Текст книги "Леди из Миссалонги"

Он вскочил с кресла, встал возле дверного проема и, заложив руки за спину и устремив взгляд куда-то вдаль, жестко произнес:

– Женщины – лгуньи, мошенницы, предательницы, склочницы и дуры. Мне начхать, если я не увижу ни одной из них до конца своих дней. А что до любви… я не хочу, чтобы меня любили! Я хочу, чтобы меня просто оставили в покое! – Отведя душу, он, должно быть, решил, что этого довольно, но после короткой паузы прибавил: – Откуда мне знать, что вы сказали правду?

– Ну, мистер Смит, вы определенно не самый завидный жених в Байроне! Какие только сплетни о вас не ходят! Я слышала, будто вы побывали на каторге, вас называют опасным сумасбродом. Вдобавок все знают, что вы небогаты. Так зачем мне лгать? – Мисси открыла кошелек и достала аккуратно сложенный листок, похищенный со стола доктора Паркинсона, затем поднялась и подошла к двери. – Вот. Прочтите это. Вы ведь знаете, что я больна, поскольку были рядом, когда у меня случился первый тяжелый приступ. На днях я встретила вас во время прогулки и, помнится, упомянула, что собираюсь в Сидней показаться специалисту по болезням сердца. Так вот, это заключение о моем состоянии. Признаюсь, я украла его, и прежде всего потому, что не хочу, чтобы моя мама и тетя узнали, как тяжело я больна. Не хочу, чтобы обо мне волновались, удерживали меня в постели и хлопотали вокруг. Я сказала им, будто у меня защемление спинного нерва. Если мне удастся и дальше их обманывать, они будут думать, что доктор не нашел у меня ничего серьезного. А вторая причина, почему я похитила отчет, – вы. Я решила попросить вас жениться на мне, но знала, что придется доказывать правдивость моих слов. Знаю, на листке нет моего имени, только подпись врача, но если вы внимательно его прочтете, то не найдете и следов каких-либо исправлений или подтасовок.

Джон Смит взял листок, развернул, быстро пробежал глазами и, повернувшись к Мисси, заметил, не очень впрочем, уверенно:

– Если не считать ужасной худобы, то, на мой взгляд, вы вполне здоровы.

Мисси на миг задумалась и заговорила, от души надеясь, что Джон Смит не слишком сведущ в вопросах медицины.

– Ну да, в промежутках между приступами я вполне здорова! Моя болезнь не из тех, что отнимают силы и делают немощным, она… развивается скачками, от приступа к приступу. Сердечные клапаны… отказывают… и когда это случается, ток крови останавливается. Как я поняла, однажды это меня и убьет. Вот и все, что я знаю, врачи не желают ничего рассказывать нам, безнадежно больным. Думаю, им тяжело говорить нам в лицо, что мы умрем. – Мисси вздохнула и небрежно, с равнодушием трагической актрисы обронила для усиления театрального эффекта: – Однажды я просто усну, да так и не проснусь! – Потом, с мольбой посмотрев на Джона Смита, жалобно воскликнула: – Я не хочу умереть в Миссолонги! Я хочу умереть в объятиях мужчины, которого люблю!

Он был прирожденным бойцом, а потому попробовал изменить тактику:

– А вы не пытались обратиться к другому специалисту? Бывает, что доктора ошибаются.

– Зачем? – возразила Мисси. – Если мне осталось жить от силы год, я не хочу провести его в походах от одного врача к другому! – По щеке ее скатилась крупная слеза, а новые, еще не пролитые, блестели на ресницах. – О, мистер Смит, я хочу прожить этот последний год счастливо!

Джон Смит застонал, как приговоренный к казни.

– О, ради бога, не плачьте!

– А почему? – всхлипнула Мисси и поискала в рукаве платок. – Думаю, я имею полное право плакать!

– Тогда плачьте, черт вас возьми! – прорычал он, взбешенный до крайности, и вышел за дверь.

Мисси стояла, вытирая мокрые щеки и глядя сквозь слезы, как Джон Смит пересекает лужайку, пока он не исчез из виду. Тогда, низко опустив голову, она вернулась к своему стулу и выплакалась вволю, хотя благодарную публику заменяла теперь одна лишь жирная мясная муха. Когда слезы иссякли, Мисси растерялась: и что теперь делать? Вернется ли Джон Смит? А может, он где-то прячется и ждет, когда она уйдет?

