Текст книги "Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик"

Польский фактор в интерпретации войны 1812 года (Ф. В. Булгарин, М. Н. Загоскин)[171]171
  Статья написана в рамках проекта IUT34–30 «Ideology of Translation and Translation of Ideology: Mechanisms of Cultural Dynamics under the Russian Empire and Soviet Power in Estonia in the 19th – 20th Centuries».


[Закрыть]

Л. Н. Киселева, Е. А. Ящук

Уже современники были поражены тем, что в 1831 г. два исторических романиста, за год перед этим выпустившие романы, посвященные эпохе 1612 г., один за другим, только в обратном порядке, напечатали романы об эпохе 1812 г.[172]172
  Полевой Н. А. [Рец. на: ] Петр Иванович Выжигин // Московский телеграф. 1831. № 6. С. 235; Он же. [Рец. на: ] Рославлев, или Русские в 1812 году. Сочинение М. Загоскина // Там же. 1831. № 8. С. 534–545.


[Закрыть] – «Петр Иванович Выжигин» (далее в тексте – «Выжигин») Ф. В. Булгарина был опубликован в марте[173]173
  Отрывки печатались в «Северной пчеле» (1831. № 1–4, 16. 2–7, 21 янв.).


[Закрыть], «Рославлев, или Русские в 1812 году» (далее в тексте – «Рославлев») М. Н. Загоскина вышел в начале июня[174]174
  См.: Северная пчела. 1831. № 129. 12 июня.


[Закрыть], хотя рецензия на него появилась еще в апрельском номере «Московского телеграфа». Исследователи также уже останавливались на этом удивительном «совместничестве»[175]175
  См.: Акимова Н. Н. Первые русские романы об Отечественной войне 1812 года // Научные труды / СПб. гос. акад. ин-ут живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. СПб., 2012. Вып. 23. С. 3–34.


[Закрыть], как и на том, что оба романа на польскую тему вышли в свет во время Польского восстания 1830–1831 гг. И все же нам придется еще раз вернуться к этим двум текстам, чтобы обратить более пристальное внимание на польский сюжет в них и внести ряд необходимых уточнений.

Скорее всего, ни тот ни другой автор не рассчитывали на такое совпадение своих текстов с движением истории: предисловие к «Выжигину» датировано 30 августа 1830 г., а цензурное разрешение на публикацию было получено 31 октября 1830 г., тогда как восстание в Варшаве началось в ноябре 1830 г. Работа над «Рославлевым» продолжалась в процессе восстания. Однако вне зависимости от этого писатели прекрасно знали напряженное отношение императора Николая I и русского общества к польской проблеме. Кроме того, текст мог быть изменен ими в угоду историческому моменту. Следовательно, мы имеем дело с сознательным выбором и литературным жестом. При этом большáя часть действия булгаринского романа происходит на территории бывшей Речи Посполитой, точнее, в той ее части, которая в конце XVIII в. вошла в состав Российской империи, и польская тема является одной из центральных. В «Рославлеве» она только затронута, хотя важна для авторской концепции национального характера[176]176
  Идеологическая концепция двух романов уже была предметом сопоставления: Акимова Н. Н. Указ. соч. Д. Ребеккини писал о них в контексте произведений о 1812 г. в своей недавней монографии: Rebecchini D. Il Business della Storia. Il 1812 e il Romanzo Russo della Prima Metà. Dell’Ottochento fra Ideologia e Mercato. Salerno, 2016.


[Закрыть].

Если Загоскин при обращении к эпохе Отечественной войны испытывал лишь чисто литературные затруднения (которые сформулировал в предисловии к роману и о которых его предупреждал Жуковский – говорить о великих событиях с их современниками), то для Булгарина к этому прибавились сложности весьма щекотливого свойства. Как известно, писатели-ровесники были в 23-летнем возрасте участниками войны 1812 г., но находились по разные стороны фронта. Н. Н. Акимова кратко сопоставила военную карьеру интересующих нас авторов, напоминая, что М. Н. Загоскин воевал в составе Петербургского ополчения, был ранен под Полоцком и участвовал в осаде Данцига[177]177
  Акимова Н. Н. Указ. соч. С. 4–5. Если говорить точнее, то губернский секретарь М. Н. Загоскин поступил 9 августа 1812 в 4-ю дружину второго отряда Санкт-Петербургского ополчения с чином подпоручика (отрядом командовал генерал-майор Бегичев). Сначала ополченцы проходили интенсивное обучение в столице, а 5 (17) сентября 1812 г. выступили из Петербурга в направлении Полоцка (подробный маршрут изложен в: Ополчение 1812 года: По источникам, собранным А. А. Мироновым. СПб., 1912 (=Материалы для истории дворянства С.-Петербургской губернии. Издание С.-Петербургского дворянства / Под ред. графа А. А. Бобринского. Т. 2. Деятельность собраний дворянства. Вып. 1). С. 92 и далее). Сражение под Полоцком 5–7 (17–19) октября 1812 г. стало боевым крещением ополчения (дружины 2-го отряда находились под командованием генерал-майора Дибича). Загоскин был ранен в ногу и награжден за храбрость орденом Св. Анны 3-й ст. В 1813 г. он был назначен адъютантом генерал-лейтенанта Ф. Ф. Левиза. «Во время похода Ополчения из Мариенбурга к Данцигу был “квартирьером”» (Там же. С. 299). Другой ополченец и квартирьер Р. М. Зотов описывает в своих воспоминаниях встречу с Загоскиным, добрым и веселым малым (Зотов Р. Разсказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика Санктпетербургскаго ополчения. СПб., 1836. С. 138). Загоскин участвовал в осаде Данцига (блокада города проходила с января 1813 г. по январь 1814 г., причем с 29 мая по 12 августа 1813 г. длилось перемирие); был уволен с военной службы 7 августа 1814 г. в связи с роспуском ополчения.


[Закрыть]. Булгарин, профессиональный военный, выпускник Первого Санкт-петербургского кадетского корпуса, к 1812 г. имел солидный для своего возраста боевой стаж: как русский кавалерийский офицер он участвовал в антинаполеоновской кампании 1806–1807 гг. и в войне России со Швецией в 1808–1809 гг., потом перешел в наполеоновскую армию и воевал в Испании. Булгарин никогда не скрывал своей службы во французской армии и еще до публикации «Выжигина» успел напечатать «Знакомство с Наполеоном на аванпостах под Бауценом, 21 мая (н. с.) 1813 года (из воспоминаний старого воина)»[178]178
  При первой публикации в «Сыне Отечества» (1822. Т. 81. С. 13–23) заглавие было несколько иным: «Знакомство с Наполеоном под Бауценом 21 мая 1813. Из записок польского офицера, находящихся в рукописи»; подпись Ф. Б. не оставляла сомнений в авторстве. См. об этих текстах: Рейтблат А. И. Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции: статьи и материалы. М., 2016. С. 242–249; Киселева Л. Н. Фаддей Булгарин о наполеоновских войнах: к вопросу о прагматике мемуарного текста // «Цепь непрерывного предания…»: сб. памяти А. Г. Тартаковского. М., 2004. С. 91–104.


