Текст книги "Прелесть"

4

Старый владелец единственного на весь Миллвилл магазина (тут и промтовары, и продовольствие, и аптека, а в углу еще и почта) задумчиво оглаживал серебристые усы.

– Ну да, – сказал он наконец, – типчик по фамилии Меткаф приобрел здесь ферму, это за рекой, на взгорье. Переименовал ее, теперь это «Счастливый холм». Вот скажи мне, незнакомец, это кем же надо быть, чтобы дать ферме такое названьице?

– Люди горазды на всякие глупости, – ответил Дойл. – Может, объяснишь, как мне туда добраться?

– Это просьба?

– Конечно это просьба. Самая что ни на есть…

– А ты приглашен? – осведомился старик. – Меткаф тебя ждет?

– Вот это вряд ли.

– Значит, ты туда не попадешь. Ферма обнесена прочным забором, а у ворот охрана – для нее даже сторожка поставлена. Ни за что не пропустят, если Меткаф тебя не ждет.

– Я все-таки попытаюсь.

– Что ж, незнакомец, пожелаю тебе удачи в безнадежной затее. Никак не возьму в толк, почему Меткаф так себя ведет. Народ здесь добрый, дружелюбный. Раньше никто не додумался обнести свое ранчо восьмифутовой проволочной изгородью, да еще и колючку поверху пустить. Да если б и захотел, разве мог бы себе это позволить? Не иначе Меткаф очень сильно кого-то боится.

– Может, и так, – сказал Дойл. – Покажи-ка мне дорогу.

Старик достал из-под прилавка бумажный пакет, а из кармана жилетки выудил огрызок химического карандаша и аккуратно послюнил грифель. Разгладил пакет испещренной печеночными пятнами рукой и приступил к тщательному рисованию.

– По мосту через реку, сразу упрешься в большак… Влево не сворачивай, там дорога просто тянется вдоль берега… Вот, ныряешь в эту лощину, доезжаешь до крутого холма и вот тут – влево, а через милю будет ранчо Меткафа.

Он снова смочил кончик карандаша и нарисовал грубый прямоугольник.

– Вот она, ферма, – пояснил старик. – Владение не из мелких. Меткаф купил четыре фермы и объединил их.

В машине дожидалась раздраженная Мейбл. Дойла она встретила упреком:

– Ты все время себя обманывал, нет у него никакой фермы.

– Она в нескольких милях отсюда, – возразил Дойл. – Как себя вела ролла?

– Похоже, опять проголодалась. Колотится в багажнике.

– С чего бы ей проголодаться? Пару часов назад столько бананов слопала…

– Может, соскучилась по общению. Ей там так одиноко.

– У меня слишком много дел, чтобы еще и с роллами нянчиться, – проворчал Дойл.

Он сел за руль и вывел автомобиль на пыльную улицу. Прогромыхав по мосту, тот, вопреки указанию владельца магазина, не въехал в лощину, а повернул налево и покатил вдоль реки.

Если верна нарисованная на бумажном пакете карта, прикинул Дойл, то этим путем можно подобраться к владениям Меткафа с тыла.

Пологие склоны холмов сменились кручами, густо поросшими деревьями и кустами. Ехать по вьющейся трассе становилось все труднее. Машина углубилась в узкий дол, по дну которого петляла уже не автомобильная дорога, а скорее тележная, вдобавок неезженная уже много лет.

Дойл съехал на обочину, вышел из машины, вгляделся вдаль.

– Чего стоим? – спросила Мейбл.

– Я пошел, – ответил Дойл. – Подберусь к Меткафу с черного хода.

– Ты же не бросишь меня здесь?

– Скоро вернусь.

– Столько комаров! – пожаловалась Мейбл, яростно хлопая себя по щекам.

Дойл двинулся вперед, и Мейбл окликнула его:

– Здесь же ролла!

– Из багажника ей до тебя не добраться.

– Но она так громко стучит! Кто-нибудь поедет мимо и услышит.

– Сомневаюсь, что по этой дороге ездили в последние две недели.

Жужжали комары, Дойл безуспешно отмахивался.

– Мейбл, послушай, – взмолился он, – ты же хочешь, чтобы я поскорее закончил с этим делом, правда? Ты же ничего не имеешь против норковой шубки? И бриллианты не презираешь?

– Пожалуй, что нет, – признала она. – Только ты возвращайся поскорее, ладно? Очень уж неохота сидеть тут одной в потемках.

Он развернулся и пошел по дороге.

