Текст книги "Руководство для государственного обвинителя"

На этапе подготовки к судебному процессу важно также обратить внимание, какая из этих ложных версий была выдвинута на предварительном следствии и насколько последовательно обвиняемый защищал ее. Здесь возможны три варианта его поведения: а) определенную ложную версию обвиняемый защищал от начала и до конца расследования; б) сначала он признал вину в убийстве, но затем отказался от признания и выдвинул одну из указанных в перечне версий; в) сначала выдвинул ложную версию, но после ее опровержения следствием либо признал вину, либо «перешел» на другую ложную версию.

Анализ конкретного варианта защитного поведения обвиняемого, который встретится прокурору в конкретном деле, позволяет исключить те версии, которые в дальнейшем уже не могут быть использованы подсудимым.

Так, если по конкретному делу имеет место вариант «а» или «б», то в суде убийца либо признает свою вину, поскольку защитная ложная версия опровергнута в обвинительном заключении, либо заменит ее новой, но уже из трех оставшихся. Вариант «б» к тому же осложняет подсудимому сопротивление обвинению, так как он уже признавал свою вину и давал самоизобличающие показания на предварительном следствии. Эти его показания – дополнительная помощь прокурору как в доказывании вины подсудимого в убийстве («улики осведомленности», вещественные доказательства, выданные обвиняемым, и т. п.), так и в опровержении новой защитной версии.

В варианте «в» обвиняемый уже на предварительном следствии исчерпывает две ложные версии из четырех возможных, причем наиболее правдоподобных. Поэтому если обе они убедительно опровергнуты в ходе расследования, то к моменту судебного рассмотрения дела у обвиняемого почти не остается приемлемых новых возможностей для защиты своих интересов. Трудно представить, чтобы хоть одна из двух оставшихся версий логично вписывалась в реальную картину убийства. В суде в этом случае следует ожидать либо признания подсудимым своей вины, либо возврата к одной из ранее использовавшихся версий, скорее всего, той, которая более правдоподобна и сложнее опровергается. При этом возможна ее некоторая модификация.

Первые шаги по реализации своих тактических соображений, обусловленных сильными и слабыми сторонами изученного дела об убийстве, прокурор предпринимает при заявлении и обосновании ходатайств о вызове в суд новых лиц (свидетелей, экспертов) или об истребовании вещественных доказательств и документов, а также при обсуждении возможности рассмотрения дела в отсутствие кого-либо из участвующих в деле лиц. Эти шаги были подробно исследованы в первой части работы.

Здесь же обратимся к важнейшему и сложнейшему, с точки зрения тактической борьбы, этапу судебного следствия – допросам подсудимого и других лиц.

Применительно к рассмотрению уголовных дел об убийствах нет необходимости исследовать ситуации бесконфликтного допроса, так как они не представляют трудностей (некоторые мелкие недоразумения типа «забыл», «точно не помню» легко преодолеваются с помощью простых тактических приемов, стимулирующих воспоминание).

Обратимся к проблемным, конфликтным ситуациям, причем со строгим соперничеством, которые представляют наибольшую сложность в плане тактической борьбы. Однако сначала рассмотрим несколько важных вопросов, играющих существенную роль в подготовке прокурора к тактической борьбе в процессе судебного разбирательства по делам об убийствах.

Как известно, с подсудимым – бывшим обвиняемым – прокурор знаком заочно. Его информационный портрет сложился в сознании прокурора на основе обобщенной оценки материалов дела, а именно: данных о механизме, способе и мотиве убийства и других его особенностях, данных о поведении обвиняемого на предварительном следствии (позиция, показания, ходатайства и т. п.), сведений о его личности, собранных следователем. В целях успешного решения своих задач в суде прокурору необходимо пополнить составленное заочно мнение об обвиняемом непосредственным восприятием и оценкой личностных качеств подсудимого, в первую очередь характеризующих уровень его тактических возможностей в противостоянии обвинению.

На предварительном следствии обвиняемый отрицает вину в убийстве и конструирует ложные оправдательные показания в относительно неблагоприятных для себя условиях, поскольку не осведомлен о том, какими доказательствами его виновности располагает следователь.

