Текст книги "Леди из Миссалонги"

– Иначе и быть не могло: даже весна не смеет ослушаться Алишии, – сказала Друзилле Аврелия, но что-то в ее голосе наводило на мысль, что она мечтала хоть раз увидеть, как замыслы дочери разлетятся прахом.

Доктор Херлингфорд договорился о визите Мисси к специалисту по болезням сердца, но на неделю позже, чем намечалось. Отсрочка обернулась удачей для Мисси, поскольку поначалу дядя Невилл собирался отправить ее в Сидней в ближайший вторник вместе с Алишией, но та отменила свою еженедельную поездку за покупками, поскольку назначила на четверг званый вечер перед свадьбой и всецело отдалась приготовлениям к нему. Столь серьезное мероприятие не позволяло отвлекаться ни на что постороннее, даже на шляпный салон. Речь шла не о простом чаепитии в тесном кругу со скромным угощением и девичьими разговорами, а о пышном официальном приеме, куда получили приглашения многочисленные родственницы Алишии всех возрастов. Там дамам предстояло увидеть и услышать, какая роль отведена им в великий день. Во время торжества Алишия собиралась объявить имена подружек невесты и открыть часть своих замыслов: описать свадебную церемонию и убранство церкви, показать ткани и эскизы костюмов.

Лишь одно обстоятельство едва не расстроило планы Алишии: отец и братья с небывалой резкостью грубо пресекли все ее попытки заручиться их помощью.

– Ради бога, Алишия, довольно! – раздраженно прорычал отец с прямо-таки холодным бешенством в голосе. – Хочешь устроить свой треклятый прием – изволь, но избавь от этого нас! Бывают моменты, когда женские затеи обращаются в сущее наказание, и это как раз тот самый случай!

– Хорошо же! – прошипела Алишия и, возмущенно развернувшись, так что планки корсета угрожающе заскрипели, пошла жаловаться матери.

– Боюсь, нам придется с этим смириться, дорогая: мы должны действовать очень осторожно, – вздохнула Аврелия, не скрывая беспокойства.

– Господи, да что происходит?

– Я толком не знаю: кажется, это связано с акциями «Байрон боттл компани». Как я поняла, они исчезают.

– Чепуха! – отмахнулась Алишия. – Акции не могут исчезнуть.

– Утекают из рук семьи – вот что я хотела сказать, – рассеянно поправилась Аврелия. – О, это для меня слишком сложно, я ничего не понимаю в делах.

– Уилли не упоминал об этом.

– Возможно, Уилли ничего еще не знает, дорогая. Он ведь пока не допущен к управлению компанией. В конце концов, он едва сошел с университетской скамьи.

Алишия презрительно фыркнула, положив конец скучному разговору, и тотчас отправилась давать указания дворецкому. Прислуживать гостям должны были одни женщины, поскольку прием устраивался только для дам.

Друзилла, конечно же, пришла вместе с Мисси; несчастной Октавии мучительно хотелось пойти, она даже успела облачиться в свое лучшее платье, но была вынуждена остаться дома, поскольку в последний момент обнаружилось, что Аврелия забыла выслать за дамами из Миссолонги обещанный экипаж. Друзилла нарядилась в коричневый поплин, который служил ей верой и правдой много лет. Ее несказанно радовала мысль, что не придется вскоре показываться в нем снова на самой свадьбе. Мисси надела платье из коричневого полотна и старую соломенную шляпу, которую ей приходилось водружать себе на голову в подобных случаях последние пятнадцать лет, включая походы в церковь по воскресеньям. Новые шляпы предназначались для свадьбы, однако их, увы, не заказывали в салоне Алишии: основы были уже куплены в магазине дяди Герберта, а ленты и украшения предполагалось нашить самостоятельно в Миссолонги.

Алишия была само очарование в нежно-абрикосовом креповом платье, отделанном бледно-лиловым кружевом, с пышным букетом шелковых цветов того же цвета на плече. «Боже, – подумала Мисси, – вот бы хоть раз надеть такое платье! Но я с этим справлюсь. Уверена, что смогу! Я выдержу и этот абрикосовый цвет, и лиловый или, лучше сказать, бледно-пурпурный».