[Закрыть], «Воспоминания об Испании» (1823), где он воевал в наполеоновских войсках. Однако участие в походе против России хотя и не отрицалось, но деликатно обходилось стороной[179]179
  Иногда Булгарину случалось прямо отрицать этот факт. См. его письмо А. Н. Потапову от 12 мая 1826 г.: Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подгот. А. И. Рейтблат. М., 1998. С. 43. Именно поэтому до сих пор, насколько нам известно, военная биография Булгарина в 1812 г. подробно не описана. Можно только надеяться, что найдутся документы, связанные с его службой во французской армии (кроме копии аттестата, хранящейся с РГИА, о которой упоминает А. И. Рейтблат: Видок Фиглярин. С. 44), но на данном этапе мы вынуждены ограничиться неточной реконструкцией на основе передвижения воинских частей, в которых воевал Булгарин (подробнее см. в приложении).


[Закрыть]. Меж тем, Булгарин в составе 8-го польского шеволежерского полка 2-го корпуса маршала Удино перешел с Великой армией реку Неман в районе Ковно 12(24) июня 1812 г., проделал всю русскую кампанию в Литве и Белоруссии и покинул территорию Российской империи предположительно 30 ноября (12 декабря) с арьергардом наполеоновской армии, куда входили остатки 8-го шеволежерского полка. Решение написать патриотический роман о борьбе русских против Наполеона со стороны бывшего наполеоновского офицера было откровенно сильным литературным и идеологическим жестом.

Если сопоставить боевой путь авторов с романными событиями, то приходится констатировать, что по личным впечатлениям они оба могли судить о военных действиях лишь на западном участке. Ни тот, ни другой не были ни в Смоленске, ни при Бородино, ни в Москве, не проделали похода от Тарутина до Полоцка, хотя во втором Полоцком сражении оба участвовали, противостояли друг другу, конечно, не подозревая об этом. Действие же обоих интересующих нас романов охватывает практически все пространство боевых действий. Как Выжигин, так и Рославлев передвигаются по нему с удивительной легкостью, в основном благодаря любовным перипетиям, занимающим пламенных патриотов не менее, чем любовь к Отечеству и желание сразиться с врагом. Таким образом, при описании событий обоим авторам пришлось опираться на печатные источники и устные предания[180]180
  Исследователям еще предстоит провести источниковедческие изыскания, поскольку романы до сих пор не откомментированы. Некоторые источники лежат на поверхности, тем более что Булгарин перечисляет их в примечаниях к «Выжигину» (Булгарин Ф. В. Петр Иванович Выжигин, нравоописательный-исторический роман XIX века. 2-е изд. СПб., 1834. Ч. 2. С. 278–279; Ч. 3. С. 285–288; Ч. 4. С. 293–294. Далее ссылки на это издание даются в скобках в тексте, с указанием части и страницы). В современном издании почему-то эти примечания не воспроизведены; см.: Булгарин Ф. Иван Выжигин и его приложение Петр Иванович Выжигин. М., 2002).


[Закрыть].

Н. А. Полевой был не совсем прав, когда писал: «Наполеон, французы, союзники их (видимо, так деликатно обозначены поляки. – Л. К., Е. Я.), пожар Москвы – списаны автором [Булгариным] с книжек, какие печатались у нас в 1813 и 1814 годах»[181]181
  Полевой Н. А. [Рец. на: ] Петр Иванович Выжигин. С. 234–235.


[Закрыть]. Эти книги, а точнее – материалы «Сына Отечества»[182]182
  Сын Отечества. Собрание сочинений и переводов, изданных в продолжение войны 1812, 1813 и 1814 годов Николаем Гречем. 2-е изд., испр. СПб., 1816. Ч. 1.


[Закрыть] и сам журнал, а также многочисленные собрания анекдотов о 1812 г.[183]183
  См., например: Синельников Ф. М. Анекдоты достопримечательнейших происшествий, случившихся в течение нынешней войны с французами… СПб., 1813. Ч. 1–2.


[Закрыть] – конечно, активно использовались обоими нашими авторами (отсюда и появление в «Выжигине» и «Рославлеве» почти идентичных эпизодов), но, пожалуй, гораздо важнее были для них мемуары генерал-адъютанта Наполеона Филиппа Поля де Сегюра «История похода в Россию» (1824)[184]184
  Сегюр Ф. П. де. История похода в Россию: мемуары генерал-адъютанта. М., 2014.


[Закрыть], на которые Булгарин ссылается в двух-трех местах, но на самом деле использует гораздо чаще и полнее, он буквально черпает оттуда не только факты, но во многом и концепцию, особенно польских глав[185]185
  Разумеется, перевод мемуарного текста в романный приводит к некоторым сдвигам, поскольку Литва интересует Сегюра лишь с точки зрения судьбы наполеоновского похода в Россию, Булгарину же важна судьба Литвы, ее жителей, их взаимоотношения между собой и с русской и французской властью.


[Закрыть]. Ссылается Булгарин и на монографию Д. П. Бутурлина[186]186
  Бутурлин Д. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812-м году, c официальных документов и других достоверных бумаг российскаго и французскаго генерал-штабов / Пер. с фр. А. Хатова. СПб., 1823–1824. Ч. 1–2.


[Закрыть], и на французские мемуары графини Софии Шуазель-Гуфье (1829) о событиях и настроениях в Литве в 1812 г.[187]187
  Шуазель-Гуфье С. Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе. СПб., 1912.


[Закрыть] Ссылки на эти и некоторые другие источники[188]188
  Среди книг, на которые ссылается Булгарин, обратим внимание на «Письма русского офицера» Ф. Н. Глинки и на двухтомную «Историю экспедиции в Россию» Ж. де Шамбре (Chambray G. de. Histoire de l’Expedition de Russie, 1823), где использованы бюллетени наполеоновской армии, изданные в 1821 г. (некоторые из них Булгарин цитирует).


