Текст книги "Прелесть"

– Ладно, – кивнул Вебстер, – валяй рассказывай. – Тоном он дал понять, что уверен: Джо ничего не расскажет.

– По сути своей вы, люди, существа одинокие, – начал Джо. – Досконально познать ближнего своего – задача для человека непосильная. А это оттого, что нет у вас единого для всех инструмента такого познания. Дружить-то вы умеете, спору нет, но в основе этой дружбы голые эмоции, а не истинное понимание. Вы ладите между собой, но не потому, что любите друг друга, а потому, что терпите. Вы решаете проблемы, приходя к согласию, но это согласие достигается самым примитивным способом – сильные и решительные подавляют слабых и пассивных.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Самое прямое, – ответил Джо. – Зная философию Джувейна, вы понимали бы друг друга по-настоящему.

– Телепатия? – спросил Вебстер.

– Не совсем. Мы, мутанты, телепаты. Но здесь нечто другое. Философия Джувейна позволяет воспринять чужую точку зрения чувственно. Ты не обязательно с ней согласишься, но уж непременно поймешь. Не только сообразишь, о чем тебе говорит собеседник, но и его эмоциональное отношение к предмету беседы уловишь. Правильно оценишь не только слова и выражаемые ими идеи и знания, но даже мысли, оставшиеся невысказанными.

– Семантическое содержание, – кивнул Вебстер.

– Если хочешь, пользуйся этим термином, – сказал Джо. – Важно на самом деле вот что: ты понимаешь не только явный смысл того, о чем тебе говорят, но и смысл подразумеваемый. В некоторых отношениях это гораздо лучше, чем телепатия.

– Джо, к чему этот разговор? Чего ты добиваешься?

И снова смешок.

– А ты поразмысли, Тайлер. Поразмысли и пойми, как сильно вам это нужно. Может, тогда и потолкуем по существу.

– Значит, торг? – спросил Вебстер.

Джо кивнул.

– Наверняка есть подвох.

– И не один. Найдешь их – тоже обсудим.

– Ну, допустим. И чего вы потребуете взамен?

– Многого, – ответил Джо. – Ну так ведь и вы свою выгоду получите.

Экран погас; какое-то время Вебстер сидел, невидяще глядя на него.

Сделка с подвохами? Ну а как же без них!

Вебстер зажмурился и почувствовал, как в мозгу стучит кровь.

Что говорили о философском трактате Джувейна в те далекие дни, когда была похищена рукопись? Благодаря этому учению человечество смогло бы за каких-то два поколения пройти стотысячелетний путь развития. Что-то в этом роде. Может, и преувеличивали, но вряд ли слишком. Некоторая гиперболизация тут вполне оправданна.

Человек понимает другого человека, осознает истинную цену его слов, легко улавливает невысказанный смысл, воспринимает чужие идеи как свои собственные. И этими знаниями, наряду с теми, что уже накоплены им самим, он может пользоваться для решения насущных задач.

Недопонимание, предубеждение, необъективность, пустомельство – всего этого больше нет. А есть абсолютно ясное, доскональное понимание любой человеческой проблемы. И это относится ко всем областям человеческой деятельности. К социологии, психологии, инженерии, к бесчисленным граням сложнейшей культуры. Больше никакого головотяпства, никаких склок, только честная объективная оценка имеющихся фактов и идей.

Сто тысяч лет за два поколения? Пожалуй, это не такая уж и фантастика.

Ну а подвохи? А может, их и нет? Может, и правда мутанты решили пойти на уступки? Если да, то какую запросят цену? Или они всего лишь трясут очередной морковкой перед носом у человечества, а сами покатываются со смеху?

Мутанты не нашли применения философии Джувейна. Конечно, не нашли – она им просто без надобности. У них уже есть телепатия, которая их вполне устраивает. Какой прок этим закоренелым индивидуалистам от средства, которое позволило бы им понимать друг друга? Таким, как Джо, безразлично, понимают их или нет. Известно, что мутанты порой действуют не в одиночку – терпят общение, пока оно служит их целям, и только. Они объединяются, чтобы спасти свою шкуру, но удовольствия от этого не получают.

Честное предложение? Или жест жулика, привлекающий внимание к одной руке, пока вторая проделывает грязный трюк?