Внезапно она почувствовала невероятную усталость, опустошенность. Столько надежд, столько усилий, и все без толку. Напрасно ободряла ее Юна. И украденное письмо не помогло. Все ее радужные мечты о свободе и независимости пошли прахом. Мисси вздохнула, и никогда еще вздох ее не звучал с такой горечью, с такой безысходной тоской, как в эту минуту. Оставаться в хижине не было смысла. Ее отвергли.

Она тихо вышла из лачуги и убедилась, что закрыла за собой дверь. Шел третий час пополудни, а ей предстояло еще брести девять миль вверх по склону среди непроходимых зарослей и камней, так что до Миссолонги она доберется лишь поздно вечером.

– И все равно я не жалею, что попыталась, – сказала Мисси громко. – Я знаю, попробовать стоило.

– Мисс Райт!

Она обернулась, и в глазах ее вспыхнула надежда.

– Подождите, я отвезу вас домой.

– Спасибо, я могу дойти пешком, – произнесла она без всякого выражения, в своей обычной, бесцветной, вежливой манере.

Но Джон Смит подошел и, взяв ее под локоть, отвел к тому пеньку, где она дожидалась его возвращения.

– Нет, будет уже поздно, когда доберетесь, да и дорога слишком трудная, в особенности для вас. Посидите здесь, пока я запрягу лошадей.

Мисси и в самом деле слишком устала, чтобы спорить, к тому же, наверное, у нее не осталось сил на долгий утомительный путь, поэтому уступила. Приготовив лошадей, Джон Смит легко, словно ребенка, подхватил ее и усадил в коляску.

– Не зря я на днях говорил себе: нужна повозка поменьше, двуколка или кабриолет, – вот еще одно подтверждение. – С этими словами он направил упряжку к тропе у края поляны. – Чертовски досадно, что приходится возиться с двумя лошадьми и коляской, даже когда не везешь тяжелый груз.

– Да, конечно, вы правы, – рассеянно обронила Мисси.

– Вы сердитесь?

Она повернулась к нему, и на лице ее отразилось неподдельное удивление.

– Нет! За что же мне сердиться?

– Ну, похоже, вам со мной не повезло, верно?

Она рассмеялась, не слишком весело, но искренне.

– Бедный мистер Смит, вы ничего не поняли.

– Видимо, нет. Так в чем соль шутки?

– Мне нечего было терять. Совершенно нечего!

– Вы вправду думали, будто у вас может получиться?

– Я в этом не сомневалась.

– Почему?

– Потому что вы – это вы.

– И что это значит?

– О, вы очень добрый человек. И порядочный.

– Спасибо.

На этом разговор иссяк. Лошади неохотно плелись по заросшей кустарником тропе, откровенно недоумевая, почему их гонят прочь от дома, но даже когда им пришлось взбираться вверх по камням, вывороченным оползнем, послушно брели вперед. Мисси, всю жизнь прожившая за городом, тотчас угадала: они слишком хорошо знают своего хозяина, чтобы артачиться. Впрочем, Джон Смит обращался с лошадьми ласково и не хлестал их кнутом, но они подчинялись его воле, ибо чувствовали в нем силу.

– Должен сказать, сразу ясно: вы не из Херлингфордов, – заметил он, когда путешествие уже близилось к концу.

– Не из Херлингфордов? Почему вы так решили?

– О, доказательств множество. Прежде всего вы носите другую фамилию, да и внешне не похожи на Херлингфордов. Дом ваш стоит на отшибе и вконец обветшал: по всему видно, что денег у вас нет. Вдобавок вы славная. – Последнюю фразу он произнес неохотно и даже как будто с досадой.

– Не все Херлингфорды богаты, мистер Смит, но все-таки я одна из них, хоть и по женской линии. Моя мама и тетя – сестры Максуэлла и Герберта Херлингфордов, а сэр Уильям приходится им двоюродным братом.

Джон Смит, повернув голову, не сводил глаз с Мисси, пока слушал ее объяснения, потом удивленно присвистнул.

