Текст книги "Королевский дракон"

– Радегунда никогда не говорила о ребенке. Из всех, бывших при дворе, только одна служанка по имени Клотильда жила при ней в монастыре. Может быть, она знала ответ на загадку, но хранила молчание. Молчанием окутан конец правления императора. Если ребенок в самом деле родился и был признан, он должен был начать царствовать. Если бы императрица снискала поддержку лордов Варре и Салии на годы, достаточные, чтобы сын возмужал.

Росвита мрачно подумала о Сабеле, бунтующей против такого сильного и достойного короля, как Генрих. Как должны были сражаться лорды за трон, на котором сидел всего лишь ребенок? Среди великих принцев, боровшихся за власть, его жизнь постоянно была под угрозой. Судя по книгам, Радегунда очень молодой вышла замуж за Тайлефера. Она была красавицей, но недостаточно благородного происхождения. В свои шестьдесят пять лет он мог выбирать жен, как ему заблагорассудится. Но молодая императрица, лишенная сильной родни, вряд ли могла в таком недоброжелательном окружении вырастить сына.

– В Варре и Вендаре, – продолжал Фиделиус, – та из дочерей, что не принесла церковного обета, могла получить власть. Но салийцы предпочитали сына-бастарда незаконнорожденной дочери. Еще живя в монастыре, я своими глазами видел указ того времени, гласивший, что незаконный сын может наследовать отцу. Потому-то герцоги Салии и незаконнорожденные сыновья императора (ибо он имел множество любовниц) начали междоусобные войны и разрушили империю.

«Грустно то, что хотел услышать король, – подумала Росвита. – „Указ, гласивший, что незаконный сын может наследовать отцу“».

– Значит, бастард может наследовать корону и в нынешней Салии?

– Так и было однажды. Он правил четыре года, пока его не убил розалийский герцог на мирных переговорах. За что сам понес наказание Господа и Владычицы: его земли опустошались народом Эйка на протяжении двадцати лет, пока там не осталось ни одного целого дома, а люди не были вынуждены покинуть страну. Трон перешел в руки одного из дальних родственников Тайлефера – не потомка, конечно. Род императора прервался.

Росвита вздохнула. Четыре года. Не самый долгий срок правления.

– Это не то, что ты хотела услышать? – спросил брат Фиделиус. Она почувствовала, что он хоть и говорит из-за стены, улавливает выражение ее лица так, как будто читает мысли.

– Не то. Но сказанное тобой о неспособности бастардов править должно достичь королевских ушей.

– Даже я в своей хижине слышал о сыне короля от женщины племени Аои. Птицы поют об этом ребенке, а ночью, когда я предаюсь молитвам и размышлениям, демоны высших сфер нашептывают мне о том, как он взрослеет и крепнет.

Смеялся он или говорил всерьез? Сказать трудно. И сам он не стал вдаваться в дальнейшие разъяснения. Хриплое и слабое его дыхание едва слышалось, как шорох травы.

– Расскажи мне о своем труде, – промолвил наконец Фиделиус.

В голосе его она услышала то, что сама испытывала всю жизнь: вечную жажду истины, жажду, подобную голоду, упорную и неутолимую.

– Я пишу историю вендийского племени, которую хочу посвятить королеве-матери Матильде. Сейчас она пребывает в Кведлинхеймском монастыре, где, верю, обрела душевный мир и покой и откуда может наблюдать за сыном и остальными детьми. Большая часть книги посвящена временам Генриха Первого и обоих Арнульфов, ибо их усилиями вендийцы добились могущества.

Она задумалась. Отшельник терпеливо ждал продолжения. Грандиозность собственной задачи вдруг встала перед ее глазами, пугая и в то же время привлекая. Слушавший Росвиту человек, без сомнения, мог понять все, что ею руководило: страхи, любопытство, необходимость изучать и открывать новое.

– Труд мой подобен блужданию в зимнем лесу по тропам, заметенным снегом, где некому указать путь, если я собьюсь с него. Вы, брат Фиделиус, многое можете рассказать! Обо всем том, что видели своими глазами или слышали от видевших! Сколько вы должны знать!

