Текст книги "Керины сказки"

– Это самый глупый гоночный символ, который я оставлял позади себя! – Сказал он по-испански.

Из кулака Савицкого вырос средний палец, понятный на всех языках. Рохо хотел сказать что-то обидное, с эмоциями и многочисленными твёрдыми «эр». Но поймал взгляд Савицкого и промолчал. Это был не просто какой-то там взгляд. Такой взгляд обычно видят дайверы, когда ломается противоакулья клетка. Испанцу стало очень неуютно. Его готовятся сожрать. И выплюнуть застрявшие в зубах «Ролексы». Эта мысль не покидала его до самого старта.

А потом стартовые фонари загорелись зелёным.

Понеслась.

… – МЫ ВСЕ УМРЁМ!!! УМРЁЁЁЁЁЁМ!!!! АААААА!!!!

– Заткнись, Гектор! Ты не помогаешь!…

… – По внешнему… Обходи его по внешнему!

– Гектор, рано!

– Это сраный финн, какое рано!

– Сползи влево, я ни черта не вижу!

… – Поворот! ТОТ САМЫЙ! Осторожно!… Сбрасывай, сбрасывай!

– Сбрасываю…

– Мы щас юзом пойдём!

– Не пойдём, Гектор, не истери!!

… – Мля, кто улитки – я или они?! Меняют колёса, как на саратовском СТО!

– Нагоним…

– Шотландская задница уже уехала! Полсекунды, чувак! Мы срём полсекунды!

– Нагоним, я сказал!…

– Гектор!! Не поднимай стекло!

– Меня тошнит!

– Тошни… в свой домик на спине!!

– О, точно!

– Геееектор…

… – Это последний круг?

– Я уже не помню!

– Вот! Вот! Рохо! Делай его, чего ты ждёшь?!

– Сука, не успеем…

– Успеем! Ещё чуть-чуть! Ещё… чуть-чуть…

…Вязкой сингапурской ночью Савицкий сидел в номере отеля, обхватив голову руками. Прокручивал гонку секунда за секундой, круг за кругом. Как это произошло, он до сих пор не понимал. Так не бывает. «Никогда», как говаривал врачебный консилиум.

За стеной сладко стонала «Мисс Венесуэла», утешающая проигравшего Рохо.

– Отдай меня чайкам… – Слабо донеслось из золотого гранпришного кубка. – Я хочу умереть быстро и безболезненно…

Капля шампанского, которое Савицкий разбрызгивал с подиума, попала в голову Гектора и вырубила его на четыре часа. Улиточное похмелье – одно из самых страшных вещей на Земле. Потому что медленно проходящее. Савицкий выудил из банки с солеными огурцами смородиновый лист и положил на дно кубка перед страждущим Гектором.

– На, поешь.

– Убери!… Убери от меня еду!… Оооо, как же мне плохо…

Савицкий очень осторожно достал Гектора из кубка и положил на подушку.

– Поспи, дружище.

– Только не уходи, ладно?

– Я никуда не уйду.

– Прости, что порчу тебе праздник… С венесуэлочкой сейчас должен быть ты..

– Буду. Когда выиграю Будапешт.

– Новая цель?

– Новая цель.

– Я про Будапешт.

– И я про Будапешт.

– Но ты понимаешь, что там круги сложнее? Так лихачить не получится и…

– Гектор! Не начинай!

«ПРИЧАЛ», ОТВЕТЬТЕ!

– Мамочка, мамочка! Прости! Мне, правда, пора! – Корицына отчаянно прыгала на одной ноге, пытаясь заточить вторую в тесный карцер замшевого сапога. – Такси уже ждёт.

– Что это за работа такая, где человека даже в день рожденья дёргают?

– Мам. Не начинай. Меня премии лишат!

– Раз в сто лет заезжаешь, и то сбегаешь как от чумной! Беги-беги. Премия ж важнее родной матери-то.

– Я позвоню.

– Стой!

– Что?

– Пирог возьми! Сейчас я его в пакетик заверну. Где-то у меня был из «Дикси» чистый…

– Мам, не надо.

– Я зря у плиты корячилась, что ли? …и винегрета баночку.

– Ма-ам!

– На. Бери, сказала!

– Спасибо.

– С Днём рождения. Ты.. ты позвонишь?

– Мам, не плачь. Люблю! И лекарства пей! Пока!

…Навигатор клялся мамой таксиста, что до конца маршрута осталось 27 минут. А значит Корицина успеет домой. Нет, не на работу, как она соврала матери (а врала она частенько, как всякая любящая дочь). Никакой шеф её не ждал.

