Текст книги "Краткая история смерти"

10
Трещина

Лед. Холод. Мороз. Лед. Переход. Переезд. Железная дорога. Поезд. Машина. Швейная машинка. Свадебное платье. Кольцо. Круг огня. Кольцо льда. Лед. Ледник. Айсберг. Бритва. Щетина. Волосы. Выпадение. Опадание. Осень. Октябрь. Ноябрь. Декабрь. Рождество. Праздник. Крестик. Место. Сокровище. Золото. Серебро. Серебряные колокольчики. Сани. Санта-Клаус. Снег. Лед. Погреб. Мыши. Кошки. Усы. Ножницы. Бумага. Бумажные ангелы. Пища богов. Амброзия. Амброз Бирс[4]4
  Амброз Бирс (1842—1913) – американский писатель, журналист, автор юмористических и «страшных» рассказов.


[Закрыть]. Мексика. Мексиканцы. Бобы. Горы. Веревочный мост. Пропасть. Трещина. Плавучая льдина. Ледник. Лед.

Лори налегала на постромки, а слова крутились в голове словно вихрь, который она даже не пыталась остановить или контролировать. Она подбирала по слову на каждый шаг, пытаясь сбалансировать физический и умственный труд, чтобы не задумываться о том, доберется ли она до гнездовья, и если да – что найдет там, и будет ли от этого какой-нибудь прок, если прочитанные ею статьи – правда, и мертвы все ее родные, друзья и знакомые.

Лори не знала – и не желала знать – ответа.

Ответ. Вопрос. Загадка.

Шаг в упряжке был длиной чуть больше фута – допустим, фут и четыре дюйма, – и это означало (Лори подсчитала), что три тысячи пятьсот слов, которые она сумеет придумать, равняются примерно миле. Если она не сбилась с маршрута, осталось восемнадцать миль – и шестьдесят три тысячи слов. Снегоход сломался вскоре после того, как Лори пересекла Туманный залив, – он сел на днище, оказавшись на ровной полоске идеально гладкого льда. «Плавники» заклинило, и огромный снегоход медленно пополз по льду, пропахивая борозду глубиной в шесть дюймов, прежде чем наконец остановился. Лори перепробовала все возможное, чтобы оживить мотор. Впрочем, она не была механиком, и быстро поняла, что не в силах его починить.

Однако это не означало, что он сломался окончательно. Проблема наверняка всего-навсего заключалась в том, что иссякло горючее или порвался какой-нибудь проводок. Но без надежных инструментов, хорошего освещения и запчастей не стоило даже пытаться. Лори стояла на морозе, закрыв лицо руками, проваливаясь в глубокий рыхлый снег. Его поверхность шевелилась от ветра, по ней ползли тысячи крошечных извивающихся змеек. Лори забралась в рулевое отделение снегохода, откуда быстро улетучивалось тепло, и закрыла дверцу.

Она проделала большую часть пути вокруг горного хребта острова Росса и не видела смысла поворачивать назад. Лори вспомнила старый анекдот про человека, который переплыл реку на три четверти, а потом решил, что слишком устал, чтобы плыть дальше, и вернулся. В той версии, что она слышала, герой был канадцем, хотя в других частях страны, несомненно, речь шла о мексиканце. А в двух шагах за любой границей, не важно, на севере или на юге, он почти наверняка был американцем.

Американец. Золотая лихорадка. Собаки. Упряжка.

Единственное, что оставалось, – по крайней мере так считала Лори.

Она не могла вернуться – и не могла остаться на месте, значит, нужно было идти дальше. Она подождала, пока не выветрились последние остатки тепла, затем достала из багажного отсека постромки и лыжи и впряглась, прикрепив лямки к передней части снегохода.

Лори подалась вперед и попыталась тронуться с места. Невозможно. Все равно что сдвинуть дом или кита. Лори так напряглась, что одна из лыж воткнулась в снег, и наст проломился, издав звук рвущейся бумаги. Левая нога погрузилась по колено. Лори выбралась и попыталась снова. На сей раз она уперлась обеими палками словно рычагами и наклонилась, согнув плечи, чтобы задействовать максимум мышц. Она сделала шаг, другой, третий. Постромки слегка растянулись, но снегоход не двигался. Лори решила облегчить груз. Иначе она просто не справится.

