Текст книги "Афанасий Никитин: Время сильных людей"

Оба молчали. Наконец Афанасий не выдержал.

– А как же я? – жалобно вопросил он, подняв голову.

– Оставайся! – быстро ответила она, будто ждала этого вопроса. – У нас каждый воин на счету, а ты троих стоишь.

– На погибель верную?

Она в ответ только пожала плечами.

Афанасий снова уронил голову на руки. Да что ж это такое-то? Что же делать? Как уговорить? Ведь сгинем же ни за понюх. Бросить ее тут и уходить одному? От этой мысли внутренности Афанасия свернулись в тугой горячий ком, сердце провалилось в живот и замерло там, наливаясь мертвенной тяжестью. Господи, вразуми!

Ответ вспыхнул в его голове неожиданно. Встать, приголубить кулаком по темечку, завернуть в ковер – и в окно, и за городские ворота.

Если выносить не таясь, с гордо поднятой головой, мол, так и надо, стражники не подумают плохого, а вот если украдкой, с оглядочкой, – тут-то охранителям и насторожиться. Эту человеческую особенность он давно заметил и пользовался не раз. Тут главное – стукнуть так, чтоб лицо потом синевой не заплыло, а то будет ей нож по сердцу – почище умыкания. С умыканием-то она смирится дни через три. Бабы, они такие, а вот за синяки пилить будет, пока не сойдут.

Купец натянул на лицо улыбку, большую похожую на маску смерти, и шагнул к двери. Задвинул в ушко тяжелую щеколду. Повернулся к танцовщице.

– Афанасий, ты чего задумал? – насторожилась она и, скользнув по кровати, отодвинулась подальше.

– Да я ничего… Я это… Я… – пробормотал он, понимая, что выдает себя с головой.

– Стой где стоишь! – крикнула она. – Не дури. Я стражу позову!

– Да я это… Я… – бормотал он, приближаясь.

Вдруг выражение раздражения на лице Лакшми сменилось гримасой неподдельного ужаса. Купец услышал за спиной подозрительный шорох, но обернуться уже не успел. Тяжкий удар под основание черепа лишил его сознания.

Он не мог бы сказать, сколько времени пробыл в беспамятстве. Может, полдня, а может, и несколько мгновений не прошло. Мир возвращался к нему, постепенно обретая звуки, запахи и ощущения. Сначала появилась боль в том месте, куда пришелся удар. Завзятый боец, Афанасий прекрасно понимал, что с ним случилось. Кто-то подкрался сзади и предательски треснул по затылку. Потом начали обретать четкость звуки, похожие на сдавленное всхлипывание и возню, будто хряк подкапывал рылом деревянный забор.

Афанасий с трудом разлепил глаза. Спальня Лакшми была перевернута вверх дном, постель разворочена. Опрокинутый столик сиротливо задирал вверх кривые ножки. Лавки были раскиданы. Мелкие женские принадлежности мешались на полу с вывороченной из сундуков рухлядью.

Сама Лакшми сидела в углу. Руки ее были связаны за спиной ее же собственным поясом. Платье сбилось на сторону, бесстыдно обнажив круглые колени. Похоже, была она без сознания, но дышала. Грудь вздымалась и опускалась. Ритмично, хоть и не глубоко.

– Лакшми!

Афанасий рванулся к ней, но понял, что и сам связан, да не просто связан, а спеленут по рукам и ногам, да еще и прикручен к чему-то позади себя. Он дернулся, пытаясь освободить руки. Узлы держали крепко, но один все же чуть подался. То, к чему его прикрутили, шевельнулось чуть, но с места не сдвинулось.

– Очнулся, голубок? – раздался над его головой знакомый голос.

В поле зрения купца вплыла ужасная харя. Половиной она была похоже на человеческое лицо, половиной – на печеное яблоко, посреди которого белел заплывший бельмом глаз. Черные волосы с одной стороны обгорели до корней, а с другой поседели, на шее алели следы ожогов.

– Мигель?! – с трудом узнал Афанасий.

– То, что от него осталось, – прохрипело чудовище, еле шевеля губами.

– Что ты с ней сделал?!

– Да ничего пока. Стукнул по голове. Скоро очнется.

– Если с ней что случится…

Мигель не обратил на угрозы Афанасия никакого внимания. Даже не улыбнулся. Хотя такими губами, сухими, в кровоточащих трещинах, особо не поулыбаешься.

Афанасий взглянул на него и ужаснулся. Плащ португальца, весь в пятнах запекшейся крови, затвердел и напоминал шкуру зубастых речных животных. Руки были замотаны белыми тряпицами, сквозь которые тоже проступала кровь. Голые колени побагровели, будто с них сорвали почти всю кожу, а те куски, что остались, покрылись по краям зеленой каемкой гниющей плоти. Сапоги скукожились и будто прикипели к ногам. Наверное, ему было бы невыносимо больно, если б не безумие, горевшее в единственном целом глазу. Оно-то и толкало его вперед. Но куда?!