[Закрыть], об упоминании которых не слишком заботился Загоскин, у Булгарина отнюдь не случайны. Вопреки подзаголовку «нравоописательный-исторический роман» и уверениям в предисловии, что «война 1812 года в моем романе есть только эпизод, а самый роман нравоописательный» (Ч. 1. С. II)[189]189
  Ср.: «У меня война есть эпизод, вводная часть и занимает весьма мало места в романе» (Северная пчела. 1831. № 42. 21 февр.). Последнее утверждение легко опровергается простым знакомством с текстом. Однако уверения автора оказали свое действие, поэтому в монографии М. Г. Альтшуллера о русском историческом романе (Альтшуллер М. Г. Эпоха Вальтера Скотта в России: исторический роман 1830-х гг. СПб., 1996) «Выжигину» места не нашлось. Тем не менее Булгарин гораздо более точен в начале предисловия, когда говорит: «Я потому назвал роман мой историческим, что в нем помещено несколько истинных событий из отечественной войны, выведено на сцену несколько исторических лиц и речи их выписаны из современных записок и актов с дипломатическою точностью. Все, что говорят в романе Наполеон и его приближенные, не вымышлено мною, но почерпнуто из сочинений, на которыя я ссылаюсь. Я дал только разговорную форму речам. Толки французов и русскаго народа вообще суть верный отпечаток образа мыслей тогдашнего времени» (Ч. 1. С. I).


[Закрыть], перед нами такой же исторический роман из современной истории, созданный по той же вальтер-скоттовской модели, что и «Рославлев». Но автор «Выжигина» в силу биографических обстоятельств, а также, как нам представляется, в силу особого места польской темы в романе чувствовал дополнительную необходимость подчеркивать историческую точность своего сочинения.

Задача, за которую взялся Булгарин, была не из легких. Не будем подозревать его в одном лишь желании доказать свою лояльность и русский патриотизм, хотя и у него, и у Загоскина «колокольчик народного самохвальства и богатырства» (по выражению Полевого) «звонит изо всех сил»[190]190
  Полевой Н. А. [Рец. на: ] Рославлев, или Русские в 1812 году. С. 540.


[Закрыть]. Главная причина художественной неудачи, как полагал Полевой (а неудачными он считал оба романа[191]191
  Рецензент отказал «Выжигину» в художественных достоинствах и назвал его «литературным грехом» «почтенного Ф. В. Булгарина» [Полевой Н. А. [Рец. на: ] Петр Иванович Выжигин. С. 235]. Не менее сурово отнесся Полевой и к художественным качествам «Рославлева» [Полевой Н. А. [Рец. на: ] Рославлев, или Русские в 1812 году. С. 534–545].


[Закрыть]), состоит в том, что Булгарин хотел «непременно вместить в одно и то же сочинение – и картины нравов, и события исполинского 1812 года, и любовные похождения героев романа, и великие исторические лица! Вышла такая смесь, что читаете и удивляетесь намерению автора»[192]192
  Полевой Н. А. [Рец. на: ] Петр Иванович Выжигин. С. 233.


[Закрыть]. Перефразируя, можно сказать, что Булгарин взялся за создание эпопеи, но у него не хватило на это художественных ресурсов. Однако прислушаемся еще к одному замечанию Полевого: «Действие романа его [Булгарина] наполовину происходит в Литве ‹…› поляки, французы, русские полуфранцузы списаны им, может быть, и верно, но читатели наши этого не знают»[193]193
  Полевой Н. А. [Рец. на: ] Рославлев, или Русские в 1812 году. С. 542.


[Закрыть]. Другими словами, как раз польская тема явилась, с точки зрения критика, одной из причин неудачи, хотя, на наш взгляд, именно она является самой интересной в «Выжигине». В первых частях романа Булгарин стремился дать сложную, неоднозначную и многоплановую трактовку событий и настроений в Литве в 1812 г., но поскольку главной задачей для него было создание русского патриотического романа, то именно эта линия должна была неизбежно победить, следовательно, и настоящей сложности не получилось.

Примерно половину «Выжигина» составляют русские главы, которые рисуют всеобщее единодушие в борьбе с врагом. Концепции двух интересующих нас романов об эпохе 1812 года во многом сходны[194]194
  Имеются даже весьма похожие и по характеру, и по функции персонажи-врачи (доктор Лебедянко у Булгарина и лекарь у Загоскина), общие мотивы: симпатия к французам у русских патриотов (ср., как офицер у Булгарина и Зарецкий у Загоскина хвалят французов: «Я сам люблю французов, как народ образованный, с умом и чувством, притом храбрый, рыцарский, великодушный» (Ч. 1. С. 225); «Признаюсь, люблю я этот милый веселый народ; что и говорить, славная нация!» (Загоскин М. Н. Рославлев, или Русские в 1812 году // Загоскин М. Н. Сочинения: В 2 т. М., 1988. Т. 1. С. 317); неверие главных героев в близкую войну (Ч. 1. С. 232; Загоскин М. Н. Указ. соч. С. 292, 339); переодевание героев во французское платье при побеге из плена, причем побег обеспечивают вражеские офицеры; перевоспитание на войне бывших русских «французиков» Блесткина у Загоскина и одного из князей Пречистенских у Булгарина и др. Сеникур из «Рославлева» и Адольф из «Выжигина» оказываются почти двойниками: они носят одинаковое имя Адольф (нельзя не увидеть в этом воздействие прецедентного романа Б. Констана «Адольф», незадолго до этого, в 1829 г., вышедшего в русском переводе П. А. Вяземского), оба любят русских женщин, спасают своих соперников, оба гибнут.


[Закрыть]: носителями подлинно русского патриотизма оказываются в них просвещенные русские дворяне, которым, как и их благородным противникам, чужда ксенофобия[195]195
  На материале «Рославлева» см. об этом: Киселева Л. Н. Три «Рославлева»: продолжение истории русского «архаизма» // Замечательное шестидесятилетие: ко дню рождения Андрея Немзера. [М.], 2017. Т. 1. С. 179–201. В отличие от просвещенных патриотов, простому народу у Булгарина бывают свойственны и ксенофобия, и агрессивность; крестьяне и солдаты воспринимают всех тех, кто имеет нерусские фамилии, а также иностранцев как предателей и врагов. Подобная трактовка характерна и для Загоскина. Недаром в «Рославлеве» и «Выжигине» имеются очень близкие эпизоды, когда крестьяне принимают героев за французов и собираются их убить, но потом избирают своими предводителями в борьбе против французских мародеров (Ч. 3. С. 20–25; Загоскин М. Н. Указ. соч. С. 516–519).