– У меня слишком мало для этого времени, – произнес он так тихо, что на минуту ей показалось, что слова эти ей чудятся, – прости меня, сестра. Могу ли я исповедаться тебе, как ребенок, признающийся матери в проступках?

Она боялась разочарования. Но отказать не могла.

– Я диакониса, а потому могу в исключительных случаях принимать исповедь.

Теперь он говорил еще медленнее, переводя дух после каждого слова.

– Я тяжко согрешил однажды, прелюбодействовав с женщиной. Это было много лет тому назад, но до сих пор я вспоминаю о ней с любовью. Всю жизнь после этого искал я успокоения, пытался утишить страсть, снедавшую меня. И вот теперь только обретаю покой. Я заглянул за грань мира, увидел, что все его искушения ничто в сравнении со ждущим нас в Покоях Света… – Чувствовалось, что Фиделиус не страшится признавать свои ошибки, но не страшится и прощать их себе, не с высокомерием или снисхождением, а мудро и спокойно. Ибо знает, что все живущие в миру грешны. Он продолжал: – Но бесы все еще посещают меня. Не в женском обличье, как это бывает с большинством братьев. И даже не в обличье той, которую я столь часто вспоминаю. – Он снова замолчал. Больно было слышать его затрудненное дыхание. – Но в виде ученых и магов, искушая знанием, если… Если только я…

Голос оборвался. Росвите стало страшно. Не поют ли и здешние птицы о деяниях Сангланта? Слава Владычице, она не могла понять их языка. Бертольд взобрался на высокий камень и оттуда с явным удовольствием глядел вниз. Фигура юноши олицетворяла жизненную силу и радость. Виллам беспокоился, но не осмелился повысить голос, чтобы не потревожить святого мужа.

Было жарко, хоть солнце и скрылось за облаками. Росвита вспотела в шерстяной ризе и, вытирая пот с шеи, опасалась, что любое ее движение может заглушить тихие слова Фиделиуса. Но слышалось движение в хижине. И голос:

– Если б я мог поведать им то, что знаю о Семерых Спящих. Клятва запрещает мне говорить об этом. И все же…

Она напряженно ждала, но он не продолжил. В хижине что-то передвигали. Тень мелькнула в маленькой дверной прорези, и в нее что-то просунулось. С бьющимся сердцем Росвита подошла и взяла поданный ей предмет. Книгу. Старательно переплетенная, сшитая из пергаментных листов и написанная твердым и изящным почерком.

– Над этим я работал многие годы, вместо того, чтобы размышлять о Святом Слове. Передаю труд тебе, чтобы он больше не приковывал мой дух к грешной земле. Бог в помощь, сестра. Не забывай о том, что сейчас услышала. Прощай.

На обложке книги было написано: «Житие святой Радегунды». И завершалась она одним словом. Тем, что она только услышала: «Прощай».

– Брат Фиделиус?

Солнце выглянуло из-за облаков, на мгновение ослепив ее ярким светом.

– Теперь уходи, – услышала она. Звучало это как приказ, твердый и властный – непохожий на слабый голос, которым он говорил доселе.

Росвита крепче сжала книгу.

– Прощай, брат. Благодарю тебя, я сохраню в сердце все, что ты сказал.

Почему-то она решила, что он улыбнулся. Или ей этого очень хотелось. Хижина его, маленькая, ветхая, была беднее жилища любого нищего. Она пошла к своим, стараясь не оборачиваться, сохраняя уважение по отношению к старцу.

Когда она подошла, Виллам схватил ее за руку:

– Разговор окончен?

– Окончен. – Она обернулась. В лачуге не подавали признаков жизни.

– Я ничего не слышал и не видел, – проговорил Виллам, – кроме сына, который прыгал, как белка, видимо желая вышибить себе мозги.

– Нам пора, – сказала Росвита. Ей не хотелось ничего говорить.

Виллам, уважая ее сдержанность, дал знак солдатам. Они возвращались по прежней тропе, огибая попадавшиеся камни. Росвита, погруженная в свои мысли, не вспомнила о площадке с насыпями, а вот Бертольд попытался взобраться на одну из них, но его остановил отец.

