Текст книги "Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования"

Однако новый взгляд на социальную иерархию и стратификацию вызвал дискуссию и имел как сторонников, так и противников, что и показали обсуждения в Уложенной комиссии 1767 г. Так, Г. А. Полетика, возражая против предоставления преимуществ служившим дворянам перед неслужившими, вполне в духе приведенного выше мнения Н. И. Панина о характер дворянской «економии» отмечал: «Я всякаго дворянина почитаю за служащего своему отечеству тем, что он дает из своего имения надлежащую часть для нужд отечества»[392]392
  Сб РИО. СПб., 1882. Т. 36. С. 354.


[Закрыть]. Полетика указывал на то, что различие в «титулах и гербах и преимуществах разных чинов в монархическом правлении нужно», это доказывают все «благо-учрежденные монархии». Равенство может быть полезно только в республиках, да и то в Римской, Генуэзской, Венецианской республиках существовала аристократия. При этом Полетика предлагал сохранить принципы выслуги Табели о рангах, указывая на то, что получение дворянства «чрез чины офицерские» соответствует традиции, ибо «до учреждения регулярной службы звание дворянское было чин <…> люди вольные, отметившие себя пред прочими в службе, жалованы были в боярские дети, боярские дети происходили в дворяне городовые, городовые дворяне в жильцы, и так далее, даже до боярскаго, яко главнейшаго, чина, и верстаны были различными по чинам своим поместными и денежными окладами»[393]393
  Там же. С. 347.


[Закрыть].

Проблема функционализма ярко проявилась при обсуждении депутатами Уложенной комиссии «Проекта правам благородных». Депутат от лифляндского дворянства Эстенского дистрикта Г. Левенвольд отмечал: «Хотя упомянутые в 7 пункте добродетели, чрез которыя заслуживается дворянство, купно заключают в себе и должности всякаго согражданина, которыя если он умышленно нарушит или пренебрежет, то непременно подвергает себя наказанию, следовательно, кажется, что они никакого не заслуживают награждения; однако же справедливо и обществу самому не бесполезно, для большаго одобрения всякаго согражданина, ко исполнению добродетелей и должностей, тех дворянством и степенями онаго наипаче награждать, которые преимущественно пред другими, себе подобными, добродетель и заслуги свои оказывают и чрез то особливо достойными членами общества делаются»[394]394
  Сб РИО. Т. 36. С. 361.


[Закрыть]. Об этом же в сходных выражениях говорит и И.-Д. Ренненкампф, депутат эстляндского дворянства Вирского крейса: каждый гражданин должен служить государству «добровольно, без принуждения, охотою, ревностию и довольствием», однако нужно для сохранения духа конкуренции вознаграждать тех, кто оказал наиболее выдающиеся услуги Отечеству. В конечном счете государство должно «изящныя добродетели, заслуги и оказанныя службы наградить не одним только почтительным наименованием, но и чрез такия сущия преимущества и выгоды, кои получивших оныя особ тем более от других отличают, чем государственное правление без помощи таковых избранных, достойных и полезных граждан обойтиться не может, яко же государство без оных, по сходственному с общею пользою намерению, порядочно управляемо не будет»[395]395
  Там же. С. 374.


[Закрыть]. Итак, дворянство – это не только «нарицание», но и привилегии. Привилегии дворянства не вредят общему благу, поскольку соблюдается нужное равенство: каждый гражданин может достичь дворянства. Да к тому же наследственное преимущество дворянства не является предосудительным, так как оно «предоставляет всегда государству людей, воспитанных сходственно с их родом, чином и должностьми, следовательно, с юношества обученных и привыклых к добродетелям и благопристойным поступкам». Чем больше различий, тем больше «поревнования», чему примером служат воинские звания. Иначе «в службе государственной не иные, как весьма мало искусные употреблялись, следовательно, оная и не с пользою воспоследовала бы». По мнению Ренненкампфа, Табель о рангах следует вовсе отменить, поскольку по ней достигают дворянства те, у кого нет «маетностей» и «имения», нужного, чтобы воспитывать детей «по приличеству их чина»[396]396
  Сб РИО. Т. 36. С. 378.


