Текст книги "Проказница"

Имоджин, казалось, готова была разрыдаться от дополнительной порции счастья.

– Да. Действительно, почему бы вам всем троим не разделить наш скромный кров? Вы доставите нам огромное удовольствие. Я только пойду скажу Эмери, пока мы со сквайром не уехали. – Женщина кокетливо засеменила к выходу.

Калли старалась не смотреть на нее, чтобы не рассмеяться.

– Джастин, я жду, – напомнила она брату.

Он распростер руки и почти умоляюще взглянул на Саймона.

– Что еще? Ну, еще я не испытываю недостатка в деньгах. Во-первых, отец Бьянки отдал мне чудовищную долю своего состояния за спасение ее младшего брата. Я думал отказаться, так как не люблю ходить в героях такого рода, но тесть объяснил, что Бьянка привыкла к достатку. Он хоть и убежденный сторонник истинной любви, но не желает, чтобы его единственная дочь жила в бедности. Поэтому я остался таким же мотом, как и был. Я возвратился домой, чтобы познакомить вас всех с моей ненаглядной Бьянкой, отпраздновать здесь рождение моего ребенка и заплатить папе за всю ту сердечную боль, что я ему причинил. И еще я хочу забрать у Ноэля Кинси, графа Филтона, то, что мне принадлежит. Вы его знаете, милорд?

– О Боже… – чуть слышно прошептала Калли, тоже взглянув на Саймона. В ее глазах было больше страха, чем интереса. Страха и предупреждения.

– Да, я с ним немного знаком, – осторожно ответил Саймон. – Более неприятного типа трудно сыскать. У вас относительно него какие-то планы?

Джастин с улыбкой посмотрел на сестру.

– Знаешь, ребенок, я познакомился на корабле с одним замечательным парнем. Он бы тебе очень понравился. Я проводил с ним все время – беседовал, играл в карты. Мы не расставались целыми неделями. О, каким только хитрым вещам я не научился у этого умнейшего человека! И знаешь, что я понял? – Джастин прищурил глаза. – Филтон шельмует во время игры.

– Подумать только! – тихо прошептал Саймон, и Калли тотчас бросила на него уничтожающий взгляд.

– Да, милорд, – проникновенно сказал молодой человек. – Представьте себе. Не понимаю, как я мог позволить так легко себя обмануть. Какой же я был зеленый! Но теперь я стал намного мудрее, смею вас заверить. Я намерен отыскать Филтона и вернуть все те деньги, что ему проиграл. А потом и все остальное. Я хочу его разорить, уничтожить, если только это возможно.

– Подумать только, – снова повторил Саймон. – Знаете, чем больше я наблюдаю за вами двоими, тем больше нахожу между вами сходства. – Он посмотрел на Калли, пытаясь угадать, сколько времени пройдет, прежде чем она запустит в него чем-нибудь тяжелым.

Но в это время из коридора послышался какой-то шум, и в комнату вбежал Робертс, чтобы известить, что ее сиятельству стало дурно. Виконтесса вполне благополучно спустилась по лестнице, доложил он, затем присела в холле на скамеечку, дожидаясь пока подадут экипаж. И вдруг упала прямо на руки сквайру. Поэтому необходимо, чтобы мисс Джонстон поспешила вниз, так как сквайр уже расстегивает пуговицы на платье ее сиятельства. Но разве это прилично? Вовсе нет.

– Нужно просто оставить ее в покое! – недовольно воскликнула Калли, вскакивая на ноги. – Имоджин сама говорила, что для нее обморок – единственный способ отдохнуть после этой недели. Я сейчас вернусь, а без меня – ни слова, слышите? – строго предупредила она и поспешила за Робертсом, который объяснял ей, что двое слуг сейчас поддерживают ее сиятельство и, пока она не встанет, требуется, чтобы при ней находилась женщина. Так будет приличнее.

– Конечно, – поддержал его Саймон.

Он подождал, пока Калли, цокая каблучками, не спустится по мраморной лестнице, затем наклонился к Джастину и, чтобы их не слышал почти задремавший сэр Камбер, тихо сказал

– Итак, мой новый, но, я думаю, вскоре очень близкий друг, я считаю, что мы с вами должны встретиться приватно. Скажем, в «Уайтсе». Сегодня в час дня. Вы, я и еще двое моих друзей. Нам есть о чем поговорить…

Глава 15

Вот это трюк!