Корицыну ждала ракушка.

…Это была очень красивая, крупная раковина, отделанная розовым перламутром изнутри. Сначала она долго жила на большой красной звезде на самом дне Балтийского моря. Потом течение сорвало её со звезды и понесло, понесло всё дальше от дома, выплюнуло в районе янтарной Юрмалы и отдало в руки безработного Зейдникса. Безработный Зейдникс восхитился сим подарком, покрыл ракушку дешёвым лаком и продал её слегка подвыпившей туристке Корицыной по какой-то безумной цене. С тех пор ракушка поселилась в корицынском серванте по соседству с гжелиным слонёнком и «счастливой» китайской лягушкой (Корицына всё забывала её выбросить после перелома бедра). Два года ракушка вела себя как подобает любой прилично ракушке – молчала и собирала пыль. Но месяцев восемь назад она заговорила.

– Шшшшш… шшшшш… «Причал», ответьте! ШШШШШ… «Причал»… Ответьте, «Причал»!

Вначале Корицына подумала, что это вещает реклама, перебив «Удивительную миссис Мэйзел» на самом интересном месте.

– Что-то новенькое от «Азино три топора». – Вслух подумала Корицына.

Но голос, пробивающийся сквозь помехи, шёл явно не из ноутбука.

– Шшшшш… Кто-нибудь, ответьте… Шшшшш….

Корицына ухом вперёд исследовала комнату и подошла к серванту. Взяла ракушку, тут же почувствовала вибрацию от звука.

– «Причал», это «Касатка»…шшшш… ответьте…

– Алё? – Прошептала Корицына, чувствуя себя идиоткой.

…Так началось знакомство Корицыной с экипажем подлодки Щ-313 «Касатка», затонувшей холодной октябрьской ночью 1942-го года.

Они преследовали вражеский эсминец и в кураже погони не заметили второй. Немцы ухнули глубинными бомбами, и одна из них повредила корпус, отчего «Касатка», вооруженная последней торпедой, клюнула носом и опустилась на дно в 22:30. Вторая бомба застряла между радиоантеннами.

И взорвалась в 1:30.

Каждый вечер, ровно в половину одиннадцатого, ракушка запрашивала «Причал» голосом командира Ляхова. Корицына отвечала, первые полчаса доказывала ему, что она из будущего, а затем общалась с со всем экипажем – Ляхов включал громкую связь. Корицына вещала морякам о будущем, о победе над немцами, мобильниках и компьютерах, ценах на сахар и космической программе – обо всём на свете, кроме того, что произойдёт в 1:30. Потом она слышала грохот. Плакала всю ночь и ложилась на пару часов спать, чтобы следующим вечером, ровно в 22:30, снова ответить на запрос «Касатки». И опять терпеливо объяснять, что происходит, рассказывать о победе, мобильниках, моде…

Позже Корицына погуглила и узнала, что лодку нашли какие-то дайверы-любители только в 96-м. На ней было тридцать семь человек. В папке «Избранное» она хранила 37 чёрно-белых фотографий. 37 разных мужчин, старых и молодых, улыбающихся и хмурых, смотрели со снимков в будущую жизнь, которая одинаково для всех оборвётся в 1:30 27 октября 1942-го года на глубине 88 метров.

Старлей Ляхов, молодой командир. Умное лицо, не по возрасту даже. Нижнюю челюсть специально выставляет вперед, чтобы выглядеть героически – наверное, комплексует из-за неправильного прикуса.

Боцман Пинчук – родом из Ровно, пошляк страшный. При этом взгляд мудрый – прям мужик салтыково-щедринский.

Политрук Ребензя. Каждый раз запрещает личному составу общаться «с этой шлюхой Абвера» Корицыной. За что его постоянно закрывают в трюме, а он оттуда грозит всех расстрелять по закону военного времени. А всем каждый раз наплевать.

Она так жалела их всех! И не могла, не решалась сказать им, что произойдёт в 1:30. Она врала, что всё будет хорошо. Им ответят, их спасут, они все, все 37 человек вернутся домой, победив немцев, и проживут долгую счастливую советскую жизнь. За восемь месяцев она полюбила каждого из них. Теперь это была и её команда, её мужчины. Каждый вечер ровно в 22:30 она была у ракушки, чтобы сделать их всех счастливыми. И каждую ночь всех их теряла.