Королю не понравится сказанное Фиделиусом. Можно было, конечно, просто сказать, что формально незаконнорожденный является наследником – как в Салии. Но плата за это – реки крови, междоусобие и конец правящей династии. Может быть, Генрих, достойный человек, отец троих законных детей, наконец это поймет.

Но не это ее беспокоило. Ее занимал другой вопрос, кто такие Семеро Спящих?

Читая ученые книги, собирая материал для своего труда, она не раз натыкалась на упоминания о них. Обычная легенда, каких много ходило о первых мучениках за веру. О ней говорила даже святая Эзеб в «Церковной истории». В те времена, когда даррийский император Тианатано начал преследования первых дайсанитов, семеро юных из священного города Саиса нашли убежище в пещере, чтобы в молитвах снискать силу и достойно принять потом мученические венцы. И вот, пещера чудесным образом закрылась за ними, а сами они уснули в ней до тех пор, пока…

Пока что? Об этом Росвита никогда не думала, за долгие годы поняв одно: не все легенды правдивы.

Но что-то в словах брата Фиделиуса, в его голосе, в его колебаниях и упоминании о созданиях, смущавших его в уединении, заставляло думать теперь, что за преданием что-то кроется.

– Вы слишком мрачны, достойная сестра, – сказал Виллам, касаясь ее плеча.

– Мне есть о чем подумать, – отвечала Росвита. Маркграф был слишком воспитан, чтобы расспрашивать дальше.

2

Той ночью они отмечали праздник святой Сюзанны, покровительницы сапожников и ювелиров. Королевская свита заняла все монастырские гостиницы и половину деревни, бывшей в часе пути от монастыря, не считая тех, кто раскинул шатры на близлежащих лугах. Брат-келарь, в чьи обязанности входило содержание дорогих гостей, смирился с тем, что от монастырских запасов вина и провизии мало что останется.

Генрих сохранял спокойное расположение духа. Только Росвита и Виллам знали, зачем нужен был разговор с отшельником. И только одна Росвита знала, чем разговор окончился и как отреагировал на полученные сведения король,

Он долго думал, пока она стояла перед ним, молча ожидая. Хотя отец Бардо и предлагал королю свой собственный кабинет, Генрих выбрал комнату в одной из гостиниц, просторную и лишенную всякой роскоши, но в ее распахнутые окна проникал теплый весенний воздух. Росвита и король долго беседовали наедине.

Когда дворцовый церемониал не требовал иного, Генрих одевался так же, как и все, разве что немного богаче: кафтан до колен, отороченный золотым шитьем, и в это время года сапоги из мягкой кожи, украшенные изображениями орлов, драконов и львов. «Орлы», «драконы» и «львы» – три оплота его могущества, но могущества личного. Его сила как короля Вендара и Варре зависела от лояльности великих герцогов. Черный кожаный пояс был украшен символикой шести герцогств: саонийский дракон, аварийский лев, фессийский орел, арконийский гуивр, варингийский конь и вейландский ястреб. На руках его были четыре золотых кольца, символизировавшие верность четырех маркграфов: Гельмута Виллама, Джудит из Ольсатии и Австры, Веринхара из Вестфолла… Маркграфиня Истфолла умерла, и кольцо, которое она в свою очередь получила из королевский рук, либо потерялось на поле боя, либо перешло в собственность одного из куманских степных вождей. Пятое кольцо, символ собственной власти, Генрих носил на золотой цепи на шее.

Корону он обычно не надевал. Ее возили следом в прочном дубовом сундуке, где хранили и прочие реликвии: мантию, скипетр, священное копье святой Перпетуи, Повелительницы Битв.

Генрих внимательно выслушал отчет Росвиты о разговоре с Фиделиусом и теперь обдумывал его. В молодости он был куда более импульсивен, и слова не задерживались у него на языке. Теперь, восемнадцать лет пробыв на троне Вендара и Варре, он научился молчать.

