Текст книги "Любовный квадрат"

ГЛАВА 20
МОНА

Воскресенье у Фрика.

Утром Билл Нел отвез Мону, Грега и Мелиссу в «Плазу» на поздний завтрак. Затем они прошлись по Пятой Авеню, посмотрели книги на лотках уличных торговцев и оставили детей в зоопарке, перед тем, как продолжить прогулку в особняке сталелитейного магната Генри Клэяф Фрика, построенного в Стиле Людовика XVI. Дом предназначался для жизни, но, главным образом, должен был стать местом хранения коллекций мебели, скульптур и картин. Будучи точным и аккуратным человеком, Фрик в своем завещании отметил, что оставляет особняк в качестве главного жилища любимой жене. После ее смерти дом со всеми сокровищами передавался в дар будущим поколениям. Он стал общественным музеем.

Мона знала, что Билл Нел очень предусмотрителен. Он спланировал эту воскресную экскурсию, как элегантный и вдохновляющий способ подготовить ее к завтрашнему прослушиванию. Отель «Плаза», великолепие Центрального парка, величие домов на Пятой Авеню со швейцарами у дверей, одетыми, как опереточные генералы, и под занавес визит в особняк Фрика, где, по обыкновению, Мона засмотрелась на портреты леди Гамильтон.

– Не удивительно, что лорд Нельсон втюрился в нее. Ну разве она не великолепна?

– Как сказать.

– Что ты имеешь ввиду? Я бы отдала мои зубы мудрости, лишь бы выглядеть, как она.

Билл застонал. Старая история. Навязчивая идея Моны о своей внешности. Он терпеливый человек и любит Мону. Сейчас у нее трудный период, поэтому он предпочитает не обострять ситуацию.

– Это зависит от того, чью точку зрения ты выбираешь. Эмма в исполнении Вивьен Ли была захватывающе красива: стройная, изысканная, неповторимая. Эмма Гленды Джексон – более исторически точна: неряшливая, крикливая, вульгарная особа, которая могла обставить по части выпивки самого Нельсона и без смущения рыгать за столом!

Вглядываясь в пастельные, романтические тона портрета кисти Ромни, Мона вздохнула.

– Я предпочитаю версию Вивьен Ли. Почему я не родилась с ее внешностью? Вместо…

Она обернулась к Биллу. Тот терпеливо провел рядом с ней все эти месяцы выздоровления, его уверения постоянны и непоколебимы. Ее нос выглядит прекрасно. Возможно, это не тот нос, который она хотела, но он выглядит прекрасно. Завтрашнее прослушивание состоится для самой большой, дорогостоящей и длительной рекламной кампании в истории телевидения. Это озвучивание, в котором у Моны шесть разных персонажей. Они будут петь секстетом, точнее, Мона запишет все шесть партий, а компьютер затем гармонично сведет их.

– Я знаю, ты ненавидишь, когда я говорю так, но ничего не могу поделать с собой. Я схожу с ума из-за того, что хочу выглядеть, как Вивьен Ли, вместо… – Мона поискала сравнение. – Вместо горбуна из «Собора Парижской богоматери».

Даже она рассмеялась, когда Билл изобразил Чарльза Лотона в роли урода. Подняв одно плечо, он искоса смотрел на нее, ужасно при этом гримасничая.

– Ты абсолютно права. Именно так ты и выглядишь.

– О'кей, о'кей, я прекращаю! Ты прав. Я работаю. Это больше, чем могут сказать многие актрисы. Я везучий парень.

Именно это Мона должна постоянно напоминать себе. Счастливица, имеет деньги для оплаты доктора и больничных счетов. Она знала, что косметическая хирургия не покрывается медицинской страховкой, так как не считается жизненно необходимой. И так достаточно красива. Мона понимает это. Чего она не может вынести, так это стоимости исправления ошибки. Началось с безумной платы за скорую, доставившую ее в госпиталь, потом тысячи и тысячи долларов за срочную операцию, пребывание в госпитале, плюс счета за анализы, лекарства и тому подобное.

