Текст книги "Актуальные проблемы уголовного права, криминологии и уголовно-исполнительного права. Выпуск 7"

Важный вывод проведенного исследования состоит в том, что лица, совершившие преступления в несовершеннолетнем возрасте всегда составляют лишь небольшую часть всего контингента преступников. Мнение о нравственном благополучии общества формируется исходя из многих признаков, в том числе по уровню безработицы, бедности, социальной защищенности населения: качеству и доступности медицины и образования. Особым критерием выступает «преступность несовершеннолетних», чем большее количество несовершеннолетних совершает преступления и содержится в местах лишения свободы, тем большая вероятность, что будущее общества конкретной страны поставлена под угрозу.

Личность несовершеннолетних лиц, совершивших преступления отличается «своей социальной и психологической, в целом, жизненной незрелостью, несформированностью идеалов и целей, которые могут быть поставлены ими самими. Они еще не знают или не совсем знают, что представляют собой, не овладели собой в необходимой мере. Поэтому могут согласиться совершить преступление, особенно если предложение об этом исходит от весьма ими ценимой группы или уважаемого человека»[312]312
  Антонян Ю. М. Указ. соч.


[Закрыть].

Анализируя официальную статистику можно сделать вывод, об общем курсе на снижения числа несовершеннолетних, совершивших преступления, как в России, так и в развитых западных странах – Великобритании и Германии. Если подобная тенденция продолжится, то, исходя из статистики, в недалеком будущем преступность среди несовершеннолетних снизится до минимальных значений.

Вместе с тем и исследователи, занимающиеся проблемой преступности несовершеннолетних, и граждане, участвующие в опросах, не столь радужно оценивают ситуацию.

Положительные тенденции, имеющиеся согласно статистике, по сокращению количества преступлений, совершаемых несовершеннолетними, заслуживают обоснованной критики, на наличие которой указывают отдельные авторы. Выявленная в работе закономерность по снижению числа преступлений «недостаточно достоверно отражает фактическое состояние преступности несовершеннолетних, поскольку для столь значительного снижения ее количественных параметров нет необходимых социально-экономических предпосылок»[313]313
  Ображиев К. В. Преступность несовершеннолетних в современной России: основные криминологические параметры // Правовая инициатива. 2015. № 2. С. 35.


[Закрыть]. Если рассмотреть причины снижения количества осужденных несовершеннолетних в Российской Федерации, то одним из важных выводов, который не может остаться без внимания, является тот факт, что согласно данным Росстата, начиная с 1992 до 2012 гг. происходил спад естественного прироста населения (в среднем ежегодно минус 630 тыс. чел.)[314]314
  См.: Демография. Численность и состав населения: URL: http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/population/demography/#.


[Закрыть], а общий прирост или сдерживание предыдущих показателей осуществлялось только за счет притока мигрантов.

В этот же период уменьшалось и население в возрасте от 15 до 19 лет в России. Так, например, в 2005 г. – 12212 тыс., в 2010 г. – 8389 тыс., в 2015 г. – 6829 тыс., в 2016 г. – 6731 тыс. (в среднем ежегодно минус 260 тыс. чел.)[315]315
  См.: Демография. Распределение населения по возрастным группам: URL: http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/popu-lation/demography/#.


[Закрыть]. Исходя из представленных ранее данных можно сделать вывод, что ежегодное сокращение лиц, совершивших преступления в несовершеннолетнем возрасте, составляло в среднем 12,7 тыс. человек в год. Подобные показатели позволяют говорить о том, что причины сокращения количества преступлений несовершеннолетних связаны не столько с успешной государственной политикой по профилактике преступлений среди несовершеннолетних, сколько с естественным сокращением населения данной возрастной группы.

Кроме того, необходимо обратить внимание и на следующие цифры – данные судебной статистики, представленные Судебным департаментом при ВС РФ (см. табл. 18).

Таблица 18

Количество осужденных несовершеннолетних по категориям преступлений (тыс. чел.)[316]316
  См.: Судебный департамент при ВС РФ: Данные судебной статистики: URL: http://www.cdep.ru/index.php?id=79.


[Закрыть]

Из представленных данных Судебным департаментом при ВС РФ за 2013–2015 гг. выявлена еще одна особенность – наибольшее количество несовершеннолетних совершает преступления тяжкие и средней тяжести.