– Но Тайлефер не оставил завещания. Ни один из бастардов не имел отцовского благословения на власть, – промолвил он наконец. – Мне нужно считаться только со своей семьей. Сабела не имеет прав на престол, как не имел бы их я, не докажи в свое время обратного. Иначе он выбрал бы одну из моих сестер или брата Бенедикта. Но Тайлефер решил после странствия представить меня герцогам королевства, чтобы заручиться их поддержкой. Однако он этого не сделал. А ведь все могло развиваться по-другому!

Росвите оставалось только промолчать и наблюдать за тем, что будет дальше.

На празднике святой Сюзанны дочери, Сапиентия и Теофану, сидели рядом с королем. Младший сын, Эккехард, пел, аккомпанируя себе на лютне. Если этого мальчика в самом деле посвятят церкви, его сладкий голос будет возносить Господу и Владычице достойные их хвалы.

На следующий день в Херсфорд прискакали двое «орлов». Смертельно уставшие и покрытые грязью, они принесли скверные вести.

– Гент в осаде, – говорила старшая из двух женщин, мрачная и прихрамывавшая на левую ногу. Обращаясь к королю, она не пыталась ничего скрыть, говоря все, как есть. – Нас было пятеро. Вблизи городских стен отряд настигли варвары. Меня ранили. Мы с ней, – она указала на девушку, бывшую не старше Бертольда или Теофану, – отправились на запад, чтобы известить вас, ваше величество. Часть пути нас сопровождал небольшой отряд «драконов». Остальные, принц Санглант в том числе, обороняют Гент.

– Очередной набег? – тихо спросил Генрих.

– Сопровождавшие нас «драконы» говорили иначе, ваше величество. Там было уже больше пятидесяти кораблей.

Генрих сидел на скамье во внутреннем дворе монастыря, окруженный придворными. Услышав сказанное, все зашептались, но затихли, когда король поднял руку.

– Они желают вторгнуться в глубь страны?

– Как говорил Стурм, командир бывшего с нами отряда, они хотят взять под контроль мосты, которые связывают Гент с восточным и западным берегами Везера. Тогда их корабли смогут подняться вверх по реке.

– Где сейчас Стурм?

– Вернулся в окрестности Гента, надеясь отвлечь эйкийцев извне, чтобы помочь осажденным.

Генрих глянул на Виллама, стоявшего справа от него.

– Сюзереном Гента является графиня Хильдегарда? – Виллам кивнул. – Что ее войска?

– Не знаю, – отвечала женщина. – Вблизи города их не было. Сейчас, должно быть, вести до нее уже дошли.

Король подал знак одному из слуг, приказывая принести вина. Медленно отпил из чаши.

– Говоришь, вас было пятеро?

Женщина кивнула. Ее бледная подруга едва держалась на ногах, видимо, не спала много дней. Хрупкая фигура и светло-голубые глаза выдавали в ней северянку. Старшая же не казалась усталой.

– Остальные отправились в город. Не знаю, попали ли они туда. Надеюсь, что да.

– Ты этого не видела?

– Нет. Но наш старший, Вулфер, снабдил меня и моего товарища, Манфреда, кое-какими полезными устройствами. Умри кто-нибудь из нас, я бы знала.

– Вот оно что, – Генрих приподнял брови, – Вулфер…

Для Росвиты все «орлы» были на одно лицо. Дворянские дети обычно шли в подразделения «драконов», «львов» или «орлов». Пеших солдат и гонцов-разведчиков набирали из среды неродовитых землевладельцев. Но кто такой Вулфер, знал каждый придворный клирик и ученый. Он был самым старшим из «орлов», и частенько говорили, что этот человек знает многое, недоступное другим людям. Вулфер был в фаворе во времена Арнульфа Младшего, поговаривали, что он сильно влияет на короля – недопустимо сильно для человека подлого происхождения. Все кончилось, когда Генрих занял трон. Вулфер не появлялся больше при дворе, и Росвита не знала почему.

– Да, ваше величество. – У «орлицы» был пронзительный взгляд, и она не стеснялась смотреть королю в лицо. – Я горжусь тем, что могу назвать его своим прецептором.

Она свободно произнесла это даррийское слово, которым называли учителя. Зная репутацию Вулфера, Росвита подумала, что эта «орлица» свободно говорит на даррийском.

