Текст книги "Керины сказки"

Ночью в мою дверь поскребли.

– Сосифаны гони. – Богуславский зашел в квартиру с таким видом, будто она его, а не моя. – И шкурку с них сними. Не люблю.

Ел он молча и медленно. Спиной ко мне. Так же, не оборачиваясь, потянулся и улёгся на ковёр, подобрав все лапы под себя.

– Зачем ты это сделал? Зачем притащил Гребенюк?

– Из-за сосисок. – Ответил Богуславский в стену.

– Я бы тебя и так накормил. Здесь что-то другое.

– Не мешай спать! – Отрезал кот и вырубился.

Я погасил свет и бухнулся на диван. В полной тишине прошло минут пятнадцать.

– Знаешь, когда они падают каждый сентябрь… – Вдруг тихо заговорил кот. – Иногда, не всегда, но часто, я представляю, что я открываю глаза… и никого нет. Ни тебя, ни Лужи, ни пенсионерки Михно. Вообще никого. И мне так плохо и страшно. Что я ничего не могу сделать. И я бегу, бегу, сломя голову, и кричу, и зову вас. Хоть кого-нибудь… Но никто не отвечает. Я вас не вижу. Не чувствую ваш запах. Прикосновение ваших ладоней. Стука ваших сердец. Не делайте так никогда. Пожалуйста, не делайте…

– Не сделаю, обещаю.

– Твою мать!!! Ты что, не спишь, мудило?!

Богуславский думал, что я сплю. Поэтому был настоящим.

– Прости.

– Открой мне дверь! Я ухожу!

Кот устремился к двери. Боже, как же ему, наверное, стыдно.

– Подожди. В этом твоём нечаянном признании… В нём есть что-то ещё.

– Открой сраную дверь!!

– Такое уже с тобой было, верно? Я ведь прав? Прав? Ну давай поговорим, раз уж начали.

Он повернулся ко мне.

– У неё был пушистый белый хвост. У моей матери. Она поднимала его, и мы с сестрой всегда его видели. Пушистый белый хвост был нашим маяком. Ориентиром на все случаи жизни. Но однажды я поднял голову и не увидел его. Погнался, блин, за стрекозой, дегенерат мелкий. Я везде его искал. Но… но его нигде не было видно. Я закричал. Я долго кричал. Но хвост так и не появился. Ни вечером, ни ночью. От ужаса я очень устал. Я даже не помню, как я попал… В эту вязкую штуку…

– В бетономешалку. Это была бетономешалка.

Я был уверен, что он не помнит этого. Как я доставал его из бетона, как мы с Лужей полдня отмывали его, обтирали и откармливали. А потом он убежал. Укрылся в подвале, где впервые и познакомился с пенсионеркой Михно и её ипритовым одеколоном.

– А я ведь так и не сказал вам спасибо.

– Ну ты же скотина Богуславский.

– А, точняк.

– Не за что.

Богуславский перебрался ко мне на диван и уже почти заснул, засунув морду куда-то под пузо.

– Скажи, – сонно спросил он откуда-то из-под себя, – а откуда несёт скумбрией по «Красной цене»?

– От меня. – Ответил я в подушку.

– Чувак, напоминаю, что девять жизней у меня, а не у тебя. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, скотина Богуславский.

И мы все заснули – я, кот, листья в рыжем томике Чехова и мудрая Лужа, накрывшись черным одеялом, прошитым отражениями звёзд. Стало тихо-тихо. Но всё же, если прислушаться, можно было услышать еле уловимое шуршание.

Начался листопад. Началась настоящая осень.

ВОЕННО-КУХОННЫЙ РОМАН

В начале двухтысячных довелось мне снимать квартиру. В одной из типичных таких девятиэтажек-«столбиков» – строений белого колеру и с пучком трещин, которому бы позавидовало устье Волги.

Полгода я нежился в квартире один, выбив пять грехов из семи возможных.

Но потом расцвёл кухонный кактус.

Сначала он мне нравился. Если бы я был дворянином, он был бы на моём фамильном гербе. Как символ того, что я почти не пью и болезненно реагирую на излишнее любопытство к своей персоне. Но однажды этот брутальный ёж кинул вверх зелёную стрелку ростка, который завершился чем-то ромашкообразным цвета фукси. Внутри цветка, на круглом мохнатом пуфе сидела маленькая женщина лет сорока.