Единственным подводником, которого Корицына потеряла один раз, был её отец. Рослый, бородатый каперанг на атомной подлодке, которого, боялось даже командование. От одного взгляда из-под пушистой брови хотелось схватить швабру и что-нибудь отдраивать до потери пульса. Он доставал своими нравоучениями всех и всегда, но учил всему, что умел сам. Всё контролировал, даже личную жизнь. Одного хахаля дочери выставил из дому за вопрос «На чём Вы плаваете?». Трёх других сначала знакомил со своим наградным пистолетом и пятью обоймами, намекая на то, что всё содержимое обойм окажется в голове второй дочерней половинки, «если хоть один, сука, волос…!». Корицына ненавидела его. И всё ему прощала, когда он возвращался, сгребал их с матерью в охапку и бросал короткое «Соскучился». И становилось уютно, будто вокруг тебя вырастает стена, и тебе нестрашно, даже хорошо и тепло.

Но однажды он не вернулся. А по телевизору просто сказали «Она утонула». Отдали лишь орден и компенсацию. Мама всё потратила на памятник. В воду бросили венок. Стены вокруг больше не было.

Корицына не могла его спасти. Но экипаж «Касатки» – честно пыталась. Она писала в СМИ, военным историкам и Администрацию, даже «случайно» познакомилась и заманила к себе морского инженера. Но никто ей не верил, а морской инженер даже искал по всей квартире скрытые камеры, думая, что Корицына – блогер-хайполов. Тем временем «касатики» погибли уже 246 раз. И сегодня будет 247-й…

(Кстати, называть их «касатиками» было рискованно. За это, например, был коллективно избит экипаж Щ-312 «Нерпа», причём в полном составе)

…Корицына напомаженным снарядом влетела в квартиру. На часах 22:26. Успела. Налила вина, чтобы отпраздновать ДР с отражением. Выпила.

– шшшшшш…. «Причал», ответьте!

– Алё! Да! Алё!

– «Причал», это…

– Я не «Причал», ребят. Всем приветик. Сейчас я всё объясню…

…В этот раз был поставлен рекорд – уже в 23:04 команда поверила Корицыной, а карающий словом политрук Ребензя закрыт в трюме.

– …А ещё у меня день рождения! – Ляпнула Корицына, откупорив вторую бутылку игристого.

– УУУУУУУУ!!!

– Так с этого и надо было начинать, барышня! – Весело крикнул старый радист Смольский.

– Боцман! – Скомандовал Ляхов. – Спирт на капитанский мостик!

– Та с удовольствием «Есть», таищ капитан!

– Пьянство во время ведения боевых действий категорически осуждается товарищем Сталиным… – Слабо донеслось из трюма.

– ЗАТКНИСЬ!!

Гогот. Корицыной стало уютно. И она расслабилась.

– Товарищи! – Взвизгнула именинница. – Ну выпустите вы мужчину! Пусть и он перед смер…

Костицына чуть не откусила себе руку. Но вроде вовремя спохватилась.

– Перед чем? – Спросил Ляхов.

Не вовремя.

На том конце ракушки замолчали.

– Перед смертью, да?

Корицына уменьшилась в размерах до кончика иглы.

– Подставляй кружки, хлопцы, я сразу канистру, шоб два раза не…

– Помолчи, боцман. Товарищ Корицина?

– Я… я тут, товарищи. Я хотела сказать – перед смееееероооааа…

– Девушка. – Было слышно, как капитан сглотнул. – Вы… Вы могли бы не отвечать на мой запрос. Испугаться там или… проигнорировать как-то. Но вы ответили. Вы смелая, правда, смелая. Мы тоже, да, товарищи?

– Да, так точно, так точно, так точно, да… – Раздалось сдавленное многоголосье.

– Так ответьте нам честно, товарищ Корицына: что нас ждёт? Товарищ Корицына?

Корицына залпом выдула половину бутылки, чтобы слова легче проскальзывали наружу.

– У… у вас там бомба.. В этих вот штучках сверху…

– Антеннах, да, мы слышали стук. Она взорвется? Когда?

– Через… через 40 минут. Простите… Ребят… Ребят…

На том конце молчали. Тушь бросилась вниз по щекам.

– Товарищ Корицына? – Первый раз она услышала сталь в боцманском голосе. – Разрешите серьёзный вопрос?

– Д-да. Конечно.

– А скажите – чи большая у Вас грудь?

Ракушку чуть не разорвало от хохота.

– Ля! А что, мне интересно!… Ой, товарищ капитан, это рукоприкладство!

– АХХХХАХАХАХАХАХАХАХАХА!!!

– Большая! – Почти честно ответствовала Корицына.

– Ооооооооо!

– И с родинкой.