Губы Генриха дрогнули. Росвита хорошо его знала и видела, что он восхищен собеседницей.

– Как долго ты служишь среди моих «орлов», как тебя зовут и откуда ты родом?

– Служу я семь лет, в основном выполняю поручения в маркграфствах. А зовут меня Хатуи, дочь Эльзевы, свободнорожденной из Истфолла.

– А твой отец?

– Отца звали Валузьяном. Тоже свободнорожденный. Он погиб в битве с редарийцами, где сражался за короля Арнульфа.

Король снова повернулся к Вилламу, который тоже ласково смотрел на женщину. Росвита хорошо помнила последнюю войну с редарийцами, она шла в последний год правления Арнульфа Младшего и в основном велась на землях, принадлежавших Вилламам. Владения маркграфов почти удвоились после победы над варварами, обращенными в истинную веру.

– После смерти отца мать, сестра и брат отправились на восток, за реку Эльдар, где его величество обещал дать им земли и не подчинять господам.

– Кроме короля.

Хатуи кивнула:

– Кроме короля.

– Ты останешься при моем дворе, дочь Эльзевы, и будешь служить мне.

Это было немалой честью, и придворные зашептались, удивленные вниманием короля к человеку простого звания. Кто из них первым начнет интриговать против нее? Сама Хатуи казалась почти равнодушной к королевской милости.

– А что с моей подругой Ханной? Она новичок на службе, без родни и покровителей.

– Пусть она остается с тобой. Будешь ее прецептором.

Росвита подумала, что король награждает этих двух «орлиц» не столько за верную службу, сколько за то, что они принесли ему вести о сыне.

– Нужно собирать войска, – говорил тем временем Генрих Вилламу. – Как скоро мы достигнем Гента?

3

Ханна была больше напугана, чем польщена происшедшим. Немногие из «орлов» находились непосредственно при короле, и конечно, не такие новички, как она. Причиной страха являлся не сам Генрих, Он был идеальным королем, суровым, но с чувством юмора; с изящными манерами, но без тени надменности; милостивым, но не фамильярным; не терпящим некомпетентности и промедлений. Непривычна была атмосфера двора.

Огромные усилия короля приводили гигантскую машину двора в движение. Приходилось стягивать войска из отдаленных земель – с северо-запада, из Саонии, с южных плоскогорий Аварии, из отдаленных маркграфств востока.

Воспитанная рачительной трактирщицей Биртой, девушка не могла и представить, что сейчас можно медлить так, как медлили здесь. Она не представляла, что мелкие чины, кастеляны и даже простые слуги ругаются из-за пустяковых, как ей казалось, вопросов вроде места за королевским столом. И как мало это касалось гентийцев, запертых в стенах своего города!

«Если и дальше будет так продолжаться, все они умрут еще до того, как мы оставим монастырь», – шепнула она Хатуи. В тот же день увидела, как некая графиня извиняется перед королем за то, что набор солдат и отправка их к Генту займет у нее много дней. Владычица наша! Это было не столь отвратительно, сколь скучно. Она подавила зевок и посмотрела на Хатуи:

– Как нога?

– Пройдет, – отвечала та. – Займись своими обязанностями. А это что?

– Что?

– Кто теперь разговаривает с королем?

Ханна присмотрелась, но она не могла отличить одного графа от другого – все слились в ее сознании в один сплошной поток, непрерывную вереницу роскошных кафтанов и платьев, драгоценных камней и золота.

– Это часть твоих обязанностей, Ханна, – строго молвила Хатуи тоном, напоминавшим Вулфера. – Ты должна запомнить представителей великих домов Вендара и Варре, всю их родню и жен. Кто кого любит, ненавидит, кто на ком хочет жениться, кто кому какие земли дарит и кого чем награждает король.

– Боже! – испугалась Ханна. – Все это?

– И много больше. – Хатуи усмехнулась, смягчив голос. – Вот Лютгарда, герцогиня Фесса. Фесс лежит в самом центре королевства, поэтому путь оттуда к Генту, на северо-восток, крайне труден. А за Фессом находится Аркония, которой правит сводная сестра короля Сабела. Слышала, наверное, что она замышляет мятеж против него?