– Ты кто, болезный? – Она облокотилась на лепесток, выставив напоказ нечто из семейства кошачьих на плече.

– Я не болезный, просто не выспался. Утром надо было сдать одну работу, а я чёт с вечера залип в «Хауса» и…

– Стоп-стоп-стоп. Не тараторь, плиз. Это же интереснейшая история, делай драматичные паузы, чтобы я насладилась каждым словом.

– Сарказм?

– Он.

Так я познакомился с Дюймовой, или просто Дюйкой. Вообще у меня и до этого были сожительницы. Но они обычно называли меня классным, забирали деньги и сваливали через час. Эта же мадам мною не восторгалась и убираться восвояси не имела никакого желания.

– …А это, дети, гордость нашей кунсткамеры. Медвежонок с полным отсутствием вестибулярного аппарата! – Ядовито вещала она, наблюдая, как утром я слепо шатаюсь по кухне, нащупывая жестянку с кофе.

– Ой, заткнись, а. Кофе бушь?

– Ща, напёрсток помою, погоди.

Постепенно мы друг к другу привыкли. Дюйка обладала хорошим чувством юмора и самоиронией, поэтому поболтать с ней час-другой было даже интересно. Из этих бесед я выяснил, что у неё было три брака, и все неудачные: крот любил рыть, жабёныш – мать, а принц обожал свои маленькие крылья с золотой пыльцой. Всю их совместную жизнь он летал где-то очень высоко, а она пылесосила полы с утра до вечера, собирая его идиотские блёстки, которые на самом деле ничего не стоили. Так что кактус как место её перерождения был совершенно объясним.

На моё мизантропное счастье, Дюйка не оформляла своё прошлое в надрывные стенания со слезами и просьбами «ещё воды…». Это были развесёлые фельетоны с диким гоготом и претензиями «что ты ржёшь, где моя пипетка полусухого?!». Я подумал, что ей необходимо делиться своими историями с миром, и завёл для Дюйки аккаунт в соцсетях. Первым же лонгридом она лихо нахапала подписчиков, снюхалась с какими-то популярными социопатками, и принялась крушить изысканно-матерным молотом полированную гладь унылой реальности.

Каждую ночь я оставлял ноутбук открытым, и миниблогерша до утра прыгала по буквам, набирая очередной смешной опус.

– Сука! – Часто доносилось с кухни. – В бан! В бан, животное!

– Дюйка! Дай поспать, три часа ночи!

– Лаааадно… Расставишь с утра запятые? А то я до них даже в шпагате не дотягиваюсь…

Наше сожительство было идеальным. Пока не появился Болотов.

Однажды утром я, как обычно, сонным жульеном втёк на кухонный линолеум и уткнулся в стоящего передо мной на задних лапах одинокого таракана. У него был бравый вид и длинные рыжие усы.

– Здравия желаю! – Отчеканило насекомое и приставило две правые лапы к пустой голове. – Капитан Болотов, командир разведроты 54-го полка! Вы – глава этой квартиры?

– Нет. Я её снимаю.

– Понял. Значит, ВРИО. – Капитан что-то исправил в бумажке, которую достал из офицерского планшета, и протянул её мне. – Прошу ознакомиться.

– Извините, товарищ капитан, но мой глаз ни черта не ястребиный, чтобы что-то там прочесть.

– На то и расчёт! Ха-ха! Виноват. Это шутка. Кхм. Такая. Значицца, это письменная просьба о временном расквартировании.

– Кого?

– Личного состава. 90 насекомых.

– Ага, знаю я вас. Сначала рота, потом полк, моргнуть не успеешь – вся армия притащится.

– Никак нет. Слово офицера. Остальные подразделения дислоцируются… не могу сказать, где. Совершенно, так скать, секретно. Вас, извиняюсь, как по имени-отчеству?

– Кирилл Анатолич.

– Кирилл Анатолич, я вас уверяю, что проблем не будет. Мы, понимаешь, не какие-то там гражданские.

