Текст книги "Хрестоматия по сравнительному богословию"

Анатолий Константинопольский писал в Рим миролюбивое послание. Это непонятное на первый взгляд обстоятельство будет ясно, если мы припомним этнографические и психологические особенности типов Востока и Запада. Психология этих типов была совершенно диспаратная. В данном случае Восток проиграл, потому что греки вообще были способны уступать. Тяжелое историческое прошлое тяготело над эллинами. Восток не выработал себе твердого исторического характера, так чтобы мог стать лицом к лицу с Римом и защищать себя на правовой почве. Греки переоценивали те стороны своей природы, которые в них признаются самыми характерными: гибкость ума, тонкость наблюдений и веру в силу своего красноречия. Произойди подобный случай в Карфагене, престижу пап был бы нанесен прямой удар, а здесь вышло другое. Собор и Анатолий, решившись твердо стоять за 28-е правило, не высказались решительно против пап, так что удар нанесен был косвенно. Папу не оспаривали как личность, вмешивающуюся не в свое дело, а его стали умилостивлять как разгневанного властелина. Собор представил дело так, что папские легаты не поняли его. Папа Лев как будто не посвятил своих легатов в тайну отношений Рима к Константинополю. По мнению отцов Собора, Лев будет даже рад возвышению Константинополя, потому что это возвышение клонится к чести самого Рима. Константинополь – второй Рим; возвышая второй Рим, Собор этим самым возвышал и первый. Таким образом, все дело имело такой вид, будто Собор, с одной стороны, возвышением Константинополя и с другой – принятием «томоса» почтил папу и от себя просил его почтить их (отцов Собора) утверждением Халкидонского определения о Константинополе.

Но такое красноречие нисколько не тронуло папу. Он хотел уничтожить это постановление своим молчанием о Соборе. В дело вмешался император Маркиан, который был поставлен в неловкое положение таким отношением папы к делу. Маркиан потребовал, чтобы Лев высказался определенно, и Лев должен был заговорить. Но еще до утверждения папы 28-е правило Халкидонского Собора на Востоке вошло в церковную жизнь, а в Риме на послание Анатолия смотрели как на обращение к папе за разрешением вопроса о положении Константинопольского патриарха. Во время акакианской смуты Геласий цитировал Анатолиево послание как отказ от определения Халкидонского Собора.

Так представляется это дело в истории. Мы, восточные, можем ссылаться на смысл факта, и этот факт говорит в нашу пользу: правило читается в списке постановлений Собора, хотя фразы и цветистости говорят не в нашу пользу. Но здесь проявляется лишь различие характеров Востока и Запада. Головы, оценивающие факты по их смыслу, будут держаться восточного понимания Халкидонского определения.

Во всяком случае мир в этот раз не был нарушен. Но церковный раздор вскоре последовал из-за акакианской схизмы. Акакий Константинопольский – явление довольно проблематичное. Он более или менее симпатизировал монофизитам и прислуживался гражданской власти. Халкидонский Собор издал брод [определение] и 28-е правило. Василиск, желая присоединить монофизитов, вздумал отменить брод, но Акакий поднял бурю, потому что поколебать Халкидонский Собор – значило свести к ничтожеству и значение Константинопольской кафедры. Он наложил траур в церквах, и император должен был первоначально уступить, а потом даже лишился престола вследствие оппозиции Акакия и православных. Дело свелось к тому, что правительству в лице Зинона[107]107
  Зинон, или Зенон. – Изд.


[Закрыть], нового императора, пришлось считаться с необходимостью действовать в пользу православия. Сам Акакий готов был мирволить монофизитам, но не мог теперь открыто стать на их точку зрения; поэтому он запутался в своих отношениях.

В Александрии патриархом в это время был Петр Монт, умеренный монофизит, находившийся, к сожалению, под влиянием египетских монашеских масс. В Антиохии же патриархом был Петр Гнафевс, монофизит, ревностный настолько, что сам Акакий хвалился тем, что никогда не имел с ним общения. На этом основании можно сомневаться в том, что составление ένωτικόν’a [энотикона – соединительного вероопределения] принадлежит Акакию. Между тем ένωτικόν послужил основанием для Римского епископа к обвинению его в ереси. Осудить Акакия было легко. Он высказался благоприятно о Петре Монге, который принял ένωτικόν и был признан в качестве Александрийского епископа. А сей последний был в общении с Петром Гнафевсом, хотя сам Акакий и хвалился, что никогда не имел с ним общения. В Риме не было голов, способных к догматическим тонкостям, но зато были хорошие юристы, тотчас увидевшие непоследовательность Акакия. Они смотрели на ересь как на contagio – проказу, заразу. Если Акакий и не был в общении с Гнафевсом, то имел соприкосновение с Монгом, имевшим общение с Гнафевсом, и, следовательно, путем контакта зараза ереси через третье лицо делает и Акакия еретиком.