[Закрыть]. Концепция нации в обоих случаях – политическая и вполне имперская (в терминологическом смысле слова). «Русский» определяется не этнической принадлежностью, а преданностью государю и отечеству. Выжигин объясняет крестьянам, которые подозревают «генералов из немцев» в измене, причины отступления русской армии: «У русского Царя нет немцев. Кто служит ему, тот русский, и он знает, кого выбрать в какую должность. Измены здесь нет, а идут наши назад для того, что сила неприятельская велика, так начальники не хотят по пустому терять народу» (Ч. 3. С. 60). Характерны дискуссии по поводу Барклая и Кутузова: Выжигин с самого начала отстаивает честь Барклая среди своих однополчан (Ч. 3. С. 75)[196]196
  В ответ на критику «ледяной методы» Барклая и надежду на «русского вождя» Выжигин ссылается на мнение французов, которые опасаются, что тактика Барклая их погубит. Он досадует на то, что образованные люди предаются предрассудкам, свойственным народу, и напоминает, что «Барклай де Толли русский, а не немец. Мало того, что он родился в наших русских провинциях, преданных России, но он служил от самой юности, покрыт ранами и доказал в Финляндии, что он столь же искусен в наступательных действиях, сколько теперь в оборонительных» (Ч. 3. С. 75).


[Закрыть]. Пламенной патриоткой является Лиза (наполовину француженка[197]197
  Она дочь русского князя и француженки. «Ты знаешь, что я родилась в Париже; однако ж не беспокойся, я русская», – говорит она Выжигину (Ч. 3. С. 156).


[Закрыть]). Напротив, не все этнические русские, как и в «Рославлеве», оказываются достойны этого наименования. Недаром Наполеон надеется на то, что никакой народной войны не будет, потому что дворяне слабы духом и народ их не поддержит: «В русском дворянстве нет той силы душевной, которая требуется для начатия и продолжения народной войны» (Ч. 2. С. 89). Выжигин (в полном соответствии с концепцией любимого Булгариным «Горя от ума», из которого заимствован эпиграф к роману) говорит о новом поколении, которое имеет иной дух (Ч. 1. С. 228)[198]198
  Затем ему как бы вторит Коленкур, когда, возражая убеждению Наполеона в слабости духа русского дворянства, говорит: «В России образовалось новое поколение, достойное своего века» (Ч. 2. С. 90).


[Закрыть], чем старики, подобные старинным русским барам Хохляковым и Курдюковым. Они гордятся отзывом французского посланника, которому «описали Россию какою-то Скифией, и он каждый день удостоверяется, что мы только по названию не французы. Это собственныя слова его! Он уверял меня, что только здесь сохранился истинный bon ton, времен Лудовика XIV; что мы, старики, настоящие маркизы прежней династии, а наши дамы те же милыя парижанки» (Ч. 1. С. 210). Ср. точку зрения молодого офицера, которому кажутся обидными подобные отзывы иностранцев (Ч. 1. С. 224–226).

В обоих романах (особенно часто в «Выжигине») повторяется лозунг 1812 г. «За веру, царя и отечество». Но если для православных русских персонажей Загоскина и Булгарина актуальны все члены этой триады, то для литвинов[199]199
  Литвинами называли жителей бывшего Великого княжества Литовского, в отличие от коронной Польши. К ним принадлежал и Булгарин (см.: Глушковский П. Ф. В. Булгарин в русско-польских отношениях первой половины XIX века: эволюция идентичности и политических воззрений. СПб., 2013. С. 36), которого в России называли не иначе как «поляк» или «лях», а теперь иногда именуют и белорусом, поскольку он происходил из-под Минска!


[Закрыть] в «Выжигине» главным объединяющим звеном является именно царь. Сам «ангельский» облик Александра, его обходительность, гуманность привлекают к нему сердца литвинов. Контраст в изображении Александра и Наполеона подчеркивается неоднократно, что, однако, не предполагает однозначно отрицательного отношения к императору французов[200]200
  См. подробнее о «наполеонизме» Булгарина: Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 244 и далее.


[Закрыть]. В романе Наполеон представлен весьма близко к тому, как он дан у Сегюра: великий человек, военный гений, совершивший своим походом в Россию трагическую ошибку. Вслед за Сегюром Булгарин неоднократно подчеркивает наследственную болезнь Наполеона, в которой видит даже один из доводов, вынудивших Наполеона ввязаться в войну с Россией (Ч. 2. С. 93–94). Единственное, в чем языковое чутье отказало Булгарину, это в передаче солдатского прозвища Наполеона «маленький капрал» (le petit caporal), которое в положительном контексте не могло быть передано по-русски словом «капралишка», как неоднократно происходит у Булгарина (например: (Ч. 2. С. 62)). Знаменательна и сходная концепция народа. Это ребенок – искренний, но неразумный, склонный к быстрой смене чувств, нуждающийся в руководстве и защите[201]201
  Литовские крестьяне, ограбленные французами, надеются на защиту своего барина (Ч. 2. С. 109–110).


[Закрыть], но русские крестьяне более уверенно воюют на своей земле, в отличие от литвинов (как дворян, так и крестьян), недавно присоединенных к России и еще не привыкших к новому отечеству.

Характерно, что третья часть «Выжигина» описывает действия крестьянского отряда в Сычевском уезде Смоленской губернии. Отсылка к этому месту встречается во многих источниках[202]202
  См.: Сын Отечества. Собрание сочинений и переводов… С. 310–311, 340–341; Синельников Ф. М. Указ. соч. Ч. 1. С. 59–60.


[Закрыть], в этом уезде действовала знаменитая старостиха Василиса[203]203
  См.: Сын Отечества. Собрание сочинений и переводов… С. 315.


[Закрыть]. У Булгарина, как и у Загоскина, воюют старый солдат Мироныч, священник отец Гаврила[204]204
  К сожалению, Булгарин очень затянул сцену подготовки крестьян к бою, включив даже длинную проповедь священника и много других подробностей (Ч. 3. С. 1–36).


[Закрыть], руководит отрядом спасшийся из плена Выжигин (только, в отличие от Рославлева, его переодевают из французского мундира в русский кафтан и даже успевают покормить!). Особенно знаменательна очевидная аллюзия на подвиг Сусанина. Булгарин описывает подвиг нового Сусанина – ямщика Мишки Горбунова, который повел отряд французских мародеров окружной дорогой прямо на русских партизан (предупредив тех о надвигающейся опасности), но враги успели его «изрубить» (Ч. 3. С. 48)[205]205
  Прямая параллель с подвигом Сусанина не проводится, но для читателей она была очевидна. Хотя опера Глинки «Жизнь за царя» еще не была создана, но дума «Иван Сусанин» пользовалась большой популярностью. Возможно, что не называние имени Сусанина было связано как раз с затруднением отсылки к думе казненного Рылеева.