Фрэнсис Бомон[25]25
  Английский поэт (1586—1616).


[Закрыть]

Калли услышала звук отворившейся двери. Это означало, что вернулся Саймон. Весь длинный день и вечер он провел за картами с Ноэлем Кинси. Она прикрыла рот рукой, чтобы спрятать зевок, и слегка распрямилась, оставаясь там же, где была. А находилась она в спальне виконта, вольготно расположившись в самом центре его высокой и широкой кровати и подобрав по-турецки ноги.

– Нашли-таки дорогу домой, – смело заявила она, поправляя свой пеньюар, закрывавший ее от горла до кончиков пальцев. Она находила эту белую муслиновую мантию такой же привлекательной – и соблазнительной, – как мешок из-под зерна.

Саймон, остановившись у двери, приподнял небольшой подсвечник, который нес в руке, и пристально посмотрел в сторону кровати.

– Совсем упустил из вида, – сказал он спокойно непонятно кому. Во всяком случае, Калли так показалось. – Этого следовало ожидать. – Он приблизился и поставил подсвечник на столик. – Ну что, ребенок, не терпится узнать, что происходит с Филтоном?

– Наоборот, – ответила Калли, уязвленная высокомерными замечаниями Саймона. Пусть не думает, что она станет его упрашивать! – Завтра и так все выяснится, до утра ждать недолго. Я без труда выясню все подробности у Джастина. Если только вы сами не пожелаете рассказать мне первым, – добавила она. Действительно, ей очень хотелось услышать все о Филтоне и о том, как вел себя ее брат при встрече с ним.

Но не признаваться же! Особенно после того, как Саймон угадал, что подвигло ее вторгнуться к нему в спальню.

Поскольку он не откликнулся на предложение, Калли вскинула подбородок и уверенно продолжила:

– Я пришла сюда только для того, чтобы сообщить вам, как я провела этот день. Вы вдохновили моего брата покинуть Портленд-плейс и предоставили мне самой заботиться о себе, чем я и воспользовалась.

– В самом деле? – Саймон поднял бровь – вызывающе! – приведя этим Калли в бешенство.

– В самом деле. – Странно, подумала она, как можно питать к человеку такие глубокие чувства и в то же время так жаждать дать ему в ухо? – Может, вы и выключили меня из своего плана, но это не значит, что я должна сидеть сложа руки, пока вы играете в конспиратора, а Имоджин, курам на смех, завлекает сквайра. Вы не забыли, что сделали меня богатой наследницей? И представили обществу или, грубо выражаясь, всучили ему эту ложь. Ах, вы удивлены! Это у вас хорошо получается, сэр. Запомните, Ноэль Кинси – не только ваше дело, но в данный момент и мое. Ложь нуждается не только в поддержке, возможно, в исповеди тоже. И даже если то, что я вам сейчас скажу, не представляет интереса… для вас, я все же должна признаться, что у меня был очень насыщенный день. Без преувеличения, очень забавный день.

– Вам повезло, – заметил он. – Забавный, говорите? В каком смысле? Зато я, простите за отступление от этикета, всю ночь ощущал себя с арканом на шее. – После этих слов он поднял подбородок, чтобы снять шейный платок.

Калли наблюдала, как Саймон развязал замысловатый узел и скользящим движением сдернул белоснежный муслин. Ее изумляло, насколько легко и свободно ей в этой спальне, посреди чужой кровати. Саймон, казалось, чувствовал себя так же. Ну что ж, совсем недавно они были почти закадычными друзьями. Но сейчас нужно что-то говорить любимому человеку. Она действительно его любит. Безумно любит. Но это не значит, что ей следует сообщать ему об этом. О нет, признание должно исходить от него. Не она, а он перед ней в долгу. Это он, Саймон, ее столько времени обманывал. Это он вынуждал ее ощущать себя доверчивой дурочкой.

