Текст книги "Дети нового сознания. Материалы Международной научно-общественной конференции. 2006"

Флоренская Ольга (Саломэ) Павловна (1859–1951) – мать П.А.Флоренского. Происходила из древнего армянского рода, ее отец Павел Герасимович Сапаров был одним из богатейших купцов Тифлиса, занимался текстильным производством, впоследствии разорился; мать Софья Григорьевна, урожденная Паатова, умерла, когда Ольге было 5 лет. В юности Ольга отправилась с братом Аршаком (Аркадием) в Петербург, где поступила учиться на курсы. В Петербурге она обвенчалась с А.И.Флоренским и по окончании им Института последовала за ним к месту его первого назначения на строительство Закавказской железной дороги.

Флоренский Александр Иванович (1850–1908) – отец П.А.Флоренского. А.И.Флоренский учился сначала во Владикавказской классической гимназии, затем в 1-й тифлисской классической гимназии, по окончании которой поступил в Петербурге в Институт инженеров путей сообщения императора Александра I. 20 августа 1880 года он женился на Ольге Павловне Сапаровой. По окончании Института в 1880 г. получил назначение на должность начальника одного из строившихся участков Закавказской железной дороги. Там, в селении Евлах, родился его первый сын Павел. В 1883 г. А.И.Флоренский был назначен инженером для исполнения особых поручений при начальнике работ Второго отделения Кавказского округа путей сообщения. Семья поселяется в Тифлисе. Через пять лет он получает назначение на должность начальника дистанции Батумского отделения и переезжает с семьей в Батум, где живет до 1894 г. В 1895–1899 гг. работает в системе Кавказского округа путей сообщения сначала в его Терском отделении, а затем занимается изысканиями по постройке мостов и дорог, связывающих Карскую область и Эриванскую губернию. В ноябре 1899 г. А.И.Флоренского переводят на службу по ведомству Министерства внутренних дел губернским инженером Строительного управления Кутаисского губернского правления. В это время он живет в Кутаисе, бывая наездами в Тифлисе. В 1903 г. А.И.Флоренский назначен техником по строительной и дорожной частям при Главноначальствующем гражданскою частью на Кавказе, будучи в то же время постоянным членом технического совещания при управлении Главноначальствующего наместника его величества на Кавказе. Скончался А.И.Флоренский 22 января 1908 года в разгар трудовой деятельности, будучи помощником начальника Кавказского округа путей сообщения, действительным статским советником, что давало ему потомственное дворянство, кавалером орденов Св. Станислава 3, 2 и 1 степеней. Под руководством А.И.Флоренского на Кавказе построены несколько мостов, многие километры железнодорожного полотна, станции и вокзалы.

Эрн Владимир Францевич (1881–1917) – соученик П.А.Флоренского по 2-й тифлисской гимназии и Московскому университету. Религиозный мыслитель, историк философии, публицист, ученик С.Н.Трубецкого и Л.М.Лопатина, один из организаторов созданного в феврале 1905 г. Христианского братства борьбы, главной задачей которого было создать специфически русский христианский социализм, базирующийся не только на общехристианских догматах, но и на более частных особенностях русского православия; в ноябре 1906 г. участвует в основании Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, в марте 1907 г. – в создании при этом обществе Вольного богословского университета. Преждевременно скончался от нефрита в 1917 г. на квартире своего друга Вяч. Иванова в Москве.

Литература и примечания

1. Священник Павел Флоренский. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М., 1992.

2. Коджоры – селение в 18 км от Тифлиса (Тбилиси), расположенное на высоте около 4500 футов (1300–1400 м) на вершине потухшего вулкана, на южных склонах Триалетского хребта. В окрестностях Коджор, на горе Азеула, находятся крепость Коджорисцихе (IX в.), развалины монастыря (XIII в.), церковь Удзо, купольная церковь Ормоци (XVI в.).

3. Флоренский Павел. Школьное сочинение на тему «Взгляд Пушкина на поэзию и поэта» [1899–1900 гг.] // Архив семьи Флоренских.