Совсем иное положение складывается к моменту рассмотрения дела в суде. При ознакомлении с делом по завершении предварительного расследования обвиняемый не только получает полную информацию о доказательственной базе обвинения (при этом может сделать для себя любые выписки из дела), но и имеет возможность более подробно обсудить ее сильные и слабые стороны с юристом-профессионалом – своим защитником. У него на руках находится обвинительное заключение следователя, в котором доказательства приведены, систематизированы, а также проанализированы. Таким образом, к судебному разбирательству подсудимый подходит с исчерпывающей информацией о доказательственном арсенале обвинения. Это позволяет ему совместно с защитником внести существенные коррективы в свои прежние показания либо вообще отказаться от них и неожиданно для остальных участников процесса изложить в суде новые.

В свете сказанного первой тактической задачей прокурора является наблюдение за подсудимым в ходе коротких процедурных моментов, реализуемых в отношении него председательствующим сначала в подготовительной части судебного заседания. Главное на этом этапе – оценить особенности поведения подсудимого в суде. В одних случаях подсудимый суетлив, не смотрит в глаза собеседника, стоит согнувшись, речь примитивная, обоснование своих поступков элементарное. В других, напротив, он стоит прямо, смотрит в глаза, говорит спокойно, четко, обдумывая фразы, чувствует себя уверенно, участвует в обсуждении ходатайств, заявляет свои ходатайства, серьезно их обосновывает, т. е. в целом убедителен. Именно такого рода информационные срезы создают первое (разумеется, далеко не всестороннее) впечатление о подсудимом, о его вероятном личностном потенциале, в том числе и тактическом.

Допрашивая подсудимого, прокурор внимательно слушает его показания и, обнаруживая в них расхождения с прежними показаниями, записывает их, намечает вопросы относительно причин их расхождений. Если расхождения невелики, то прокурор может с минимальной корректировкой воспользоваться составленным еще при подготовке к судебному процессу планом допроса. Если же изменения в показаниях подсудимого имеют кардинальный характер (новая версия), то перед прокурором возникает сложнейшая задача – в условиях дефицита времени, экспромтом найти способы и средства для опровержения новой версии подсудимого и обосновывающих ее показаний. Эту ситуацию рассмотрим подробнее.

Прежде всего обвинитель определяет, та ли это версия, которую он прогнозировал (к ее опровержению он более или менее подготовлен), или другая (хотя и в этом случае прокурор должен был ее предвидеть, зная круг возможных версий защиты). Возьмем худший вариант: подсудимый выдвинул новую оправдательную версию.

Каковы тактические задачи прокурора при допросе подсудимого в этой, безусловно, конфликтной ситуации? Общая тактическая схема проведения в суде допроса в конфликтной ситуации подробно рассматривалась в первой части работы. Поэтому здесь только напомним о ней.

Эта схема предусматривает три группы вопросов, задаваемых допрашиваемому: 1) вопросы, уточняющие или детализирующие определенные положения его свободного рассказа, содержащего ложную информацию; 2) вопросы, констатирующие противоречия одних положений его рассказа другим или одних его показаний другим и требующие от него объяснения самому себе этих внутренних противоречий; 3) вопросы, связанные с противоречиями между показаниями допрашиваемого и информацией, полученной из других источников (внешние противоречия), и также требующие от него объяснения и разрешения этих несоответствий.

Если внутренние противоречия допрашиваемый еще как-то может объяснить (но при этом он должен сделать окончательный выбор в пользу одного утверждения, отказавшись от другого), то ответить на вопросы третьей группы – изобличающие – для него крайне сложно, так как многие ложные утверждения допрашиваемого противоречат объективным, реальным данным, установленным предварительным следствием.

К сказанному добавим, что если вопросы первой группы только познавательные, то вопросы второй и, особенно, третьей – познавательно-наступательные, «атакующие», являющиеся тактическими средствами разоблачения ложных показаний.

Рассмотрим конкретные тактические особенности борьбы по каждой из четырех ложных защитных версий.

Алиби

Понятие алиби происходит от латинского alibi – «в другом месте». Оно означает нахождение подсудимого в момент, когда совершалось преступление, в другом месте и используется как логическое доказательство его непричастности к преступлению. Ложное алиби – это в сущности инсценировка преступником своего отсутствия на месте преступления, которую надлежит разоблачить.