Приглашение на раут получили более сотни дам. Они стайками бродили по дому, с любопытством разглядывали толпу гостей и обменивались сплетнями. В четыре часа все, словно курицы на насесте, расселись в бальном зале, где подавали чай и великолепное угощение: сдобные лепешки с джемом и взбитыми сливками, птифуры, сандвичи с огурцом, трубочки со спаржей в форме крошечных рогов изобилия, эклеры, булочки с кремом и восхитительные слоеные пирожные. Предлагалось даже несколько сортов чая на выбор: «дарджилинг», «эрлгрей», «лапсанг сушонг» и жасминовый!

Так повелось с незапамятных времен, что все представительницы рода Херлингфорд светловолосые, высокие и решительно неспособные говорить искренне и откровенно. Осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к разговорам, Мисси отметила про себя, что наблюдение это верно. Она впервые оказалась приглашена на подобное торжество, да и то, возможно, лишь потому, что не пригласить ее на прием, где соберется великое множество куда более отдаленных родственниц, было бы крайне невежливо. По воскресеньям в церкви устрашающее скопление представительниц семейного клана разбавлялось присутствием приблизительно такого же числа Херлингфордов-мужчин, но здесь, в бальном зале тети Аврелии, собрались только женщины, и это было ошеломляющее зрелище.

Воздух сгустился, отяжелел от фигур речи, благоразумно припрятанных для подобных собраний и изящно вплетенных в ни к чему не обязывающие фразы, а также множества других словесных изысков, вышедших из моды полвека назад. В особняке Аврелии, среди сказочной роскоши и великолепия, никто не осмеливался сказать просто «не могу», «не буду» или «не стала». Вдобавок Мисси, без преувеличения, оказалась единственной темноволосой в этой толпе. Конечно, она заметила здесь несколько невзрачных серых мышек с волосами неопределенного цвета, не блондинок и не брюнеток (седые матроны не выделялись из общей массы), но ее угольно-черная шевелюра казалась головней на заснеженном поле. Теперь она поняла, почему мама велела ей не снимать шляпу весь вечер. Очевидно, Херлингфорды, мужчины или женщины, даже когда заключали браки за пределами замкнутой семейной общины, выбирали себе в супруги особу светловолосую. Собственно, белокурым был и отец Мисси, но его дед, по словам Друзиллы, был черноволосым и смуглым, как даго (в те времена слово это считалось допустимым и вполне пристойным)[9]9
  Презрительное прозвище итальянцев, испанцев и португальцев.


[Закрыть].

– Дорогие Августа и Антония, это сказалась наша саксонская кровь, – сладким голосом объяснила Друзилла сестрам, с которыми многие годы не виделась.

Аврелия почти все свое внимание отдавала одной лишь леди Уил, которую с великим трудом оторвали от лошади на этот вечер, для чего пришлось прибегнуть едва ли не к ампутации, поскольку благородная дама буквально приросла к седлу и ожесточенно сопротивлялась. Леди Уил сидела с отрешенным, бессмысленным лицом, какие бывают у больных с тяжелой дистрофией мозга; дочерей у нее не было, и ни малейшего интереса к женщинам она не испытывала. Скопление особ женского пола только пугало ее и расстраивало. Величайшим бедствием и горем она считала появление в ее жизни Алишии Маршалл в роли будущей невестки. Не устрашенная тем печальным фактом, что воевать приходится в одиночку, она решительно воспротивилась помолвке малыша Уилли с его троюродной сестрой Алишией. «Ладу между ними не будет, никогда они не поскачут как два рысака в одной упряжке, да и потомства хорошего от такого скрещения не дождешься», – заявила она мужу, однако сэр Уильям (он же Уил или Уилли) бесцеремонно, как обычно, отмел ее возражения, ибо не привык считаться ни с чьими чувствами. Сэр Уильям умел ценить женскую красоту, а Алишия всегда ему нравилась, и его радовала мысль, что вскоре он каждый вечер будет видеть перед собой за ужином ее прелестное личико в ореоле льняных волос. Между семьями было решено, что после свадьбы молодая чета проживет по меньшей мере несколько месяцев в особняке сэра Уильяма и его супруги. Отец жениха собирался подарить новобрачным десять акров превосходной земли, но дом еще только строился и работам не было видно конца.