Кругом царила зелень – густая, вялая, блеклая зелень сухого лета. И было тихо, если не считать комариного зуда. Дойлу, выросшему среди бетона и асфальта, чудилось, будто в этой зеленой тиши лесистых холмов его подстерегает неведомый враг.

Он прихлопнул комара, пожал плечами и сказал:

– Нет тут ничего опасного.

Идти было нелегко. Дорога накренилась, взбираясь между холмами по сухому руслу ручья, усыпанному валунами и галькой, и беспорядочно виляя от обрыва к обрыву. Дойлу приходилось карабкаться то на один крутой бережок, то на другой. Он пытался двигаться по руслу, но получалось еще хуже – через каждую сотню шагов приходилось огибать скопление валунов или перелезать через них.

А комары вели себя все агрессивней. Дойл обвязал шею носовым платком, а шляпу натянул как можно глубже. Дал насекомым смертный бой – уничтожал их сотнями, но на смену погибшим прилетали новые.

Он хотел прибавить шагу, но дорога не дала ему такой возможности. Обливаясь потом, Дойл присел отдышаться; тотчас накинулись полчища мстительных комаров и согнали его с места.

Лощина сужалась и виляла все пуще, идти становилось все труднее.

За очередным поворотом путь оказался перекрыт – между двумя толстыми деревьями, выросшими на крутых берегах, образовалась настоящая плотина из туго сплетенных между собой ветвей и лоз.

Пробраться через этот заслон не представлялось возможным. Он протянулся не меньше чем на тридцать футов – сплошная стена, полностью перекрывшая русло, высотой от восьми до пятнадцати футов, а за нею валуны, и щебень, и грязь, нанесенные кипучими ливневыми потоками.

Хватаясь за что попало руками, ногами копая ямки для опоры, Дойл карабкался на обрыв. Ему удалось добраться до края препятствия. Там густо росли кусты, и пришлось сквозь них протискиваться, превозмогая боль в конечностях. Дойл отломил увесистую ветку с листьями, чтобы дать отпор зудящим комариным эскадрильям.

Потом он сидел на краю обрыва, тяжко, судорожно дыша и дивясь тому, что ухитрился влипнуть в столь невероятную ситуацию. Это совсем не его тарелка, не из того он теста вылеплен, чтобы подвергаться столь суровым испытаниям. Его представления о природе никогда не выходили дальше ухоженного городского парка.

Но вот он здесь, в этих диких дебрях, пробирается по неведомым холмам туда, где, возможно, растут денежные деревья. Ряды и ряды денежных деревьев.

– Ни ради чего, кроме денег, – сказал он себе, – я бы на такое не пошел.

Дойл обернулся и вгляделся в стену из ветвей и лоз, и с удивлением обнаружил, что ее толщина всего-то фута два, причем повсеместно. И обращенная к вершине холма сторона ровная и гладкая, словно отшлифованная, хотя нигде не видно следов применения инструментов.

Он напряг глаза, и стало понятно, что это не случайное скопление валежника, за многие годы принесенного рекой. Это живые растения, переплетенные так прихотливо, что кажутся одним целым… Это и есть одно целое, и оно было таковым еще до того, как уперлось краями в деревья!

«Вот интересно, кому по силам такое проделать? – подумал Дойл, восхищенно качая головой. – Это какие же надо иметь терпение, целеустремленность и мастерство!»

Ему доводилось слышать о том, что индейцы делают запруды для ловли рыбы, сплетая друг с другом кусты. Но этот ручей давным-давно высох, да и индейца не встретишь на сотни миль окрест.

Он попытался рассмотреть узор плетения и убедился, что нет никакого узора. Все свилось-перевилось совершенно хаотично, срослось в одну непроницаемую массу.

Мало-мальски отдышавшись и восстановив силы, Дойл пошел дальше, преследуемый тучей голодных комаров.

Лес уже редел, сквозь кроны тут и там проглядывало синее небо. Сделался поположе склон. Дойл хотел было побежать, но изнуренные мышцы бурно запротестовали, и он продолжил движение полушагом-полутрусцой.

Он достиг почти горизонтальной поверхности и наконец выбрался на поляну, которая плавно взбиралась к округлой травянистой макушке холма. Здесь, уже не сдерживаемый лесом, дул западный ветер, он прогнал комаров, остался лишь крошечный роек самых упорных.

Дойл достиг вершины и распластался на траве, пыхтя, как выдохшийся от бега пес.