– Зачем пришел? – спросил Афанасий, просто чтоб не молчать.

– Сам не догадываешься?

Конечно, Афанасий догадался: чудище пришло мстить.

Надо попытаться как-то отговорить его, успокоить. Сделать что-то. Были б руки свободны, он бы ему шею-то свернул, а так… Хорошо хоть рот не заткнули.

– Неужто повинен я в чем-то перед тобой? Так не со зла, по дурости. Прости душу христианскую да разойдемся с миром.

– С миром? – В горле португальца что-то заклокотало. То ли он так смеялся, то ли пытался подавить приступ кашля. – Ты разнес в прах мою мечту, уничтожил все, что могло возвести меня на трон. Изуродовал меня самого. И мне тебя простить?! – В голосе Мигеля прозвучало истинное негодование и немного издевки.

– Ну да, Господь велел прощать. Не со зла же я… Не ведал, что так оно обернется.

– Вряд ли его слова касались таких вот случаев. – Мигель дотронулся кончиками перевязанных пальцев до обожженной щеки.

– Так ведь это ты подговорил обезьянца своего мной на арене позабавиться. Он ведь меня тоже убить мог. Хребет сломать.

– Не подговаривал я Ханумана. Я тебя тихо хотел убить. Без боли. – Мигель сунул под нос Афанасию граненый стилет. – А сразиться с тобой он сам задумал, за что и поплатился. Да и бог с ним, с уродом вонючим и богомерзким.

Афанасий подумал, что в первый раз видит, как крестится Мигель. Коротко, на католический манер. Значит, все-таки есть в нем Божья искра. Не потухла. Или просто по привычке? Все равно уж.

– Ну ладно, чего уж, дело прошлое, – Афанасий постарался, чтоб голос его звучал ласково и убедительно. – Ты, вон, у меня драгоценности увел, книжицу, сердцу дорогую, а я на тебя зла не держу. И ты на меня не держи.

– Дерьма кусок твоя книжка. – Мигель пнул ногой валяющийся на полу кожаный мешок. – Положу тебе на могилку. А драгоценности не твои, сколько повторять? И за многое ты мне задолжал – за лицо изуродованное, за отношение неуважительное тоже. Так что тут мы квиты.

– Но, Мигель…

– Остального не прощу, не забуду.

Португалец встал и прошелся по комнате, размахивая руками и что-то бурча под нос. Будто сам с собой спорил. И трясся все время, как одержимый. Совсем умом тронулся.

Лакшми вздрогнула и шевельнулась, хотя глаза ее по-прежнему оставались закрытыми.

Внимание Мигеля переключилась на нее. Он подошел к женщине, присел на корточки. Взяв за подбородок, покрутил голову вправо-влево, разглядывая ее бледное лицо.

– Красивая! – Он повернулся к Афанасию и прицокнул языком.

– Обычная! – стараясь, чтоб голос звучал как можно равнодушнее, ответил Афанасий. – У нас в Твери таких на каждой улице по десятку живет. А то и краше.

Пользуясь тем, что внимание Мигеля отвлечено, он несколько раз расслабил и вновь напряг могучие запястья. Веревка еще несколько подалась.

– А жениться ты на ней не собирался? – спросил Мигель.

– Да зачем мне? Что, у нас на Руси своих баб нет?

– Врешь ведь. – Чудовище хитро прищурило уцелевший глаз. – Я долго за окном стоял, слышал вашу перебранку.

– Пустое то. Я ее хотел к Мехмету отвести, чтоб передать за вознаграждение. А хочешь…

В дверь постучали.

– Госпожа, – раздался снаружи девичий голос, – с вами все в порядке? Я слышала какие-то голоса…

Мигель с неудовольствием посмотрел на дверь. Афанасий поостерегся что-то кричать, видя, что острие стилета покачивается около горла Лакшми.

– Госпожа! Госпожа-а-а!

Застучали по полу, удаляясь, босые пятки. Мигель нехорошо улыбнулся:

– Так что ты там предлагал?

– Хочешь, вместе пойдем, отдадим ее хорасанцу знатному, а вознаграждение поделим? Он денег много за нее даст.

– Денег?! – Мигель задумчиво посмотрел на повязки, сквозь которые сочились кровь и гной. – Не думаю, что проживу достаточно долго, чтоб потратить много денег, – пробормотал он. И вдруг перешел на визг: – Это ты меня убил!

В дверь снова постучали. На этот раз настойчивей.

– Госпожа! – прозвучал мужской голос. Наверное, кого-то из телохранителей-огне поклон ников. – Госпожа, с вами все хорошо?

– Я живой труп, понимаешь! – продолжал Мигель спокойней, не обращая внимания на стук.

Проклиная себя за не вовремя задвинутую щеколду, Афанасий снова напряг руки. Веревки подались еще немного.

– Но кое на что силы у меня еще есть. Я возьму твою женщину прямо тут, на твоих глазах. И если даже на ней умру, эта картина будет вечно стоять перед твоим взором.