Алиби чаще всего заявляются именно по делам об убийствах. Когда же потерпевший остается живым, то он дает определенную информацию о преступнике. В такой ситуации надежда на алиби была бы бессмысленной и, кроме того, исключала бы для преступника возможность воспользоваться иными способами защиты от обвинения.

Убийство же, будучи трагическим социальным явлением, влечет еще и негативные процессуально-криминалистические последствия – утрату в лице потерпевшего одного из важнейших источников информации о личности убийцы и многих существенных сторонах убийства. Это обстоятельство и стремятся использовать убийцы, выдвигая алиби в качестве защитной версии.

Разумеется, преступник не прибегает к алиби в случаях совершения убийства при очевидцах. И напротив, он, скорее всего, воспользуется алиби в случае убийства без свидетелей, логично рассуждая, что если его никто на месте происшествия не видел, то лучше утверждать, что его там не было.

Чаще всего алиби заявляется на предварительном следствии, причем в виде первой защитной версии как наиболее удобной, чтобы уклониться от разговора со следователем о собственно убийстве. Как правило, следователь опровергает ложное алиби (иначе убийство оставалось бы нераскрытым и дело не попало бы в суд). Видя свое поражение, обвиняемый либо признается в убийстве, либо выдвинет иную ложную версию.

В суде в качестве новой ложной версии алиби выдвигается нечасто и лишь при условии, что эта версия хорошо подготовлена (возможно, не без помощи защитника). Цели заявления алиби – оправдание подсудимого. К сожалению, эта цель вполне достижима, так как впервые заявленная в суде данная версия следственным путем не проверялась. Между тем ее проверка часто требует многочисленных следственных, а иногда и оперативно-розыскных, мероприятий.

Рассматривая тактику борьбы с ложным алиби, следует учитывать две его разновидности: одна базируется на утверждении «я на месте убийства никогда не был», другая звучит принципиально иначе – «я там был, но ушел, а он (или они) остались, и каким образом убийство произошло, я не знаю».

Первый вариант алиби объективно слабый, так как наличие в деле сведений об обнаруженных на месте преступления следах подсудимого сразу же опровергает эту версию. В суде такой вариант маловероятен.

Более реальным для заявления в суде представляется второй вариант алиби. Наличие в протоколе осмотра места происшествия информации о следах ног, рук преступника, забытых или оброненных им предметах нивелируется признаваемым им фактом пребывания на этом месте до или после убийства. Поэтому для разоблачения такого алиби потребуются более продуманные тактические решения.

Главная тактическая задача прокурора в борьбе с ложным алиби состоит в получении путем допроса подсудимого максимально подробной информации о том, где он находился в тот день и в то время, когда преступление было совершено. Для ее решения применяются два тактических приема – «допущение легенды» и «детализация». Основной, ведущий прием – «детализация». Он реализуется в течение всего допроса на фоне приема «допущение легенды», выражающегося в периодической поддержке рассказчика словами: «ясно», «продолжайте», «хорошо», «теперь понятно» и тому подобными словами, успокаивающими допрашиваемого и стимулирующими его продолжать рассказ.

Тактическая цель детализации показаний состоит в следующем. Поскольку алиби ложное, то и показания в его подтверждение тоже ложные. Преступник по своему разумению придумывает правдоподобный рассказ, опирающийся на три-четыре объективных (проверяемых) момента, согласовывает этот рассказ с показаниями других лиц. Прокурор же должен задать и подсудимому, и лжесвидетельствующим целый ряд одних и тех же вопросов по поводу их «совместного» времяпрепровождения. Именно эти мелкие, частные вопросы и явятся для каждого из лгущих логической ловушкой.

Так, желая помочь подсудимому, лжесвидетельствующие (допустим, их двое) дадут в суде одинаковые (поскольку они согласованы) показания, например, о том, что они втроем в день убийства с 18 до 24 часов находились в квартире А. (одного из них), где распили бутылку водки, а затем пили чай, смотрели телевизор (назовут одну-две телепередачи, один-два фильма).

