Текст книги "Carmina. Издание второе"

Carmina
Издание второе
Кирилл Яковлевич Кожурин

© Кирилл Яковлевич Кожурин, 2017

ISBN 978-5-4485-4850-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Книга стихов, лежащая сейчас перед вами, написана в течение осени 1995 – весны 1997 годов. В переводе с латинского «CARMINA» означает «стихотворения», «волшебные песни», «поэтические надписи». Так по установившейся традиции называют собрания стихотворений античных поэтов (Пиндара, Катулла, Горация и некоторых других). Ввиду многозначности латинского слова «carmen», а, прежде всего, ввиду той традиции, к которой обращено мое творчество, и решил я дать книге стихов подобное название.

Книга состоит из семи разделов, представляющих собою отдельные стихотворные циклы, в которых стихотворения объединены благодаря единой теме или настроению. Так, цикл «После Трои» – это лирические размышления не только о судьбе великого города, воспетого Гомером, но одновременно и размышления о судьбах народов, цивилизаций и судьбе отдельного человека в круговороте Мировой Истории. Цикл «Гиперборейская зима» вернет вас в более привычные климатические условия и ландшафт, ведь, согласно древнегреческим мифам, именно где-то в наших северных краях находилась знаменитая Гиперборея, страна, столь любимая Аполлоном, несмотря на царящие здесь зимою лютые морозы. Следующий цикл – «Пирующие софисты» – посвящен моим друзьям – любителям античности, на совместных пирах с которыми не раз читались стихи из этой книги. Стихотворения, собранные в разделе «В садах Афродиты» – любовная лирика. Циклы «Песнь цикады» и «Вина Тавриды» вдохновлены моим путешествием (во времени в неменьшей степени, чем в пространстве) в ту древнюю страну, что некогда так полюбилась эллинам. И, наконец, последний раздел – «Песнопения богов» – снова настроит вас на серьезный, одический лад. Поэт и Поэзия – вот, пожалуй, основная тема этого цикла. И не случайно здесь появляются имена таких несравненных жрецов Высокого Искусства, каковыми и по сей день остаются Вергилий, Катулл, Гораций… Весь цикл – своего рода homage этим великим поэтам античности.

Необходимо сказать несколько слов о редких размерах, которыми написаны стихотворения, встречающиеся на страницах книги. К сожалению, за отсутствием места, я не мог привести метрических схем всех этих размеров, и отсылаю читателя к соответствующей литературе, посвященной античной поэзии и античному стихосложению в частности. Скажу лишь, что это так называемые логаэдические («прозо-песенные») размеры, введенные в употребление еще в VII – VI вв. до н.э. на острове Лесбос. Стихотворения в этих размерах первоначально писались на эолийском диалекте (Сапфо, Алкей). Затем эти размеры были перенесены на римскую почву Катуллом и Горацием. Хотя в оригинальной русской поэзии они встречаются не так часто, но зато уже прочно заняли свое место в произведениях таких поэтов, как А. Н. Радищев, А. Х. Востоков, Вяч. И. Иванов, М. А. Волошин, М. А. Кузмин, В. Я. Брюсов и др. В книге употребляются следующие строфы, составленные из различных логаэдов: вторая Асклепиадова («К Горацию»), третья Асклепиадова («Ода Эроту» и «Не глядишь на меня, дева стыдливая…»), четвертая Асклепиадова («К Афродите»), сапфическая строфа («Что ж из эолийских краев далеких…» и «На Эрота»), Алкеева строфа (в переводе «Из Алкея» и «PONTOS EUXEINOS)», Архилохова третья («Горацианская ода») и Архилохова вторая («Видится мне: под прозрачною кожицей гроздий пурпурных…») строфы.

За разъяснением трудных для понимания слов, а также многочисленных мифологических имен и названий благосклонный читатель может обратиться к Словарю, который помещен в конце книги.

Кирилл Кожурин

После Трои

«Под сенью ненавистных кипарисов…»

 
Под сенью ненавистных кипарисов
Когда-нибудь мы встретимся опять.
Теням былых Елен, былых Парисов
Дерзнем свои творения читать…
 
 
А там, где бьёт родник тысячеструйный,
Рождая мощный ток пермесских вод,
Побегов рост, забывчивый и буйный,
С могильных урн все имена сотрёт.
 

«Десятый год воюют Илион…»

 
Десятый год воюют Илион
Храбрейшие мужи златой Эллады.
Десятый год пророческие взгляды
Погружены в неотвратимый сон.
 