Подобная закономерность была выявлена и другими исследователями. Так, например, «в период с 2010 до 2014 гг. удельный вес тяжких и особо тяжких преступлений, совершенных несовершеннолетними и при их участии, «колеблется в пределах 22–30 % (в 2010 г. – 29,8 %, в 2011 г. – 27,6 %, в 2012 г. – 22,6 %, в 2013 г. – 21,8 %, в 2014 г. – 23,3 %)»[317]317
  Ображиев К. В. Указ. соч.


[Закрыть] от общего числа преступлений.

В удельном весе совершаемых преступлений почти половина (около 48,5 % за период 2010–2015 гг.) совершается несовершеннолетними в группе, около 15 % в состоянии алкогольного опьянения. Данные статистики не позволяют выявить существенных различий в удельном весе совершаемых преступлений детей, которые воспитывались в полной семье или семье с одним родителем (около 43 %), с другой стороны – дети, воспитываемые вне семьи (детском доме, интернате) – составляют всего 12 % в удельном весе осужденных несовершеннолетних[318]318
  См.: Судебный департамент при ВС РФ: Основные статистические показатели состояния судимости в России за 2008–2015 гг.: URL: http://www.cdep. ru/index. php?id=79&item=2074.


[Закрыть].

С другой стороны, статистика демонстрирует тенденцию устойчивого снижения удельного веса подростков (исключение составляет 2012 г.), ранее совершавших преступления, так в 2010 г. – 24 %, в 2011 г. – 23,2 %, в 2012 г. – 23,7 %, в 2013 г. – 22,6 %, а в 2014 г. – уже 18,9 %, в 2015 г. – 17,8 %[319]319
  Характеристика осужденных, совершивших преступления в возрасте 14–17 лет: URL: http://www.cdep.ru/userimages/sudebnaya_statistika/Sbornik_sudimosti_2008–2015.xls.


[Закрыть].

Еще одним важным аспектом, который заслуживает внимания, является характерная для преступности несовершеннолетних высокая латентность. В большинстве случаев лица, которые призваны заботиться о несовершеннолетнем, пытаются загладить причинённый вред потерпевшим и не передавать совершенное преступление для разрешения правоохранительным и судебным органам, желая защитить своего ребенка от возможных неприятных последствий, вызванных осуждением в раннем возрасте и в целях предупреждения дальнейшей криминализации несовершеннолетнего.

Приведенное исследование, с одной стороны свидетельствует о положительных тенденциях прогностического характера, основанных на статистических данных, при которых уровень преступности среди несовершеннолетних в ближайшие годы должен максимально снизиться.

Однако если рассмотреть дополнительные факторы, влияющие на состояние преступности, то можно прийти к следующим выводам.

Во-первых, снижение преступлений, совершаемых несовершеннолетними, в последние годы произошло по причине демографического спада с 1992 по 2012 гг.

Во-вторых, преступность несовершеннолетних, как указывают данные статистики, представляет собой в основном преступления средней тяжести и тяжкие преступления, а доля насильственных преступлений практически соответствуют преступлениям, совершаемых взрослыми преступниками, что является весьма тревожным сигналом.

В-третьих, высокая степень латентности преступности несовершеннолетних позволяет только приблизительно провести анализ и прогнозирование состояния преступности в ближайшем будущем. Более того, нераскрытые преступления, совершенные несовершеннолетними не находят отражения в статистике.

Попова E. Э., доцент кафедры уголовного права, канд. юрид. наук
Общественное воздействие как средство исправления осужденных и формирование уровня доверия к институтам гражданского общества: вопросы взаимодействия

Н. И. Матузов, определяет «гражданское общество» как «социально-экономическую и личную сферу жизнедеятельности людей, реально складывающиеся отношения между ними; это – свободное демократическое, правовое цивилизованное общество, где нет режиму личной власти, волюнтаристским методам правления, классовой ненависти, тоталитаризму, насилию над людьми, где уважают закон и мораль, принципы гуманизма и справедливости; это – рыночное многоукладное общество со смешанной экономикой, общество инициативного предпринимательства, разумного баланса интересов различных социальных слоев»[320]320
  Матузов Н. И. Гражданское общество: сущность и основные принципы // Правоведение. 1995. № 3. С. 88.


[Закрыть]. Продолжая мысль, необходимо отметить, что данные сферы жизнедеятельности людей тесным образом взаимодействуют между собой, представляя в конечном итоге неразрывное целое, единое, как результат этой деятельности.