Словно этого мало, Брент совершенно перестал высылать чеки на содержание детей, используя, как оправдание инцидент в Вашингтоне. Он угрожал вызвать Мону и Эми Хамфриз в суд за похищение Мелиссы и Грега из мотеля и нанесение ему эмоциональной травмы из-за исчезновения детей. К тому же, они ущемили родительские права отца.

Дерьмо, ее адвокат согласился на его условия, но это не предотвратило требований Брента по сокращению алиментов, бумаги на месяцы застряли в суде. Пока Мона лежала в постели с требованием по возможности меньше разговаривать и «беречь» лицо, она совершила ошибку, отвечая не телефонные звонки. Отец ее детей проинформировал бывшую жену, что предпочитает отдавать деньги своим адвокатам, а не ей.

Решив защищать чувства сына и дочери, Мона сказала им, что у папы денежные проблемы.

– Поэтому он бросил нас в Вашингтоне? – спросила Мелисса.

– Нам придется ходить в общественную школу? – запаниковал Грег.

Она заверила их, что не следует беспокоиться. Ее финансовые накопления и вклады, возможно, и исчерпались, но кое-что еще осталось. Люди из рекламных агентств вопили о необходимости ее услуг. Все скоро нормализуется. Единственное, что придется продать, это квартира. Такая роскошь стала ей не по карману.

Ее актерская карьера может закончиться завтра, буквально, завтра, если дело с прослушиванием не выгорит. Брокер из конторы по продаже недвижимости обещал, что квартира уйдет за семьсот пятьдесят тысяч, почти вдвое больше, чем платила она. Мона получит налоговую скидку, если купит меньшую квартиру для сдачи в наем, а для себя и детей снимет другое жилье.

Таким образом, что бы ни случилось, у нее будут деньги, плюс доход. Вместо борьбы с Брентом, легче выбросить его из их жизни. Мона устала приукрашивать ситуацию, чтобы пощадить чувства детей. Реальность состоит в том, что их отец – дерьмо. Не все мужчины – дерьмо, но пришло время им узнать правду об этом конкретном человеке. Детям придется решить дилемму – либо иметь такого дерьмового отца, либо навсегда от него избавиться.

Билл Нел для них гораздо больше отец, чем когда-либо был Брент. Не говоря о заботе, преданности и любви к ней. Мона не знает, как пережила бы без него весь этот операционный кошмар. Последние месяцы сблизили их, как никогда прежде. Билл всегда хранил в секрете свою личную жизнь. Хотя она слышала о его соседе по квартире, Билл всегда появлялся один на всех светских мероприятиях и деловых вечеринках.

С появлением угрозы СПИДа Мона забеспокоилась о его образе жизни, раздумывая, посещает ли он бары для голубых, публичные бани, или еще Бог знает что. Их любимая привычка целовать друг друга в губы начала волновать Мону. Вдруг он инфицирован? Может ли Билл передать вирус ей? Или детям? Но никогда ни словом, ни поступком не выказала своего страха.

Неделю назад Билл сказал:

– Думаю я должен сказать тебе кое-что, о чем ты, возможно, догадываешься. Я живу не один. Мы были вместе много лет. Преданные любовники, по крайней мере, я был преданным. Не думаю, что мы инфицированы, но, ради безопасности, больше никаких поцелуев в губы.

– О, Билл. Я полностью доверяю тебе.

– Я знаю. Дело не в этом. Мы не знаем, что, черт побери, происходит. Разговоры о жидких субстанциях организма. Что это значит? Слюна? Сопли? – он грубовато рассмеялся. – Я люблю тебя, Мона. И знаю, ты любишь меня. Не хочу, чтобы ты боялась пускать меня в дом.