 
Бессильная пророчица Кассандра
В безумии оцепенелом зрит
И неизбежный жребий Александра
И ненавистного плененья стыд,
 
 
Слепую месть ревнивой Клитемнестры,
Врата в Аид… И уж в душе звучит
Плач хоэфор Эсхиловой орхестры
И слышен хор безлирный Эвменид…
 

Елена

I

 
Возвращаются из долгих странствий
Грозные ахейские мужи.
Ты же о своем непостоянстве,
Светлая Елена, не тужи.
 
 
Разве может солнце быть лампадой
И мерцать чуть видным огоньком?
Будь же солнцем! падай! вечно падай,
Чтоб восстать в величии своем!
 

II

 
Подымая розовую пену,
После стольких лет домой везли
Беглую красавицу Елену,
Покоряющую корабли…
 
 
Овидь вод была необозрима.
Мягкая покоилась волна.
Но нежданно тонкой струйкой дыма
В мареве растаяла она.
 
 
Так ушла она в страну иную…
В черном небе, солнце, запылай!
Пусть хоть тень обнимет неживую
Седовласый старец Менелай.
 

III

 
Я встречал тебя в притонах Тира,
На широких, людных площадях…
Я в тебе увидел душу мира,
Мира, обратившегося в прах.
 
 
И тогда возможным стало чудо,
Крылья вырастали за спиной…
Пусть тебя я встретил среди блуда!
Ты – богиня, если ты со мной.
 
 
И не тем я проклят, кто, с ключами
Райскими, сулил мне столько кар —
Я, твоими обожжен лучами,
Падаю с небес, второй Икар!
 

«Узор осыпавшихся крылий…»

 
Узор осыпавшихся крылий
Всей прежней прелести лишен.
Склонившихся бессильно лилий
Однообразный, мирный сон.
 
 
С каких лугов нектар бесценный
Для снов Психея принесла?
Взгляни, взгляни на кубок пенный:
Там тень Харонова весла!
 
 
Колоколов долины лилий
Благоуханный льется звон.
Среди полей библейской пыли
Явился белый Илион.
 
 
Засохли вавилонски реки,
Засохли нильски тростники.
Но в деревянном брюхе греки,
Как встарь, от цели далеки…
 

«Возликует виноград пурпурногроздый…»

 
Возликует виноград пурпурногроздый,
Лишь придет золотогривый Аполлон.
И проснутся опьяняющие звезды —
Виноградины, вкушающие сон.
 
 
Потекут незабываемые реки,
Водопады нескончаемые вин.
Возвращайтесь, меднопанцырные греки,
Под платаны густотенные Афин!
 
 
Что мечтать об илионских кипарисах?!
Или мало в нашей Аттике Елен?
Ведь источник Синекудрого не высох
И олива зеленеет возле стен.
 
 
Возвращайтесь под аттические звезды
Из-под бронзового панцыря времен.
Уж ликует виноград пурпурногроздый —
Се грядет золотогривый Аполлон!
 

Эней

 
Где ныне лепокудрая Елена?
Орест и неразлучный с ним Пилад?
Где блеск былой Приамовых палат?
Ничто, ничто не избежало тлена!..
 
 
Там, позади, и стены Карфагена,
И Вечный Рим, и Дольний Цареград
В твоем огне карающем горят,
О, пламенноязыкая Геенна!
 
 
Утрачен смысл в подсчете мертвых дней.
К неведомой земле спешит Эней,
Под небосвод неизъяснимо-синий.
 
 
И псковский старец видит наяву,
Как корабли из илионских пиний
Вплывают в деревянную Москву.
 

Гиперборей-ская зима

«Когда спускаются на землю…»

 
Когда спускаются на землю
Все девять геликонских дев,
Я неземному хору внемлю,
Земной их слушая напев.
 
 
Так, аромат вдыхая винный
Под звуки музыки немой,
Невольно вспомнишь про Афины
Гиперборейскою зимой.
 

«И плод с небесной высоты…»

 
И плод с небесной высоты
Упал на землю, перезрелый…
Меланхолические стрелы,
Мой солнцебог, рассыпал ты.
 
 
И белый снег, как белый клевер,
Зацвел на поле золотом;
И шар земной, как снежный ком,
За солнцем уплывал на север.
 