Поводом к возбуждению обвинений против него послужило бегство Иоанна Талайи в Рим. Личность Иоанна Талайи менее всего достойна сопоставления с Афанасием, в положении которого он очутился. Прошлое его не было из светлых. Он симпатизировал монофизитам и, может быть, готов уже был открыто перейти на их сторону, но его православные избрали на кафедру святого Марка. Против него были два обвинения: в политическом бунте и клятвопреступлении. Он участвовал в заговоре против императора Зинона и при помиловании дал клятву не занимать Александрийскую кафедру. Поэтому-то его избрание в Александрийского патриарха в Константинополе не признали законным. Иоанн Талайя отправил своих уполномоченных диаконов за утверждением и дал им секретную инструкцию руководиться во всем советами вельможи Илла. Этот в то время случайно был в Антиохии. Послы, не смея вручить общительную грамоту Акакию без Илла, отправились в Антиохию. Акакий был оскорблен тем, что люди, пришедшие, по-видимому, к нему, скрылись. Между тем из Рима требовали от Акакия вестей о положении египетских дел. Петр Монг, признавший энотикон, был поставлен Александрийским епископом, а Иоанн отправился в Рим с жалобою к Феликсу II. Папа осудил энотикон, отлучил Константинопольского епископа Акакия от церковного общения, а также Петра Монга, сказав первому: «Знай, что по суду Святого Духа и апостольского авторитета ты никогда не будешь изъят от уз анафемы» (28 июля 484 года). Это отлучение, доведенное до сведения Акакия, произвело брожение, и начался разрыв между Церквами. Преемники Акакия, патриархи Константинопольские Македоний и Евтихий, были вполне православны, были низложены за борьбу против монофизитов и даже причислены к лику святых как исповедники. Но Рим, создав схему контагиозности [заразительности, заразности], крепко держался ее.

Во время этой так называемой схизмы Акакия Геласий I Римский громко заявил папистические тенденции перед греческими Иллирийскими епископами. Акакий, по нему, без позволения Рима не имел права вести дело о восстановлении Александрийского епископа Петра Монга, прежде низложенного, так как Акакий только суффраган митрополита Ираклийского, а епископ Александрийский, как епископ второй апостольской кафедры, подсуден только епископу первой апостольской кафедры – Римскому. В силу первенства Петрова епископ Римский утверждает приговоры соборов, многое решает и без соборов, принимает апелляции отовсюду, а от римского приговора никакая апелляция невозможна. Это латинское послание Геласия, вероятно, не всем на Востоке было известно и формального протеста не вызвало.

Акакианская схизма кончилась торжеством для Римского епископа. Понять это нетрудно, так как так называемые «акакиане» были совсем не монофизиты, а православные и тяготились такою ненормальностью, как разрыв с православным Римом. Этим недовольством воспользовался отложившийся от императора Анастасия генерал Виталиан и рядом побед принудил Анастасия завязать переговоры с Римом, которые при Анастасии не имели, однако, успеха. А когда воцарился (9 апреля 518 года) православный Юстин, то в первое же воскресенье православные настоятельно потребовали от Константинопольского патриарха Иоанна Каппадокийского анафемы Севиру, монофизитскому патриарху Антиохийскому, и торжественного прославления памяти отцов Собора Халкидонского. Анафема была произнесена, σύναξις [совместное служение] в честь Халкидонского Собора был совершен 6 июля. В этот день народ потребовал, чтобы имена Константинопольских патриархов, скончавшихся в изгнании за православие, Евфимия († 5 августа около 500 года) и Македония II († 25 апреля 516 года), были внесены в диптихи. И эта просьба была тогда же исполнена. Окончательно это торжество православия над временно преобладавшим монофизитством выразилось на Константинопольском соборе (из 40 епископов) 20 июля [518 года], который рассмотрел и признал подлежащим удовлетворению прошение из 5 пунктов: 1) имена Евфимия и Македония II восстановить в диптихах и смертные останки их перенести в Константинополь; 2) возвратить на кафедры всех епископов, сосланных за поддержку Евфимия и Македония; 3) внести в диптихи четыре Вселенских Собора; 4) равно и имя Льва Великого Римского; и 5) предать анафеме Севира. Такого же характера были и постановления соборов – Иерусалимского (6 августа 528 года), Тирского (16 сентября 518 года) и Апамейского.

