Текст книги "Афанасий Никитин: Время сильных людей"

– Слышь, Мигель? – склонился он к товарищу. – А ты уверен, что не продешевили мы с этим товаром?

– Еще как уверен, – ответил тот. – И ты можешь быть уверен.

– Да я вот как раз… Понимаешь… – начал Афанасий, с трудом подбирая слова малознакомого языка. – Конопель-то этот много где растет. Хочешь – суши, хочешь – сырым жуй. Нешто люди его сами набрать не могут? Ну, а уж порвать да в плитки слепить – велика ли хитрость? Стоит ли за это золотом да адамантами платить?

– Не везде одинаковый он, – ответил португалец. – Иного нужно корзину съесть, чтоб торкнуло, а…

– Торкнуло? – переспросил Афанасий.

– Чтоб почувствовать неземное блаженство. А иного достаточно с ноготь проглотить.

– И долго то блаженство чувствовать можно?

– Не то чтоб долго. Часа четыре, много пять. Но ведь его всегда можно принять еще немного, – улыбнулся Мигель. – Оттого нам и выгода. Они привыкают, едят без перерыва или скуривают, а мы им новый продаем.

– Все равно не понимаю…

– Ах, вот ты про что! – догадался Мигель. – Ты думаешь, почему мы товар этот покупали в таком тайном месте? – Свободной от стремени рукой он указал на окружающие их глухие стены с узкими проходами. – Конопель-то везде растет! Так?

– Э… – Афанасий почесал в затылке. – Ну да.

– Потому что местные шахи сами этим делом торгуют немало. Слуг отправляют сотнями, чтоб те собирали, сушили, прессовали да продавали. Им соперники не нужны.

– То есть специального запрета нет, но как бы и не разрешено?

– В Шемахе запрета нет, хотя неприятностями грозить может. Не убьют шахские слуги, но бока намнут и имущество пожгут. А вот в том же Мазандеране за изготовление и продажу зелья гашишного усекновение головы положено.

– И что, никто не делает?

– Правитель делает, у него свои поля есть и люди, специально наученные растить, собирать да зелье готовить. Из рабов большей частью. А остальной конопель, какой найдут, слуги изводят под корень, вместе с теми, кто его вырастил.

– Значит, все же кто-то растит, несмотря на запрет? Странно. А зачем мы его туда везем? Усекновение ведь? – окончательно запутался тверской купец.

– А за потребление смертной казни нет. Сколько хочешь, столько и жуй. – Мигель улыбнулся недогадливости Афанасия. – Только за продажу. За нарушение привилегии шахской гашишем торговать. Понял?

– Теперь, кажись, да.

Они миновали площадь, на которой темные люди по-прежнему жарили шашлыки из собак, и вышли в доступную для всех посетителей часть базара.

– Пойдем скорее, наш корабль на рассвете уходит, – сказал Мигель, глядя на огни раскинувшегося внизу порта.

– Наш корабль?

– Ну да. Торговцы шепнули пару слов кому надо. Им вовсе ни к чему, чтоб мы вместе с товаром попали в руки шахских стражников. У них тут на Востоке пыточное дело так поставлено, что, и чего не знал, вспомнишь и расскажешь. Потому покупателей охраняют и стараются, чтоб они отбыли побыстрее да подальше.

Небольшое двухмачтовое судно, на которое приняли их бакинские торговцы по тайному слову, произнесенному Мигелем, неспешно скользило по водам Дербентского моря. Ветер поигрывал парусом из серой ткани. Белые барашки разбегались от рулевого весла. Солнце сушило палубу, которую два обнаженных по пояс ширванца поливали теплой забортной водой, черпая ее деревянными ведрами. Кристаллики соли, образуясь в швах досок, напоминали Афанасию родную Тверь зимой.

Купец сидел у мачты в тени паруса и в который уж раз перелистывал книжку Михаила. Вчитывался в четкий, витиеватый подчерк княжеского писца, разбирал торопливые каракули, оставленные на полях лазутчиками, пытался между строк определить свой дальнейший путь.

Последние несколько страниц были исписаны уже его собственным неровным подчерком, с косой палочкой над «ять». Интересно, понадобится ли кому его труд? Получит ли он за него хоть рубль? Высунув язык от усердия, он попытался зарисовать расщепленной палочкой силуэт горы на горизонте, притаившуюся в отрогах крепость с каменной смотровой башней и причал с боевыми галерами. Выходила какая-то мазня. Особенно плохо получалась сама гора – самая важная деталь, долженствующая служить вехой в случае атаки на пристань. Купцу никак не удавалось передать чуть изогнутую линию правого склона.