– Вот незадача! Гнездо истинных Херлингфордов в таком глухом месте, в самом конце Гордон-роуд, и вы едва сводите концы с концами. Что же случилось?

Весь остаток пути до дома Мисси рассказывала Джону Смиту о коварстве первого сэра Уильяма и об изощренном вероломстве его наследников.

– Благодарю вас, – сказал он, выслушав ее. – Вы дали мне ответы на множество вопросов, теперь мне будет о чем поразмыслить. – Он натянул поводья и остановил лошадей напротив ворот Миссолонги. – Вот вы и снова дома, причем задолго до того, как начала бы беспокоиться ваша матушка.

Мисси без его помощи спрыгнула на землю.

– Спасибо, дорогой мистер Смит. Я по-прежнему утверждаю: вы очень добрый человек, и ваши слова – лишнее тому доказательство.

Джон Смит улыбнулся ей в ответ, вежливо приподнял шляпу и стал разворачивать лошадей.

Октавия обнаружила записку, когда отправилась на поиски племянницы. Сложенный листок, на котором Мисси вывела единственное слово: «Маме», – лежал на кровати поверх коричневого покрывала. У Октавии упало сердце: записки с такими надписями никогда не приносят хороших новостей.

Едва услышав, как Друзилла входит в парадную дверь, она бросилась в холл с листком в руке, ее бледно-голубые, слегка навыкате глаза блестели, готовые пролить столько слез, сколько потребует содержание записки.

– Мисси исчезла, но оставила тебе записку!

Друзилла нахмурилась, но не встревожилась.

– Исчезла?

– Сбежала! Она забрала с собой всю одежду и прихватила наш саквояж.

У Друзиллы задергались щеки, по коже пробежали мурашки. Она выхватила из пальцев Октавии записку и прочла ее вслух, чтобы сестра не истолковала превратно слова Мисси:

– «Дорогая матушка! Пожалуйста, простите меня за то, что ухожу, не сказав ни слова, но мне вправду кажется: вам лучше не знать о моем замысле, пока не станет ясно, удался он или нет. Наверное, я зайду домой завтра или послезавтра, чтоб хотя бы увидеться с вами. Не тревожьтесь обо мне, пожалуйста. Мне ничто не грозит. Ваша любящая дочь Мисси».

Из глаз Октавии полились слезы, но Друзилла не заплакала, а аккуратно сложила записку, отнесла на кухню и бережно положила на каминную полку.

– Мы должны сообщить в полицию, – пробормотала Октавия сквозь рыдания.

– Нет, мы этого не сделаем, – решительно возразила Друзилла и передвинула чайник на плиту. – О, дорогая, что мне сейчас нужно, так это чашка чаю!

– Но, может быть, Мисси в опасности!

– Я сильно в этом сомневаюсь. В ее записке нет ни малейшего намека на то, что она собирается выкинуть глупость. – Друзилла со вздохом опустилась в кресло. – Ну же, Октавия, вытри слезы! События последних дней убедили меня: Мисси не стоит недооценивать. Я не сомневаюсь: у нее все благополучно и, возможно, завтра мы действительно с ней увидимся. А до тех пор мы никому и словом не обмолвимся, что Мисси ушла из дому.

– Но она теперь неизвестно где, совсем одна, и некому защитить ее от мужчин!

– Вполне возможно, Мисси решила, что не хочет, чтобы ее защищали от мужчин, – сухо заметила Друзилла. – А теперь, Октавия, слушай, что тебе говорят: перестань плакать и завари нам чаю. Мне о многом надо тебе рассказать, и это не имеет никакого отношения к исчезновению Мисси.

Любопытство пересилило тревогу, Октавия налила в заварочный чайник немного горячей воды и, поставив на край плиты, живо спросила:

– Да? И о чем же?

– Ну, я отдала Корнелии и Джулии их деньги и купила нам швейную машину «Зингер».

– Друзилла!

И две оставшиеся в Миссолонги дамы принялись оживленно обсуждать за чаем события этого дня, после чего вернулись к своим обычным занятиям, а когда пришло время отправляться в постель, разошлись по своим спальням.

