Текст книги "История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I"

Слава об о. Иоанне как о молитвеннике, целителе и чудотворце к началу царствования Николая II широко распространилась по всей России. Но хотя о. Иоанн пользовался любовью и почитанием православных верующих, это не мешало скептическому отношению к о. Иоанну обер-прокурора Св. Синода. Однажды встретившись с ним, Победоносцев заметил: «Про вас говорят, что вы молебны служите, чудеса творите, смотрите, как бы вы плохо не кончили». На это последовал ответ: «Не извольте беспокоиться, подождите и увидите, каков будет конец». Принципиальное недоверие к человеку, желание «формализовать» всю его жизнь («Для нашего мужика форма все», – любил повторять Победоносцев) делало Победоносцева противником Иоанна Кронштадтского. Но противостоять его растущей славе обер-прокурор уже не мог: пастыря заметили и в высших слоях русского общества. Отношение к нему было разное, но преобладало удивление. Верующие люди, особенно священники, видели, чего может достичь человек, если он серьезно и ревностно будет относиться к своей вере и к своим обязанностям в обществе. О. Иоанн воодушевлял очень многих. В 1964 г. Русская Православная Церковь Заграницей причислила о. Иоанна Кронштадтского к лику святых. В 1993 г. его канонизацию совершила и Церковь в России.

В эпоху правления Императора Николая II было причислено к лику святых больше подвижников веры и благочестия, чем в какое-либо из предшествующих царствований. В деле канонизации давно почитавшегося всей православной Россией Серафима Саровского Император принял непосредственное участие, преодолев противодействие Синода. На торжества в августе 1903 г. со всех концов России собралось в Саров до 150 тысяч паломников. Даже такой скептик, как писатель В. Г. Короленко, вынужден был признать, что «толпа была настроена фанатично и с особой преданностью Царю».

В конце XIX в. ранее неизвестный ей мир русской святости открыла для себя и интеллигенция. Новые богоискатели стали посещать Оптину пустынь, Валаамский монастырь, Саров, Соловки. Вопросы, связанные с религиозным творчеством, переплетались с социальными вопросами, вызывали интерес к жизни Православной Церкви и в итоге привели к открытию в Санкт-Петербурге в 1901 г. Религиозно-философских собраний. Собрания знаменовали собой преодоление позитивизма и атеизма 1860-х гг. среди высшего культурного слоя русского общества, возврат к вере. По словам писательницы Зинаиды Гиппиус, это была первая попытка найти точки соприкосновения «клира и мира».

Уникальность Религиозно-философских собраний, продолжавшихся до 1903 г., заключалась, прежде всего, в том, что это были полемические встречи, на которых духовными и светскими лицами совместно обсуждались исторические, философские и общественно актуальные вопросы веры. Беседы велись в духе терпимости. Разрешение на участие в их работе духовенства дал столичный митрополит Антоний Вадковский. Председателем собраний стал епископ Сергий Страгородский, будущий Патриарх Московский, а в то время – ректор С.-Петербургской духовной академии. Формальным поводом к закрытию собраний Синодом послужил негативный отзыв о них и о журнале «Новый путь», где печатались материалы собраний, Иоанна Кронштадтского. Богоискатели были очень огорчены этим запретом. Начавшийся было диалог интеллигенции с Церковью прервался для многих деятелей светской культуры на долгие годы. Возобновился он для одних в изгнании, для других – в церковном подполье под большевиками.

Встреча Церкви и интеллигенции своеобразно произошла и в определении Св. Синода от 22 февраля 1901 г., осудившем противохристианские учения графа Льва Толстого и отлучившем писателя от Церкви. В решении объявлялось, что Православная Церковь не может считать и не считает Л. Н. Толстого своим членом «доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». Действительно, в поздних художественных произведениях и публицистике Л. Н. Толстого, начиная с романа «Воскресение», присутствовала не только критика церковных порядков, но и отрицание главных принципов христианской веры. Отлучая Льва Толстого от Церкви, Синод свидетельствовал, что писатель сам себя, распространением противоцерковных воззрений, уже отделил от полноты церковной. В определении выражалась надежда, что, покаявшись, Л. Н. Толстой может вновь стать сыном Церкви. В дни предсмертной болезни писателя (в 1910 г.) к нему в Астапово был послан из Оптиной пустыни старец Варсонофий. Да и сам Толстой приходил в Оптину незадолго до смерти, беседовал со старцами, но с Церковью так и не примирился. «Горд очень», – говорили о нём оптинцы.