– Я люблю тебя. Ты единственный человек, с которым я могу поговорить по душам.

Мона рассказала ему, как вышла замуж за Брента из-за депрессии после расставания с Ником тем летом в Лондоне. Она обсуждала с ним Ника и свою неспособность забыть этого мужчину даже спустя столько лет. Билл помнил его по встречам в Лондоне и как-то признался:

– Я сам почти влюбился в него в тот день, когда он заявился в студию вместе с тобой!

В понедельник утром позвонил агент по недвижимости. Вчера днем, пока их не было дома, он показывал квартиру. Первыми с серьезным предложением позвонили немолодые супруги. Мона постучала по дереву. Удача не пришла одна, Бог троицу любит. Чарли Гордон, нью-йоркский визажист номер один, приехал сделать ей прическу и макияж. Она, конечно, идет не на съемку, а на озвучивание, просто Мона испытывала недоверие к своему недоделанному носу.

Она сама отлично умела краситься, но у Чарли был талант делать так, чтобы глаза казались в два раза больше естественного размера, а кожа выглядела бархатистой, словно грудь девственницы, как он выражался.

Мона хотела сразить всех наповал, когда они с Биллом войдут в студию. Чтобы не осталось сомнений в ее триумфальном возвращении в строй.

– Что вы можете сделать с моим носом, Чарли?

То, что тот сотворил, было второй грандиозной удачей. Сияющее лицо Билла доказало искренность его слов о потрясающем великолепии.

– Ради Бога, не плачь! Ты размажешь тушь! Третьей удачей стало само прослушивание.

– Ты уверен, что мне не надо надеть чадру? – прошептала Мона Биллу, когда их вели в студию.

– Заткнись. У тебя должны быть игривые мысли. Помни, что я всегда говорю тебе: пусть они обкакаются от твоего голоса.

Получение работы было хорошей новостью, на следующий день Билл займется улаживанием мелочей.

Плохой новостью стала оценка состояния ее носа косметическим хирургом, рекомендованным доктором Минковым. Тот прочитал отчет Минкова и посмотрел послеоперационные рентгеновские снимки всех этапов выздоровления прежде, чем принять ее лично.

– Сожалею, что вынужден вас разочаровать. Заражение крови сильно повлияло на внутренние структуры. Доктор Минков добился для вас превосходного результата. Мой совет – оставить все, как есть. Не могу рекомендовать дальнейшие рискованные операции. Мона была в ярости.

– Минков послал меня к нему с определенной целью! Он считает всех женщин больными нарциссизмом! Разве они понимают? Посмотри на меня, Билл!

Они стояли на улице у здания госпиталя и ждали зеленого сигнала светофора. Водитель грузовика высунулся из кабины.

– Эй, Билл! Делай, что говорит леди! Посмотри на нее! Она просто великолепна!

– Поняла, Мона? Ты великолепна.

– Мы найдем другого врача.

– Мы найдем такси.

– Куда едем? – спросила она, когда они поймали машину.

– В Даунтаун. Некоторое время оба молчали.

– Билл?

– Это я. Просто твой Билл.

– Ты злишься на меня?

– Откровенно? – никакого шутливого тона, он был совершенно серьезен.

– Откровенно.

– Я хочу, чтобы ты выбросила из головы эту проблему с носом. Я разговаривал с доктором Минковым. Он послал тебя к доктору Ли только потому, что ты была ужасно надоедлива. Минков абсолютно против следующего хирургического вмешательства. Твой нос может провалиться! Доктор Ли просто подтвердил это. Что ты хочешь делать, продолжать поиски врача, пока не наткнешься на еще одного шарлатана? Твой нос прекрасен. Полностью пригоден, – Билл попытался ухмыльнуться. – Издеваться не над чем!

– О'кей. Я послушаюсь тебя.

Взглянув через плечо таксиста, Мона увидела себя в зеркальце бокового обзора. Хорошенькая, ох, такая хорошенькая! Она слишком стара, чтобы играть Марию.