Снегоход состоял из двух частей – рулевого и багажного отделений. Лори сняла рулевое отделение с полозьев, открыв крепления, соединявшие его с багажным отсеком, и столкнула в снег. Оно полежало несколько секунд на поверхности, потом острые края пробили наст. Лори достала лопату из багажного отсека, все еще стоявшего на полозьях, и отгребла снег вокруг дверцы. Она наполнила снятое отделение всем, без чего, по ее мнению, могла обойтись, – несколько свертков с одеждой, три толстых куска фанеры, солнцезащитные средства, одна из двух кастрюль, контейнер из-под замороженной еды, которую она уже переложила в багажный отсек. Она решила, что подберет оставленное, когда будет возвращаться.

Она захлопнула дверцу, впряглась в постромки и потянула. Снегоход начал двигаться, сначала очень медленно, потом чуть быстрее. Через несколько шагов Лори приноровилась к скользящему ритму, который помогал идти по льду – непрерывно, с небольшим усилием. Брошенное рулевое отделение скрылось позади. Снегоход стал намного легче. Полдома, полкита.

Кит. Дельфин. Крик. Плач. Скрежет зубовный.

Лори вспомнила, что скрежет зубовный начался вскоре после того, как она стала работать в «Кока-коле». Она скрипела зубами во сне и совершенно не сознавала этого. Утром она просыпалась с ноющей челюстью и не понимала, в чем дело, но в один прекрасный день дантист заметил, что зубная эмаль стерлась и зубы стали гладкими, как жемчуг. «Честно говоря, никогда еще не видел, чтобы зубы так быстро дошли до такого состояния, – сказал он. – Они как будто побывали в камнедробилке». Он осмотрел ротовую полость, вооружившись фонариком, потом выключил свет, взглянул Лори в глаза и спросил: «Почему бы вам не сходить к психологу?»

В течение некоторого времени это был ее любимый анекдот – она рассказывала его всякий раз на вечеринке, если речь заходила о зубах, психиатрии или бесцеремонных замечаниях посторонних людей.

Лори не вспоминала об этом уже несколько месяцев.

И о своем дантисте тоже.

Несомненно, он уже умер.

Дантист. Зубы. Скобки. Отбеливатель. Ластик. Наждак.

Она сомневалась, что найдет еще одну хижину по пути к морю. Не так давно на ледяных плоскогорьях Антарктики стояли сотни маленьких временных поселений, но та эпоха минула почти тридцать лет назад, когда стало ясно, что ледяной щит начал таять. Да, меньше льда – проще доступ к полезным ископаемым. Но заодно и юридическая ответственность за повышение уровня воды в море и за климатические изменения, которые принесет с собой оттепель; большинство стран сопоставили финансовые выгоды с риском и решили отказаться от своих антарктических баз. Через несколько лет всю Антарктику приобрели три корпорации – «Кока-кола», «Бертельсман» и «Эф-Си-Ай», после того как Южная Африка и Аргентина, последние из тридцати семи стран, некогда претендовавших на этот континент, потерпели финансовый кризис. Количество научных экспедиций немедленно сократилось почти до нуля – отчасти, несомненно, потому, что новые владельцы запретили большинству ученых доступ в Антарктику, но еще и потому, что вышеупомянутые базы изначально не задумывались как исследовательские станции. Они были символами национального интереса, который давно уже выдохся, – совсем как флаги, водруженные много лет назад в бесплодных серых пустынях Луны. Дома и тяжелое оборудование разобрали и вывезли на грузовых самолетах, людей эвакуировали. Лори знала о двух исследовательских партиях, которым позволили отправиться в Антарктику примерно в то же самое время, когда «Кока-кола» прислала ее сюда. Одна располагалась на дальнем конце полюса, ближе к Мадагаскару, а другая – на самом краю полуострова. Но обе станции были заброшены еще до зимы.

В качестве укрытия Лори могла полагаться только на палатку, но чтобы согреться, нужно было двигаться. Когда она только начала путь в постромках, звезды прятались за густым слоем облаков, так что даже при наличии фонарика было невозможно что-либо разглядеть в нескольких метрах от себя. Через два-три часа на северо-востоке расчистился большой кусок. Лори видела сотни звезд и спутников, а между ними – движущиеся волны северного сияния, зеленые, алые, золотые. Они сверкали, угасали и рассылали во все стороны десятки медленно колыхающихся лент и полос. Лед, впрочем, оставался темным, наземных ориентиров было мало, лишь время от времени показывались хорошо заметные черные скалы горного хребта, лежавшего на востоке.