Начиная допрос подсудимого, а затем каждого из «свидетелей» алиби, обвинитель должен обязательно спросить: хорошо ли он помнит события того вечера, не был ли пьян, чтобы не запомнить чего-либо? Не желая компрометировать своих согласованных показаний неуверенностью, колебаниями, каждый заявит, что хорошо, детально помнит все, что происходило в тот вечер (этот ответ позднее отрежет им путь к «отступлению» во время допроса по существу).

Лжесвидетельствующие не предполагают, что только по поводу распития водки и чаепития прокурор может задать каждому из них по 15–20 вопросов: 1) где выпивали (на кухне, в комнате); 2) как сидели по отношению друг к другу (кто слева, кто справа, кто напротив); 3) где была жена А. (если она есть); 4) кто накрывал на стол; 5) кто принес водку; 6) где взял; 7) какую водку распили (название); 8) из чего пили (рюмки – какие по форме, размеру, стаканы – круглые, граненые); 9) чем закусывали; 10) где взяли закуску; 11) кто покупал (если покупал); 12) где пили чай; 13) из чего пили (чашки – какого цвета, размера, стаканы); 14) с чем пили (с сахаром, вареньем – каким, конфетами – какими); 15) что еще было к чаю (пирожки, пирожные, печенье, пряники) и т. д.

Поскольку факта совместного пребывания сговорившихся в квартире А. в день убийства не было, а в придуманном ими варианте согласовано только три-четыре позиции, указанные мелкие вопросы для каждого из них будут неожиданными и застанут врасплох. Сказать, что он не помнит, как они сидели, из чего пили водку, а затем чай и т. д., допрашиваемый не может, потому что, во-первых, уже заявил в начале допроса, что все хорошо помнит, а во-вторых, понимает, что не дать четкого ответа на эти «простейшие» вопросы, значит, испортить все дело (подорвать алиби). И тогда у каждого из допрашиваемых остается только одни выход: давать на эти вопросы придуманные «с ходу» ответы в надежде на то, что других об этом спрашивать не будут или что хотя бы часть сфантазированных ответов у них совпадет. Но этого по понятным причинам не произойдет – не согласованные в деталях (кроме трех-четырех оговоренных) их ложные показания придут в полное противоречие друг с другом и все подтверждения алиби «рассыпятся».

Отрицание причастности к убийству

Такая версия может быть выдвинута подсудимым как после опровержения ложного алиби, так и вне зависимости от этого, самостоятельно. Суть ее в том, что подсудимый отрицает причастность к убийству, не отрицая пребывания на месте преступления или рядом с ним в момент убийства.

Чаще всего данная версия выдвигается при убийстве в групповых драках, в которых убийство является эксцессом исполнения. Убийца полагает, что при отсутствии очевидцев или гарантированном прикрытии (умолчании очевидца) доказать его вину в убийстве, совершенном в общей драке с участием нескольких человек, а тем более большого числа людей, будет невозможно.

Основная задача обвинителя в таком деле заключается в следующем. В ходе допросов участников драки нужно детально выяснять у каждого: с кем конкретно он дрался, на каком участке места происшествия, кто был рядом с ним из «своих» и «чужих» (по драке). У свидетелей, очевидцев драки также надо выяснять: с какого места каждый из них наблюдал происходящее, кого видел, кого узнал. Все эти сведения нужны для создания схемы – условной рисовано-письменной модели развития криминального события с отражением на ней местонахождения его участников и очевидцев. В частности, на этой схеме должно быть отражено: 1) место убийства (и место обнаружения трупа, если они не совпадают); 2) местонахождение каждого из участников драки на конкретном – согласно его показаниям – участке места происшествия; 3) местонахождение каждого из свидетелей драки.

Такая схема дает возможность наглядно представить зоны действий каждого из участников драки. Кроме того, отражая место убийства, она позволяет резко ограничить круг лиц, находящихся рядом с этим местом, среди которых, скорее всего, и следует искать убийцу. Обычно это два-три человека. Но схема – это только первый шаг в «вычислении» убийцы.

Другой тактический ход обвинителя связан с орудием убийства. Если в ходе расследования это орудие было найдено, то, видимо, был установлен и его владелец, что упрощает задачу изобличения убийцы. Возьмем худший случай – убийство совершено ножом, который не найден.