– ОООООООООО!

– Закройте юнге уши, он ещё дитятко!

– АХХХХААХАХАХАХАХАХА!

– Боцман, хули ты ржёшь, наливай давай!

…1:02.

– …А вот шо мы без музыки?! Мадам Корицына, а ответьте-ка всему личному составу: шо вы там в своём будущем поёте?

– Я лучше поставлю.

Корицына открыла плейлист и врубила «Витаминку» Тимы Белорусских. Экипаж молча прослушал весь трек до конца и продолжал молчать еще минуту.

– Мужички? – Вкрадчиво поинтересовалась Корицына.

– Знаете шо, хлопцы. Я под это вот дерьмище помирать категорически отказываюсь.

– АХХХХАХАХАХАХАХАХАХА!

– Земцов! Тащи тальянку!

– Товарищи, взываю к вашей ответственности! Игра на музыкальных инструментах строго запрещена, вражеские сонары не дремлют и…

– ЗАТКНИСЬ!!

…1:12.

– …Зачем мы уходим от милой земли, зачем мы плывём под волной? Затем, чтоб враги никогда не смогли отнять у нас берег родной… – Песня, зафактуренная помехами, мягким, тёплым приливом наполняла спальню, обволакивала, закрывала собою Корицыну, гладила её по волосам, по щекам и трясущимся от слёз плечам. Они завтра опять будут на связи, думала она. И послезавтра, и потом, и каждый вечер. Они никогда не умрут. Её мужчины. Её любимые мужчины.

– Товарищ Корицына?

– А?

– А почему вы не поёте?

– Я не могу найти текст в гугле.

– Я ни хрена не понял, товарищи.

…1:22.

– Товарищ Корицына?

– Да-да?

– Это командир Ляхов. Скажите, что вам подарить на день рождения?

Корицына задумалась. Игристое добавило ей здоровой женской наглости.

– Скажите, Ляхов, у вас же осталась одна торпеда?

– Та да, мадам, её в данный момент политрук у трюме полируе!

– АХХАХАХАХАХАХАХАХА!

– Боцман, отставить!… Так точно, товарищ Корицына. Одна осталась, а что?

– Хочу салют!

– Ого! Что думаете, товарищи?

«Шмшмшмшмшмшмшмшм!»

– Будет вам салют, товарищ Корицына. – Непонятно как, но Корицына очетливо услышала улыбку Ляхова, который переключил тон на командный. – Торпедный отсек, товсь! Торпеду в боевое положение! О готовности доложить, в норматив уложиться!

– Есть!

– Есть!

– Задачу понял, выполняю!

По переборкам «бум-бум-бум».

– Товарищ командир!

– У аппарата!

– Торпеда в боевом положении, готова к пуску!

– Всем приготовиться!… От всего личного состава в честь боевой подруги товарища Корицыной… Огонь.

1:26.

– Ляхов? Ребята? – Корицына до снежных костяшек сжала ракушку. Ответа не было. Даже помехи пропали. Полная тишина. Странно, подумало игристое в корицынском мозгу. Еще же 4 минуты.

А нет, не полная тишина. Стук… Стук-стук… Что-то стучало за дверью.

– Оля, иди за стол, сколько можно там сидеть? – Материнский голос в секунду выгнал из Корицыной всё игристое через холодный пот.

Стук… Стук…

Корицына приоткрыла дверь и выглянула на кухню: мать расставляла тарелки для торта.

– Даже в свой день рождения торчишь за компьютером своим!

– Мам?! Когда ты пришла?!

– Ты там в спальне прибухивала, что ль?!

Стук… Стук-стук… Стучала не мама. Звук шел из прихожей.

– Мам, кто там стучит?

– В смысле – кто?

– Мама, кто там?!

– Значит так, дочь. – Отец вошёл на кухню и бросил молоток на табурет. – Вешалку я тебе повесил. Но давай-ка ты уже найдёшь мужика нормального, я подчеркиваю, НОРМАЛЬНОГО, который будет тебе по дому…

– ….!!!!!!!!!!!!!!!!

– Так, ты это… Отставить падать в обморок!!! Мать, стакан воды ей в лицо! Я вызову медицинскую помощь! … Никому не паниковать!

…По экрану телевизора поползли финальные титры фильма, которого и в дневное-то время лучше не показывать людям. Корицына нехотя приподняла голову с отцовского плеча, глянула в окно – светает. Из спальни доносился материнский храп.

– Ну что, отбой! – Приказал зевнувший отец.

– Погоди, пап. А расскажи, как ты спасся? Ну, тогда, в двухтысячном?