Может, это просто розыгрыш? А может, подарок со скрытой в нем ядовитой колючкой?

Вебстер покачал головой: поди угадай. Поди вникни в логику мутантов, пойми их истинные цели.

На склоне дня кабинет заполнился мягким сиянием – с наступлением сумерек автоматика усилила свечение скрытых в потолке и стенах ламп. Вебстер повернулся к окну, но увидел лишь черный прямоугольник в редких мерцающих крапинах рекламы на изломанном городском горизонте.

Он щелкнул тумблером и обратился к сидевшему в приемной секретарю:

– Прошу извинить, что так задержал. Не следил за временем.

– Все в порядке, сэр, – ответил секретарь. – К вам посетитель, мистер Фаулер.

– Фаулер?

– Да, джентльмен с Юпитера.

– Я знаю, – настороженно произнес Вебстер. – Попросите его пройти.

Он уже почти забыл и о Фаулере, и о высказанных им угрозах.

Вебстер рассеянно опустил взгляд на стол и увидел калейдоскоп.

Забавная игрушка, подумалось ему. Необычная идея. Простая вещица для простых умов, дошедшая до нас из далеких времен. Но сынишке наверняка понравится.

Он сжал трубку в ладони, поднес к глазам. Преломленный стеклышками свет сотворил дичайшую пестроту, геометрический кошмар. Вебстер легонько тряхнул трубку, и узор изменился. И опять…

И вдруг накатила дурнота, краски послали в мозг вспышку душераздирающей боли.

Выскользнув из пальцев, трубка стукнулась о деревянную поверхность и покатилась. Вебстер успел поймать ее обеими руками на краю стола.

Паническая мысль пронзила разум: «И это детская игрушка?!»

Голова уже не кружилась, но он все сидел, выпрямив спину, и ждал, когда выровняется дыхание.

«Да, любопытно, – подумал Вебстер. – Любопытно, что вещица оказывает такое воздействие. Или зря я грешу на калейдоскоп? Может, это приступ? Сердце пошаливает? Вроде не должно – я еще не стар и к тому же недавно проверялся».

Щелкнула дверь, и Вебстер поднял взгляд. Медленно, размеренным шагом к нему приближался Фаулер. Вот он остановился у стола.

– Слушаю вас.

– Тогда в парке я здорово взбеленился, – заговорил Фаулер, – хотя приходил не ради ссоры. Я прилетел сюда с Юпитера, надеялся, что все эти годы, прожитые в куполах, потрачены не зря, что не зря я страдал, глядя, как люди один за другим выходят наружу и пропадают. Я принес благую весть. Весть, которой мир давно заждался. Весть о величайшем чуде! И я был уверен, что вы поймете меня. Что человечество поймет. Это же все равно что услышать: рай здесь, рядом, сразу за поворотом. Ведь все так и есть, Вебстер. Это рай, самый настоящий. – Фаулер оперся ладонями о стол, наклонился вперед и зашептал: – Вы же понимаете, Вебстер, о чем я? Вижу, что до вас уже доходит.

У Вебстера тряслись руки. Он положил их на колени, до боли сцепил пальцы.

– Да, – шепнул в ответ. – Кажется, понимаю.

И он действительно понял. Понял больше, чем сказали ему слова. Понял сквозившую в них муку, и мольбу, и горькое разочарование. Почти так ясно понял, как будто сам на миг стал Фаулером, как будто говорил вместо него.

– Вебстер, в чем дело? – наполнился тревогой голос собеседника. – Что с вами?

Вебстер попытался ответить – и не смог. Горло сжималось в спазме, пока не превратилось в узел боли над адамовым яблоком.

Он превозмог эту боль и заговорил. Получилось глухо, вымученно.

– Скажите мне кое-что, Фаулер. Скажите откровенно. Вы ведь там научились очень многому. Тому, чего люди на Земле не знают или о чем имеют лишь туманное представление. Например, телепатия высшего уровня… Или… или…

– Да, – подтвердил Фаулер, – мы научились многому. Но я не привез все это с собой. Ведь я снова прошел конверсию, и теперь я просто человек. Остались лишь смутные воспоминания и… Пожалуй, это можно назвать глухой тоской.

– Вы хотите сказать, что не сохранили способностей, которыми вы обладали, будучи прыгуном?

– Ни одной.

