Текст книги "По воле судьбы"

И Верцингеториг, худой как скелет, с лихорадочно горящими щеками, стал доказывать соотечественникам, что выбор был сделан не зря.

– Стоимость этой войны будет огромной, – сказал он, – и все наши народы должны пойти на определенные траты. Общее бремя укрепит в нас чувство единства. Все мужчины должны явиться на сбор вооруженными и в полной экипировке. Мне не нужны храбрые идиоты, сражающиеся нагишом, чтобы продемонстрировать свою доблесть. Всем надлежит купить или раздобыть кольчуги и шлемы, а также большие щиты, равно как и стрелы или пики. Каждому племени следует определить, сколько продуктов выделить своим людям. Воины должны знать, что у них не будет возможности возвращаться домой за едой. И не надейтесь на большую добычу, наши трофеи не окупят затрат на войну. Мы также не станем просить помощи у германцев. Сделать это – значит пустить волков через заднюю дверь, пока от парадного входа отгоняют орду диких вепрей. Не станем мы ждать помощи и от галлов, решивших отсидеться в кустах. Мы просто сочтем их предателями всенародного дела! Ни ремы, ни лингоны не прислали своих представителей на совещание. Что ж, они сами выбрали свою судьбу! – Он тихо засмеялся. – Лошади ремов гораздо лучше германских!

– Битуригов тоже нет здесь, – сказал Седулий, вождь лемовиков. – Я слышал, они хотят взять сторону Рима.

– Я тоже слышал, – нахмурился Верцингеториг. – Но есть ли у кого-нибудь доказательства повесомее слухов?

Отсутствие битуригов было проблемой. На землях их располагались железные рудники. А железо, превращенное в сталь, – это много тысяч кольчуг, шлемов, мечей, наконечников копий.

– Я пойду в Аварик и узнаю причину, – сказал Катбад.

– А что должны делать эдуи? – спросил Литавик, эдуй, пришедший на собрание с Котием, тоже эдуем и вергобретом прошлого года. – Скажи нам, Верцингеториг.

– У эдуев самая важная задача, Литавик. Ваш народ должен притворяться другом и союзником Рима.

– А-а! – улыбнулся Литавик.

– Нам незачем раскрывать карты раньше времени. Пусть Цезарь считает, что эдуи верны его интересам. Пусть с царским видом требует от вас кавалерию, пехотинцев, зерно, мясо и все в таком роде. А вы кивайте и соглашайтесь, но ничего ему не давайте.

– С удрученным видом и обильными извинениями, – сказал Котий.

– О да, – усмехнулся Верцингеториг.

– Римская Провинция – вот опасность, о которой мы не должны забывать, – мрачно сказал вождь кардурков Луктерий. – Галлы Провинции многое переняли у римлян. Они умеют сражаться, как римляне, их склады забиты оружием и снаряжением, и у них имеется кавалерия. Боюсь, они выступят против нас.

– Это еще не факт! У нас есть какое-то время. Мы попробуем убедить их не оказывать Риму поддержки. Это твоя работа, Луктерий, поскольку твой народ с ними соседствует. Через два месяца мы соберемся с оружием здесь же, перед Карнутом. А дальше – война!

Седулий подхватил клич:

– Война! Война! Война!

Сидящий в Агединке Требоний чувствовал смутное беспокойство, но оно было слабым. Просто известия из Кенаба перестали приходить. О чем он думает, этот Фуфий Кита? Почему не шлет больше повозок? Впрочем, зернохранилища Агединка были почти полны, а заминка с поставками не превышала двух рыночных интервалов, когда по дороге в Бибракте к Требонию заглянул Литавик.

Литавика всегда поражало, что эти римляне в большинстве своем не походят на воинов и что у многих из них совсем мирный вид. Вот, например, Гай Требоний. Небольшого росточка, уже седоватый, с ярко выраженным, нервно вздрагивающим кадыком и большими печальными глазами. Смотреть вроде не на что, а Цезарь ему доверяет. К тому же он римский сенатор, а в свое время был блестящим плебейским трибуном. Человек Цезаря до последней капли крови.

– Ты что-нибудь видел или слышал? – спросил Требоний, глядя еще печальнее, чем обычно.

– Ничего, – с беспечным видом отозвался Литавик.

– Ты не был где-нибудь поблизости от Кенаба?

– Строго говоря, нет, – сказал Литавик, и это было истинной правдой. Нет нужды лгать, когда тебя могут изобличить. – Я был на свадьбе моего родича в Мелодуне и не переправлялся через Секвану. Но все спокойно. Никаких более-менее значительных слухов.

– Где-то запропастились повозки с зерном.