Одним из таких элементов взаимодействия является доверие со стороны граждан и общества к институтам гражданского общества, власти, государству. Исследование такого социального феномена, в настоящее время, является востребованным и актуальным как среди ученых, так и экспертов различных уровней[321]321
  См., например: Гудков Л. Доверие в России: смысл, функции, структура // Новое литературное обозрение. 2012. № 117; Гужавина Т. А. Социальное доверие в гражданском обществе // Проблемы развития территории. 2012. № 6 (62). С. 115–122; Зорькин В. Доверие и право // РГ. 2013. 20 апреля. Вып. № 6069 (93): URL: https://rg.ru/2013/04/28/zorkin. html; Ермолаева П. Путин: жизнь требует корректировку правовой системы РФ: URL: http://www.vesti.ru/doc.html?id=2829906; Калюжнова Н. Я. Экономика недоверия // Экономика региона. 2014. № 1. С. 56–66; Эффективность государственного управления в оценках населения (по материалам исследований ИСЭРТ РАН). Вологда: ИСЭРТ РАН, 2015. Вып. 1 (9); Шорина И. Н. Доверие и право в гражданском обществе // Вестник ТГУ. Вып. 4 (108), 2012: URL: http://cyberleninka.ru/article/n/doverie-i-pravo-v-grazhdanskom-obschestve и др.


[Закрыть]. А. А. Шабунова, Т. А. Гужавина, Т. П. Кожина рассматривают «доверие» не только как фактор, определяющий характер общественных отношений, но и как социальный механизм, характеризующий эффективность и значимость различных институтов общества. Авторы обращают внимание на способность «доверия» к консолидации общества. Отмечают, что оно, является основанием для отношений сотрудничества и солидарности, формирования гражданских ассоциаций (общественных и инициативных движений, политических партий, клубов по интересам, этнических, религиозных объединений, групп взаимопомощи и др.). На основе «доверия власти» возможно поддержание порядка в долгосрочной перспективе[322]322
  Шабунова А. А., Гужавина Т. А., Кожина Т. П. Доверие и общественное развитие в России // Проблемы развития территории. 2015. Вып. 2 (76). С. 8: URL: http://cyberleninka. ru/article/n/doverie-i-obschestvennoe-razvitie-v-rossii.


[Закрыть].

Изменение доверия, сужение его пространства, деформация общественных отношений – все это приводит к различным социальным проблемам и конфликтам, различным формам напряженности. На факторы, способные как разрушить, так и укрепить доверие граждан и общества, обращает в своих выступлениях В. Зорькин. Он считает «право», «правовые институты» и «правовую культуру» «важнейшим каркасом, вокруг которого выстраивается вся устойчивая конструкция современного мира». Содержание «правовых норм и механизм их применения» – фундаментальным индикатором успешного функционирования правовой системы, обеспечивающим доверие к ней и возвращения доверия к праву, а через него к основным моральным, нравственным, гражданским ценностям, власти и государственности. Выделяя два фактора утраты доверия к праву, такие как: 1) навязывание огромным человеческим массам неприемлемых для этих масс социальных и главное, нравственных норм; 2) нарастающий цинизм пренебрежения к международному праву, предлагает решать проблемы «удерживания от беззакония» совокупными усилиями международной и национальной юстиции. «Единственный способ вернуть широкое доверие к праву и правоприменению, т. е. обеспечить признание, уточнение и строгое применение правовых норм в глобальном мире, – это массовое, юридически корректное, жесткое и последовательное противодействие разрушению правовых институтов во всех сферах человеческой деятельности – от международного права до семейного и гендерного законодательства, от признанных мировым сообществом правовых установлений глобальной экономики до социальных хартий.

Для этого необходимо противодействие оперативное и конкретное, направленное на конкретные случаи очередных попыток разрушения «правовых институтов». Для этого необходимо противодействие, в котором активно участвуют не только международные и национальные юридические инстанции, но и законодательная и исполнительная ветви государственной власти и, главное, самые широкие слои гражданского общества, использующие все законные способы сопротивления разрушению права»[323]323
  Зорькин В. Доверие к праву – путь разрешения глобальных кризисов // РГ. 2016. 19 мая: URL: https://rg.ru/2016/05/19/valerij-zorkin-zapadnye-elity-naviazyvaiut-miru-chuzhdye-narodu-cennosti.html.


[Закрыть].