4. В «Исповеди» (закончена в 1882 году, опубликована в Женеве в 1884 г., в России – в 1906 г.) Л.Н.Толстой рассказывает о своей попытке осмыслить собственный жизненный путь, путь к тому, что он считал истиной. Он в заостренной форме ставил перед собой и перед обществом вопросы смысла жизни и веры, подвергал критике все государственные институты, доходя до отрицания науки, искусства, суда, брака, достижений цивилизации. «Исповедь» отражает новое миропонимание писателя.

5. Письмо Александра Ельчанинова Павлу Флоренскому от 7 августа 1899 г. // Архив семьи Флоренских.

6. Письмо Павла Флоренского А.И.Флоренскому от 17 октября 1899 г. // Архив семьи Флоренских.

7. Письмо А.И.Флоренского Павлу Флоренскому от 19 октября 1899 г. // Архив семьи Флоренских.

8. Письмо А.И.Флоренского О.П.Флоренской от 20 октября 1899 г. // Архив семьи Флоренских.

9. Письмо О.П.Флоренской А.И.Флоренскому от [22 октября 1899 г.] // Архив семьи Флоренских.

10. Письмо Павла Флоренского Л.Н.Толстому от 22 октября 1899 г. // Архив семьи Флоренских.

11. Записка Михаила Асатиани Владимиру Худадову от 19 ноября 1899 г. // Архив семьи Флоренских.

Искрою желания зажигается, истинно, факел знания. Только не преграждайте сами себе путь! Только устремитесь – и зальет вас сияние Беспредельности!

Беспредельность, 14

Тому носителю надземных свитков явлен доступ в высшие сферы, и тот носитель низшим сферам даст ключ к познанию Беспредельности.

Беспредельность, 21

…Эволюция востребовала тех, кто были так не похожи на других и несли в своем внутреннем мире энергетику, нужную этой эволюции, в какой бы земной форме эта энергетика ни проявлялась.

Л.В.Шапошникова

К.Э.Циолковский писал в автобиографии: «Мы любим разукрашивать детство великих людей, но едва ли это не искусственно, в силу предвзятого мнения. Однако бывает и так, что будущие знаменитые люди проявляют свои способности очень рано, и их современники предугадывают их великую судьбу. <…> Я, впрочем, лично думаю, что будущее ребенка никогда не предугадывается. Таланты же у многих проявляются в детстве, не давая впоследствии никаких результатов» [1, с. 32–33]. Насколько прав был великий ученый? Можно ли увидеть в юности у будущего великого человека «печать гения»? Существуют ли некие сходные обстоятельства, формирующие гениев? Или они приходят в этот мир готовыми к реализации своей сверхзадачи?

Чтобы найти ответы на эти вопросы, обратимся к детским годам ученых-космистов: К.Э.Циолковского (1857–1935), В.И.Вернадского (1863–1945), А.Л.Чижевского (1897–1964), П.А.Флоренского (1882–1943). К этой же замечательной плеяде носителей нового космического мировоззрения принадлежат и Рерихи – Николай Константинович (1874–1947) и Елена Ивановна (1879–1955), их сыновья Юрий Николаевич (1902–1960) и Святослав Николаевич (1904–1993). Все они пришли в этот мир в разные годы – на протяжении почти полувека – и в различные исходные условия. Но с самого раннего детства у будущих носителей космического мировоззрения проявляется много общего. И главное – это неудержимое стремление к познанию окружающего мира, его закономерностей и причинных связей. Среди общих черт характера, проявившихся с юных лет, можно выделить впечатлительность и развитое воображение, пытливость и пылкий интерес ко всему неизведанному, неординарному, глубину и разнообразие интересов, широту кругозора и одаренность многими талантами, самостоятельность и необычайное трудолюбие, интерес и любовь к природе. Все эти качества, как бы заложенные в них изначально самой природой, явились основой синтетического восприятия мира и крепким фундаментом их будущих достижений.