– Ну, так вы собираетесь рассказать, как провели день, или предоставите мне догадываться? – спросил Саймон, понуждая ее к ответу, и сел на край покрывала. Силсби отвернул его час назад, после того как получил от Калли «увольнительную», то есть был отправлен на кухню. Гоняться за Скарлет вокруг резного стола камердинеру хотелось куда больше, чем дежурить в спальне.

Калли вытянула ноги на кровати, не обращая внимания на свои босые ступни, выглядывающие из-под края пеньюара, и откинулась на гору пышных, мягких подушек.

– Так вот, – начала она и, вдохнув поглубже, быстро продолжила: – Это был невероятный успех, чтоб вы знали. Гостиная, музыкальный салон, комната для завтраков и моя спальня – повсюду цветы от преданных поклонников. Все забито до отказа. И маленькие букетики, и большие. Даже пальма! Кому в голову пришло прислать пальму в горшке? И эти горы цветов начали прибывать, как только вы с Джастином упорхнули.

– Ребенок, мы не упорхнули, – сказал Саймон. – Мы ушли. Так положено. Женщины развлекают гостей, а мужчины ходят в клубы.

Калли пожала плечами

– Пожалуй, – согласилась она, поглядывая на него из-под ресниц.

– Ах, мы опять флиртуем! Не можете дотерпеть до утра? Не дождетесь, когда Джастин даст вам желанную пищу? Хотите знать, вывернуты ли у Филтона карманы? В какой мере он разорен, и выпадет ли ему шанс встретиться с богатой наследницей? Выяснил ли он, что ее брат изучил все его мошеннические приемы и отплатил ему той же монетой? И готов ли я теперь, просто в угоду вам, прострелить ему колено, чтобы довести до конца наш урок? О, все эти вопросы сейчас, должно быть, с жужжанием носятся в вашей изобретательной головке!

Калли прикусила губу, не желая признавать свое поражение.

– Неправда, неправда и еще раз неправда. Это меня не волнует. В самом деле, нисколько. Вы думаете, что вы пуп земли, Саймон Роксбери! Я могу продолжать мою историю? Спасибо. На чем я остановилась? Ах да. Имоджин просто выходила из себя, что только пять джентльменов надумали поднести мне конфеты. Она мужественно довольствовалась одной, самой большой коробкой, напичканной шоколадом, и велела отнести ее к себе в комнату. Что еще… Да, потом мы узнали, что сквайр не переносит роз. Он чихает от них так, что кажется, будто выбивают окна. Когда сквайр и папа отбыли обратно в Палтини, ваша мама до конца дня горевала об утрате дорогого Бертрама. Удручающее впечатление, должна я вам сказать, как я ее ни обожаю. Унизительно наблюдать, как сильная женщина утрачивает контроль над собой. Она совсем сомлела. И с чего! Я имею в виду, что он только расстегнул ее пуговицы, всего-то.

– Имоджин влюблена? Ну, это действительно удручает. Теперь она уж точно заставит Кэтлин затягивать на ней корсеты, пока они обе не посинеют.

– Что правда, то правда. Может, это и к лучшему, что все уехали, потому что Лестер спустился к чаю с повязкой совсем не на той руке. Папа или сквайр непременно заметили бы. Лестер так разволновался, что сорвал повязку и начал ее топтать, приговаривая, что не хочет больше лгать и желает всем этим косынкам провалиться в исподнюю. Он, конечно, имел в виду преисподнюю. Накричался и в сердцах отправился помогать Скарлет раскатывать тесто.

– Да благословит его Бог! – сказал Саймон, качая головой.

– Да, Бог его благословит. О, и еще чуть не забыла. Прислали больше дюжины приглашений с нарочными. Шесть на завтра, на прогулку в парк, четыре – в театр и три – в гости, от светских дам. Они уверяют в своих записках, что учились вместе с моей дорогой матушкой, и желают, чтобы я приехала к ним на чай познакомиться с их сыновьями.

– Общество распахнуло вам свои объятия и приняло к себе на грудь. Поздравляю, Калли.