В воздухе России на грани столетий носятся апокалипсические пророчества. В 1897 г. Владимир Соловьев пишет В. А. Величко: «Есть бестолковица,/ Сон уж не тот,/ Что-то готовится,/ Кто-то идет». Под местоимением «кто-то», по разъяснению Величко, философ имел в виду антихриста. Совсем юный А. Блок, вряд ли зная эти слова Владимира Соловьева, день в день за четырнадцать лет до крушения монархии, 3 марта мирного 1903 г. пишет:

 
«– Всё ли спокойно в народе?
– Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит.
 
 
– Все ли готовы подняться?
– Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться:
Бродят и песни поют.
 
 
– Кто же поставлен у власти?
– Власти не хочет народ.
Дремлют гражданские страсти:
Слышно, что кто-то идет.
 
 
– Кто ж он, народный смиритель?
– Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его – и ослеп.
 
 
Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада…
Посохом гонит железным…
– Боже! Бежим от Суда!»
 

Цензура заменила только слово «Император» на более нейтральное – «полководец». Стихи, предвозвещавшие страшное будущее России, были тут же напечатаны.

Духовно-религиозное состояние русского общества, равно как и состояние Православной Церкви в России в начале XX в., нельзя оценивать однозначно. С одной стороны, «мертвый позитивизм казенщины», о котором с горечью писали отечественные богоискатели накануне и в годы Первой русской революции, был той ценой, которую платила Церковь за свою слишком тесную связь с Империей. С другой – Церковь оставалась живой и духовная жизнь в ней углублялась: появление интеллигентов-богоискателей и таких религиозно одаренных натур, как Иоанн Кронштадтский или Оптинские старцы, – прекрасное тому свидетельство.

Литература:

С. Л. Фирсов. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.). М., 2002.

Откровенные рассказы странника духовному отцу своему. Париж, 1989.

Победоносцев: Pro et contra. Личность, общественно-политическая деятельность и мировоззрение К. П. Победоносцева в оценке русских мыслителей и исследователей. СПб., 1996.

Александр (Семенов-Тян-Шанский), епископ. Отец Иоанн Кронштадтский. Paris, 1990.

С. С. Хоружий. Феномен Русского старчества. М., 2006.

А. Л. Беглов. С верою и любовию да приступим… Практика причащения до и после переворота 1917 года: исторические исследования повседневной жизни // Журнал Московской Патриархии. – Май (№ 5) 2012. – С. 62–66.

Последние два десятилетия перед революцией 1917 года историки культуры называют «Серебряным веком». Это верно при всей метафоричности данного определения применительно к одной из составляющих культуры – к поэзии. Действительно, по отношению к пушкинской поре, к Пушкину и Лермонтову, Баратынскому и Тютчеву даже несомненный взлет русской поэзии 1890–1910 гг. может считаться «серебряным» по сравнению с пушкинским «золотым». Это верно в какой-то мере и по отношению к русской прозе: как бы ни ценить позднего Чехова и ранних Бунина и Горького, золотым веком русской прозы могут считаться 1860–1870 гг. – романы Достоевского и Толстого, Гончарова, Тургенева и Лескова.

Мнение мыслителя

«Серебряный век – это время первых двух десятилетий нашего века, время короткое, но самое существенное, вместившее в себя все „начала и концы“ столетия, время, в которое, как оказалось, была предрешена, обдумана и предчувствована судьба наступающего века.

Этот отрезок времени можно обозначить между возникновением объединения „Мир искусства“ в 1898 г. и оттеснением, изгнанием за пределы России и в тюремную ссылку русской интеллигенции после октябрьского переворота. Разбитый на осколки Серебряный век продолжал сверкать в русском зарубежье и стал частью европейской культуры.

В тот период русской истории столкнулись и перемешались два встречных потока жизни и времени – Девятнадцатый век и Двадцатый. Один не успевал завершиться, тогда как другой слишком спешил развернуться. Это смешение и породило культурный катаклизм невиданной дотоле силы: взрыв пророчеств, откровений, манифестов, вопросов. Все виды творчества: и литература, и театр, и музыка, и балет, и изобразительное искусство – посвятили себя столкновению уходящего и грядущего столетий, пытались одновременно говорить на обоих языках. Гимны грядущему и отпевание уходящего звучали одновременно. Отсюда и поиски целостного бытия в философии, и символизм в поэзии, и супрематизм в живописи.