Предоставленная самой себе, Мисси поискала глазами Юну. Тетю Ливиллу она заметила сразу, но Юны с ней не было. Как странно!

– Я что-то не вижу здесь Юны, – обратилась Мисси к Алишии, когда это восхитительное создание проплывало мимо, сияя лучезарной снисходительной улыбкой.

– Кого? – Алишия на мгновение задержалась.

– Юну, кузину тети Ливиллы: она в библиотеке работает.

– Глупая ты девчонка! В Байроне нет Херлингфордов с таким именем, – фыркнула Алишия, которая, насколько было Мисси известно, за всю свою жизнь не прочла ни единой книги.

Она унеслась прочь, спеша осчастливить каждого из гостей своим блистательным обществом и распыляя по пути драгоценное внимание тончайшим слоем, подобным джему на запеканке в столовой пансиона.

И тут Мисси осенило: ну конечно! Ведь Юна разведена! Непростительный грех! Может, тетя Ливилла и расчувствовалась до того, что предоставила кров своей непутевой кузине, но допустить, чтобы эта особа (разведенная!) проникла в высшее общество Байрона… нет, человеколюбие Ливиллы так далеко не простиралось. Похоже, тетя Ливилла решила вовсе не говорить о Юне. Ведь, если подумать, знала о ней одна лишь Мисси. После появления ее в городе в тех редких случаях, когда Мисси встречала в библиотеке тетю Ливиллу, та никогда не упоминала даже имени своей кузины, да и Мисси тоже помалкивала о ней, поскольку всегда боялась тети.

Подлетела Друзилла, за ней, точно на буксире, следовала ее сестра Корнелия.

– О, разве здесь не великолепно? – Мамаша умело пускала в ход подобные обороты речи, подчас и правда незаменимые.

– Да-да, великолепно, – подтвердила Мисси и подвинулась, уступая дамам место на диване, который она обнаружила за большой пальмой в горшке.

Отяжелевшие после обильного угощения: Друзилла и Корнелия успели отведать по кусочку-другому от каждого лакомства на буфетных столах, – кузины уселись, и Корнелия умильно прощебетала:

– О, как это мило! Дорогая Алишия обо всем подумала!

Она считала великой милостью, что племянница позволила ей служить продавщицей в своем салоне за ничтожное жалованье, и даже не подозревала, как бесстыдно наживается Алишия на ее благодарности и слепой преданности. Ее иллюзии были не столь уж беспочвенными: прежде чем открылся шляпный салон Алишии, Корнелия работала в примерочной магазина своего брата Герберта, до того скаредного, что по сравнению с ним племянница казалась щедрой благодетельницей. Подобно Октавии Корнелия продала брату дом с пятью акрами земли, и печальная история повторилась – с той лишь разницей, что на вырученные скудные деньги она помогла сестре Джулии выкупить у Герберта чайную.

– Тише! – прошептала Друзилла. – Алишия хочет что-то сказать.

И хозяйка вечера заговорила: щеки порозовели, глаза сверкали, словно выгоревшие на солнце аквамарины. Имена десяти подружек невесты публика встретила радостными криками и аплодисментами, а старшая подружка, когда прозвучало ее имя, едва в обморок не упала, оттого что ей выпала столь высокая честь. Пришлось приводить ее в чувство нюхательными солями. Алишия объявила, что платья для ее свиты сошьют из розового шелка пяти разных оттенков, от самого бледного до густого цикламенового, и когда, одетая в белое, она будет стоять у алтаря, подружки выстроятся по обе стороны от нее, образуя плавный цветовой переход от чуть розоватого тона ближе к невесте до темно-розового по краям.

– Все мы почти одного роста, светловолосые, и фигуры у нас примерно одинаковые, – объяснила Алишия. – Думаю, зрелище будет изумительное.

