Электронная библиотека » Кирилл Кириллов » » онлайн чтение - страница 10


  • Текст добавлен: 13 ноября 2013, 01:17


Автор книги: Кирилл Кириллов


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Куда собираешься на этот раз?

– До Орды хочу съездить. Лето сейчас, Хасан-хан должен недалеко от Киева быть, а то холода начнутся, он тогда в Команию[26]26
  Комания (земля турков) – южнорусские степи, где расселялись тюркские племена торков и команов-половцев (кипчаков).


[Закрыть]
откочует, ищи его.

– Удивляюсь я тебе, Ягайло, – проронил Никифор. – Двужильный ты, только от поляков вернулся, уже в Орду собираешься, даже не отдохнув.

– Это я тебе удивляюсь, Никишка.

– Да Господь с тобой, – махнул рукой мужичок. – Я-то чего? Не воин, не монах, что тихие подвиги во имя Божье творит. Простой мужик земский.

– Семья у тебя, жена-красавица, детишки, дом, хозяйство. Ты им единственная надёжа и опора. Тебе и перед людьми, и перед Богом ответ за них держать. Не то что я. Тут саблюкой махнул, там саблюкой махнул. Один как перст по земле скитаюсь, ни за кого не в ответе. За Евлампию вот разве что, да и то… Вишь, как ей со мной? В этот раз выжила, а в следующий, кто знает, как обернуться может?

– У каждого свой крест-то, – раздумчиво заметил Никифор. – Мне детей растить, тебе… Да, пожалуй, тебе меня и охранять, раз ты ратник княжеский. Иди и помни, что, как бы оно ни сложилось, я за тобой, семья моя, да еще таких же мужиков сотни и тысячи. Так каждый на своем рубеже стоять и будем.

– Прав ты, Никишка, ой прав, – хлопнул его по плечу Ягайло, так что мужичок аж присел. – Все, поеду. Да и вот. – Он отсчитал горсть сребряников и пересыпал в натруженную ладонь Никифора.

– Ты чего, витязь, много тут, – отстранился тот.

– Бери, бери. Деткам леденцов на ярмарке купишь, жене обновку какую. А мне князь еще отсыплет, сколько пожелаю.

Не слушая более стенаний Никифора, он сбежал с крыльца. Взлетел на спину нерасседланного Буяна. Принял из рук мальца поводья и тронул конские бока коленями.

За его спиной с лязгом сошлись тяжелые створки ворот.

Глава седьмая

Ягайло второй день ехал по оставленному в степи следу. Огромная, шириной в несколько верст, перепаханная копытами и колесами полоса, усеянная мусором, обрывками войлока, обглоданными костями поверх до корней объеденного ковыля. Бескрайнее однообразие нарушали лишь изредка попадающиеся сложенные пирамидками камни – могилки подданных Хасан-хана.

Татарские дозоры видели его, но не останавливали, даже не подъезжали. Большой отряд всадников их бы заинтересовал, а одинокий витязь никому не был страшен, а подорожных они все равно проверить не могли, потому как грамоты не разумели поголовно. Наконец впереди показались дымки стойбища. И кому пришло в голову называть селения кочевников стойбищами? По его мнению, так это были целые города на колесах, медленно ползущие по степи. Зимой на юг, в более теплые места, летом на север, где попрохладнее.

Дома кочевников были поставлены на огромные, выше человеческого роста, деревянные колеса. Основой служили длинные ивовые прутья, установленные торчком и сходящиеся к верхнему кольцу, служившему и дымоходом, и единственным окном. Стены по кругу обтянуты войлоком. Иногда простым, иногда пропитанным известкой, белой землей или порошком из костей, чтобы он сверкал на солнце и был заметен издалека. Многие дома были расписаны охотничьими и военными сценами, красивыми девицами и тучными стадами. В остальном же то был обычный город, с развешанным на просушку бельем, путающимися под ногами курами и гусями, кричащими детьми, переругивающимися с повозки на повозку хозяйками. Только драк и поножовщины не было, за такое Хасан-хан неукоснительно карал смертью – и зачинщика, и того, кто ответил на вызов.