И не только это, Мона ведь не умеет петь. Но гей-гей, подобное обстоятельство никогда не останавливало Лорен Бэколл от участия в мюзиклах. Билл прав. Нос не великолепен, но она привыкает к нему. Мона поймала взгляд водителя. Тот подмигнул и сделал ей знак.

– Обещаешь? Не отправишься к какому-нибудь мяснику?

– Обещаю. Кроме того, ты просто спас мою судьбу. А теперь куда мы направляемся? Скажи.

– Это сюрприз.

– Ник? Мы встречаемся с Ником?

Вскоре после ее повторной операции в госпитале Ник позвонил ей домой и узнал от матери о случившемся. В последующие недели он с небольшими интервалами связывался с Биллом из различных мест – Шри-Ланки, Мадагаскара, ЮАР – пока Мона не оказалась вне опасности.

– Мы едем ко мне. Думаю, пришло время тебе встретиться с Ричардом.

Мона почувствовала разочарование. Но и это хорошо. Если она действительно умна, то никогда не увидится еще раз с Ником Элбетом. И найдет нового милого мужчину.

Приехали в Вест-Виллидж. Рука об руку они поднялись по застланной ковровой дорожкой лестнице в дом викторианского стиля. На первой площадке Мона обняла Билла за плечи.

– Спасибо, Билл! Спасибо, что ты такой замечательный друг! Что дал мне жизнь. Если бы не ты, у меня не было бы карьеры… или носа! Обещаю перестать ныть и показывать мои маленькие клыки!

– И такие миленькие клыки! – Билл любовно потрепал ее по щеке, и они продолжили подъем. – Драгоценно само восхождение. У нас весь верхний этаж, обычно отводящийся слугам. Мы пристроили террасу, которая выходит на внутренний дворик.

Интересно, как Ричард зарабатывает на жизнь? Но лучше не спрашивать. Терпение. Она узнает все довольно скоро.

– Ричард? Я до-о-ма!

Аромат цветов, смешанный с запахом лимонной полироли для мебели, тяжелые дубовые и мраморные столешницы, шторы с бахромой и темные обои – все напоминало атмосферу произведений Генри Джеймса.[28]28
  Американский писатель (1843–1916).


[Закрыть] Идея! Ей не нужно быть слишком хорошенькой, чтобы сыграть Катрин Слопер из «Наследницы». Надо намекнуть об этом Биллу, можно сделать постановку в каком-нибудь театре, только не на Бродвее, где уже прописался Джон Саймон.

– Ричард?

Билл тащил ее за собой, хотя Мона притормаживала, чтобы рассмотреть сотни вещиц, заслуживающих внимания.

– О Боже, Ричард!

Она нашла Билла на террасе. На мраморном полу было нацарапано: «Прости!» Билл перегнулся через витые железные перила, словно устремляясь к бездыханному телу, распростертому на зеленой траве.

ГЛАВА 21
ЭМИ

Она настояла, чтобы сфотографировать их перед отъездом на теннисный корт. Одетые в форму, выдержанную в одном стиле, они выглядели скорее, как брат и сестра, чем отец и дочь. По всеобщему мнению – симпатичная американская семья. Лу гордился тем, что носит шорты того же размера, что и в студенческие годы. Сэнди унаследовала от отца сильную подачу и прекрасную координацию движений, и совершенно не ценила юношеские мысли Эми за победы в легкой атлетике и плавании.

Эми старалась не раздражаться из-за этого. Девочки-подростки и их матери часто бывают врагами – так утверждают многие. Поведение Сэнди в доме Моны расширило трещину, несмотря на обещание Эми сохранить инцидент в секрете, не рассказывая о случившемся отцу. То, что она сдержала слово не изменило позицию Сэнди, как надеялась Эми, напротив, эта яркая шестнадцатилетняя девица была откровенной задирой. Она садилась Лу на колени, обвивала шею руками, называла самым красивым и умным отцом во всем мире и объявляла себя навечно «папиной девочкой».