– Какой блестящий замысел, не правда ли? – прошептала Корнелия в восторге оттого, что ей выпало счастье присутствовать при обсуждении будущего торжества. – У Алишии будет шлейф из алансонского кружева двадцати футов длиной, да такой широкий, что, если его расправить, получится полный круг!

– Великолепно! – вздохнула Друзилла, вспомнив, что шлейф на ее свадебном платье тоже был кружевной и даже длиннее двадцати футов, но решила не упоминать об этом.

– Я заметила, что Алишия окружила себя целой свитой девиц, – обронила Мисси.

После семи миль пути от Миссолонги у нее опять закололо в боку, а теперь боль усилилась. Встать и покинуть зал было невозможно, но Мисси чувствовала, что больше не в силах сидеть вот так, без движения, и, чтобы хоть немного отвлечься от боли, заговорила:

– Вижу, она придерживается строгих правил, но я, вне всякого сомнения, девица, а меня обошли стороной.

– Тшш! – зашипела Друзилла.

– Ах, милая малышка Мисси, ты слишком низкорослая и вдобавок темноволосая, – с искренним сочувствием прошептала Корнелия.

– Во мне пять футов семь дюймов росту, когда я в башмаках, – заявила Мисси, не потрудившись понизить голос. – Только в окружении долговязых Херлингфордов меня можно счесть низкорослой!

– Да тише ты! – опять зашикала Друзилла.

Тем временем Алишия заговорила о цветах и поведала завороженной публике, что в каждом букете будет дюжина розовых орхидей, которые доставят поездом из Брисбена в ящиках со льдом.

– Орхидеи! Как вычурно и вульгарно! – громко произнесла Мисси.

– Потише! – в отчаянии взмолилась Друзилла. – Что такое ты говоришь?

В этот миг наступила тишина. Алишия, завершив свою речь, наслаждалась произведенным впечатлением.

– Мне кажется странным, что Алишия так торопится подробно описать будущую церемонию, когда до нее еще столько времени, – заметила Мисси, ни к кому не обращаясь. – Полагаю, она просто боится: если этого не сделать, половину мелочей, что составляют предмет ее гордости, никто даже не заметит.

Тут к ним подлетела Алишия: в облаке шелка и кружев, смеющаяся, с сияющими глазами, светлые волосы сверкают в лучах света, в руках ворох эскизов и образцов тканей, – и сладко проворковала:

– Как жаль, что ты такая малорослая и темноволосая, Мисси, а то я бы с радостью взяла тебя в подружки.

– А я думаю, жаль, что ты слишком высокая и белобрысая, – ответила Мисси тем же сладким голосом. – В окружении бледнолицых девиц одного с тобой роста, таких же бесцветных, да еще в разных оттенках розового, ты просто сольешься с обоями.

Алишия раскрыла рот от изумления. Друзилла и Корнелия тоже лишились дара речи. Мисси неторопливо поднялась и, встряхнув коричневыми полотняными юбками, чтобы расправить складки, весело проговорила:

– Я, пожалуй, пойду. Милый вышел вечер, Алишия, досадно только, что такой заурядный. И почему здесь всегда подают одни и те же так приевшиеся угощения? Я предпочла бы для разнообразия сандвич с яйцом, щедро приправленный карри.

Она ушла прежде, чем кто-нибудь из присутствующих успел опомниться.

Когда Алишия справилась с оторопью, Друзилле пришлось с усилием воли придать лицу скорбное выражение и спокойно выслушать ее возмущенные требования, чтобы Мисси непременно вернулась и принесла извинения. Но Алишия получила по заслугам! Могла бы хоть раз проявить доброту и взять в подружки бедняжку Мисси, но куда там: испугалась замарать темным пятном безупречную бело-розовую свиту! Но, что поразительно, Мисси сказала чистую правду! Алишия в самом деле сольется с обоями, вернее сказать, затеряется среди таких же бело-розовых букетов, венков и гирлянд, которыми она задумала украсить церковь.