[Закрыть]. Таким образом, параллель 1612–1812 гг. отыграна не только у Загоскина (отсылкой в подзаголовке «Русские в 1812 году» к предыдущему роману «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году»), но и у Булгарина.

Однако наряду с русским патриотизмом в «Выжигине» затронут и польский патриотизм. В отношении самого Булгарина этот вопрос подробно изучали А. И. Рейтблат и П. Глушковский[206]206
  Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 170–171; Глушковский П. Указ. соч. С. 34–39.


[Закрыть]. Можно согласиться с их выводом: Булгарин не был лишен польского патриотизма, но был убежден в необходимости для Польши находиться в составе Российской империи[207]207
  Во время восстания 1830–1831 гг. «Северная пчела» многократно подчеркивала благополучие Польши под властью России («Польша восстановлена Александром ради ее же блага» (1831. № 43. 23 фев.)) и верность лучших людей Польши – дворян и купцов – России и русскому царю (1830. № 145. 4 дек.; 1831. № 4, 91–93, 145–149, 225. 7 янв., 27–29 апр., 2–7 июля, 6 окт.). Мы не собираемся атрибутировать все анонимные публикации «Северной пчелы» Булгарину, но в тех случаях, когда высказанная там точка зрения сопоставима с другими текстами, где его авторство бесспорно, можно предполагать, что он разделял точку зрения этих статей.


[Закрыть]. В то же время его беспокоило и внутреннее положение Царства Польского под русской властью (см. его агентурные записки о некорректном поведении там русских чиновников[208]208
  Ср., например, в «Замечаниях о Польше»: «Польша страждет под тягостию военного управления и привязчивой полиции и отдана на откуп Новосильцеву и его партии» (Видок Фиглярин: письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подгот. А. И. Рейтблат. М., 1998. С. 352).


[Закрыть]), и негативное восприятие Польши и поляков в русском обществе. Польская тема в «Выжигине» была призвана показать русскому обществу сложность ситуации в этой части империи. Если в эпоху 1612 г., которой были посвящены первые исторические романы Булгарина и Загоскина, поляки были врагами России, то в 1812 г., как стремился продемонстрировать Булгарин, это уже было не совсем так. Польша в тот момент находилась между двух огней, положение ее было трагическим, надежды поляков на Наполеона оказались напрасными, что подчеркивается гибелью тех героев романа из поляков, которые вступили в наполеоновскую армию. В романе всячески акцентируется, что действия Наполеона в Литве отвратили от него литвинов. В романном пространстве «Выжигина» их симпатии склоняются к русским. Концепция «русского отечества» у них еще не устоялась, но уже формировалась; если литвины и не устраивали народной войны с Наполеоном, то, во всяком случае, не поддерживали его активно.

Литовско-польские дворяне оказываются у Булгарина людьми с запутанной идентичностью, испытывающими трудности в определении того, что является для них отечеством. В этом Булгарин знаменательным образом совпадает с Д. П. Бутурлиным, который пишет, что «узы благодарности, привязавшие его [литовский народ] к Российскому Престолу, не могли заменить любви к отечеству, которая одна только в состоянии произвесть чудеса усердия»[209]209
  Бутурлин Д. Указ. соч. Ч. 2. С. 8.


[Закрыть]. Булгарин рисует достаточно драматичную ситуацию раскола внутри страны и даже внутри одной семьи[210]210
  Сошлемся на исследование Н. Н. Акимовой, которая подробно писала об этом: Акимова Н. Н. Указ. соч. С. 20–21.


[Закрыть] графов Мориконских. Автор производит эту фамилию от фамилии реальных литовских (итальянских по происхождению) графов Морикони, родственников Радзивиллов и Тизенгаузенов, которых описывает гр. София Шуазель-Гуфье[211]211
  См.: Шуазель-Гуффье С. Указ. соч. Гл. 4.


[Закрыть].

Сыновья Мориконского Адольф и Эдуард ждут прихода Наполеона («Наконец мы дождались!») и собираются к нему присоединиться, но до времени скрывают от отца свои намерения (Ч. 2. С. 31–32). Племянники другого героя – Шмигайло – воевали на стороне Наполеона в Испании и теперь будут воевать против России. Ситуация в Литве оказывается в какой-то мере обратной по отношению к русской: в русских губерниях «старики» настроены профранцузски, новое же поколение, как уже говорилось, – ярые патриоты; в Литве старшее поколение (в лице старого графа) – более мудрое, так как испытало благодетельность русского правления[212]212
  Вообще и литовские крестьяне (Ч. 2. С. 188), и литовские дворяне (Ч. 2. С. 198) утверждают, что при русской власти им жилось лучше, чем при французах.


[Закрыть]. Мориконский, прочитав письмо своего поверенного о бесчинствах французов, предсказывает гибель Наполеону и с возмущением восклицает: «И после этого французы упрекают нас в равнодушии, в холодности! Имущество наше разграблено, поселяне разогнаны по лесам, дворянство лишено всех средств к существованию, и кем? Теми, которые называются нашими друзьями и велят звать русских врагами!» (Ч. 2. С. 117). Для Булгарина это служит лишним доказательством тщетности надежды поляков на Наполеона. Романтическими мечтами (их характер не уточняется, но вполне очевидно, что речь идет о восстановлении целостности и независимости Речи Посполитой в границах 1772 г.) заражены в романе молодые люди, учившиеся за границей («подпрапорщикам и студентам» «Северная пчела» приписывает потом и инициативу восстания 1830 г.[213]213
  Северная пчела. 1831. № 23. 29 янв.


[Закрыть]). Женщины в романе судят поженски, они обожают императора Александра[214]214
  «“Государь очаровал всех гостей своею любезностью! Никто не сравнится с ним в даре привязывать к себе одним словом“. Отец прервал речь своей дочери и сказал: “Потому, что каждое слово Его исходит из души, и что душа у него ангельская!“» (Ч. 2. С. 5–6). Восторженное описание бала прямо заимствовано из Шуазель-Гуфье, и даже она сама упомянута в романе под своей девичьей фамилией как «девица Тизенгауз» (Ч. 2. С. 5).