Эми не смогла не рассмеяться, когда вспомнила неоднократно повторяемую фразу Моны Девидсон: «Так кем меня представляют? Фаршированной гусыней?» Эми читала о подобных ситуациях в журналах, и вдруг это произошло с ней. Шеф-повар, мойщица посуды, до недавнего времени шофер, пока Сэнди не получила собственный автомобиль. Эми выбрала роль домохозяйки, супруги и матери. «Моя карьера» – напомнила она себе. Будет более, чем достаточно, если ее станут ценить.

Профессиональная деятельность Эми свелась к эмоциональной и прочей поддержке всего, что составляло интересы мужа и дочери, без ответного внимания к ее делам.

Это обычное субботнее утро было отличным примером. Лу и Сэнди участвовали в ежегодном теннисном турнире для отцов и дочерей. Эми постаралась разделить с ними их увлеченность. Накануне вечером она погладила форму, приготовила завтрак с высоким содержанием протеина и упаковала термос с охлажденным апельсиновым соком и бутылку минеральной воды.

По случаю ей удалось купить суперкрепкую заколку для волос, подарок Сэнди, носившей «конский хвост». Эми положила заколку и открытку на стол рядом с тарелкой Сэнди. После того, как ее дочь и муж снизошли до позирования для пары снимков «Полароидом», а потом забрались в машину, она вернулась на кухню и нашла свой подарок на полу. Небрежный ребенок.

Она попыталась приукрасить ситуацию, поправила себя Эми. Грубая, неблагодарная молодая женщина, и уже совсем не ребенок.

Эми дошла до точки, когда уже больше не могла не обращать внимания на их поведение. Возможно, она виновата, что позволила этому безобразию длиться так долго. Слишком долго Эми предпочитала скрывать задетые чувства. Семья по типу «папа знает лучше» не является настоящим коллективом. Этим утром, например, ее не пригласили на теннисный турнир. Другие матери будут там, болея за своих любимых. Она подумала, что могла сделать вид, будто едет с ними. Как бы они поступили, выкинули бы ее из машины? Но Эми чувствовала их желание побыть вдвоем, без старой мамаши, путающейся под ногами. Заботясь о них, предугадывая каждую потребность, она ждала приглашения, которое так и не поступило.

Успокаивая себя, Эми подумала, что рада свободному утру. Она не рассказывала о работе, которую писала для пешеходной экскурсии по Джоржтауну. Всего неделю назад организовался благотворительный фонд в помощь бездомным, образованный несколькими местными женщинами. Приглашенная присоединиться к комитету, она вызвалась собрать материал по истории Джорджтауна и его архитектуре. Основными объектами внимания должны стать три дома, в которых жила Джеки Кеннеди до и после ее трехлетнего пребывания в Белом доме.

Скрупулезная в своих изысканиях, Эми лично посетила маленький дом в Дент-Плейс, который в 1964 году перед переездом в Белый Дом был арендован на шесть месяцев самим Джеком Кеннеди, и одиннадцатикомнатный особняк на N-стрит, одолженный Джеки и детям Аверелом Харриманом после убийства Президента. Третья «остановка Джеки» прямо через дорогу от дома Харримана. Это в колониальном стиле четырнадцати-комнатный особняк красного кирпича, где жили молодая вдова и ее дети, пока безжалостные толпы любителей достопримечательностей не вынудили их переехать в Нью-Йорк.

По крайней мере, в комитете оценили Эми. При подписке на экскурсию сборы превысили намеченную сумму благодаря самой идее. Все хотели увидеть, где жила Джеки. После такого успеха возникли планы отправить целый автобус экскурсантов в дом Джефферсона[29]29
  Третий президент Америки.