– Да, это странно, – задумчиво сказал Литавик. – Но ведь всем известно, что сеноны, как и карнуты, весьма недовольны казнью Аккона. Возможно, они придерживают пшеницу. Тебе не хватает зерна?

– Нет, зерна достаточно. Но хотелось бы больше.

– Я сомневаюсь, что это получится, – оживился Литавик. – Вот-вот наступит зима.

– Если бы все галлы знали латынь так, как ты! – вздохнув, сказал Требоний.

– О, эдуи давно дружат с Римом. Я там даже учился. Два года. Есть ли вести о Цезаре?

– Да, он в Равенне.

– Равенна… Где это? Освежи мою память.

– На Адриатике, неподалеку от Аримина, если это о чем-нибудь тебе говорит.

– Еще как говорит, – усмехнулся лениво Литавик. Он встал. – Ну, мне пора, иначе я от тебя не уеду.

– Пообедай хотя бы.

– Нет. Я не взял с собой ни зимней накидки, ни теплых штанов.

– Ты – и штаны? Разве Рим тебя от них не отвадил?

– Воздух Италии, залетая под ваши юбки, Требоний, согревает там все и ласкает. А воздух Галлии в зимнюю пору может превратить это в булыжники для баллист.

В начале марта свыше ста тысяч галлов из многих племен собрались у Карнута. Верцингеториг быстро решил все организационные вопросы.

– Я не хочу, чтобы у вас кончились продукты, прежде чем я начну военные действия, – сказал Верцингеториг своим помощникам и советникам, собравшимся в теплом доме Катбада. – Цезарь все еще пребывает в Равенне, очевидно, больше интересуясь делами Рима, чем тем, что творится у нас. Высокогорные перевалы забиты снегом. Быстро он здесь не появится, как бы ни славился быстротой передвижения. А мы тут проследим, чтобы он не добрался до своих легионов.

Катбад, сидевший по правую руку от Верцингеторига, казался усталым и часто посматривал на жену, тихо перемещавшуюся на заднем плане и предлагавшую знатным гостям вино и пиво. Почему его вдруг охватило уныние? Почему вся эта затея теперь кажется ему пустым делом? Как жрец с большим стажем он не верил ни в какие предчувствия и не обладал провидческим даром. Этот дар имеют изгои и чужестранцы, но им, как и Кассандре, никто не верит.

«Все вроде бы идет хорошо, да и жертвоприношения успешны. Может быть, то, что во мне сейчас происходит, это просто затмение?» – думал он, стараясь судить обо всем непредвзято. В чем-то Верцингеториг походит на Цезаря, это бесспорно. Но один – римлянин с богатейшим военным опытом, почти достигший пятидесятилетнего возраста, а другой – тридцатилетний галл, никогда не командовавший войсками.

– Катбад, – прервал его размышления Верцингеториг. – Значит, битуриги не с нами?

– «Вы глупцы» – вот все, что они мне ответили, – отозвался Катбад. – Их друиды пытались содействовать мне, но племя было единодушно. Они с удовольствием будут поставлять нам за деньги железо, даже варить сталь, но воевать не пойдут.

– Тогда мы их завоюем, – решительно сказал Верцингеториг. – У них есть железо, а у нас – сталевары и кузнецы. – Он улыбнулся, глаза его засияли. – На деле это даже неплохо. Нам ни за что не нужно будет платить. Мы просто возьмем, что нам надо, а надо нам много. Конечно, ни одно племя из тех, чьи вожди присутствуют здесь, не страдает от нехватки металлов, но наши нужды растут. Завтра мы двинемся на битуригов.

– Завтра? – переспросил с удивлением Гутруат.

– Да, Гутруат. Скоро ударят морозы, и мы должны использовать зиму, чтобы наставить всех инакомыслящих на истинный путь. К лету Галлия должна сплотиться в единый кулак против Рима, и отщепенцев в ней быть не должно. Летом мы схватимся с Цезарем, хотя, если все пойдет, как задумано, ему своих легионов не видать.

– Я хотел бы знать больше, прежде чем сняться места, – хмуро сказал Седулий, вождь лемовиков.

– Для этого мы и собрались здесь, Седулий! – улыбнулся Верцингеториг. – Я тоже хочу знать, кто уже готов вступить в битву с Римом и кто еще решится примкнуть к нам. Кое-кого я отошлю домой до весны, но это не столь уж важно. Нам важно установить для каждого племени справедливый военный налог и организовать первую ковку оружия. Я должен быть уверен, что каждый наш воин сыт, одет и отменно вооружен. А потом нам предстоит решить, кто с Луктерием двинется на Провинцию. Есть и еще кое-какие вопросы, которые я хочу обсудить, прежде чем мы отправимся спать.