[Закрыть] и вместе с тем увлечены мыслью о приходе французских и польских войск, «только с тем условием, чтобы наш добрый император Александр не имел никакой неприятности!» (Ч. 2. С. 11–12). Все же женщины симпатизируют русским не только на словах: Мориконская и Ромбалинская активно помогают Выжигину спастись из плена.

Однако по ходу повествования оказывается, что романтический польский патриотизм – это скорее исключение, литовцы в своем большинстве не хотят воевать. С юмором описывается история литовского полка, который формирует Ромбалинский (Ч. 2. С. 195–208). Полк из 35 солдат и унтер-офицеров (большинство которых – дворовые хозяина) не может противостоять даже мародерам, а офицеры, хотя и числятся, не хотят являться на службу до окончания полевых работ (Ч. 2. С. 201). Ср. у Сегюра: «Он [Наполеон] рассчитывал на четыре миллиона литовцев, но к нему присоединились лишь несколько тысяч. Их ополчение, которое он оценивал в 100 тысяч, выделило ему почетную гвардию; за ним следовали три всадника»[215]215
  Сегюр Ф. П. де. Указ. соч. С. 104.


[Закрыть]. Из этих описаний очевидна справедливость заключения жены Ромбалинского: «Полк мужа моего существовал на бумаге ‹…›. Подвиги нашего полка ограничивались военными движениями по двору и разъездами по корчмам нашего имения, а наши герои проливали только кровь баранов, храбро убиваемых – на жаркое!» (Ч. 4. С. 49–50).

В Литве нет народной войны, и это составляет яркий контраст с собственно русской территорией: «Особенно от Смоленска удостоверились они [французы], что здесь их ожидает народная война» (Ч. 3. С. 72)[216]216
  Ср. у Бутурлина: «В начале похода армия Наполеона не чувствовала еще дурного действия сего расположения [т. е. ненависти крестьян]. ‹…› Поселяне литовские не восстали против россиян; однако ж, устрашенные присутствием неприятеля, попустили ему пользоваться способами страны своей. Все переменилось, когда Наполеон прошел в Смоленск. Здесь, на пути своем, везде встречал он только пустые деревни или тлеющие остатки оных» (Бутурлин Д. Указ. соч. Ч. 2. С. 8). Булгарин точно обозначает те внутренние границы, которые существовали в Российской империи между присоединенными окраинами (польско-литовско-белорусскими землями) и внутренними губерниями (после Смоленска).


[Закрыть]. Отчасти это объясняется различиями в национальном характере. Выжигин, побывавший в Литве, подчеркивает этот контраст в разговоре с крестьянами: «Ведь только от Смоленска началась коренная Россия. Здесь мы все готовы умереть за Веру, Царя и отечество, за нашу Русь православную, а там, за Смоленском, народ другой, тихий и боязливый, разбежался по лесам и не встретил француза так, как вы встречаете, в колья и рогатины» (Ч. 3. С. 60–61). Но главное объяснение кроется, по Булгарину, в исторических обстоятельствах и в бедности земли. Сложными были и взаимоотношения внутри польского общества: «коронные поляки» были склонны смотреть на литвинов как на «младших». Болезненность этого обстоятельства подтверждается и статьями «Северной пчелы». Так, в «Размышлении о нынешней польской революции» сказано, что до присоединения к России «мы, литовцы, были всегда в угнетении»[217]217
  Северная пчела. 1831. № 75. 4 апр.


[Закрыть], однако в отличие от Польши у Литвы всегда были «монархические правила»[218]218
  Северная пчела. 1831. № 76. 6 апр.


[Закрыть]. Трагизм ситуации усугублялся тем, что и в России поляки и литвины не чувствуют себя равными с русскими, к ним относятся в лучшем случае с подозрением. В романе имеется специальное рассуждение о том, почему русские женятся на польках, а поляки на русских не женятся: «Поляк, заехав в Россию, не имеет никакого значения и принимается или вроде просителя, или как будто из милости» (Ч. 2. С. 17). Ср.: «В присоединенных провинциях, при женитьбе мало обращают внимание на происхождение жениха, и более уважают его личное значение, слишком преувеличиваемое нами», по словам графа Мориконского (Ч. 2. С. 16–17).

Литва обрисована в романе как бедная, несчастная страна, которую грабят и русские, и французы: «Наша Польша, как горох при дороге: каждый щиплет, да еще и спасибо не скажет» (Ч. 2. С. 37). Бесчинства наполеоновской армии в Литве описаны в романе ярко и на многих страницах (см., например: Ч. 2. С. 110–115), но при этом подчеркивается, что вестфальцы и баварцы (которых литовские крестьяне у Булгарина называют «безпальцы и поварцы») гораздо хуже французов. Знаменательно, однако, что грабеж населения объясняется неустройством в армии и отсутствием снабжения, что вынуждает солдат грабить (эту же причину называет и Сегюр: «Армия должна была или умирать с голоду, или грабить наших союзников»; «Мы [французское командование] были рассерженны при виде грабителей и хотели, чтобы они понесли наказание, но когда у них отнимали хлеб и скот и они медленно уходили, порой глядя на нас голодным и отчаянным взором, а иногда и плача, ‹…› мы ‹…› добычу отдавали назад»; «Несколько солдат Молодой гвардии уже умерли от голода»[219]219
  Сегюр Ф. П. де. Указ. соч. С. 104, 109.


[Закрыть]).

С точки зрения литвинов, Литва – европейская страна, а русские только приближаются к цивилизации (ср. рассуждения о красоте и обходительности польских женщин[220]220
  «Общежительная утонченность сосредоточена там [в России] единственно в высшем круге, когда, напротив того, она разлита у нас в среднем сословии. От того у нас более свободны в обращении, следовательно, более любезности, более приятности в обществах. Вот почему польки первенствуют» над русскими (Ч. 2. С. 18). Но в романе это отчасти описывается как предрассудок, и Лиза Стенская тому пример, недаром в Вильно ее принимают за польку, что как будто должна подтверждать и ее фамилия.


[Закрыть]). Однако Наполеон считает, что Литва – это Азия, даже «более Азия, нежели Испания и Африка» (Ч. 2. С. 87), и относится к этой стране потребительски: «Литва вооружится по первому моему слову, и этим новым войском я заменю убыли в моей армии, не имея нужды требовать новых усилий от Франции и от моих союзников» (Ч. 2. С. 80–81). Французские офицеры, с восторгом говоря о храбрых поляках, сожалеют, что им досталась такая грязная и неустроенная земля. У них рождается даже замечательный проект: отдать эту никчемную землю жидам (!)[221]221
  Еврейская тема решена в романе Булгарина достаточно однозначно – отрицательно. Еврей предает укрывшегося у Мориконских Выжигина, евреи грабят и русских, и французских военных и т. п. Подобная трактовка выразительно контрастирует с симпатией к корчмарю Иоселю, преданно помогавшему семейству Булгариных в 1795 г., которого писатель потом описал в своих мемуарах (см.: Булгарин Ф. Воспоминания. М., 2001. С. 14–23).