Серебряный век – это напряженная умственная жизнь, нравственная напряженность жизни русской интеллигенции, захватившая тогда всех: поэтов, мыслителей, художников, ученых, священников и тех, кто ими не был. Что такое Серебряный век, я понял, встретившись с ним „персонально“, – на Соловках, где на территории монастыря, начиная с двадцатых годов, был учинен концентрационный лагерь для элиты отечественной интеллигенции.

Эта встреча, давшая мне силы и мужество выжить, творчески продуктивно сформировавшая и воспитавшая меня, до сих пор остается самой существенной частью моей жизни, памятной, тяжелой и светлой…» – Д. С. Лихачёв, апрель 1998 года. – Серебряный век в фотографиях А. П. Боткиной. М.: Издание журнала «Наше наследие», 1998. – С. 5–6.

Но если брать культуру и искусство в целом, то эпоха Николая II – вершина развития русской культуры, и последующие десятилетия, вплоть до нашего времени, могут рассматриваться как инерция после предреволюционного подъема. Подобно тому, как при советской власти в течение долгого времени экономика России 1913 г. рассматривалась в качестве точки отсчета, уровень культуры и искусства начала ХХ в. и в XXI в. может считаться непревзойденной вершиной русской богословской и философской мысли, балета и оперы, музыки и живописи, театра и литературы. От старейших русских писателей Сухово-Кобылина и Льва Толстого, еще заставших первые годы правления Николая II, а Лев Толстой – и думскую монархию, до Маяковского и Есенина, дебютировавших в дореволюционные годы, пожалуй, такого количества великих, талантливых, одаренных и просто способных людей, завершавших и начинавших свою жизнь на протяжении неполных четверти века, русская культура не знала ни до, ни после.

В 1894 г. вышел сборник «Русские символисты» под редакцией Валерия Брюсова. Отметим, что редактору и одному из лидеров русского символизма на этом историческом этапе был всего 21 год – это очень характерная черта времени, молодость культуры, практически во всех сферах человеческой деятельности, включая государственную власть (ведь и Императору Николаю II в 1894 г. было всего 26 лет), а другим признанным «мэтром» русского символизма становится 27-летний Константин Бальмонт, у которого в 1894 году выходит поэтический сборник «Под северным небом». «Провозвестником» новых течений в русской литературе, и прежде всего символизма, стал тоже молодой литератор, публицист и религиозный мыслитель Дмитрий Мережковский, незадолго до этого опубликовавший статью «О причинах упадка и о новых течениях современной литературы». «Упадок» Мережковский видел в измельчании реализма конца 1880-х – начала 1890-х гг., а новые течения связывал с глубиной проникновения в таинственные сферы жизни, чему в полной мере отвечал ранний русский символизм.

Однако это не означает, что молодое течение, действительно постепенно захватывавшее умы и чувства читателей второй половины 90-х гг., было принято безоговорочно всей читающей Россией и не имело соперников и оппонентов среди других течений и направлений. Изображение быта повседневной жизни, её деталей и подробностей было свойственно и таким зрелым литераторам, как Мамин-Сибиряк («Хлеб», 1895 г.), Владимир Короленко («Без языка», 1895 г.), и двадцатипятилетнему Ивану Бунину («На край света», «Антоновские яблоки»).

Десятилетие с 1894 по 1904 г. – последнее десятилетие в жизни Антона Павловича Чехова, который в эти годы приобрел наибольшую известность своей драматургией и сотрудничеством с Художественным театром («Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад»). Но его прозаические произведения, включая и книгу очерков «Остров Сахалин» (1895 г.), «Человек в футляре» (1898 г.), «Дама с собачкой» (1899 г.), поддерживали репутацию Чехова как первого писателя России. Лев Толстой в эти годы к литературе охладел, занимаясь по преимуществу публицистикой и, кроме «Хаджи Мурата», писавшегося с 1896 по 1906 г., и написанной в 1900 г., но опубликованной посмертно пьесы «Живой труп», ничего значительного не создал. Читатель рубежа веков жадно набрасывался на роман Толстого «Воскресение» (1899 г.), имевший оттенок скандального успеха в связи с выброшенными цензурой нападками на Церковь и её Таинства.