– Все было далеко не так замечательно, Саймон. Двое поклонников принесли оды, воспевающие мои прекрасные глаза и изящные пальцы. И пока джентльмены читали свою писанину, мне пришлось их слушать. Вы можете найти что-нибудь из существительных в рифму ножкам или розам? В самом деле, их не много найдется. Но молодой Дартон проявил волю и вышел из положения за счет эпитетов. Он использовал прилагательные, не разбирая ни единственного, ни множественного числа. Получился такой шедевр, что никакие законы словотворчества не выдержат. Да, и потом мне сделали предложение. Но Имоджин сказала, что это не в счет, так как сэру Реджи за семьдесят и он делает предложение каждой дебютантке, если ее приданое больше, чем полкроны.

– Милый сэр Реджи, – улыбнулся Саймон. Он встал и начал поправлять свой жакет.

– Вы имеете в виду – глухой сэр Реджи, – сказала Калли с театральным вздохом. – Чтобы донести до него мой вежливый отказ, пришлось кричать ему в ухо через рожок. При этом меня разобрал смех, а Имоджин покинула комнату, заявив, что она умывает руки и отказывается быть моей компаньонкой. И еще клялась, что никогда не уснет, но это уже не из-за меня, а из-за сквайра. Она все повторяла, какой мистер Плам сильный, здоровый и выносливый, не считая, конечно, того недоразумения с розами. Она опасается, что вы можете не одобрить эту партию.

Калли заложила руки за голову и, улыбаясь, посмотрела на Саймона. Он стоял совершенно неподвижно, не успев убрать руку с рукава, явно удивленный амбициями своей матери. Без сомнения, теперь он будет с ней разговаривать.

– Вообще вчера еще много чего произошло, – добавила она, – но это подождет. А как прошел ваш день?

Довольная собой, она наблюдала, как Саймон запрокинул голову и громко расхохотался.

– К сожалению, и вполовину не так интересно, как ваш, – сознался он, успокоившись. – Но вполне сносно. Прежде всего я отговорил вашего брата дать вам нахлобучку. Вы не считаете, что я заслуживаю вознаграждения?

Калли пошарила возле себя и нашла блюдо с виноградом, который она ела до этого.

– Возьмите, – предложила она, – если не хотите, чтобы я устроила вам душ из розовых лепестков. Мне не трудно. Надеюсь, вы не будете чихать, как сквайр? Так что вы сказали Джастину? Я должна это знать, чтобы между вашей ложью и моей не было противоречий.

– Всю правду. – Саймон взял блюдо и поставил на столик рядом с подсвечником. Вероятно, он опасался, что пострадает его голова.

– Правду?! – Калли выпрямилась, как стрела. – О, Саймон, как вы могли?!

– Мне ничего другого не оставалось, – пояснил он, когда она передвинулась на край матраса, собираясь опустить босые ноги на пол. – Ваш брат неглупый человек. И хорошо знает вас.

Она тяжко вздохнула и аккуратно расправила на себе пеньюар, прекрасно сознавая, насколько коротко расстояние между ними.

– Да, он достаточно умен.

– Он мне понравился, Калли. Очень. И вы должны радоваться, что он считает меня надежным человеком. Абсолютно надежным. Я спас его сестру от неминуемой виселицы и оказался таким влюбчивым – и глупым, – что не заметил, как увлекся крошкой, к своему великому неудовольствию. А в общем, я должен сказать, Джастин не возражал.

Калли подумала, что все это ей снится. Она затрясла головой, чтобы прийти в себя. Наверняка она ослышалась.

– Повторите, пожалуйста, еще раз, – попросила она, зная, что у нее дрожит голос.

– Что повторить? – спросил Саймон, хотя его улыбка говорила, что он прекрасно знает, о чем его просят.

– Последнюю часть, конечно, – сказала Калли. – Ту фразу, где вы сказали, что увлеклись мной. Или влюбились в меня? О, никогда бы не подумала. Это так? Вы действительно влюбились?

– Влюбился? – Саймон погладил Калли по щеке. От его прикосновения у. нее возникла слабость в коленях. – Я так сказал? Видно, я устал больше, чем думал. Вы сами отметили, что я всегда говорю слишком много, а тут еще не выспался. За последние двое суток я не провел в постели и пяти часов. Но все равно я не мог так сказать.

Когда она увидела, как в глазах цвета хереса замелькали бесовские искорки, в сердце у нее начался тихий радостный танец.