И пьяных не было, если кто перепил кумыса, так тихо отлеживался в своем доме, а то ведь одно неосторожное движение – и ты под колесом, а если оно наедет, то с рукой или ногой можно попрощаться. За некоторыми домами-возами ехали другие возы, поменьше. На их платформах были установлены плетеные ящики, покрытые войлоком, пропитанным салом или снятым овечьим молоком, чтобы не проникали редкие дожди. В таких ящиках хранилась почти вся утварь кочевников. У знатных татар за большими домами ехали иногда колесницы поменьше, разрисованные птицами, виноградными лозами и украшенные разными безделушками – от гирлянд просверленных монеток до звериных и человеческих черепов. Это были дома жен. У многих из них не было возниц. Впряженные в эти дома быки были привязаны к задкам предыдущих телег и двигались за ними, как утята за матерью. Медленно и размерено, как одно большое животное о многих ногах.

Ягайло помахал рукой часовым городской стражи, постоянно скачущим вокруг города на маленьких косматых лошадках, и поравнялся с крайним домиком. Подмигнул чумазым узкоглазым ребятишкам, высыпавшим на служащий фундаментом их хижины деревянный помост поглазеть на гостя, и погнал Буяна вперед, к огромному куполу снежно-белого войлока без всякой росписи, двигающемуся в самом центре каравана. Несколько раз ему приходилось останавливаться и объезжать приткнувшиеся вплотную друг к другу повозки или остановившуюся пощипать травки отару овец. Но его это не раздражало. Дело привычное, в городе на колесах он бывал не первый раз.

Ханский дворец поражал размерами. Деревянная платформа, сколоченная из бревен внахлест, была толщиной локтей в шесть. В ширину пять косых саженей, а в длину двенадцать. Под платформой – восемь колес в косую сажень высотой, каждая пара на специальном поворотном механизме. Как корабль под белоснежными парусами, медленно двигалась повозка по степи, среди «лодок» посерее. А влекли ее по степи двадцать два – Ягайло не поленился счесть – круторогих быка. Белоснежный шатер занимал ровно половину, другая же половина была занята разными устройствами для ханских утех. Там был и столик с резными креслами под сенью пальмы в кадке, и гимнастический зал с глиняно-соломенными чучелами для сабельной рубки, и даже небольшой бассейн, наполненный чистой водой, которой, вполне возможно, не хватало подданным и их стадам.

На платформе перед главным шатром стояли еще несколько, поменьше. Один ивовый каркас вместо войлока оплетали лозы дикого винограда. Другой, в рост человека, был обмотан тончайшим шелком с нарисованными на нем срамными сценами, на которых мужчины и женщины заплетались в какие-то странные узлы. Единственной одеждой у многих были высокие шапки или легкие платки, а у некоторых синие лица. Назначение шатра было понятно без дополнительных разъяснений, тем более что за дворцом владыки неотступно следовал караван бессчетных повозок с женами. Их окуривал густой, жирный дым из кухни, установленной на корме сухопутной ладьи их повелителя.

Ягайло подвел Буяна к одному из спусков с платформы, около которого дежурили два коренастых воина в меховых шапках и генуэзских панцирях. В руках они держали короткие древки с насаженными на них кривыми широкими лезвиями в руку длиной. Ягайло нацепил поводья Буяна на специальный колышек, приделанный к резным перилам, и прямо с седла перескочил на «трап». Воины оглядели его внимательно, но даже не попытались остановить. За их спинами неизвестно откуда нарисовался худенький старичок и, протянув сухонькую руку, ткнул Ягайло в грудь.

– Откута приехал, витясь, и чито тепе нато? – прошамкал он беззубым ртом.

– С Хасан-ханом повидаться хочу, – ответил Ягайло, с трудом преодолевая желание схватить эти желтые пальцы и вывернуть из суставов.

– А он снает, чито ты этого хошешь?

– А ты пойди доложи, мол, Ягайло приехал, он и узнает, – ответил витязь, шагая вперед.

Почувствовав силу и уверенность гостя в своей правоте, старичок попятился, поклонился и нырнул под полог шатра. Ягайло остался на месте. Гулять по ханскому ковчегу не стоило, мало ли что могло показаться диковатым, но верным как собаки лучникам, во множестве попрятавшимся среди шатров и ящиков.