 
И бесконечен был поход
Ахейцев к стенам Илиона.
Лишь вещих звезд вещали стоны,
Без слов: «И это все пройдет…»
 

«Что ж из эолийских краев далеких…»

 
Что ж из эолийских краев далеких
Не летит весна к нам на пестрых крыльях?
Что ж покрыт снегами уж третий месяц
       Край наш суровый?
 
 
Отчего и сердце, как хризалида,
В коконе свернувшись, почти не бьется,
Продолжая видеть свой сон постылый,
       Однообразный?
 
 
О, проснись же, сердце, проснись скорее!
Погляди в окошко: зима сдается.
Скоро, верь мне, скоро она покинет
       Гиперборею.
 
 
Песни будем петь мы, какие Эрос
Напоет, коварно в Киприды сети
Темно-синим взором своим опасным
     Нас увлекая…
 
 
Вспомним мы Алкея златую лиру,
Вспомним о Сапфо гиацинтокудрой.
Только вспоминать о скале Левкадской
       Лучше не будем.
 

Разгорится в сердце огонь желанья

И быстрее кровь побежит по жилам.

На крылах ретивых душа готова

Вырваться в небо.

 
И тогда с холодных вершин Парнаса
Призову спуститься на землю Музу,
Я, из эолийских певцов священных —
       Отпрыск последний!
 

Аполлон Гиперборейский

 
На колеснице лебединой,
Парнасский оставляя склон,
Летит над снежною равниной
В Гиперборею Аполлон.
 
 
И на крылах пуховых рея,
Ликуют лебеди его.
Счастливая Гиперборея!
Здесь не смолкает торжество.
 
 
Повсюду игры, песни, пляски,
Молитвы Фебу и пиры,
И неизведанные ласки
(Увы! Лишь только до поры).
 

Темно-фиалковый источник

Здесь морем плещется у ног.

Житья блаженного заточник

Вдвойне блажен, скончав свой срок.

 
Познав земные наслажденья
И все земное разлюбя,
Он смерти ждет как избавленья
И морю отдает себя.
 

Пирующие софисты

Горацианская ода

Solvitur acris hiems…

Horatius11
  «Злая сдается зима…» Гораций (лат.).


[Закрыть]

 
Будет суровой зима… Уж наверное – лето было жарким.
       Без лоз волшебных Вакха нам не выжить.
Выжмем в сосуды мы кровь виноградную, в погреб их поставим.
       К зиме готовы, станем ждать морозов.
 
 
Много достойных есть вин: и сетийское, что так любит Цезарь,
       И косское, и пьяный сок фалерна,
С Хиоса вина, и те, что Цекубские дарят нам равнины,
       И лоз каленских и массикских слезы…
 
 
Не перечесть мне одних и названий их. Но когда зимою
       На пир веселый дружно соберемся —
Пусть берегутся тогда: хоть бы амфора смерти избежала!
       Да и суровой жить зиме не вечно…
 

У Лициния

Вот дом Лициния на скорбном Эсквилине —

Утоп средь зелени роскошнейших садов.

Хоть ветви ломятся от тяжести плодов,

Фасад прельщает взор лишь строгостию линий.

Но атрий миновав, в торжественный триклиний

Уже вхожу – и шум знакомых голосов

Едва приветственных не заглушает слов:

«Приветствую тебя, и будь здоров, Лициний!»

Я будто бы попал в пчелиный шумный рой:

Повисли в воздухе обрывки фраз, как пчелы,

Когда мы летнею тревожим их порой;

Стихов приаповых течет поток веселый

И розовый фалерн искристою струей —

На древний жертвенник и в кубок мой тяжелый.

Январь
(эпиллий)

 
В Городе нынче зима и ветры холодные веют
С самой, наверное, Фулы, где бледно-зеленое небо
Смотрится в вечные льды, их вечно в себе отражая…
Что же? И в Гиперборее своей мы обрящем Элладу,
Ведь не в названии суть, а в сути названье таится.
Жарко мы печи натопим, на пир соберемся веселый,
Меньше числом Аонид, но больше Харит легкоперстых.
Мальчик! Спускайся в подвал, найдешь там, хотя не фалерна,
Всё ж недурного вина сосуды – сойдет и такое.
Надо б флейтисток позвать… А впрочем, речами своими
И неискусный в речах затмит, если выпьет, флейтисток.
Ну, а когда все придут, когда Вакху свершим возлиянье,
Первых капель когда забудется вкус за вторыми,
Тут уж польется и речь, и речи… Одно лишь запомни:
Вакхова жидкость – узда, язык же твой – конь бесноватый;
Волю давая коню, следи вместе с тем за уздою;
Главное – надо направить в потребное вовремя русло
Речи ретивые – в том мудрецов афинских уменье.
Впрочем, Афины сова не так дружна с Дионисом,
Как быстрокрылый Эрот, сей отрок, неистовством славный…
……………………………………………………………
Ночью промчится Морфей и маков охапки рассыплет —
Мы поплывем к блаженным полям островов Элизея,
Плавно на мягких волнах качаясь в размере Гомера…
Ярче блаженнейших снов будет жизнь для тебя, коль поймешь ты:
Для мудреца весь мир – Эллада, все вина отменны.
 