[Закрыть].

Представители других социальных групп критиковали дворянскую исключительность на основаниях социального функционализма, предполагавшего отказ от социологической априорности. Депутат от Тамбовской провинции однодворец В. С. Веденеев оспаривал право дворян не подвергаться телесным наказаниям. Нужно войти в «естественное положение» согласно закону Божьему: «Всякому же, ему же дано будет много, много взыщется от него». Ничто не мешает дворянину подвергнуться наказанию: «…кажется, он сам себе оное волею получает, от несохранения ж закона и благородство теряет. Ведь по власти Божией от государя человеку дается благородство не с тем, чтоб насилие и мучительство оказывать, но чтоб ему быть ко всем своим врученным благоприветливу, непамятозлобну и милостиву». Например, дворянин, обнадеженный отсутствием наказания, может убить человека – «не возопиет ли убитаго неповинность проливаемой крови ко Господу»? В заключение Веденеев ссылался на Кормчую[397]397
  Там же. С. 305–306.


[Закрыть].

В свою очередь, Е. Борзов, купец, депутат от города Опочки, демонстрировал вполне функционалистское понимание добродетели как свойства, присущего всем социальным стратам: «Добродетель и заслуга возводящия людей, по словам Наказа, на степень дворянства, суть по всем естественным правам всегда равной чести достойны, хотя бы оне благороднаго, хотя простаго человека украшали, что добродетель не есть наследственная вещь, ибо всегдашние примеры уверяют нас, что и между благородными по природе бывают изверги, и между простонародными – добродетельные, возстановляющие в себе новую дворянскую фамилию. Итак, ту же добродетель и те же заслуги если больше почитать в одном каком бы то ни было лице, нежели в другом, есть весьма несправедливое лицеприятие». Дворянство же не может считать обидой подобное «распространение привилегий» на «заслуженных и добродетельных людей», поскольку дворяне сохраняют все возможности для службы, а «для государственнаго благоденствия никакое размножение таких добродетельных и ревностных к отечеству людей не может быть ни тягостно, ни излишне». А вот отказ от продвижения способен породить среди дворян опасную «надменность» и «недоброхотство» между родами подданных.

Депутат от города Дерпта Я. Урсинус сделал примечание к 21-й статье «Проекта правам благородных», где критиковал исключительное право дворян покупать деревни: «Понеже домостроительство, яко основание всеобщаго благосостояния, необходимо требует столько искусства и прилежности, сколько всякая служба и все прочия упражнения, а почти все крестьянство и все земское хозяйство в государстве состоит во власти приказчиков, кои, упражняясь единственно в сборе доходов, о поправлении домостроительства никогда не помышляют, то закон сей, по которому таким людям, кои с младых лет обучались домостроительству и о приращении онаго усердствуют, не дозволено купить вотчины, по той причине, что они не из дворянства – должен почесться за запрещение, по которому достойные люди не имеют быть допущены к службе отечества, буде они не дворяне»[398]398
  Сб РИО. Т. 36. С. 319.


[Закрыть].

Наконец, депутат Сибирских линий от казаков Ф. Анцыферов и вовсе оспорил базовую привилегию дворянства – вольность. По мнению Анцыферова, никто не свободен, кроме государя, и «благородные или высокопочтенные дворяне не только одному государю, яко предержащей и Богом установленной власти, но и Его Величества царским законам и прочим судебным правительствам, во всех зависящих от службы и должностей их в государстве делах, равно как и все верноподданные рабы, ответ дать повинны»[399]399
  Там же. С. 301.


[Закрыть].