Православной Восточной Церкви оставалось только формально восстановить общение с православным Западом. С этою целию завязаны были переговоры с Римом, и перед Пасхою 519 года (Пасха – 31 марта) прибыли в Константинополь послы папы Гормисды[108]108
  Гормисда, или: Гормизд, Гормизда. – Изд.


[Закрыть], епископы Иоанн и Герман, пресвитер Бланд и диаконы Феликс и Диоскор, с очень определенною инструкциею, отзывавшеюся злоупотреблением выгодами своего положения. Путь легатов до Константинополя походил на триумфальное шествие. Прибыв в столицу, они настояли на том, чтобы патриарх Иоанн подписал принесенный из Рима libellus [формулу], или так называемую formula Hormisdae, в которой читаются, между прочим, следующие строки: «Prima salus est rectae fidei regulam custodire, et a patrum traditione nullatenus deviare; quia non potest Domini nostri Jesu Shristi praetermitti sententia, dicentis: Tu es Petrus, et super hanc petram aedificabo Ecclesiam meant. Haec quae dicta sunt rerum probantur effectibus: quia in sede apostolica inviolabilis semper catholica custoditur religio. De hac igitur fide non cadere cupientes, sed patrum sequentes in omnibus constituta, anath-ematizamus omnes haereses. – Änathematizamus similiter Acacium quondam Constantinopolitanae urbis episcopum, complicem eorum [Евтихия – Диоскора – Монгаet sequacem factum, nee non et perseverantes eorum communioni et partieipationi. – Spero in una communione vobiscum, quam apostolica sedes praedicatme futurum, promittens in sequenti tempore sequestratos a sommunione Ecclesiae catholicae, id est in omnibus non consentientes sedi apostolicae, eorum nomina inter sacra non recitanda esse mysteria. Quodsi in aliquo a professione mea deviare tentavero, his quos condemnavi, per condemnationem propriam consortem me esse profiteor»[109]109
  «Первое спасительное средство есть блюсти правило правой веры и никоим образом от предания отцов не уклоняться. Ибо не может быть пренебрегаемо слово Господа нашего Иисуса Христа, рекшего: Ты – Петр, и на камне сем Я созижду Церковь Мою [ср.: Мф. 16, 18]. Реченное подтверждается исполнением дел, поскольку на апостольском престоле кафолическая вера всегда соблюдается нерушимой. Итак, не желая от сей веры отпадать, но во всем следуя установлениям отцов, анафематствуем все ересИ. – Равным образом анафематствуем Акакия, некогда епископа града Константинополя, соделавшегося со-виновником и последователем тех (Евтихия, Диоскора, Монга), а также не прекращающих общения с ними и участия в их делах. Уповаю, что пребуду в едином с вами общении, каковое проповедует апостольский престол, обещая, что в последующее время имена отделившихся от общения Кафолической Церкви, то есть не единомысленных с апостольским престолом, не будут произноситься за Святыми Тайнами. В случае если я в чем-либо от исповедания моего попытаюсь уклониться, заявляю, что в силу собственного осуждения окажусь сообщником тех, кого осудил». – Изд.


[Закрыть]. В Великий Четверток (28 марта), in coena Domini [в день Вечери Господней], подписал Иоанн этот libellus. В тот же день в присутствии легатов были вычеркнуты из диптиха имена Акакия и его преемников-епископов, равно как императоров Зинона и Анастасия.

Так Рим торжествовал победу над воображаемыми монофизитами в Константинополе. Но провинция оказалась более стойкой, чем столица: там ничего не имели против анафемы монофизитам, но и слышать не хотели об исключении из диптихов православных епископов только за то, что они имели общение с Акакием и его православными преемниками. И легаты вынуждены были поддаться и не настаивать. К точке зрения провинции примкнула впоследствии и «Великая Церковь»: Евфимий и Македоний II причислены к лику святых (5 августа и 25 апреля).