– Я ж тыщу раз рассказывал.

– Ну пожаааалуйста.

– Ладно. Заклинило у нас, так скать, ходовую. Плюхнулись на дно. Ну, думаю, попали в оказию. Понимаю ж, что кранты – это ж Тихий, глубина. Старпом крест целует, кто-то плачет. Но! Я ж в академии книжки читал, а не шуры-муры разводил, как ты в институтах.

– Ну паааап!

– Отставить перебивать! Так вот. Вспомнил я книжку умную адмирала Ляхова.

– Ад-ми-ра-ла?!

– Да, НачБалтФлота в 60-х. Он там случай один интересный описывал. В октябре 42-го торчал он вот как я на глубине. Лопасти заклинило, в антенне бомба глубинная. И что он делает? Палит со всей дури последней торпедой. Казалось бы, зачем? Дебилизм! Ан нет! Бомбу скидывает с лодки! Лодка отрывается от грунта, лопасти запускаются! Тихонечко всплыли и тихой сапой домой уползли раны зализывать. Герой! 37 человек спас! Я думаю, шанс один на миллион! Ну а что терять-то? Я и бахнул. И вот я дома. Как и остальные сто шесть человек экипажа. Мне, конечно, по шапке нехило влетело. Зато… А ты чего разревелась? А? Дочь?

СВЕТСКАЯ БЕСЕДА

Как обычно, плотно позавтракав надеждами на лучшее, я вышел из дому в холодный март. Настроив походку так, чтобы не заляпать сзади штаны, я зашлёпал вдоль несущегося по асфальту ручья в сторону электрички. Я не сразу заметил, как мокрый бездомный пёс вылез из-под насиженной бабками лавки и засеменил рядом.

– Мне нечего тебе дать. – Произнёс я вслух.

– Я в принципе не голоден.

Я остановился. Определённо это сказал пёс. Я мысленно записался на МРТ.

– Это же ты сейчас говоришь, да?

– Прикинь.

Я нацепил на себя отстранённый вид. Я всегда так делаю, когда мне страшно.

– Да я понял, что ты. Просто сначала перепутал с… вон той рябиной.

– Чувак, рябины не разговаривают. Они же деревья, в курсе?

– В курсе. А ты, вероятно, какой-то волшебный пёс?

– Да. Я заколдованный принц Брунея. На рейсе «Эйтихада» я выбрал халяльную курицу, и она оказалась проклятой.

– Серьёзно?!

– Конечно нет, да что с тобой, мужик?! И давай уже пойдём – ради нашей беседы расписание электричек не поменяют.

Мы двинулись дальше, косясь друг на друга. Он – насмешливо, я – с некоторой опаской.

– Но погоди-ка. Если ты обычный бездомный пёс без всякого там налёта волшебства, то по логике получается, что все собаки разговаривают?

– Бинго, приятель.

– Тогда почему вы молчите?

– Мы слушаем. Если начнём отвечать, люди больше никогда не доверятся нам полностью. И мы перестанем быть лучшими друзьями.

– Звучит довольно здраво.

– Да мы вообще, знаешь, не дураки. Ну может быть кроме болонок. Ну и еще шпицев. Но это так, моё субъективное мнение.

По пути нам встретилась хмурая дама, отчитывающая по телефону некую Людмилу за отвратительный шрифт в презентации. За ней дефилировала бездомная мохнатая сука важного виду.

– Здарова, Свет! – Поприветствовал пёс важную суку. Та высокомерно кивнула, но улыбка краешком пасти выдала, что высокомерие напускное.

– Клянчит еду? – Спросил я пса.

– Нет. Иногда мы пристраиваемся к прохожим, чтобы немного пофантазировать.

– О чём?

– Представляем, что мы чьи-то. Что мы кому-то нужны. И нас скоро приведут домой, помоют лапы, пока мы кусаем тёплую струю воды. А потом мы кладём голову им на колени и смотрим глаза в глаза. И виляем хвостом, разгоняя одиночество.

– Странные фантазии.

– У вас такие же.

– Прав.

Интересно, подумал я. Этот пёс выбрал меня для своей уютной фантазии. Хоть для кого-то я был избранным, и меня даже одолела некоторая гордость. Но пёс быстро спустил меня на планету.

– Неееееет, бро, ты для меня – наркодилер.

– Чего?!

– Я нюхаю твои мысли, и меня штырит до вечера. Могу полсвалки потом сожрать и лужу выпить.

– У мысли есть запах?