Впереди, не далее чем в сотне ярдов, виднелась ограда фермы Меткафа.

Сияющей металлической змеей она тянулась через покатые холмы и овраги. А перед ней стелилась широкая лента растительности в пояс высотой – зеленовато-серебристая под жгучим солнцем трава. Как будто кто-то вспахал полосу земли и засеял ее в надежде на урожай. Дойл щурился, вглядываясь в растения, но они были слишком далеко – не распознать.

Еще дальше на гряде холмов лоснились красные крыши в окружении пышных древесных крон, а к западу от построек виднелся сад: аккуратные ряды.

Только ли в воображении причина того, подумал Дойл, что силуэты этих деревьев похожи на силуэт дерева, увиденного им ночью в саду при городском доме Меткафа? А еще того, что эти деревья кажутся чуть зеленее других и что это зелень новехоньких купюр?

Он лежал на траве, и ветры пальца теребили мокрую от пота рубашку. В голову лезли мысли о законности растущих на деревьях денег. Они ведь не могут считаться фальшивыми, поскольку образовались сами, а не были изготовлены. И если эти купюры абсолютно идентичны легальным, которые печатает правительство, кто и в каком суде докажет, что они ненастоящие? Дойл слабо разбирался в законах, но был уверен, что ни в одном кодексе не найдется статьи на такой вот случай. Слишком уж он, этот случай, фантастичен, чтобы законодатели могли его предусмотреть.

И только сейчас Дойл впервые задумался о том, как же это может быть, чтобы деньги росли на деревьях. В разговоре с Мейбл он брякнул мимоходом – и она не стала спорить, – что ботаники способны вытворять любые чудеса. Конечно, это не совсем правда, ведь ботаники только изучают растения, выясняют о них все, что можно выяснить. А уж переделкой растений занимаются другие спецы, как бишь их… био-кто-то-там. Они вывели траву, способную расти в тех местах, где прежде выживал лишь чертополох. Кукурузу, дающую початков больше и числом, и весом. Пшеницу, устойчивую к болезням, и уйму тому подобного. Но создать дерево, у которого вместо листьев – самые настоящие деньги? Это представляется, мягко говоря, нереальным.

Солнце припекало спину сквозь подсыхающую ткань рубашки. Дойл глянул на часы: около трех.

Он снова всмотрелся в сад и теперь заметил движущиеся среди деревьев фигурки. Не мог их толком различить, как ни напрягал зрение, но все же был почти уверен: это роллы.

Дойл двинулся вниз по склону к растительной полосе. Полз по траве очень осторожно, не поднимая головы. Это путешествие он предпринял в надежде договориться – хоть о чем-нибудь – с Меткафом. Добраться до него, застигнуть врасплох и выложить убойный козырь.

Вспомнилась Мейбл – как она там справляется? – но Дойл отогнал тревожную мысль: сейчас и без того есть о чем беспокоиться. К тому же Мейбл сама не промах, вполне способна о себе позаботиться.

Он перебрал в уме альтернативные варианты на тот случай, если не удастся обнаружить Меткафа, и, конечно же, наиболее заманчивым казался набег на сад. Хотя, если подумать, что это даст? Ведь Дойл не прихватил полученного от Мейбл мешка из-под сахара…

И как быть с оградой? Впрочем, эту мысль Дойл тоже прогнал. Вот доберется до ограды, тогда и поищет способ через нее перебраться.

Он по-пластунски полз в траве. Пожалуй, можно гордиться собой: уже почти добрался – и никем не замечен. В полосе будет проще двигаться, растения там довольно высоки, позволят благополучно подкрасться к изгороди.

Он достиг полосы и упал духом, разглядев, что это за растения. Крапива! Да какая длинная и крепкая! Он в жизни не видал столь густых зарослей крапивы.

Дойл осторожно протянул руку – и обжегся. Моментально на пальцах вспухли мертвенно-бледные волдыри. Дойл сидел и потирал их, пригорюнившись.

Потом рискнул приподняться и взглянуть по-над крапивой. По склону к ограде шла ролла. Теперь уже не могло быть сомнений в том, кто ухаживает за садом.

Дойл поспешил залечь, надеясь, что ролла не успела его заметить. Солнце припекало, ужаленная крапивой рука горела огнем, и было непонятно, что труднее сносить – крапивные ожоги или комариные укусы.

Вдруг он заметил, что трава впереди всколыхнулась, как под порывистым ветром. И это странно – ветра и в помине нет!