С такой позицией трудно не согласиться. «Право» регулирует отношения, связанные с участием общественных формирований в исправительном процессе. В связи с этим, необходимо отметить, что чем четче и конкретней «правовое регулирование» отношений, связанных с участием институтов гражданского общества в исправительном процессе осужденных, тем меньше коллизий в правоприменительной практике, а это, в свою очередь, способствует повышению уровня доверия. Создаются условия открытости, заинтересованности в данном процессе, обеспеченности оценки результатов деятельности, ее эффективности и устранения возможных нарушений.

Вместе с тем, «право» само подвержено изменениям, связанными с различными мировыми политическими, социальными, экономическими процессами. Казалось бы, как пренебрежение к моральным, этическим и правовым институтам, происходящие в одном государстве, могут оказать влияние на деятельность уголовно-исполнительной системы России? На снижение доверия со стороны общества и граждан?

Процесс исполнения наказания является многофункциональным, комплексным, затрагивающим различные сферы жизни и деятельности человека, как социального индивида. Представим, что набирающая в настоящее время в различных странах тенденция легализации однополых браков и семейных союзов, проходит постепенное одобрение и применение в нашем государстве. Происходит изменение и ломка коренных и традиционных ценностей семьи, воспитания и образования детей и молодежи. Все это повлечет кардинальное изменение правовой системы, которая не может остаться в стороне от таких процессов.

Для уголовно-исполнительной системы изменение таких ценностей будет иметь катастрофические последствия. Исполнение наказания в виде лишения свободы, в условиях раздельного содержания осужденных, в том числе по гендерному признаку, практически обеспечит узаконенное формирование однополых союзов внутри исправительного учреждения, где в этом случае отменяется сдерживающая норма дисциплинарного воздействия (ст. 116 УИК РФ[324]324
  УИК РФ от 8 января 1997 г. № 1-ФЗ (в ред. от 05.04.2017 г.) // СЗ РФ. 1997. № 2. Ст. 198.


[Закрыть]), в части, касающейся признания злостным нарушением установленного порядка отбывания наказания, мужеложство и лесбиянство. С осужденными, отбывающими наказания без изоляции от общества, и, принимающими возможность создания однополого союза, в условиях одобрения такой практики со стороны общества и государства, исправительный процесс будет нереализуем, т. к. затрагивает изменение процесса формирования моральных, нравственных и этических норм поведения в семье и обществе, ролевых и поведенческих установок, касающихся отношений мужчины и женщины, сексуального поведения. Особенно это значимо в отношении осужденных, совершивших преступления против половой свободы и половой неприкосновенности.

Станет сложно реализуемым взаимодействие с традиционными религиозными конфессиями, которые следуют общим нравственным ценностям, что является основой объединения различных религий[325]325
  Владыкина Т. Патриарх Кирилл: В Западной Европе происходит настоящая катастрофа // РГ. 2016. 15 мая: URL: https://rg.ru/2016/05/15/reg-skfo/patriarh-kirill-v-zapadnoj-evrope-proishodit-nastoiashchaia-katastrofa.html.


[Закрыть]. Будут неизбежно возникать конфликтные ситуации внутри коллектива осужденных между различными категориями, между осужденными и персоналом и, как следствие, нарушение дисциплины, условий отбывания наказания, нарушения режима и т. д.

Все это, в свою очередь, приведет к снижению и подрыву доверия к процессу и результативности исполнения уголовных наказаний, исправительному воздействию на осужденных. Все в мире взаимосвязано, все процессы имеют свойство зеркального отражения.

Из данных, полученных при изучении доверия к основным институтам власти, проведенным Фондом «Общественный вердикт», следует, что полиция предстает в ряду других силовых и правоохранительных институтов как институт, наиболее близкий к повседневному существованию граждан. Следовательно, как считают исследователи, его оценка более реалистична, т. к. граждане чаще взаимодействуют с ней и больше знают о ее деятельности. Но, вместе с тем, при росте доверия к данной структуре, показатели полиции остались на последнем месте по сравнению с показателями армии, суда, ФСБ, прокуратуры[326]326
  Овакимян А., Зоркая Н. Отношение к полиции в контексте доверия // Общественный вердикт. Информационно-аналитический бюллетень фонда «Общественный вердикт». 2015. № 1 (14). С. 9, 10. URL: http://publicverdict.ru/articles_images/12093_60705_bulleten_2015-1_b.pdf.


[Закрыть].