– Нет, сказали. Вы ясно сказали, Саймон. Я не ошиблась. А насчет языка вы правы – он у вас точно на колесах. Вы говорите слишком много, но я все слышала. Слышала, как вы почти ругались на меня, как шутили самым недостойным образом, как дразнили меня и бросали оскорбления в мой адрес, называя глупым твердолобым ребенком. Мне не всегда хотелось подчиняться вам, но я вас слушала, и очень внимательно. Поэтому я знаю, что и сейчас все поняла правильно. Саймон, скажите еще раз, хорошо? – снова попросила Калли.

Саймон обхватил ладонью ее подбородок. Она тяжело сглотнула, ощутив волнующее напряжение, внезапно возникшее между ними. Она упивалась новым чувством, хотя и страшилась его.

– Еще не время, ребенок, – прошептал Саймон. – И уж точно не место. Вам положено сейчас быть в постели. В своей постели.

Калли схватила его руку и прижала к себе, зная из опыта, что с перепуга становится только смелее. Она чувствовала также, когда можно лгать и с какого момента нужно говорить правду. Сейчас правда почти вырывалась из нее, и загнать слова обратно не удалось бы при всем желании.

– Я там, где мне положено, – заявила Калли. – И мы оба это знаем. Если вы не хотите произнести те слова, я сделаю это сама. Я люблю вас, Саймон Роксбери. Я люблю вас всей душой и всем сердцем. Я люблю вас, когда сержусь на вас и когда вы заставляете меня смеяться. Люблю, когда вы действуете у меня за спиной и присваиваете все мои планы. И даже тогда, когда вы оставляете меня с глупыми маленькими мальчиками, которые вам в подметки не годятся, и я вынуждена слушать поэмы, от которых страдают уши. Вы понимаете это, самодовольное создание? – закончила она, собрав все силы, чтобы подступившие слезы не заглушили ее голос. – Отвечайте же!

Саймон молчал, поэтому она начала уже думать, что ошиблась. Видимо, его чувства к ней были не больше тех, что он испытывал к своей прежней любовнице. Но разве они с Саймоном когда-нибудь обсуждали эту тему? Пока еще нет.

– Вероятно, я переоценила себя, – сказала Калли, чтобы заполнить тишину. – Я имею в виду, что я юная. И наверное, ужасно восторженная, да? Потому что каждый вечер, ложась спать, я думаю о вас и наутро просыпаюсь с тем же. Но, право, разве это имеет какое-то значение? И потому, что где-то глубоко внутри меня все плавится, когда вы мне улыбаетесь и даже когда вы кричите на меня. Хотя, видимо, это просто означает, что мне нужно больше есть, больше спать или что-то подобное. Так что, возможно, я вовсе и не люблю вас. – Она с вызовом вскинула подбородок. – Да, это совершенно ясно. Я не люблю вас, Саймон Роксбери. Ни капельки. Я просто глупый ребенок, только и всего. Мне очень жаль разочаровывать вас, так как вы уже признались, что влюбились в меня, но это так. Я не люблю вас. Извините.

Саймон подвинулся ближе, широко улыбаясь ей. Он провел указательным пальцем по ее подбородку, прежде чем она успела отстраниться от его небрежного прикосновения.

– Я обожаю вас, Каледония Джонстон, – сказал он. Его слова прозвучали откуда-то издалека, хотя он находился так близко, что ей с трудом удавалось сфокусировать на нем взгляд. – Я вас обожаю и люблю, чего меньше всего хотел. И меньше всего на это надеялся. Но я люблю вас всей душой и всем сердцем, это точно. Разве смог бы кто-то слышать вашу последнюю речь и не любить вас? Калли, я только мужчина. И пока могу только бороться. Я люблю вас – вы любите меня. Ваш монолог, конечно, ерунда, я не верю в нем ни одному слову. А теперь, прежде чем мы с вами оба не попали в исподнюю – по Лестеру, отправляйтесь в свою спальню. Сию же минуту. Сразу после того, как я вас поцелую.

– Поцелуете меня? Вы не смеетесь? Вы действительно любите… О, Саймон, это замечательно! – Калли чуть не задохнулась, когда его рот накрыл ее губы, передавая им свое тепло.