[Закрыть] в Вирджинии. Эми необходимо написать комментарии об истории и архитектурных особенностях Монтичелло и его окрестностей.

Когда Эми рассказала Лу о джорджтаунской экскурсии, тот спросил, ради кого это делается, и громко расхохотался, услышав ответ.

– Для бездомных? Ты, наверное, смеешься!

– Что смешного в помощи бездомным?

– Взять ораву зажравшихся матрон на прогулку по виллам миллионеров ради покупки орехового масла и булочек для бездомных! И тебе не кажется, что это уморительно?

Во время отсутствия в доме мужа и дочери, Эми устроилась на кухне и написала комментарии для экскурсии. Она начитала их на магнитофон Сэнди и удовлетворенно вздохнула, прослушав пленку. Неплохо.

Когда вернутся Лу и Сэнди, надо бы не спрашивать их о результатах матча, дать им дозу их собственного лекарства, показать, что у нее, кроме них, есть и другие заботы.

– Так что случилось? Как вы играли?

Эми не могла не поинтересоваться, ведь это ее семья.

– Грандиозно. Тебе надо было поехать туда. Женщины спрашивали, где ты. Разве тебе не интересно посмотреть, как мы играем? – Лу снял свитер и бросил его на стул в кухне. – Можешь что-нибудь сделать с рукавами? Они протерлись на локтях. Просто купи мне новый свитер.

Эми услышала, как Сэнди поднялась в свою комнату и швырнула обувь в угол. Дочь промчалась мимо нее, не сказав ни слова.

– Ита-а-ак?.. – спросила Эми мужа.

– Ита-а-ак? Что ита-а-ак?

– Вы выиграли?

– Конечно, выиграли. Почему ты сомневалась? Мы вышли в четвертьфинал, в следующий уик-энд и постараемся снова выиграть.

Зачем ворчать на нее? Или Лу пытается завязать ссору?

– Что ребята хотят на ланч? Есть холодный ростбиф, салат из тунца. Могу испечь блины. Мама прислала из Вермонта кленовый сироп.

Лу стоял к ней спиной.

– Просто приготовь нам несколько сэндвичей и, может быть, суп в термосе. Мы съедим это в дороге.

В дороге? Какой дороге? – Куда вы собрались?

– О, разве я не сказал тебе? Я решил взять Сэнди в маленькое путешествие в Джейнсвил.

– Джейнсвил? Джорджия? Это сотни миль!

– Нет. Джейнсвил, Флорида.

– Это же еще дальше!

– Я слышал, что это великолепный университетский город. Просто хочу посмотреть. Ходят разговоры о новой кафедре для меня. Место красит человека.

– За сколько вы доберетесь туда?

– Восемь, может, десять часов. Но все нормально.

У меня нет занятий в понедельник, а для Сэнди не страшно пропустить день в школе.

– Почему ты не сообщил мне раньше? Я бы уже собралась и была готова ехать.

Лу шарил по холодильнику, снова повернувшись к ней спиной.

– Ну, дело в том, Эми…

Теперь она поняла, ее не приглашали.

– Дело в чем, Лу?

– Ну, дело в том, что Сэнди и я мечтали о веселом маленьком путешествии только для нас двоих. Ты понимаешь, отец и дочь поближе узнают друг друга.

Лу, конечно, забыл, что на неделе они говорили о поездке на побережье Мериленда в рыбный ресторанчик.

– Кроме того… – ее муж оторвался от исследования. холодильника и взглянул на Эми с победной полуулыбкой абсолютной искренности, которая заставляла студенток чувствовать нечто особенное… – мы знаем, как важна тебе эта экскурсионная деятельность. Мы думаем, ты будешь рада поработать над своими комментариями без необходимости заботиться о нас.

Скрыв гордость и не показав злость, Эми начала делать бутерброды, когда в явном нетерпении Сэнди ворвалась на кухню.