Старик вышел из шатра, кланяясь пуще прежнего и поводя руками, как молодуха в танце. Ягайло кивнул ему и откинул полог. За ним был коридорчик, где сидел на свернутой кошме молодой воин, гибкий как лоза и быстрый как змея. Он с ног до головы окинул Ягайло пронзительным взглядом черных глаз и кивнул головой разрешительно. Витязь вошел в самый главный зал этого подвижного города.

Хасан-хан, маленький, пухленький татарин с круглым животиком, лоснящимся лицом и глазками, почти не видными в складках между бровями и щеками, утопал в роскошном ложе из ковров и подушек. Над его головой висела войлочная кукла, называемая братом хозяина, его оберег и защитник. Кругом – такие же куклы поменьше. От разных сглазов и недугов и для разного звания людей размещались они по кругу.

Вокруг хана суетились несколько слуг, что-то подавая, поправляя и поднося. Рядом на небольшом возвышении сидела выбранная на сегодняшнюю ночь жена в пышном красном с золотом наряде.

– Якайло, – раскинул руки хан в символическом объятии. – Рат витеть тебя, допрый друк. Чито привело тепя в наше скромное шилище?

– И ты, хан, здравствуй на долгие годы. Есть дельце одно…

– Пакати о телах, давай сначала посидим, выпьим. Пакаврим. Тем поле устал веть с тороки непось?

– Да, хан, устал. Так что и поесть, и выпить не откажусь. Только вот без даров я. – Витязь почесал в затылке, задним умом вспомнив, что хан не любит пришедших с пустыми руками.

– Что ты, воин, потарки, потати, тани – это для поттанных и союсников, ты ше мне труг и… – он неопределенно махнул унизанной огромными перстнями рукой. – А я топро не сапываю и сам к тепе толжен потношения телать.

– Полно, хан, было, прошло и быльем поросло. Давай и правда выпьем для беседы да поедим чего, а то пузо совсем подвело.

Хан два раза хлопнул в ладоши, слуги засуетились, забегали, расставляя на невысоком помосте блюда, тарелки и чашки. Один, донельзя толстый и важный, не иначе ханский кравчий[27]27
  Кравчий – придворный чин Московского государства. Он служил московскому государю в торжественных случаях за обеденным столом; в его ведении были стольники, подававшие кушанья. В кравчие назначались члены наиболее знатных фамилий, как правило, из шуринов или других родственников царя.


[Закрыть]
, разлил из бурдюка кумыс по пиалам тонкого фарфора. Прежде чем передать посудины с кислым пойлом в руки господ, слуга обошел вокруг зала, сбрызнув немного сначала на куклу над головой хозяина, потом на все остальные по старшинству. Зала наполнилась кислым духом, который, впрочем, тут же вытянуло сквозь отверстие в крыше. Затем слуга забрал бурдюк и вышел на улицу.

Ягайло знал, что, прежде чем начнется трапеза, толстяк должен покропить кумысом трижды на юг, преклоняя каждый раз колена для выражения почтения огню.

После того повторить то же, оборотясь на восток, в знак выражения почтения воздуху; после он обращается на запад, выражая почтение воде; и на север – в память умерших. И только после этого два служителя понесут заготовленную еду на стол.

Ягайло и хан терпеливо дождались конца церемонии и наконец принялись за еду. Пища была приготовлена на диво искусно и пахла одуряюще. Перед мысленным взором витязя возникли чумазые ребятишки, ловящие мышей и крыс между медленно вращающимися колесами, но он поспешил отогнать от себя этот образ. От веку так повелось, и не в его силах менять их жизненный уклад.

Они выпили по первой кумыса. Хан занюхал кислое пойло привезенным с далекого юга фруктом. Ягайло впился зубами в полоску бараньего мяса, варенного в виноградном соусе. Заел творогом с пряными травами из молока то ли овцы, то ли кобылицы, отведал дичи, потом фиников под вторую пиалу кумыса, потом плова, потом, под третью… Потом… Потом…

Насытившись, витязь отвалился на подушки. Хан с улыбкой посмотрел на его блаженное лицо и погрозил коротким толстым пальцем. Ягайло вопросительно поднял бровь.

– Тумается мне, не просто так ко мне пошаловал ты, витясь. Тело какое есть?

