Текст книги "Интеллектуальный капитал и потенциал Республики Беларусь"

Эволюция общества изначально и неразрывно связана с определяющей ролью человеческого интеллекта как точки опоры социокультурных и цивилизационных преобразований. Их именование по сути едино – модернизация. Важно определить укорененность этого смыслотермина в человеческом опыте, его адекватность и интегральную емкость. Те, кто стремится к искомому смыслу, видимо, разделяют убежденность постпозитивиста Л. Витгенштейна в том, что «если мы не знаем точных значений используемых нами слов, мы не можем ожидать какой-либо пользы от наших дискуссий» [Цит. по: Поппер 1992. Т. 2, с. 25]. Иначе мы обречены на «тиранию понятий», от которой предостерегал Ф. Ницше.

Любой термин, введенный в научный оборот, должен быть истинным, т. е. соответствующим «природе вещей», их предметной специфике. Этот принцип адекватного именования характерен как для западной, так и для восточной культуры. Конфуций называл его нарушение «безумием» и писал: «Если имя вещи дано верно, дело ладится. Если имя дано неверно, дело придет в нестроение». Л. Толстой также полагал именование судьбоносным делом: «Слово – дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом можно служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти. Берегись от такого слова, которое разъединяет людей». Социопсихолог и педагог Л. С. Выготский вообще был убежден, что «мысль не выражается в слове, но совершается в слове» [Цит. по: Коммуникативные… 2007, с. 412].

Если свести к единому вербальному знаменателю многообразные тенденции мировой динамики в XXI столетии, то они выражаются в терминах Модерна. По своему историко-генетическому истоку Модерн гораздо шире нынешних представлений о нем, и изначально он был наделен неожиданным для нас значением. Впервые этот термин (фр. modern – новый, современность) был употреблен в V в. н. э. для различения новизны официального статуса победившего христианства в сравнении с языческим прошлым Рима. С тех пор «модерным» принято считать все новое. Позднее, в более привычном для нас смысле, он стал означать переход в Новое время – от традиционного к индустриальному обществу, или модернизацию, составляющую основное содержание этого процесса.

Однако за этим термином могут скрываться совершенно различные интересы и ценности глобальных, региональных и локальных субъектов. Фактически они, как проницательно заметил Н. Бердяев, «живут в разных веках, на разных планетах». Примеров существования целых общностей людей и государств как будто в наше время, но «на других планетах», т. е. в традиционном состоянии, достаточно много. Это означает, что нашими современниками, строго говоря, являются лишь те субъекты, которые относятся к мировым процессам не как к угрозе, а как к деятельности со специфическим содержанием, структурой и направленностью.

Следует согласиться с видением проблемы, согласно которому «…многие наблюдатели поспешили объявить об «окончании модернити» (или, более того, о конце самой истории, утверждая, что она уже достигла своей цели…). Но все же, говоря словами классика, «слухи о смерти модернити сильно преувеличены… та разновидность социального устройства…, оказалась лишь одной из форм, в которой воплощалось общество модернити. Ее исчезновение не означает окончания модернити… общество, вступающее в ХХI век, не в меньшей мере принадлежит «модернити», чем общество, вступившее в век двадцатый… навязчивая, непрерывная и неостановимая модернизация… Принадлежать модернити – значит… существовать лишь в виде незавершенного проекта» [Бауман 2002, с. 130, 131].

Представляется, что наиболее емкое, интегральное определение модернизации – это современный процесс трансформации общества как целостности. Поскольку эти термины крайне полисемантичны, уточним, что они характеризуют не просто совершенствование тех или иных компонентов общества в пределах уже традиционной парадигмы, а его широкомасштабные, преимущественно эволюционные по формам, но по сути революционные преобразования, которые подчиняются хорошо изученным законам системной взаимообусловленности и синергии своих подсистем и элементов.

Процесс трансформации охватывает все основные структуры общества, предполагает серию взаимосвязанных реформ как «сверху», так и «снизу», и их ход и исход, в конечном счете, зависит от совокупных действий реформаторски ориентированных больших социальных групп и их элит. В этом смысле высота модернизационной пирамиды прямо пропорциональна широте ее социального основания.