Случайна ли такая общность или здесь есть какая-то внешняя причинная связь? Скорее всего, можно говорить о закономерности или велении времени, ибо история и эволюция человечества управляются законами, а не случайностями. В.И.Вернадский, одной из специальностей которого была история науки, писал, что бывают эпохи, когда гении «рождаются пачками». Л.В.Шапошникова в книге «Вселенная Мастера» пишет о том, что Учителя, стоящие на дозоре космической эволюции человечества, поддерживают различного рода контакты с наиболее просветленными умами, в том числе на информационном уровне. Подтверждением этому служат и записки последних лет жизни Н.И.Пирогова, и идеи, сформулированные В.Ф.Одоевским, Н.Ф.Федоровым, которых можно считать предвестниками космизма. Они жили в ту же эпоху и, интуитивно улавливая идущую из Космоса информацию, пытались ее осмысливать и формулировать. Это была эпоха Духовной революции и зарождения нового, космического типа мышления. Глубинные процессы, происходившие в России, наложили своеобразный отпечаток на образ мысли каждого культурного человека того времени, к которым относились и родители будущих космистов, и составлявшие круг общения семей друзья и знакомые. Это обстоятельство не могло не отразиться на формировании сознания и мышления детей. П.А.Флоренский считал, что «все начинается с раннего детства». А.Л.Чижевский выразился еще более определенно: «Когда я сейчас ретроспективно просматриваю всю свою жизнь, я вижу, что основные магистрали ее были заложены уже в раннем детстве и отчетливо проявили себя к девятому или десятому году жизни» [2, с. 10]. Как же складывались судьбы тех, кого мы называем предвестниками космического мировоззрения – космистами?

Анализируя свою жизнь, К.Э.Циолковский писал: «В деле прогресса человечества мы редко замечаем влияние наследственности. <…> Ясно, что гений более создается условиями, чем передается от родителей или других предков. <…> Только в очень редких случаях сказывается явно наследственность дарований. <…> Примеров таких в истории гораздо меньше, чем обратных» [1, с. 14]. В судьбе самого Циолковского и остальных космистов мы можем видеть как раз тот случай, когда многие качества, определяющие гениальность человека и его характер, перешли к ним от предков. Почти у каждого из них в роду были военные, герои, борцы за отчизну и свободу. Род Циолковских брал свое начало от борца за освобождение крестьян казака Наливайко Северина[9]9
  Наливайко Северин (?–1597), руководитель антифеодального крестьянско-казацкого восстания 1594–1596 гг. на Украине и в Белоруссии. Выдан казачьей верхушкой польской шляхте; казнен в Варшаве.


[Закрыть]. У В.И.Вернадского военные были как по линии отца, так и по линии матери; из их числа был и основатель рода литовский шляхтич Верна[10]10
  Родоначальник Вернадских литовский шляхтич Верна во время освободительных войн украинского народа против польско-шляхетского гнета (1648–1654) перешел на сторону Богдана Хмельницкого. Казнен поляками.


[Закрыть]. Среди предков А.Л.Чижевского были георгиевские кавалеры, сражавшиеся «под знаменами великих русских полководцев», а знаменитый русский флотоводец П.С.Нахимов был его двоюродным дедом [4, с. 11]. По некоторым данным, род П.А.Флоренского по отцовской линии был связан с историческими деятелями, такими как знаменитый украинский философ Григорий Сковорода[11]11
  Сковорода Григорий Саввич (1722–1794), украинский философ, поэт, музыкант, педагог. Продолжал традиции демократической украинской культуры. Автор стихотворений, басен в прозе, песен, кантов, псалмов.


[Закрыть] и гетман К.Г.Разумовский[12]12
  Разумовский (граф Кирилл Григорьевич) (1728–1803), последний гетман малороссийский, младший брат Алексея Григорьевича Разумовского. Был возведен в звание гетмана Малороссии (1750); для него было восстановлено упраздненное перед тем гетманское достоинство.


[Закрыть].

С раннего возраста будущие космисты проявляли интерес к своим предкам и родословной. В.И.Вернадский считал, что можно лучше узнать человека, ознакомившись с его жизненными ценностями и историей семьи. «Это интересно, потому что помогает глубже проникнуть в тот чудесный механизм, который зовется душою человека» [5, с. 16]. «Мне кажется страшно важным, – писал он в дневнике, – чтобы никогда из семей не исчезала история семьи. В семьях, где долго длится подобная история, – всегда большая возможность выработки сильных характеров в достижении традиционных целей. Ближе связь с землей, с историей родины» [6, с. 215]. Семейные предания, легенды чрезвычайно интересовали Вернадского. «Они значительно повлияли на формирование моих взглядов, вернее, симпатий и удачи», – вспоминал он [5, с. 16].