Верцингеториг менялся на глазах, полный огня, порывистый, и в то же время на удивление терпеливый. Если бы у присутствующих спросили, как должен выглядеть первый царь Галлии, все до единого описали бы его так: гигант с мускулистой грудью, едва прикрытой накидкой цветов всех племен, волосы жесткие как щетина, усы до плеч – ни дать ни взять бог Дагда, сошедший на землю. Но этот костлявый, жилистый и совершенно еще молодой человек сумел полностью завладеть их вниманием. Великие вожди кельтской Галлии начинали, кажется, понимать, что внутренние устремления человека гораздо важнее, чем его внешний вид.

– Я должен возглавить войско? – изумился Луктерий.

– Это ведь ты говорил, что с Провинцией следует разобраться, и кто это может сделать лучше тебя? Тебе нужно пятьдесят тысяч воинов. Ты сам подберешь их, но лучше возьми, кого знаешь: твоих кардурков, потом петрокориев, сантонов, пиктавов, андекавов. – Верцингеториг ткнул пальцем в свитки, лежащие на столе. – В твоих перечнях есть рутены, Катбад?

– Нет, – ответил Катбад, обладавший прекрасной памятью. – Они предпочли Рим.

– Тогда твоим первым заданием будет покорить рутенов, Луктерий. А от рутенов рукой подать и до вольков. Потом мы подробнее поговорим о твоих действиях, но помни, что рано или поздно тебе придется разделить свои силы и направить войска по двум направлениям: к Нарбону и Толозе, а также к гельветам и Родану. Аквитаны только и ждут момента, чтобы воспрянуть, так что сторонников ты наберешь.

– Мне тоже надлежит выступить завтра?

– Да, завтра. Промедление гибельно, когда твой враг – Цезарь. – Верцингеториг повернулся к единственному присутствующему эдую. – Литавик, поезжай-ка домой. Битуриги пошлют к эдуям за помощью.

– Которую им долго придется ждать, – ухмыльнулся Литавик.

– Нет, действуй более тонко! Заговаривай зубы легатам Цезаря, проси их совета, даже выступи с армией! Я уверен, ты найдешь правдоподобное объяснение, почему твое войско так до них и не дошло. – Новый царь галлов, который пока называл себя так лишь в мыслях, бросил на собеседника испытующий взгляд. – Но кое-что нам надо обговорить. И прямо сейчас, чтобы потом избежать взаимных упреков.

– Ты о бойях, – догадался Литавик.

– Именно. Шесть лет назад Цезарь отправил гельветов обратно, в пределы их прежних владений, но племени бойев позволил остаться у нас по просьбе эдуев, которым хотелось отгородиться от арвернов прослойкой. Они поселились на территории, которую мы, арверны, считаем своей. Но ты сказал Цезарю, что она ваша. А я полагаю, Литавик, – возвысил голос Верцингеториг, – что бойи должны быть согнаны с нашей земли, которая вновь отойдет к нам. Эдуи и арверны теперь союзники, и в прослойке нет необходимости. Скажи, ваши вергобреты не будут возражать против этого?

– Не будут, – ответил Литавик. – Земли большого значения не имеют. После этой войны мы, эдуи, возьмем себе земли ремов. А арверны могут утвердиться во владениях предателей лингонов. Ты на это согласен?

– Согласен, – усмехнулся Верцингеториг.

Он опять обратился к угрюмо помалкивавшему Катбаду.

– Почему не явился царь Коммий?

– Он будет здесь не раньше чем летом, сплотив вокруг себя всех западных белгов, оставшихся в живых.

– Цезарь оказал нам услугу, коварно попытавшись убить его.

– Это не Цезарь, – презрительно возразил Катбад. – Я думаю, все спланировал Лабиен.

– Ты, кажется, симпатизируешь Цезарю?

– Совсем нет, Верцингеториг. Но слепота не достоинство. Если ты хочешь победить Цезаря, постарайся его понять. Он может осудить галла и даже казнить, как Аккона. Но он посчитает позором пойти на предательство. В случае с Коммием он ни при чем.

– Суд над Акконом был нечестным! – сердито крикнул Верцингеториг.

– Да, безусловно, – твердо сказал Катбад. – Но он был законным! Признай хотя бы это за римлянами! Они любят, чтобы все выглядело пристойно. Они живут в рамках правил. И Цезарь – прежде всего!

О разгорающемся конфликте Гай Требоний узнал от Литавика, галопом примчавшегося к нему из Бибракте.

– Война между племенами! – сообщил он Требонию.

– Но не против нас? – уточнил Требоний.

– Нет. Между арвернами и битуригами.

– И?

– Битуриги послали к эдуям за помощью. У нас с ними, видишь ли, есть договор.

– И что же эдуи?

– Они намерены их поддержать.

– Тогда почему ты пришел с этим ко мне?

Литавик округлил невинные голубые глаза.