То и дело, когда Лори подозревала, что сбивается с курса, она вытаскивала из кармана компас и проверяла, где находится. Она находилась так близко к полюсу, что стрелка целую минуту крутилась и дрожала, прежде чем замереть. Вновь тронуться с места было трудно. Стоило помедлить минуту, и неподвижный снегоход уходил в снег по днище, полозья застывали, укрепляясь во льду, словно корни.

Лори и не подозревала, что можно настолько устать. Иногда она не понимала, каким образом держится на ногах. Но продолжала идти.

Ветер растрепал сугробы, обнажив скользкие ледяные проплешины. В мыслях Лори было множество людей – и все они шли позади нее. Мать и отец. Другие родственники. Друзья детства и юности, приятели по школе, по колледжу и по работе, когда она выросла. Бойфренды и их знакомые. Те, кого она видела почти каждый день в магазине или в банке, и те, кто жил в доме и по соседству. Женщина, продававшая билеты в кинотеатре. Мужчина, который собирал деньги за въезд неподалеку от здания «Кока-колы». Люди, мимо которых она частенько проходила на улице, но с которыми даже ни разу не заговорила. Она думала о них, и они давали Лори силы двигаться дальше, а потом она вспоминала про вирус, газетные статьи, тысячи мертвых городов, в животе у нее стягивался узел, и она снова начинала считать слова.

Хотя Лори знала, что осталась одна, в глубине души она отказывалась с этим мириться. Она думала: почему бы не остановиться прямо сейчас, упасть на колени и позволить снегу занести ее? Так было бы гораздо проще. Проще, чем, изнемогая от усталости, переставлять ноги, делать шаг за шагом, бесконечными тысячами.

Лори напоминала себе: она не одна – по крайней мере есть такая вероятность. Наверняка кто-то где-то пережил эпидемию. А как же Пакетт и Джойс? Они где-то во льдах и ищут ее. Насколько понимала Лори, их пути уже пересеклись, когда она шла через залив. Вокруг было темно, ветер временами оглушительно завывал, так что они могли пройти в нескольких шагах друг от друга, не заметив этого.

Когда ветер дул что есть сил, казалось, что в мире нет других звуков, но, как только он стихал, Лори слышала скрип снега под ногами, шуршание полозьев, а иногда нечто вроде выстрела, когда где-то вдалеке от мороза трескались куски льда. В темноте все казалось громче, чем на самом деле. Одежда прикасалась к телу со звуком, напоминавшим треск битого стекла. Пот не испарялся на холоде, но впитывался в ткань и быстро замерзал. После пятнадцати минут ходьбы рубашка и штаны переставали гнуться, а через полчаса замерзали тысячами складок. Лори с трудом сгибала конечности, и тогда с груди и с ног градом сыпались кусочки льда, скапливаясь на поясе и в отворотах штанин, в том месте, где они были заправлены в ботинки. Она допустила ошибку, когда сняла одну из перчаток, чтобы достать компас, – и обморозила кончики пальцев. Ночью, в палатке, приходилось ждать, пока одежда оттает, прежде чем раздеться, а потом Лори наблюдала, как вещи лежат на полу, исходят паром и обмякают складка за складкой, тихонько шурша и распрямляясь от тепла. Они не всегда успевали просохнуть, когда она просыпалась, и порой, как только Лори выходила наружу, ткань снова замерзала. Она собирала палатку, удостоверившись, что ее тело уже приняло положение, удобное для ходьбы в постромках, – она усвоила этот урок, когда на ней замерзла рубашка, и до конца дня Лори шагала, неловко свернув голову набок. Не было никакой возможности раздеться, чтобы исправить ситуацию, поэтому пришлось так и идти, пока восемь часов спустя Лори не остановилась, чтобы поставить палатку.