Не менее показателен и протест, который заявил Синод по поводу выдвинутого членами соответствующей комиссии предложения отнести белое духовенство к «среднему роду» людей. В особом «Раз-суждении» члены Синода поясняли: нельзя отделить «низшее» (белое) духовенство от «высшего», в целом же духовенство следует делить на «правительствующих» и «правительствуемых», образующих единую группу. Духовенство не следует относить к «среднему роду», но считать «…в особливом роде; а в каком, в сравнении других родов, степени, – сие единственно зависит от милосердой воли Ея императорскаго величества… ибо все духовные по званию своему суть пастыри и учители всякаго рода людей. И потому должны они пользоваться особливым почтением и уважением к их сану от мирян всякаго рода». Ведь и в «Наказе» в число «среднего рода» духовенство не отнесено; пусть некоторые духовные, обитающие в городах, и могут – наряду с дворянами – «заключаться» в числе мещан, но большинство духовных находится в селах и в полках. В дополнение Синод ссылался на то, что малороссийское духовенство «особливыми пользуются правами и выгодами» и «считаются в равенстве с светскими чиновными шляхетнаго чина людьми»[400]400
  Сб РИО. Т. 36. С. 187. Комиссия в ответ на это разъяснила, что белое духовенство «сожитием своим плотским в правы мирския входит» и поэтому подвержено светским законам; черное же, правительствующее духовенство подлежит церковному праву. Будучи «учителями народными», духовные лица рассматривались Комиссией «в одном роде с учеными». Таким образом, Комиссия выдвигала против обвинений Синода концептуальное различение между чином и родом: по своему «изящному чину» белое духовенство относится к священнослужителям «яко к чину служения, имеющему свои степени» и, соответственно, подвержено церковному праву; но «что касается до рода, то, яко граждане, имеющие мирское сожитие и пользующиеся всеми выгодами мирян, и не могут инако, как в средний род быть вмещены» (С. 189). С. В. Польской, говоря об отсутствии статей о духовенстве в проектах Уложения рубежа 1750–1760-х гг., резюмирует: «Вероятно, это было связано с его особым статусом в государстве и наличием церковного права, а не столько с отрицанием его как чина» (Польской С. В. «На разные чины разделяя свой народ…»: законодательное закрепление сословного статуса русского дворянства в середине ХVIII века // Cahiers du Monde russe. Vol. 51, № 2/3. С. 14).


[Закрыть].

Несмотря на то, что в конечном счете социологический взгляд возобладал и дворянская исключительность была закреплена на законодательном уровне, противостояние сохранялось. Примером тому служит знаменитый фрагмент из «Женитьбы» Н. В. Гоголя (1833), где невеста, дочь купца Агафья Тихоновна, обсуждает со своей теткой Ариной Пантелеймоновной преимущества и недостатки потенциальных женихов с точки зрения их социального статуса. Дискуссия сводится к спору о том, кто лучше – купец или дворянин; тетка настаивает на том, что жених-купец предпочтительней, апеллируя, кроме прочего, к мнению покойного отца Агафьи Тихоновны: «Эй, Агафья Тихоновна, а ведь не то бы ты сказала, как бы покойник-то Тихон, твой батюшка, Пантелеймонович был жив. Бывало, как ударит всей пятерней по столу да вскрикнет: “Плевать я, говорит, на того, который стыдится быть купцом; да не выдам же, говорит, дочь за полковника. Пусть их делают другие! А и сына, говорит, не отдам на службу. Что, говорит, разве купец не служит государю так же, как и всякий другой?” Да всей пятерней-то по столу и хватит»[401]401
  Гоголь Н. В. Женитьба // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1949. С. 20.


[Закрыть].

Кроме того, большим вызовом формированию единой категории дворянства – будь она определена по функции или по качеству – оставались дробные идентичности на местах. Коллективной идентичности единой дворянской страты, пропагандировавшейся административной (законодательство) и интеллектуальной (публицистика) элитами, противостояла фрагментированная идентичность локальных дворянских групп. Об этом свидетельствуют дворянские наказы депутатам Уложенной комиссии.