Со второй половины 1890-х гг. широкого читателя завоевывает молодой Максим Горький («Челкаш», «Песня о соколе», 1895 г., «Фома Гордеев», 1899 г.), а после того как он вслед за Чеховым обратился к драматургии и встретился с Художественным театром («Мещане», «На дне»), Горький приобрел и всероссийскую славу. Приход в литературу молодых и одаренных Викентия Вересаева, Александра Куприна, Леонида Андреева, принесших новые темы в русскую литературу, с почти натуралистическим погружением в жизнь, уравновешивался появлением второго эшелона символистов – Вячеслава Иванова, совсем юных Александра Блока и Андрея Белого с их обостренной тягой к мистицизму и виртуозным владением словом.

Не меньшим вниманием, нежели литература, пользовался на рубеже веков и драматический театр. Первый съезд русских театральных деятелей (1897 г.) и создание Русского Театрального общества подчеркнули общественное значение театра. Создание Московского Художественного театра (1898 г.), который, начиная с премьеры «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого, фактически открывшей эту пьесу широкой публике, и поставленной в том же году чеховской «Чайки», заложившей основу нового театрального языка, стало фактом истории культуры не только русской, но и мировой. Имена основателей театра – Станиславского и Немировича-Данченко, совсем молодых артистов Москвина, Книппер-Чеховой, Качалова – были известны во всех уголках Российской Империи, а реплика из пьесы Чехова «Три сестры» «В Москву! В Москву!» становилась девизом для любителей театра из русской провинции, рвавшихся в Москву только для того, чтобы повидать полюбившихся «художественников». В то же время огромной любовью зрителей пользуется выдающаяся актриса Вера Комиссаржевская – первая «чайка» русской сцены, в 1904 г. создавшая в Петербурге свой театр.

Значение драматического театра в России в эти годы вполне сопоставимо со значением театра музыкального. Триумфы молодого Шаляпина на сцене Мариинского театра и частной оперы Мамонтова, постановка балетов Чайковского «Лебединое озеро» (1895 г.) и «Раймонды» Глазунова (1897 г.), опер Римского-Корсакова «Царская невеста» и «Садко», симфоническая музыка юного Рахманинова и первое исполнение Первой симфонии Александра Скрябина (1900 г.) – все это позволяет говорить о расцвете музыки в России на рубеже веков.

Высокое развитие культуры рубежа веков подчеркивают достижения русской живописи этого периода. «Над вечным покоем» Левитана, цикл работ Нестерова «Святая Русь», такие разные шедевры, как «Торжественное заседание Государственного Совета» Репина и «Демон» Врубеля, «Переход Суворова через Альпы» В. Сурикова, живопись К. Коровина, В. Серова, Ф. Малявина, А. Бенуа, Кустодиева, Сомова, Рериха, Васнецова, Борисова-Мусатова. Огромную роль в формировании русской художественной критики сыграл созданный Дягилевым в 1898 г. журнал «Мир искусства». Главный объект внимания «мирискусников» был по преимуществу сосредоточен на художественной жизни Петербурга времени Петра I и XVIII столетия вообще. Идеализация дворцовой культуры стала своего рода реакцией на процесс разорения дворянских гнезд, так остро раскрытый в драматургии А. П. Чехова (прежде всего в пьесе «Вишневый сад», 1903) и рассказах Ивана Бунина. В живописи с особой проникновенностью элегические воспоминания о былом представлены творчеством потомка крепостных крестьян Виктора Эльпидифоровича Борисова-Мусатова (1870–1905).

Пожалуй, не будет натяжкой сказать, что ключевым словом, определяющим направленность русской мысли рубежа веков, было слово «идеализм». Это сказалось даже в названии книг и сборников мыслителей разных убеждений: сборник статей видного критика А. Волынского «Борьба за идеализм» (1900), в 1902 г. выходит сборник статей молодых российских философов и социологов под названием «Проблемы идеализма», в 1903 г. один из крупнейших российских марксистов Сергей Николаевич Булгаков выпускает сборник «От марксизма к идеализму», что может рассматриваться как одно из важнейших событий русской мысли.

Крупнейшим русским философом конца XIX в. был безвременно умерший Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900), как раз на рубеже веков создавший одно из великих философских своих произведений «Три разговора», в котором он пророчески угадывает катастрофические судьбы мира в наступающем веке, и цикл статей «Пасхальные письма».