– Прав ты, хан, – ответил Ягайло, приподнимаясь на подушках. – Есть дело. Да не знаю, как сказывать. – Черты его вновь затвердели и приобрели чеканную резкость.

– Как есть скасывай, витясь. Мы фоины, нам опман и хитрость посольская не к лицу.

– И то верно, хан. Дело такое: у князя Смоленского Святослава Ивановича пропал сын старший, Глеб. Подозревали разное. И что его болотники утащили. И что польские князья тут замешаны…

– Польские? – переспросил хан и хитро прищурился. – А смерть наслетника польского престола не твоих ли рук тело?

– Ну… Да, – не стал опираться Ягайло. – Но он первый начал. Так вот, поляков можно в расчет не брать, если они и поучаствовали, то не впрямую, Глеба у них нет. До болотников не добраться пока. Остается только Орда.

– Меня потосрефаешь?

– Нет, хан, не подозреваю, прямо спрашиваю, как воина. Ты али не ты? – Ягайло прямо и твердо посмотрел в глаза хана.

– А если я? – улыбнулся тот.

– Тогда договариваться будем, вы с князем меж собой, а я послом. Ну, или драться, если не договоримся.

Хан сделал успокаивающий жест рукой.

– Прости, Ягайло, таше не знаю, что на меня нашло, просто, наферное, хотел всглянуть на человека прямого и смелого, а то в послетнее время все обмануть хотят, на кривой копыле объехать. Тошно.

– Понимаю, хан, мне тоже от этого тошно. Так ты или нет?

– Нет, не я княшича крал. Хочешь, поклясться могу.

– Не надо, хан, твоему слову верю без всякой клятвы. А может, кто из ваших? Из другой орды? – спросил Ягайло.

– То врят ли. Они б все равно черес мои семли пошли, я пы снал. Хотя… Распрот и шатание у нас, что не гот, то новый хан в Сарай-Бату[28]28
  Сарай-Бату (Сарай-ал-Махруса – «Богохранимый дворец»; Старый Сарай, Сарай I) – средневековый город и столица Золотой Орды. Располагался примерно в 80 км севернее современной Астрахани.


[Закрыть]
. Каштый гот новые саконы и повеления. Никто нишего никому не соопщает. Ханы крысуться меш собой, каштый норовит сесть в Погохранимом творце. Так что, мошет, и в Орде твой княшичь. А снаешь, савтра прастник великий, игры путут боготырские, многие ханы окрестных семель приетут на них поклятеть. Мошно у них поспрашивать. Втруг кому что тонесли, Орда велика, ушей в ней много, а ртов, шелающих сказать, еще польше…

– Хорошая мысль, спасибо, хан. Если дашь кров переночевать да завтра нужным людям представишь али сам у них выведаешь что, век тебе буду благодарен.

– Это мало, што я могу тебя отблаготарить. Оставайся, а сафтра все уснаем. А ты про Москву тумал? Уш больно Тмитрий хитер и скольсок. Он мок княшича умыкнуть.

– Догадываюсь, что мог, но на Москву у нас пока сил нет. Слышал, что под Можайском творится?

– Та, слухами семля полнится. А снаешь, – хан поднял вверх толстый, блестящий от жира палец, – есть у меня полотник отин, в клетке ситит, мошно его топросить пока.

– Зачем же в клетке-то, хан? Тут же степь бескрайняя, своими ногами куда убежишь? Да и воины твои любого пешего в степи заметят и догонят.

– Не поюсь я, што спешит, боюсь, покалечит кого из моих лютей или вовсе упьет. Буен, тик и неупрафляем тот отрок. Ни к телу приспособить, ни протать его не получится, – вздохнул хан.

– А зачем держишь тогда? Кормишь, поишь? Отпустил бы?

– Сарезать проще. Та не крифись, фитясь, считай, пошутил я. Мыслю, зафтра на прастнике фыставить ефо на схфатку с метфетем. Попетит метфетя, пусть итет на фсе четыре стороны. Нет, ну, сначит… – Хан развел руками. – Отин паран проживет на этой семле на тень тольше.

– Так где ж то видано, чтоб отрок медведя победил? – удивился Ягайло. – Леопарда, льва – еще куда не шло, а тигр и медведь – это ж верная смерть.

Хан снова развел руками.

– Что, пойтешь топрашифать отрока, пока он с метфетем не фстретился, или не пойтешь? – спросил Хасан.