– Милостивый Боже, – прошептала Друзилла, стоя на коленях возле кровати. – Пожалуйста, защити Мисси, помоги ей, убереги от всякого зла и дай сил пережить любые невзгоды. Аминь.

После этой короткой молитвы Друзилла улеглась на широкую постель: как единственной в доме женщине, побывавшей замужем, ей подобало спать на единственной в доме двуспальной кровати, – но сомкнуть глаза и уснуть ей удалось не сразу.

Звуки фисгармонии помогли Мисси остаться незамеченной, когда Джон Смит подвез ее к воротам Миссолонги. Никто не слышал, как подъехала и укатила прочь коляска, как Мисси прокралась вдоль стены дома, пересекла задний двор и проскользнула в хлев. Там негде было укрыться, но ей удалось спрятать саквояж за мешком с фуражом, потом она нашла себе убежище в саду и переждала, пока мать подоит корову. Конечно, корова узнала Мисси по шороху шагов и принялась жалобно мычать, просить, чтобы ее подоили, – но прежде чем она разбушевалась не на шутку, появилась Друзилла с ведром.

Мисси съежилась за стволом самой кряжистой яблони в саду и зажмурилась, от души желая, чтобы ее в самом деле поразила сердечная болезнь, самая страшная, какая только бывает, чтобы смерть пришла за ней в ту же ночь и утро никогда не настало.

Она затаилась в своем укрытии и сидела неподвижно, пока совсем не стемнело. Весенними ночами в Голубых горах холод пробирает до костей, и в конце концов он прогнал Мисси из сада в сарай, где было относительно тепло. Корова Лютик, довольная, с пустым выменем, лежала, подогнув ноги, и мирно пережевывала жвачку в полусне. Мисси расстелила на земле рядом со стойлом чистый мешок и свернулась на нем калачиком, положив голову на теплый урчащий коровий бок.

Конечно, ей следовало набраться храбрости и войти в дом, как только Джон Смит уехал, но когда она подошла к лестнице, ведущей на веранду, и попробовала подняться, ноги ее не послушались. Как рассказать матери, что ты предложила пожениться мужчине, которого едва знаешь, получила отказ и вернулась ни с чем? А если умолчать об этом, какую убедительную историю придумать взамен? Мисси не умела сочинять истории, хоть и любила их читать. «Может быть, утром я во всем признаюсь», – сказала она себе, задыхаясь от боли и горечи. Но после ночи, проведенной не под крышей Миссолонги, все будет выглядеть еще хуже. Кто поверит, что она ночевала в сарае, рядом с коровой? «Сейчас же иди в дом», – шепнула лучшая ее половина, однако ее второе, темное «я», не нашло в себе смелости. На глазах у нее выступили слезы и потекли по худым щекам. Мисси была измучена, но изнурил ее не долгий тягостный путь, а мучительное усилие воли. Понадобилось перебороть себя, чтобы прийти к Джону Смиту.

– Ох, Лютик, что же мне теперь делать?

Корова только фыркнула в ответ, а Мисси, немного поплакав, вскоре заснула.

Почти за час до рассвета ее разбудил заливистый крик петуха, сидевшего на перекладине прямо у нее над головой. Она вскочила, не успев толком проснуться, и снова опустилась на свою живую подушку; сон рассеялся, а с пробуждением вернулись боль и растерянность. Ни есть, ни пить ей не хотелось. В голове билась одна мысль: что же делать? Что делать?..

К рассвету она приняла решение, а затем поднялась, и в каждом ее движении чувствовалась непреклонная уверенность. Достав из саквояжа гребень и щетку, Мисси кое-как привела себя в порядок, однако, несмотря на все усилия, от нее ужасающе пахло коровой, и с этим ей пришлось смириться.

В Миссолонги никто еще не проснулся, стояла полная тишина, когда Мисси кралась мимо дома, лишь из окна спальни матери доносилось тихое похрапывание. Слава богу.