«Меня всегда интересовали мои предки, – писал Чижевский в одном из автобиографических набросков, – не из честолюбия, не из тщеславия, не из хвастовства…, а из того ясного для меня ощущения, что во мне, в моем теле, в моей душе – психике, в моем темпераменте все они, мои предки, живут и по сей час… Как часто я, ознакамливаясь с портретами или записями моих предков, неожиданно открывал с ними мое внутреннее или внешнее сходство в самых подробных деталях или каких-либо глубоких или интимных качествах» [цит. по: 4, с. 10].

П.А.Флоренский с детства интересовался историей собственного рода. Знание своих корней, понимание взаимосвязи прошлого и настоящего наполняло его жизнь особым смыслом и одухотворяло ее. Род Флоренских, как в 1935 году в одном из писем родным писал Павел Александрович, «отличался всегда инициативностью в области научной и научно-организаторской деятельности. Флоринские[13]13
  Изначально фамилия писалась как «Флоринские».


[Закрыть] всегда выступали новаторами, начинателями целых течений и направлений – открывали новые области для изучения и просвещения, создавали новые точки зрения, новые подходы к предметам. Интересы Флоринских были разносторонние – история, археология, естествознание, литература. Но всегда это было познание в тех или иных видах и организация исследования» [7, с. 220]. Также известно, что до середины XIX века Флоренские принадлежали к духовному сословию. Павел Александрович унаследовал как научные, так и духовные склонности своих предков. «Не забывайте рода своего, прошлого своего, изучайте своих дедов и прадедов, работайте над закреплением их памяти», – наставлял он своих детей в духовном «Завещании моим детям…» [цит. по: 8, с. 738].

Большую роль в формировании качеств будущих гениев играли и внешние условия, помогая раскрываться и развиваться их дарованию. Описание этих условий передает атмосферу высокой нравственности, гуманизма, патриотизма и труда, царившую в их семьях. И хотя материальное положение в семьях было различно (например, у Циолковских оно попросту граничило с бедностью), у каждого из будущих ученых в нужный час под рукой оказывались нужные книги. Жизнь в городах, где жили семьи, была очень различна в духовном и культурном отношении. Но даже провинциальная Вятка была богата замечательными людьми из ссыльных, составлявшими культурную элиту города, а вятская гимназия, где три года проучился Циолковский, была одной из лучших в России гимназий того времени благодаря плеяде выдающихся преподавателей, людей с высокими профессиональными и нравственными качествами.

Отец К.Э.Циолковского служил лесничим. Его широкий кругозор, тонкость, образованность и талантливость матери, наличие неплохой библиотеки, круг общения родителей с высокообразованными и культурными людьми давали подрастающему Косте возможность познавать и осмысливать самые широкие вопросы – от причин, заставляющих двигаться различные механические устройства, до природы тяготения. Большое влияние на впечатлительного мальчика оказали русские народные сказки издания Афанасьева, по книге которого мать учила его читать, и рассказы отца о строении Вселенной и Солнечной системы. Константин страстно любил читать, читал все подряд, а от исторических романов М.Н.Загоскина его «трепала лихорадка» [1, с. 31].

Любил мечтать: «…я мечтал о физической силе. Я, мысленно, высоко прыгал, взбирался как кошка на шесты, по веревкам. Мечтал и о полном отсутствии тяжести» [1, с. 31–32]. Именно заложенный в раннем детстве интерес и мечта преодолеть силу тяготения предопределили направление будущих исследований ученого. Потом чтение книг и самообразование поставили этот интерес на профессиональную основу. Несмотря на скромное материальное положение семьи, Константин Циолковский имел возможность развивать свои творческие способности, сначала ломая игрушки с целью понять их устройство, а потом мастеря свои модели из материалов, приобретенных на копейки, выделенные на завтраки. И родные не препятствовали этому, хотя долгое время не видели в этом смысла. А когда отец поверил в дарование сына, то отправил его на учебу в Москву, ежемесячно отрывая от своих скромных доходов 10–15 рублей на его пансион.