– Ещё какой. Ты не представляешь, какое амбре иногда люди источают, хоть нос отрубай. А у тебя прям букет.

– Обычные у меня мысли.

– Чувак. Ты вышел из дома и представлял, что асфальт – это лава, ручеёк – горная река, а ты типа на вертолёте летишь искать пропавшую экспедицию!

– Ничего я такого не думаю! – огрызнулся я и предательски покраснел.

– Ты ещё тихо так делаешь «Т-р-р-р-р-р!», чтобы у тебя картинка в глазах мелко тряслась – будто ты в вертолётной кабине. Братан, это чистый мысленный кокс!

Мы дошли до перекрестка, и пёс остановился.

– Всё, дальше не моя территория. Пока, брат. – Пёс шумно втянул воздух и чуть дёрнул головой. – Ещщщё разз… На поссссошок… Уххх!

Мой наркоклиент махнул на прощание грязным хвостом и скрылся отходить за гаражами. А я пошёл дальше, насупившись от тяжких дум. Даже собака считает меня идиотом. Какая прелесть. Надо срочно взрослеть. Глядишь, тогда и чьи-нибудь женские колени появятся, на которые я положу свою нечёсаную башку.

Но это было не самым обидным. Пропавшую экспедицию я так и не нашёл.

– «Палитра», это «Красный-5»! Возвращаюсь на базу, как приняли?

Т-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р…

СТРАННЫЕ СВЯЗИ

Свитер я купил. Синий. На распродаже. Помню, в центре магазина стоял огромный такой поддон. А на нём вещи всякие навалены в неестественных позах. Словно много-много людей с большой высоты упало, и их из одежды выдернули. Поддон окружили покупатели и давай в нём рыться. Были там уже и ветераны рытья – это те, кто у поддона уже минут пять-семь копошились. На новичков зыркают враждебно – мол, это наша земля, найдите себе другой хлопчатобумажный курган с обелиском «всё по 900». Я сзади на цыпочках подкрался, гиеной быстренько что-то цап снизу, и за манекен утащил. Развернул, смотрю – свитер. С двумя очаровательными оленями. И размер почти мой. Плечи в районе локтей, но если рукава подкатать и под картонную эко-дубленку спрятать – вот прям моё. Мне б еще усы да наивно-удивленный взгляд – вылитый житель американского пригорода с двумя детьми, крашеным забором и слюнявым ретривером. Не то, чтобы этот образ был моей голубой мечтой. Но 900 рублей…

Вернувшись домой, разложил я свой трофей на диване. Срезал с него все четыреста ярлыков (или пятьсот – после девятого я сбился со счета). Напялил на себя и задался логичным вопросом: на хрена я это купил?! Магия-то 900 рэ исчезла. Это ж вообще не мой размер! Олени какие-то дебильные… Если б такие олени были в упряжке Санты, он бы добирался до детей на поезде. Во-первых, на таких несуразных копытцах они не победят гравитацию, чтобы пронестись на фоне луны. Они их даже по снегу не протащат, тем более с толстозадым дедом. А во-вторых, конечно, морды. Они точно связаны кем-то в глубочайшей деменции. Потусторонние ребята из головы Стивена Кинга они, а не олени. С такими рылами нужно объезжать стороной церкви, а не детям подарки развозить.

…Видимо, все свои размышления я произнёс вслух. Потому что олени фыркнули и ответили.

– Ты себя-то в зеркало видел, мужик? – Прошепелявил Левый. – У тебя вид, будто ты только из торнадо выпал.

– Если не нравимся, верни обратно в магазин. – Просипел Правый.

– Ну какое «верни», Правый! – Захихикал Левый. – Он же все ярлыки срезал! Небось еще и чек выбросил!

(Чек я и правда выкинул, завернув в него трёхдневный «Дирол – Морозная Свежесть»)

– Вы мне тут не хамите! – Взъерепенился я. – Чмошники вязаные!

– Лучше бы нас купила та толстая женщина с запахом чеснока! – Олени еще раз синхронно фыркнули и ушли с груди на спину.

– Эй! – Закричал я, вертясь перед зеркалом и стараясь заглянуть назад. – А ну вернулись обратно! Вы на спине вообще не смотритесь!

– Извинись. – Прошепелявила спина.

Я вообще если и извиняюсь, то редко и больше смсками. Но телефон оленей я не знал, поэтому просунул через зубы «простите», используя только согласные.

– Прстт.

Олени вернулись и подозрительно посмотрели на меня.

– Запойный?

– Я вообще не пью.

– Непохоже.