В единственном глазу Мигеля безумие разгорелось с новой силой. Нетвердыми руками он стал расстегивать свой плащ.

В дверь били чем-то тяжелым, но она была сработана на совесть.

Отчаянье придало Афанасию сил. Он рванулся, не обращая внимания на боль. С радостью услышал треск ломающейся позади мебели, хлопки рвущихся веревок и свободно взмахнул руками. Оттолкнувшись связанными ногами, с места прыгнул на Мигеля.

Тот не увидел, но почувствовал его движение. Не оборачиваясь, отпрянул в сторону. Ударил пролетающего мимо Афанасия ногой под ребра. Купец приземлился на колени. Чтобы не придавить Лакшми, завалился на бок, ударившись ребрами об угол сундука. Мигель оказался рядом, пнул ногой под подбородок. Голова Афанасия откинулась, в глазах вспыхнули искры. Он едва успел разглядеть, как Мигель заносит ногу для второго удара. Пнул в свою очередь Мигеля. Тот взмахнул руками, перевернулся в воздухе, как кошка, шлепнулся на живот, откатился. Афанасий прыгнул следом, метя локтем в грудь. Португалец увернулся. Вскочил. Качнул шкаф. На Афанасия посыпались свечки и мешочки с благовониями. Чтоб не придавило тяжелыми досками, он отпрыгнул в сторону.

Трехгранный клинок пробил доски пола рядом с его ухом. Афанасий отмахнулся тяжелой рукой. Хрустнули под кулаком лицевые кости супостата. Вскочил как раз вовремя, чтоб заметить направленное в живот острие. Перехватил запястье. Поздно. Жало стилета на треть ушло в живот. Взвыв, Афанасий отстранился. Лезвие с чавканьем вышло из тела, по животу потекло горячее и теплое. Не отпустил запястье, скрутил. Мигель вскрикнул. Не давая вывернуть руку, кувыркнулся, влет зацепил каблуком Афанасия по скуле. В голове купца словно взорвался пороховой заряд, один глаз перестал видеть.

Упав на спину, португалец ударил тверича каблуком под коленную чашечку. Купец рухнул на другое колено, морщась от боли, но не отпуская руку Мигеля. Тот ударил ногой еще раз. Снова под ребра. Дыхание со свистом вылетело сквозь стиснутые зубы купца. Еще один удар сотряс его тело от макушки до пят. Но он не разжал пальцы.

Кости Мигеля затрещали. Клинок выпал и со звоном покатился по полу. Португалец несколько раз наотмашь ударил купца по голове свободной рукой, но, замотанная в тряпку, она почти не причиняла боли.

Афанасий продолжал стискивать и скручивать запястье Мигеля, таща его к себе. Тот бился, как птица в силке, но вырваться уже не мог. Наконец затрещала жилистая шея. Единственный оставшийся глаз Мигеля закатился под лоб. Все было кончено.

Купец зажал рукой пульсирующую рану. Не вставая на ноги, на четвереньках пополз к Лакшми.

Та пришла в себя. Она смотрела на Афанасия огромными черными глазами и пыталась что-то сказать. Но не могла. Что-то мешало ей. Испуг? Или, может?.. Пузырьки крови на губах? И небольшая дырочка над ключицей, из которой фонтанчиком била кровь? Проклятый португалец успел достать ее стилетом.

Афанасий бросился к танцовщице. Обнял, попытался зажать рану ладонью. Поднял к небу кулак, посылая проклятье, и тут же сотворил крестное знамение, моля исцелить и не допустить. Снова обнял. Все было бесполезно. На его глазах жизнь вытекала из Лакшми на пол тонкой алой струйкой.

Дверь жалобно заскрипела, прорубленная насквозь лезвием широкого топора.

Купец посмотрел на мертвое тело в своих объятиях, на Мигеля, лежащего в углу со свернутой шеей, на пятна крови на своей одежде и понял: если сюда ворвутся стражники – он не сможет оправдаться. Да и не станут его слушать, просто убьют на месте и все.

Что ж, поплакать можно будет потом, а сейчас надо свой живот спасать.

Словно бы подтверждая его слова, из двери выскочила изрубленная доска. Запрыгала по полу.

Осторожно он поднял Лакшми на руки и положил на кровать. В последний раз взглянув в ее лицо, стер с губ кровавую пену, закрыл глаза окровавленными пальцами. Поцеловал в холодеющий лоб. Подобрав цветастую тряпку, перетянул свою рану прямо поверх рубахи. Вытряхнул себе под ноги содержимое заплечного мешка Мигеля. Выгреб из кучи хлама книжицу Михаила. Бросил обратно. Отправил следом наволочку с драгоценностями.

Дверь затрещала и перекосилась, жалобно завыли выдираемые из стены гвозди. С той стороны донеслись яростные вопли стражников.

Последний раз он взглянул в лицо Лакшми, стараясь запомнить мельчайшие его черточки. Тяжело вздохнул, забросил за спину мешок и взобрался на подоконник.