Ханна за восемь часов в Херсфордском монастыре столько слышала, что не могла даже разобраться во всем.

– И что? Что это означает для Лютгарды?

– То, что она не хочет уводить войска к Генту в то время, когда ей угрожает Сабела. Генрих сейчас зажат между эйка и Сабелой.

Ханна вздохнула:

– Столько трудностей…

– Это только начало. – Но затем Хатуи добродушно засмеялась. – Когда ты попала к нам впервые, разве было просто? Здесь не так много людей, как кажется. У себя, в Хартс-Ресте, ты ведь помнила имена всех соседей?

– Конечно!

– Вот и рассматривай королевский двор и всех, кто при нем, как одну большую деревню. Кто-то остается в ней на время, а затем отправляется по своим делам или в свои фамильные владения. Кто-то живет постоянно. Правда, Ханна, здешнее население мало отличается от простых людей. Они едят, спят и пользуются уборными, как и все. Сними с любого из них дорогой кафтан, одень в крестьянское платье, и ты не отличишь их от любого из своих прежних знакомцев.

– Хатуи!

Но Хатуи только улыбнулась и приказала наблюдать за происходящим. Ханна так и сделала. Сказанное старшей подругой острое словцо помогло преодолеть боязнь, и она постепенно стала различать всех этих герцогов и графов. Она заметила, как старик – маркграф Гельмут Виллам – зевает, слушая обещания Лютгарды отправиться завтра на рассвете. Пройдет еще несколько недель, пока войска будут собраны, и еще больше, пока они пересекут королевство.

Юноша, стоявший рядом с Вилламом, видимо, его сын, хотя Ханна и не помнила его имени, постоянно суетился и, казалось, рвался куда-то. Ивар, молочный брат Ханны, выглядел так, когда хотел отличиться какой-нибудь выходкой, например разорить птичье гнездо или отправиться надолго в лес. Молодые люди такого типа либо полны деятельной энергией, либо тоскуют и бездельничают.

Как-то поживает Ивар? Стал ли он уже монахом в Кведлинхейме? Ханна с трудом представляла себе окрестности королевства, не зная, сколько времени занимает дорога в тот или иной город. Знала только одно: запертый в монастырских стенах, Ивар будет чувствовать себя не лучшим образом. Девушка вздохнула. Сейчас она для него ничего не могла сделать. Совсем недавно ей пришлось выбирать между ним и Лиат, и Владычица в наказание разлучила ее с ними.

Герцогиня Лютгарда закончила разговор с королем и ушла. Ее сменила седая дама, тех же лет, что и Генрих.

Хатуи, склонившись к уху Ханны, прошептала:

– Маркграфиня Джудит из Ольсатии и Австры.

Герцогиня немедленно отправлялась в свои владения и обещала выслать оттуда двести человек в помощь Генту.

– И кроме того, в Фирсбарге служит аббатом мой сын Хью. Я отправлю ему послание и думаю, он тоже вышлет вам подкрепление, ваше величество.

Хью! Ханна замерла. Она почти забыла о нем, но теперь, глядя на импозантную даму, вновь с ужасом вспоминала все. Джудит была пожилой женщиной, довольно внушительных объемов и величавых манер. Тонкие черты лица с возрастом не огрубели, и теперь Ханна ясно видела сходство с Хью: яркие, глубоко посаженные глаза, надменная гримаса. Только ее черные волосы отличались от светлой шевелюры Хью. Возможно, действительно его отец – раб из Альбы, где мужчины славились красотой и великолепием золотых волос.

«Не глупи, Ханна», – шепнула она сама себе. И конечно, стала вспоминать Лиат. Добралась ли она до Гента? Жива ли? Не ранена? Помнит ли о ней Хью? Конечно, о Ханне он должен был забыть. А что, если солдат в Гент поведет он сам? Защитит ли Вулфер ее подругу?

Хатуи сжала ее запястья, ободряя, хотя и не знала, о чем Ханна думает. Сама девушка не желала рассказывать обо всем. «Нет времени для всякой ерунды», – сказала бы Бирта. Она взбодрилась, стараясь думать о том, что казалось более важным.