Дремавший на носу Мигель проснулся. Выбрался из-под просмоленного, чтоб не промокал, куска парусины. Потянулся до скрипа в суставах. Зевнул, широко разевая зубастый рот. Змеей скользнул мимо полуголого ширванца и присел рядом с Афанасием.

Без своих тряпок он был похож на морского разбойника. Загорелый, обросший многодневной щетиной – странно, как она у него в бороду не превращается, весь покрытый синими рисунками, наколотыми прямо на кожу. Резкий и точный в движениях. Только повязки на глаз не хватает. А еще лучше и на оба. Не нравились Афанасию его глаза. Глубокие, неподвижные. Как у сомлевшей на солнцепеке змеи. Опасные глаза.

Португалец заглянул тверичу через плечо.

– Не так, мой северный друг, – пробормотал он. Выхватил палочку из привычных к молоту, а не к перу пальцев Афанасия. Двумя росчерками привел силуэт горы на рисунке в соответствие с оригиналом. Чуть отстранился, полюбовавшись своей работой. – Ну вот. Похоже.

– Спасибо, добрый человек, – поблагодарил Афанасий. – Ловко это у тебя выходит. Учился?

– Учили, – ухмыльнулся португалец.

– Где это?

– В школе, – отмахнулся португалец, вроде походя, но так, что всякая охота выспрашивать дальше пропала. – А ты для чего это все рисуешь?

– Друг просил, – уклончиво ответил Афанасий, сам не зная зачем.

– Дай-ка посмотреть, – попросил Мигель и, не дожидаясь согласия, вырвал книжицу из рук Афанасия. Быстро перелистнул несколько страниц.

– Э… Не балуй! – взьярился купец. Схватился за кожаный переплет. Потянул.

– Осторожно, порвешь. Ладно, ладно, отдаю, – засмеялся Мигель, отпустил корешок и поднял вверх руки.

Афанасий глянул на спутника исподлобья и спрятал книжку за пазуху. Мигель хмыкнул и поднялся, чтобы уйти, но тверич удержал его за пояс штанов. Он давно уже хотел серьезно поговорить с португальцем, да не знал, как начать. Теперь же злость придала ему решимости.

– Погоди, обсудить кое-что надо.

– Что еще? – спросил Мигель недовольно. Сел рядом, подобрав под себя ноги. Уставился за борт. Говорить ему не хотелось, но и деваться на утлом суденышке было некуда.

– Не нравится мне, что ты сам товар, к продаже предназначенный, ешь, – твердо сказал Афанасий, пытаясь встретиться взглядом с томными глазами собеседника.

– Да ничего я такого…

– Хватит! – взревел Афанасий. – За олуха меня держать не надо.

Мигель только пожал в ответ плечами.

– Ты пока за товар ни копейки не отдал и не выручил, а уже полплитки стрескал. Лежишь вон целыми днями, как в саван завернутый. Даже не моргаешь. Я уж думал поначалу, что Богу душу отдал, да спасибо капитану, разъяснил.

– А тебе жалко? – тихо спросил Мигель, все так же не глядя на Афанасия.

– Мне не жалко…

– И к чему тогда весь этот разговор?

– Мне не жалко, – задохнулся Афанасий. – Но понятие о чести купеческой должно быть. Я и только я за тот товар своими деньгами платил. А ты…

– Не своими, а у Ширван-шаха из сокровищницы украденными, – без выражения пробормотал Мигель.

Лицо купца пошло красными пятнами, он сжал пудовые кулаки и снова разжал. Снова сжал. Португалец оторвался от созерцания водной глади и спокойно посмотрел Афанасию прямо в глаза. Афанасия аж передернуло. Он уже готов был вскочить на ноги и обрушить всю свою мощь на макушку Мигеля…

– Чапакчур! Чапакчур! – закричал с верхушки мачты дозорный.

– Ну вот, к вечеру на берег сойдем, распродадим товар, и кончатся твои страдания, – сказал Мигель, поднялся на ноги и, шлепая босыми пятками, ушел на нос, где собралась вся свободная от вахты команда.

Афанасий хотел догнать Мигеля, сказать ему… Но что тут скажешь? А даже если и найдешь какие-то слова, разве станет он слушать? Плюнет и разотрет босой ногой по палубе. Эх.