Из Алкея

 
Не должно бедам сердце свое вверять.
Никто из смертных счастием не был сыт.
     О, Вакх! Ведь лучшее лекарство —
          Крепким вином допьяна напиться.
 

«Лишь одним пристало скифам…»

 
Лишь одним пристало скифам
Пить надменное вино —
Погребальным ли лекифом,
Скифосом ли – все равно.
 
 
Мы ж, в кратере преобширном
Обвенчав вино с водой,
К высям возлетим эфирным
Не с больною головой.
 

«Видится мне: под прозрачною кожицей гроздий пурпурных…»

 
Видится мне: под прозрачною кожицей гроздий пурпурных
          Шумное пиршество спит.
Льются там вина рекой и речи ручьями струятся,
          Звонкие струны звенят;
 
 
Смех развеселый гетер и протяжное пенье аэдов
          Там вперемежку слышны…
Сколько же звуков таят под безмолвной своей оболочкой
          Гроздья волшебные те!
 

В садах Афродиты

Τίς δέ βίος, τί δέ τερπνόν ἀτερ χρυσῆς Ἀφροδίτης;

Μιμνέρμος22
  «Какая жизнь, какая радость без золотой Афродиты?»
  Мимнерм (греч.)


[Закрыть]

«В садах Афродиты кидонские яблоки зреют…»

 
В садах Афродиты кидонские яблоки зреют
И в воздухе реют на крыльях лазурных Эроты.
Медовые соты ножом распечатаны острым.
Гиматием пестрым забавы ночные сокрыты.
 
 
В садах Афродиты вздыхают печальные флейты,
Но их не жалей ты – растают земные печали,
И в светлые дали помчатся блаженные тени,
Где прежних томлений и воспоминанья забыты.
 
 
В садах Афродиты цветы увяданья не знают
И благоухают пурпурноголовые розы.
Кудрявые лозы вкруг стройного стана обвиты…
Не спи же, не спи ты, Адонис, в садах Афродиты!
 

Ода Эроту

 
Легкокрылый Эрот, отрок смеющийся,
Мне ль бояться тебя, к ранам привыкшему?
     Мне ль от стрел укрываться,
          Под землей настигающих?
 
 
Посмотри на меня: места живого нет
Уж на сердце моем – меткой рукой твоей
     Все изранено сердце.
          Кровь струится пурпурная.
 
 
Ты парфянских стрелков, право, искуснее.
Все летят прямо в цель стрелы без промаха.
     Только тяжкие стоны
          Раздаются окрест тебя.
 
 
А тебе горя нет – вечно смеешься ты,
Рассыпая вокруг стрелы пернатые
     И порхая над миром
          На воздушных своих крылах.
 

На Эрота

 
Стимфалийской птице Эрот подобен —
Пакостный мальчишка, все норовит он,
Пролетая мимо, на землю сбросить
          Медные перья.
 
 
Хищных гарпий стае Эрот подобен —
Только стол успели накрыть к обеду,
Он уж тут как тут… И куда девались
          Дивные яства?!
 
 
Нет, покоя нет мне ни на мгновенье!
Ни поспать спокойно, ни насладиться
Трапезою пышною и хмельною
          Он не дает мне.
 
 
Все померкли краски, утихли звуки…
Ну, за что такое мне наказанье?!
Снова в тишине раздается стрепет
          Крыльев Эрота…
 

Дафнис и Хлоя

 
Дафнис
 
 
С зелеными очами Хлоя!
Когда тебя я вдруг узрел,
Совсем лишился я покоя.
 
 
Ах, сделать разве мог бы что я
Эрота против острых стрел,
С зелеными очами Хлоя?
 
 
Над гладкою рекою стоя,
Весь век бы на тебя смотрел…
Совсем лишился я покоя!
 