А крапива все колыхалась, и вдруг она подалась в стороны, склонилась так сильно, что легла на землю, образовав между Дойлом и оградой прямую тропку.

Сразу за изгородью стояла ролла. На ее плоской, как грифельная доска, груди сияли буквы:

ШАНТРАПА, ПОДОЙДИ.

Дойл молчал в смятении и не двигался. До чего же паршиво, что его обнаружила эта мелкая дрянь! Зря он претерпел такие муки. Все пошло прахом, какая теперь внезапность…

Вот и другие роллы потянулись к ограде. А первая знай себе стоит, и на груди светится приглашение.

Буквы замерцали и погасли, но крапива не поднялась, тропинка не исчезла. Четыре роллы подошли к изгороди встали рядом с первой, образовав зловещую шеренгу. Первая просигналила:

У НАС ПРОПАЛИ ТРИ РОЛЛЫ.

А на груди у соседней засветилось:

ЗНАЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ О НИХ?

Третья добавила:

МЫ ХОТИМ С ТОБОЙ ПОГОВОРИТЬ.

А четвертая попросила:

ШАНТРАПА, ПОДОЙДИ, ПОЖАЛУЙСТА.

Лежавший в траве Дойл поднялся на четвереньки.

А вдруг это ловушка?

Что ему может дать разговор с роллами?

Но нельзя же убраться восвояси, не воспользовавшись этим крошечным шансом. Нет другого выбора, кроме как идти до конца.

Он встал и заковылял по тропинке с самым невозмутимым видом, на какой только был способен.

Подойдя к ограде, опустился на корточки, почти сравнявшись с роллами по высоте.

– Мне известно, где одна из пропавших ролл, – сказал он. – Насчет остальных ничего сказать не могу.

ТЫ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ТА РОЛЛА, ЧТО БЫЛА В ГОРОДЕ С МЕТКАФОМ?

– Точно.

СКАЖИ НАМ, ГДЕ ОНА.

– Предлагаю сделку.

Сразу все пять ролл изобразили:

СДЕЛКУ?

– Прежде чем я скажу, где она, вы мне позволите кое-что сделать. Ночью пустите в сад на один час, а потом выпустите. И Меткаф не должен об этом узнать.

Роллы сгрудились и засовещались, у каждой на груди замельтешили непонятные Дойлу символы, которые он уже видел в городском саду Меткафа.

Затем роллы повернулись к нему и выстроились в линию, плечом к плечу.

МЫ НЕ МОЖЕМ ЭТОГО СДЕЛАТЬ, ПОТОМУ ЧТО ЗАКЛЮЧИЛИ ДОГОВОР. МЫ ВЫРАЩИВАЕМ ДЕНЬГИ, А МЕТКАФ ИХ РАСПРЕДЕЛЯЕТ.

– Я не стану распределять, – клятвенно пообещал Дойл. – Честное слово, не стану. Оставлю их себе.

НЕ ПОЙДЕТ, – отрезала ролла номер один.

– Этот ваш договор с Меткафом… Как вышло, что вы его заключили?

В БЛАГОДАРНОСТЬ, – ответила ролла номер два.

– Благодарность? Меткафу? Вам самим-то не смешно?

ОН НАС НАШЕЛ, СПАС И ЗАЩИТИЛ. МЫ СПРОСИЛИ, ЧТО МОЖЕМ ДЛЯ НЕГО СДЕЛАТЬ.

– А он ответил: «Ну-ка, вырастите для меня деньжат».

ОН СКАЗАЛ: ПЛАНЕТЕ ТРЕБУЮТСЯ ДЕНЬГИ. ОНИ ДЕЛАЮТ ЛЮДЕЙ СЧАСТЛИВЫМИ. БЕДНОЙ ШАНТРАПЕ ВРОДЕ ТЕБЯ БЕЗ НИХ ПЛОХО.

– Ну ничего себе! – ахнул потрясенный Дойл.

МЫ ИХ ВЫРАЩИВАЕМ, А ОН РАСПРЕДЕЛЯЕТ. МЫ СДЕЛАЕМ ВАШУ ПЛАНЕТУ СЧАСТЛИВОЙ.

– Ну прямо компашка миссионеров!

ПРИЯТЕЛЬ, МЫ ТЕБЯ НЕ ПОНЯЛИ.

– Миссионеры – это те, кто творит добро.

ДА, МЫ ТВОРИМ ДОБРО.

НА МНОГИХ ПЛАНЕТАХ.