Купец постарался успокоиться и взять себя в руки. Приложив ладонь козырьком к глазам, вгляделся в голубую даль. Различил на горизонте высокие минареты и купола мечетей древнего города.

В разных местах высились гребни крепостных стен, поставленных вкривь и вкось, насколько позволял склон горы. Узкие улочки сбегали к самой воде. Длинные портовые причалы цвели флажками на сотнях мачт кораблей самых разнообразных видов и размеров. Здесь были пузатые торговые суда и узкие военные. Вокруг них сновали лодки и плотики, словно утята вокруг уток. Перевозили мешки и бочки, галдящих людей, блеющих и кудахчущих с испугу животных.

Шум, гам, запахи свежего жареного мяса, гниющих фруктов, сохнущих водорослей, специй и человеческих выделений мешались в особый причудливый дух, какой есть в каждом порту, и в каждом – свой.

Лодочки и плотики торговцев, привязанные друг к другу, образовывали плавучие базары, на которых можно было купить все что угодно – от амулетов тибетских монахов до чернокожих рабынь из Эфиопии, от цветастых тряпок местной выделки до русских соболей.

Корабль медленно продирался сквозь скопище лодок. Полуголые матросы веслами отпихивали особо назойливых торгашей, норовивших прицепиться к борту и предложить свой товар. Работали осторожно, чтоб ненароком не зашибить кого или не перевернуть лодку. Каждый торговец платил за защиту какому-нибудь могущественному разбойному клану, который мог потребовать возмещения ущерба в многократном размере.

Наконец, протолкавшись сквозь галдящее людское море, корабль подошел к причальной стенке. Мальчишки приняли канаты и накрепко обвязали ими деревянные кнехты, неприятно напоминающие когти дракона. С грохотом лег на причал дощатый трап.

Мигель накинул через голову свое тряпье и стал похож на обычного нищего, на которого и не взглянешь. Подпоясался. Засунул под рубище мешок с товаром и подошел к Афанасию, еще кипевшему недавним гневом. Дружески хлопнул по плечу:

– Вот и прибыли. Места тут суровые, чужих не любят. Да и обмануть иноверца зазорным не считается. Потому давай будем мы с тобой мусульманскими торговцами. Сейчас на берегу купим халаты, и… Да чего ты насупился так?

– Грех это, – пробормотал Афанасий, – вере своей изменять.

– Да ерунда, – отмахнулся португалец. – Ты ж ее не меняешь, просто притворяешься.

– Тебе хорошо, индульгенцию потом купишь – и вся недолга, а мне сей грех сколько отмаливать?

– Правильную надо было веру выбирать, – усмехнулся Мигель, но, заметив, что спутнику не до шуток, сменил тон: – Ничего страшного, правда. Если не о себе, так хоть о семье подумай. Что с ними будет, если тебя зарежут тут, как барана?

– И то верно, – кивнул Афанасий. – Только вот не похож я на местного. Ликом бел.

– Ты себя давно в зеркале не видел. Обгорел на солнце, бородой черной оброс, глаза вот только выдают цветом, но если особо ни на кого не пялиться, так и не обратят внимания. К тому же всегда сказать можно, что ты из далеких мест. Из-за моря, а там наверняка тоже мусульмане живут. Или из Хорасана северного. Там земли вовсе дикие, народом неведомым населенные.

– Хорошо, пусть так.

– Значит, будешь ты Хаджа-Юсуф, купец из Хорасана. Звучит, – улыбнулся Мигель.

Афанасий не удержался и улыбнулся в ответ. Они расплатились, попрощались с капитаном и сошли на причал. Вдохнув, как перед нырком, погрузились в толпу.

Провожающие и встречающие хозяева грузов, носильщики, мелкие торговцы, карманники, малопонятные личности, болтающиеся без видимого дела, – казалось, вся шумная и говорливая Азия собралась тут.

Юркий португалец заскользил вперед рыбкой, лавируя меж тюков и мешков с товаром. Афанасий шел медленнее, широкой грудью раздвигая человеческое море. Книжку Михаила он сунул в мешок с драгоценностями, а его запихал под рубаху от греха и придерживал новоявленное «пузо» одной рукой. В другой же сжимал узду. Конь на другом ее конце вздрагивал и тихонько ржал, косясь на снующих вокруг, но с повода не рвался. За время путешествия он сильно утомился, да и качка сказалась на четвероногом не лучшим образом. Пару раз его тошнило черной слизью, после чего Афанасию пришлось драить палубу.