– Ты хорошо знаешь почему, Гай Требоний! Эдуи – союзники Рима! Услышав, что я повел вооруженных эдуев на запад, как бы ты отнесся к этому, а? Конвиктолав и Котий послали меня к тебе за советом.

– Что ж, я им за это благодарен. – Требоний озабоченно покусал нижнюю губу. – Если это ваше внутреннее дело и не касается Рима, тогда соблюдай договор, Литавик. Пошли помощь битуригам.

– Ты чем-то встревожен?

– Скорее, удивлен. Что случилось с арвернами? Я думал, Гобанницион и его старейшины настроены мирно.

И тут Литавик совершил первую ошибку: он выглядел слишком беззаботным и говорил слишком беспечно.

– Гобаннициона уже нет! – бросил он. – Арвернами теперь правит Верцингеториг.

– Правит?

– Ну, может быть, это чересчур сильно сказано, – спохватился Литавик и перевел все в шутку. – Он у них – вергобрет без коллеги.

Требоний засмеялся. И продолжал смеяться, провожая Литавика. Но сразу стал серьезным, как только тот ускакал, и пригласил к себе Квинта Цицерона, Гая Фабия и Тита Секстия.

Квинт Цицерон и Секстий командовали двумя легионами из тех шести, что располагались вокруг Агединка, а лагеря двух легионов Фабия размещались на землях лингонов, в пятидесяти милях от владений эдуев. Фабий оказался в Агединке случайно. Он объяснил, что приехал развеять скуку.

– Считай, что развеял, – мрачно сказал Требоний. – Галлы что-то затеяли, а нам о том ничего не известно.

– Но это старые счеты, междоусобица, – отозвался Квинт Цицерон. – Вот они и воюют.

– Зимой? – Требоний забегал по комнате. – Меня заботит Верцингеториг. Ни с того ни с сего арверны утратили дальновидность и сделались по-юношески импульсивными. Я не понимаю, что это значит. Вы ведь помните Верцингеторига? Похоже ли на него ополчаться против своих?

– Еще как похоже, – сказал Секстий.

– Я думаю так же, но и ты прав, Требоний, – вмешался в разговор Фабий. – Зима для войны – неудобный сезон.

– Кому-нибудь что-нибудь доносили?

Трое легатов покачали головами.

– Это само по себе уже странно, если вдуматься, – сказал Требоний. – Обычно зимой от доносов и жалоб начинает звенеть в ушах. О скольких заговорах против Рима мы узнаем в эту пору?

– О десятках, – усмехнулся Фабий.

– А в этом году – тишина. Они что-то замышляют, клянусь. Жаль, что здесь нет Рианнон! И Гиртий нам тоже бы пригодился!

– Я думаю, – сказал Квинт Цицерон, – нам следует снестись с Цезарем. – Он улыбнулся. – Тайно. Возможно, не оборачивая депешу вокруг копья, но определенно не открыто.

– И минуя эдуев, – сказал вдруг Требоний. – Что-то в Литавике мне не понравилось.

– Оскорблять эдуев не стоит, – возразил Секстий.

– А мы не будем их оскорблять, просто ничего им не скажем. Что тут оскорбительного?

– Тогда каким образом мы отправим письмо? – спросил Фабий.

– Кружным путем, – решительно сказал Требоний. – Через земли секванов, через Везонтион, Генаву, Виенну. Жаль, что Домициев перевал уже закрыт. Придется обойти его по побережью.

– Это семьсот миль, – мрачно уточнил Квинт Цицерон.

– Мы снабдим гонцов надежными подорожными, разрешающими им брать любых лошадей. Это сто миль в день. И лишь два посланца, без галлов. Кроме нас четверых и этой пары, никто ни о чем не должен знать. Есть у кого-нибудь молодые ребята, по выносливости сравнимые с Цезарем? – Требоний пытливо оглядел офицеров. – Какие будут соображения?

– А почему не послать центурионов? – спросил Квинт Цицерон.

Остальные переглянулись.

– Квинт, он же нас просто убьет! Центурионы должны быть возле солдат. Ими нельзя рисковать понапрасну. Ты сам знаешь, он скорее предпочтет потерять всех нас, чем одного-единственного младшего офицера!

– О да, конечно! – вздохнул Квинт Цицерон, вспомнив о своей стычке с сигамбрами.

– Оставьте это мне, – решил Фабий. – Составляй депешу, Требоний, а у меня под рукой сыщется пара толковых парней. Будет надежней, если гонцы отправятся не из Агединка. Меньше подозрений. Да и мне пора возвращаться.

– А мы пока попытаемся выяснить, что тут творится, – заключил Секстий. – Насколько сможем. Требоний, напиши Цезарю, что в Никее, на побережье, его будет ждать еще одно наше письмо.