– Конечно, пойду, – согласился Ягайло, понимая, что упрашивать хана отпустить отрока или хотя бы отсрочить приговор бессмысленно. – Ты со мной, хан?

– Та, нато расмяться. А то софсем тут в уфальня префращусь, – ответил тот, легко вскакивая на кривые цепкие ноги бывалого наездника.

Через коридор они вышли наружу, стражник поднялся и пристроился за плечом хана, положив руку на рукоять короткой сабли. Ягайло покосился на него, оценивая воинскую стать и стремительность движений, и решил, что лучше не встречаться с таким в бою ни в чистом поле, ни в темном переулке.

Втроем они спустились на корму повозки и по неширокому трапу перебрались в четырехместную повозку, запряженную одним маленьким не то ослом, не то конем со смешно висящими ушами. Молодой человек сгреб в ладонь вожжи и, стегнув конька по крупу, погнал, ловко лавируя меж огромных движущихся домов, куда-то на юго-восток.

По дороге Ягайло то и дело замечал мелькающие меж колес тени. Воры, нищие, продажные женщины, спешащие домой неверные мужья… Обычная жизнь городского дна. А ведь совсем недавно за многие из этих преступлений наказание было сурово и необратимо. Слабеет Орда, разваливается на глазах, разжимается железный кулак, стиснутый на горле многих народов. А начинается все изнутри, с падения нравов. С гнильцы, заводящейся в семье и меж соседями. Если так дело пойдет, то еще лет десять[29]29
  Идет 1370 г., десять лет до Куликовской битвы.


[Закрыть]
, и падение нравов с леностью превратят этот несгибаемый народ в толпу расслабленных себялюбцев, не способных железной рукой удержать завоевания предков.

Повозка, как небольшая лодка к боку ганзейского торгового судна, причалила к помосту телеги, мало чем уступающей размерами той, на которой был раскинут ханский шатер. Однако на этой не было даже завалящей войлочной хижины. Все свободное пространство была уставлено клетками разного размера. За некоторыми угадывались белесые лица, из некоторых тянулись грязные, худые руки. Городская тюрьма, понял Ягайло.

Молодой человек что-то прокричал в наступающие сумерки. Из-за клеток появился огромный татарин. Его бритая голова и обнаженный торс потно блестели в свете заходящего солнца. Покатые плечи переходили в почти женскую грудь, а – та в огромный живот, уложенный на широкий красный кушак. На том же кушаке держались и синие шаровары, заправленные в короткие сапоги. Наверное, главный тюремщик.

Молодой воин кинул ему несколько гортанных фраз, тот поклонился низко, но без подобострастия и нырнул в проход между клетками, что-то бормоча себе под нос. Наконец он нашел искомое, и троица поспешила на его зов. Хан придерживал свои белоснежные шаровары, чтоб тянущиеся из клеток руки не оставили на них грязных следов, а по особо длинным молодой воин бил саблей, к счастью для них не доставая ее из ножен. Ягайло же шел напролом, делая вид, что не замечает тянущихся к нему, иначе сердце бы кровью изошло.

Наконец они остановились около невысокой, кролику впору, клетки, стоящей в нижнем ряду, под двумя такими же. Тюремщик просунул сквозь прутья ручку плети и потыкал концом что-то, что напоминало ворох тряпок. Ворох не подал признаков жизни. Поцокав языком, тюремщик ткнул еще раз.

Ворох, казалось, взорвался изнутри. Плетка, выбитая сильным ударом, вылетела наружу, едва не попав тюремщику в лоб. Длинный палец с остро заточенным ногтем выскочил из прутьев, чуть не зацепив Ягайлова века. Тягучий плевок давно не пившего человека, направленный в хана, принял на свой войлочный нагрудник молодой воин.

– М-да, – почесал в затылке витязь. – Злобный какой. Заживо съесть готов. А как думаешь, если его достать, помыть и накормить, может, он и…

Витязь сделал вид, что собирается просунуть меж прутьев палец. За прутьями отчетливо щелкнули зубы.

– А я што гофорил? Только метфетю, – поддакнул хан, радуясь, что смог уесть неверующего русского. – Ну что, упетился? Мошем ехать опратно? Смеркается уше, пора на ночефку станофиться.