Но Саймон Роксбери был человеком слова. Не прошло и пяти минут, как она оказалась в своей спальне, вся в мечтах и со странным свербящим ощущением в теле. Она жаждала полнее вкусить сладость момента, который ей только что подарил этот зловредный человек. Но ничего не произойдет, пока Ноэль Кинси не исчезнет из их жизни, с грустью заключила она.

Вот бы как-нибудь это ускорить!

– Саймон, можно тебя на минуту? – окликнула его Имоджин, когда на следующий день утром он проходил мимо двери в гостиную, куда подавали завтрак. – Если, конечно, у тебя еще есть время для твоей матери – несчастной души, женщины, которая произвела тебя на свет, претерпев часы, нет – дни родовых мук, чтобы выдавить тебя из своего чрева и…

– Мне кажется, я начинаю что-то смутно припоминать, мадам. – Саймон повернулся и вошел в комнату, не давая матери, по обыкновению, перейти к довольно неэстетичным подробностям. – Что случилось на этот раз, мама?

Натуго зашнурованная Имоджин откинулась назад. Лучше так, чем никак, потому что согнуться в поясе она и вовсе не могла. Но в результате, упершись в жесткую деревянную спинку, она не расслабилась, а еще больше напряглась.

– Сын, если ты сам не понимаешь, то я решительно не намерена тебе объяснять! – объявила виконтесса, гневно сверкая глазами, будто он только что разбил ее материнское сердце на миллион осколков.

Саймон выдвинул стул и сел, хотя уже завтракал часом раньше.

– Я чувствую, это займет некоторое время, – сказал он, протягивая руку за сдобной булочкой, которую кто-то оставил на блюде. – А если я просто извинюсь и пообещаю больше никогда так не делать, это поможет?

Имоджин издала низкий трубный звук.

– Значит, нет, – улыбаясь, заметил виконт. – Я думаю, что нет. Ну хорошо. Тогда продолжай, мама. Впрочем, что я говорю, тебе, надо полагать, не требуется мое разрешение. Давай рассказывай. Надеюсь, ты не собираешься меня освежевать?

– Не прикидывайся, Саймон! – властно сказала виконтесса, запихивая в рот кусок бекона. – Ты бываешь излишне многословен и остер, когда разговариваешь со своей любимой немолодой матерью, но тупости я за тобой никогда не замечала. Ладно, поскольку я тебя люблю, я тебе помогу. Так и быть, дам одну или две подсказки. Напряги память, сын. Чего я не делала последние две недели? Можешь ты это сказать?

Чего не делала его мать?

По-прежнему причитала, что ее ждет участь вдовствующей виконтессы. Потом заявляла совсем обратное, и никто не знал, что на самом деле было у нее на уме.

Но чего же она все-таки не делала?

Саймон задумался, и вдруг его осенило, так что он едва удержался, чтобы не сунуть палец за воротничок, неожиданно ставший слишком тесным

– Не спала? – спросил он тогда, состроив гримасу.

– Теперь ты понял? Ну вот, видишь, ты не тупой! Правильно, Саймон, я не спала. Вот и вчера я не ложилась допоздна. Ночью я немного проголодалась и решила пойти на кухню. Я не имею привычки беспокоить слуг, когда могу сделать что-то сама. И знаешь, кого я обнаружила на кухне? Силсби! Свернувшегося клубочком на столе и сладко посапывающего. А ты не догадываешься, почему он оказался на кухне? Прерви меня в любую минуту, когда пожелаешь признаться.

– Видимо, Силсби пробирался в мои покои, на свое обычное место, – предположил Саймон, – но когда подошел к спальне, понял, что там на кровати меня караулит Калли. Он решил, что собственная жизнь дороже, и поэтому отправился на кухню. Я всегда говорил, что в этом громадном доме помещение для слуг слишком тесное.

– Оно не было бы таковым, если бы ты не нанимал каждого второго лакея и горничную в Лондоне, – резонно заметила Имоджин. Она быстро замахала руками наподобие крыльев ветряной мельницы и подвинулась вперед, плюхнувшись локтями на стол. – Итак, теперь, когда мне все известно и ты об этом знаешь, что ты собираешься делать? Я отпустила тебе пол-утра, надеясь, что ты сам придешь ко мне. Но ты не пришел. Тебе должно быть стыдно, Саймон. Стыдно!