Заслуживает внимания смысловая направленность процесса модернизации. Ее следует отличать от так называемого «одноплоскостного развития», т. е. по кругу, наподобие движения часовой стрелки, и нередко подобных контрреформаций – воспроизводства по существу прежних, хотя внешне и в новых формах, отношений и структур. Образное замечание Ф. Достоевского, что «пожар начинается в головах, а не на крышах домов», в данном ракурсе означает, что «головы» еще не созрели для действительных реформ и, пораженные ностальгией по утраченному «золотому веку», склоняются к его возврату. В таких ситуациях обладатели символических «голов» напоминают странное существо – творение немецкого художника П. Клее: птицу с туловищем, устремленным вперед, но с повернутой назад головой. Реформы являются подлинными при условии действительно кардинального «обновления ума» (А. Пушкин) и благодаря этому – всего общества, способа жизнедеятельности его субъектов, их идеологии и ментальности, соответствующих социальных институтов.

Эволюция такого общества – далеко не прямолинейный процесс, и фунда-торы марксизма обращали внимание на то, что, «…вопреки претензиям прогресса постоянно наблюдаются случаи регресса и кругового движения» [Маркс… Т. 2, с. 91]. Отсюда – принципиальная неоднозначность, незаданность характера и исхода процесса. Он включает в себя ряд кризисов – состояний обострения противоречий определенного общества. Сам по себе кризис имеет множество значений, еще не ведущих к «концу света». По классическому определению, «всякий кризис означает (при возможности временной задержки и регресса) а) ускорение развития б) обострение противоречий в) обнаружение их г) крах всего гнилого и т. д.» [Ленин Т. 26, с. 372].

Кризисы, в отличие от исторических тупиков, – это испытания жизненной силы коренных интересов, ценностей и смыслов общества, которое вовлечено в трансформационный процесс. Такая трансформация происходит, когда никакие внутритиповые изменения уже не приводят к эффекту феникса, не обеспечивают выживание отжившего общественного устройства, и происходит межтиповая трансформация – крупномасштабный и системный скачок в развитии определенной модели общества, обновление ее основного качества – смена ценностно-смыслового ядра деятельности и переход к другой модели.

Такие реформы – не просто череда событий, а трансформационный процесс. Он начинается стихийно именно а «головах» под нарастающим влиянием необратимо изменяющихся объективных обстоятельств. В таких условиях господствующий способ бытия утрачивает свою легитимность. С течением времени, как подчеркнул К. Маркс, «идеи, овладевшие массами, становятся материальной силой». Радикальная «смена вех» осуществляется в серии многообразных преобразований духовного, научно-технического и технологического, социально-политического характера.

Еще раз подчеркнем целостный или системно-синергетический характер успешного процесса модернизации. Задолго до него, в XIII веке, последний великий поэт Средневековья и предвестник Модерна Данте Алигьери пророчески писал: «Век обновленья ждет: // Мир первых дней и правда – у порога». В своем первоначальном виде эта правда возникла и развивалась в Западной Европе как каскад взаимосвязанных революций – духовных, промышленных, социально-политических. Но буквально «в начале было Слово», трансформация человеческого интеллекта. Его творцами стала плеяда мыслителей, которые вошли в историю как деятели эпохи Просвещения.

Это было просвещение европейского интеллекта во имя новаторской по тем временам модернизации, в корне изменившей тип общества. Его отныне индустриальный характер был относительной, конкретно-исторической правдой идеократии – всевластия идей, но теперь это были идеи не безличного nus (ум) Анаксагора, который управляет миром. Как отмечал Гегель, «лишь теперь человек признал, что мысль должна управлять… действительностью» [1993, с. 447]. Творческая мощь человеческого разума предстала в новом свете – как способность к управлению миром идей, а с ними – процессов и «вещей». Французский мыслитель Ж. Кондорсэ, один из выдающихся членов Национального института, основанного в 1795 г. для создания «идеологии», утверждал, что человеческие общества представляются величественными геометрическими конструкциями, в которых все определяется «заданными и постоянными причинами; поэтому возможно создать социальную математику, призванную геометрически просчитать все будущие движения человеческих обществ… так же, как вычисляются солнечные затмения или возвращение комет» [Цит. по: Бауман, с. 76].