И снова она спустилась в долину Джона Смита, но теперь Мисси уже не предавалась мечтам, как накануне, волшебное очарование исчезло, угасла необузданная радость, то счастливое упоение, когда ей казалось, что в мире нет ничего невозможного и все непременно кончится хорошо. Мисси шла вперед уже без всякой надежды, но с твердым желанием добиться своего. Нет, она не примет отказа, даже если придется целый год проводить каждую ночь у матери в сарае, спать на соломе рядом с коровой, а утром возвращаться в долину к Джону Смиту и снова просить его жениться на ней. Потому что именно это Мисси и собиралась сделать сегодня, а потом завтра, и послезавтра, и через год, если он опять скажет нет.

Время близилось к десяти, когда наконец она вышла на поляну к хижине. Как и накануне, над трубой вился сизый дымок, а Джона Смита не оказалось дома. Мисси уселась на пенек и стала ждать.

Должно быть, он тоже не чувствовал голода, потому что не появился ни в полдень, ни в послеобеденные часы. Мисси смирилась с этим, решив, что будет ждать его весь день, если понадобится. Солнце давно скрылось за высокими стенами скал, и в долине сгущались сумерки, когда Джон Смит вернулся домой. Он казался уже не веселым, скорее озабоченным, но, как и в прошлый раз, не заметил Мисси.

– Мистер Смит!

– Дьявольщина!

Он пересек лужайку, остановился и посмотрел на Мисси с высоты своего роста; ее появление как будто не рассердило его, но определенно не обрадовало.

– Зачем вы снова здесь?

– Вы женитесь на мне, мистер Смит?

На этот раз он не взял ее под руку и не повел к дому, но когда Мисси поднялась, смерил цепким, пристальным взглядом.

– Вас кто-то подговорил?

– Нет.

– Неужели это действительно так важно для вас?

– Для меня это вопрос жизни и смерти. В буквальном смысле. Я не вернусь домой! Я буду приходить сюда каждый день, снова и снова, и спрашивать.

– Вы играете с огнем, мисс Райт, – проговорил Джон Смит и плотно сжал губы. – Вам не приходило в голову, что мужчина может прибегнуть к насилию, если женщина отказывается оставить его в покое?

Лицо Мисси озарила безмятежная, ангельская улыбка.

– Некоторые мужчины – возможно, но не вы, мистер Смит.

– Чего вы надеетесь этим добиться? Ну, допустим, я согласился бы жениться на вас, и что тогда? Вам такой муж нужен? Мужчина, которого вы настолько измотали, что, желая обрести покой, он уже не видит иного выхода, как сдаться или… придушить вас? – Его голос стал вдруг глухим и жестким. – В нашем огромном мире существует страшная, опасная штука под названием «ненависть». Заклинаю вас, не выпускайте ее из клетки!

– Вы женитесь на мне? – повторила она, словно и не слышала этих слов.

Джон Смит скривил рот, шумно выдохнул носом, вскинул голову и посмотрел куда-то вдаль, поверх макушки Мисси. Молчал он довольно долго, потом пожал плечами и взглянул на Мисси.

– Должен признаться, со вчерашнего дня я много думал о вас, и за какую бы работу ни брался, даже самая тяжелая не могла отвлечь меня от этих мыслей. В конце концов я начал спрашивать себя: что, если мне выпала возможность искупить свою вину? Что, если удача отвернется от меня, если я не воспользуюсь этим случаем?

– Возможность искупить вину? Какую вину?

– Это всего лишь фигура речи. Каждый из нас в чем-то да виноват, все мы не без греха. Вынуждая меня жениться на вас, вы тоже поступаете дурно, а всякое зло требует искупления, разве вы этого не понимаете?

– Понимаю.

– Но вам все равно?

– Я охотно приму любое наказание, мистер Смит, если в награду получу вас.

– Тогда ладно. Я женюсь на вас.

Мисси вдруг почувствовала, как каменная тяжесть в груди, оцепенение и боль вдруг исчезли.

– О, спасибо вам, мистер Смит! Вы об этом не пожалеете, обещаю!

Он фыркнул и проворчал:

– Вы ребенок, мисс Райт, не взрослая женщина, наверное, поэтому я сдался, а не придушил вас. Сказать по правде, я не верю, что вам может быть свойственно женское коварство. Только не давайте мне повода переменить свое мнение.

С этими словами он взял ее под руку, и Мисси послушно пошла рядом.

– У меня к вам одна просьба, мистер Смит.

– Да, слушаю.