ПОЧЕМУ БЫ НЕ ЗАНИМАТЬСЯ ЭТИМ И ЗДЕСЬ?

– Но деньги-то тут при чем?

МЕТКАФ СКАЗАЛ, НА ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ ВСЕГО ВДОВОЛЬ, ВОТ ТОЛЬКО ДЕНЕГ ВЕЧНО НЕ ХВАТАЕТ.

– А что насчет двух других исчезнувших ролл?

ОНИ НЕ СОГЛАСИЛИСЬ И УШЛИ. МЫ ОЧЕНЬ БЕСПОКОИМСЯ О НИХ.

– Не согласились выращивать деньги? Наверное, предпочли бы выращивать что-нибудь другое?

ОНИ СКАЗАЛИ, ЧТО МЕТКАФ ОБМАНЫВАЕТ НАС. А МЫ СКАЗАЛИ, что НЕПРАВДА, ОН ОЧЕНЬ БЛАГОРОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК.

«Ага, нашли благородного, – хмыкнул Дойл. – Что за болваны…»

МЫ ПОГОВОРИЛИ С ТОБОЙ, А ТЕПЕРЬ ПРОЩАЕМСЯ.

Они дружно, будто по команде, развернулись кругом и двинулись вверх по склону, к саду.

– Эй! – завопил Дойл, выпрямляясь.

Услышав хруст за спиной, он крутанулся на месте. Крапива поднималась, скрадывая тропинку, отрезая ему обратный путь.

– Эй! – снова выкрикнул Дойл, но роллы никак не отреагировали.

Он стоял на крошечном утоптанном пятачке, прижатый к ограде, а перед ним высилась крапива – крепкая, жесткая, лоснящаяся под ярким солнцем, ростом ему по плечо.

У этой защитной полосы ширина не меньше сотни ярдов, ее нипочем не преодолеть. Как ни пинай крапиву, как ни утаптывай, она все равно ухитрится превратить твою кожу в один сплошной волдырь.

«А действительно ли мне хочется убраться отсюда?» – спросил себя Дойл.

Ведь и правда, все не так уж и плохо. Лучше, чем было раньше. Удалось пройти через крапиву. Конечно, было бы еще лучше, если бы эти чертовы роллы не пристали к нему со своей болтовней.

Да, решил он, нет смысла продираться сквозь жгучие заросли. Пару часов спустя пришлось бы возвращаться к ограде.

Но через нее нельзя перелезть, пока светло. И нельзя дождаться темноты в каком-нибудь укрытии.

Он хорошенько рассмотрел ограду и убедился, что она не из легкопреодолимых. Прочная сетка-рабица, поверху три ряда колючей проволоки на торчащих наружу кронштейнах.

Сразу за оградой – старый дуб, и будь у Дойла веревка, он бы сделал аркан. Но веревки нет. Как же перелезть через проклятую изгородь?

Дойл опустился на корточки и дал волю отчаянию. Он весь изгрызен комарами, изжален крапивой. И к такому солнцепеку непривычен. А тут еще эта стреляющая боль в молярном зубе, верхнем слева… Полный набор удовольствий.

Он чихнул, да так, что аж заныло в висках. Полыхнула боль и в зубе.

Должно быть, это чертова пыльца, решил Дойл.

«А ведь я в жизни такой крапивы не видывал», – подумал он, с опаской оглядывая заросли.

Более чем вероятно, что над ней потрудились роллы. Эти тварюшки – отменные растениеводы. Они вывели денежные деревья, а значит, им по плечу любые другие ботанические чудеса. Дойл вспомнил, как раздалась перед ним крапива. Конечно же, она это сделала по воле роллы, ведь не было ветра, да и какой ветер смог бы повалить траву разом и вправо и влево?

Таких существ, как роллы, на Земле никогда не водилось. Да они и сами упомянули о добре, которое творили на других планетах. Но как бы ни преуспевали роллы на иных мирах, здесь их обвели вокруг пальца.

Благодетели, подумал он. Возможно, миссионеры с какой-то далекой планеты, из неведомых пространств. Пилигримы, посвятившие себя святой цели. Добрались в конце концов до мира, имеющего крайне мало общего с другими, – и сели в галошу.

Они хоть понимают, что такие деньги? Они хоть догадываются, что за лапшу навешал Меткаф им на уши?