Залив обрел форму и вновь ее утратил, бесчисленное множество раз замерзнув и оттаяв. Он следовал за постепенным подъемом и спуском плоскогорья, прорезанного случайными ручьями. Эти ручьи протекали в трещинах – иногда достаточно узких, чтобы Лори могла перебраться, а иногда нет. Каждый раз, подходя к очередному разлому, она удлиняла постромки, снимала лыжи и смотрела, удастся ли перепрыгнуть. Если нет – а так случалось часто, – она шла к сужающемуся концу, туда, где трещина заканчивалась: там был прочный лед, а временами – просто мостик из слежавшегося снега.

Она быстро научилась распознавать подобные мостики по звуку под ногами – глухому «тук». Снег висел над пустотой, и Лори постоянно боялась, что он подломится, когда она по нему пойдет. Впрочем, ей везло. Она часто проваливалась в снег по щиколотку или по колено, но всегда могла выбраться.

«Плавники» снегохода были выдвинуты на полную длину, и он преодолевал трещину самостоятельно, как только Лори вновь начинала тянуть. Впрочем, становилось все труднее и труднее тащить сани. Холод, двенадцать (а то и больше) часов перерыва между завтраком и ужином, от одной еды до другой, непрекращающиеся усилия, которые требовались, чтобы брести по сугробам, давали о себе знать. С каждым днем Лори чувствовала себя все слабее. Колени подгибались, она сбивалась с ритма дыхания.

На пятый день – спустя восемь дней после ухода со станции – надо льдом сгустился плотный, темный туман. Фонарик в таких условиях был бесполезен, его свет отражался от сплошной белой стены. Туман венчала луна, похожая на маленькую пуговку, унылая и безжизненная, слишком тусклая, чтобы осветить землю. Лори вообще бы ее не заметила, если бы не посмотрела вверх.

Она уже несколько часов слепо брела вперед, пытаясь прощупать изменяющиеся очертания почвы сквозь подошвы ботинок. Спуск или подъем? Насколько скользок снег и насколько толст его слой? Это кромка трещины или просто обвалившийся край борозды? Лори каждые несколько минут смотрела на компас, чтобы убедиться, что она не сбилась с курса. Нужно было идти по прямой.

День почти закончился, когда впереди показался кусочек неба. Сначала – просто отверстие в форме чаши, сквозь которое проглянули немногочисленные тусклые звезды, но потом туман расступился, раскрылся, как будто кто-то расстегнул гигантскую молнию, и через прореху полилось лунное сияние. Лори заторопилась вперед, навстречу свету, упираясь лыжными палками. Мгла разошлась, вокруг прояснилось. Тяжесть снегохода казалась невыносимым бременем. Лори избавилась бы от него, если бы могла – просто сбросила бы постромки и убежала. Она увидела лед, покрывающий трещину, – тонкое, ярко сверкающее стекло – за секунду до того, как поставить ногу. Остановиться она не успела.

Лори что-то сказала вслух – кажется, «Стой!», а может, «Блин!» – и тут лед с шумом раскололся, рассыпался на тысячу кусков, и она поняла, что падает.

Ее удержали постромки. Шея изогнулась, воздух вылетел из легких, и Лори услышала лязг. Что-то белое, похожее на мотыльков или бабочек, замелькало перед глазами в темноте.

Через несколько секунд она наконец смогла вздохнуть. Лори висела на постромках и барахталась в воздухе, ища какой-нибудь выступ, выбоину, хоть что-нибудь. Стены трещины отстояли друг от друга футов на десять, и ноги болтались в пустоте. Как только Лори удавалось коснуться стены, она соскальзывала и снова начинала раскачиваться туда-сюда. Наконец Лори нашла то ли щель, то ли вмятину, но, не успев уцепиться, поползла вниз.

Она поняла, что происходит: снегоход скользил к трещине. В мгновение ока Лори пролетела футов пять, ненадолго остановилась, закружившись на постромках, и соскользнула еще на два.

Она замерла, пока не убедилась, что падение закончилось. Потом посмотрела вверх, с трудом вытянув шею. От усилия у нее закружилась голова, но Лори заставила себя преодолеть дурноту. Она увидела, что один из «плавников» снегохода торчит над провалом. Он ясно виднелся на фоне неба, полоска звезд струилась между гладкими черными стенами трещины. Другого «плавника» видно не было. Сани, наверное, уперлись в гребень или сугроб, так что «плавники» встали под углом. Похоже, именно это и удерживало Лори. Пока что.