Обращенность в будущее характерна для философских работ умершего в декабре 1903 г. мыслителя Николая Федоровича Федорова и его опубликованного посмертно труда «Философия общего дела» и для работы Константина Эдуардовича Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами».

На это же время приходятся работы Ивана Павлова «Физиология пищеварения» (в 1904 г. он стал одним из лауреатов Нобелевской премии) и первая радиограмма А. Попова, переданная без использования проводов. В 1904 г. Николай Жуковский основал первый в Европе аэродинамический институт под Москвой. Блестящими первопроходцами в области электротехники, выдающимися изобретателями и конструкторами были Павел Николаевич Яблочков (1847–1894), Александр Николаевич Лодыгин (1847–1923), Владимир Николаевич Чиколев (1845–1898). Старейшим ученым России был великий химик Дмитрий Иванович Менделеев (1834–1907). Своими научными достижениями славились физики Николай Алексеевич Умов (1846–1915) и Петр Николаевич Лебедев (1866–1912), создатель петербургской математической школы Пафнутий Львович Чебышев (1821–1894), математики Дмитрий Федорович Егоров и Николай Николаевич Лузин. В Москве огромным успехом пользовались лекции профессора русской истории Василия Осиповича Ключевского (1841–1911) и специалиста по европейской античности и средневековью Павла Гавриловича Виноградова (1854–1925), приглашенного в 1905 г. на профессорскую кафедру в Оксфорд. Кафедру русской истории в Петербургском университете в 1897 г. возглавил выдающийся знаток Смутного времени Сергей Платонов (1860–1933).

К концу XIX в. Россия обладала внушительной и разветвленной сетью музеев. Музеи или музейные «комнаты» и «залы» существовали в большинстве губернских городов – в виде отдельных помещений (иногда специально построенных), в зданиях губернских и городских учреждений. В крупных древних церковных центрах (Киев, Великий Новгород) существовали также особые древлехранилища и церковно-археологические музеи, находившиеся в ведении местных кафедр Православной Церкви, а также кабинеты при духовных академиях и семинариях.

В основании некоторых открытых позднее для широкого посещения музеев и галерей в крупных городах Европейской России лежали частные коллекции, переданные обществу на «благое просвещение». Классической моделью в данном случае является знаменитая Третьяковка – собрание московского купца 1-й гильдии П. М. Третьякова (к 1906 г. она была перестроена и получила соответствующий статусу городской галереи роскошный фасад по проекту художника В. М. Васнецова).

Интерес к «корням» и любовь к прошлому приходят в русское общество вслед за Великой реформой 1861 г. В недавнем прошлом нищие крепостные, разбогатев до миллионных состояний, становятся меценатами и собирателями мирового масштаба (достаточно вспомнить фамилии Мамонтовых, Морозовых, Щукиных). Диапазон собираемых ими произведений и поддерживаемого ими творчества отнюдь не ограничивался отечественным искусством, благодаря чему в российских музеях сосредоточены блестящие коллекции импрессионистов, П. Сезанна, А. Матисса.

Вместе с тем можно заметить, что преимущественный интерес к западному искусству был характерен в большей мере для дворянской среды. В частности – тех художественных кругов Петербурга, которые в конце 1890-х гг. объединились в общество «Мир искусства». Позднее здесь выпускаются журналы «Старые годы», «Золотое руно», «Аполлон». С обществом связана организация нескольких крупных выставок. Публикации журнала «Старые годы» и других изданий способствовали знакомству публики не только с центральными дворцовыми и садовыми ансамблями Петербурга и пригородов, но с огромным количеством усадебных сооружений провинции, большинство которых исчезло с лица земли еще в первые революционные годы. Под эгидой редакции «Старых годов» сформировалось Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины, которое продолжило деятельность в послереволюционный период и существует в наши дни.

Интерес к допетровскому искусству и его изучение осуществлялось многие десятилетия в рамках церковной археологии и строго академической науки. Собственно церковная археология, включавшая практически все сферы религиозного православного изобразительного и архитектурного творчества, складывается с середины XIX в. Выпускаются «Вестник общества древнерусского искусства при Московском публичном музее», «Труды Императорского Московского Археологического общества», под общим названием «Древности» проводятся археологические съезды. К рубежу столетий в рамках церковной археологии оформляется интерес к собственно художественным аспектам отечественной истории культуры.