– Оставь это, ма. Папа знает грандиозные места, где можно поесть.

Машина Сэнди скрылась за поворотом, Лу сидел за рулем и помахал ей на прощание. Эми лениво подумала, как они почувствуют себя, если по возвращении найдут сгоревший дом без самой мамы. Раздосадуются, без сомнения. Если бы она подожгла дом, это послужило бы им хорошим уроком. Эми постоянно читала, что восьмидесятые годы стали десятилетием под лозунгом «Я!» Наверное, она единственный человек из всех Соединенных Штатов, который не ставит на первое место собственное «я».

Но, по меньшей мере, Эми заботилась о своих волосах. Джорджина побеспокоилась об этом. После заграничного турне Эми ждало письмо, Джорджина попросила мастера по окраске из салона Видал Сассуна написать формулу красителя. «Отнеси своему парикмахеру. Если возникнут вопросы, пусть позвонят к Сассуну. Буду ужасно огорчена, если ты позволишь делу заглохнуть».

Эми не дала заглохнуть начинанию. Ее волосы ужасны, да, наверняка, ужасны, потому что она могла стоять на голове или свистеть до посинения, чтобы привлечь к себе внимание домашних, но не получила ни единого комплимента.

Она хотела бы походить на Джорджину. Такую уравновешенную. Такую уверенную. Англичанка писала ей довольно регулярно. Не письма, конечно, ничего пространного и длинного, просто короткие светские записки, набросанные на голубой тонюсенькой бумаге, так любимой Джорджиной, совершенно неразборчивым почерком, что вынуждало Эми часами расшифровывать ее письма. Когда ребенком Эми училась писать, главным критерием была ясность. Однажды, во время обсуждения с Моной почерка Джорджины, американская подруга сказала ей, что английские аристократы берут специальные уроки по письму, получая самые высокие оценки за наименьшую разборчивость почерка.

Светские письма Джорджины никогда не содержали ничего личного. Когда англичанка не подтвердила получение открытки Этуш с юга Франции, Эми задумалась, неужели после стольких лет Джорджина все еще питает слабость к Нику Элбету. Она надеялась, что упоминание о Нике расстроило Джорджину. Может, она решила никогда не выходить замуж, чтобы не рисковать обжечься вновь?

Неужели браки выходят из моды? Так пишут в журналах. После почти семнадцати лет замужества она все еще задумывалась, не совершила ли ошибку, выйдя замуж вообще, и в частности – за Лу Хамфриза? Эти мысли печалили Эми. К сожалению, их не с кем обсудить. Может быть, это кризис жизни, о котором она столько читала? Ирония состояла в том, что в поисках ответов образованная начитанная женщина должна обращаться к популярным журналам.

Ей только тридцать шесть. Но взгляд в будущее заставляет ее чувствовать себя старой, потрепанной и побежденной. Несколько недель назад она забавлялась идеей завести малыша. Ее биологические часы еще не сбиваются с хода. Эми наслаждалась первой беременностью, но поддалась убеждению Лу, что одного ребенка вполне достаточно. Это было шестнадцать лет назад, когда они переезжали с места на место. Сейчас – другое дело. Она набралась смелости и подняла этот вопрос.

– Беременность доставляет тебе большое удовольствие? Не успеешь оглянуться, как тебе исполнится сорок!

– Многие женщины рожают в тридцать семь или сорок. Я в великолепной форме. Это будет пустяк.

Не в ее силах родить ребенка, который расстроит Лу. Из-за наследства, которое перейдет к ней в сороковой день рождения.

– Тогда мы будем вольны делать, что захотим.

Мы! Слово все еще вертелось на языке. Это ее деньги, не так ли? В это мгновение прекрасного субботнего утра, сидя в доме, купленном на ее средства, предвкушая одинокий уик-энд, в то время, как муж и дочь упорхнули рука об руку даже без поцелуя на прощание, Эми была наполовину готова собрать сумку и уйти. Естественно, не поджигая дом.