За дверью Мон-Репо, возле самого дома, Мисси снова почувствовала сильнейшую боль и удушье. Если уж ей суждено умереть, то надо сделать это достойно, в одиночестве, решила она и из последних сил бросилась за угол. Разумеется, представления Аврелии Маршалл об идеальном парковом ансамбле не допускали и намека на густые заросли, поэтому мест, где можно было бы спрятаться от любопытных глаз, здесь было не много. Ближайшим убежищем оказались высокие кусты рододендронов под окном нижнего этажа. Мисси с трудом пробралась в самую гущу и опустилась на землю, привалившись спиной к кирпичной стене. Боль казалась невыносимой, но пришлось терпеть.

Мисси закрыла глаза и приказала себе не умирать. Нет, она умрет на руках у возлюбленного, у Джона Смита, как героиня романа «Мятежное сердце». Неужели ее остывшее безжизненное тело найдут в этом унылом месте, в кустах тети Аврелии?

Она не умерла. Немного погодя боль начала отступать, и Мисси смогла пошевелиться. Где-то рядом слышались голоса. Рододендроны не успели еще разрастись после осенней обрезки, и Мисси испугалась, что занятые разговором гости выйдут из-за угла дома и обнаружат ее. Кое-как она перевалилась на колени и попыталась подняться. Только тогда она вдруг поняла, что голоса доносятся из окна над самой ее головой.

– Вы когда-нибудь видели такую уродливую шляпку?

Мисси узнала голос Лавинии, младшей из дочерей тети Августы, которую, разумеется, невеста взяла к себе в свиту.

– И не раз, а если точнее – каждое воскресенье в церкви, – отозвалась Алишия каким-то скрипучим бесцветным голосом. – Хотя, думаю, особа, что носит эту шляпку, куда уродливее, настоящее чудовище.

– Она всего лишь серая и невзрачная! – раздался третий голос, принадлежавший Маршии, дочери тети Антонии и старшей подружке невесты. – В самом деле, Алишия, не слишком ли много чести для такого жалкого создания, как Мисси Райт? Чудовище! Ей больше подошло бы слово «ничтожество», хотя, должна признать, шляпка у нее и вправду чудовищно уродливая.

– Верно, – согласилась Алишия, душу которой все еще жгла злая обида на кузину, которая посмела нанести ей коварный удар, заявив, будто она сольется с обоями. Разумеется, негодяйка сказала неправду! Но Алишия уже знала, что отныне великолепие и роскошь предстоящего торжества уже не будут радовать ее так, как прежде. Мисси, сама того не ведая, вонзила глубоко свою отравленную колючку.

– Неужели нас и впрямь интересует Мисси Райт? Какое нам, в сущности, до нее дело? – презрительно фыркнула одна дальняя кузина по имени Порция.

– Учитывая, что ее мамаша – любимая сестра моей матери, боюсь, я вынуждена принимать ее в расчет, – едва ли не взвизгнула Алишия. – Не понимаю, отчего мама всегда так жалеет тетю Друзи, но я уже давно потеряла надежду ее образумить. Полагаю, мамина благотворительность достойна похвалы, но, признаюсь, по субботам я стараюсь пораньше сбежать из дому, чтобы не видеть, как эта корова приходит набить свою утробу мамиными пирожными. Боже, как же она ненасытна! Мама всякий раз велит повару испечь две дюжины птифуров, но после ее визита остается пустое блюдо: съедает все подчистую. У нас уже дома это давно стало предметом бесконечных шуток, даже среди слуг.

– Ну, они ведь, кажется, совсем нищие, – заметила Лавиния. – Меня всегда удивляло, почему французский сброд отправил на гильотину Марию-Антуанетту за одни только ее слова: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные». – Она очень любила историю и не упускала случая блеснуть своими познаниями. – Мне думается, те, кто так беспросветно беден, с радостью съели бы для разнообразия пирожные вместо хлеба. Я хочу сказать, взгляните на тетю Друзи!

– Да, они нищие, – сказала Алишия, – и, боюсь, такими и останутся, ведь Мисси – их единственная надежда.

Эта реплика вызвала дружный смех.

– Жаль, что от никчемных людей нельзя избавиться так же, как от непригодных домов, которые просто сносят, – послышался еще один голос.