– А вы можете сделать так, чтобы я понял то, что, по-вашему, должен понять? Чтобы я стал чувствовать то, что чувствуете вы?

– Исключено, – ответил Фаулер.

Вебстер протянул руку и легонько толкнул пальцем калейдоскоп. Тот чуть прокатился и замер.

– Для чего вы снова пришли? – спросил Вебстер.

– Чтобы объясниться с вами, – ответил Фаулер. – Сказать, что я ничуть не в обиде. Объяснить вам мою позицию, если получится. Просто у нас разные точки зрения. Думал, может, помиримся…

– Ясно. Но вы по-прежнему намерены обратиться к населению и все рассказать?

Фаулер кивнул:

– Вебстер, я должен это сделать. Вы же наверняка прекрасно понимаете. Для меня это как… почти как религия. То, во что я свято верю. Я обязан поставить людей в известность, что существует лучший мир и лучшая жизнь. Я обязан привести их туда.

– Мессия, – сказал Вебстер.

Фаулер напрягся:

– Вот этого-то я и опасался. Глумления…

– Я не глумлюсь, – мягко произнес Вебстер.

Он взял калейдоскоп, рассеянно погладил ладонью корпус.

«Не сейчас, – сказал он себе. – Еще рано. Надо все обдумать. Хочу ли я, чтобы он понял меня так же хорошо, как я понимаю его?»

– Вот что, Фаулер, – сказал Вебстер, – давайте не будем спешить. Подождите пару дней. Не больше двух. И мы вернемся к этому разговору.

– Я уже достаточно долго ждал.

– Но я хочу, чтобы вы вот о чем подумали. Миллион лет назад появился на свет первый человек, и он практически ничем не отличался от зверя. С того момента он продвигался вверх по культурной лестнице. Карабкался мучительно, пядь за пядью, но ему удалось создать образ жизни, обрести мировоззрение, найти собственный путь в эволюции. По сути, это развитие в геометрической прогрессии. Сегодня у человека больше возможностей, чем было вчера, завтра их будет больше, чем сегодня. Впервые в своей истории человек готов сделать решающий рывок. Он пройдет гораздо дальше, чем уже прошел, а времени это займет гораздо меньше. Возможно, житье у него будет не такое восхитительное, как на Юпитере, – далеко не такое. Возможно, по сравнению с юпитерианскими жизненными формами человек выглядит жалко. Но это его судьба. Это то, за что он боролся. Это его предназначение – цель, которую он сам поставил перед собой.

Фаулер, мне ненавистна мысль о том, что в одном шаге от нашей цели мы обменяем ее на другую, о которой ровным счетом ничего не знаем. Мы ведь сможем лишь гадать, куда привел бы нас этот путь.

– Я подожду, – пообещал Фаулер. – Пару дней, не больше. Но предупреждаю: вы не заставите меня отказаться от моего намерения.

– Больше я ни о чем не прошу. – Вебстер встал и протянул руку. – Мир?

Но, уже пожимая кисть Фаулера, он понимал, что это ничего не дает. Даже без учения Джувейна история человечества подходит к своему финалу. А с учением Джувейна этот финал может стать еще драматичней, поскольку существует фактор мутантов. Уж если им выпал шанс поразвлечься – а заодно избавиться от человеческого рода, – они его не упустят. Завтра утром каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок так или иначе заглянут в калейдоскоп. Или во что-нибудь другое. Одному Богу известно, сколько еще ловушек заготовлено у мутантов.

Он дождался, когда за Фаулером затворится дверь, и подошел к окну. На изломанном горизонте сверкала новая реклама – никогда раньше ее не было. Безумный текст, безумная пляска цветных узоров в ночи. Как будто крутишь перед глазом калейдоскоп.

Вебстер смотрел, плотно сжав губы.

Случилось то, чего следовало ожидать.

При мысли о Джо его объяла жгучая ненависть. Недаром казалось, что мутант, разговаривая, давился смехом. Этим он как бы подсказывал, в чем подвох: когда уже забит в лузу восьмой шар – ты не можешь ничего отыграть.

«Надо было истребить их, – подумал Вебстер и подивился собственной хладнокровной жестокости. – Вычистить, как опасную заразу».

Но человеческий род отверг насилие как в мировых, так и в индивидуальных масштабах. Вот уже сто двадцать пять лет как люди не ходят войной друг на друга.