Болотова я зауважал за храбрость. Он вполне мог героически погибнуть на линолеуме под тяжестью моей босой ноги (тапок я утром так и не нашёл). И всё же отважно вышел на переговоры.

– Расквартировывайтесь, бес с вами.

– Благодарю! – Капитан еще раз козырнул и кому-то скомандовал. – Феоктистов! Костюк! Водрузить знамя на высоте «два ноль восемь»!

Высотой «два ноль восемь» оказался мой холодильник, на который резво вбежала невесть откуда появившаяся пара тараканов и воткнула маленький цветастый флаг на иголке. Флаг озарился серией коротких вспышек – Костюк и Феоктистов явно селфились на дембельский альбом.

– Рота, стройсь! – Орнул Болотов. Через мгновение на линолеуме материализовались три взвода во главе с командирами и замерли в стойке «смирно».

– Гражданскому населению 64-й квартиры… Ура!

– Ууууууррррраааааа! Уууууррррааааа! Ууууурррррааааа! – Громыхнуло в ответ.

– Ситников! – Вылетело из кактуса. – Девять утра! Сделай тише эту хрень, которую ты смотришь!!

На цветочном лепестке появилась грозно-невыспавшаяся Дюйка. Болотов уставился на неё и… Богом клянусь – я увидел, как лёгкое дуновение сквозняка качнуло его усы и тихо запел Крис Ри.

– Эээм… Барышня. Разрешите представиться – капита…

– Можно тебя на минуточку? – Перебила Болотова Дюйка, поманив меня пальцем. На капитана ноль внимания.

– Что это за гоблины?! – Змеиным шёпотом вопросила она, когда я подошел.

– Это? Разведчики. Поживут у нас какое-то время. Наверное.

– Ты совсем, что ли, лейку отпил? Это же военные! Они ж все отбитые!

– Да ладно тебе! Я 10 лет в армии оттарабанил, я отбитый по-твоему?

– Это же риторический вопрос, верно?

– Кирилл Анатолич, разрешите отвлечь? – Окликнул кэп. – Тут вопрос кой-какой по эт самое.. довольствию.

– Говорите, Болотов.

– Эт самое… Анатолич, может, на «ты» перейдём, так скать чтоб неформально…

«Обожаю неприхотливую военную дипломатию».

– Конечно, капитан. Так чего надо-то.

– У меня тут раскладка по продовольствию. Нам, значицца, посуточно: 90 крошек белого, 90 – чёрного, 10 ошмётков масла сливочного процентности не ниже 75… Три пятна жира говяжьего, пять обломков макаронных изделий, сухофрукты…

– Сухофрукты?

– Так точно. Ну, корки мандариновые, яблочные черенки… Сдюжим, Анатолич?

Я вспомнил, как обычно ем.

– Всего будет в избытке. – Уверенно кивнул я. – Но! За это прошу соблюдать чистоту и порядок.

– Пф! Всё понимаю, мужик, у нас с этим строго. По субботам хозяйственный день. Гунько!

Болотов окрикнул приземистого таракана, с любопытством осматривающего дверцу хлебницы. Из чего я сделал логичный вывод, что Гунько – прапорщик.

– Што?

– Сюда иди, штокает он мне! Личный состав разместил?

– Ну.

– Я щас кому-то нукну! Через час чтоб у меня был график уборки поверхностей, поддиванных, заплинтусных и других щелевых помещений, понял меня? Выполняй.

– Ладно.

– Я кому-то ла… Айййй. – Болотов сымитировал плевок и доверительно потянулся усами ко мне. – А вот эта барышня… Которая в кактусовой зоне… Я извиняюсь. Вам она кто? Вы с ней не того? Самого?

– С ума что ль сошёл.