* * *

Цезарь находился в Плаценции, так что сообщение он получил через шесть дней. С прибытием к нему Луция Цезаря и Децима Брута бездействие стало его раздражать. Обстановка в Риме, при консуле без коллеги, похоже, стабилизировалась, а потому торчать в Равенне не было смысла. Что случится с Милоном, он и так знал. Его будут судить и осудят. Поэтому его рассердила записка от Марка Антония. Тот сухо сообщал, что остается в Риме до завершения суда над Милоном как один из его обвинителей. Каков наглец!

– Но, Гай, ты же сам сделал запрос на него, – сказал, выгораживая племянника, Луций Цезарь. – А у меня он служить не станет.

– Я бы и пальцем не шевельнул для него, если бы не письмо от Авла Габиния. Тот очень доволен его службой в Сирии. Говорит, что твой Марк – прирожденный боец. Конечно, он отдает слишком много времени пьянству, шлюхам и прочему в этом же роде, а на военном совете может уснуть. Но на поле сражения он якобы лев, причем лев, способный думать. Так что увидим. Я, пожалуй, пошлю его к Лабиену. Это будет забавно! Лев и дворовый пес.

Луций Цезарь поморщился и больше ничего не сказал. Его отец и отец Цезаря были двоюродными братьями и стали первым за очень долгий период времени поколением в этом древнем роду, в котором появились консулы. А все благодаря браку тетки Цезаря, Юлии, и Гая Мария, очень богатого «нового человека» из Арпина, который оказался величайшим полководцем в истории Рима. Этот брак вновь наполнил деньгами сундуки Юлиев Цезарей, а деньги были единственным, в чем нуждалась семья. Будучи на четыре года старше Цезаря, Луций Цезарь, к счастью, не был ревнивым человеком. Гай, из младшей ветви семьи, обещал стать еще более великим полководцем, чем Гай Марий. И Луций Цезарь попросился быть легатом у Цезаря из простого любопытства. Он хотел увидеть своего кузена в действии. Он так гордился Гаем, что чтение сенаторских донесений вдруг показалось делом скучным и второстепенным. Уважаемый консуляр, видный юрист, давний член коллегии авгуров, в возрасте пятидесяти двух лет Луций Цезарь решил вернуться к военной службе под началом своего кузена Гая.

Путешествие из Равенны в Плаценцию было спокойным. Цезарь то и дело останавливался в главных городах, расположенных вдоль Эмилиевой дороги, где устраивал сессии выездного суда. Бонония, Мутина, Регий Лепид, Парма, Фиденция… Ему хватало и дня на то, на что у другого ушла бы неделя. Затем он двигался дальше. Большинство дел касалось финансов, обычно гражданских, и редко возникала необходимость в созыве присяжных. Цезарь внимательно слушал, мысленно оценивал ситуацию, затем ударял по столу палочкой из слоновой кости и выносил приговор. Следующее дело, будьте любезны, и побыстрей! Никто не оспаривал его решений. Вероятно, потому, думал Луций Цезарь, внутренне улыбаясь, что всех обескураживала активность судьи. А справедливость – вещь относительная. Выигравшая сторона безусловно сочтет решение справедливым, проигравшая – никогда.

Но в Плаценции Цезарь собирался пробыть подольше, потому что оставил там, в учебном лагере, злополучный пятнадцатый легион и хотел выяснить, каких тот добился успехов. Приказ был жестким: гонять солдат до упаду, а потом поднимать неустанной муштрой. Он вызвал из Капуи полсотни инструкторов-ветеранов, которым велел основательно подтянуть молодежь, а заодно и их командиров. Теперь пришло время проверки. Три месяца обучения – это все-таки срок. Цезарь послал гонца в лагерь сказать, чтобы с утра легион приготовился к смотру.

– Если парни пройдут смотр, Децим, ты заберешь их с собой. В Дальнюю Галлию, по прибрежной дороге, – сказал он вечером за обедом.

Децим Брут, смакуя местное блюдо из овощей, щедро приправленных маслом, только кивнул.

– Они пройдут, – откликнулся он, споласкивая руки в чаше с водой. – Они теперь все умеют.

– Кто тебе это сказал? – спросил Цезарь, с безразличным видом ковыряя кусок свинины, поджаренной до золотистой хрустящей корочки в овечьем молоке.

– Собственно говоря, армейский поставщик провианта.

– Армейский поставщик? Что он знает?

– Да поболее, чем кто-то. Парни пятнадцатого трудились так, что сожрали в Плаценции все, что крякает, блеет, кудахчет, а местные пекари работают в две смены. Дорогой мой Цезарь, Плаценция любит тебя!

– Сдаюсь, Децим! – засмеялся Цезарь.