В современных белорусских реалиях такая жесткая «геометрия» управления подвергается обоснованной критике. По мнению заведующего отделом макроэкономического регулирования Института экономики НАН Беларуси А. Лученка, основная проблема – во внутреннем перманентном кризисе, обусловленном недостаточной эффективностью хозяйствования. В стране предпринимаются энергичные административные меры по преодолению имеющихся проблем, но экономика должна решать свои проблемы в режиме саморегулирования, отметил ученый на заседании круглого стола журнала «Беларуская думка». Поэтому важнейшей задачей на ближайшие годы должно стать создание саморегулирующей системы повышения эффективности хозяйствования на основе максимально полного использования интеллектуального потенциала страны. Некоторое время производительность еще будет отставать, но постепенно выйдет на приемлемый уровень. Согласно индикаторам, намеченным программой развития промышленного комплекса, к 2020 г. Мы должны выйти на показатели 50 % уровня от европейской производительности общественного труда по добавленной стоимости [Прививка… 2013, с. 31–39].

Первостепенно, что подавляющее большинство общества заинтересовано в конструктивном решении отмеченных проблем, но одна из них – и крайне значимая – в том, что курс на модернизацию страны нередко воспринимается по аналогии с былой установкой на первенство республики в строительстве коммунизма. На сей раз – это «нетерпение сердца (С. Цвейг), установка на форсирование темпов модернизации.

Вопрос принципиальный, и о нем шла речь на пресс-конференции А. Лукашенко для белорусских СМИ 30 декабря 2009 г. В центре внимания оказалась дискуссия между Президентом и главным редактором газеты БР В. Хо-досовским. Журналист спросил относительно характера и темпов идуших в стране реформ: «Критики современной белорусской экономической модели одним из базовых ее недостатков называют фрагментарность и малую скорость реформ. Вместе с тем глобальный кризис показал, что наступает время более решительных реформ. Многие экономисты и руководители государств… заявляют о том, что модернизацию нужно ускорить… Нет ли у белорусского руководства планов сделать реформы более последовательными и решительными, как раз пользуясь тем, что кризис подталкивает к этому? В частности, речь, может быть, пойдет о переходе на инновационные технологии, на инновационную организацию. Пока же кажется, что мы больше говорим о валовых показателях, чем о качественных преобразованиях».

В свою очередь, А. Лукашенко сказал: «Дело не во мне… Дело в вас… Вы, как рыночник, может быть и готовы. А кроме вас, вы слышали, какие здесь вопросы звучали? Больше всего на темы социальной защищенности… я вынужден проводить политику ту, которую хотите вы (курсив мой. – И. Л.)… Поэтому, если у нас темпы реформы… не те, это не от меня зависит… И вообще… у меня возникло желание вас спросить: что вы имеете в виду под словом «реформы»?.. Мы это видим по соседним государствам… Поэтому: хотите вы радикальных реформ, скажите. Как только эта критическая масса перерастет половину – 65–70 %, мы начнем эти радикальные реформы… Мы должны быть хозяевами на своей земле. Мы не должны быть временщиками… Надо видеть прежде всего людей… А мы? А наши дети? Они должны умереть ради этих реформ?»

Ответ Президента показался редакции, исходя из ее текста, «весьма принципиальным, поэтому мы решили воспроизвести его» [Ходосовский 2010, с. 7]. И правильно поступили – без вольных «интерпретаций», тем более – искажения смысла. Президент страны и ее элиты последовательно реализуют руководство и управление страной в духе французского мыслителя Э. Ренана – следовать реальной степени зрелости общества, курсу на эволюционный темп, постепенность процесса модернизации белорусского общества.