«Когда Джо позвонил, философия Джувейна лежала передо мной на столе, – подумал Вебстер. – Достаточно было протянуть руку, чтобы прикоснуться к ней».

Эта мысль оглушила, точно удар обухом.

«Я мог прикоснуться к ней. И я это сделал!»

Нечто большее, чем телепатия, нечто большее, чем догадка. Джо знал, что Вебстер возьмет калейдоскоп, наверняка знал. Предвидение – способность заглянуть в будущее. Пускай всего лишь на час – но этого часа хватило. Джо – а значит, и остальные мутанты, конечно же, – пронюхал о появлении Фаулера. Чуткий телепатический мозг способен выведать все, что его интересует.

Но тут кроется кое-что еще. Нечто иное.

Вебстер все стоял у окна и смотрел на вывеску. Знал, что ее увидели тысячи людей. Увидели – и получили своего рода психологический шок.

Вебстер хмурился, дивясь изменчивым световым узорам, и размышлял:

«Должно быть, это какое-то физиологическое воздействие на определенный центр человеческого мозга. На тот центр, которым мы прежде не пользовались. При должном ходе нашей эволюции он бы однажды естественным образом включился и заработал соответственно своему предназначению. А сейчас его вынудили заработать.

Это же философия Джувейна в действии! Мы ее искали веками, и вот наконец она с нами. Причем в такой момент, когда лучше бы нам забыть о ней навсегда».

В своем докладе Фаулер написал: «Я не могу предоставить факты, так как не существует слов для описания фактов, которые я хотел бы до вас довести». Он так и не нашел слов, но получил кое-что получше – аудиторию, которая поверит в его искренность. Аудиторию, внезапно получившую способность хотя бы частично осознать величие того, что он принес человечеству.

Так и было задумано мутантами. Джо ждал этого момента и дождался. Философия Джувейна – его оружие против человеческого рода.

Ибо эта философия уведет людей на Юпитер.

Уведет вопреки бесчисленным несокрушимым доводам логики.

Если и был у Вебстера шанс победить Фаулера, то лишь потому, что Фаулер не имел возможности описать то, что он увидел и ощутил на Юпитере, не мог со всей ясностью довести до людей свое послание. Скудная человеческая лексика размывала и туманила смысл этого послания; и даже если бы люди поначалу поверили, эта вера была бы слабой, неустойчивой против железных контраргументов.

Но теперь все кончено, теперь Фаулеру не нужны никакие слова. С той же пронзительной ясностью, что и он, люди будут знать, какое счастье ждет их на Юпитере.

Человечество переберется туда – и начнет новую жизнь, совершенно не похожую на прежнюю.

И Солнечная система – вся, кроме Юпитера, – раскроет объятия для новой расы, расы мутантов. Они создадут любую культуру, какую только захотят, и вряд ли эта культура пойдет тем же путем, что и ее прародительница.

Вебстер отвернулся от окна и решительно зашагал к столу. Склонился, выдвинул ящик, сунул в него руку. Она вынырнула не пустая. Никогда еще ему не приходило в голову, что однажды найдется применение этой вещи – анахронизму, музейному экспонату, пролежавшему в столе невесть сколько лет.

Он протер металл носовым платком, дрожащими пальцами проверил действие механизма.

Фаулер – ключевая фигура. Если его убить…

Если убить, если демонтировать станции на Юпитере и вывезти с планеты всех людей, у мутантов ничего не выйдет. Зато у человечества останется учение Джувейна – и останется предназначение. К Центавру полетит звездная экспедиция. На Плутоне продолжатся эксперименты с жизнью. Человек пойдет дальше курсом, проложенным его цивилизацией. Пойдет со скоростью, о которой прежде и мечтать не мог.

Два великих достижения. Отказ от насилия и философия Джувейна. Два мощнейших толчка, способных ускорить движение человечества по его пути, куда бы ни вел этот путь.

Отказ от насилия и…

Вебстер смотрел на пистолет, который держал в руке, и в его мозгу как будто ревела буря.

Два великих достижения – и он готов отказаться от первого?

Вот уже сто двадцать пять лет не случалось такого, чтобы человек убил человека. Вот уже больше тысячи лет, как убийство перестало быть фактором общественных отношений.