В таком случае (если этого не было сделано на предварительном следствии) прокурору прямо в суде необходимо ходатайствовать о назначении криминалистической экспертизы одежды подсудимого с довольно нестандартной целью – на предмет установления следов ношения ножа в карманах этой одежды. Кроме того, этой же экспертизе, но на уровне предварительного исследования, нужно поручить выявление пятен или мазков крови на внутренних поверхностях карманов[70]70
  Эти пятна и мазки могут образоваться при соприкосновении окровавленного ножа, убранного в карман после криминального применения, с внутренней поверхностью ткани кармана. Преступник не догадывается о возможности появления и месте расположения названных следов и может длительное время носить одежду с этими следами.


[Закрыть], чтобы затем – при их обнаружении – назначить судебно-медицинскую (серологическую) экспертизу.

Подсудимый может объяснить обнаружение на лицевой стороне его одежды пятен крови погибшего тем, что соприкасался в драке с потерпевшим. В такой ситуации прокурору нужно четко отделить пятна, брызги, потеки, мазки крови, обнаруженные на лицевой стороне одежды подсудимого, от, может быть, единственного, кровавого пятна (мазка или помарки), выявленного на внутренней поверхности кармана вместе со следами ношения ножа, и смоделировать принципиально различные механизмы образования указанных следов крови на лицевой стороне одежды и в конкретном кармане. Важно обосновать (моделированием и логикой) взаимообусловленность следов ношения ножа и следов крови именно погибшего, особенно в случае, если подсудимый и погибший ранее никогда не дрались[71]71
  Вопрос о том, дрались ли они раньше (до дня убийства), имеет остро тактическое значение. Такого рода вопросы нужно задавать в самом начале допроса подсудимого – до исследования механизма убийства, когда подсудимый еще не догадывается, какое значение его ответ будет иметь в дальнейшем (тактический прием «сжигание мостов» – ограничение диапазона возможных ложных показаний). В момент постановки вопроса подсудимый, не желая бросить на себя тень подозрений прошлыми конфликтами с погибшим, скорее всего, ответит: «Нет, не дрались», о чем в дальнейшем пожалеет, но будет поздно.


[Закрыть].

При допросе свидетелей тем, кто стоял ближе всех к месту убийства, следует задавать вопрос: не заметили ли они момента, когда кто-либо из участников драки вдруг «вышел из боя» и начал уходить с места происшествия? При положительном ответе нужно детально выяснить у очевидца: 1) приметы данного лица (рост, комплекция, одежда, внешность); 2) шагом или бегом он покидал место драки; 3) в каком направлении (скрылся в ближайших кустах, за углом, ушел в неосвещенное место); 4) как двигался (открыто, в полный рост, или пригнувшись, крадучись, скрывая лицо и не давая себя рассмотреть).

Такого рода поведенческие особенности с психологической точки зрения весьма характерны для убийцы. Пока он, как и все, дрался, то не осознавал (как и все дерущиеся) возможных серьезных последствий, но когда нанес противнику заведомо опасный для жизни удар ножом или иным орудием, то мгновенно понял, что совершил тягчайшее преступление и что нужно немедленно и незамеченным покинуть место происшествия.

Поскольку доказывание вины подсудимого при рассматриваемой версии (если нет очевидцев) будет осуществляться только косвенными доказательствами, их совокупность можно пополнить сведениями о личности подсудимого. Особое значение имеют его прошлые судимости вообще и за насильственные преступления в частности, в первую очередь за преступления, связанные с применением ножа или иного оружия.

Кроме того, следует выяснить у подсудимого, что он делал в период между днем убийства и днем его задержания, скрывая при этом тактическую идею вопросов на эту тему. Идея же состоит в том, чтобы установить: не скрывался ли он сразу после убийства, не прекратил ли ходить на работу, не сократил ли обычный ритм и объем прежних социальных связей, что в совокупности можно рассматривать как косвенные «улики поведения». Выяснение этих обстоятельств нужно провести без нравоучений и так, чтобы цель установления постпреступного поведения подсудимого могла быть понята им не раньше, чем прокурор получит полную информацию по данному обстоятельству.

Рассматриваемая версия может быть выдвинута и в ситуации убийства, не связанного с дракой, например, когда убийство было совершено во время группового празднования в чьей-либо квартире, доме или на пикнике. Виновный может утверждать, что на определенном этапе празднования сильно опьянел и уснул, а проснувшись, увидел, что один из членов компании убит, но он не знает, кто это сделал.