Большинство дворянских наказов депутатам оставались в рамках традиционных представлений, они содержали жалобы на тяготы жизни и просьбы сохранить за дворянством его привилегии, практически всегда – экономические, теснейшим образом связанные с экономическим характером конкретной местности. Часто обращения к государыне сопровождались жалобами на общее неустройство и собственное ничтожество дворян, уповавших только на заботу своей государыни. Например, составители наказа рыльского дворянства сокрушались, словно бы ощущая собственное несоответствие тому образу, который усердно транслировался столичными элитами: «Да и то, что мы вообще не так время свое провождаем, как-бы пристало, правосудие своего действа не имеет, малопоместное дворянство от великопоместных утесняется, подлородные, происком обогатясь, купя деревни, смешались с старым дворянством, – словом сказать, что не так живем, как благородному дворянству прилично»[402]402
  Сб РИО. СПб., 1889. Т. 68. С. 621.


[Закрыть].

Требования смертной казни и жестоких телесных наказаний, жалобы на «судебную волокиту» и «ябеды», учреждение школ, армейские постои и, конечно, винокуренная привилегия – именно эти проблемы в подавляющем большинстве случаев волновали составителей дворянских наказов. Сошлемся на выводы В. М. Никоновой, проведшей контент-анализ дворянских требований: «Ведущее место в требованиях дворян принадлежало вопросам, связанным с реорганизацией суда и судопроизводства и с укреплением всей системы местного управления <…> В комплекс требований, объединенных данной категорией, входят: пресечение крестьянских побегов и разбоев, проблемы наследственных прав и Вотчинной коллегии, связанные с совершенствованием законодательства о наследовании»[403]403
  Никонова В. М. Требования дворян и проект «Прав благородных» в Уложенной комиссии 1767–1768 гг.: автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1990. С. 12.


[Закрыть]. Провинциальное дворянство было в наибольшей степени озабочено повышением качества работы судебно-административного аппарата, а не переосмыслением своего статуса в системе империи – переосмыслением, которое неизбежно влекло за собой новые обязанности дворян в дополнение к тем проблемам, на которые жаловались составители дворянских наказов.

В свою очередь, среди дворянской элиты распространялось представление о том, что выдающихся дворянских добродетелей хватит для того, чтобы виртуозно выполнять практически любую «должность» в обществе. Дворяне уже монополизировали «должности» воинов и судей, а также призваны были руководить земледельцами. На очереди оказались купцы, что привело к знаменитому дебату о «торгующем дворянстве»[404]404
  См. детальный анализ этого сюжета: Гриффитс Д., Камендровский В. Дебаты о «торгующем дворянстве» в России: глава из истории отношений между Екатериной II и русским дворянством // Гриффитс Д. Екатерина II и ее мир: статьи разных лет. М., 2013. С. 151–189.


[Закрыть].

Д. Рансел отмечает, что «вестернизированная бюрократическая элита» Российской империи «…была заинтересована в общем развитии экономики и не хотела, чтобы это развитие сдерживали особые концессии, способные ослабить сложившиеся коммерческие группы. Идея заключалась в том, чтобы дать всем способным и предприимчивым возможность развивать производительную способность (capacity) страны»[405]405
  Ransel D. The Politics of Catherinian Russia: The Panin Party. New Haven; London, 1975. P. 189.


[Закрыть]. Представляется, что Рансел здесь не прав именно из-за недооценки того, каким образом представители дворянской элиты в своих взглядах на социальное устройство страны ставили знак равенства между «способностями» и «предприимчивостью», с одной стороны, и дворянским статусом – с другой.

Вместе с тем интеллектуальная элита оставалась в рамках консенсуса о том, что качества и статус не всегда совпадают, и в случае такого несовпадения приоритет остается за качествами, а не за правом. Так, Д. И. Фонвизин в «Опыте российского сословника» писал: «Человек бывает низок состоянием, а подл душою. В низком состоянии можно иметь благороднейшую душу, равно как и весьма большой барин может быть весьма подлый человек. Слово низкость принадлежит к состоянию, а подлость к поведению, ибо нет состояния подлого, кроме бездельников. В низкое состояние приходит человек иногда поневоле, а подлым становится всегда добровольно. Презрение знатного подлеца к добрым людям низкого состояния есть зрелище, унижающее человечество»[406]406
  Фонвизин Д. И. Опыт Российского сословника // Фонвизин Д. И. Собр. соч.: в 2 т. М.; Л., 1959. Т. 1. С. 226–227.