– Агаааааа…

…Первые проблемы начались рано утром. Меня разбудила громкая и бесконечно длинная женская тирада, сдобренная такими речевыми оборотами, которые я не слышал даже от проигравших футболистов. Из Дюйкиного монолога я выяснил, что сначала ей не давали спать крики Гунько, выгоняющего подчиненных на зарядку. И затем они, цитируя неистовую Дюйку, «стадом ужаленных в жопу буйволов носились будто у меня в мозгу». Так продолжалось час и около того, после чего Дюйке удалось уснуть. Но ненадолго – в 8:00 девяносто тараканьих горл затянули «Зелёною весной…», отправляясь строевым шагом на завтрак в мойку с грязными тарелками. Болотов был проклят в семи церквях, но его симпатия к «гражданской барышне» не уменьшилась ни на йоту. Тем же вечером он накрутил усы кольцами, начистил хитиновый китель до зеркальности и миникопией Сальвадора Дали «выдвинулся в район извинительных мероприятий». В качестве огневой поддержки он вооружился пипеткой игристого и добрым ошмётком просроченной буженины. Что именно произошло в кактусе, история умалчивает, но вышел Болотов оттуда через восемь секунд с винными пятнами на кителе и бужениной на глазу, напоминая скорее отстойного пирата, чем бравого капитана тараканьей армии.

– Ну? Как прошло? – Спросил я, пряча в горле гомерический хохот.

– Да эт самое… Нормально. Всё идёт по плану. Считаю, начало положено, так скать. – Весело ответил Болотов и ретировался, беззаботно насвистывая какой-то военный марш. Подозреваю, что его благостное расположение духа было наигранным, потому что такой адской муштры, которую он устроил для своих бойцов чуть позже, еще не видел военно-тараканий мир.

А еще были учебно-боевые тревоги. Втайне от личного состава мы договорились с Болотовым, что раз в неделю я буду неожиданно являться на кухню и включать свет. Первая же тревога прошла отвратительно – разведрота не уложилась в норматив по эвакуации в щели. Болотов рассвирепел:

– Вы, скоты поганые, у меня хрен заснёте, пока я на секундомере 0:15 не увижу! Всем понятно эт самое?! Марш на исходные!

Когда я щёлкнул выключателем в девятый раз, настала Дюйкина очередь свирепствовать. Она как раз печатала электронную книгу для «ЛитРеса», а потенциально уморительная глава про комара, который набивал ей татуху черникой, совершенно не шла.

– Вы угомонитесь когда-нибудь или нет? – Орала она, стуча каблуком по «1» для пробуждения ноута. – У меня уже эпилепсия, мля, развивается от вашей светомузыки!!

Болотов пробурчал своим «отбой», а я отнёс Дюйку вместе с ноутом и кактусом в свою комнату.

– Ночуй здесь. И никто никому не будет мешать.

Я очень гордился своим мудрым решением. Которое оказалось провальней некуда. Дюйка махнула рукой на муки творчества и удалилась спать в кактус, который вскоре затрясло от моего громоподобного храпа. Чтобы его заглушить, Дюйка на всю катушку врубила «Сплин». Видимо, храп и «Сплин» вошли в резонанс, от чего кактусовый цветок-крыльцо треснул и обрушился в горшковый чернозём.

– Верни меня обратно на кухню… – Слабо простонала она мне утром, рассматривая в маленьком зеркале лопнувший глазной сосуд. – Легче выносить сотню мелких идиотов, чем одного огромного!

Вечером Дюйка встретила меня на кухне в хорошем настроении.

– Спасибо, что починил. Первый нерукожоп, с которым я живу. – Промурлыкала она, стоя на свежевозведенном крыльце. Цветок поддерживала ладно сбитая конструкция из зубочисток и обожженной жвачки. В пивных крышках, вдавленных в землю, колосились разбитые клумбы, меж которых петляли вымощенные разноцветным стеклом дорожки.

– Не за что, конечно, но это не я. – Ответил я.

– А кто? – Изумилась Дюйка и посмотрела на пол, где Болотов усиленно делал вид, что занимается строевой подготовкой и ничто в этом мире его больше в данный момент не интересует. Дюйка, разумеется, этому актёрскому этюду не поверила, переоделась во вселенское презрение и нарочито громко заговорила:

– Хотя… Всё это, конечно, хлипковато нафигачено. О! О! Сквозняк подул – и меня уже качает, как пьяного боцмана. И этот дендрарий вокруг.. Жаль, коровки нет и куриного говна по колена. Для полной пасторальности. Сидела бы щас на крылечке, печенько в чай макала и Горбачёва хаяла. Красота, ёпт.

Закончив источать словесный хлор, Дюйка удалилась, а Болотов изобразил равнодушие. Надо ли снова упоминать об адской муштре?