Одна-единственная смерть перечеркнет тысячу лет мира. Один-единственный выстрел в ночи обрушит все мироздание, отбросит человечество назад в древнее зверство.

Вебстер совершил убийство, а почему мне нельзя? Разве я не знаю людей, которые заслуживают смерти? Вебстер поступил правильно, но… почему ограничился только одной жертвой? И не петлю он заслужил, а орден. Уж если вешать, то начинать надо с мутантов. Все зло от них…

Такие пойдут разговоры.

«Вот о чем ревет буря в моей голове», – подумал Вебстер.

По стенам и полу цветными призраками пробегали отсветы безумной рекламы.

«Фаулер это увидит, – размышлял Вебстер. – А если и не увидит, что с того? Ведь у меня есть калейдоскоп.

Фаулер придет сюда, мы сядем и поговорим. Сядем и поговорим…»

Он бросил пистолет в ящик стола и направился к двери.

Грейвстоунские бунтари

1
Смерть в городе!

Развалины деревянной лачуги у ручья все еще дымились. От углей, припорошенных слоем пепла, шел нестерпимый жар. Безрадостную картину дополняли тополя, понуро опустившие черные ветви со скукоженными листьями.

В этом пожаре сгинула не только жалкая хибара с самодельной мебелью. Очертания предмета, придавленного двумя тлеющими бревнами, не были похожи ни на кусок дерева, ни на сундук, обитый телячьей кожей, ни на видавшее виды седло.

Шейн Флетчер подкидывал на ладони металлические вещицы и задумчиво глядел вниз. Шедший оттуда запах заставлял его морщить нос – и лучше, чем силуэт, говорил о том, что лежит под бревнами.

– Что-то нашел? – спросил мужчина, сидевший на козлах фургона.

Его спина была неестественно выпрямлена, руки крепко сжимали трость, которую он упер перед собой в подножку.

– Да, – ответил Флетчер.

– Гильзы?

– Как ты догадался?

– Слух-то еще при мне, – произнес слепой Джонни. – Ты их подкидываешь, они позвякивают.

– Три штуки, – уточнил Флетчер. – Стреляли недавно – еще порохом пахнут.

– Кровь на траве есть?

Флетчер покачал головой:

– Нет. Его выманили из дому и расстреляли прямо на крыльце.

Из кустов на берегу ручья вылезла собачонка и, виновато поджав хвост, затрусила к фургону.

– Привет, дружок. – Флетчер погладил пса по лохматой голове.

В нескольких футах от пепелища лежало закопченное деревянное ведро. Рядом валялся обломок грубо сколоченной скамьи; на выпуклом боку оловянного тазика плясали солнечные блики.

Здесь Гарри Даф мыл лицо и руки, из этого ведра зачерпывал воды, чтобы напиться. Вот и все, что от него осталось, подумал Флетчер. Жалкая утварь да псина, ошалевшая от стрельбы и пламени, сожравшего постройку, которая была ее домом.

Пес уселся рядом и воззрился на человека полными страха и изумления глазами. Флетчер снова погладил его по желтой голове. Собаку била дрожь.

– Следы есть? – спросил слепой Джонни.

– Возможно. И скорее всего, ведут они прямиком в пустоши.

Джонни покачал головой:

– Никак в толк не возьму, кто мог такое сотворить. Гарри ведь добрый был – за всю жизнь и мухи не обидел.

Джонни сидел все в той же позе, с тростью в руках, приподняв голову. Если не знать, что он незрячий, можно подумать, будто что-то на горизонте привлекло его внимание.

Флетчер погладил собаку, и та прижалась к его ногам.

– Он не далее как вчера заходил ко мне, – сказал Флетчер, не сводя глаз с трупа среди тлеющих руин. – Доволен был, как медведь, распотрошивший улей. Сказал, на востоке скончался его дядюшка и оставил ему несколько сотен, так что теперь он и с долгами расплатится, и невесту сюда привезет. Контора, что его известила, в том же письме запросила сведения, которых у него не было, вот он и явился ко мне.

– Откуда у Гарри долги? – спросил Джонни. – Спиртного он не употреблял да и азартными играми не баловался.

– Он обмолвился о ссуде, – сказал Флетчер.

– Может, кто-то услыхал о наследстве и решил, что деньги спрятаны в доме?