[Закрыть]. Литература XVIII в. – начиная, конечно же, с хрестоматийного фонвизинского «Недоросля» – изобилует образами «злонравных» дворян, которые не соответствуют по моральным качествам своему формальному, обязывающему статусу. Существование подобных «злонравных» дворян было очевидным вызовом тому взгляду на социальную структуру, о которой мы говорим; с другой стороны, предполагалось, что под воздействием общественного презрения такие «злодеи», благодаря особому коллективному этосу дворянства, исправятся.

В «Недоросле» положительный персонаж Правдин прибывает для того, чтобы изъять имение Простаковых и наказать их за безнравственность. Однако Правдин вовсе не является «правительственным чиновником» (такое определение, до сих пор кочующее по разного рода справочникам и школьным сочинениям, почерпнуто, возможно, из разбора «Недоросля» В. О. Ключевским, который безапелляционно – и ошибочно! – назвал Правдина «чиновником»[407]407
  Говоря о Простаковых, Ключевский замечал, что «автор взял их на время для показа из-под полицейского надзора, куда и поспешил возвратить их в конце пьесы при содействии чиновника Правдина, который и принял их в казенную опеку с их деревнями» (Ключевский В. О. «Недоросль» Фонвизина: (Опыт исторического объяснения учебной пьесы) // Ключевский В. О. Соч.: в 9 т. Т. 9: Материалы разных лет. М., 1990. С. 62).


[Закрыть]); Правдин – это дворянин того же уезда, что и Простаковы, участвующий в созданном реформами Екатерины II дворянском самоуправлении. Его появление – это не вмешательство «сильной руки» государства, а вразумление добродетельными дворянами тех членов корпорации, которые не выказывают соответствующих качеств. Финальное изъятие имений Простаковой в опеку – это и есть демонстрация того, как партнерство дворянской корпорации и монаршей власти (представленной упоминаемым несколько раз «наместником») карает «злонравных» представителей дворянства. «Вот злонравия достойные плоды!» – восклицает Стародум в финале пьесы, и относится эта фраза не только к отношениям между Митрофаном и Простаковой, но, пожалуй, и к «злонравным» дворянам вообще.

Аналогичную мысль выражал А. П. Сумароков в сатире «О благородстве» (1771)[408]408
  Сумароков А. П. О благородстве // Сумароков А. П. Избранные произведения. Л., 1957. С. 189.


[Закрыть]:

 
Какое барина различье с мужиком?
И тот, и тот – земли одушевленный ком.
А если не ясняй ум барский мужикова,
Так я различия не вижу никакого.
 

Г. П. Макогоненко усматривал различие между «крепостническим» подходом Сумарокова и «демократичным» подходом Фонвизина[409]409
  Макогоненко Г. П. Жизнь и творчество Д. И. Фонвизина // Фонвизин Д. И. Соб. соч.: в 2 т. Т. 1. С. XLIV.


[Закрыть]. Однако признание равенства людей от рождения и необходимости особой образованности дворян было общим местом публицистики второй половины XVIII в., вполне созвучной церковной проповеди. Например, анонимный автор стихотворения «Плод воспитания и вояжа Г***, им самим написанный», напечатанного в журнале «Ни то ни сио», насмехался над необразованным дворянином:

 
На свет сей всех равно изводит нас природа
Нагими как дворян, людей так средня рода.
Так, думаю, и я родился наг на свет,
И не было на мне сорочки и манжет,
В которую меня уж после нарядили,
И от простых детей нарядом отделили[410]410
  Ни то ни сио в прозе и стихах, ежесубботное издание 1769 года. Объявление цены. Всяк, кто пожалует без денежки алтын, тому ни То ни Сио дадут листок один. СПб., 1769. С. 81.


[Закрыть].
 