– Мы никогда не будем упоминать о том, что я умираю, и вы не станете обращаться со мной как с больной. Я хочу чувствовать себя свободной! А я не буду свободна, если мне станут постоянно напоминать словом или поступком, что дни мои сочтены.

– Договорились, – кивнул Джон Смит.

Войдя в хижину, Мисси тихо опустилась на стул: сознавая, что едва не перешла границу благоразумия, она не хотела испытывать судьбу. Между тем Джон Смит, переступив порог, повернулся к дверному проему, но не двинулся с места, наблюдая, как долину окутывает синяя пелена ночного тумана.

Мисси молча разглядывала его спину, большую, широкую и весьма выразительную, по крайней мере именно сейчас. Минут через пять она все же отважилась спросить:

– И что теперь будет, мистер Смит?

Он вздрогнул, словно успел забыть о ее существовании, повернулся и подсел к столу напротив. В полумраке комнаты его расчерченное тенями лицо казалось грубым, застывшим, как мертвая маска, и немного пугающим, но ответил он довольно весело, словно решил не усугублять свое и без того незавидное положение.

– Меня зовут Джон. – Он поднялся, зажег две лампы и поставил обе на стол, чтобы видеть лицо Мисси. – А что до главного вопроса, мы получим разрешение на брак и поженимся.

– Сколько времени это займет?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Если без оглашения, дня два. Может, даже меньше, если по особому разрешению. А пока я лучше отвезу вас домой.

– Ну нет! Я останусь здесь, – сказала Мисси.

– Если вы останетесь здесь, то, вероятно, ваш медовый месяц начнется прежде срока, – предупредил он, и в душе его вспыхнула надежда.

Какая удачная мысль! Может быть, она решит, что ей это не по нраву! В конце концов, большинству женщин не нравится близость с мужчиной. А он мог бы вести себя погрубее, не брать ее силой, конечно, но и не нежничать, припугнуть ее хорошенько, на девственницу такого возраста легко нагнать страху. Тут он совершил ошибку: взглянул на Мисси, чтобы увидеть, как она к этому отнесется. Несчастная умирающая малышка сидела прямо перед ним и смотрела на него с глупым слепым обожанием, словно восторженный щенок. Очерствелое сердце Джона Смита дрогнуло и отозвалось вдруг непривычной щемящей болью. Его в самом деле весь день неотвязно преследовали мысли о Мисси, хоть он и пытался прогнать их, вытеснить пустотой, которая приходит после тяжелого изнурительного труда. У него были свои секреты, и некоторые из них он сумел запрятать так глубоко, что мог со всей искренностью сказать себе: это случилось не с ним, а с другим человеком; Джон Смит родился заново, оставил прошлое в прошлом, чтобы в первозданной наготе начать новую жизнь, – но пробудившаяся совесть терзала, грызла его весь день, нашептывала всякое, и совершенное счастье, что он нашел в своей долине, развеялось как дым. Быть может, он действительно нуждался в искуплении – возможно, потому и появилась мисс Райт. Но неужели вина его и впрямь настолько велика, неужели он заслужил такое страшное, мучительное наказание? О нет, нет, нет!

Может быть, супружеская жизнь ей не понравится. Затащи ее в постель, Джон Смит, покажи ей, что такое выжженная пустыня человеческого тела, наполни ее собой, дай ей почувствовать отвращение. Ведь, в конце концов, она женщина, такая же, как все они.

Однако Мисси не испытала отвращения, напротив, вошла во вкус и не только ловко освоилась с новой ролью, но, сверх ожидания, показала незаурядные способности. «Вот и еще один гвоздь, забитый в крышку твоего гроба, Джон Смит», – криво усмехнулся он про себя спустя часа три после того, как они с Мисси отправились в постель без ужина. Видно, на свете еще не перевелись чудеса! Эта стареющая девица была просто создана для любви! Ужасающе неискушенная поначалу, она не испытывала ни страха, ни стыда и с нежной готовностью отзывалась на каждое его прикосновение. Этот трогательный отклик покорил и обезоружил Джона Смита, он понял, что никогда не обидит ее, никогда не обойдется с ней грубо или жестоко. Маленькая плутовка! Она не лежала безучастно, раскинув ноги, о нет, ничего подобного! Сколько огня, сколько жизни скрывалось в ней и только ждало случая, чтобы вырваться! Он вдруг подумал, что жить ей осталось недолго, и ужаснулся; одно дело жалеть незнакомого человека, совсем другое – переживать за того, кого знаешь близко. В том-то и беда с общей постелью. Она превращает незнакомцев в близких людей быстрее, чем десять лет учтивых бесед за чаем в гостиной.