К сожалению, в данном опросе незаслуженно забыта такая структура, как Федеральная служба исполнения наказаний России. Вполне логично было бы в данной связке увидеть и результаты исследования уровня доверия к этой службе. Из проведенного опроса граждан, в ходе научного исследования, на вопрос: «Испытываете ли Вы доверие к деятельности ФСИН РФ?», результаты распределились следующим образом: «доверяю» ответили 12 % респондентов, «больше доверяю, чем нет» – 24 %, «больше не доверяю, чем доверяю» – 14 %, «не доверяю» – 13 %, затрудняюсь ответить – 37 %. Как видно, результаты двух позиций «доверия» и «недоверия» к деятельности ФСИН с небольшим перевесом склоняются в сторону «доверия». Это может свидетельствовать, с одной стороны, об осознании значимости этой деятельности, но, с другой стороны, наличие практически идентичного результата отрицательных ответов, свидетельствует о том, что необходимо предпринимать существенные усилия для укрепления этого доверия.

Представляется интерес оценки доверия к тем общественным организациям, которые взаимодействуют с учреждениями и органами, исполняющими наказания. Результаты распределились следующим образом:

Как видно из полученных результатов, большее количество респондентов, доверяющих деятельности той или иной общественной организации, относятся к категории осужденных, отбывающих наказание в виде лишения свободы. Такой подход вполне оправдан, т. к. в условиях изоляции данная деятельность наиболее очевидна, легче оценить и ощутить ее результат, да и у осужденных быстрее формируется внутренняя потребность к взаимодействию с общественными образованиями.

У осужденных, состоящих на контроле уголовно-исполнительных инспекций, процент доверия существенно ниже. Большая часть респондентов выразили затруднение в ответе на этот вопрос. Из пояснений видно, что:1) значительная часть респондентов считает, что их недостаточно информируют о работе общественных организаций, взаимодействующих с инспекциями – 37 %; 2) вполне самостоятельно могут выбрать интересующую их организацию – 18 %; 3) не интересуются деятельностью общественных образований – 32 %; 4) не думают, что это актуально в процессе исполнения наказаний – 7 %; другое – 6 %.

А вот опрос сотрудников уголовно-исполнительных инспекций показал неожиданный результат. Подавляющее большинство сотрудников доверяют тем общественных образованиям, с которыми они взаимодействуют. Представляется, что такой процент доверия вызван тем, что уголовно-исполнительным инспекциям труднее всего привлекать общественные организации к работе с осужденными, состоящими у них на контроле. Здесь могут иметь влияние следующие факторы: 1) сложности в привлечении осужденных к тому или иному направлению работы, т. к. данная категория осужденных сохраняет собственную автономность в определении необходимости и направления взаимодействия с институтами гражданского общества; 2) внутреннее противодействие со стороны осужденных необходимости контакта с общественной организацией, как фактор навязывания его со стороны сотрудников уголовно-исполнительной инспекции, т. е. трудно осужденного убедить включиться в работу; 3) сложности, которые сопровождают подбор самой организации, а также организационно-административные усилия со стороны сотрудников инспекций. Скорее всего, такой высокий процент доверия к общественным образованиям со стороны сотрудников уголовно-исполнительных инспекций обусловлен оценкой его как результатом своего труда.

Среди граждан можно наблюдать своего рода усредненную стабильность в ответах, что также вполне предсказуемо, т. к. многие из них указывали на недостаточность информации о работе таких организаций, но практически никто не отрицал необходимость этой работы и взаимодействия. Респонденты отметили, что, при более высокой степени информированности, они смогли бы реалистичней и доверительней оценить ее результаты.

Итак, анализ доверия со стороны осужденных, представителей общества и сотрудников учреждений и органов, исполняющих уголовное наказание, свидетельствует о формировании, пусть и не быстро, потенциальных возможностей эффективной совместной работы в процессе исполнения наказаний и исправления осужденных.

Раздел IV
Работы аспирантов и соискателей

Жукова С. М., аспирант кафедры уголовного права
Понятие «уголовно-правовой нормы»

Вопрос о сущности и понятии «уголовно-правовой нормы» неоднократно становился предметом исследования в «теории уголовного права», однако до настоящего времени нет однозначного мнения о том, какие положения уголовного закона отвечают понятию «уголовно-правовая норма», как, впрочем, не выработано и общепризнанного понятия «уголовно-правовой нормы».