В отличие от К.Э.Циолковского, чье детство прошло в самой глубинке России, В.И.Вернадский первые годы жизни провел в столице – Петербурге. Его отец преподавал в Петербургском университете, и дома у них постоянными гостями были профессора и преподаватели университета, составлявшие цвет мировой науки того времени. Обстановка в семье Вернадских способствовала развитию интереса к познанию и осмыслению мира. Большая библиотека отца дала возможность юному Владимиру, который рано научился читать, познакомиться с различными областями знаний о природе и человеке. Природная пытливость и развитое воображение мальчика приводили к ранним размышлениям над устройством окружающего мира. Немалую роль сыграли в этом беседы с двоюродным дядей – большим любителем и знатоком астрономии. Вот как об этом пишет уже повзрослевший Вернадский: «Перед сном он любил гулять, и я, когда мог, всегда ходил с ним. Я любил всегда небо, звезды, особенно Млечный Путь. Путь поражал меня, и в эти вечера я любил слушать, когда он мне о них рассказывал, я долго после не мог успокоиться; в моей фантазии бродили кометы через бесконечное мировое пространство; падающие звезды оживлялись; я не мирился с безжизненностью Луны и населял ее целым роем существ, созданных моим воображением. Такое огромное влияние имели эти простые рассказы на меня, что мне кажется, что и ныне я не свободен от них» [3, с. 19]. Кроме неба и звезд, мальчика также неудержимо привлекали история, описания путешествий и живая природа. Эти яркие впечатления, полученные Вернадским в раннем детстве, легли в основу его будущих исследований и открытий.

Обстановка детских лет А.Л.Чижевского во многом сходна с обстоятельствами детства Вернадского. Отец – потомственный офицер – был высокообразованным инженером и культурным человеком. Его мать и сестра, на чьи плечи легло воспитание и начальное обучение мальчика, имели прекрасное образование, знали языки и были творчески одаренными натурами. Прекрасная домашняя библиотека собиралась не одним поколением. Юный Александр имел и свою собственную библиотеку, среди книг которой были «Популярная астрономия» Фламмариона и «Небесные тайны» Клейна. Как и Вернадский, Александр Чижевский с детства интересовался астрономией, историей, любил путешествия. В силу слабого здоровья его часто вывозили за границу – во Францию и Италию. «Таким образом, – отмечает в связи с этим Чижевский, – будучи еще семилетним мальчиком я занимался живописью у художника Нодье, ученика знаменитого Дега» [2, с. 8]. Впечатлительного, утонченного и любознательного Александра привлекало все возвышенное и необычное. «К десятилетнему возрасту, – вспоминал он много лет спустя, – я перечел всех классиков фантастики на русском и французском языках и лирику великих поэтов, умело подобранную в детских антологиях» [2, с. 9]. Все богатство этих впечатлений и познаний формировало у юного Чижевского широкий взгляд на мир, давало возможность осмысливать его целостность и взаимосвязанность.

П.А.Флоренский родился в высокообразованной и культурной семье, в которой царила атмосфера гармонии, великодушия, стремление к чему-то возвышенному. Его духовно и интеллектуально богатой, сильной и впечатлительной натуре трудно давалось общение со сверстниками, он предпочитал проводить время на живой природе. Его особенно интересовали камни, растения, он много читал, рисовал, фотографировал. Любил поэзию, выделяя в ней ритм и звучание, а не смысл. Обладал блестящей памятью и способностью к любым наукам – будь то гуманитарные или естественные предметы. Но если родные Александра Чижевского разделяли его искания и семья способствовала развитию всех способностей и полному раскрытию потенциала мальчика, то у Павла Флоренского было иначе. Его необычность, глубина и инаковость его внутреннего мира не была понята даже самыми близкими людьми. Это усложняло выявление его могучих внутренних сил, что привело к большому духовному кризису: он убедился в ограниченности и относительности физического знания и задумался о поиске Истины абсолютной и целостной [9, с. 6]. Этот кризис разрешился, как он писал впоследствии, взрывом, но взрывом очищающим и открывающим путь к истинному свободному познанию. П.А.Флоренскому, как никому другому из ученых-космистов, удалось в своих исследованиях и трудах соединить знание физическое, или феноменальное, и идеальное, ноуменальное, или метазнание.