Она осторожно потянулась к стене, поскольку теперь висела ближе почти на фут. Веревка держала надежно. Лед был твердым и скользким – ни порошинки снега, который обеспечивал трение, когда Лори шла через шельф. Она осторожно потыкала его перчаткой и не почувствовала никаких неровностей. Она боялась двигаться слишком резко – тогда снегоход по инерции мог перескочить через препятствие, которое не давало ему двигаться, и под ее весом скатиться в пропасть. Трещина была слишком широка для «плавников» – то есть сани либо убьют ее при падении, либо пролетят мимо и сдернут Лори в пустоту. Насколько глубока трещина? Лори не удивилась бы, узнав, что разлом доходит до самого океана, до тонкой полоски воды, которая каким-то чудом не замерзла под давлением льда. Она едва движется, и в ней почти нет жизни…

Итак, замерзнуть насмерть, или свалиться и сломать шею, или утонуть. Таковы варианты.

Был и четвертый – единственный оптимистичный, который она сумела придумать. Взобраться по веревке и вылезти из расщелины. Спастись.

Или нет. Лори невольно признала, что испытывает соблазн расстегнуть постромки и упасть. Тогда больше не придется тянуть снегоход, бороться, мечтать, вспоминать. Лори представила смерть как приятное таяние. Холод покинет кровь. Будет намного теплее. Никто никогда не найдет ее, не увидит, не будет знать, что с ней случилось, – ну и какая разница? Миру настал конец. Она все равно не встретит ни одного живого человека.

Но Лори знала, что не может позволить себе умереть. Не может упасть. Она должна бороться точно так же, как остальные. Лори чувствовала, что отпустить веревку будет предательством.

Она снова посмотрела вверх. «Плавник» по-прежнему маячил над краем трещины. Лори понимала, что, если она намерена выбраться на поверхность, нужно начать немедленно, иначе ее начнет клонить в сон и остатки сил улетучатся. Длина постромок составляла пятнадцать футов, так что лезть было недалеко. Лори сунула руку в карман, за фонариком, и не нашла его. Наверное, вылетел при падении. Она посмотрела вниз в надежде заметить внизу крошечный лучик света, но ничего не увидела.

Фонарик пропал, но сейчас не стоило об этом беспокоиться.

Она попыталась покрепче ухватиться за веревку, что есть сил вцепившись в нее руками в перчатках. Они скрипели и потрескивали, в складках крошился лед. Сначала Лори решила, что схватилась достаточно крепко, но, как только она попыталась подтянуться, руки соскользнули. Она попробовала еще раз – тот же результат. Перчатки были слишком жесткими. Она поняла, что придется держаться голыми руками, если она хочет выбраться из расщелины. Лори сняла перчатки и сунула поглубже в карманы. К коже прилипла подкладка, но ничего не оставалось, кроме как временно о ней забыть. Она снова взялась за веревку. Кончики пальцев немедленно начало жечь, как будто Лори сунула руки в колючий куст, но через считанные секунды они онемели. Она подтянулась, несколько раз перехватив руками. Мышцы грозили разорваться на сотню лоскутов, но снегоход больше не скользил. До сих пор все шло хорошо. Она преодолела несколько дюймов, силы отказали, и Лори вновь сорвалась.

Она снова болталась на конце постромок, и у нее кружилась голова. Лори схватилась за веревку и опять начала подниматься. Лед внутри комбинезона потрескался, когда она рухнула в трещину, и теперь, пытаясь подтянуться, она чувствовала, как в складках одежды движутся осколки – два тяжелых куска на лодыжках, третий на талии. Они напоминали кольца вокруг гигантских планет.

Значит, она превратилась в гигантскую планету.

Например, в Сатурн.

Лори где-то слышала, что, если спуститься в колодец, солнечный свет не будет виден и созвездия в кружочке неба между камней засияют, как стальные заклепки, даже посреди дня. Лори подумала: хорошо, если бы обратное было возможно. Если бы солнце могло засверкать на небе посреди ночи. Посмотрев наверх, она увидела те же звезды, что и в прошлый раз, и извилистый след северного сияния.