– Да, поехали, – кивнул витязь.

Они гуськом прошли между клеток и спрыгнули в повозку, которую привычно тянул рядом с телегой маленький ослик. Воин взялся за поводья, хан устроился на подушках, по-турецки скрестив под собой ноги. Пока они возвращались, Хасан увлеченно вертел по сторонам головой. Похоже, в последнее время он нечасто попадал на окраины собственной столицы. Ягайло же сидел неподвижно, опустив подбородок на скрещенные руки. Из его головы никак не шли голубые, полные боли и страдания глаза, мелькнувшие в темноте меж ивовыми прутьями.

А город меж тем готовился ко сну. Расползался по степи в некое подобие улиц и переулков. Тягловых животных выпрягали из телег и отпускали пастись. Обладатели двухколесных повозок снимали свои юрты и располагали их на земле. Владельцы более устойчивых просто останавливались на облюбованном месте. Все дома ставились входом к югу. У кого были повозки с сундуками, те ставили их справа и слева от входа, так что жилища оказывались словно между двумя стенами. А у некоторых таких повозок была не одна дюжина. По углам поднимали разборные дозорные вышки. Пастухи выгоняли отары овец подальше в степь и уходили следом. Небольшая речушка, около которой остановился город на колесах, стремительно мелела, и через несколько минут из нее можно было зачерпнуть только бурой, илистой мути.

Возок чайкой промчался по складывающимся на глазах улицам и остановился возле ханской платформы. Ягайло и хан взобрались на настил и устроились на кошме. Незаметный слуга плеснул им в пиалы по доброй порции кумыса. Они сбрызнули на пол положенную богам долю и выпили. Ягайло мысленно стукнул себя кулаком по затылку, припомнив укоризненные лики святых. Теперь можно успокаивать себя тем, что не принести жертву чужому богу – оскорбить хозяина, навести на него гнев его покровителей, но что это изменит? Первые христиане шли на костры и кресты, но не поклонялись чужим богам. Именно за это, а не за то, что они молились какому-то очередному, неизвестному римлянам богу, как некоторые думают. А он их предает. Всех разом…

– Якайло, ты какой-то сам не сфой. Садумчивый и кфелый. Ты не саполел? – заметил его настроение хан. – А то я лекаря моку посфать. То генуэсских ему, конечно, талеко, но что смошет, то стелает.

– Спасибо хан, здоров я. Кручина только гложет, а с ней никакой лекарь не справится.

– Лучшее сретство от тоски – кумыс или фино топрое. А такше крепкий сон и шенщины. Прислать?

– Нет, хан, спасибо. Этой ночью сном одним обойдусь, – вздрогнул Ягайло, вспоминая короткие кривые ноги местных прелестниц. – Где мне лечь можно?

– А фон фитишь пелый юрта? Там кофер перситский, потушки шелкофые, шкуры сополиные фместе сшиты, как отеяло.

– Спасибо, хан. Доброй тебе ночи, – промолвил Ягайло, поднимаясь.

Он нырнул под низковатый полог. Внутри было все, как говорил хан, – ковер, подушки, одеяла… У дверей стоял закупоренный кувшин с тонким горлышком и глиняная чашка. Ягайло принюхался – не набивший оскомину кумыс, а чудесный напиток из риса, проса, ячменя и меда, чистый, как вино. Ай спасибо, хан.

Витязь снял подвешенного над изголовьем его ложа божка и спрятал под ковер. Стащил кольчугу, сбросил сапоги, упал на длинный ворс и подмял под щеку подушку. Поворочался, поерзал несколько минут, потом морщины на его челе разгладились, и он уснул сном человека, окончательно принявшего для себя решение.