 
И так смотря, узнал давно я,
Чье тело всех белее тел,
С зелеными очами Хлоя,
 
 
И губы чьи нежней левкоя,
А голос слаще филомел…
Совсем лишился я покоя!
 
 
Какого б выпить мне настоя,
Чтоб взор мой был, как прежде, смел,
С зелеными очами Хлоя?
 
 
Свирель на грустный лад настроя,
Я будто песнь души пропел.
Совсем лишился я покоя…
 
 
Над мною сжалься, дева, коя
Виной тому, что я сгорел,
С зелеными очами Хлоя!
Совсем лишился я покоя!
 
 
Хлоя
 
 
О, юноша лавророжденный,
Жемчужина Герейских гор!
Возможно ли не быть влюбленной
 
 
В твой лик, еще не опушенный,
В застенчивый, в твой синий взор,
О, юноша лавророжденный?!
 
 
Мотив услышав изощренный,
Из звуков сотканный узор,
Возможно ли не быть влюбленной?!
 
 
А стан твой полуобнаженный
Меня тревожит с давних пор,
О, юноша лавророжденный!
 
 
Взирая с грустью затаенной
И затаив немой укор,
Возможно ли не быть влюбленной?
 
 
Но ты проходишь, удаленный,
И шаг – увы! – твой слишком скор,
О, юноша лавророжденный!
 
 
Ах, бедной деве исступленной,
В тебе встречающей отпор,
Возможно ли не быть влюбленной?!
 
 
Тобой навек завороженной,
Той, в чьей душе горит костер,
О, юноша лавророжденный,
Возможно ли не быть влюбленной?!
 

«Ангел в вышине звездный плащ раскинул…»

 
Ангел в вышине звездный плащ раскинул.
Мы с тобой вдвоем. Нас никто не видит,
Кроме ярких звезд в небе темно-синем.
       (О, Афродита!)
 
 
Легкий пояс твой соскользнул на землю,
И, шурша, за ним туника упала.
Ты при свете звезд – Ганимед бессмертный.
       (О, Афродита!)
 
 
Эта ночь сладка – слаще меда в сотах —
Эти бы уста целовал я вечно.
Но уже рассвет, появилась в небе
       Ты, Афродита!
 

К Афродите

 
О, фиалковенчанная!
     Ты, что даришь любовь сладостно-горькую!
Как могу не воспеть тебя?
      Как могу промолчать, в медном быке горя?
 
 
О, царица Пафосская!
     Погаси этот жар искрой ответною
И в любимой зажги груди
     Негасимый огонь, пламень неистовый!
 
 
О, священносадовая!
     Насади на лугах розы пурпурные,
Белолонные лилии
     И покорных тебе ими увенчивай!
 

«Не глядишь на меня, дева стыдливая…»

 
Не глядишь на меня, дева стыдливая…
А на тонких устах тихо улыбка спит
     И как будто покрыто
          Темной тучей твое чело…
 
 
Как тебя разбудить? звуком ли голоса?
Поцелуем ли уст? рук ли касанием?
     Или, может быть, светом,
          Светом сердца горящего?
 
 
Полыхая в ночи, сердце рассеет мрак
И разбудит тебя, деву стыдливую…
     И откроются очи,
          На меня не глядевшие…
 

Анакреонтические оды

I

 
«До любви ли мне, Эроты?!
Мне ли быть любвеобильну?!» —
Был готов язык промолвить,
Но, кощунственный, замолкнул,
Как твои узрел я взоры,
Как твои услышал песни…
Мне не спать теперь спокойно,
Мне не есть теперь с охотой,
Ни о чем теперь не думать,
Кроме темных этих взоров,
Кроме светлых этих песен.
На крылах умчался разум
И рассудок помутился.
Синекрылые Эроты
Лишь в саду моем летают,
Перепархивая с ветки
На другую неустанно,
И стрекочут, и стрекочут,
Как цикады в знойный полдень,
Не давая мне покоя.
А бежать от них – напрасно.
 