В «общей теории права» существует множество разнообразных подходов к определению понятия «нормы права». В свою очередь, понятие «уголовно-правовой нормы», являющееся отраслевым проявлением общеправового понятия «нормы» и включающее в себя все его признаки, также достаточно разнообразны. Здесь следует отметить, что «норму права» мы рассматриваем как элемент позитивного права и исходим из тождественности понятий «норма права» и «правовая норма».

А. Ф. Черданцев указывает, что «норма права – это те «кирпичики», из которых складывается все здание права»[327]327
  Черданцев А. Ф. Теория государства и права М., 1999. С. 208.


[Закрыть]. Безусловно, нельзя не согласиться с приведенным высказыванием, однако очевидно, что оно в полной мере не раскрывает сущность «правовой нормы».

Не вызывает никаких сомнений, что «нормы права» являются одной из разновидностей социальных норм, т. е. норм, регулирующих правила поведения людей в обществе, в связи с чем традиционно «норму права» определяют именно как «правило поведения».

В «общей теории права» классическим стало определение «нормы права» как общеобязательного, формально-определенного правила поведения, установленного и обеспечиваемого государством и направленного на урегулирование общественных отношений[328]328
  Абдулаев М. И. Теория государства и права: Учебник для вузов. М.: Финансовый контроль, 2004. С. 187, 188.


[Закрыть]. Н. М. Коркунов определяет «правовую норму» как правило поведения, которое указывает, что и как должно быть сделано для разграничения человеческих интересов[329]329
  Коркунов Н. М. Очерки философии права // Теория государства и права: Хрестоматия / Под ред. В. Н. Хропанюка. М., 1998. С. 465.


[Закрыть]; В. Н. Хропанюк указывает, что «нормы права» – это правила поведения, которые устанавливаются и охраняются государством[330]330
  Хропанюк В. Н. Теория государства и права: Учебник. М.: Омега-Л, 2008. С. 197.


[Закрыть]. «Правовую норму» определяют и как «общеобязательное правило социального поведения, установленное или санкционированное государством, выраженное публично в формально-определенных предписаниях, как правило, в письменной форме и охраняемое органом государства путем контроля за его соблюдением и применения предусмотренных законом мер принуждения за правонарушения»[331]331
  См.: Общая теория государства и права. Академический курс. В 2-х т. / Отв. ред. М. Н. Марченко. М., 2000. Т. 2. С. 217.


[Закрыть].

Определение «нормы права» как правила поведения, сегодня все чаще подвергается критике, т. к. «правило поведения – это всегда информация о действиях: как необходимо вести себя в той или иной ситуации, о правах и обязанностях. Возникает вопрос: как быть с теми положениями закона, в которых закреплены, например, правовые дефиниции?»[332]332
  Тулиглович М. А. Структура уголовно-правовой нормы: Дисс. … канд. юрид. наук. М., 2006. С. 19.


[Закрыть]. И с подобной точкой зрения невозможно не согласиться, потому что очевидно – вся Общая часть УК РФ[333]333
  УК РФ от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (в ред. от 17 апреля 2017 г.) // СЗ РФ. 1996. № 25. Ст. 2954.


[Закрыть] содержит в себе подобного рода положения (и, например, ст. 4 УК РФ, закрепляющая «принцип равенства граждан перед законом» или ч. 1 ст. 14 УК РФ, определяющая понятие «преступление», не содержат в себе каких-либо правил поведения).

Как в «общей теории права», как и в «теории уголовного права», распространена точка зрения, согласно которой «нормой права» можно считать лишь те положения нормативного акта, которые соответствуют традиционной концепции понимания «нормы права» как правила поведения, а иные положения, содержащиеся в нормативно-правовом акте, являются нормативными предписаниями.

В подтверждение указанной позиции Т. В. Кленова обращает внимание на то, что определение волевого поведения людей в качестве единственного объекта уголовно-правового регулирования не позволяет считать предписания общего характера самостоятельными «уголовно-правовыми нормами», в связи с тем, что они не определяют права и обязанности адресатов уголовного закона и самостоятельное регулирование общественных отношений не осуществляют[334]334
  Кленова Т. В. Основы теории кодификации уголовно-правовых норм: Дисс. … д-ра. юрид. наук. М., 2001. С. 238.