Утро разбудило его воем, топотом множества копыт и громкими криками, большинство из которых можно было разуметь как «куда прешь». Ягайло поднялся на ноги, облачился. Откупорил нагревшийся за ночь кувшин и сделал несколько долгих глотков. Надел сапоги, кольчужную рубашку и вышел на свежий воздух. Ханы из других стойбищ начали подъезжать еще затемно. Они переезжали если не городами, то небольшими селениями, в центре которых высился белоснежный ханский шатер. Степь была бескрайней, и люди Хасан-хана в преддверии праздника расставили свои дома очень широко, но все равно всем желающим въехать не удалось, многим пришлось оставлять большую часть каравана за пределами города, отчего он быстро обрастал предместьями. Ханские же повозки должны были обязательно встать рядом с повозкой Хасана. Они медленно ползли по улицам, иногда раздвигая бортами телеги аборигенов. Сталкивались, наваливались друг на друга. Ревели быки, ругались возницы, кое-где раздавался звон сабель и крики раненых. То, что настрого запрещалось внутри клана, меду разными почему-то не возбранялось. И, покрывая весь этот базар, ревели над городом огромные трубы, собирая людей на праздник.

С ханской платформы отлично просматривалась арена, на которой должны были происходить главные события. А вчера в сумерках витязь и не заметил, что в самом центре города оставлено большое поле, со всех сторон огороженное грузовыми повозками, на которых уже занимали места зрители попроще. Для богатых горожан в первых рядах устанавливали широкие скамьи. Совсем знатные предпочитали наблюдать со своих помостов. По всему городу шла бойкая торговля. С основательных колесных лавок продавали украшения, конскую упряжь и оружие. Лавчонки поменьше предлагали многочисленным гостям яркие наряды из войлока и ситца. Уличные торговцы, кормясь ногами, нахваливали полоски сушеной баранины, вяленую рыбу и свежий кумыс. Но гостям хана не нужно было спускаться за едой в город – на помосте во множестве были расставлены столы, на которых можно было сыскать любую снедь, какую только пожелает душа. Витязь вытянул из общей горки огромный кусок жаренного с ароматными травами мяса, закусил его сарацинскими фруктами. Запил неразбавленным италийским вином и, выудив из общего блюда спинку копченой рыбы, принялся пережевывать жесткие волокна.

Пока Ягайло наслаждался завтраком и оглядывал картину предстоящего праздника, за его спиной раздалось какое-то щебетание. Оглянувшись, он увидел целый выводок ханских жен. Первое, что бросалось в глаза, – их украшения из древесной коры или тонкой ткани на головах, именуемые бока. Снизу круглые, а кверху переходящие в четырехугольные, длиною в локоть и более, покрытое драгоценной тканью. Внутри бока были пусты, а над ними колыхались обязательные прутики или тростинки с привязанными к ним павлиньими перьями, перышками других птиц, поменьше, драгоценными камнями и иной мишурой. У самых богатых жен вокруг была сделана еще и меховая опушка. Держались эти конструкции на голове с помощью ремешков, продетых под подбородком. Если смотреть издалека, жены казались небольшим отрядом стражи, выставленной в почетный караул к выходу хана.

Но при ближайшем рассмотрении солдатами они вовсе не выглядели. Их яркие одежды и украшения должны были подчеркивать величие и богатство Хасана. Их платья были сшиты из шелковых и хлопчатобумажных тканей, привезенных из Китая, Персии и других восточных стран. На плечах накидки из русских, булгарских и венгерских мехов. Многие сшиты из целиковых шкурок белок, соболей, горностаев и иных неведомых Ягайле зверей. Многие женщин были умащены дорогими благовониями, а некоторые, особо любимые жены даже посыпаны индийским перцем – товаром дороже золота. И хоть носики их морщились от постоянного желания чихнуть, чувствовали они себя донельзя гордыми. Перец отбивал и запах их годами не мытых тел, что Ягайлу более чем устраивало.

Как птички, женщины расселись на многоярусной скамье за переносным ханским троном. Строго по старшинству и толщине – к неудовольствию Ягайлы, все они были безобразно тучны, а самой красивой считалась та, у которой самый короткий нос.

Следом, попирая ногами расстеленную перед ним дорожку белого войлока, появился и сам Хасан-хан. Вопреки ожиданиям Ягайлы, одет он был скорее не как вельможа, а как воин. На голове шлем – отороченная мехом бронзовая полусфера. На груди ватный стеганый нагрудник, проклепанный медными бляхами, на боку сабля в простых ножнах. Кожаные шаровары заправлены в мягкие кавалерийские сапоги. Беспощадный, суровый боец, каким Хасан-хан, по сути, и был, очень выгодно отличался от разряженных, располневших ханов из других областей, развалившихся в своих креслах по обе стороны от его повозки.