Наконец они выбрались с причала на площадь и углубились в лабиринт улочек, выискивая платяную лавку подешевле. В одном из заведений с на редкость молчаливым для этих мест хозяином приобрели два халата, чалмы, шаровары и остроносые туфли. Заплатил за все, естественно, Афанасий. Тут же, в примерочной, переоделись.

Склонились над кадушкой с морской водой, любезно поднесенной хозяином вместо зеркала. Мигель, худой и гибкий, в белоснежной рубахе и красном халате походил на молодого принца. Афанасий, которому самый большой, уже ношенный кем-то халат оказался мал, в куцей чалме, в своей выцветшей на солнце хламиде, с которой он не захотел расставаться, был похож на его слугу.

Португалец цокнул языком:

– Ну вот, теперь я на коне поеду, а ты держась за стремя пойдешь. – И, заметив недобрый огонек в глазах Афанасия, решил оправдаться: – А то непохоже будет. Да и вообще, пошутил я. – Он деланно засмеялся.

– Вместе пойдем, с конем в поводу. Чтоб никому обидно не было. Куда двинемся? – спросил тверич на выходе из лавки.

– Тут, на побережье, товар дешево стоит, торговцев много. Даже на воде продают, хотя и качество дрянь. Надо в глубь страны идти. В Кашан или Шираз. Оттуда богатеями вернемся.

– Сами пойдем или с караваном каким?

– Самим быстрее получится, конечно. Но с караваном не так опасно. Разбойников на всех дорогах хватает, особенно на путях, что тысячи лет назад торены.

На том и порешили.

На рыночной площади нашли человека, который собирал попутчиков в караван до города Кашана. Заплатив прошенную сумму, Афанасий и Мигель с десятком других купцов вышли за городские ворота.

Их караван был не очень большим, но и не сказать чтоб совсем маленьким. Две дюжины верблюдов, пяток породистых лошадей. Несколько колясок для знатных людей. Пара телег, на кои могли нагрузить свой скарб пешеходы, за отдельную, разумеется, плату. Бочка с водой, поставленная на колеса. Чуть поодаль, наособицу, отряд вооруженных короткими копьями стражников. И везде тенты и навесы от жгучего солнца.

Караванщик, дородный мужчина на упитанном жеребчике, в сопровождении двух вооруженных всадников проехал вдоль колонны. Узким черным глазом он осмотрел всех, кто решил присоединиться. Задержал взгляд на Мигеле с Афанасием и, ничего не сказав и не замедлив шаг коня, скрылся в начале колоны.

– Подниматься, подниматься! – понеслось над караваном. – Отходим!

Понукаемые погонщиками верблюды нехотя поднялись с мозолей, которые позволяли им спокойно лежать на горячем песке. Лошади налегли на постромки, сдвигая с места повозки. Люди разминали затекшие ноги и наматывали на голову платки для защиты от солнца. Караван тронулся. К вечеру позади остались стены старого города и домики посадов. Пропали небольшие леса вокруг мелких озер и заросли вдоль сбегающих с гор ручейков. Исчезли шатры скотоводов-кочевников.

Пустыня зажала дорогу с двух сторон высокими барханами, с которых ветер срывал пригоршни песка и бросал путникам в лицо. Колючая безлистная растительность – саксаул, джузгун и эфедра – тянула в глубь земли тонкие корни, пытаясь нащупать воду. Через дорогу то и дело перекатывались ажурные шарики перекати-поля.

Песок был повсюду. Любая попытка пошире открыть глаза заканчивалась порцией песка под веками, сказать хоть слово – скрипом на зубах. Песчинки забивались и в сапоги, и за ворот, натирали шею. Пот стекал ручьями, разъедая ранки. Ноги вязли в песке, который выносило ветром на утоптанную дорогу.

За четыре часа, что прошли до заката, Афанасий с Мигелем устали так, как не уставали за три дня пути по лесам и равнинам. С радостью увидели они замаячивший впереди оазис, раскинувшийся вокруг небольшого озерца. Видимо, караванщики специально подгадали с отправкой, чтоб добраться до живительной влаги в сумерках.