С таких позиций реанимация производственного комплекса Беларуси и его модернизация на основе синтеза суверенизации страны и ее интеграции в мировое сообщество, евразийские структуры в направлении высшей, иннова ционной ступени развития на основе мобилизации человеческого капитала – не только вполне реальная задача, но и для страны, практически лишенной сырьевых «козырей», – единственный шанс к выживанию и самоутверждению своего места в мире.

Таким образом, очевидное преимущество Беларуси в этом процессе в том, что «крепость» модели ее развития уже традиционно обеспечена последовательной социализацией, защитой интересов человека труда. Развитие общества, конечно, предполагает стабильное воспроизводство его устоев, но – и эта «точка опоры» не сводится к нему, а императивно требует непрерывной динамики. Мы находимся не в изолированной «крепости», а на автобане Современности, и, еще раз говоря словами президента Республики Беларусь, «не собираемся оставаться на обочине этого развития». Крепость берегов реки нашей жизни – необходимая и фундаментальная, но все же лишь предпосылка динамичного потока ее модернизации.

В таком контексте актуализируется концептуальный и практический интерес к разработке понятий «человеческий капитал», «человеческий потенциал», «интеллектуальный потенциал личности».

В этом богатстве, отмечает А. А. Коваленя во вступительной статье к монографии, следует различать капитал и потенциал. Интеллектуальный капитал в научном сообществе понимается как совокупность достигнутых субъектами (государствами, их альянсами, гражданскими и профессиональными структурами, индивидами) результатов развития духовных основ производственной и общественной деятельности. В широком смысле под интеллектуальным капиталом понимают результаты мыслительной деятельности человечества, обусловливающие его поступательное историческое движение (см. вступительную статью монографии).

Понятие потенциала, как известно, было основательно проработано в физике, в контексте изучения динамических систем. Потенциал объекта или системы – это их способность (возможность) совершить некоторую работу. В потенциале, таким образом, содержится информация о величине, которую можно (после проведения соответствующих изысканий) сделать исчислимой и измеримой. Говоря о работе, которую может выполнить данная система, принято определять ее через разность потенциалов. Простейший пример: если система представляет собой Землю и некоторый груз массой m, поднятый над ее поверхностью на высоту h, то работа, которую способен совершить груз при падении на Землю, пропорциональна не только массе, но и высоте, которая и выступает как выражение разности потенциалов.

Видимо, уместна аналогия, что и человеческий потенциал (индивида ли, некоторой социальной группы, населения) будет величиной соотносительной, определяемой как внутренними характеристиками объекта, так и внешними – тем, что его окружает и с чем ему приходится взаимодействовать при совершении некоторой работы, того или иного вида деятельности. Тогда становится ясно, что человеческий потенциал индивида только отчасти представляет собой нечто данное ему от рождения, а в значительной мере он формируется, развивается в процессе социализации личности. Это важно также и в том смысле, что и актуально имеющийся, сформированный у человека потенциал может раскрываться, реализовываться в разной степени. Это свидетельствует о том, что потенциал роста еще не означает наличия роста в каждый данный момент [Ашмарин 2000].

Однако аналогия между физическим смыслом потенциала и его содержанием применительно к социальным системам или к человеку весьма условна. В тех случаях, когда она применяется к физическим системам, осуществление системой работы, т. е. реализация ее потенциала, всегда ведет к его уменьшению. Иначе обстоит дело с человеческим потенциалом, поскольку его продуктивная реализация во многих случаях, к примеру использование человеком своих способностей для приобретения новых знаний или творчества, ведет не к уменьшению, а к развитию, обогащению его потенциала. Среди внешних обстоятельств можно выделить, с одной стороны, те, которые неподвластны нашему влиянию, и нам приходится принимать их как данность, а с другой стороны – то, на что можно воздействовать, имея в виду, помимо всего прочего, и улучшение условий для сохранения, развития и реализации человеческого потенциала. Здесь существенно то, что в понятии человеческого потенциала обнаруживаются не только дескриптивные, но и нормативные составляющие [Человеческий… 1999].