Флетчер качнул головой:

– Ограблением тут и не пахнет, Джонни. Это умышленное убийство. Гарри застрелили, труп втащили внутрь, а дом подожгли для отвода глаз – чтобы все поверили, будто бедняга спал, когда начался пожар. – Он подбросил гильзы на ладони. – Какие беспечные убийцы – улику оставили.

– Большинство из них беспечные, – сказал Джонни, – но и хитрые встречаются. Иного омбре прижмешь, а он скользкий как угорь: раз – и вывернулся.

Флетчер ссыпал гильзы в карман куртки и направился к повозке, позвав пса:

– За мной, приятель.

Тот засеменил следом. Флетчер посадил собаку в фургон, потом сам забрался на козлы и взял вожжи.

– Теперь куда? – спросил Джонни.

– В Грейвстоун, нужно поговорить с маршалом.

– Напрасная затея, – фыркнул слепой. – Наш маршал Джефф Шепард глуп как пробка.

– И все же мы обязаны ему сообщить, – возразил Флетчер. – Это наш долг.

Джонни усмехнулся:

– Расстроился небось? Не переживай, скоро привыкнешь.

– И часто у вас такое?

Джонни наморщил лоб:

– Не то чтобы каждый день, но случается. По весне Мэтта Хамфри застрелили, но тот за глупость свою поплатился. Надо же было додуматься – выйти из дому, когда у тебя скотину воруют, и обругать мерзавцев на все корки. Потом еще Чарли Крэг прошлой зимой…

– Оба жили на собственной земле? – спросил Флетчер.

– Точно, – подтвердил слепец.

Флетчер задумчиво глядел на дымящуюся груду бревен. Последний раз, когда они с Даффом виделись, тот светился от счастья. «Наконец-то, – говорил он, – расплачусь с долгами, позову девчонку с востока – она меня совсем заждалась. Семьей обзаведусь, куплю несколько голов скота…»

– Шейн, ты вроде револьвера не носишь? – спросил вдруг Джонни.

– Не ношу, – удивленно произнес Флетчер.

– Ну и зря. Ты без револьвера считай что голый, – заявил Джонни. – У нас все при оружии, чтоб ты знал. Даже Чайлдресс, банкир. Хотя на кой ему пистолет – он и в сортир-то с пяти шагов не попадет.

Флетчер, щурясь от солнца и дыма, глядел на тлеющие угли.

– Думаю, я бы попал.

Он взялся за вожжи и щелкнул языком. Фургон медленно двинулся по широкой дуге прочь от тополей.

Городок Грейвстоун, ютившийся в долине у подножия одинокой четырехугольной скалы, мирно дремал, разомлев от полуденного зноя. Пес, развалившийся под дверью цирюльни, дрыгал лапами, гоняясь во сне за кроликами. На крыльце «Серебряного доллара» сидел Дэн Хантер с доской на коленях и что-то вырезал на ней складным ножом. Дорога и тротуары были густо усыпаны опилками.

– Что делаешь, Дэн? – спросил Флетчер.

– Да так, – буркнул тот, не отрываясь от своего занятия. – Время убиваю.

Деревянные вывески устало скрипели, покачиваясь на ветру. В кузнице, что стояла через два дома от трактира, раздавались мерные удары молота – Джек Маккинли подковывал лошадь. В конце улицы, у школы, трепетал флаг, привязанный к высокому шесту.

– Знатная игра внутри идет, – обронил Дэн Хантер. – Зеб Уайт того и гляди всех без штанов оставит. В жизни такого везучего ублюдка не встречал.

– Так ведь Зеб не игрок, – удивился Флетчер.

– Так-то оно так, – кивнул Хантер. – Ну да, схвативши удачу за хвост, глупо руки разжимать.

Флетчер пересек улицу и остановился у банка. Здесь он снимал две комнаты на втором этаже. Прежде чем подняться к себе, взглянул на термометр, висевший на дверном косяке: двадцать девять градусов.

Обстановку его жилища можно было назвать скромной, если не скудной. В приемной только стол, три обшарпанных стула да портрет Джорджа Вашингтона. Портрет Линкольна тоже был, но у него треснуло стекло.

«Вот привезут мои книги, – говорил себе Флетчер, – сразу сколочу несколько полок. Нужно придать этому сараю представительный вид – юридическая контора как-никак».