Побежденных обыкновенно возмущает не столько самая победа неприятеля, сколько неумеренное торжество победителей. Это пришлось легатам испытать там, где они, может быть, ожидали всего менее сопротивления, – в Фессалонике, от викария папы, епископа Дорофея. Этот епископ имел общение с Константинопольскою Церковью и во время проезда легатов в столицу отказался подписать везомый libellus, обещав, впрочем, сделать это после, когда он получит извещение из Константинополя. Послы, вероятно, немало раздражали фессалоникскую паству, остановившись у некоего Иоанна, ревностного поборника римских воззрений, который поэтому «semper separatus fuit a communione Dorothei propter synodum Chalcedonensem» [ «всегда был отлучен от общения с Дорофеем из-за Халкидонского Собора»]. Когда, покончив дело в Константинополе, легаты возвращались в Фессалонику отбирать подписку под libellus, Дорофей созвал на собор подведомых ему епископов и, по-видимому, хотел несколько импонировать легатов народною демонстрациею против них. Во всяком случае для чего-то было запрещено служить литургию вне городской черты, и массы окрестного населения столпились в Фессалонике. Против libellus Дорофей имел какие-то возражения и будто бы говорил об угрожающей вере опасности. Агитация охватила город. Матерям рекомендовали скорее нести своих малюток ко Крещению, чтобы с наступлением гонения детям не умереть язычниками, и за два дня до прибытия послов, словно в новую Пасху, Дорофей окрестил свыше 2000 душ. Запасные Святые Дары стали раздавать народу (ввиду угрожавшего замешательства) целыми корзинами. Это возбудило чернь так, что когда прибывшие легаты остановились у своего Иоанна catholicus [кафолика], вдруг вспыхнул против них бунт. Ioannes catholicus убит, легат епископ Иоанн ранен, и все легаты едва могли спастись в баптистерии святого Марка. Возлагая ответственность за все случившееся прямо на «еретика» Дорофея и выдающегося пресвитера Аристида, писали легаты к Гормисде о всем случившемся. Немедленно пришло от папы письмо к возвратившимся в Константинополь легатам: «еретика» Дорофея епископом более не считать; ходатайствовать пред императором о присылке Дорофея в Рим на суд к папе; на вакантное место Фессалоникского епископа избрать лицо благонадежное и отнюдь не пресвитера Аристида. Но случилось так, что Дорофей был вызван императором в Константинополь, по-видимому, оправдался и во всяком случае в Рим не был послан, а возвратился в Фессалонику, где и скончался как чтимый народом (ό άγιώτατος) архиепископ. А преемником его был именно Аристид, как сделалось это известно из изданного в 1887 году памятника[110]110
  Rose V. Leben des heiligen David von Thessalonike. Berlin, 1887 [Розе В. Жизнь святого Давида Фессалоникийского. Берлин, 1887].


[Закрыть].

Несомненно, что при Юстиниане (в начале спора о трех главах) уважение к Римскому епископу на Востоке стояло весьма высоко, но несомненно и то, что римскому престижу нанесен был удар, когда Вигилий, став в решительную оппозицию Юстиниану, был отправлен в ссылку. Пелагий, преемник его, был в хороших отношениях к Востоку. Но нельзя сказать этого вообще о Западной Церкви. Это время можно бы назвать кризисом, если бы Восток имел правильный взгляд на дела Запада. На Востоке дорожили Римом именно потому, что, входя в церковное общение с этим центром Запада, вступали в общение со всею Западною Церковью. Но с V Вселенского Собора отношения на Западе были таковы, что этим восточным ожиданиям не соответствовали. Отношения между Востоком и Западом были, так сказать, половинчатые. Римский епископ имел сношения с Восточными и Западным Церквами, но с ним не имели сношения некоторые западные епископы. Собственно, оппозиция дольше других областей держалась на севере Италии и закончилась после 681 года (около 700 года). Оппозиция к V Вселенскому Собору в Галлии и Испании затихла ранее и до схизмы не дошла; но во всяком случае испанские соборы в VI и VII веках игнорируют V Вселенский Собор.