– Имоджин, но ничего же не случилось! – Виконт вздохнул, качая головой. – Не то чтобы я этого не хотел, – признался он со смущенной улыбкой – все-таки он разговаривал со своей матерью, – просто, пока я не разделаюсь с Филтоном, я не могу…

– Ты компрометируешь девушку, Саймон. Ты любишь ее, я всегда это знала. И ребенок тоже без ума от тебя, есть такой грех. Поэтому теперь вы двое порхаете среди ночи между двумя спальнями. Я не могу притворяться слепой. И не хочу, потому что меня коробит от всего этого. Просто коробит. Так почему не покончить с этим? Ведь уже совершенно ясно, что дальше тянуть нельзя. А ты, как маленький мальчик, продолжаешь свою глупую игру с Филтоном!

– Игра, как ты это называешь, мама, почти закончена. Я собирался сказать тебе об этом как раз в тот момент, когда ты меня прервала. С Филтоном все получилось очень легко, почти что само собой. Сегодня вечером в «Уайтсе» мы поставим точку. Что касается остального, я уже отправил записку в Палтини. Все трое джентльменов приглашены сегодня на скромный обед. После этого я отведу сэра Камбера в мой кабинет и попрошу руки его дочери. Но это не значит, что ты должна ждать так долго, чтобы избавиться от своих проклятых корсетов. Ведь не напрасно ты положила глаз на милейшего сквайра, не так ли? В конце концов, ты сама говорила, что он расторопный.

– И сильный, – добавила Имоджин с удовлетворенным вздохом. – Здоровый. – Она покачала головой и сдвинула брови. – Корсеты? Я думаю, мне незачем их оставлять, даже вне зависимости от этого энергичного мужчины. – Она махнула рукой – той самой, в которой держала прямоугольный хлебец, густо намазанный клубничным джемом. – Но сейчас все это совершенно некстати, не правда ли? Я очень довольна тем, как складывается у вас с Калли. Так я и предполагала, когда впервые услышала от тебя о девушке. Ты сын своего отца, Саймон, и она никогда не сможет сказать, что ты… ну… что ты недостаточно расторопный!

Саймон отодвинул свой стул и встал, отказываясь верить, что краснеет.

– Мама, считай, что этого разговора никогда не было, – сказал он, мотая головой. – Надеюсь, я смогу забыть о нем. – Он обошел вокруг стола и поцеловал мать в лоб. – А теперь почему бы тебе не пойти наверх, чтобы Кэтлин сняла с тебя эти корсеты и ты подольше подремала бы днем? У тебя измученный вид. Ты не забыла, что завтра вечером нам проводить встречу?

– И делать объявление? – Имоджин взяла сына за шейный платок и, притянув к себе, заглянула в глаза.

– И делать объявление, – согласился Саймон улыбаясь. – Только не говори Калли. Пусть она пока ничего не знает, хорошо? Я хочу до этого сообщить ей кое-что.

– Как? Она отступилась от своих планов? Дала тебе карт-бланш? И не будет тебе помогать? Я заметила, она даже позволила брату подшучивать над ней. Рассказывала, как ее заперли на Портленд-плейс, обмеряли для платьев, как она препиралась со мной. После нескольких недель приготовлений она так легко сдалась? И все из-за любви к тебе? – Имоджин отпустила шейный платок сына, чтобы подцепить себе другой ломтик бекона. – Не знаю почему, – сказала она, – но мне трудно в это поверить.

Саймон наблюдал, как его мать пережевывает толстый кусок ветчины. Улыбка на его лице медленно угасала. Ему вспомнилось, с какой решимостью Калли наводила на него пистолет, как она преследовала Ноэля Кинси на центральной улице в середине дня. Саймон знал, что она жаждет наказать своего врага, прострелить ему ногу. Он вспомнил также, как она сердилась, узнав, что ее обманывали, пытаясь отстранить от участия в деле. Он видел, как блестели ее глаза, когда она с жадностью выспрашивала, как прошла минувшая ночь, у Джастина, теперешнего участника заговора.

Разве можно после всего этого думать, что она станет сидеть на месте? Двое любимых ею мужчин занимаются Филтоном, а она останется в стороне и не попытается им помочь?