– Я думал, что Мамурра и Вентидий должны были встретить нас здесь, – сказал Луций Цезарь, лучший едок, чем его кузен, с удовольствием уплетая блюда северной кухни, не такие пряные, как в Риме, помешанном на перце.

– Они в Кремоне. Послезавтра прибудут.

Вошел Гиртий. По своей занятости он ел урывками, не тратя времени на застолья.

– Цезарь, это от Гая Требония. Срочно.

Цезарь мгновенно выпрямился, скинул ноги с кушетки и протянул руку за свитком. Сломал печать, развернул, быстро прочел.

– Планы меняются, – спокойно сказал он. – Как это случилось, Гиртий? Сколько времени шло письмо?

– Всего шесть дней. Фабий послал двух хороших наездников, снабдив их деньгами и чрезвычайными полномочиями. Они не мешкали.

– Действительно. Да.

Цезарь вмиг стал другим – перемена, отлично знакомая Гиртию и Дециму Бруту, но не Луцию. Куда подевался утонченный аристократ? Кузен стал решительным, собранным, как Гай Марий.

– Мне нужно оставить здесь письма для Мамурры с Вентидием, так что я ухожу в канцелярию. Децим, позаботься, чтобы утром пятнадцатый легион был готов к выступлению. Гиртий, займись провиантом. Он будет нам нужен: в Лигурии мало еды. Запасись пищей на десять дней, хотя, надеюсь, путь до Никеи не займет у нас столько времени, если пятнадцатый хотя бы наполовину так хорош, как десятый. – Цезарь повернулся к кузену. – Луций, я очень спешу. Ты можешь выехать позже, не торопясь, если предпочитаешь. В противном случае будь готов к утру.

– Буду, – сказал тот, обуваясь. – Я не хочу пропустить этот спектакль. А скажи-ка мне, Гай…

Но Цезаря уже не было рядом. Он вышел. Луций вопросительно посмотрел на Гиртия, потом перевел взгляд на Децима Брута.

– Он вам говорит когда-нибудь, что происходит?

– Он скажет, – ответил уже из дверей Децим Брут.

– Когда придет время, – добавил Гиртий, беря Луция Цезаря под руку и вежливо выводя из столовой. – Он не любит пустой болтовни и будет сегодня прямо-таки летать, чтобы успеть все просмотреть и оставить дела в идеальном порядке. Похоже, в Италийскую Галлию мы уже не вернемся.

– А как его ликторы справятся с маршем? Я видел, они совершенно измотаны дорогой сюда.

– Будь моя воля, я помещал бы этих неженок в учебные лагеря. Но наш генерал с ними мягок и, когда торопится, позволяет им плестись сзади, хотя это и не по правилам. Они изрядно отстанут, но после сумеют найти его штаб.

– А мулы? Где их взять в такой спешке?

Гиртий усмехнулся.

– У него всегда под рукой мулы Мария. – Он имел в виду, что солдаты Гая Мария обычно несли на спинах поклажу в тридцать фунтов. – А потом, это ведь армия Цезаря, Луций. Все четвероногие, которые нужны пятнадцатому легиону, будут к завтрашнему утру полностью экипированы, как и люди. Цезарь считает, что любой легион должен быть готов к выступлению в любой момент.

Пятнадцатый уже был построен, когда Цезарь, Луций Цезарь, Авл Гиртий и Децим Брут приехали в лагерь. Как бы ни трясло легион после сообщения о предстоящем марше, заметить это уже было нельзя. Первая когорта уверенно зашагала за генералом и его свитой, десятая, хвостовая, когорта маршировала под стать остальным.

Легионеры шагали по восемь в ряд, в соответствии с размещением по палаткам. Восходящее солнце посверкивало на кольчугах, отполированных для несостоявшегося парада. Шли с непокрытыми головами, все при мечах и кинжалах, в правой руке – метательное копье, а на левом плече – Т– или Y-образная палка с повешенным на нее мешком и щитом, обтянутым шкурой. Над всем этим торчал шлем. В своем мешке каждый солдат нес пятидневный запас пшеницы, нут (или другие бобовые) и бекон. А еще бронзовую фляжку с маслом, бронзовую же миску и чашку. А еще бритву, запасную тунику, шейные платки и белье. Багаж рядового на марше, кроме того, составляли: гребень из крашеного конского волоса для шлема, короткий сагум из водонепроницаемой промасленной лигурийской шерсти, носки и меховые сапожные стельки для холодной поры. Шерстяные штаны и одеяло, плоская корзина для переноски земли. И еще что-нибудь жизненно важное – например, талисман или локон любимой. Некоторые общие вещи восьмерки были поделены. Кто-то нес кремень и огниво, кто-то соль, кто-то закваску для теста, или трут, или лампу, или баклажку с маслом для этой лампы, или пучок сухих прутьев. Небольшая кирка или лопата, а также пара кольев для ограждения лагеря были привязаны к стержню рамы, поддерживающей вьюк на спине.