Его обладательница, очень дальняя – седьмая вода на киселе – сестра Алишии и Мисси по имени Джуния, всю свою природную злобу излила из-за того, что ее не выбрали в подружки невесты, в этих ядовитых словах.

– Мы для этого слишком мягкосердечны, – наставительно произнесла Алишия. – А потому и приходится терпеть таких, как это семейство, тетушек Джули и Корни и остальное сборище вдов и старых дев. Взять хоть мою свадьбу. Они ее только испортят! Но ничего не поделаешь: пришлось пригласить. Вот увидите: придут раньше всех, а уйдут последними. Это как прыщи: вечно вскакивают в самое неподходящее время. Правда, мама ловко придумала, как избавить нас от этих мерзких коричневых платьев: купила для меня у этих теток столовое и постельное белье и заплатила им двести фунтов. Должна признать, работа действительно тонкая и на редкость искусная, так что, слава богу, деньги не выброшены на ветер. Изящно вышитые наволочки застегиваются на маленькие обтяжные пуговки, и на каждой пуговке вышит крохотный розовый бутон! Смотрите изумительно! И мамин замысел удался: дядя Герберт как-то обмолвился, что заходила Мисси и купила три отреза на платья: для тети Друзи сиреневый и для тети Окти голубой, а для себя… угадайте, какой цвет она выбрала.

– Коричневый! – воскликнули девицы в один голос, и сейчас же раздался громкий взрыв смеха.

– Придумала! – взвизгнула Лавиния, когда утихло всеобщее веселье. – Почему бы тебе не отдать Мисси одно из своих старых платьев – может, что-то подойдет?

– Вот еще! Я скорее умру, – презрительно фыркнула Алишия. – Видеть одно из моих прелестных платьев на этой тощей уродине, чернявой как даго? Если ты принимаешь ее интересы так близко к сердцу, дорогая Лавиния, отчего бы тебе самой не пожертвовать ей одно из своих старых платьев?

– Ну, мое финансовое положение не столь блестящее, как у тебя, вот в чем беда! – ядовито бросила та. – Если уж тебе так не по нутру облик Мисси, то среди твоих платьев множество янтарных, абрикосовых и цвета темного золота. Думаю, что-то в этом роде ей, возможно, и подошло бы.

Мисси наконец-то удалось встать на четвереньки, выползти из кустов на дорожку и отползти как можно дальше от окна, чтобы оказаться вне зоны слышимости. И только потом поднялась на ноги и бросилась бежать. По лицу ее текли слезы, но она даже не приостановилась, чтобы вытереть глаза. Мисси душили злость и стыд, ей было все равно, что о ней подумают, если увидят.

Она даже не предполагала, что чьи-то слова способны так больно ранить, бесчисленное количество раз перечисляла в своем воображении те снисходительные, ехидные, презрительные фразы, что услышала. Колкости Алишии и ее подруг Мисси постаралась забыть, а вот то, что они наговорили о маме и бедных тетушках, старых девах, таких порядочных, честных и трудолюбивых, готовых радоваться малейшему знаку внимания, но настолько гордых, что никогда бы не приняли от богатых родственников ничего хотя бы отдаленно похожего на милостыню, задели за живое. Как посмела Алишия говорить с такой жестокостью, таким бессердечием об этих замечательных женщинах, куда более достойных, чем она! Сколько же в ней злобы и яда! Окажись сама в столь стесненном положении, запела бы по-другому.

Лютая боль жгла бок, но Мисси торопливо шла по улицам городка и молилась про себя, чтобы библиотека оказалась открытой: сейчас там могла быть только Юна, и в этот вечер она нужна была, как никогда, – но свет в окнах не горел, а на двери висела табличка «Закрыто».

Октавия, сменив выходное платье на будничное, сидела в кухне со спицами в изуродованных болезнью руках, которые творили волшебство: вязали ажурную, тонкую как паутинка вечернюю шаль, свадебный подарок для неблагодарной Алишии, – а рядом на плите кипела кастрюлька с какой-то снедью и тушилось мясо на ужин.

При виде племянницы Октавия отложила вазянье в сторону.

– Ты хорошо провела время, дорогая? Мама тоже вернулась?