Позже, когда поток аудиенций завершился, Хатуи отправили к королевскому лекарю, а Ханну с поручением в гостиницу, где расположились дети короля. Войдя в гостиницу, она разглядывала с любопытством двух стражников гвардии королевской пехоты в золотых кафтанах с изображениями черных львов.

Но особое любопытство вызывали дети Генриха. Эккехард, мальчик, учился в школе и не имел собственной свиты. Сейчас он с одной из сестер, аккомпанировавшей ему на лютне, пел великолепным голосом:

Когда прибыли корабли с севера

И увидел он золотой блеск парусов,

Нырнул он в пучину морскую,

Холодную, как сердце матери его.

Вплавь достиг кораблей,

Мечом убил часовых,

Кинжалом пронзил рулевого,

И гребцы склонились пред ним,

Прося, чтобы спел он им песнь,

Запел он то, что мы слышим…

Аккомпанировала Теофану, и, хотя по дому сновали многочисленные придворные, наполняя дом своим жужжанием, она сидела совершенно спокойно и перебирала струны лютни в такт песне.

Другая сестра, опрятная черноволосая коротышка Сапиентия, переминалась с ноги на ногу, напоминая воробья в клетке. Ханна нерешительно шагнула вперед. Принцесса, увидев ее, побежала навстречу, но, вспомнив о достоинстве, остановилась и поманила девушку к себе.

– Хочешь что-то мне сообщить?

Теофану, стремительно на них взглянув, продолжала играть на лютне. Эккехард был равнодушен ко всему, кроме пения. Ханна опустилась на одно колено.

– Да. Его величество просит вас пожаловать в кузницу.

– Эй! – повернулась Сапиентия к служанкам, которые пряли у камина. – Пошли!

И вышла так быстро, что тем пришлось бросить пряжу.

Ханна колебалась. Эккехард пел великолепно о том, как отважный герой Сигизфрид становится вожаком небольшого отряда бывших галерных гребцов и совершает вместе с ними много славных дел и как трагична его любовь к кузине Валтарии – любовь, которая сулит смерть им обоим. Юный принц хорошо знал древний эпос. Ханне в ее трактире не раз доводилось слышать пение настоящих бардов, и хотя Эккехард пока не обладал должным мастерством, но со временем он сможет посоревноваться с любым из них.

Теофану подняла глаза, пытливо изучая Ханну. Ясный взгляд принцессы казался загадочным. Неожиданно потеряв самообладание, Ханна повернулась, выбежала в сени и наткнулась на стражника-«льва».

Он оскалил зубы.

– Простите меня, юная госпожа, – заговорил он, – это вы сегодня утром прибыли из Гента?

– Да.

– На службе еще недавно?

Она недоверчиво кивнула солдату с красивой внешностью: все красавцы-мужчины, которых она встречала раньше, включая ее брата Транчмара, были существами себялюбивыми и самонадеянными. «Лев» открыл дверь и, не переставая улыбаться, вышел следом за ней.

– Где спишь сегодня? – спросил он.

Улыбка его была располагающей, лицо тоже. Но Ханна не любила таких. Слишком похожи они были на Хью.

– Там же, где прочие «орлы», – холодно ответила она. Он на секунду задумался, но не выказывал и признаков обиды или удивления. Может быть, просто не принял ее слова как отказ.

– Что ж, – оглядываясь, проговорил солдат, – если мы ночуем не вместе, у меня мало времени. Ты была в Генте. Видела там «драконов»?

– Небольшой отряд. Но мы с Хатуи не входили в город, а повернули сюда.

– Не знаешь, не было среди них женщины?

– Женщины? Среди «драконов»? Не видела.

– Эх, – разочарованно протянул он. Неужели в Генте осталась его возлюбленная? Ханна почувствовала, что он становится ей симпатичен. – Там служит моя сестра.

– Сестра?

Солдат засмеялся:

– Думаешь, такой простолюдин, как я, не может иметь сестру среди «драконов»?

Она не стала отрицать, так как подумала именно об этом.