Задача опровержения подобных утверждений подсудимого, прежде всего, требует получения от него детальных показаний по его новой версии. В частности, нужно выяснить: круг участников застолья, с кем рядом сидел подсудимый, кто сидел напротив, сколько подсудимый выпил, где уснул (за столом или в другом месте), где и когда проснулся, что увидел, кто еще был в этот момент на месте пиршества, кто и как объяснил ему случившееся, был ли у него или у другого участника конфликт с потерпевшим до того, как подсудимый уснул (если был, то описать все его детали).

Получив от подсудимого подробное описание того, что он видел, и зная, о чем он умолчал, прокурор приступает к «подрыву» прозвучавших показаний подсудимого путем демонстрации суду конкретных их противоречий, во-первых, прежним его показаниям на предварительном следствии (внутренние противоречия) и, во-вторых, другим объективным материалам дела (внешние противоречия) и просит у подсудимого объяснить эти противоречия. Центральным моментом в его изобличении будет анализ механизма убийства, следов борьбы, обнаруженных на подсудимом и его одежде, равно как и на одежде и теле потерпевшего, а также иных доказательств криминальных действий подсудимого. Если убийству предшествовала борьба с потерпевшим и очевидные следы ее имелись на подсудимом, то это может быть установлено при допросе в суде свидетелей – участников празднества. Их правдивый ответ «нет, не видел» сразу же опровергнет иное (по времени) объяснение подсудимым полученных им повреждений.

Неосторожное причинение смерти

В отличие от уже рассмотренных версий, отрицающих факт совершения убийства подсудимым, данной ложной версией факт причинения смерти другому человеку подсудимый не отрицает. Он скрывает умышленное убийство инсценировкой неосторожного, стремясь существенно уменьшить в глазах судей опасность содеянного и тем самым добиться значительного смягчения наказания.

Такого рода версии обычно выдвигаются преступниками в ситуациях, характеризующихся сочетанием двух благоприятствующих им обстоятельств. Первое – это совершение убийства в неочевидных условиях, когда никто не видел, как оно произошло. Но это условие является общим и для многих других ложных защитных версий. Второе же обстоятельство имеет специфический характер и для рассматриваемой ситуации является определяющим: то насильственное действие, которым причинена смерть, должно быть единственным. Только в этом случае оно может быть признано похожим на неосторожное.

При определенном стечении обстоятельств можно случайно, не желая того, совершить опасное действие (нанести удар ножом, выстрелить из пистолета и т. п.), но осознание опасности случившегося мгновенно блокирует механизмы повторения подобного действия. Поэтому фактическое совершение двух, а тем более нескольких, однородных и опасных для жизни насильственных действий сразу же исключает версию об их неосторожности.

Однако судебная практика свидетельствует, что немало умышленных убийств осуществляется совершением одного опасного действия – чаще всего нанесением ножевого или огнестрельного ранения. Этим обстоятельством (когда причастности к убийству отрицать уже нельзя) и стремятся воспользоваться преступники, чтобы скрыть умышленный характер деяния и выдать его за неосторожный.

Таким образом, центральным звеном коллизии, а отсюда и развенчания рассматриваемой ложной версии, будет исследование в суде действительного механизма причинения смертельного повреждения. Детальное исследование отдельных его признаков в большинстве случаев позволяет исключить версию о неосторожном его нанесении.

Для решения данной проблемы к числу важнейших признаков относятся следующие: 1) локализация (месторасположение) повреждения на теле потерпевшего; 2) направление насильственного действия – удара, в том числе и орудием (но не выстрела, при котором любое направление полета снаряда и поражение любой зоны тела могут быть неосторожными, случайными); 3) сила удара.

Так, очевидно, что удар ножом именно в спину, да к тому же удар большой силы (если причинена смерть), никак не отнесешь к числу неосторожных. И другой удар ножом – в грудь или спину, нанесенный в направлении сверху вниз (при той же силе удара), также не попадает в разряд неосторожных, ибо ему предшествует замах – типичная начальная фаза именно умышленного применения ножа (иного орудия). Все эти вопросы, хотя подчас и очевидные в своем разрешении (на уровне мысленного моделирования), относятся к категории экспертных, требующих научного – более всестороннего и глубокого – обоснования. В опровержении ложной версии о неосторожном причинении смерти заключение эксперта выступает надежной опорой государственного обвинения.