Теория, называемая «Движение человеческого потенциала» (Human Potential Movement – HPM), возникла в социальной и интеллектуальной среде середины 1960-х годов, когда начались поиски ответов на вопросы: каковы способности и интеллектуальные возможности человека, насколько они востребованы в обществе, способствует ли их раскрытию социальная практика?

Сторонники данной теории В. Эрхард, В. Франкл, Д. Леонард, А. Маслоу приняли в качестве предпосылки тезис, что путем социокультурного развития своих сущностных качеств – интеллекта, здоровья, долголетия, энергии и активности – человек может достичь высокого качества жизни: счастья, творчества, духовного наполнения. Движение к максимальной реализации данных качеств (самоактуализации), содействие людям в раскрытии своего потенциала и позволит добиться позитивных социальных перемен в целом [Маслоу 1999; Франкл 2000].

В разработанной А. Маслоу теории человек способен к удовлетворению более высоких уровней потребностей только после того, как удовлетворены более низкие по мере возрастания «пирамиды потребностей»: базовые, дефицитарные А-потребности (органические); потребности в безопасности, потребности в уважении, почитании, эмпатии и любви; потребности в знаниях, умениях, понимании, познании; потребности в гармонии, порядке, красоте. [Маслоу 2003, с. 109]. В своем труде «Мотивация и личность» Маслоу показывает разницу в ощущениях человека от удовлетворения базовых потребностей в зависимости своего качественного состояния, или социальности в момент их удовлетворения. «Предположим, – пишет он, – что некий человек, назовем его А., – оказался в диких джунглях, предположим, что у него нет ни пищи, ни воды, и он несколько недель вынужден был питаться плодами и кореньями. Предположим, что некто В. тоже попал в джунгли, но у него оказалось ружье, и, кроме того, он нашел пещеру, где мог скрываться от хищников. У третьего бедолаги по имени С., кроме ружья и пещеры, было два товарища. У четвертого, D., были не только пища, ружье, пещера и товарищи, и его несчастья разделил с ним и его лучший друг. И наконец, Е. обладал всем тем, что было у D., но, кроме того, он был лидером в своей команде и пользовался уважением своих товарищей. Мы назовем этих пятерых мужчин соответственно выживающим, защищенным, принадлежащим к команде, любимым и уважаемым» [Маслоу, 2003, с. 219].

С базовым удовлетворением потребностей связан ряд феноменов – ощущение благополучия, здоровья, безопасности, личностной автономии, уменьшение зависимости или полная независимость от источников удовлетворения, возникновение потребностей высших уровней и др. В то же время Маслоу задается вопросом, где та грань, которая отличает здоровое удовлетворение от фрустрации? Именно в этом состоит проблема поиска организующих механизмов оптимизации структуры потребностей человека постиндустриального общества, поскольку если мы будем только призывать к разумной скромности в потреблении, экономии ресурсов, бережном отношении к природе во имя будущих поколений, не находя мотивации глубокого психологического удовлетворения, граничащего с самоактуализацией личности, мы не продвинемся вперед.

Конечно, ценностная мотивация должна описываться иначе, чем базовые (А-, дефицитарные) потребности. Это различие между внутренними ценностями и нашим к ним отношением также приводит к иерархии мотивов (в широком и всеобъемлющем понимании этого слова). Помимо этого, само понятие «удовлетворенность» трансцендируется на уровне тех метамотивов, или мотивов развития, где удовлетворение может быть бесконечным.

На низших уровнях (уровнях базовых потребностей) можно говорить о том, что что-то нас влечет, мы чего-то жаждем, в чем-то нуждаемся, как, например, в случае нехватки кислорода или чувства сильной боли. По мере подъема по иерархии базовых потребностей более подходящими становятся такие понятия, как желание, предпочтение, выбор. Но и на базовых уровнях, поскольку содержание самого объекта удовлетворения, как мы уже отмечали, становится артефактным, чувства более успешно описываются такими понятиями, как приверженность, убежденность, стремление, смысл, долг и справедливость.