Важно отметить, что ни обстоятельства, ни разница внешних условий не сломили дух будущих космистов и не заставили их свернуть с выбранного пути. Пожалуй, даже наоборот – эти внешние обстоятельства мобилизовали их внутренние резервы и еще больше способствовали выполнению их миссии. Это проявление «руки судьбы» можно увидеть как в высказываниях самих героев, так и в обстоятельствах их судеб. К.Э.Циолковский на седьмом десятке лет писал: «Я всю жизнь жаловался на судьбу, на несчастья, на препятствия к плодотворной деятельности. Случайны ли они или имеют какой-нибудь смысл? Не вели ли они меня по определенному пути с определенной высокой целью?» [11, с. 55]. Ученый считал, что глухота, постигшая его в детском возрасте, явилась стимулом его достижений: «Глухота, заставляя непрерывно страдать мое самолюбие, была моей погонялой, кнутом, который гнал меня всю жизнь и теперь гонит, она отделила меня от людей, от их шаблонного счастья, заставила меня сосредоточиться, отдаться своим и навеянным наукой мыслям. Без нее я никогда бы не сделал и не закончил столько работ» [11, с. 56]. Еще лучше оберегала его от соблазнов материального мира бедность их семьи. Когда в юношеские годы в Москве он тратил свой крохотный пансион на опыты и эксперименты, на последние копейки покупая лишь черный хлеб, то материальные утехи для него просто переставали существовать, и эта привычка осталась на всю жизнь. А пережитая юным Павлом Флоренским духовная драма, вызванная попытками его родителей уберечь сына от всего необычного, что так волновало впечатлительного мальчика, помогла ему впоследствии глубоко и точно связать в едином процессе два способа познания – научное, феноменальное, и сверхнаучное, побуждаемое теми «таинственно высвечивающими ноуменами», которые он видел и ощущал с раннего детства. Немалый же достаток в семьях Вернадских и Чижевских, когда «все наши желания – детей – исполнялись очень скоро, даже слишком; никаких неприятностей нам испытывать не пришлось» [3, с. 17], не разбаловали подрастающих Владимира и Александра, не приучили к безделью и роскоши. Чижевский даже «зарабатывал» деньги «у бабушки и мамы за хорошо выученные уроки и стихи и приобретал книги, химические реактивы и всякого рода механические игрушки, чтобы переделывать их на свои “изобретения”» [2, с. 9]. «Полный достаток во всем и свободная ненуждаемость в детстве, – вспоминал потом А.Л.Чижевский, – не только не изменили этих принципов (постоянно трудиться. – Т.С.), но, наоборот, обострили их» [2, с. 81].

Все будущие космисты имели основную ведущую идею, отчетливо проявившуюся в детстве, и, подобно Музе, сопровождавшую их на протяжении жизни. У Циолковского это была мечта преодоления земной силы тяжести и освоения Вселенной. Эта мечта, устремившая его в небо, привела под конец жизни к осознанию безграничности Вселенной и жизни в ней. Как человек дела, он начал ее реализацию с наивных попыток полететь, прыгая в девятилетнем возрасте с забора, и довел до абсолютно реальных практических проектов полета в ближайший космос в зрелые годы. Но даже свою ракету он рассматривал как средство, которое должно послужить его космической философии. Побудительную причину необходимости освоения Вселенной он философски сформулировал как познавательную, а не вызванную поисками мест для производства хлеба, мяса, овощей и фруктов. Стратегию такого освоения он развил на тысячелетия вперед.

Вернадского волновал эволюционный смысл жизни человечества в Космосе, что побуждало его к «творческим исканиям правды личностью». Он искал ее и в Космосе, и на Земле. Это проявилось в детстве тягой к астрономии, истории, путешествиям. В его автобиографии есть такие слова: «Интерес мой основной был астрономия» [3, с. 27]. И тут же: «Больше всего прельщали меня, с одной стороны, вопросы исторической жизни человечества и, с другой – философская сторона математических наук…» [3, с. 28]. Однако таинственной рукой судьбы в эти его интересы была вплетена геология, биология и другие естественные науки, что позволило Вернадскому впоследствии сформулировать и его эволюционное учение о живом веществе, и концепцию ноосферы.

