегодня вечером и помочь ему рассортировать и дописать заказы, чтобы люди Лангли могли приступить к их выполнению. Новый работник Лангли неграмотный, и ему приходится запоминать все заказы наизусть или просить лавочников записывать их за него. Ларри собирается искать вместо него другого.

– А не мог бы этим заняться Пэт?

– Ларри говорит, нет. Он говорит, что Пэт не хочет на него работать, да и все равно они разругались бы в первую же неделю. Пэт получил теперь новый участок земли, правда, он к нему еще не притрагивался.

– Чем же он занимается?

– Ларри говорит, что Пэт проводит все свое время на Главной улице – пьет там и играет. Он даже немного выиграл, не в пример Тому. Ларри сказал, что весь Балларат говорит о долгах, которые Том оставил там и уехал.

– Кон… тебе не следует слушать такие разговоры. Ты еще слишком молод.

Он холодно на меня посмотрел.

– Тогда зачем же ты сама задаешь мне такие вопросы, если мне нельзя слушать эти разговоры, чтобы узнать на них ответы?

Я замолчала, а он с триумфом принялся за свой торт.

Ближе к вечеру, когда Кон уже ушел домой, а солнце клонилось к закату, в переулке послышался какой-то шум. Сначала я различила протестующие голоса извозчиков, а потом, после короткого спора, лошадям было велено трогаться; послышался грохот огромных колес по мостовой и громкий топот ног. Одну из телег пришлось завезти обратно в конюшню, чтобы пропустить другую. Извозчик, а это был Хиггинс, сердито ворчал.

– Делаю это только ради мисс Эммы! – крикнул он в окно кареты.

А Роза, которая ждала, пока к ней подойдет кучер и поможет сойти, высунулась из окна и охотно ответила:

– А ты, мой дорогой, попридержи язык!

Наконец она вышла из кареты – незабываемая фигура в этом грязном дворе. Сшитое точно по фигуре платье из шотландки расширялось книзу в виде огромной юбки, которая держалась по меньшей мере на шести накрахмаленных нижних юбочках. Думаю, в тот день это была самая широкая юбка во всем Мельбурне. На голове Розы держалась крохотная шляпка последнего фасона, какую здесь, наверное, еще и не видели; ее роскошные волосы ниспадали на шею блестящими аккуратными локонами. Роза грациозно направилась ко мне, и широкая юбка колыхалась при каждом ее шаге.

– Они думали, я пойду по такой грязи пешком, – объяснила она под сердитые крики Хиггинса.

Я перевела взгляд на карету.

– Да ведь это экипаж Джона Лангли!

Роза взяла меня под руку и придвинулась ближе. Казалось, ее глаза излучали озорное веселье.

– Пойдем в дом. Я все тебе расскажу… Дело сделано, – сказала она, как только я закрыла за нами дверь. – Я встретилась с ним, и теперь все в порядке. Нам придется жить вместе с ним на Коллинз-стрит – ах, только до рождения ребенка. Ну а он должен будет взять на себя все наши долги.

Все это Роза произнесла, не глядя на меня, а беспокойно двигаясь по комнате. Она посмотрелась в зеркало над каминной полкой, дотронулась до моей корзинки с шитьем и даже приподняла крышку сотейника, чтобы проверить, что там внутри.

– Сядь спокойно, Роза, и расскажи мне все по порядку. Неужели ты можешь сосредоточиться, порхая тут, как птичка?

Она нехотя присела.

– А мне и не надо сосредоточиваться. Я же тебе уже сказала – дело сделано! – лицо Розы покраснело от возмущения.

– Ну и как он тебя принял?

– Неплохо, – ответила она и нетерпеливо поежилась. – Ах, да какая теперь разница! Хотя тебе я могу рассказать все. Он был вежлив, но я чувствовала себя так, как будто он случайно задел меня на улице, не ожидая когда-нибудь еще увидеть. Он немного переменил свое отношение лишь после небольшой беседы со мной. Я прямо сказала ему о наших долгах. Еще я сказала, что пора бы им с Томом объединиться и что Том поможет ему в управлении поместий. Он ни слова на это не ответил – ни единого слова, Эмми, – пока я не сказала ему о ребенке. Ну а остальное случилось очень быстро, как будто мы заключили сделку. Да, думаю, так оно и было. Теперь он станет распоряжаться всем, что будет иметь отношение к ребенку, – образованием, няньками, буквально всем. Ну а мы, – при этом ее голос дрогнул, – мы будем полностью обеспечены. Дом, содержание, выезд. И даже поездка в Лондон после того, как родится второй ребенок, – так он сказал.