Австрийский психиатр и психолог В. Э. Франкл в своем основополагающем труде «Человек в поисках смысла», впервые опубликованном в 1946 г., изложил собственный экстремальный опыт выживания в концентрационном нацистском лагере. Этот опыт и послужил философской и эмпирической основой для создания нового метода экзистенциальной психотерапии, основанной на утверждении, что движущей силой человеческого поведения является стремление найти и реализовать инициируемый внешним миром смысл жизни. И одним из ключевых, сугубо человеческих свойств является воля к смыслу. Угнетение же этой потребности, которое он называл экзистенциальной фрустрацией, является частой причиной психических и невротических расстройств личности – так называемых ноогенных расстройств. Быть человеком означает находить смысл, который необходимо осуществить, и ценности, которые нужно реализовать, что возможно только в поле напряжения, рождаемом как разность потенциалов между реальностью и идеалами, которые материализует человек [Франкл 2000, с. 117, 259].

Сейчас содержание человеческого потенциала понимается не столько в психологическом, сколько в социокультурном ключе, не столько в личностном, сколько в социальном контексте. Российские исследования (О. Генисаретский, Н. Носов, Б. Юдин, В. Келле, С. Смирнов, С. Хоружий, И. Фролов, Г. Тульчинский, Н. Авдеева, И. Ашмарин, Г. Степанова) всегда выделяли целостность и интегративность понятия человеческого потенциала в сочетании с его инструментальной ценностью для прогнозирования социокультурной динамики. Последние результаты исследований подчеркивают, что важность сохранения экзистенциального горизонта изучения человеческого потенциала, наряду с социально-организационным, экономическим и культурно-экологическим, не только сохраняется, но и усиливается [Юдин 2006].

Если спроецировать понятие человеческого потенциала на основные сферы жизни общества, то получается, что на уровне социальной организации человеческий потенциал интерпретируется как человеческие ресурсы; в экономике он понимается как человеческий капитал; при социально-экологическом подходе он превращается в жизненный потенциал (общая жизнеспособность, качество жизни); в духовно-практической сфере жизни он становится личностным интеллектуальным потенциалом.

Решающие факторы развития интеллектуального потенциала личности можно определить как следующие: основанная на телесном и душевном здоровье общая жизнеспособность человека, готовность к социализации, семейной жизни и воспитанию детей; постоянное углубление знаний и квалификации; рационализация и экологизация потребления, культурно-ценностная мотивация самореализации.

Отметим, что не только научно-техническое, но и социальное развитие отчетливо демонстрирует сегодня нарастающую интеллектуализацию. Собственно, одним из оснований этого является то, что социальное развитие все чаще реализуется в форме новых технологий и по законам, которые в чем-то существенном весьма сходны с законами создания и распространения технологий. Научно-технологическое развитие последних десятилетий, в свою очередь, все в большей мере концентрируется вокруг человека и его интеллекта. Магистральным направлением становится открытие для человека все новых степеней свободы. Оборотная же сторона научного прогресса – это то, что человек все чаще оказывается критическим звеном многих технологических процессов, а также подвергается опасностям, порождаемым новыми технологиями, которые порой несут угрозу не только его физическому и психическому существованию, но и ставят под вопрос саму его идентичность.

Интеллект человека – это присущая ему способность мышления, рационального познания, которая включает также и способность чувствования, воображения, волю, нравственность и др. Именно в контексте развития интеллекта можно уточнить содержание таких понятий гуманистической психологии (Маслоу, Франкл, Мерфи), как стремление к самовыражению, самоактуализации, личностному росту. Психофизиологический потенциал характеризует не наличные достижения социума, а его возможности повышать качество жизни. Проявление такого потенциала наиболее очевидно в экстремальных условиях жизнедеятельности [Онуприенко 2005, с. 179–180].