Чтобы предположить такое, нужно совсем потерять рассудок.

– Какой же я болван, Имоджин!

– О, самый настоящий, мой дорогой, – спокойно подтвердила виконтесса. Она проглотила остатки бекона и выбрала себе поджаристый хлебец из груды, лежащей на блюде посредине стола. – Лучше не откладывай, заставь Филтона сгинуть сегодня ночью, как ты хвастался, сынок, или она сделает это за тебя. Отправляйся прямо сейчас, время не терпит!

Но чего Саймон уже не слышал, так это концовки напутствия. Озабоченный своей миссией, он быстро зашагал из комнаты.

– Вот умница, – тихо сказала Имоджин. – Помучайся, мальчик. Иди, лови свой хвост. Это пойдет тебе на пользу. Ты пытался меня обмануть, чтобы твоя бедная старая мать не стояла у тебя на пути. Я тебя проучу. Старая? Ха! Только не я!

Калли расценила этот самый длинный и унылый день в ее жизни как вынужденное испытание. Несколько часов отняли примерки бального платья и визит мадам Иоланды, приехавшей повторно поработать ножницами. Потом последовал бесконечный разговор с виконтессой о житии сквайра Плама. До этого Калли чуть ли не целую вечность беседовала с Лестером, убеждая этого ужасно стеснительного молодого человека, что милая, но довольно взбалмошная Имоджин не собирается с завтрашнего дня стать его приемной матерью.

И все это еще больше усугублялось отсутствием Саймона. Как он смел говорить, что любит ее? Поцеловал один раз и прогнал с кровати. Не оставил ничего, кроме воспоминаний о том пламенном поцелуе, а она думала о нем всю ночь!

Где он сейчас? Что делает? Сидит напротив Филтона и медленно опустошает его кошелек? И Джастин там же? А как себя ведет Кинси? Может, уже догадался об их заговоре? Тогда Саймону и Джастину грозит опасность…

Стрелки часов, как назло, словно прилипли к циферблату. Казалось, до скончания века они так и будут показывать два часа.

О, как она любит Саймона, как тревожится за него и за его грандиозный план!

И как она сердится на этого мужчину!

Пребывая в тревоге, Калли постоянно сознавала свою бесполезность и беспомощность.

И, движимая эмоциями, Каледония Джонстон в конце концов возжаждала досадить упрямому человеку, доставлявшему ей столько беспокойства. Она могла сделать это, внеся собственный маленький вклад в дело уничтожения Филтона. Только как? Что бы такое придумать?

Но точно так же, как ночь сменяется днем, слезы – смехом, а гордыня предшествует утрате достоинства (при недостатке расхожих выражений, предсказывающих неизбежную закономерность событий, Калли следовало бы прокатиться в Окхэм к мисс Хейверли), случай представился сам собой. Поэтому когда в дверях неожиданно появился Кинси, Калли встретила его с широкой улыбкой и полным колчаном стрел, полученных от мастера амурных трюков. И секундантом в поединке предстояло быть не Саймону, а Имоджин.

А пока, поскольку она сидела наверху, за закрытыми дверями, где мадам Иоланда творила чудо при помощи горшочков с краской, Калли втащила в гостиную упирающуюся Кэтлин. Она поместила горничную в дальний угол исполнять роль компаньонки, а сама устроилась рядом с Филтоном и завела с ним светскую беседу, не переставая хлопать ресницами, одаривая его чарующей улыбкой и щедро расточая комплименты его титулу. Лесть, капавшая на тщеславную голову графа, растекалась по ней, как сахарная глазурь поверх горячей сдобы.

Филтон, который мог ввернуть саркастическую фразу, но ни одной умной, был рабом своего высокого положения. Он казался себе совершенно непостижимым, способным затмить всех и вся. Такого человека нетрудно убедить, что он является венцом творения. Калли поняла это очень быстро. Поэтому, покидая Портленд-плейс, граф не сомневался, что от благословения его отделяет всего один шаг. Сэр Камбер Джонстон, полагал он, бросится ему на шею, жаждая отдать свою дочь, вместе с ее новым состоянием, умнейшему, замечательнейшему, бесконечно благородному и титулованному джентльмену.