[Закрыть]. Однако нельзя согласиться с тем, что подобные «уголовно-правовые нормы» не определяют права и обязанности адресатов уголовного закона, хотя бы уже потому, что субъектом уголовных правоотношений выступают не только граждане, но и государство в лице правоприменительных органов, которым, в первую очередь, и адресованы уголовно-правовые нормы общего характера.

Представляется достаточно спорным и утверждение о том, что «предписания общего характера» не осуществляют самостоятельное регулирование общественных отношений, в связи с чем их нельзя считать «нормами права». Очевидно, что даже любая классическая «уголовно-правовая норма» (норма – правило поведения), не может применяться абсолютно самостоятельно, отдельно от положений Общей части УК РФ определяющих, например, понятие «преступления» и т. п. Следуя утверждению о самостоятельности «уголовно-правовых норм», можно сделать абсолютно парадоксальный вывод о том, что классическая «уголовно-правовая норма» не самостоятельна и в связи с этим не является «нормой права».

Заслуживает осмысления и утверждение Т. В. Кленовой о том, что признание возможности определения «правовой нормы» без указания объектом ее приложения поведение людей приводит к ложному выводу о ее непринадлежности к числу социальных норм. Если в определении «правовой нормы» не указывается конкретный объект приложения регламентированного правила, то оно поддается произвольному толкованию и может послужить теоретическим обоснованием вывода о декларативном характере законодательных положений[335]335
  Кленова Т. В. Указ. соч. С. 237.


[Закрыть]. Здесь вновь следует отметить, что «уголовно-правовые нормы» регулируют поведение не только людей, но и государства, при этом автор, почему-то, не считает необходимым указывать на это в дефиниции. К тому же, не вполне понятно, из чего сделан вывод о том, что в определении обязательно должен быть указан объект, которому адресовано правило, ведь указание на то, что «норма права» регулирует общественные отношения, уже говорит о том, кому оно адресовано, а также о принадлежности «правовых норм» к числу социальных.

Поэтому нам представляется ошибочным выведение вышеприведенных положений закона за рамки «нормы права» и признания их «правовыми предписаниями» лишь потому, что данные положения закона не «вписываются» в классические представления о понятии «нормы права» и о трехэлементной структуре «правовой нормы».

Термин «правовое предписание» в советской науке впервые использует А. В. Мицкевич, определяя его как «то или иное логическое завершенное положение, прямо сформулированное в тексте акта государственного органа и содержащее обязательное для других лиц, организаций решение государственной власти»[336]336
  Мицкевич А. В. Акты высших органов Советского государства. М.: Юрид. лит., 1967. С. 34.


[Закрыть].

С. С. Алексеев также оперирует подобным понятием, однако рассматривает «правовое предписание», как разновидность «нормы права». Он полагает, что нормативность правовых систем, отличающихся высокой степенью специализации, раскрывается в двух взаимосвязанных понятиях – «норме-предписании» и «логической норме». Так, он указывает на необходимость разделения понятия «норма вообще» и использования при характеристике права двух понятий: «логическая норма» и «норма-предписание»[337]337
  Алексеев С. С. Проблемы теории права: Курс лекций. В 2-х т. Свердловск, 1972. Т. 1. С. 215.


[Закрыть]. «Логическую норму» он определяет как выявляемое логическим способом общее правило, которое воплощает органические связи между нормативными предписаниями и обладает полным набором свойств, раскрывающих их государственно-властную, регулятивную природу[338]338
  Алексеев С. С. Общая теория права: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Проспект, 2008. С. 295.


[Закрыть], а «норму-предписание» как логически завершенное государственно-властное нормативное веление (установление), непосредственно выраженное в тексте нормативного юридического акта.

Раскрывая приведенную точку зрения применительно к «нормам уголовного права», Л. В. Иногамова-Хегай отмечает, что «нормы-предписания» формально закреплены в статьях Общей и Особенной частей и наименовании разделов и глав УК РФ, а «логическая уголовно-правовая норма», в свою очередь, является «уголовно-правовой нормой о преступлении» и состоит из «норм-предписаний»[339]339
  Иногамова-Хегай Л. В. Концептуальные основы конкуренции уголовно-правовых норм: Монография. М.: Норма, Инфра-М, 2015.


[Закрыть].

Иными словами, «логическая норма» не представлена в тексте нормативного акта в виде единого фрагмента, для ее обнаружения требуется логический анализ, т. к. ее элементы воплощены в «нормах-предписаниях», являющихся составной частью «логической нормы» и расположенных в различных подразделениях текста нормативно-правового акта или нескольких актов.