Для оценки интеллекта специалистами широко используется комплекс показателей и методик, позволяющий определить коэффициент интеллекта по формуле IQ. Понятие коэффициента интеллекта ввел немецкий ученый В. Штерн в 1912 г., предложив использовать в качестве показателя интеллекта частное от деления умственного возраста на возраст хронологический. В каждом возрасте (по среднестатистическим данным) люди могут решать тестовые задания определенного уровня сложности [Коэффициент… 2008]. До сих пор тесты IQ проводятся по множеству разнообразных и порой необоснованных шкал. Есть известная шутка, что результаты тестов IQ отлично показывают способность к решению тестов IQ. Поэтому само число IQ не обладает информативной полнотой. В настоящее время не существует единых тестов, как и единой точки зрения на их полезность.

Так, выдающийся советский психолог Л. Выготский в своих работах показал, что текущий IQ ребенка мало что говорит о перспективах его дальнейшего обучения и умственного развития [Выготский 2004]. В связи с этим он ввел понятие «зона ближайшего развития». Эта зона показывает влияние, помимо наследственности, культурной и экологической среды. Как правило, любые исследования выявляют, что около половины разницы в IQ среди наблюдаемых детей зависело от их генов, т. е. IQ «значительно» наследственное. Также велико и влияние окружающей среды. Многочисленные исследования подтвердили, что если женщина часто употребляет в пищу рыбу и морепродукты во время беременности и кормления грудью ребенка, это повышает его IQ в среднем на 7 баллов [Lynn, Vankanen 2002].

Это вовсе не означает, что одни «лучше» или «хуже», чем другие, просто все очень разные. Первая научная классификация в этом духе была построена классиком естествознания Карлом Линнеем. Он исходил из триединства проявлений физических, психических и моральных качеств, чем и подготовил основы возникновения классической эволюционной теории. Ибо совершенно очевидно, что в процессе поступательного развития претерпевает изменения не только физическая сущность человека, но также ее ментальное и нравственное наполнение, которое вырабатывается как совокупность приспособительных реакций. Каждый человек от природы является носителем наследуемых эмоциональных, психологических, физиологических, интеллектуальных признаков, которые проявляются в каждом виде его деятельности. Прослеживаются они и в истории каждой цивилизации. Как видно из письменных памятников с глубокой древности и до наших дней, специфика умственной деятельности, степень импульсивности, психологические реакции, желания и интересы людей, живущих в разных частях света, их отношение к базовым этическим ценностям кардинально отличаются.

Профессор психологии Ольстерского университета в Дублине Р. Линн продолжает английские традиции классической эволюционной теории. Согласно его исследованиям, коэффициент интеллекта (IQ) коренных жителей Восточной Азии в среднем на 5 баллов выше, чем у европейцев, причем и у тех представителей европейской расы, кто проживает в этих местах. Линн впервые проследил, первоначально на японской популяции, что во второй половине XX столетия наблюдалось неуклонное повышение результатов оценок IQ. Причиной считается улучшение условий жизни в экономически развитых странах в XX веке.

В книге «Коэффициент интеллекта и богатство народов» Р. Линн и Т. Ванханен рассматривают проблему зависимости различия в показателях благосостояния и экономического роста наций от показателей интеллекта. По результатам анализа данных для 185 современных народов авторы аргументировано показывают вклад коэффициента интеллекта каждой нации в показатели ее экономического благосостояния, приводя таблицу среднего коэффициента интеллекта в странах мира. На первом месте с показателем IQ = 107 находится Гонконг, на втором – Корея [Lynn, Vankanen 2002]. С точки зрения экзогенных, экологических условий не удивительно, что ряд стран Индокитая имеет столь высокий IQ. В пищевом рационе японцев, корейцев и китайцев морепродукты, рыба и соевые являются основными компонентами питания. Для Беларуси же характерно пониженное употребление этих продуктов. Влияющие на умственную деятельность заболевания щитовидной железы в Беларуси носят эндемический характер, ведь пониженная ее функция (гипотериоз) у большинства населения связана именно с экзо-экологическим фактором – дефицитом йода в воде и почве. Гипотериоз влечет за собой недостаточный уровень гормонов, а это может вызывать ослабление умственной деятельности и эмоциональных реакций. В таблице Линна данных IQ по Беларуси нет. В России же он не очень высок: IQ = 96, как в Аргентине, Словакии и Уругвае [Линн 2010, с. 121].