Прошло еще несколько дней. Болотов продолжал мучиться с боевой подготовкой подразделения, а Дюйка – со свой книгой. Параллельно она пописывала посты, собирая лайки, репосты и комментарии хейтеров. Но на последних она перестала обращать внимание, потому как её было кому защищать. В одно утро, пока она спала, к ней в друзья постучалось сразу 90 новых пользователей, которые скопом накидывались на каждый мерзкий комментарий и морально уничтожали неприятеля. А еще кто-то из них под ником «Гусар ЧестьИмею» закидывал её «личку» длинными стихами. Они не отличались витиеватостью, изобилуя рифмами типа «любовь-кровь» и «багрят-отряд». Одно из них под названием «Когда на сердце фарш…» Дюйка даже запостила и посмеялась вместе с подписчиками. Болотов совершенно не придал этому значения и объявил трёхсотметровый марш с полной выкладкой, после которого половину солдат еле откачали. Но капитан не сдавался.

– Анатолиииич… Ты спишь? Анатолич!

Я открыл глаза. Болотов стоял на моём носу с очередным документом в лапах.

– Капитан?

– Прошу разрешения провести военный парад.

Выяснилось, что завтра – большой праздник. Годовщина Битвы При Корке Бородинского Хлеба В 28-й Квартире. Прадед Болотова командовал драгунским полком, стремительная атака которого решила исход Бородинского сражения. И хоть Газовую Плиту пришлось впоследствии оставить, война в итоге была выиграна.

Конечно, я понимал, кому именно хитрый Болотов решил посвятить сие масштабное мероприятие. С другой стороны, почитание былых побед у меня в крови, поэтому запретить капитану Парад я тоже был не в силах.

Поэтому в девять утра я уселся на кухонный стул и замер в благоговейном ожидании.

– Дюйка! – Шепнул я в кактус. – Иди парад зырить!

– Когда переключишь на фигурное катание, зови! – Буркнул кактус в ответ.

– Ну как хочешь.

Три взвода, вычищенные до искр, стояли на задних лапах в тишине, нарушаемой лишь хлопаньем знамен на утреннем сквозняке. Звякнула чья-то ложка (вообще-то моя – это я не удержался и зачерпнул оливье).

– Кхм. Раз-раз… – Нарядный Болотов проверил звук, усиленный пластиковой воронкой, которую одолжил у меня накануне. Достал из ножен красную шпажку, приготовился.

– К торжественному маршу!… На одного линейного дистанции… Равнение на какту… Направо! Шагооооооооом….. АРШ!

Я включил «Прощание славянки». Болотов рванул в авангард. И как они пошли! Где-то на небе болотовский прадед смахнул счастливую слезу. Капитан сверлил глазами кактус. Дюйка так и не появилась..

…А потом пришло время больших командно-штабных учений, проводимых какими-то большими армейскими шишками. По заданию разведрота Болотова должна была совершить марш-бросок по вентиляции на 4 этажа вверх, занять кухню квартиры 92 и удерживать её до прихода основных сил.

Болотов очень волновался и даже, казалось, на время забыл о своей неприступной любви. Тренировки стали проводиться чаще и интенсивнее, но они принесли результат – Болотов целовал секундомер, каждый раз показывающий перевыполнение нормативов вдвое. Но накануне «Ночи Ч» он всё же попытался заглянуть к Дюйке на огонёк.

– Эт самое.. Гражданочка! – Потупив взор, выдавил он, стоя перед закрытым наглухо цветком. – Я, значит, это… На задание вроде как ухожу. Вы мне пожелали бы эт самое. Ни пуха так скать.

– Скатертью дорога.

– Спасибо. А может мы этот вечер проведем ну… Вместе что ли. Исключительно в беседах, без амуров так скать…

– Я без амуров не встречаюсь.

– Правда?

– Это сарказм. – Вставил я.

– Он. – Подтвердил кактус голосом Дюйки.

– А. Ну тогда я эт самое. Пошёл. Через три часа тогда вернусь после учений. И это.. Зайду еще. – Буркнул капитан.