– Я просто ненавижу свою работу. На которую мне завтра вставать в пять утра.

Я стянул свитер, засунул в шкаф и лёг спать.

…Чтобы проснуться среди ночи от смачного чавканья, доносящегося из шкафа.

– Что вы там делаете, кретины?! – Проорал я в шкаф.

– Жрём. – Ответил шкаф.

Так я узнал, чем питаются вязаные олени. Они без ума от одёжных катышков. Так как я жил один, катышных запасов моих хватило бы на целое стадо. В данный момент Левый с Правым уплетали спортивные штаны, до которых могли дотянуться. Я тоже решил пожрать. Нажарил ночной картошки с луком и жадно ел прямо из сковородки. А свитер с оленями повесил на стул рядом с собой. И еще накинул спортивную штанину, чтобы ужинать в компании.

– Что это идиотский вой? – Недовольно сипнул, жуя, Правый.

– Это «Аэросмит». Музыка на все времена.

– Это шило какое-то, а не музыка. Есть что-нибудь родное, финское? – Прошепелявил Левый, отдирая очередной наливной катышек.

Я поставил «Расмус».

– О! Совсем другое дело!

«Я ем в обществе кривых оленей, фанатеющих от катышков и Расмуса. С другой стороны, кто-то сейчас падает с обрыва или читает письмо из налоговой. Кому-то ж явно хуже, чем мне» – успокаивал я себя.

– Ты один живёшь? – Поинтересовался Правый.

– Да.

– Почему ты никого себе до сих пор не связал?

– Я не умею. Да и не хочу уже, если честно. Как-то привык быть… Несвязанным. Давайте спать.

…Этот свитер стал моим любимым из двух. Может, потому, что я как вцеплюсь во что-то новое, так и затаскиваю до сальных локтей. Как влезу, так и ношу. Не меняю. Не люблю перемены. А может, мне нравилось ощущать компанию, даже под картонной дубленкой. Даже, когда она молчит. Главное, что кто-то рядом.

Постепенно мы с оленями… Не то сдружились, не то привыкли друг к другу. Выяснилось, что Левый очень боялся петард. Поэтому все новогодние каникулы он провёл подмышкой, трясясь от страха и проклиная китайский петардопром. Успокоить его мог только красный ворс, пропитанный «Ванишем».

Правый страдал задними копытами. Нить в районе колена постоянно ослабевала и выпячивалась наружу. Мне приходилось всё время её натягивать, чтобы он нормально ходил.

И оба они жутко обожали чесания. По вечерам я наряжался в свитер, ложился перед теликом и чесал их обоих.

– Чуть выше… Ещё… Ооооооо! – Мурлыкали оба и просили переключить телик «на что-нибудь нормальное».

За первый месяц зимы произошло много всякого забавного и не очень. Однажды я пролил на Левого кофе, и он полночи носился по всему шкафу как угорелый. Я нашел его только к утру, и то по храпу – он ввязался в старую шапку.

А потом я заболел. Олени услышали мой кашель и приказали надеть свитер. Правый остался на груди, а Левый перешел на спину. Оба улеглись и грели меня всю ночь, а наутро я был как новенький. В качестве благодарности я пустил их пастись на ковёр.

…А потом я решил постирать свитер. Пока олени спали, я засунул его в «стиралку» и выставил на долгую стирку. И шестьдесят градусов. Я всё так стираю. Поэтому все мои вещи нежно-линялого оттенка. Через полтора часа я вытащил белье и услышал страшные вопли. Я развернул свитер. Который раньше был XL. Сейчас же он выглядел на М и то с натяжкой. С его груди на меня смотрели злобные оленята.

– Ты тупой?! – тоненько заголосил маленький Левый.

– Что ты натворил, скотина?! – вторил ему Правый в той же тональности.

В тот день на меня наорал начальник, который ненавидит нашу работу пуще меня. И еще какая-то женщина, на которую я упал в маршрутке. Скорее всего поэтому я был на взводе и дал слабину.

– Зато свитер мне впору! – Огрызнулся я, идиотски скалясь.

– Это смешно по-твоему?! Трудно было руками простирнуть в холодной?!

– Оооо, ну конечно, еще не хватало, чтобы меня учили жизни дерьмово связанные оленята!!! Довякаетесь – куплю джемпер с волками!

Олени заткнулись и ушли в спину.

…Утром они не поздоровались, даже не вышли к животу.

– Объявили мне бойкот? Да ради Бога. Захотите жрать, выпретесь как миленькие! – Проскрежетал я в собственную спину, где виднелись две оленьи задницы.