Ночью Мисси спала как убитая, но проснулась раньше Джона – вероятно потому, что сон одолел его намного позже, чем ее. Ему многое нужно было обдумать.

Из окна в комнату пробивался слабый свет. Мисси осторожно соскользнула с кровати, дрожа от холода, отыскала в сумке халат и надела. Какая удивительная, чудесная ночь! Должно быть, Мисси, сама того не ведая, усвоила на удивление трезвый взгляд на жизнь, потому что выбросила из головы неприятные воспоминания о боли, а помнила лишь большие, сильные, огрубелые от работы руки, которые нежно гладили ее и ласкали. Эти ощущения, чувства, прикосновения, поцелуи, сполохи и жар… о да, показались ей упоительными!

Стараясь двигаться как можно тише, она разожгла печь и поставила кипятить чайник, но Джон Смит, конечно же, проснулся от шума и тоже поднялся с кровати, нисколько не смущаясь своей наготы. Мисси представился небывалый случай изучить во всех подробностях анатомические различия между мужчиной и женщиной. Но еще больше восхитило ее то, что случилось потом, когда Джон Смит ее заметил. Еще в полудремоте, отяжелевший после сна, он подошел к ней, сдавил в объятиях и стал нежно баюкать, его жесткая борода щекотала ей шею.

– Доброе утро, – с улыбкой прошептала Мисси и поцеловала его в голое плечо, потом еще раз и еще.

Очевидно, приветствие ему понравилось, и он пробормотал:

– Здравствуй.

Мисси умирала от голода, и немудрено: почти ничего не ела уже почти два дня, – поэтому предложила:

– Давай сначала позавтракаем.

– Не хочешь помыться? – Джон Смит проснулся окончательно, но попытки отстраниться не сделал.

Он почувствовал запах коровы! Ах, бедняга! Голод Мисси тотчас прошел.

– Да, с радостью. И еще мне надо бы в уборную.

– Обуйся.

Она втиснула босые ноги в ботинки, не потрудившись завязать шнурки, а Джон Смит тем временем порылся в большом сундуке и достал два полотенца, старых и грубых, но чистых.

Сверкающая инеем поляна еще скрывалась в густой тени, но стоило поднять голову, Мисси увидела, что верхушки песчаниковых скал, окружавших долину, уже пламенеют в рассветных лучах, а подернутое молочной дымкой небо сияет мягким, приглушенным светом, словно жемчуг или… кожа Юны. Отовсюду слышалось звонкое щебетание, щелканье, пересвист – на рассвете птицы поют всего охотнее.

– Уборная немного простовата, – предупредил Джон Смит и показал место, где выкопал глубокую яму и обложил по краям камнями, соорудив подобие сиденья. Здесь не было ни стен, ни крыши; нарезанная газета лежала в ящике, чтобы не намокла.

– Я никогда еще не видела уборной, которая проветривалась бы лучше, чем эта, – весело отозвалась Мисси.

Он рассмеялся.

– Тебе по большой или по малой нужде?

– По малой, спасибо.

– Тогда я тебя подожду. Вон там, – указал он на дальний конец поляны.

Мисси присоединилась к нему минуту спустя, внутри у нее все дрожало. Она не сомневалась, что предстоит окунуться в ледяную реку, и подумала, что Джон Смит принадлежал, как видно, к породе мужчин, которые любят холодные обливания. «Наверное, в конечном счете я попадусь в собственные сети и пойду ко дну: купание меня убьет».

Но Джон Смит не повел ее к реке, а повернул в самую гущу зарослей древесных папоротников и дикого клематиса, усыпанного пушистыми белыми цветами. Там глазам ее открылась самая прекрасная ванна в целом мире: теплый источник пробивался сквозь расщелину между двумя скалами наверху невысокого каменистого склона и тонким ручейком, слишком слабым, чтобы назвать его водопадом, стекал в широкую чашу с мшистыми краями.