Руки утратили чувствительность. Лори знала, что держится только благодаря натяжению веревки. Она лезла наверх дюйм за дюймом, решительно отказываясь сдаваться. Внизу, по мере того как она преодолевала подъем, образовывалась большая петля. На полпути Лори допустила ошибку, поставив одну ногу в петлю и попытавшись использовать ее в качестве рычага. Веревка вырвалась из кулака, она вновь рухнула на всю длину постромок – и опять начала карабкаться. Каждый звук, который она издавала, катался между стен, как камушек в жестянке. На четвертой или пятой попытке нога уперлась в трещинку, которую Лори приметила раньше. Она расширила ее, пока не поместился мысок ботинка.

Она с облегчением ощущала под собой нечто прочное, и не важно, что опора была весьма сомнительной. Лори немного помедлила, потом перенесла вес на одну ногу и прыгнула.

Этот маневр позволил ей выиграть почти фут. Веревка взвилась, описав дугу, Лори полетела к противоположной стене и чуть не выпустила постромки, но удержалась и подождала, пока не перестала раскачиваться. Край трещины был уже в пределах досягаемости. Она поднялась на несколько дюймов, сделала глубокий вдох, снова подтянулась. Еще пять раз переставив руки, Лори добралась до кромки, ухватилась за землю… но, прежде чем она успела выбраться, лед, за который она держалась, обломился под пальцами, и она свалилась вниз, в расщелину.

Снова она чуть не задохнулась, снова увидела белые пятна, мерцающие в темноте, и услышала, как снегоход подполз ближе к краю трещины и со скрежетом остановился.

Она долго отдыхала, медленно покачиваясь на веревках. Лори не хотела здесь умереть – точнее, она вознамерилась не умирать здесь – и поэтому, усталая, замерзшая и слабая, полезла наверх.

Наконец после двух неудачных попыток она вскарабкалась на всю длину веревки и оперлась на снег. Она отползла от края трещины, пока он вновь не обломился, легла на спину и стала смотреть в небо. Лори плакала. Слезы застывали на щеках, но она не могла остановиться. Было так приятно вновь ощутить под собой твердую землю. Одна звезда, большая, белая, сияла, как электрическая лампочка. Лори позволила слезам течь, а сама пыталась отдышаться. Она не сразу поняла, что это луна.

Она чуть не лишилась сознания от усталости – что означало бы замерзнуть насмерть. Поэтому Лори заставила себя встать и, шатаясь, подошла к задней части снегохода. Она не сразу сумела открыть багажный отсек. Подкладка перчаток изодралась на ленточки при подъеме, и Лори сдернула их зубами. Она не хотела смотреть на руки, ничего не хотела знать, но не удержалась и взглянула. Изодранное мясо на ладонях отставало, словно шкурка гнилого персика, а кончики пальцев, все десять, почернели от обморожения. О Господи. Она возилась с замком и наконец открыла отсек. Луна давала достаточно света. Лори обработала раны антисептическим кремом и заклеила пластырем, найденным в аптечке, потом надела перчатки и поднесла к свету, рассматривая очертания каждого пальца, чтобы убедиться, что они не сломаны и не согнуты в костяшках. Она совершенно их не ощущала.

Чтобы поставить палатку, ушло больше времени, чем она рассчитывала. Лори залезла внутрь и подождала, пока спираль нагреет воздух.

Через несколько минут она почувствовала, как оттаивают волосы и брови. Штаны и куртка постепенно разморозились и облепили тело. Лори знала, что нужно раздеться, прежде чем забраться в спальник, но у нее не хватило сил.

Ночью с гор, завывая, примчался ветер, и, когда Лори проснулась, снаружи было черно от снега, – единая колыхавшаяся масса, никакой возможности вылезти из палатки, не говоря уже о том, чтобы тащить сани. Следующие три дня Лори провела, отсыпаясь и отъедаясь, – она пережидала бурю и слушала прерывистый шум ветра. Кровь медленно возвращалась в капилляры, и от покалывания Лори вздрагивала. Ладони и пальцы постепенно начинали оживать.

На третий день по каким-то необъяснимым причинам она вспомнила маленький парк по соседству, совсем рядом с домом. В центре парка стояли железные скамейки на кирпичных ногах, там была грязная, но всеми любимая площадка, где люди читали книги, выгуливали собак и просили друг друга подписать очередную петицию. Лори прожила в этом районе четыре года, но не помнила, чтобы ей хоть раз довелось побывать в парке в снегопад. Он воплощал весну – лето и осень, наверное, тоже, но преимущественно весну. Кирпичи и железные скамейки нагревались на солнце, а деревья – несколько десятков тенистых дубов, – казалось, вечно были покрыты молодой листвой.