На подходе к зарослям соблюдаемый на марше порядок нарушился. Все кинулись вперед, не разбирая очереди. Афанасий тоже пошел быстрее. Набрать воды для коня надо было раньше, чем остальные путники вычерпают озеро до илистой жижи. Протолкавшись к спуску, он зачерпнул влагу специальным ковшиком, который давали забывчивым путникам, тоже, разумеется, за дополнительную плату. Осторожно прижав его к животу и расталкивая плечами рвущихся к источнику попутчиков, он вернулся к тому месту, где Мигель уже расстилал на земле специально купленные одеяла из конского волоса. Говорили, что волос отпугивает пауков, змей и прочих обитателей пустыни, что с темнотой выбирались на поиски пропитания.

Купец напоил привязанного к чахлому кустику коня, хлебнул сам, протянув остатки Мигелю. Тот проглотил их залпом, лег на свою попону и, свернувшись калачиком, уснул без храпа. Афанасий вытянулся на колючей тряпке и заложил руку под голову. Уставился на очертания незнакомых созвездий и сам не заметил, как пришел сон.

Солнце пощекотало веки нежаркими еще рассветными лучами. Афанасий отер лицо, как от налипшей паутины, повернулся на другой бок. Полежал немного, прислушиваясь к звукам просыпающегося лагеря и втайне надеясь, что Мигель сообразит сбегать к озерцу, зачерпнуть ведерком невзбаламученной еще воды. Но жизнь давно приучила тверского купца к мысли: хочешь, чтоб было сделано хорошо, сделай сам.

Вздохнув, он поднялся из пролежанной за ночь ямки в песке и огляделся. Многие еще спали, но большая часть каравана была уже на ногах. Путники чистили коней, задавали корм верблюдам, собирали шатры и одеяла, на которых провели ночь, тушили недогоревшие кострища.

Мигеля не было. Все-таки сообразил отправиться за водой? Но ковшик-то здесь… «Вельзевул тебя забери», – подумал Афанасий и перекрестился, чтоб защититься от нечистого, если тот услышит свое имя и решит разузнать, кто его помянул. Наверное, португалец отошел за дальний бархан по нужде, ведь поблизости уже такие кучи испражнений выросли, что не обойти и не перепрыгнуть.

Конь?! Слава богу, тут. Стоит, привязанный к ближайшему кусту. На том самом месте, где его оставили вчера. Дремлет что-то, пожевывая мягкими губами. Только как же он так беспечно отлучился? Лихих людей на свете немало, а в караване и подавно. Без чести и совести торговцы. Сопрут не потому, что надо, а чтоб плохо не лежало. Прежде чем отходить, нужно спящего товарища разбудить, чтоб добро стерег. Добро?!

Холодея от нехорошего предчувствия, Афанасий привстал на колено и запустил руку под коврик, где вчера прикопал изрядно похудевшую за время путешествия наволочку. На том месте, где должен был лежать мешок с шахскими сокровищами, в который он к тому же засунул книжицу Михаила, зияла небольшая лунка. Тверич отбросил в сторону одеяло и принялся копать песок голыми руками. За несколько минут вырыл похожую на могилу яму и присел на край. Обхватил голову руками. Искать мешок с гашишем смысла наверняка тоже не было. Гад!

Вскочил на ноги, озираясь в надежде, не мелькнет ли где худощавая фигура в сером тряпье. Да где там! Шагнул к соседям, двум удивительно похожим друг на друга темноликим купцам в белых одеждах, порядком захватанных жирными пальцами.

– Не видели спутника моего? Худого такого, в драном плаще? – спросил на фарси.

Те покачали головами.

– Спутника моего не видел, худой такой… – ухватил Афанасий за рукав тощего мальчишку, несущего воду в бурдюке из бараньей кожи.

Тот глянул на него испуганно, вырвался и побежал, сверкая босыми пятками из деревянных сандалий.

– Э, любезный… – Афанасий метнулся к пузатому персу в халате и высокой шапке с бахромой.

Два дюжих телохранителя с короткими широкими ножами в руках преградили ему путь.

Афанасий остановился. Огляделся беспомощно. Развернулся и побрел к своему лежбищу, одинокому и ненужному, как и он сам в этой чужой стране.

«А может, это те самые лихие люди, – думал купец, чувствуя, как по спине текут струйки ледяного пота, – ночью подкрались? А Мигель заметил, вступился. И убили его, а тело прикопали. Или бросился за ними в погоню… Нет, ерунда все это», – оборвал себя Афанасий. Шум борьбы разбудил бы чутко спящего тверича, да и всех вокруг. А в погоню португалец не пешком бросился бы, а на коне. И Афанасия бы разбудил, вдвоем-то сподручнее, если заваруха случится.