[Закрыть], а поляков переселить в лучший климат – в Италию или Испанию (Ч. 2. С. 69). При этом польская территория (земля Герцогства Варшавского) и Литва, с их точки зрения, друг от друга не отличаются[222]222
  Ср. у Сегюра: «Разве неизвестно, что все стихии защищают эти страны [Польшу и Литву] с первого октября по первое июня? ‹…› армия, оказавшаяся в этих пустынях из грязи и льда, должна погибнуть там полностью и бесславно» (Сегюр Ф. П. де. Указ. соч. С. 56).


[Закрыть].

Все же среди булгаринских литвинов имеются и подлинные русские патриоты. Это воспитатель возлюбленной Выжигина Лизы – Ромуальд Викентьевич Шмигайло[223]223
  Шмигайло говорит Наполеону, что он родом поляк (Ч. 2. С. 42), а в плену называет себя литвином (Ч. 2. С. 50), французского языка он не знает, говорит по-польски и по-русски.


[Закрыть], скромный петербургский чиновник из польской шляхты. В отличие от отца и брата, которые, живя в Литве, сумели составить себе капитал, он не смог продвинуться в Петербурге по службе далее чина титулярного советника, хотя своей честностью и трудолюбием составляет выгодный контраст русским чиновникам-взяточникам. В сюжетном плане командировка Шмигайло в Литву в качестве провиантского чиновника перед самым началом боевых действий дает возможность автору показать недостатки в снабжении французской армии, а также поведение французов в Польше. Шмигайло не изменяет присяге, хотя с ним беседует сам Наполеон и предлагает ему выгодную должность во французской армии. На слова племянника – наполеоновского офицера: «Говорят, что вся Литва ожидает нашего пришествия, что горят нетерпением соединиться с нами, и что поселяне уже вооружаются и собираются по лесам», – Шмигайло возражает: «Кто тебе сказал это, тот немилосердно солгал ‹…›. Литва очень довольна своим положением и не желает никакой перемены» (Ч. 2. С. 54–55)[224]224
  Чтобы это мнение не выглядело лишь данью русскому патриотизму, в другом месте Булгарин приводит мнение Понятовского, о котором напомнил Наполеону его обер-гофмаршал Дюрок: «Литва есть пустыня, во многих местах непроходимая, ‹…› дворянство, в прилежащих к России областях, сделалось полурусским, ‹…› вообще характер литовцев не тот, что польский, ‹…› поселяне в Литве бедны до нищеты и большая часть из них по языку и вере привержены к русским»; причем подчеркивается, что Понятовский – сторонник войны, что «любовь к отечеству горит в его душе, но не ослепляет его тщетными надеждами» (Ч. 2. С. 87–88).


[Закрыть].

Однако в условиях Польского восстания, когда «Выжигин» вышел из печати, подобные утверждения звучали почти насмешкой. Ревниво-настороженное отношение к Польше, которое утвердилось в русском обществе в александровскую эпоху, в 1830–1831 гг. вновь сменилось враждебным. Лучшее тому доказательство – стихотворения Пушкина «Перед гробницею святой…», «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», где «кичливый лях» и «верный росс» противопоставлены вполне однозначно[225]225
  Ср. резкое суждение Д. Давыдова, писавшего в автобиографии 1832 г.: «Тяжкий для России 1831 год, близкий родственник 1812, снова вызывает Давыдова на поле брани. И какое русское сердце, чистое от заразы общемирного гражданства, не забилось сильнее при первом известии о восстании Польши? Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и руководимая женщинами, господствующими над ее мыслями и делами, осмеливается требовать у России того, что сам Наполеон, предводительствовавший всеми силами Европы, совестился явно требовать, силился исторгнуть – и не мог!» (Давыдов Д. В. Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова // Давыдов Д. В. Соч. М., 1962. С. 34).


[Закрыть]. Польское восстание свело на нет усилия Булгарина изменить своим романом отношение к полякам и вызвать симпатии к ним, представив в «Выжигине» трагизм их положения в 1812 г. В романе Загоскина польская тема решена гораздо проще – в «Рославлеве» имеются два польских типа: кичливый и вполне стереотипный польский пан, унижающий русского офицера, назначенного к нему на постой, и добродушные весельчаки, проявляющие по отношению к русскому самое широкое гостеприимство. Однако характерно, что офицер и его денщик принимают этих охотников за разбойников и стремятся спастись бегством – подозрение во враждебности доминирует и здесь.

Польская тема – это водораздел, который невозможно перейти, сохраняя Царство Польское в составе Российской империи, к чему, в полном согласии с русской точкой зрения, стремился Булгарин. Завершим выразительным свидетельством из мемуаров участника восстания 1830–1831 гг. Мауриция Мохнацкого, на которые ссылается А. А. Корнилов: «…если бы даже русские святейшим образом соблюдали конституционное учреждение в Царстве Польском, то полное его развитие не привело бы еще скорее к восстанию, нежели его ограничение? ‹…› Революция лежала в основании самого учреждения царства»[226]226
  Цит. по: Корнилов А. А. Русская политика в Польше со времени разделов до начала ХХ века. Пг., 1915. С. 25–26.


[Закрыть]).

Приложение

Боевой путь Ф. В. Булгарина в 1812 году в России (попытка реконструкции)

Исследователи выяснили, что в походе Великой армии в Россию Булгарин находился в составе 8-го польского шеволежерского полка. Приводимые далее сведения основаны на данных о передвижении по русской территории этого полка и тех соединений, в состав которых он входил[227]227
  Турусов В. П. Уланы (Великая армия); Васильев А. А. Кавалерия 2-го армейского корпуса (Великая армия); Шиканов В. Н. Удино Николя Шарль // Отечественная война 1812 года: энциклопедия. М., 2004. С. 740–741, 159, 736–737.


[Закрыть].