Мисси в одно мгновение сбросила халат и вошла в кристально-чистую, теплую, как кровь, воду, от поверхности которой поднимались в морозный воздух бледные завитки пара. Это был круглый водоем дюймов восемнадцати глубиной с чистым, гладким каменным дном. И никаких пиявок!

– Не слишком усердствуй с мылом, – посоветовал Джон Смит, указывая на маленькое углубление в скале, где лежал большой кусок дорогого туалетного мыла. – Вода, очевидно, куда-то уходит, поскольку уровень всегда остается прежним, а родник не пересыхает, но не стоит искушать судьбу.

– Теперь я понимаю, почему ты такой чистый. – Мисси вспомнилась ванна в Миссолонги – ржавый чан, где вода едва покрывала дно. Ванну наполняли на два дюйма, горячую воду наливали из чайника, холодную – из ведра. Этим скудным количеством приходилось довольствоваться всем трем дамам, и Мисси, как самая младшая, мылась последней.

Даже не догадываясь, как соблазнительно выглядит, Мисси улыбнулась Джону и подняла руки, так что из воды показались маленькие груди с коричневыми сосками.

– Ты разве не будешь купаться? – спросила она тоном искушенной обольстительницы. – Здесь хватит места для нас обоих.

Джона Смита не пришлось просить дважды, однако он, похоже, позабыл свои наставления о мыльной пене, ибо с необычайной основательностью исследовал каждую выпуклость и впадинку на ее теле. Не было такого местечка, которого не коснулась бы его рука с бруском мыла, но Мисси сомневалась, что подобная скрупулезность как-то связана с ее коровой. Она покорилась, чувствуя, как всю ее обволакивает сладкая истома, потом пожелала поменяться ролями с Джоном. В итоге купание заняло едва ли не час.

Однако за завтраком Джон Смит заговорил о делах.

– В Катумбе должна быть регистрационная контора. Мы отправимся туда и получим разрешение на брак.

– Если я доеду с тобой только до Миссолонги, а потом прогуляюсь пешком до Байрона и там сяду в поезд, то доберусь до Катумбы почти так же быстро, как ты в своей коляске, – сказала Мисси. – Мне нужно увидеться с мамой и купить в лавке кое-какие продукты, а еще я должна вернуть книги в библиотеку.

Джон Смит внезапно встревожился.

– Ты ведь не задумала устроить пышную свадьбу?

Мисси рассмеялась.

– Нет! Только мы с тобой, этого вполне довольно. Но я оставила дома записку и хочу убедиться, что мама не слишком огорчена. А в библиотеке работает моя лучшая подруга. Ты не будешь возражать, если я приглашу ее к нам на свадьбу?

– Нет, если тебе этого хочется. Но должен тебя предупредить: я постараюсь договориться с властями, чтобы закончить все сегодня же.

– В Катумбе?

– Да.

Выйти замуж в коричневом платье! Ну разве это не ужасно? Мисси вздохнула.

– Ладно, только обещай мне кое-что.

– Что? – спросил он с опаской.

– Когда я умру, похоронишь меня в алом кружевном платье? А если не найдешь алого, то выбери любой другой цвет, кроме коричневого!

Джон Смит озадаченно поднял брови.

– А разве тебе не нравится коричневый? Я никогда не видел тебя в одежде другого цвета.

– Я одеваюсь в коричневое, потому что бедная, но благородная. На коричневой ткани не видна грязь, она вне моды и никогда не выглядит дешево, вызывающе или вульгарно.

Он не удержался от смеха, но затем снова вспомнил о делах.

– У тебя есть свидетельство о рождении.

– Да, в сумке.

– Как тебя зовут по-настоящему?

Она внезапно смутилась, густо покраснела, заерзала на стуле и плотно стиснула зубы.

– А ты не можешь звать меня просто «Мисси»? Все меня так и зовут, правда.

– Рано или поздно я все равно узнаю твое настоящее имя. – Он весело ухмыльнулся. – Ну давай, выкладывай начистоту! Неужели оно звучит так уж плохо? Не может быть.