На наш взгляд, предложенный подход выделения двух разновидностей «норм права» – «логических норм» и «норм-предписаний» весьма актуален и ценен для правоприменителя уже потому, что «нормы-предписания» – это именно те «нормы права», с которыми он первично сталкивается обратившись к нормативному акту и лишь исчерпывающее изучение «норм-предписаний», тщательное их сопоставление друг с другом, позволит ему верно выявить «логическую норму».

Точка зрения, согласно которой понятие «нормативного предписания» не следует противопоставлять понятию «правовой нормы», нами разделяется. «Предписание» («норма-предписание») и есть «живая» юридическая норма»[340]340
  Алексеев С. С. Структура советского права. М.: Юрид. лит., 1975. С. 82.


[Закрыть], и абсолютно прав Г. В. Мальцев, утверждая, что «сегодня положение, видимо, меняется; догма «то, что не является правилом поведения, не может считаться «правовой нормой» теряет былую власть над умами юристов»[341]341
  Мальцев Г. В. Социальные основания права. М., 2011. С. 648.


[Закрыть]. Следует признать, что «нормы права», в том числе и уголовного права, очень разнообразны и «нормы» – правила поведения, являются лишь одной из разновидностей существующих норм уголовного права, а устоявшиеся в науке понятия следует совершенствовать, включив в него и другие нормы, не пытаясь свести «нормы права» только к правилам поведения.

Верно отмечает С. А. Голунский: «надо пересмотреть «понятие права» так, что бы оно включало не только нормы, но и другие законоположения, или надо расширить понятие «правовой нормы» так, что бы оно включало в себя не только то, что охватывается схемой, но и другое»[342]342
  Голунский С. А. К вопросу о понятии «правовой нормы» в социалистическом праве // Советское государство и право. 1961. С. 26.


[Закрыть]. Следует согласиться и с В. В. Мальцевым в том, что «сторонники понимания «уголовно-правовой нормы» исключительно как правила поведения не правы по существу, поскольку правило поведения не охватывает санкции «нормы»[343]343
  Мальцев В. В. Курс российского уголовного права. Общая часть. В 4-х тт. Т. II. Уголовный закон: научное исследование. М.: Юрлитинформ, 2016. С. 232.


[Закрыть].

Признание логической «уголовно-правовой нормы» позволяет разрешить многие дискуссии, например о том, являются ли некоторые положения уголовного закона самостоятельными «нормами права».

Например, Т. В. Кленова утверждает, что «правовые предписания о принципах и задачах уголовного закона или правилах действия во времени и пространстве устанавливают условия применения всех уголовно-правовых норм, будучи включенными в содержание их гипотез, а определения в Общей части УК РФ уголовного наказания, системы уголовных наказаний, их видовых характеристик, соответственно дополняют содержание санкций «уголовно-правовых норм»[344]344
  Кленова Т. В. Указ. соч. С. 238.


[Закрыть].

А. Н. Чашин также заявляет, что юридические дефиниции нельзя безоговорочно относить к «нормам права», но не оттого, что дефиниции не содержат в себе веления, запрета или дозволения, а оттого, что характер взаимного соотношения дефиниции, «нормы права» и статьи закона неразрывен. Будучи записанной в статье закона, дефиниция, представляет собой, как правило, часть этой статьи. Рассматривая правовую природу дефиниции на примере примечания 1 к ст. 158 УК РФ, он утверждает, что диспозиция ч. 1 ст. 158 УК РФ сформулирована кратко как «кража» (т. е. тайное хищение чужого имущества), но для того, что бы правоприменитель верно ориентировался в том, что следует понимать под термином «хищение», определение последнего оторвано от основного тела диспозиции и помещено в примечании УК РФ. Последовательно обращаясь к текстам ч. 1 ст. 158 УК РФ и примечания 1 к ст. 158 УК РФ, пользователь складывает для себя мозаику диспозиции «правовой нормы». При этом, как полагает автор, дефиниция может быть частью любой иной части «правовой нормы», например ч. 1 ст. 46 УК РФ дает определение понятия «штраф», которое дополняет все санкции, предусматривающий этот вид уголовного наказания, включенный в статьи УК РФ[345]345
  Чашин А. Н. Юридическая дефиниция: норма права или статья закона? // История государства и права. 2015. № 14. С. 58–60.


[Закрыть].