Через полчаса бойцы разведроты вытянулись в походный строй и, ведомые своим командиром, один за другим скрылись за пыльной решеткой вентиляции…

…Прошло три часа. Попивая остывший кофе, я смотрел на белый квадрат вентиляционной заслонки, надеясь увидеть знакомые продолговатые силуэты маленьких разведчиков. Но их не было. У кактуса показалась Дюйка. Затушила окурок в наперстке.

– Как-то непривычно тихо, да? Как в старые добрые времена… – Хохотнула она.

Не, Дюймова, тут не верю. Плохо скрываешь тревогу, ой плохо.

Дюйка тут же закурила вторую.

Через полчаса показались первые разведчики. Ползли они очень медленно. Очень. Очень медленно. Я подскочил к стене, увидел Гунько.

– Как отвоевали, прапорщик?

Гунько остановился. Посмотрел на меня.

– Мне.. мне там надо помочь. – Глухо ответил прапорщик и вернулся к вентиляции. – Подавайте, мужики.

Феоктистов и Костюк вытянули на стену носилки, накрытые мелким куском какой-то рогожи. Из-под неё свисали длинные рыжие усы. Безжизненные.

Хлоп. Я оглянулся. Дюйка плотно закрыла за собой дверь кактуса.

…Когда Гунько немного отошёл и выпил, он рассказал мне, что произошло.

Это задание вообще было не самым сложным. У них были все чертежи квартиры и карты щелей и зон поражения «Раптора». Да и условный противник – геймер Малец, неповоротливый оплывший детина – идеален для тренированных разведчиков. Поэтому сначала всё складывалось хорошо. Через 10 минут рота достигла решетки вентиляции квартиры 92. Феоктистов доложил, что условный противник спит в наушниках, откинувшись в кресле. Рота тёмной струйкой спустилась на пол и окружила раскрытую коробку из-под пиццы. Радист уже подавал сигнал в штаб армии, когда условный противник неожиданно проснулся и выдвинулся к холодильнику за двенадцатым за ночь энергетиком. Неприятная ситуация, но не катастрофичная. Согласно плана рота брызнула во все стороны согласно указанным щелям, в лёгкую перевыполняя норматив.

Но Феоктистов не учёл сыр.

Разведчик решил срезать через коробку и не заметил белесое сырное пятно на картоне. Сыр был еще теплым, и Феоктистов увяз в нём всеми шестью лапами. Он отчаянно пробовал выползти, но увяз еще глубже. Болотов и Гунько бросились к нему на помощь. И тут на них наползла огромная тень – условный противник их заметил. Геймер снял тапок, купленный в «ФиксПрайсе» – самое мерзкое оружие на свете. Дешевое изделие грубой резины с толстой, ровной подошвой – если под него попадешь, шансов выжить ноль.

– Товарищ капитан, товарищ прапорщик, бегите! – Крикнул Феоктистов. И это было бы правильным решением. Но не для Болотова. Он, конечно, был свирепым командиром. С нулём пряников и бесконечным количеством кнутов. Но он, кадровый потомственный офицер, никогда не бросал своих. Так учил отец. Так его учила жизнь. Поэтому Болотов не побежал к спасительной щели. Он рванул прямо на ногу противника.

– Гунько! Вытаскивай его! – Успел бросить он напоследок. Им нужно немного времени. И Болотов его для них выгрызет.

Капитан запрыгнул на большой палец бегемотоподобного геймера и страшно завращал усищами. И план удался – противник переключил внимание на Болотова. Капитан спрыгнул на липкую плитку и побежал к стене. Геймер медленно развернулся и зашлёпал за ним. Болотов в два прыжка преодолел плинтус и пополз по стене. Опытный вояка, он держался средних высот, бежал зигзагами, но не включал скорости, чтобы враг чувствовал шанс его убить и не терял интереса.

Геймер начал обстрел.

Первый удар был такой силы, что чуть не проломил стену. Мимо. По стене поползли клубы обойной пыли. Болотов закашлялся, но концентрации не потерял. Резко поменял направление, рванув в обратную сторону. Краем глаза заметил, как Гунько с подбежавшими бойцами изо всех сил пытается выковырять несчастного Феоктистова.

Бух!