Пылкое увлечение астрономией Чижевского, проявившееся уже в 9-летнем возрасте, было вызвано благоговением «перед красотою и величием неба» [2, с. 17]. Сначала его увлекает Луна, и он размышляет о ее влиянии на Землю: «Ее близость к Земле говорит о взаимодействиях, о системе двух тел – Земли и Луны, связанных мощными узами ньютонианского тяготения, обменом излучений и бог весть еще какими силами, нам неизвестными. <…> В писаниях врачей, философов, историков, поэтов за период в две с половиной тысячи лет я находил мысли о связи между фазами Луны и явлениями органического мира Земли» [2, с. 18]. Затем у Александра появляется особый интерес к Солнцу – «Теперь я стал солнцепоклонником!» [2, с. 18] – и он занимается изучением его переменной активности, собирает литературу о дневном светиле («солнечные книги»). Все это впоследствии привело его к осознанию существования ритмических закономерностей энергетической жизни в Космосе.

У Павла Флоренского, с раннего детства имевшего необычное свойство видеть внутренним взором нечто необыкновенное, невидимое другим, над всем преобладало стремление к познанию этой чудесной «жизни, притаившейся под личиной физической видимости», или сказки, как он ее воспринимал в детстве. Позже он вспоминал: «Эта сказка золотила вершины научного опыта и заставляла сердце биться при виде иных явлений природы и даже при мысли о них. Эта сказка направляла мои мысли и интересы и, в сущности, была истинным предметом моих волнений» [цит. по: 8, с. 673]. И эта сказка помогла ему соединить в своих трудах и исследованиях два вида познания – внутреннее, духовное, и внешнее, эмпирическое, и ближе других ученых-космистов подойти к нарождающемуся новому космическому мышлению и его системе познания.

Мы видим, что с раннего детства наших героев интересовало сакраментальное: «Что движет Солнце и светила?» У Циолковского, Вернадского и Чижевского этот интерес привел сначала к физическим, феноменальным исследованиям, а затем уже к более широким обобщающим философским выводам и учениям.

У Флоренского же изначально было то поистине чудесное проникновение под покровы материи, которое дает объяснение глубокой, внутренней причины всего сущего. Это стремление к выявлению причины вещей заставляло искать новые пути познания, ибо традиционные способы не давали ответов. Они, будущие ученые, обладали способностью глубоко и всесторонне осмысливать явления. Их необычное мышление, основанное на более объемном и многомерном восприятии действительности, имело итогом те поразительные результаты, которые легли в основу нового космического мировоззрения.

От сверстников будущих космистов отличало одно из замечательных качеств – неудержимое стремление к глубинному познанию окружающего мира, его закономерностей и причинных связей. Их интересовала история человечества, происхождение Вселенной и жизни в ней – отсюда интерес к астрономии, археологии, истории, геологии, биологии, физике, математике. Но над всем этим стояло желание выявить и понять те законы, которые обусловливают взаимодействие и взаимосвязь всего со всем – от атома до Вселенной. Эта страсть к знанию проявилась у них с самого раннего детства. И что примечательно, все самые важные для себя знания они добывали самообразованием.

К.Э.Циолковский вспоминал: «Проблески серьезного умственного сознания проявились при чтении. Лет 14-ти я вздумал почитать арифметику, и мне показалось все там совершенно ясным и понятным. С этого времени я понял, что книги – вещь не мудреная и вполне мне доступная. Я разбирал с любопытством и пониманием несколько отцовских книг по естественным и математическим наукам…» [1, с. 46]. Его заинтересовала астролябия, конструкцию и принцип действия которой он узнал из книг. Он тут же сам смастерил высотомер и проверил его действие на практике. Это вызвало доверие к «теоретическому знанию». Константин учился, творя-создавая свои действующие модели, на которых проверял сведения, почерпнутые из книг. Но могучая творческая мысль самого Циолковского, берущая начало в каком-то неведомом ему источнике, опережала книжное знание, и он самостоятельно открывал заново многое из достижений предыдущей человеческой мысли. «Часто, читая какую-нибудь теорему, я сам находил доказательство. И это мне более нравилось и было легче, чем проследить объяснение в книге», – писал он о московском этапе своей учебы [1, с. 48]. Эта привычка к самостоятельному мышлению осталась на всю жизнь. «В то же время я разработал совершенно самостоятельную теорию газов», – писал он уже о калужском периоде [1, с. 73]. «Ломал голову над источниками солнечной энергии и пришел самостоятельно к выводам Гельмгольца» [1, с. 74]. Учеба в гимназии была затруднительна для почти глухого мальчика, поэтому он не проучился там и трех лет. Но это не помешало ему достичь замечательных успехов в науке и создать свою собственную естественнонаучную философскую систему. Возможно потому, что наука и философия сосуществовали в нем в гармоничном единстве. «Основанием моей естественной философии, – писал Циолковский уже на закате жизни, – было полное отречение от рутины и познание Вселенной, какое дает современная наука. Наука будущего, конечно, опередит науку настоящего, но пока и современная наука – наиболее почтенный и даже единственный источник философии. Наука, наблюдение, опыт и математика были основой моей философии. Все предвзятые идеи и учения были выброшены из моего сознания, и я начал все снова – с естественных наук и математики. Единая вселенская наука о веществе или материи была базисом моих философских мыслей» [1, с. 123]. Он познавал «с чистого листа», анализируя широко и непредвзято то, что давали эксперимент, опыт, наблюдения и их обобщение.