– Это был сущий кошмар! Я решила уйти пораньше, а мама осталась, – коротко ответила Мисси, схватила подойник и вышла.

Корова терпеливо ждала, когда ее впустят в хлев. Девушка нежно погладила темную бархатистую морду, заглянула в большие добрые глаза.

– Лютик, ты намного милее и сердечнее Алишии. Не понимаю, почему назвать женщину коровой считается непростительным оскорблением. Отныне всех гадких особ, которых хочется обозвать коровами, я буду именовать Алишиями, – объявила Мисси, открывая для любимицы дверь сарая.

Корова сама направилась к стойлу для дойки, она никогда не артачилась, даже если руки у Мисси бывали холодными, а такое случалось часто, и доить ее было легче легкого. Потому-то, конечно, и давала она такое вкусное молоко: хорошая корова не может дать плохое молоко.

Друзилла была уже дома, когда Мисси вернулась из хлева. Бо́льшую часть молока обычно переливали в невысокие бидоны, которые стояли на теневой стороне задней веранды. Разливая молоко, она слышала, как мать оживленно описывает тете во всех подробностях предсвадебный прием Алишии.

– О, я так рада, что хоть одна из вас хорошо повеселилась, – произнесла Октавия. – От Мисси слова не добьешься, она только и сказала, что вечер был сущим кошмаром. Думаю, беда в том, что у нее почти нет подруг.

– Верно, и никто не сожалеет об этом больше меня. Но смерть дорогого Юстаса лишила Мисси всякой надежды на появление брата или сестры, вдобавок дом наш стоит на отшибе, так далеко от оживленной части города, что никто не хочет навещать нас почаще.

Мисси ждала, что матушка расскажет о ее выходке, но та ни словом не упомянула о сцене с Алишией, поэтому набралась смелости и вошла в кухню. После того как доктор заподозрил у нее сердечную болезнь, Мисси стало намного легче поступать согласно собственным желаниям, а матери, очевидно, – мириться с проявлениями ее независимости. Только столь поразительные перемены в жизни Мисси вызвала вовсе не болезнь, причина была в Юне. Да, все началось с ее появления. Эта молодая женщина отличалась прямотой, искренностью, нежеланием плясать под чужую дудку, могла запросто сказать напыщенному ничтожеству вроде Джеймса Херлингфорда: «Заткни свою пасть!» – а если бы снизошла до Алишии, то дала бы ей такую отповедь, что эта злобная дрянь запомнила бы надолго. Юна всегда умела внушить к себе уважение и не позволяла ею помыкать. Должно быть, каким-то чудом эти свои черты ей удалось передать даже такой бездарной ученице, как Мисси Райт.

Стоило Мисси появиться в кухне, как сияющая матушка тут же к ней подскочила.

– Дорогая, ни за что не догадаешься, какой сюрприз тебя ждет! – Проворно повернувшись, Дзурилла протянула руку за спинку стула и подхватила с пола огромную картонку. – Я уже уходила, когда ко мне подошла Алишия и передала для тебя коробку. Там платье, которое ты наденешь на ее свадьбу. Она заверила меня, что цвет прекрасно тебе подойдет, хотя, должна признать, мне не приходило это в голову. Ты только посмотри!

Мисси словно окаменела, не в силах пошевелиться, и лишь оцепенело смотрела, как мать ворошит бумагу в коробке, достает сверток жесткого измятого органди, встряхивает и представляет на обозрение великолепное платье цвета сливочной тянучки или бледного янтаря, не бежевое, но и не желтое. Люди знающие тотчас отметили бы, что его пышная юбка с оборками и ворот вышли из моды лет пять-шесть назад, однако платье было чудесным и после переделки подошло бы Мисси как нельзя лучше.

– А шляпа, ты только взгляни на шляпу! – восторженно воскликнула Друзилла и, выхватив из коробки широкую соломенную шляпу того же цвета, что и платье, принялась расправлять смятый пышный бант из органди. – Скажи, ты когда-нибудь видела такую красоту? О, дорогая Мисси, будет у тебя пара туфель, и не важно, что они непрактичны!