Надо честно себе признаться: ночью Мигель сделал под него предательский подкоп и умыкнул сокровища, забрал товар и скрылся в ночи. Коня не взял, понятное дело, шум от этого побудный мог случиться.

А ведь Афанасий поверил ему. Как брату поверил. И теперь рвал на себе волосы с такой силой, что из глаз лились слезы. Какой все-таки гад ползучий!

Желание отомстить редко возникало в голове купца, но сейчас он просто не мог найти другого смысла для своего существования. Настигнуть, покарать человека, прикинувшегося другом и так вероломно поступившего! Отобрать украденное, ведь без денег что делать в чужих землях? Кто поможет просто так? Найти Мигеля и вернуть свое было вопросом жизни и смерти.

Купец поднялся, скатал одеяло и приторочил его к снятому на ночь седлу. Не теряя коня из виду, сходил к озерцу, зачерпнул остатки грязноватой жижи, что осталась от свежей воды, пока он копался в песке. Подождал, когда осядет муть, дал жеребцу, отпил сам, наполнил флягу. Ополоснул лицо и шею. Подошел к хозяйственной телеге и повесил ковшик на специальный колышек. Вернулся. Накинул на коня потник, водрузил седло, затянул подпругу. Снял повод с колючки. Тяжело опираясь на стремя, вскарабкался на спину благородного животного. Тронул коленями бока. Коня фыркнул и пошел вперед, брезгливо ставя тонкие ноги между копошащимися на земле людьми.

Афанасий подъехал к богатому шатру, который начали сворачивать расторопные слуги, отыскал главного караванщика. Приблизился к нему под недобрыми взглядами слуг. Сунул караванщику в руку одну из немногих монеток, оставшихся у запасливого купца в поясном кошеле.

– Спасибо, добрый человек, за все, дальше разойдутся наши пути, – сказал с поклоном.

– Что случилось? – Караванщик поднял тонкую, будто выщипанную, бровь.

– Спутник пограбил меня и сбежал ночью.

– Так бывает, – сокрушенно покачал головой тот. – Что же ты собираешься делать?

– Найду, – ответил Афанасий твердо и сжал челюсти так, что на скулах выступили каменные желваки. – Убью, – вырвалось у него помимо воли.

– Это по-мужски, – кивнул караванщик. – Что ж, удачи тебе и счастливого пути.

– Спасибо. И тебе счастливого пути, – ответил Афанасий. – А не знаешь ли, куда мог пойти этот человек?

– Не знаю, – пожал плечами караванщик. – Обратно в Чапакчур вряд ли. Дорога хорошая, ты на коне враз догонишь. Вперед… Тоже не стал бы биться об заклад, по тем же причинам. Если, конечно, у него сапог-скороходов или ковра летающего нет. Там, – он указал рукой влево от дороги, – пустыни безлюдные на много дней. Ни воды, ни пищи не сыскать. Разве что туда. – Он мотнул головой в сторону запада. – К Багдаду. Багдад – город большой, есть где затеряться.

– И далеко ли до Багдада?

– Дней пять пути, если по прямой.

– А путь трудный? Извилистый?

– Не то чтоб трудный. И дорога одна. От колодца к колодцу, от стоянки к стоянке. Есть где переночевать и от бури пыльной укрыться. И даже люди там живут. Только вот… – замялся караванщик.

– Ну, договаривай! – повысил голос Афанасий.

Слуги потянулись к рукояткам сабель.

– Места там гиблые, – проговорил караванщик. – Много кто туда хаживал, да мало кто возвращался.

– Разбойники, что ль, шалят?

– А кто возвращался, те язык за зубами держать предпочитали, – словно не слыша вопроса, продолжил караванщик.

– Но деваться-то больше некуда? – спросил Афанасий. – Только туда?

– Совета я тебе все равно не дам. Могу рассказать, что в округе творится, куда отсюда пути-дороги ведут. – Караванщик спокойно выдержал его взгляд. – Хочешь – слушай. Не хочешь – как хочешь.

– Ладно. – Купец оглядел собравшихся вокруг слуг, поглаживающих ладонями рукояти кинжалов и сабель. Меж бровей его залегла глубокая складка. – Пойду я, пожалуй. Счастливо оставаться.