Далее в стихотворении описывался глупый дворянин, не получивший хорошего образования и путающий все на свете.

В конечном счете Жалованная грамота 1785 г. фиксировала выдающиеся качества россиян, среди которых подчиненные вдохновляются примером начальников «на деяния, хвалу, честь и славу за собою влекущия». Кто такие «начальники»? «Начальников и предводителей таковых Россия чрез течение осьми сот лет от времени своего основания находила посред своих сынов, наипаче же во всякое время свойственно было, есть, да помощию божиею и пребудет вечно российскому дворянству отличаться качествами, блистающими к начальству». Дальше речь заходит о дворянском усердии и адекватной награде в виде деревень и знаков отличия. Однако исходная посылка грамоты все же – наличие у «благородных» особых качеств. Именно поэтому дворянские «обязательства утверждались за неустойку единым стыдом, ибо стыд и поношение благородным и честь любящим душам представлялись наитягостнейшим наказанием; хвала же и отличность – лучшею наградою». Итак, дворянство – это «честь любящие души», и именно это отличает их от других социальных страт: функция дворян не равна функциям других сословий, поскольку заключается в управлении, требующем особых качеств.

Ярким примером может служить творчество М. Н. Муравьева, поэта и публициста, преподававшего риторику и историю великим князьям Александру и Константину Павловичам по приглашению Екатерины II. В заметке «Забавы воображения»[411]411
  Вошла в сборник текстов Муравьева «Опыты истории, письмен и нравоучения».


[Закрыть] (1796) М. Н. Муравьев пишет: «Человек, состояния низкаго и полезнаго, посвящает необходимо труду все мгновения жизни своей». Напротив, «особы вышних состояний общества окружены с младенчества изобилием, не состоят под необходимостью механической работы». Дело в том, что «тщательнейшее воспитание» готовит представителей высших страт «к попечениям другаго рода, которыя требуют безпрестаннаго упражнения способностей разума и часто крайних усилий духа. Определены к защищению и управлению отечества, они ищут знаменитости в трудах военной жизни или в советах градоначалия»[412]412
  Муравьев М. Н. Опыты истории, письмен и нравоучения. СПб., 1796. С. 110–111.


[Закрыть].

Аристократы нуждаются в «предписаниях вежливости и необходимости нравится», поскольку постоянно конкурируют друг с другом в отличиях и стиле. Муравьев ясно показывает, кого он имеет в виду – дворянскую элиту: «Владельцы пространных маетностей, которыя дошли до них наследством, они не ограничиваются необходимым: они безпрестанно заняты употреблением излишняго». Просвещение и воспитание спасает представителей высших страт от мучений безделья и праздности. Таким образом, «знания, искуства, дарования суть верные и необходимые признаки благороднаго состояния». Упражнение в добродетели сопряжено с культивированием вежливой манеры обхождения, вкуса, который «приготовляет нам в обществе сей ободряющий и благосклонный прием, который делает исполнение добродетелей столь легким и всякое оскорбление их невозможным»[413]413
  Там же. С. 111.


[Закрыть].

Муравьев здесь отсылает читателя к прелестям чтения и связанного с ними развития воображения и памяти. Некоторые пытаются занять себя беспрестанной суетой, но память таких есть «гладкая дека, на которой не вырезались никакие напечатления». Культивирование чтения дает «наслаждение чистое, одному разуму свойственное», способность адекватно воспринимать поэзию, драму. Художества и искусства, дарующие наслаждение образованному, просвещенному человеку, расцветают под покровительством патронов: это архитектура, живопись, стихотворения, сохраняющие «потомству черты патриотов и героев». Муравьев приходит к заключению: «Тот, который восхищается красотами поемы или расположением картины, не в состоянии полагать благополучия своего в нещастии других, в шумных сборищах беспутства, или в искании корысти»[414]414
  Муравьев М. Н. Опыты истории, письмен и нравоучения… С. 118–119.


[Закрыть]. Изящество, вкус, досуг формируют особые качества дворян, нужные им для исполнения их особо сложных социальных функций.