Но это нехорошо. Куда она пойдет? Эми любит свой дом. Ей нравится Джорджтаун. Будучи до конца честной, нужно признать, что ей нравится быть женой и матерью. Если бы только муж и дочь чувствовали то же по отношению к ней! В одном Лу прав: сейчас есть возможность доработать комментарии по «Туру Джеки». Она начитывала на магнитофон последний абзац, когда зазвонил телефон.

– Эми, любимая? – голос, который невозможно сравнить ни с каким другим. – Это Ник.

Ник Элбет?

Хорошие манеры, как езда на велосипеде – однажды научишься, никогда не забудешь. Они и победили.

– Как мило слышать тебя! Как дела?

– Абсолютно обалденно! А как ты?

– Прекрасно, – даже, если бы Эми умирала от чумы, все равно нужно сказать «прекрасно», и задать следующий вопрос: – А как твоя жена?

– Великолепно, как всегда. А твой муж? Лу, не так ли, и тот восхитительный ребенок?

– У них тоже все великолепно.

– Ну, тогда… Я думал, что мог бы зайти с бутылочкой шампанского, как извинение за бегство от вас в Монте-Карло. Вы, должно быть, расстроились, когда не нашли нас в гавани.

Эми решила солгать.

– Дело в том, что это нам надо извиняться перед тобой. Что-то случилось, и мы так и не приехали в порт.

Смех Ника сказал ей, что он не верит.

– Ну, ладно, тогда что мне делать с этим шампанским? Почему бы, все-таки, не выпить его?

Снова хорошие манеры.

– Будет очень приятно снова встретиться с твоей женой.

Недоверчивый смех заставил рассмеяться и Эми. Роксана не оставила сомнений в своем презрении к американцам. Не очень-то хочется видеть ее снова.

– Честно говоря, я сам по себе. Роксана и ее отец уехали к друзьям в Вирджинию. Охота на лис в этот день и в этом веке!

– Отвратительные люди преследуют несъедобных животных, как говорил Оскар Уальд.

– Браво. Леди хорошо начитана. Когда мне зайти?

Первый раз она почувствовала себя абсолютно безрассудной и свободной от ответственности. За какой срок? За годы? С тех пор, как вышла замуж? С того лета в Лондоне? Никакой домашней работы. Никакой готовки. Никакого желания убрать комнату Сэнди или вымыть холодильник.

– А что, если прямо сейчас?

Эми подождет до его прихода, чтобы сказать об отъезде мужа и дочери. Тогда, вообще, не надо говорить ему ни о чем. Пора поумнеть хоть сейчас и придумать что-нибудь получше для numera una.[30]30
  Женщина номер один, лучшая.


[Закрыть] Она достала соленые фисташки, маслины, открыла баночку копченых устриц и расставила закуску на своем любимом китайском подносе. В одном правы журналы: хорошая хозяйка всегда имеет в запасе какой-нибудь деликатес для неожиданных гостей.

В честь такого случая Эми переоделась, вплоть до нижнего белья, вдруг пожалев, что у нее нет черного кружевного пояса для чулок и бюстгальтера покроя «Анжелика». Почему журналы не советуют хозяйкам иметь в запасе комплект сексуального белья для неожиданных гостей? Может, они так и делают, а она не замечала. Эми никогда не пользовалась парфюмерией, пришлось покопаться на туалетном столике Сэнди и найти ароматический крем, который дочь описывала как «декадентский». «Ма, он сводит парней с ума».

Когда раздался звонок, Эми выглянула из окна второго этажа, чтобы незаметно посмотреть на Ника. Она была рада двум вещам: что только вчера посетила салон красоты и покрасила волосы по формуле Джорджины и никогда до сих пор не решилась изменить мужу.

– Птенчик, – позвал ее Ник.

Птенец готов вылететь из гнезда.