А в том, что на полки ему хватит досуга, можно не сомневаться: клиентов-то – раз-два и обчелся.

Интересно, станет ли их со временем больше?

Флетчер замер посреди комнаты, глядя на пустые стены. Люди в этом городишке привыкли к другому закону – к тому, что носят в кобуре.

Кто к нему обращался в последнее время? Несчастный Гарри Дафф. Еще Тони, цирюльник: просил принять меры против пьяницы, который, сочтя цену стрижки непомерно высокой, в знак протеста разбил окно цирюльни булыжником. Еще был бакалейщик, требовал стрясти с Лэнса Блэра, владельца «Серебряного доллара», все, что тот задолжал лавке за поставку продуктов… Вот и все клиенты.

Лестница вдруг затряслась от тяжелого топота, и Флетчер сразу понял, кого принесла нелегкая. Несколько мгновений спустя в приемную, фыркая и отдуваясь, ввалился запыхавшийся толстяк. Это был Чарльз Дж. Чайлдресс, хозяин банка, бесцеремонный и невероятно болтливый.

Одутловатые щеки банкира раскраснелись, сзади подол рубашки вылез из брюк и повис хвостом.

– Ко мне приходил Джефф, – просипел Чайлдресс. – Бедный, бедный Гарри. Это возмутительно! Я сказал Джеффу: хоть вверх дном весь город переверни, но найди подонка, который это сделал!

– Не думаю, что у Джеффа получится, – произнес Флетчер. – Убийца имел несколько часов форы. Скорее всего, он уже в пустошах и нам его не найти.

Банкир запустил руку в карман и, выудив красный платок, отер вспотевшее лицо. Потом, зажав платок в кулаке, осторожно опустился на шаткий стул и огляделся:

– Ну как, обустраиваешься?

– Помаленьку, – ответил Флетчер. – Не все сразу – люди должны ко мне привыкнуть. Еще никому не удалось стать уважаемым юристом за неделю.

– Знаешь, у меня кое-какая работенка имеется по твоей части, – сказал Чайлдресс. – Я ею сам занимаюсь, но раз уж теперь ты здесь – милости прошу. Дел не то чтобы много, зато не помрешь от скуки.

– А мне и не скучно, – улыбнулся Флетчер. – Спасибо за предложение.

Чайлдресс щелкнул подтяжками:

– Да, молодой человек, отличное это место для способного юриста с амбициями! Никак не возьму в толк, отчего до сих пор они обходили наш город стороной.

– Надеюсь, вы правы, – сказал Флетчер. – Я решил, что…

– Знаю, знаю, – поспешно перебил его Чайлдресс. – Ты дальновидный парень. Потому-то и перебрался сюда. Со временем до прокурора дорастешь. Главное, знать нужных людей и делать то, что тебе говорят. Они там у себя в Антилоупе завели дурацкий закон – прокурор должен быть родом из этих мест. Чушь! Возьми вон нынешнего – Рэнда. Знаешь его?

Флетчер кивнул.

– Так вот, о том, что творится в его округе, он ни сном ни духом! – заявил Чайлдресс. – Только делает вид, что работает, а сам в потолок плюет. От тебя было бы куда больше толку.

Флетчер усмехнулся:

– Думаю, годик-два я все же подожду.

– Ерунда! – фыркнул Чайлдресс. – В следующем же году я тебя выдвину на пост прокурора, понял? Провезу по округе, познакомлю с народом. Вот увидишь, все проголосуют как миленькие.

– Вы очень добры, – сухо произнес Флетчер.

Чайлдресс медленно поднялся на ноги.

– Люблю помогать, что уж там. – Он снова вытер лицо платком. – Ближнему посодействовать – святое дело, – гоготнул он. – Ведь если невзначай прижмет – он тоже поможет, согласен? Таков мой девиз, парень: другого выручил – себе соломки подстелил. – Он дружески похлопал Флетчера по плечу мясистой ручищей. – Загляни ко мне как-нибудь, о работе поговорим. Есть пара-тройка срочных дел – хоть сейчас начинай.

– Завтра обязательно зайду, – пообещал Флетчер.

Чайлдресс вышел из приемной и, пыхтя как паровоз, громко затопал по ступенькам.

Забавный малый, подумал Флетчер. И в то же время опасный. Как гризли. Издалека смешной и неуклюжий, но если разозлить – считай, тебе конец.