В.И.Вернадский свое образование тоже начал с самостоятельного чтения. «Я рано набросился на книги и читал с жадностью все, что попадалось мне под руку, постоянно роясь и перерывая книги в библиотеке отца, довольно большой, хотя и не случайной» [3, с. 16]. А попадались ему и географические книги (например, хрестоматия «Великие явления и очерки природы»), и книги про путешествия. Любил читать стихи и рассказы, зачитывался историей, главным образом греческой. Учиться на стандартный манер не любил, предпочитал улетать в своих фантазиях в неведомые дали или читать вместо заданного что-либо из возбуждавшего его интерес. Учеба в гимназии настоящей пищи для ума не давала. В своих воспоминаниях Вернадский отмечал мертвый дух преподавания, характерный для «полицейской классической системы Толстого[14]14
  Толстой Д.А. (1823–1889), в 1866–1880 гг. министр народного просвещения России.


[Закрыть]» [3, с. 24], когда основное время занимало изучение древних, известных только по письменным памятникам языков, дурно преподававшихся либо иностранцами, либо чиновниками-полицейскими, как их назвал В.И.Вернадский, добросовестно исполнявшими лишь распоряжения начальства. В силу этого учился он, по его собственному определению, средне, но «хорошо писал сочинения, был для своего возраста очень начитан, много самостоятельно думал, интересовался науками историческими, естественно-историческими, экономическими и философскими. Знал много фактов» [3, с. 26]. Такая же, как и у Циолковского, склонность к самостоятельному мышлению приводила к схожим результатам. На выпускном экзамене по математике он доказал теорему тремя разными способами, которые были верными, но отличались от стандартного решения. Преподаватель от этого буквально вошел в математический азарт, и в итоге экзамен окончился триумфом Вернадского. Особым видом познания были путешествия. Когда Володе было 10 лет, вся семья Вернадских выехала за границу, и мальчик увидел Вену, Венецию, Дрезден, Прагу. Новые и необычные впечатления этой поездки пробудили в юном Владимире не угасавший до конца жизни живой интерес к людям, культуре и особенно природе других стран. Потом, уже в студенческие времена, появилось осознанное стремление путешествовать для обретения знаний: «Я хочу лично повидать главные страны и моря, о которых читаю в книгах. Я хочу видеть как тамошнюю природу, так и людей. Только тогда, когда человек путешествовал по разнообразным странам, когда он видел не одну какую-нибудь местность, а самые разные – только тогда приобретается необходимый кругозор, глубина ума, знание, каких не найдешь в книгах. Я хочу подняться и вверх, в атмосферу. <…> Но в том знании, какое вынесу, – сила, и за нее не дорого дать все состояние. И время, что я употреблю на такое самообразование, не пропало, я возвращу его сторицею на работы на пользу человека. Чем больше знаний, тем сильней работник на этом поле» [3, с. 43]. Всю жизнь Вернадский познавал и изучал, путешествуя либо работая в многочисленных экспедициях. Он добывал знания в самом их источнике – живой природе, хранящей все наслоения миллиардов лет эволюции Земли, и называл этот процесс реального познания «вопрошать» природу, «пытать» ее [3, с. 34]. Именно изучение природы в самом широком смысле, предполагающем не только Землю и ближайший космос, но и всю