Едва роллы прилетели сюда, их угораздило встретить не кого-нибудь, а Меткафа, и тот мигом подцепил наивных пришельцев на крючок. Меткаф не просто один из миллиардов населяющих Землю людей, он представитель организации, имеющей очень долгий опыт извлечения выгоды из подобных ситуаций. Одиночка тут не справился бы, не смог бы удержать ролл в узде. Лишь преступным организациям вроде той, которую возглавляет Меткаф, давно усвоившим науку выживания, под силу решить задачу сохранения необходимой секретности.

Да, ролл одурачили – и все же они не безнадежные глупцы. Выучили язык, причем не только устный, но и письменный, а это говорит об уровне интеллекта. Возможно, они даже умнее, чем кажется на первый взгляд, поскольку не пользуются звуками в будничном общении друг с другом. Но легко приспосабливаются к звуковой коммуникации.

Солнце уже висело над самыми верхушками леса, подступали сумерки. Наверное, роллы успели донести Меткафу о том, что возле ограды засел чужак, и Меткаф поджидает, а может, и сам выйдет на охоту. Затея нарвать денег в саду теперь неосуществима – Дойлу и с одной-то роллой едва удалось справиться, а тут их целых пять.

Позади захрустела крапива, и он взвился на ноги. Что это, роллы опять открыли тропу? Или она сама открывается автоматически раз в сколько-то часов?

В том, что он предположил, была доля правды: тропа действительно образовалась. И по ней вперевалку брела ролла. Крапива раздавалась перед ней и смыкалась за ее спиной.

Ролла вышла на утоптанное место и остановилась перед Дойлом:

ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, ШАНТРАПА.

«Конечно, это не та ролла, которую я оставил в багажнике, – подумал Дойл. – Должно быть, одна из двух, не пожелавших участвовать в афере».

ТЫ БОЛЕН? – спросила ролла.

– Я весь ужасно чешусь, и зуб разболелся, и при каждом чихе голова раскалывается.

МОГУ ПОМОЧЬ.

– Ну конечно, ты сейчас вырастишь аптечное дерево с мазями, примочками, всякими там таблетками.

ПРОЩЕ ПРОСТОГО, – заявила ролла.

– Ну-ну, – буркнул Дойл и больше ничего не сказал.

До него вдруг дошло, что будет так, как сказала ролла, – проще простого.

Большинство лекарств имеют растительное происхождение, а по части выведения новых растений на Земле никто не сравнится с роллами.

– Да, тут вы на высоте, – с энтузиазмом заговорил Дойл. – Могли бы вылечить кучу болезней. Найти средство от рака, победить порок сердца. Даже от банальной простуды избавить нас раз и…

ИЗВИНИ, ПРИЯТЕЛЬ, НО МЫ НЕ СТАНЕМ РАБОТАТЬ НА ЛЮДЕЙ. ВЫ НОРОВИТЕ НАС ОБЖУЛИТЬ.

– Значит, ты точно из беглых, – обрадовался Дойл. – Вы раскусили Меткафа…

Но ролла не слушала его. Она слегка выпрямилась и будто увеличилась в росте. Ее губы сложились в кружок, горло задрожало по бокам, будто она пыталась запеть, но не раздалось ни звука.

Зато завибрировал воздух – сильно, резко, мучительно для нервов.

Это было сверхъестественное ощущение: ужас, поющий в тихих сумерках под шелест древесных крон, овеваемых западным ветерком, под шелковый шорох крапивы, под писк возвращающегося с дневного промысла в нору бурундука.

Из-за ограды прилетел топот неуклюже бегущих ног, и в полумраке Дойл увидел на склоне пять ролл.

Происходило что-то очень важное – Дойл сразу понял, что роллы сильно взволнованы. Стоявшее рядом с ним существо послало сигнал сбора, звук, слишком высокий для человеческого уха. И теперь сородичи, оставшиеся в саду, гурьбой валили на зов.

Как и прежде, пять ролл выстроились в шеренгу вдоль изгороди, их грудь запестрела символами – мерцающими загадочными буквами инопланетного языка. Точно так же заговорил и пришелец, стоявший по другую сторону ограды. Фигурки на его груди мельтешили так быстро, что казались живыми.

«Спорят», – догадался Дойл.

Пятеро пылко возражали одному, и было похоже, что обе стороны приводили очень серьезные аргументы.

И за этим наблюдал человек – случайный, ничего не понимающий очевидец семейной ссоры.

Роллы уже неистово жестикулировали, в сгущающейся темноте буквы вспыхивали все ярче.

С пронзительным криком пролетела ночная птица, и Дойл задрал голову, пытаясь ее разглядеть. При этом он заметил на северном краю сада, где небо было посветлее, цепочку бегущих людей.