Он уселся на трон перед полукружием своих жен, поднял над головой белый платок и взмахнул им. Трубы завыли в три раза сильнее, праздник начался. Сначала состоялся общий парад. На круг вывели скаковых лошадей, за ними прошлись по арене стрелки и борцы. С ног до головы закутанные в войлочные доспехи люди провели рычащих, рвущихся с поводков зверей. Воины со зверями, обученные, подготовленные, необходимым образом вооруженные, шли рядом. Следом вели предназначенных на убой рабов. Вереницей, связав предыдущего со следующим.

Они шли, понурив головы, не глядя на кричащую и улюлюкающую толпу. В основном низкорослые, широкие в кости мужчины, бритые наголо или с косичками, растущими из обстриженных квадратом волос. Среди них выделялась долговязая фигура юноши, одетого в драные тряпки болотного цвета. Руки были связаны за спиной, ноги спутаны веревкой так, что передвигаться он мог только мелкими шажками, но вид он имел гордый и независимый. По всему было заметно, что в любой момент готов он броситься на любого татарина, что окажется в пределах досягаемости его зубов. Стражники, наученные многолетним опытом обращения с полонянами, это тоже видели и старались держаться подальше.

На середину арены вышел мужчина в длинной золотой мантии до пят и высоченной меховой шапке, похожей на ту, что носят московские бояре. Взмахнув посохом, он провозгласил долгую здравицу хану, его гостям и их близким и объявил игры открытыми. Меж рядами забегали люди, раздающие таблички с расписаниями игр и собирающие у знатных горожан ставки на команды.

Первыми выступали всадники. Сначала они соревновались в выездке, стрельбе из лука на скаку, показательно, почти без крови, рубились меж собой тупыми саблями и заставляли коней выделывать всякие хитрые штуки. Потом началась общая игра, в которой нужно было, не слезая с коня, подхватить баранью тушу и занести ее три раза в сделанные из тонких бревен ворота. Участвовали восемь команд, проигравшая выбывала.

Вот тут началась настоящая потеха. Всадники толкались, били друг друга ногами, напускали друг на друга лошадей. Те сталкивались плечами, бешено ржали, кусались, лягали друг друга копытами. Иногда скидывали наездника под ноги играющим. С арены понесли первых покалеченных. Публика подбадривала свои команды свистом и криками, переходившими в оглушительный рев, когда какому-нибудь ловкачу удавалось забросить тушу меж столбов. Команда Хасан-хана проиграла в последней битве всадникам на приземистых коротконогих лошадках, бравшим не силой, но скоростью и верткостью. Впрочем, их уже лет двадцать никто не мог победить в подобных играх, и спор шел только за второе место, потому хан особо не расстроился. Ягайло же, считавший, что если люди хотят померяться силой, так должны делать это сами, не втравливая в свои забавы других животных, к игре остался равнодушен. Пару раз только вскрикнул, когда команда хана совершала особенно удачный проход, но и то больше, чтоб не обидеть хозяина.

После конников на арену выступили служители с метлами. Они разровняли взбитую копытами землю и засыпали песком кровавые лужи. Пришел черед борцов. Огромные толстобрюхие мужчины, сойдясь в центре арены и ухватившись за пояса, ломали друг друга и гнули к земле. На лопатки укладывать не требовалось, достаточно было просто прижать противника так, чтоб он не мог шевельнуться.

Иногда они падали и начинали кататься по земле. Зрители снова ревели и неистовствовали, но Ягайле было скучно. Только раз внимание его привлек поединок, в котором выступал один худой, жилистый борец, похожий больше на сарацина, чем на татарина. Боролся он по всем правилам борьбы, придуманной римскими легионерами. Накоротке, с захватами, бросками и подсечками, чаще используя не свою силу, а соперника, чтобы повалить того на песок. Легко побеждая неповоротливых борцов, он дошел до последней схватки, в которой ему пришлось сойтись с огромным татарином – коротконогим, широким более в животе, чем в плечах, в клепаных наручах и с длинной, замотанной вокруг шеи косой. Он нарочно пугал худого, пуча глаза, разевая рот в неслышном с места Ягайлы крике и всячески показывал, как порвет и сломает противника. Тот спокойно глядел на метания здорового, будто на расшалившееся дитя.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации