Текст книги "Нежная лилия"

Какое-то темное подозрение шевельнулось в душе Нилла, но он только отмахнулся:

– Но я же не убил тебя. Так что все хорошо!

– Хорошо? – прошептала Кэтлин, и в глазах ее блеснули невыплаканные слезы. – Вспомни лучше, как ты мучился все последние недели! Как сгорал от стыда, оттого что не выполнил приказ! Как проклинал все на свете, считая себя предателем. Я видела это, Нилл. И никогда этого не забуду!

– Неужели ты рассчитываешь, что и я буду помнить об этом? Лучше подумай, что я получу взамен! Любовь, о которой я даже не мечтал! Мать и сестру, которых не надеялся когда-либо увидеть! Так что, каковы бы ни были помыслы Конна, теперь это уже не важно. Теперь мы снова будем вместе и будем счастливы – в Дэйре! Конечно, если ты хочешь этого, Кэтлин. И ты, Фиона.

В голосе Фионы зазвенела злость.

– Мне наплевать, что будет с Дэйром! Посмотри! – крикнула она, разжав пальцы. Влажные комочки земли упали ей под ноги, и она свирепо растерла их каблуком. – Вот, их больше нет!

– Но он все равно навсегда останется в твоем сердце, – возразил Нилл, нежно коснувшись ее щеки. – И в моем тоже. Я должен воспользоваться этой возможностью, чтобы уладить наши дела, понимаешь, Фиона? Если я откажусь предстать перед Конном, мы никогда не будем знать наверняка, что нам ничего не грозит.

– Нилл, только не уговаривай меня молча смотреть, как ты снова возвращаешься к этому… дьяволу в образе человеческом! Он уничтожит тебя, я чувствую это! А я… я снова останусь одна!

– Что ты, малышка, я ведь только что нашел тебя, – прошептал Нилл, целуя ее волосы. – Теперь ты больше никогда не будешь одна!

Именно эти слова когда-то много лет назад сказал ему отец, вдруг с острой болью вспомнил Нилл. И это была единственная клятва, которую нарушил Ронан из Дэйра.

– Что ж, хорошо, пусть так, ты, тупоголовый баран! – Даже ругаясь и молотя Нилла кулаками по груди, Фиона все крепче прижималась к нему. – Тогда мы поедем в Гленфлуирс вместе!

В груди у Нилла все перевернулось. Почему он вдруг почувствовал такой ужас, если почти не сомневался, что ему ничто не грозит? – гадал он. Что ж, все очень просто, угрюмо ответил он себе. Просто он не может забыть, что первым делом придется потолковать с Конном кое о чем.

Да, он мог забыть боль и страдания, которые испытывал все это время. Но никогда не простит мучения, через которые пришлось пройти Кэтлин, – терзавший ее безумный страх, крушение всех надежд, ее отчаяние. Только мужество девушки позволило ей выжить. И какой бы храброй ни была Кэтлин, вряд ли она сможет так же доверчиво смотреть на мир, как это было прежде. Может быть, кто-то решит, что это даже к лучшему – мол, к чему она, такая доверчивость? Но Нилл думал по-другому!

– Никуда ты не поедешь, милая, – погладив сестру по щеке, сказал Нилл. – С твоим язычком ты попадешь в беду, едва переступив порог замка. А кто же будет ухаживать за огородом, следить, как растет наше маленькое стадо? Иначе нам всем придется глодать сухой турнепс, когда придет зима!

– Ну и ладно! Мне все равно! – завопила Фиона, снова впечатав маленький кулак в широкую грудь брата.

– Ну конечно, тебе все равно! Тебе наплевать и на нас, и на наших несчастных коров! Нет уж, будь любезна приглядывать за всем, пока меня не будет в Дэйре. А когда я с триумфом вернусь, ты мне все покажешь и я стану гордиться, что у меня такая сестра!

– Нет! – крикнула Фиона. – Не бросай меня снова!

Перед его глазами опять встал день, когда вооруженные до зубов воины Конна уезжали из Дэйра: маленький Нилл, сидя в седле перед Конном, уткнулся ему в грудь, а Ронан, избитый и окровавленный, со связанными руками, свесившись с лошади, старался улыбкой приободрить задыхающуюся от рыданий крошечную дочку. Знал ли отец, мог ли он догадываться, что никогда больше не увидит это залитое слезами детское лицо?

Он вспомнил, как Фиона бросилась вдогонку за отрядом воинов. «Мой брат, отдайте его!» И последнее, что увидел тогда Нилл, было крошечное тельце Фионы, когда она, лежа на земле, плакала навзрыд.

Прижав сестру к себе, он нежно пригладил ее буйные кудри, утешая ее так, как будто она снова стала ребенком.

– Но ведь это ненадолго, Фиона!

– Нет! Я не пущу тебя! – выкрикнула Фиона и, схватив Нилла за руку, потащила его за собой. Ему стоило невероятных усилий скрыть терзавшую его сердце боль, старую боль, к которой теперь прибавилась новая.

– В прошлый раз, когда я уехал, это стоило рассудка нашей матери. Но на этот раз все будет иначе. Да и потом, с вами останется Кэтлин.

При этих словах в глазах Кэтлин заметался страх.

– Нет, я поеду с тобой, Нилл! И мы вместе встретим то, что уготовила нам судьба!

– Ни за что! Вот когда все уладится и наступит подходящий момент, тогда тебя встретят в Гленфлуирсе почестями, подобающими дочери великого Финтана!

– Не надо мне этого! Я хочу быть просто твоей женой!

Нежность затопила сердце Нилла. Обхватив ладонями лицо Кэтлин, он склонился к ее губам.

– Никакие слова, моя Прекрасная Лилия, не могли быть дороже моему сердцу! А в душе моей ты и так уже моя жена – драгоценнейший из всех даров, которому может позавидовать любой мужчина. Да, любимая, я был бы счастлив прожить с тобой всю жизнь. Именно поэтому я и прошу тебя остаться в Дэйре.

Кэтлин провела ладонью по лбу.

– Я не понимаю… – растерянно прошептала она.

– Если по какому-то злому капризу судьбы все пойдет не так, как надо, и мне придется бежать, сделать это будет легче одному. – Нилл заставил себя лукаво улыбнуться, словно желая уверить ее, что это всего лишь шутка. – Ну если, конечно, ты не унаследовала от отца его волшебную силу, милая!

– Да если бы так, я, не задумываясь, обратила бы тебя в жабу в тот самый день, когда ты увез меня из аббатства! – разозлившись, крикнула Кэтлин.

Нилл хмыкнул:

– Нечто вроде этого я и предполагал. Хотя от маленькой толики Финтанова волшебства я бы сейчас не отказался – к примеру, для того, чтобы прекратить этот проклятый дождь.

– Но это нечестно, Нилл! Мы любим тебя! И Фиона, и я, и твоя мать. И ничто, даже Дэйр, не стоит твоей жизни!

– Тише, любимая! Есть кое-что, ради чего стоит рискнуть, моя Прекрасная Лилия. Это наши дети – я уже сейчас вижу их у тебя на руках. Им нужен дом, любовь моя. И тебе тоже. – Приподняв ее лицо, Нилл поцеловал Кэтлин в лоб. – В следующий раз, когда мы встретимся, ты увидишь меня в кресле наследника тана!

Слезы прозрачными росинками повисли на ее ресницах.

– Я хочу видеть тебя только моим мужем, и никем больше!

Нилл улыбнулся, стараясь запечатлеть в памяти ее прекрасное лицо.

– Верь мне, любимая, – шепнул он, беря Кэтлин за руку. Потом обернулся к сестре: – И ты тоже, сестричка. Я вас не подведу.

Суровое каменное лицо замка Дэйр казалось почти живым; узкие прорези бойниц, словно щелочки глаз, светились ожиданием. Глядя на него, можно было подумать, он ждет, когда Нилл снова вернется домой. Судьба, вырвавшая когда-то маленькую Кэтлин из объятий матери, привела ее теперь к Ниллу. Ему казалось, что в шуме ветра звучит очередное предсказание, но смысл этих звуков был таким же загадочным, как и древние письмена друидов, высеченные на камне алтаря возле могилы его отца.

Напоследок он поцеловал мать в щеку, Фиону в лоб и припал к губам Кэтлин, пытаясь навсегда запечатлеть в памяти их упоительную сладость.

Попрощавшись, Нилл отправился к воротам, где, держа наготове оседланных коней, ждал его Деклан.

В груди Нилла словно открылась незаживающая рана. Когда-то воины шептались между собой, что у него нет сердца. Сейчас он знал, что это не так. У него было сердце! Только теперь он оставил его с женщинами, которые осмелились любить его, – не важно, заслуживал он этого или нет.

– Буря, похоже, разгулялась не на шутку, – проворчал Деклан, сунув Ниллу в руки поводья.

– Не важно, – бросил тот.

Вдали, словно посылая им предупреждение, грозно пророкотал гром. Темные тучи быстро неслись к горизонту. Прищурившись, Нилл проводил их взглядом. Некоторые считают ветер и тучи посланцами из Тир Нан Ога. Если бы только понять, о чем они твердят ему! Когда-то ему удалось услышать голос камня, но сейчас он был бессилен разобрать грозное предупреждение ветра.

Впрочем, ничто уже не в силах заставить его свернуть с выбранного пути – он предпочитает услышать правду из уст самого Конна. Ему придется пройти через это ради того, чтобы у Фионы с матерью был дом, чтобы они с Кэтлин могли наконец безмятежно наслаждаться любовью, ничего не боясь и смело глядя в будущее.

– Наплевать мне на бурю! – крикнул Нилл, обращаясь к другу. – Пусть хоть ад обрушится нам на голову, остановимся только у ворот Гленфлуирса!

– Посмотрим, кто прискачет первый! – пустив коня в галоп, задиристо кинул в ответ Деклан.

Полный решимости, Нилл вскочил в седло и поднял коня на дыбы. Но прежде чем он успел дать лошади шпоры, за спиной его послышался торопливый топот бегущих ног. Лицо его потемнело – он велел Кэтлин с Фионой оставаться в зале. Больше всего на свете он боялся увезти в памяти образ одной из них, сиротливо поникшей под дождем.

Но стоило ему только увидеть, кто это, как глаза его от удивления широко раскрылись – к нему бежала мать. Мокрые от дождя волосы облепили лицо, искаженное горем. Лошадь испуганно встала на дыбы, и Ниллу стоило немалого труда успокоить животное. Но Аниера, не обращая внимания на опасность, бросилась чуть ли не под копыта коня.

– Это тебе, – прошептала она, вытащив из-под плаща какой-то сверток. – Он сказал, что тебе это понадобится.

– Кто сказал? – удивленно вскинув брови, спросил Нилл, машинально посмотрев туда, где вдалеке едва виднелась спина его приятеля. – Деклан?

– Да нет же! Твой отец!

– Мама, иди-ка ты лучше домой и согрейся у огня, – ласково прошептал Нилл. – Буря нынче разгулялась не на шутку.

– Нилл, послушай меня! – крикнула она с такой силой, что голос ее сорвался. – И не говори со мной так, точно я сумасшедшая!

Похоже, она угадала – именно так он и разговаривал с ней последние дни. Вначале раздражаясь и испытывая чувство вины, а потом с усталой покорностью, поняв, что не в силах вырвать мать из призрачного мира, в котором она живет.

Понурив голову, сгорая от стыда, Нилл заставил лошадь успокоиться и взял из рук матери сверток. Он развернул мокрую ткань, и руки его задрожали при виде самого чудесного меча, который ему когда-либо доводилось видеть.

В немом благоговении Нилл любовался сверкающим оружием, вдруг вспомнив, как совсем еще малышом пытался дотянуться до него, сердито царапая драгоценную рукоять маленькими пальчиками. Он вспомнил и веселый смех отца, когда тот смотрел, как Нилл, пыхтя, пытается оторвать от пола тяжелое лезвие.

«Ты скоро подрастешь и возьмешь его в руки, сын мой, – эхом отдался в ушах глубокий, низкий голос Ронана, – и тогда никому в Ирландии не удастся победить тебя!»

Пальцы матери ласково сжали его руку, и, вздрогнув, Нилл очнулся. Он взглянул ей в лицо и замер, пораженный. Полные любви и нежности, глаза ее сияли как звезды.

– Этот меч – для верховного тана, – коротко сказала она, погладив сверкающий клинок, точно это было лицо любимого. – Это последнее, что сказал твой отец, прежде чем его увели навсегда.

Глава 19

Всю свою жизнь Кэтлин прожила в мире, в котором мужчинам не было места, и теперь шорохи и звуки дома, в котором оставались одни женщины, должны были бы казаться ей привычными и знакомыми, но это было не так. Даже каменные стены Дэйра будто напряженно вслушивались, не раздадутся ли поблизости тяжелые мужские шаги, а три женщины, сидя у камина, не знали, чем заняться. Нервы были напряжены до предела, малейший звук заставлял их беспокойно вздрагивать, будто по замку бродили привидения.

Все трое с утра до ночи хлопотали по хозяйству, будто домашние дела могли помешать разразиться беде, стараясь не говорить о том, что не давало им покоя. Им казалось, они постепенно сходят с ума, но даже Кэтлин не осмеливалась нарушить заговор молчания, боясь, что висевшее над ее головой проклятие обрушится на остальных.

С нарочитой медлительностью Кэтлин расправила платье, зацепившееся за колючий куст, потом отступила в сторону, размышляя, чем бы занять бесконечные часы, оставшиеся до того времени, когда Нилл вернется к ней.

Если вообще вернется.

Поймав себя на этой мысли, она ощутила, будто холодное лезвие меча коснулось ее спины. Сунув руки в карманы, Кэтлин сжала кулаки, чтобы унять дрожь.

«Нельзя думать об этом, – твердила она себе. – Иначе можно сойти с ума. Нилл – самый могучий воин во всем Гленфлуирсе! Нет, во всей Ирландии! Если уж ему удалось выжить в замке Конна, когда он был совсем маленьким и все его ненавидели, то сейчас великому герою, о подвигах которого известно всем и каждому, наверняка ничего не угрожает. Он ведь преемник, наследник тана. Тот самый, кого выбрал сам Конн!»

Кэтлин постаралась прогнать преследующее ее видение: Нилл, высокий, сильный, неустрашимый, гордо въезжает в ворота замка – воин, похожий на сказочных героев, о которых часто рассказывала ей аббатиса. И всякий раз в этих легендах воину удавалось завоевать славу, пусть даже ценой жизни. Но Кэтлин невыносимо было думать, что она каждый вечер будет ложиться в пустую, холодную постель, а днем до одури слушать, как барды звонкими голосами будут воспевать несравненное мужество и доблесть ее возлюбленного. Ей нужен был Нилл, она хотела слышать его раскатистый смех и смеяться сама, когда он рассердится. Она мечтала всю жизнь купаться в его нежности и врачевать раны его сердца, а не слушать бряцание струн, воспевающих его славу, в то время как он лежит в могиле.

Но ведь Нилл не один. Рядом с ним Деклан – храбрый честный Деклан, ни на минуту не усомнившийся в том, что Нилл получит то, о чем мечтал, – имя, которого ему не придется стыдиться, замок, который он собирался отстроить заново, ту жизнь, которой он жил до того дня, когда его отец пал жертвой рокового влечения к другой женщине. До того как распалась его семья, как младшая сестренка превратилась в дикого зверька, а мать погрузилась в пучину безумия.

Да, последнее испытание мужества Нилла было самым нелегким из всех, через которые ему довелось пройти. Но в нем была их единственная надежда. Надежда, что все они будут иметь дом, что у них наконец будет нормальная жизнь.

Самым ужасным испытанием для Кэтлин были ночи – казалось, они тянутся бесконечно. Мучительное желание сжигало ее тело, да и душа не знала покоя. Хотя Нилл поклялся, что все будет хорошо, Кэтлин все равно боялась.

Ей не нужны ни слава, ни почет, она хочет просто быть с ним рядом. Кэтлин не раз ловила себя на том, что ей, в сущности, все равно, в самом ли деле его ждут в Гленфлуирсе почести, которым позавидовал бы сам Кухулин. Ей хотелось только одного – чтобы Нилл уехал из Гленфлуирса, оказавшись там, где его не достанет рука ненавистного тана и ничто не напомнит ему о прошлой жизни.

Теперь к ногам наследника Гленфлуирса будет брошено все. Разве какая-нибудь красавица устоит перед искушением затащить в постель великого воина? Кэтлин знала, что раньше Нилл почти не обращал внимания на женщин. Он сам сказал ей об этом, и не только словами, но и языком тела.

Тогда откуда это чувство неумолимо приближающейся беды? Может, она боится, что, оказавшись в Гленфлуирсе, Нилл забудет Дэйр и решит остаться там навсегда? Легендарный герой бесчисленных сражений, наследник тана – искушение властью могло оказаться сильнее его. А может, причина куда проще, думала она, – просто преемник Конна не сможет вернуться в Дэйр, потому что на плечи наследника верховного тана ляжет новый груз обязанностей.

Верховный тан… Дрожь пробежала по спине Кэтлин. Человек, приказавший убить ее. Тот самый, по чьей вине они столько страдали.

Вспомнив, как Нилл, стоя под проливным дождем, слушал Деклана, Кэтлин тяжело вздохнула. Его всегда такое суровое лицо светилось надеждой, и она догадывалась, как отчаянно ему хочется поверить в благородство того, кто заменил ему отца.

Все это время Нилл подсознательно пытался найти хоть какое-то оправдание тому, что сделал Конн. Даже сейчас Кэтлин не давали покоя его слова, когда-то давно сказанные о тане: «Это человек, который знает меня лучше, чем я сам».

Кэтлин вздрогнула. Неужели все так просто? Ведь раньше ей многое казалось странным. Уничтожение Дэйра, слова Фионы, утверждавшей, что замок разрушили именно люди Конна. Возможно, причиной всему была жгучая ненависть Фионы к человеку, погубившему отца и разрушившему их семью, а возможно, прав был Нилл, когда твердил, что вооруженные воины могли являться в Дэйр без ведома Конна, скрывая от него свои зловещие дела.

Конн на весь Гленфлуирс объявил Нилла героем. Она понимала: такое публичное выражение любви должно помешать ему снова предать Нилла. Тогда почему на душе у нее так тяжело? Почему сердце сжимается от предчувствия надвигающейся беды? Днем Кэтлин еще кое-как удавалось отвлечься от страшных мыслей, но ночи она проводила без сна.

Вот и теперь, почувствовав, что больше не в состоянии быть одна, Кэтлин бросила дела и вышла из сада. Аниера, стоя на коленях, что-то разглядывала в высокой траве. Глаза ее больше не застилала пелена, теперь она часто с какой-то яростной одержимостью копалась в огороде. Кэтлин остановилась, нахмурив брови.

Рассказав Аниере о том, что не давало ей покоя, не нарушит ли она хрупкую безмятежность несчастной женщины? Пока она колебалась, не зная, уйти или остаться, Аниера подняла голову, окинув Кэтлин нежным взглядом.

– Итак, это все-таки не миновало и тебя, бедная моя деточка, – покачала она головой, с сочувствием глядя на Кэтлин. – Жаль мне тебя, милая. И все же я завидую тебе!

– Не понимаю. Вы завидуете мне – но почему?

– Ты ждешь! Многие женщины отваживаются подарить свою любовь воину. Их возлюбленные уходят из дома, чтобы принять участие в битве. Они предвкушают будущие подвиги – где уж им найти время, чтобы обернуться назад и бросить прощальный взгляд той, которую они любят, верно? Торопливый поцелуй, поспешная клятва в любви – и вот ты уже покинута. Тебе приходится день за днем вести свое собственное сражение, и ты страдаешь от ран, куда более мучительных, чем те, которые наносит меч или копье, – от одиночества, беспомощности, страха. – Вздохнув, Аниера запрокинула голову, глядя на бескрайний купол голубого неба. – Мы сотни раз видим во сне, как они погибают, а потом просыпаемся в слезах. Они зовут нас, но мы не в силах помочь им. А когда мы открываем глаза, вокруг нас лишь мертвая тишина. Потом наступает день, и нам снова приходится покидать холодную постель, чтобы присматривать за детьми, работать в саду, поддерживать огонь в очаге – и чтобы при этом ни одна живая душа не могла догадаться, что без своих мужчин мы умираем сотни и тысячи раз.

Слезы подступили к глазам Кэтлин.

– Я этого не перенесу! Как жить, если не знаешь, что с ним?! Нилл настолько благородный человек, что просто не понимает, что не все такие, как он.

– Он – сын своего отца.

– Но его отец мертв! – крикнула Кэтлин. Страх, терзавший ее столько дней, сменившись гневом, выплеснулся наружу с такой силой, что она сама испугалась. – И я не хочу, чтобы Нилл последовал за ним! – Вдруг она опомнилась и, прикрыв ладонью рот, в ужасе посмотрела на Аниеру: – Господи, простите меня, Аниера! Я вовсе не хотела…

Мать Нилла поднялась с земли, сжимая в руках только что вырванное с корнем растение. Она в растерянности уставилась на сломанный стебель, напоминавший ей, какой она сама была так долго. В глазах Аниеры застыла боль.

– Ты думаешь, девочка, я не помню, что моего Ронана уже нет в живых? – спросила она, прервав долгое молчание, когда Кэтлин боялась даже шелохнуться. – Да, моя постель пуста. А мое тело даже после стольких одиноких лет все еще томится по нему.

– Но вы… – Кэтлин осеклась.

Она боялась ляпнуть что-то еще, в ужасе от того, что натворила.

– Веду себя так, словно он все еще со мной? – закончила за нее Аниера. – Да, ты права. Я брожу с ним по холмам, мы разговариваем, а иногда даже смеемся или плачем вместе. Это так и есть. И это не воображение, Кэтлин, просто мы с ним давно стали одним целым. И сейчас мой Ронан – не в чертогах Тир Нан Ога вместе с другими героями. Он здесь, он живет в моем сердце.

Возможно ли, чтобы любовь была так сильна, что смогла заставить ее забыть, как этот человек когда-то разбил ее сердце?

– Наверное, вы очень сильно его любили!

– Может быть, слишком сильно. – Краска стыда заставила прозрачное лицо Аниеры чуть заметно порозоветь. – Да, Ронана уже нет на свете, но его сын и дочь – они живы! А я… что я сделала для них?

– Вы их любили, – ответила Кэтлин, пытаясь представить лицо своей матери, руки, которыми когда-то, много лет назад, красавица Гренна в последний раз прижала к себе свое дитя. – А я никогда не знала своей матери!

– Думаешь, у моих крошек была мать? – Аниера вдруг рассмеялась безрадостным смехом. – Я позволила человеку, убившему моего мужа, забрать у меня единственного сына! А моя дочь – я взвалила на ее плечи слишком тяжкий груз, когда она была совсем еще маленькая! Я закрыла сердце для всего – в нем был только он, мой Ронан, хотя его уже не было со мной. И только когда Нилл вернулся, когда появилась ты, словно свежее дыхание самой весны, – только тогда я очнулась. – На губах Аниеры появилась мягкая, печальная улыбка. – Порой я даже жалею об этом, – пробормотала она. – Тогда мне бы не пришлось страдать, видя, что я наделала.

– Но Фиона любит вас всем сердцем! – запротестовала Кэтлин. – И Нилл тоже!

– Это и есть чудо, которое могут подарить только дети. Они любят вас, заслуживаете вы этого или нет.

– Аниера, они не винят вас.

– Я давным-давно осудила себя сама.

– Но ведь в том, что случилось, виноват был только ваш муж, а вовсе не вы. Если бы он не потерял голову из-за той женщины… – Кэтлин виновато прикусила язык.

– Да. Та, другая… скажи, значит, Нилл рассказывал тебе о ней? Ах, мой бедный мальчик, как мало ему известно! Только те сплетни, что бродили тогда по Гленфлуирсу. Эти пресловутые Семь Измен. Они пытались похоронить моего мужа под их тяжестью, а потом сделать то же самое и с моим сыном. Но им удалось сломить только меня.

– И неудивительно! – горячо подхватила Кэтлин. – Какой женщине, да еще если она обожала своего мужа, приятно было бы услышать, что он до такой степени без ума от другой, что готов убить лучшего друга, лишь бы только она досталась ему?!

– Да, слышать это было очень больно, ты угадала. А знаешь, почему я так легко поверила, что мой Ронан влюбился в нее? Наверное, всегда подсознательно ждала, что в один прекрасный день другая женщина станет для него желанной. Но вот чего я никогда не понимала, так это почему он все-таки выбрал меня. Я росла такой тихой, такой стеснительной, что мой отец вечно старался оградить меня от всего. Думаю, он и замуж-то хотел меня выдать, чтобы чувствовать, что я в безопасности. – Аниера смешно сморщила нос. – А быть в безопасности в понимании моего отца значило быть у него под крылышком.

Украдкой покосившись на Аниеру, Кэтлин поняла желание ее отца оберегать дочку. Ведь и Фиона делала то же самое много лет подряд. И Нилл – с того самого дня, как переступил порог Дэйра. Да и она тоже: своей беззащитностью Аниера напоминала крошечную птичку с хрупкими перышками.

– Немало воинов просили у отца моей руки, надеясь после женитьбы войти в нашу семью, заполучить могущественную родню. И все же, когда в мою жизнь ворвался Ронан, такой могучий, с таким великолепным телом и улыбкой, от которой могло растаять сердце любой женщины, мне долго не верилось, что он влюбился в меня. – Аниера тоненько хихикнула. – Моя сестра ходила с поджатыми губами, отец не знал, что и думать, а матушка заламывала руки и причитала, что он, дескать, разобьет мне сердце.

– Но как же случилось, что Ронан полюбил вас? – не выдержала Кэтлин.

Встав с колен, Аниера взяла ее за руку и повела туда, где огромное, словно шатер, дерево бросало на землю густую тень. Она уселась на траву, гибкая, как молодая девушка; Кэтлин последовала ее примеру, гадая, что влекло Ронана к его юной жене.

Ее красота? Безусловно, решила она. Но было в ней что-то еще, какая-то хрупкая безмятежность. И вся она, изящная и нежная, была таким же чудесным творением природы, как стебелек травы или скромный полевой цветок. Должно быть, для Ронана было уже счастьем просто смотреть на нее.

– Еще не минуло и десяти дней, как я уехала с ним, зная, что больше никогда не суждено мне увидеть семью. Я понимала, что они боятся за меня. Что ты знаешь об этом человеке? Как-то раз мать до утра уговаривала меня отказаться от него, но мы с Ронаном к этому времени уже читали в сердцах друг друга.

– Тогда как же… – начала Кэтлин и вдруг прикусила язык. – Если он любил вас, тогда как он мог вообще смотреть на других женщин?! Я уж не говорю о том, чтобы убить соперника?

– Говорили, что во всей Ирландии нет мужчины, который бы не отдал жизнь за то, чтобы провести с ней ночь. Она была настоящей амазонкой. Еще ее собственный отец, знаменитый воин, так и не дождавшись, что жена родит ему сына, обучил дочь воинскому искусству. В Ирландии появлялись на свет такие женщины, как Скота, правда, это случалось все реже и реже, но среди них не было ни одной, кто красотой мог бы сравниться со Скотой.

– Но вы тоже были красивы, то есть… я хотела сказать, вы и сейчас красивы, – возмутилась Кэтлин.

– Да, по-своему я была хорошенькой, не спорю. Мягкой, нежной, как цветок, скромно выглядывающий из-за камня. Но Скота – она была редкой красавицей! – Аниера прикрыла глаза. Даже сейчас, спустя столько лет, судорога боли на мгновение исказила ее лицо. – Она казалась настоящей древней богиней. Распущенные волосы сияли на солнце, как расплавленное золото, а синие, как морские глубины, глаза могли превратить любого мужчину в покорного раба. Даже Ронан говорил о ней с благоговейным восхищением.

Кэтлин отчаянно позавидовала женщине, чей восхитительный образ так живо нарисовала Аниера, позавидовала ее силе и мужеству, ее страсти и пылавшему в ней огню. Какой мужчина смог бы устоять перед такой женщиной? Даже Нилл наверняка был бы сражен. При этой мысли сердце Кэтлин болезненно сжалось.

– Ее мужем стал Лоркан, молочный брат моего Ронана. После этого женщины во всей Ирландии вздохнули спокойно, и я тоже. Но это была моя тайна. Наконец-то утихли сомнения, терзавшие мое сердце. – Аниера разгладила складки платья. – Ах, Кэтлин, если бы только у меня хватило мужества, я спасла бы свою семью, предотвратила то безумное горе, которое уже надвигалось на нас!

– Но вы сделали все, что могли, я нисколько не сомневаюсь в этом.

– Нет. Я была глупа. Боялась. Любовь вообще странная штука! Такая сильная и в то же время такая хрупкая, точно соломинка, которая в любую минуту может сломаться! Когда Ронан признался, что любит меня, я едва могла поверить, что такой великолепный воин желает взять меня в жены. И это когда он мог получить любую!

– Но ведь он выбрал вас. И любил вас так сильно, что принес в вашу спальню кусочек моря.

Улыбка, полная боли, тронула губы Аниеры.

– Странно, когда мы отправились в Гленфлуирс на праздник, я совсем забыла об этом! Я помню, как стояла на краю поля, где воины обычно упражнялись в боевом искусстве, и смотрела, как Скота показывает, на что она способна. Вокруг нее, пытаясь соперничать с ней, толпились мужчины. А Скота, побеждая одного за другим, смеялась от радости, прыгала, как девчонка, гибкая, дикая – точь-в-точь лесная лань – и такая красивая, что мужчины не могли оторвать от нее восхищенных глаз.

Аниера опустила глаза, густые ресницы не могли скрыть выражения боли в них.

– А я была неловкой, отяжелела и чувствовала себя неважно. Понимала, что это значит, – то же самое я испытывала, когда носила Нилла и Фиону. И вот опять под сердцем у меня зрела новая жизнь. Я собиралась рассказать Ронану о ребенке по время праздника – думала, его радость не будет знать границ.

Что испытывает женщина в такие минуты? – гадала Кэтлин. Она отдала бы все на свете, чтобы узнать это.

– Фионе было три года, – продолжала Аниера. – Прелестная малышка – никаких капризов, сплошные улыбки и восторг. Но стоило нам только въехать в Гленфлуирс – и ее как подменили. Что это была за хворь, не знаю, но на ее животе появилась какая-то сыпь, и моя бедная крошка лишилась покоя. Она плакала, кричала, и так каждую ночь. Мой бедный Ронан делал все, что мог, чтобы помочь мне, но у него были обязанности, которыми он не мог пренебрегать, – ему приходилось принимать участие в состязаниях вместе с другими воинами.

Воины бились между собой, отстаивая свое место в войске Конна. И ни одного из них не вызывали на поединок так часто, как моего Ронана. Твой отец, Кэтлин, уже тогда, при жизни, стал чем-то вроде живой легенды, но Ронан никогда не завидовал ему, никогда! Я помню, как-то он сказал, что Финтан с радостью отдал бы все – и славу, и свой волшебный дар, – лишь бы хоть один день иметь возможность наслаждаться красотой своей жены. И Ронан тогда поклялся, что скорее пожертвует правой рукой, чем лишит себя радости видеть, как я играю с нашими детьми. А Финтан так никогда и не услышит смеха своей дочери, с грустью добавил он тогда. Твоего смеха, Кэтлин.

Погрузившись в драгоценные воспоминания, Аниера обхватила себя руками за все еще тонкую, как у девушки, талию.

– Ронана в Гленфлуирсе ждали его обязанности, и я хорошо это знала. Оставалось только ждать. Я считала часы до того момента, когда праздничная кутерьма останется позади и мы опять вернемся в тишину родного Дэйра. Как-то вечером, когда я сбилась с ног, стараясь успокоить Фиону, Нилл вдруг исчез, как под землю провалился. Он тихонько выбрался из комнаты и отыскал дорогу в оружейный зал. Я чуть с ума не сошла, разыскивая его повсюду, но вскоре сам Конн привел его ко мне. Сын, которого я уже оплакивала, раскрасневшись от счастья, смеялся, играя мечом, принадлежавшим одному из сыновей тана.

Кэтлин легко могла представить маленького Нилла, с завидным упорством пробирающегося в комнату, где по стенам были развешаны такие восхитительные сверкающие игрушки, – крепкий темноволосый мальчуган с упрямым подбородком, уже тогда готовый бросить вызов любому, кто отважился бы стать у него на дороге.

– Конн был очень добр, – с усилием продолжала рассказывать Аниера. Тонкая морщинка залегла у нее между бровей. – Но вот глаза его – в них сверкал какой-то непонятный мне гнев. Почти такое же выражение я, помнится, видела на лицах отца и брата, когда им казалось, что кто-то недостаточно бережно обращается со мной. Конн тогда сказал… – Даже сейчас, после стольких лет, было видно, каких усилий стоит Аниере повторить его слова. – Он сказал, что Ронану следовало бы вырезать сыну деревянный меч да угождать собственной супруге, вместо того чтобы тратить время, пытаясь превзойти в воинском искусстве жену Лоркана, – с трудом выдавила из себя Аниера. – Что он имел в виду? Наверное, хотел сказать, что Ронан все время там, возле другой, что готов на все ради улыбки этой женщины. Не могу даже передать, как мне было больно. Его слова будто перевернули мне душу. Зерно недоверия было посеяно и дало пышные всходы. Увидеть малейшую искорку в глазах мужа, когда, сидя за праздничным столом, он украдкой бросал взгляд в сторону Скоты, было настоящей пыткой.