Тут Мисси наконец очнулась от оцепенения, шагнула вперед и вытянула руки, чтобы принять щедрый дар Алишии. Мать тотчас вручила ей платье и шляпку.

– Я надену свое новое платье из коричневого атласа, шляпу, сделанную собственными руками, и добротные крепкие ботинки! – процедила Мисси сквозь зубы и бросилась к задней двери, так что складки органди колыхались вокруг нее словно щупальца плывущей голотурии.

Еще не совсем стемнело, и, подбегая к хлеву, Мисси услышала за спиной отчаянные крики матери и тетушки, но когда пожилые дамы подоспели, было уже слишком поздно. Чудесное платье и шляпка лежали возле стойла в куче коровьего навоза, безнадежно загубленные, втоптанные в грязь, а Мисси с лопатой в руках собирала свежий помет и забрасывала милостивое подношение Алишии.

Горе и обида Друзиллы не поддавались описанию.

– Как ты могла? О, как ты могла, Мисси? Впервые в жизни тебе представилась возможность преобразиться, почувствовать себя красавицей!

Мисси, прислонив лопату к стене сарая, довольная, отряхнула руки и спокойно сказала:

– Вы, как никто другой, должны бы, кажется, меня понять, мама. Вы так горды, что даже в самом искреннем дружеском жесте вам видится скрытая милостыня. Так почему же отказываете мне в праве на свою долю гордости? Вы сами приняли бы подобный подарок? Так зачем согласились передать его мне? Вы вправду верите, будто Алишия хотела доставить мне радость? Конечно же, нет! Она твердо решила, что все на ее свадьбе, включая гостей, будет самого высшего качества, а я… испортила бы ей торжество! Вот она и задумала превратить свиную щетину в шелк, нарядив Мисси Райт в дорогое платье. Что ж, я весьма признательна, но предпочту давно знакомую свиную щетину вычурному шелковому наряду из рук этой лицемерки! Так я ей и скажу!

И действительно сказала, на другой же день. Глубокой ночью Друзилла с лампой в руке прокралась в хлев, но обнаружила, что шляпа с платьем исчезли с того скверного, зловонного места, где их бросили. Она никогда их больше не видела и не знала, что с ними произошло, а те, кто знал, забыли ей рассказать, поскольку были потрясены другими событиями в доме Маршаллов, случившимися на следующий день, в пятницу.

В то незабываемое утро к парадной двери Мон-Репо Мисси подошла часов в десять с большим увесистым свертком, тщательно упакованным в бумагу и перевязанным веревкой так, чтобы осталась петля, за которую она осторожно его держала. Если бы дворецкий знал, какое ужасное смятение царит в малой гостиной, Мисси едва ли пропустили бы дальше крыльца, но, к счастью, он ни о чем не подозревал, а потому внес свою лепту в общую сумятицу и разброд.

Малая гостиная, в действительности довольно просторная комната, казалась тесной от количества собравшихся там рослых грузных людей, когда Мисси со свертком на веревке бочком проскользнула в дверь. Здесь были тетя Аврелия, дядя Эдмунд, Алишия, Тед и Рандольф, сэр Уильям-третий вместе с сыном и наследником, малышом Уилли. Леди Уильям отсутствовала – говорят, осталась в конюшне принимать роды у одной из кобыл.

– Я решительно ничего не понимаю! – бушевал Эдмунд Маршалл, поэтому Мисси улыбнулась дворецкому и жестом дала понять, что объявит о себе сама, как только представится возможность. – Я просто не понимаю! Как могло случиться, что столько акций уплыло из наших рук? Как? Кто, черт побери, продал их, и кто, черт побери, их купил?

– Насколько удалось выяснить моим людям, – объяснил третий сэр Уильям, – все акции, что не принадлежали нашей семье, выкупили по баснословным ценам, в несколько раз выше их истинной стоимости, а потом загадочный покупатель взялся и за акции Херлингфордов. Как, когда и зачем – не знаю, но он сумел отыскать за пределами Байрона всех Херлингфордов, что нуждались в деньгах, и сделал каждому предложение, от которого невозможно отказаться.