– Большинство среди них и правда принцы – бастарды или младшие сыновья, не ушедшие в монахи. Но моя сестрица всегда думала только о драках. Чуть только достигла совершеннолетия, сразу посвятила себя святой Андреа. Она пробилась к «львам» и поступила туда. А я последовал за ней.

Ханна вспомнила, как смотрел на нее младший брат Карл в тот день, когда она покинула Хартс-Рест. Должно быть, этот человек смотрел на свою сестру с таким же восхищением. И не оно ли толкнуло его на военную службу?

– Она очень быстро отличилась, – «лев» радовался возможности рассказать о своей сестре новому слушателю, – спасла знамя в бою. А некоторые говорят даже, что спасла жизнь самому принцу Сангланту, хотя и считают обычно, что это не под силу никому. Дескать, того защищает заговор, произнесенный его матерью еще во время его младенчества, поэтому он не может быть убит рукой смертного или что-то вроде того. А я думаю, что она все-таки его спасла.

– Я не видела ее, – повторила Ханна, жалея об этом. – Как ее имя?

– Адела. – Он приложил руку к груди и поклонился, как заправский граф. – А меня зовут Карл.

Она засмеялась:

– Как моего брата. А я Ханна.

– О Владычица! Это дурной знак. Жаль, если меня ты полюбишь только братской любовью.

Ханна покраснела и за это рассердилась на себя.

– А что говорит твоя сестра о принце? – спросила она, чтобы перевести разговор.

– Ничего, кроме похвал. Она бегает за ним, как собака. Как и все они, «драконы». Но ведь она женщина, и эта преданность мне не нравится. – Он провел рукой по своей бородке. – Какой же принц мужчина, если у него не растет борода?

Ханна не знала что ответить и сочла лучше промолчать. Дверь приоткрылась.

– Эй, Карл! У тебя было достаточно времени. – Напарник Карла вгляделся в темноту и, увидев две темные фигуры, поманил пальцем. – Возвращайся на пост. От нее тебе ничего не отломится, ты же знаешь этих «орлов».

Карл одарил Ханну воздушным поцелуем и вернулся обратно.

– Господи, помилуй, – прошептала она про себя и заторопилась туда, где остановился король. Но Генрих уже отправился на покой. Слава Владычице, она успела найти Хатуи.

– Где мы будем спать?

– Тебя еще никто не приютил в своей постели? – спросила та и рассмеялась, когда Ханна моментально выдала себя, покраснев. Замолчала и продолжила: – Послушай меня, Ханна. Есть одна вещь, которую должна помнить женщина, поступившая в «орлы». Ты можешь вступить в брак только с тем, кто принес те же клятвы, что и ты. То есть с другим «орлом».

– Сурово.

– Вся наша служба сурова. Многие гибнут. Я не говорю, что ты не должна никого любить и ни с кем спать. Просто будь осторожна. Хотя, конечно, существуют всякие травы и лекарства, позволяющие избежать последствий…

– Но это варварская магия, – прошептала Ханна.

Хатуи пожала плечами:

– Я видела немало клириков, пользующихся ею. Если это магия, то многие церковники ее не отвергают. Я хочу тебе сказать, Ханна, что если в этом есть серьезная потребность, то есть и способы не забеременеть случайно. Правда, они не всегда помогают. Любой дар Владычицы – одновременно и благо, и ответственность. Так Она нас учит, как огонь может и согревать, и убивать, так и чувство, что мы зовем любовью, может принести либо смерть, либо благословенный дар – ребенка. – Она криво усмехнулась. – А иногда легче посвятить себя кому-то из святых, как это сделала я. Я не была девушкой, которая принесла в дар святой Перпетуе свою девственность, поэтому теперь веду целомудренный образ жизни.

– Ты была замужем до того, как поступила на службу?

Хатуи покачала головой, сжав губы и прикрыв глаза, будто пытаясь отбросить старые воспоминания.

– Нет. Это был кто-то из куманских варваров. Если встречу, он дорого заплатит.

Ханна разинула рот.

– Муха залетит, – быстро одернула ее Хатуи, справившись с собой.