Как обычно, я облачился в дубленку, всосался в забитый народом вагон метро и притащился на работу. Скинул дубленку, глянул на себя. Олени не вышли. За рабочим компьютером я просидел до обеда, просмотрев 19 смешных видео и 4 шокирующих. Олени не появились. Это уже было ненормально. Я подошел к зеркалу, глянул на спину – их не было и там. Я стянул свитер и просмотрел каждый его сантиметр, вывернул наизнанку – никого.

Сбежали, сволочи. Скорее всего, это было в метро, когда я от духоты расстегнулся. Вероятно, перепрыгнули на кого-то другого. На чей-то свитер.

Ну и хрен с ним, разозлился я. Плевать. Тоже мне обиженки. Пусть любят мозги кому-нибудь другому. Да и свитер от их отсутствия только выиграл.

…Прошло недели две. Моя жизнь спокойно стояла на месте, что меня совершенно устраивало. Поначалу. Но что-то было не так. Ночная картошечка перестала радовать. Я всё так же её к чертям пережаривал, всё на том же самом масле. Но не то. Не тот вкус. Даже под сраный «Расмус».

Я ложился перед теликом и чесал пузо. Так же, обеими руками, в том же ритме. Не то. Не то на любом канале «с чем-нибудь нормальным».

Твою мать, я стал по ним скучать. По их проблемам, фобиям, сиплому ржанию и шепелявому нытью.

Еще через неделю это стало просто невыносимым. Я не мог работать (раньше просто не хотел), нормально спать и есть эту дурацкую картошку. В моей зоне комфорта должны быть вязаные олени.

Я пошел в самый дорогой магазин для придурков и купил самый дорогой свитер. Дома я изъелозил его так, что числу катышков позавидовала бы узбекская бахча в самый урожайный год. Пастбище было готово. Оставалось самое сложное – найти сбежавшую скотину.

…Если оторвать морду от телефона и оглядеться по сторонам, то можно заметить, что утренний транспорт забит одними и теми же хмурыми людьми. Для многих это Утро Сурка – одно и то же, секунда в секунду, с одними и теми же действиями. Я предположил, что оба моих болвана будут на человеке, утро которого сродни моему. Поэтому каждые 8:10 утра я спускался в метро, распахивал дубленку и ходил по вагонам, негромко приговаривая:

– Эй!… Эээээй!… Ле-вый? Пра-вый? Мир? Вы тут?…

…Меня почти ни разу не избили. В толпе городских сумасшедших я не был самым безумным. Но спустя неделю я стал отчаиваться. Всему есть предел. Даже желанию найти своих оленей. Вот уже скоро моя станция. Поезд замедлил ход.

– Псссс!… Мужчина!

Я обернулся: сзади ко мне подкрадывалась маленькая курносая женщина. С виду обычная Серая Мышь. Только глазищи большие, сверлящие меня. Я подозрительно прищурился. Серая-то она Серая, иной раз рядом пройдешь и не заметишь. А потом оказывается, что она в топ-10 самых кровавых маньяков за всю историю современной России.

– Что?… – Тихо спросила Мышь у кого-то невидимого. – Я уверена, что это ваш! Да заткнитесь вы!!!

Мышь расстегнула тертое пальто и прижалась ко мне.

– Вы что делаете, дамочка?!

– Забирайте их обратно!

– Кого?!

– Они жрут моего Снеговика!!!

Я её интеллигентно оттолкнул. Под пальто у Мыши оказался красный свитер со Снеговиком. Там, где по классике должна быть морковка, зияла дыра.

– Сколько жратвы, Левый! – Просипел кто-то на моей груди. В ответ послышалось заливистое чавканье. Это означало, что извинения приняты.

– Вы должны это исправить! – Пропищала мне Мышь, тыкая в отсутствующий нос Снеговика.

– Давайте я куплю вам новый свитер. – Ответил я.

– Мозги!!! Мозги себе купи, мужлан! – Заверещал Снеговик. Снеговиха, если быть точным…

…С Мышью мы вместе уже четыре зимы. Если честно, я недолюбливаю её Снеговиху – вязаная толстуха бывает истеричной и капризной. Но это её Снеговиха. Мышь моих оленей тоже не жалует – они для неё слишком громкие, и юмор у них казарменный. Но это мои олени. Поэтому ночную картошку мы едим впятером. Всегда. И телик смотрим тоже впятером. Я – почесывая Левого и Правого, Мышь – перешептываясь со своей Снеговихой. Потом мы выключаем телик и просто смотрим друг на друга. Долго, не отрываясь.