8-й польский шеволежерский полк[228]228
  То есть полк легкой кавалерии, вооруженный также пиками (см.: Булдыменко П. В., Кузнецов П. Е. «Los infernos picadores» // Воин. 2003. № 11. С. 39–46), или 2-й полк Вислинских улан был организован в 1811 г. под командованием полковника Томаша Любенского (Lubenski, Лубеньский), поэтому его иногда называли «полком Лубеньского». Полк входил в состав 6-й кавалерийской бригады (командир бригады, бригадный генерал барон Жан-Батист Жювеналь Корбино (Corbineau)).


[Закрыть] в составе 6-й бригады (вместе с 5-й) корпуса маршала Удино (Nicolas-Charles Oudinot) перешел р. Неман у Понемуня (в районе Ковно) 12(24) июня 1812 г. Корпус Удино действовал против Витгенштейна и должен был прорваться к Петербургу; французский маршал был настолько уверен в победе, что даже писал Наполеону: «Ваше Величество, мне очень совестно, что я прежде Вас буду в Петербурге»[229]229
  Цит. по: Ополчение 1812 года. С. 71.


[Закрыть]). Однако, несмотря на кровопролитные сражения и большие потери, эту задачу французам решить не удалось. И все же по сравнению с главными силами Наполеона войска западного направления были гораздо лучше (хотя далеко не полностью) обеспечены продовольствием и всем необходимым, так что до воссоединения с основными частями и до начала общего отступления корпус Удино не испытывал тех страшных лишений, которые пришлось пережить главной армии.

Насколько можно судить, Булгарин не был в Вильно ни при наступлении, ни при отступлении Великой армии (в обоих случаях он переходил Неман в районе Ковно). Полк шеволежеров сражался в корпусе Удино[230]230
  В период его лечения от раны, полученной под Полоцком 5(17) августа 1812 г., до конца октября 1812 г. командование было передано Гувиону Сен-Сиру, который за первое (победное для французов) Полоцкое сражение получил звание маршала.


[Закрыть] под Якубовом (18/30.07.1812), Клястицами (16/29.07–20.07/1.08.1812), Полоцком (5–6/17–18.08 и 5–7/17–19.10.1812 г.), Борисовом (26–29/14–17.11.1812). Между первым и вторым Полоцкими сражениями в течение двух месяцев активных боевых действий не велось.

Организация переправы наполеоновской армии через Березину была возложена на корпус Удино. Как пишет историк А. А. Васильев: «12(24) ноября бригада Корбино, поддержанная одним пехотным полком и двумя ротами саперов, была отправлена маршалом Удино к Студенке. Около 11 часов утра 14(26) ноября ее кавалеристы переправились вброд через Березину и обеспечили работы по сооружению мостов»[231]231
  Васильев А. А. Указ. соч.


[Закрыть]. Из всей боевой карьеры Булгарина 1812 г. детализировался только березинский эпизод с опорой на воспоминания польского офицера Йозефа Залуского. Обычно приводимая исследователями цитата звучит так: «Первый брод на Березине на наших глазах испытал офицер 8-го полка Лубеньского с помощью нескольких улан; это был прославленный позднее российский литератор Булгарин!»[232]232
  Załuski J. Wspomnienia o pułku lekkokonnym polskim gwardyi Napoleona I. Krakow, 1865. S. 273.


[Закрыть] Однако А. И. Рейтблат уточняет свидетельство Й. Залуского по его же статье 1843 г.: «Булгарин как литовец, знакомый с местностью, указал брод через Березину и первый переправился, что я сам видел, не зная еще тогда Булгарина, который мне позднее об этом рассказал, утверждая, это он был тем офицером»[233]233
  Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 243. Выделено нами.


[Закрыть]. Другими словами, по свидетельству очевидца, офицер 8-го полка указал брод и первым переправился через Березину, но то, что этим офицером был Булгарин, мы знаем со слов самого Булгарина. А. И. Рейтблат приводит также свидетельство Н. И. Греча о том, что Булгарин рассказывал близким друзьям «за тайну», что «он был одним из тех польских улан, которые по рыхлому льду провели лошадь» Наполеона через Березину[234]234
  Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 243.


[Закрыть]. Как мы видим, детали свидетельств не совсем совпадают, и вряд ли представится возможность их уточнить, ибо они оба опираются на рассказ самого Булгарина. То же относится и к его встрече с Наполеоном[235]235
  Булгарин Ф. Знакомство с Наполеоном на аванпостах под Бауценом… // Сочинения Фаддея Булгарина. СПб, 1830. Ч. 1. С. 138–146


[Закрыть].

Вернемся к продвижению полка после переправы. Исследователь приводит важные для нас сведения: «В течение двух последующих дней кавалерия корпуса (около 700 чел.) участвовала в боях с русским отрядом генерала Чаплица при Стахове. ‹…› 16(28) ноября ранение получил полковник 8-го шеволежерского полка Любенский (из этого можно заключить, что и Булгарин участвовал в этом бою. – Л. К., Е. Я.). С 17(29) ноября остатки, сведенные в одну бригаду под командованием Корбино, действовали в составе арьергарда Великой армии. ‹…› Уцелевшие бойцы 30 ноября (12 декабря) перешли Неман при Ковно и направились к Мариенбургу (Восточная Пруссия). В феврале 1813 кавалерия корпуса была фактически расформирована»[236]236
  Васильев А. А. Указ. соч.


[Закрыть].

Среди немногих уцелевших бойцов был и Булгарин, который участвовал затем в сражении под Бауценом, где якобы и состоялась его встреча с Наполеоном и производство в капитаны. Из этого можно заключить, что и в 1813 г. Булгарин служил под командованием Удино, следовательно, в 12-м армейском корпусе. В статье о встрече с Наполеоном Булгарин указывает, что его дивизионным генералом был Лабрюйер (точнее: Жан Пьер Жозеф Брюйер / Jean Pierre Joseph Bruguière; 1772–1813), племянник маршала Л. А. Бертье. Булгарин был в карауле с 30 уланами, а потом его сменили конные егеря[237]237
  Булгарин Ф. Знакомство с Наполеоном на аванпостах под Бауценом… С. 146.


[Закрыть].

Выводы, которые можно сделать из этих сведений, важны не только для уточнения биографии Ф. В. Булгарина, но и для комментирования романа «Петр Иванович Выжигин». В 1812 г. наш автор как офицер наполеоновской армии действовал на территории западных регионов Российской империи – в Курляндии, Литве, Белоруссии (крайней «восточной» точкой, видимо, был Полоцк), ему не выпало на долю ни Смоленска, ни Бородина, не был он и в Москве. Происходившие там события он мог описывать только по печатным источникам, а также основываясь на устных преданиях и на своем знании Литвы и, в частности, Вильно.