Рядом с восьмеркой семенил мул, обремененный маленькой мельничкой для помола зерна, небольшой глиняной печью для выпечки хлеба, бронзовыми поварскими котлами, парой запасных копий, бурдюками с водой и сложенной кожаной палаткой при всех ее оттяжках и кольях. Каждого мула сопровождали двое нестроевых солдат из обслуги, в чьи обязанности входило бесперебойно снабжать восьмерку водой. Поскольку обозы на срочные марши не снаряжались, за каждой центурией следовала повозка, влекомая шестью мулами. В ней находились различные инструменты, гвозди, некоторое количество обиходных вещей, бочки с водой, большой жернов, провиант и палатка центуриона с его личным имуществом. Центурион был единственным человеком в центурии, который шел налегке.

В полном составе легион включал в себя четыре тысячи восемьсот рядовых легионеров, шестьдесят центурионов, триста артиллеристов, сто инженеров с механиками и тысячу шестьсот нестроевых солдат. В центре колонны громыхали тридцать единиц артиллерии: десять баллист и двадцать разнокалиберных катапульт. Рядом тряслись повозки с боеприпасами и запасными узлами для ремонта выходящих из строя машин. Артиллеристы любовно и непрестанно следили за своей техникой, проверяя ее состояние и смазывая трущиеся поверхности маслом. Они хорошо знали дело, и их боевые успехи зависели не от случая, а основывались на скрупулезных расчетах. Снаряды летели по строго рассчитанным траекториям. Камни баллист разбивали в щепы неприятельские тараны и осадные башни, а стрелы катапульт с удивительной точностью поражали людей.

«А они хорошо выглядят», – подумал Цезарь, придержав лошадь и пропуская колонну мимо себя.

– Дайте мне сорок миль в день – и вас ждет двухдневный отдых в Никее! – крикнул он, широко улыбаясь. – Будете делать по тридцать миль в день – и до конца этой войны будете чистить выгребные ямы! От Плаценции до Никеи двести миль, а я должен быть там через пять дней! Еда, что вы пакуете, это все, что у вас будет! Парни на другой стороне Альп нуждаются в нас, и мы идем, чтобы быть там прежде, чем эти cunni галлы узнают, что мы ушли отсюда! Поэтому разомните ноги, парни, и покажите Цезарю, из чего вы сделаны!

И они показали. Никакие сигамбры теперь не могли их смутить. Дорога, проложенная Марком Эмилием Скавром между Дертоной и Генуей по берегу Тусканского моря, являлась настоящим шедевром среди инженерных сооружений подобного рода и текла между гор без заметных подъемов и спусков, пересекая ущелья по виадукам. Дорога от Генуи до Никеи была уже не так хороша, однако именно по ней без особых помех провел некогда тридцатитысячную армию Гай Марий. Когда ритм движения установился, Цезарь получил свои сорок миль в один переход, несмотря на короткие зимние дни. Подошвы солдат давно огрубели от непрестанной муштры, а тяжелая ноша стала привычной. Кроме того, пятнадцатый легион сознавал, что его послужной список не блещет успехами, и, однажды осрамившись, теперь вознамерился сделать все, чтобы об этом больше не вспоминали.

В Никее оправдавшие надежды Цезаря парни получили обещанный приказ отдыхать, а сам он приступил к чтению ожидавшего его там письма.

Цезарь, нам удалось получить следующую информацию от захваченного нами арвернского друида. Допрашивал его Лабиен. Почему от друида? Фабий, Секстий, Квинт Цицерон и я решили, что раб знает мало, а воин может предпочесть смерть предательству. А друиды хорошо информированы и так же хорошо работают языком. Будь наши плебейские трибуны схожи с ними хотя бы наполовину, Рим пребывал бы в спокойствии и ничего более не желал. Почему дознавателем сделали Лабиена, ты, я думаю, понимаешь и сам. Впрочем, пленник выболтал ему все задолго до того, как успело раскалиться железо.

Гай Фуфий Кита, его подручные, а также другие римляне, равно как и греческие торговцы были перебиты в Кенабе в начале февраля, но до нас не дошло об этом ни слова. Зато карнуты не преминули распространить эту весть среди галлов, и в тот же день высланный из Герговии Верцингеториг ворвался в нее со своими сторонниками и убил Гобаннициона, после чего провозгласил себя царем. И все горячие головы среди арвернов его поддержали.