– Берегитесь! – Еще не докричав, он удивился: с чего бы ему предостерегать ролл?

Его возглас возымел действие: пять инопланетян резко повернулись кругом.

В следующий миг они снова повернулись к изгороди. У всех появились на груди одинаковые наборы символов, как будто роллы внезапно пришли к согласию и закончили спор.

Раздался скрип, и Дойл вскинул взгляд. На фоне неба было видно, как старый дуб медленно клонится к ограде, словно под нажимом невидимой исполинской руки.

В изумлении Дойл смотрел, как ускоряется крен. Сейчас дерево упадет на ограду и сокрушит ее, а значит, пора убираться отсюда.

Он сделал шаг назад, намереваясь развернуться и побежать, но нога не ступила на твердую землю. Напрасно Дойл пытался сохранить равновесие, у него не было ни единого шанса. Он опрокинулся и втиснулся в узкую полость, и услышал нарастающий шум падающего дерева, и треск ветвей при его ударе оземь, и протяжные стоны, а затем и резкие щелчки лопающейся под его тяжестью проволоки.

Дойл лежал, боясь шевельнуться.

Он понял, что очутился в узкой канавке. Ее глубина едва ли превышала три фута, но он упал неудачно – в середину спины больно давил то ли камень, то ли корень.

Над собой он видел массу веток и листьев – дуб накрыл канаву своей вершиной. И с ловкостью, казавшейся невероятной, в этой гуще сновала ролла.

Со склона, из-за раздавленной изгороди, донеслись крики мужчин и топот бегущих ног.

Дойл съежился в своей канаве, радуясь тому, что сумерки и упавшее дерево надежно скрывают его.

По-прежнему давил то ли камень, то ли корень, и Дойл завозился, пытаясь избавиться от помехи. Он заскользил вбок и протянул руку в поисках опоры. Ладонь наткнулась на бугорок – похоже, песчаный.

В следующий миг Дойл замер. Совсем рядом с канавой среди дубовых веток и крапивы он увидел пару ног, а над ними в темноте смутно вырисовывалось туловище.

– Они в эту сторону рванули, – проговорил мужчина. – Прямо в лес. Нелегко будет там их разыскать.

Ему ответил голос Меткафа:

– Билл, во что бы то ни стало надо найти. Мы не можем их отпустить.

После паузы Билл сказал:

– Не возьму в толк, что это на них нашло. Раньше они выглядели довольными.

Меткаф с горечью выругался:

– А все чертов фотограф. Как же его имя? Я видел этого парня на дереве, ему тогда удалось удрать. Зато теперь не получится. Не знаю, что вообще происходит, но в одном уверен: без него не обошлось. Он где-то здесь прячется.

Билл чуть сдвинулся, и Меткаф добавил:

– Если увидишь фотографа, ты знаешь, что делать.

– Конечно, босс.

– Он среднего роста, на вид не слишком умный.

Меткаф и Билл уходили. Дойл слышал, как они хрустят крапивой и ругаются, ожегшись.

Его пробрала дрожь.

Надо сматываться, и медлить с этим нельзя, потому что скоро взойдет луна.

С Меткафом и его людьми невозможно договориться, они не станут рисковать, слишком уж высоки ставки в игре. Если обнаружат Дойла, то наверняка пристрелят.

Но теперь все отправились ловить ролл, а значит, можно пробраться в сад. Хотя не исключено, что Меткаф оставил там сторожей.

Дойл поразмыслил над этой идеей и отказался от нее. На самом деле остался только один вариант: как можно быстрее добраться по сухому руслу до машины.

Он осторожно вылез из канавы. Несколько минут прождал, съежившись среди ветвей: напряженно вслушивался. Тишина.

Дойл двинулся по тропке, протоптанной Меткафом и его людьми. Крапива, хоть и прибитая к земле, ухитрялась обжигать.

Преодолев ее, Дойл припустил к лесу.

Впереди раздался крик, пришлось резко свернуть. Дойл достиг кустов и забежал за них – и тотчас услышал новые вопли, а затем с коротким промежутком грянуло два выстрела.

А в следующий миг Дойл увидел то, что бледным призраком двигалось над макушками деревьев, вздымалось из леса в небо, играя красноватыми отсветами ранней луны.

С «призрака» свисала извилистая веревка, очень похожая на лиану, и на нижнем ее конце корчилась и тонко кричала фигурка, очень похожая на куклу. «Призрак» был широк в основании и заужен к вершине; его силуэт напоминал рождественскую елку.