Парк был совсем другим, если думать о нем, сидя в палатке, посреди снежной бури, на единственном спокойном пятачке на много миль вокруг. Возможно, именно поэтому Лори и начала его вспоминать, – точно так же, как палатка служила укрытием от метели, парк укрывал ее от насущных проблем. Там она обретала убежище, пока холод и ветер свистели и завывали вокруг.

Лори вспомнила роллеров, которых видела в парке, – они проворно лавировали в толпе, разъезжаясь и съезжаясь, ловко, живо, порывисто, их движения неизменно напоминали ей полет птичьей стаи. Была там и компания из четырех пожилых женщин, которые играли в маджонг на маленьком кирпичном уступе рядом с ее скамьей, сидя на складных стульях, принесенных с собой в парк. Они всегда кричали на роллеров, когда те проезжали слишком близко. Женщины сжимали кулаки и ругались на чужом языке. Одна из них иногда приводила с собой внучку, девочку с дынеобразным лицом, которая блаженно проводила целый день, посасывая пустую фишку для маджонга. Однажды, уходя из парка, Лори увидела, что малышка запуталась в одеяльце, и решила помочь ребенку; девочка сцапала ее за палец удивительно крепкой хваткой, сунула его в рот и принялась работать деснами.

– Не поможете? – обратилась Лори к любительницам маджонга. – Эй?

Но они не обращали внимания на призыв, оборонительно сгорбившись над своими фишками. В конце концов она сумела сама высвободиться, а потом увидела мужчину, который стоял позади и ждал. Он придерживал велосипед, упираясь в землю левой ногой, и, казалось, смеялся над ней. Лори тоже рассмеялась, мужчина протянул ей бандану, чтобы вытереть обслюнявленный палец – «Держите», – и предложил пойти в бар. Она согласилась.

Это был Майк Харгетт, последний бойфренд Лори, тот самый, в которого определенный цвет помады вселял желание откусить ей губы.

А однажды в парке она дала коробок спичек какому-то типу, которого никогда раньше не видела, – парню в спортивных ботинках и деловом костюме. Такая мелочь, но она почему-то об этом не позабыла. «У вас нет зажигалки?» – спросил он; Лори не курила, но вспомнила, что носит с собой спичечный коробок, который накануне прихватила в ресторане. Она ощутила легкий прилив адреналина, когда полезла в сумочку, совсем как в детстве радуясь возможности оказать ближнему услугу. «Оставьте себе», – сказала она мужчине, и он чиркнул спичкой, зажег сигарету, загородив огонек ладонью, и зашагал прочь.

Последняя война только что закончилась, и казалось, что в парке собрался весь город. Женщина перекидывала из руки в руку резиновый мячик. Мужчина гулял с собакой. Вокруг слонялись несколько полицейских, то и дело Лори замечала желтые воротнички офицеров Инфекционного отдела, которые появлялись в любой толпе. «Инфекционный отдел, – представлялись они. – Я должен осмотреть вашу сумочку, мэм». Маленькая девочка окружала воткнутую в землю палочку кучками сосновых иголок, а через плечо у нее висела скакалка. Двое подростков, держась за руки, что-то шептали друг другу. Пожилая женщина села на скамью, сбросила туфли, вытянула ноги и начала бормотать по-итальянски. Потом Лори увидела мужчину, который проходил мимо с плакатом «Иисус близко. Не поддавайтесь на обман». В нижней части плаката стояло «Искренне ваш», как обычно подписывают письма, а дальше имя.

Лори попыталась припомнить его, но тщетно. Картер? Карлсон? Карлсбад. Горы. Пещеры. Сталактиты. Сталагмиты. Шталаг. ГУЛАГ. Трудовой лагерь. Бунт. Схватка. Родовые схватки. Рождение. Жизнь. Творение. Имя было необычное, Картер или Карлсон, оно начиналось с «к», но Лори никак не могла вспомнить. Палатка вздулась, когда ветер стих, на несколько секунд провисла и снова начала вздыматься. Лори лежала в спальнике и смотрела в темноту.

Кармен. Кевин. Кермит.

Господи, да что же было написано на том плакате?

Лори перестала гадать, лишь когда ее стало клонить в сон.