II

 
Появилась в черном небе
Золотая колесница —
И цикада приумолкла
В благосенной гриве дуба.
Полились иные трели,
Звуки слышатся иные:
Лишь ручей журчит в долине,
И, с ручьем перекликаясь,
Струи чистые Лиэя
Льются в жаждущие чаши.
Вдруг раздался звон знакомый
Лиры, прежде молчаливой,
И как будто хор пермесский
Свой напев завел медовый.
«Где вы, где вы, дни былые,
Сонмы дев пестрообутых,
Мальчиков фиалкокудрых,
Озорных Эротов стаи?
Где вы, где, былые ночи,
Негой сладостною полны,
Ночи, слишком быстрокрылы,
С ненавистною зарею?
Где вы, кудри золотые,
Зубы, перлов посрамленье,
Ноги, легкие для плясок,
Руки, ловкие для ласок?
Только сердце, как и прежде,
Не стареет, не тупеет.
Только очи, как и прежде,
Для Эрота стрел открыты…»
Песней дивною увлекшись,
Звезды гаснуть не спешили,
И застыла в черном небе
Золотая колесница…
 

«О, море златое подсолнухов львиных…»

 
О, море златое подсолнухов львиных,
В чьих ликах рождается Солнца цветок!
О, свиток, принесший мне весть об Афинах
И море, свернувшемся в несколько строк!
 
 
О, Небо благое, где в водах глубоких
Плывут отраженья пушистых богов!
О, Время седое! В мгновеньях далеких —
Мерцанье бессмертных твоих светляков.
 
 
О, мудрое сердце, светильник Эрота,
Где пламень, Крылатым зажженный, горит!
О, имя, пчелиного сладостней сота
И медоточивых речей Пиэрид!
 

Дафнис

I

 
В полдневном зное
     Тают долины, леса и горы.
Хрустальным звоном
     Гимны цикад над землею льются.
 
 
Под скудной сенью
     Прячется тщетно печальный Дафнис.
Ручей прохладный
     Не утолит ненасытной жажды.
 
 
Вдруг ветер робко
     Уст онемевших коснулся флейты —
И тихой трелью
     Та отвечала на ласки ветра.
 
 
Очнулся Дафнис:
     «Что же томлюсь я с утра до ночи?
К чему напрасно
     Жалобы нимфам речным вверяю?
 
 
Уйди, унынье!
     Мрачные мысли, меня оставьте!
Лишь песнопенье
     В сердце пожар погасить сумеет».
 
 
Тростинок хрупких
     Нежные губы едва коснулись —
И дол бестенный
     Вмиг пестроцветным расцвел нарядом.
 

II

 
Снежные горы дремлют в час полдневный.
Птицы умолкли, затаив дыханье.
Сад благосенный внемлет звукам флейты
          Каждым листочком.
 
 
Кто из бессмертных мне вчера явился?
Чей несравненный взор проник мне в душу?
Иль наважденье, словно сеть, раскинул
          Пан-пересмешник?
 
 
В знойной пустыне нарисует зелень,
В море безбрежном – берег вожделенный,
Нежно окликнет голосом знакомым
          В уединенье.
 
 
Столько уловок знает козлоногий…
Видно, напрасно, я томлюсь в печали.
Образ желанный, что причиной вздохов, —
     Лишь сновиденье.
 

III

 
С пересохших уст лекифа восковую сниму печать —
Виноградных синих гроздий вожделенный польётся сок.
Лейся, лейся бесконечно, золотая Лиэя кровь!
Вейся, вейся вековечно в опьяняющей пляске, Вакх!
Не священный лебедь Феба опустился на лоно вод,
Не Кипридина лилея, благовонная, расцвела —
Сквозь густую сень оливы, как жасмина цветущий куст,
Тело юное белело в серебристых волнах реки.
Что ж стоишь, окаменевши? Что к гортани прилип язык?
Разум, разум помутился, разгорелся в груди пожар.
Громче, флейты и тимпаны! Распляшите тоску-печаль!
В Дионисовом безумстве с головой утонуть хочу!
Лейся, лейся бесконечно, золотая Лиэя кровь!
Вейся, вейся вековечно в опьяняющей пляске, Вакх!
 

Из Флавия Филострата

 
Светлые эти глаза прозрачнее кубков стеклянных —
     Можно увидеть сквозь них нежную душу твою,
Щек же багрянец милей хиосского старого цветом,
     В белых одеждах льняных милый твой лик отражен,
Кровью смочены роз желанные губы, и словно
     Влага струится из глаз – нимфой мне кажешься ты.
Сколько спешащих ты вдруг заставляешь остановиться,
     Скольких зовешь за собой, слова притом не сказав!
Мучимый жаждой иду, но стоит тебя лишь увидеть,
     Я замедляю шаги, в руки я кубок беру,
Но не притрагиваюсь к вину своему против воли,
     Ведь не вино, а тебя пить я глазами привык.