Мимо. Болотов побежал вниз и влево. Геймер вошел в азарт и заколотил по стене очередями. Болотов немного устал, но сил придавал тот факт, что Феоктистову осталось вытащить последнюю лапу.

Бух-бам-бац!

Феоктистова потащили к щели. Значит, можно бежать вверх и уже по потолку спокойно добраться до вентиляции. Осталось каких-то полтора метра.

И геймер метнул тапок.

Последним, что услышал Болотов, был хруст. Хруст собственного тела. Капитан сорвался с потолка и упал в пропасть между стеной и кухонным шкафом. Через час его нашли Гунько сотоварищи. Конец истории.

…Отблески свечного пламени лениво поигрывали на тёмном кафеле настенных плит, проложили желтую дорожку на водной глади набранной доверху ванны. Остро пахло горем и… дешевым одеколоном якобы от «Хьюго Босс». Его мы использовали для факелов, сделанных из ушных палок. Солдаты поочередно поджигали их от свечи и выстраивались по бортам моей ванны. Так начался обряд похорон капитана Болотова, Офицера и Таракана. Усопший, сжимая на груди свою красную шпажку, возлежал на горке из спичек, аккуратно сложенных на жёлтой спине купального утёнка. На нём по Древней Традиции Болотов отправится в тараканий рай, где его ждут вечный покой и никогда не кончающиеся ароматные крошки бородинского…

– Жалко, конечно, мужика. – Молвила Дюйка, стоящая на моём плече. – Я к нему… как-то привыкла, что ли.

Опять врёшь, женщина. Ты стала чуть меньше. Чуть тоньше. Чуть прозрачнее. Так не выглядят те, кто провожает кого-то, к кому привык.

Хмурый Гунько поднёс факел к спичкам. Утиная спина полыхнула. Прапорщик осторожно оттолкнул пластмассовое судно и кивнул мне. Я включил «Реквием».

– У него шевельнулся ус. – Дюйка тыкнула пальцем в сторону плавучего костра. – Вон же! И ещё раз!

– Это от жара. – Ответил прапорщик. – Тараканий Бог забирает его.. Покойся с мииииром, дружи…!

– Да заткнись ты! – Дюйка кубарем скатилась к борту ванны. – Какой нахрен бог, салдафоны тупорылые! Во! Во! Лапа задняя зашевелилась!

– У вас истерика, женщина. Прошу не нарушать Великий Ритуа..

Но Дюйка не слушала и картинно нырнула в воду. Всё-таки замужество за жабёнышем было ненапрасным – плавать она научилась блестяще.

Она, конечно, не успела бы – огонь уже вплотную подобрался к Болотову. Но её порыв поддержала моя левая рука, утихомирившая поминальный костёр ковшом холодной воды.

– Феоктистов! Аптечный набор, быстрррро!!!!

Правильно говорят: после ядерной войны выживут лишь тараканы и Леонтьев. Военврачи, прибывшие из Штаба Армии, медленно, но верно поставили Болотова на лапы. А ещё Дюйка, которая торчала у него все долгие дни и ночи реабилитации. Через две недели капитан уже встал на костыли, сделанные из канцелярских скрепок. А еще через пару дней он снова вернулся на службу, где его ждал орден и перевод вместе со всей ротой на новое место дислокации. Что было совершенно секретной государственной тайной, разумеется. Мы тепло попрощались, и вскоре Болотов вместе с подразделением навсегда скрылся в вентиляционной шахте. И Дюйка ушла вместе с ним – со своим четвёртым мужем. Потому что любила его. А он любил её. Всё было очень просто.

…Прошёл месяц, и я вроде как даже перестал по всем им скучать. Как-то, яростно выбрасывая из почтового ящика ворох реклам натяжных потолков и окон ПВХ, я наткнулся на мирно посапывающего Феоктистова, загулявшего в суточном увольнении. Он поведал мне, что рота расквартировалась у какой-то благообразной старухи с верхних этажей. Болотов продолжает драть их как сидоровых коз. Дюйка переродилась в четвёртый раз, и теперь её дом – алоэ. Дюйка объясняет это тем, что, мол, годы берут своё, и лекарственная квартира очень кстати. Но я думаю, что дело в другом.

Алоэ, конечно, не пуховая подушка.

Но оно явно мягче колючего кактуса.