Дополнительными материалами к разоблачению ложной неосторожности могут служить фактические данные, раскрывающие характер взаимоотношений подсудимого и потерпевшего, а также анализ личностных особенностей каждого из них в сопоставлении с объяснениями произошедшего подсудимым и объективными особенностями криминальной ситуации.

Тактическая задача прокурора в начале допроса подсудимого – получить максимально детализированные показания, особенно о механизме нанесения потерпевшему повреждения. Надлежит выяснить: какие действия каждого из них предшествовали нанесению повреждения, какими были их позы в момент его причинения, каким было направление взмаха или движения руки с орудием, куда конкретно был нанесен удар, с какой силой и целью, чем обусловлено применение такого орудия и т. д. Тактические приемы, применяемые для достижения этой цели, – «допущение легенды» и «детализация показаний».

Основной прием – «детализация показаний» – позволяет «накопить» по ходу вынужденно разворачиваемых подсудимым ложных показаний большее или меньшее число внутренних (самому себе) и внешних (объективным обстоятельствам) противоречий для последующего его изобличения во лжи.

В частности, у прокурора, тщательно изучившего дело, и особенно акт судебно-медицинской экспертизы, в сознании должна сложиться четкая картина, образ (модель) локализации и механизма ранения, нанесенного потерпевшему. По рассказу подсудимого у прокурора складывается иная модель, в каких-то элементах отличающаяся от реальной. Эти различия при сопоставлении моделей и подскажут прокурору те конкретные вопросы к подсудимому, ответами на которые он вынужден еще более детализировать рассказ о механизме нанесения исследуемого повреждения.

Чем больше ошибок в описании «неосторожного» повреждения (в сравнении с действительной картиной его причинения) допустит подсудимый, тем легче будет прокурору опровергнуть данную версию.

Вместе с тем тактический прием детализации требует подкрепления, иначе первоначальный эффект его применения может не привести обвинителя к окончательной победе. Так, после опровержения своей ложной версии о неосторожном причинении смерти подсудимый, которому «нечего терять», выдвигает еще одну новую ложную версию, и прокурору надо все начинать сначала. Во избежание такого поворота событий нужно применить тактический прием – «ограничение диапазона возможных ложных показаний», или «сжигание мостов».

Суть его в следующем: еще до начала разоблачения ложных показаний подсудимого, которые, по мнению прокурора, опровергнуть будет не сложно, прокурору следует постараться «привязать» подсудимого именно к этим показаниям и логически вынудить его исключить все иные возможные объяснения случившегося. Уверенный в том, что изложенная ложная версия приносит успех (поскольку критики ее еще не было), подсудимый, подчеркивая ее правдивость, вынужден отрицать все иные механизмы происшествия, о которых его тонко, не акцентируя на них внимания, спрашивает прокурор. Когда все иные объяснения механизма преступления, кроме излагаемой версии, будут подсудимым отвергнуты, прокурор начинает опровержение этой, теперь уже единственной, версии подсудимого.

Поняв позднее, что избранная версия опровергнута и что другими отвергнутыми версиями воспользоваться уже нельзя, подсудимый либо признает свою вину в убийстве, либо откажется от дальнейшей дачи показаний, что равносильно пассивному признанию своего поражения.

Необходимая оборона

Версия о необходимой обороне довольно часто выдвигается по делам об убийствах. Это и понятно, поскольку в ситуациях, непосредственно предшествующих убийству и связанных с нападением и борьбой, действия каждой из сторон в определенных фазах борьбы нередко приобретают характер защиты от нападения и могут соответствовать реальной или инсценируемой необходимой обороне. Анализ судебной практики показывает, сколь много ошибок допускается судами в оценке степени правомерности защитных от нападения действий лица, причинивших смерть нападавшему, главным образом из-за непризнания реальной необходимой обороны. Результатом этого является объективное вменение оборонявшемуся: в худшем случае – умышленного убийства, в лучшем – убийства при превышении пределов необходимой обороны.