А эти его разговоры о помощи ближнему? «Я тебя выдвину на пост прокурора, понял?» Флетчера передернуло. И все же пока это единственный постоянный клиент, так что придется терпеть.

Флетчер подошел к одному из двух окон и выглянул на улицу.

Дэн Хантер по-прежнему сидел на крыльце салуна. Какой-то мужчина выводил лошадь из кузницы; там, опершись рукой о воротный столб, стоял Маккинли. Чайлдресс, вытирая платком лоб, глядел на термометр.

Вдруг раздался страшный грохот, и термометр разлетелся на куски. Мужчина, который мгновение назад держал лошадь под уздцы, теперь стоял посреди улицы, широко расставив ноги, и целился в Чайлдресса. Прогремел еще один выстрел, и пуля, миновав цель, вошла в стену здания. Брызнули щепки.

Чайлдресс, пронзительно вереща, кинулся на тротуар.

Стрелок не спеша вновь навел револьвер на банкира, но на этот раз спустить курок не успел. Грянул выстрел. Мужчина на миг замер, словно удерживаемый невидимой сильной рукой, потом качнулся и рухнул ничком. Револьвер полетел в дорожную пыль.

Дэн Хантер, спокойно дунув в дымящийся ствол своего шестизарядника, спрятал оружие в кобуру и подобрал с крыльца доску и нож.

Флетчер отскочил от окна и, распахнув дверь, помчался вниз по лестнице. Снаружи поднялся шум. Лошадь, оставшаяся без хозяина, галопом понеслась прочь, вздымая пыль. Кузнец попытался поднять неудачливого стрелка, но тот безжизненно обмяк. Маккинли встал и вытер руки о штаны.

– Мертв! – громогласно объявил он.

К месту происшествия стекался народ. По тротуару бежал цирюльник в белом халате. Посетители «Серебряного доллара» толпой повалили на улицу. Дэн Хантер, холодно улыбаясь, посторонился, уступая им дорогу.

К нему подошел Флетчер:

– Кто это был?

– Один малый, Уилсоном звать, – ответил Хантер. – Ферму держал.

– Держал?

– Точно. Не смог выплатить ссуду, вот ферму и забрали.

– Не Чайлдресс ли забрал?

– Он самый, – подтвердил Хантер. – Вот Уилсон и обозлился на него.

– Повезло Чайлдрессу, что ты тут сидел, – заметил Флетчер.

Хантер широко ухмыльнулся:

– Да чего уж там!

Банкир тем временем вразвалку подошел к толпе, окружившей тело.

Флетчер ткнул большим пальцем в сторону толстяка:

– Оружие носит, а стрельбу не жалует.

– Да таких тюфяков всегда хватало, – хмыкнул Хантер. – Зачем таскать пушку, если не умеешь ею пользоваться?

– Ну, ты-то не из таких, – заметил Флетчер.

– Да у меня как-то само получается.

Наглая поза, жестокий прищур, хамоватая ухмылка – ни намека на раскаяние.

Хантер ткнул ножом поверх плеча Флетчера:

– Училка на горизонте.

По улице, стараясь не смотреть в сторону кузницы, шла Синтия Торнтон в восхитительном бело-голубом платье и с нелепым крошечным зонтиком в руке.

– Извини, я отойду, – сказал Флетчер Хантеру.

– Без проблем, – усмехнулся тот и, усевшись на крыльцо, как ни в чем не бывало возобновил резьбу по дереву.

Флетчер нагнал Синтию у банка. Девушка слабо улыбнулась. Рука, державшая зонтик, дрожала.

– Шейн, что тут произошло?

– Небольшой конфликт, – ответил Флетчер. – Некто, по фамилии Уилсон, попытался застрелить Чайлдресса, но Хантер ему помешал.

– Какой ужас! – пробормотала Синтия. – Как думаешь, это когда-нибудь…

– Да, – перебил ее Флетчер. – Это когда-нибудь закончится. Захудалый городишко вырастет в большой приличный город, где каждый будет чувствовать себя в безопасности.

– Не могу я здесь стоять, – пожаловалась Синтия. – Позволь, я пойду.

– Давай сначала поднимемся ко мне, – попросил Флетчер. – Мне нужно с тобой поговорить.