Отношение к традициям древнерусского искусства не было однозначным. Поиски «строго русского стиля» начинаются еще в пушкинскую эпоху и получают особое развитие во второй половине XIX в., особенно же в 1880–1890-е гг. в связи с активными церковными строительными работами в Палестине и на Афоне, а также в Германии и Австро-Венгрии – на родине представителей царской фамилии по женской линии, и в любимых местах пребывания «на водах» русской знати (русские церкви в Бад-Эмсе – 1876 г.; Баден-Бадене – 1882 г.; Дармштадте – 1897 г.; Карлсбаде – 1897 г.; Мариенбаде – 1902 г.). К обсуждению задач и современного положения «русской народной иконописи» по высочайшему распоряжению привлекается всемирно известный академик-византинист Никодим Павлович Кондаков (1844–1925).

Как и внимание к прошлому в целом, осознание его важности, волна увлечения древнерусским искусством затронула относительно узкий круг общества. Тяготение к нормативной эстетике, к «современному» преобладало. Отсюда – закономерная цепь утрат и уничтожения «отжившего». В конце XIX в. к наиболее печальным акциям следует отнести полное уничтожение фресок середины XII в. в соборе Переславля-Залесского и частичное – в другом древнем ансамбле, церкви Георгия в Старой Ладоге. В это же время при «обновлении» было разобрано и погибло много деревянных храмов Севера.

По определившейся еще в Петровскую эпоху традиции Императорская Академия художеств регулярно посылала своих выпускников на практику, в том числе для создания копий раннехристианского и византийского искусства. Необходимость заботливого отношения к собственному наследию обусловила выделение из среды художников и иконописцев (главным образом старообрядцев) особых умельцев по укреплению и расчистке икон. В 1902 г. в учрежденный по Высшему указу в 1895 г. Русский музей Петербурга был приглашен первый такой реставратор. В 1904 г. в стенах Троице-Сергиевой лавры началось раскрытие от позднейших поновлений, потемневшей олифы и копоти веков знаменитого образа «Святой Троицы» Андрея Рублева начала XV в. За этим последовал переворот в отношении к древнерусскому художественному наследию, расширились границы его восприятия и изучения.

На рубеже веков российское высшее образование по качеству не уступало западноевропейскому. В 10 университетах[11]11
  Университеты к началу ХХ в. существовали в Москве, Петербурге, Киеве, Харькове, Казани, Юрьеве (ныне Тарту), Гельсингфорсе, Одессе, Варшаве и Томске (открыт в 1888 г.)


[Закрыть] обучалось около 18 тыс. студентов. Почти половина студентов Московского университета была освобождена от платы. В 1896 г. был основан Технологический институт в Томске, в 1902 г. открылся Политехнический институт в Санкт-Петербурге, в 1899 г. – Восточный институт во Владивостоке. В 1897 г. в классических гимназиях обучались 58 тыс. человек, в женских гимназиях – 45 тыс., в реальных училищах 24 тыс. В 70 тыс. сельских школ всех видов в 1899 г. училось более 3,5 млн. детей и взрослых. В 9600 городских школах (не считая гимназий) – более 700 тыс. детей и взрослых. Кроме того, в 26 600 мусульманских, еврейских и буддистских школах обучалось 489 тыс. детей и взрослых.

Русское общество вступало в ХХ в. еще в значительной степени неграмотным – сказывалось тяжелое наследие крепостного рабства. По переписи 1896–1897 гг. грамотными (т. е. умевшим читать, но, в соответствии с российской статистикой, не обязательно – писать) объявили себя 21,1 % населения (среди мужчин 30 %, среди женщин – 13 %). Среди молодых мужчин, новобранцев, грамотным был только один из трех (38,3 %), в то время как в Германии, Англии, странах Скандинавии, во Франции грамотность была уже всеобщей. В начальных школах России училось в четыре раза меньше детей, чем в Великобритании (41 и 157 на тысячу жителей соответственно). Но накопленный в области народного просвещения потенциал обещал превратить Россию в страну всеобщей грамотности к началу 1920-х гг.

Литература:

К. С. Станиславский. Моя жизнь в искусстве. (Многочисл. издания).

Вехи. Сборник статей. (Многочисл. издания).

«Мир искусства»: К столетию выставки русских и финляндских художников 1898 года. СПб., 1998.

Г. И. Вздорнов. Реставрация и наука: Очерки по истории открытия и изучения древнерусской живописи. М., 2006.