Даже издали было видно, что сходство здесь не только в силуэтах.

Внезапно Дойл сообразил, в чем заключается это сходство. Ему вспомнилась огромная растительная пробка в русле ручья. И сразу же стало ясно, что за «рождественская елка» растет прямо у него на глазах.

Подобно тому как человеку подчинились металлы, роллам покорились растения. Эти существа способны создать денежное дерево и защитный крапивный пояс вокруг фермы, они могут повалить дуб, не прикасаясь к нему. Умельцам, которым подвластны такие чудеса, не слишком трудно вырастить даже космический корабль.

А корабль все двигался, медленно клонясь к гряде холмов, и кукольная фигурка по-прежнему дергалась и вопила на конце лианы, но с земли ее крики казались далеким плачем.

В лесу кто-то воскликнул:

– Это же босс! Билл, сделай что-нибудь! Это босс!

Но было совершенно ясно, что Билл не в силах помочь Меткафу.

Дойл выскочил из кустов и побежал. Вот он, момент, когда можно рвануть к машине. Недруги вопят в панике и смотрят, как хозяин болтается в небе. Наверное, эта лиана – оторвавшийся от якоря канат, выращенный точно так же, как и все остальное. Впрочем, вспомнив, как искусно был сплетен барьер на сухом русле, Дойл усомнился, что на корабле ролл какая-нибудь деталь могла оторваться без ведома хозяев.

Несложно было догадаться: Меткаф заметил, как роллы поднимаются на борт, и ринулся к ним, выкрикивая угрозы и стреляя. В этот момент корабль резко стартовал, и канат обвился вокруг лодыжки.

Дойл бежал среди деревьев. Вдруг земля ушла из-под ног, и он покатился по склону. Встал, споткнулся, опять свалился, кое-как поднялся и наконец налетел на дерево, которое спружинило и отшвырнуло его назад. Он ударился так, что из глаз посыпались искры.

Дойл сидел на земле, плакал от боли и ощупывал лоб, не сомневаясь, что череп треснул.

Но нет, череп цел и вроде даже лицо не в крови. Только на носу ссадина и распухает губа.

Он встал и двинулся дальше – медленно, ощупью. Хоть и висела в небе луна, под кронами деревьев царила чернильная мгла.

Вот и русло высохшего ручья. Дойл пошел по нему.

Он спешил, как только мог, поскольку помнил, что в машине ждет Мейбл. Ждет и волнуется за него – должно быть, с ума сходит от страха. Он ведь обещал вернуться до темноты.

Дойл достиг плотины из переплетенных растений и едва не сорвался с нее на камни.

Он водил ладонью по гладкой, упругой поверхности и пытался представить, что здесь произошло несколько лет назад.

Должно быть, в момент посадки корабль потерял управление и разбился при ударе. А Меткаф находился поблизости и пришел на выручку экипажу.

Черт побери, до чего же лихо иногда ситуация выворачивается наизнанку!

Окажись на месте Меткафа кто-нибудь другой, способный думать не только о денежных знаках, на Земле, быть может, появились бы другие деревья, или кусты, или овощные грядки, а человечество получило бы шанс, о котором прежде даже мечтать не смело, – шанс избавиться от всех болезней, покончить с нищетой и страхом. Даже не вообразить всего того, чем роллы могли бы облагодетельствовать землян.

Но сейчас роллы улетели – на космическом корабле, выращенном двумя беглянками под самым носом у Меткафа.

Дойл сидел на корточках на плотине и размышлял о том, что надежды человечества так и остались несбыточными – из-за чьей-то жадности и корысти.

Роллы покинули Землю… Стоп! Улетели не все! Одна осталась! Лежит в багажнике старого рыдвана, дожидающегося хозяина на дороге у сухого ручья.

Дойл встал, ощупью добрался до кромки плотины, обогнул подпиравшее ее дерево, съехал с крутого берега на каменистое дно и побрел по нему.

«Что же делать теперь? – гадал он. – Махнуть прямо в Вашингтон? Обратиться в ФБР?»

Как бы там ни было, что бы ни происходило, единственная оставшаяся ролла должна попасть в правильные руки. Уже потеряно слишком много. Больше нельзя рисковать. Государство, наука позаботятся о том, чтобы эта ролла принесла максимальную пользу.

А вдруг с ней, запертой в багажнике, что-то случилось? Дойл встревожился, вспомнив, как она стучала, требовала внимания к себе.