Очевидно, он немедленно отправился в Карнут, где провел совещание с Гутруатом, вождем карнутов, и твоим давним другом, верховным друидом Катбадом. Наш осведомитель затруднился назвать остальных участников совещания. Он полагает, что там были еще вергобрет карнутов Луктерий и Коммий! Собрание постановило призвать всех галлов к оружию.

Это не шутка, Цезарь. Это война. Галлы объединяются повсеместно, от устья Мозы до Аквитании и по всей стране с запада на восток. Верцингеториг намерен объединить Галлию под своим началом, убежденный, что возьмет нас числом.

В начале марта они собрались у стен Карнута для зимней кампании. Ты спросишь: против нас? Нет, против любых племен, которые откажутся к ним примкнуть.

Луктерий и пятьдесят тысяч кардурков, пиктавов, андекавов, петрокориев и сантонов отправились воевать с рутенами и габалами. Как только те покорятся, он со своей армией двинется на Провинцию, в частности на Нарбон и Толозу, чтобы отрезать нас от обеих Испаний, а заодно взбунтовать гельветов и вольков.

Сам Верцингеториг ведет около восьмидесяти тысяч сенонов, карнутов, арвернов, свессионов, паризиев и мандубиев на битуригов, которые не хотят объединения. Их земли богаты железной рудой, так что нетрудно понять, почему Верцингеториг развивает такую активность.

Я пишу это письмо, а он делает свое дело, поскольку весной собирается бросить все силы на нас. Его стратегический план: держать тебя в изоляции от зимующих здесь легионов. Он считает, что мы в этом случае не покинем своих лагерей и галлы возьмут нас осадой.

Наверняка ты захочешь спросить: а с чего это нам вздумалось похищать друида арвернов? Почему мы не посиживаем в тепле и уюте, радуясь зимним спокойным денькам? Все началось с эдуя Литавика, Цезарь. Он несколько раз наезжал ко мне в феврале, и каждый раз словно бы совершенно случайно. По дороге со свадьбы родича, например. Я не придавал этому никакого значения до его мартовского визита, когда он вдруг обмолвился, что в Герговии правит Верцингеториг. Слово «правит» меня удивило, и Литавик вдруг заюлил. Попытался скрыть оплошность за шуткой: мол, Верцингеториг никакой не правитель, а всего-навсего вергобрет без коллеги. Я расхохотался, но, проводив его, сел писать тебе первое свое письмо.

Цезарь, у меня нет прямых доказательств, что эдуи ведут двойную игру, но будь с ними осторожен. Я нутром чую, что они прислоняются к Верцингеторигу. Или только молодежь, как Литавик, но это тоже опасно, даже если их вергобреты лояльны. Битуриги послали к эдуям за помощью. Те послали Литавика сообщить мне об этом и спросить, не буду ли я против того, чтобы они помогли битуригам. Я сказал, что если это их внутренние разборки, то пусть выступают в поход.

Эдуи выступили, но совершили странный маневр. Их многочисленное и хорошо вооруженное войско дошло лишь до берега реки Лигер и, выждав там несколько дней, вернулось домой. Литавик только что ускакал от меня. Он приезжал, чтобы объяснить, почему так получилось. По его словам, в дело вмешался Катбад. Он-де каким-то образом сообщил Литавику, что битуриги и арверны вошли в сговор, чтобы заманить армию эдуев в ловушку и с двух сторон наброситься на нее.

Решай, что нам делать, но лучше приезжай сам. Ибо я отказываюсь верить, что кучка галлов, с эдуями или без оных, сумеет тебя удержать. И знай, что мы здесь готовы к любому повороту событий. Под предлогом, что в лагере появилась зараза, Фабий со своими двумя легионами снялся с места и разбил новый лагерь у истоков Икавны, невдалеке от Бибракте. Я полагаю, ты одобришь его. Эдуи, кажется, приняли перемещение очень спокойно, но кто их знает? Я стал скептиком по отношению к ним.

Если ты пошлешь сообщение или войска либо сам направишься в Агединк, мы все советуем тебе обойти земли эдуев. Ступай на Генаву, на Везонтион, а далее через земли лингонов. Именно по такому маршруту. Я очень рад, что с нами Квинт Цицерон. Он отражал наскоки нервиев, будучи в долгой осаде. Его опыт просто неоценим.

Лабиен сообщает, что он со своими двумя легионами останется там, где стоит, пока не получит твоих распоряжений. Правда, он тоже передвинулся и расквартировался подле главного укрепления ремов. Кажется, нет сомнений, что главного удара надо ждать от кельтов Центральной Галлии, поэтому мы решили, что нам лучше оставаться на расстоянии, откуда будет легче ударить. Белги, с Коммием или без него, перестали быть силой, с которой надо считаться.

Цезарь умолк, и в комнате воцарилась мертвая тишина. В первом письме Требония был лишь намек, в этом – определенная и недвусмысленная информация.