Несколько штрихов, падающих на промежуток между V и VI Вселенскими Соборами, уясняют характер отношений Рима к Востоку Известно, что Римский епископ и другие из значительных епископов имели в Константинополе своих представителей – άποκρισιάριοι, responsales, положение которых в значительной степени гражданское. Их можно было назвать агентами Римской Церкви при константинопольском дворе, но вместе и при Константинопольском епископе. Римские апокрисиарии должны были зорко следить, чтобы Константинопольская кафедра не сделала больших успехов, невыгодных для Рима. После бегства патриарха Севира кафедра Антиохийская в 519 году сделалась вакантной. Назначали епископом Павла и хотели его – против канонов – рукоположить в Константинополе (Антиохийский патриарх по канонам имел право рукополагать митрополитов, а его рукополагали все митрополиты Востока). Энергичный протест папского легата Диоскора повел к тому, что Епифаний Константинопольский отправился в Антиохию и там рукоположил Павла. В 538 году успех Константинопольского патриарха был более значителен. Мина Константинопольский в присутствии апокрисиариев – Римского, Антиохийского и Иерусалимского, рукоположил Павла во епископа Александрийского в Константинополе. Мы узнаем, что это лицо было выдвинуто Римским апокрисиарием Пелагием. Здесь произошло разделение влияний. Римский епископ мог видеть здесь свое влияние в том, что рукополагали римского избранника, Константинопольский патриарх – в том, что он в Константинополе рукополагал епископа Александрийского. Впрочем, римский успех здесь был эфемерный. Одна печальная история повела к низложению Павла, и на римского апокрисиария (архидиакона) императором Юстинианом была возложена обязанность вместе с Антиохийским, Иерусалимским и Ефесским епископами отправиться на Восток и снять с Павла омофор. А в 572 году Иоанн IV Александрийский принял хиротонию от Иоанна Схоластика Константинопольского.

В Риме заботились о том, чтобы Константинопольская кафедра не распространяла своего влияния среди других Восточных Церквей. Столкновение между Востоком и Римом произошло во второй половине VI века[111]111
  Ср.: Gelzer Н. Der Streit liber den Titel des okumenischen Patriarchen// Jahrbiicher fiir protestantische Theologie. 1887. XIII. S. 549–584 [Гельцер Г. Борьба за титул Вселенского патриарха // Ежегодник протестантского богословия. 1887. XIII. С. 549–584].


[Закрыть]. Около 588 года против Антиохийского патриарха Григория выдвинуты были обвинения канонического свойства. Император передал это дело Константинопольскому патриарху, каковым был Иоанн Постник (582; † 30 августа 595 года). Это был аскет в строгом смысле слова, и по наружности он был сухой, как щепка. Смирение его было именно монашеское. Он был сакелларием и диаконом Константинопольской Церкви. И когда после смерти Евтихия выбор пал на него, он энергично отказывался, и его нужно было взять под своеобразный арест во дворец. Не соглашаясь быть патриархом, он выставлял на вид, между прочим, и ту причину, что он до 3 часов пополудни не может видеться с народом. Но он, будучи очень строгим к себе, был в то же время снисходителен к другим. Покаянные правила Иоанна Постника были признаны (на соборе 1081 года в Константинополе) образцом снисхождения к слабостям человеческим. Он проявил на кафедре широкий ум и теплое сердце. То – факт, что он принимал энергичное участие в преследовании язычников со стороны константинопольского правительства, но это язычество соединялось с волшебством. Но он также противился гонениям против христиан инославных. Когда его по вступлении на кафедру просили о разрешении полицейских преследований монофизитов и ссылались на то, что так водилось при Евтихии, то он не согласился и очень ловко ответил (рекомендовал спросить у Евтихия: теперь, – дозволяет ли он эти преследования). Впоследствии, когда повел речь о том же император Маврикий, Иоанн опечалился. «За что мы будем преследовать диакриноменов? Что такое они сказали или сделали, кроме того, что отвечает их вероисповеданию?». Этим Иоанн и приостановил преследование.

С этим Иоанном Постником вышло столкновение у Римского епископа Пелагия II (578–590) и потом Григория Двоеслова (590–604). Эта борьба началась по делу Григория Антиохийского. Акты суда были отправлены в Рим. Римский папа был возмущен, что Константинопольский патриарх в этих актах «se universalem appellare conatus est» [ «пытался назваться Вселенским»], и воспретил своему апокрисиарию священнодействовать с ним, a «ejusdem synodi acta ex auctoritate sancti Petri apostoli cassavit» [ «деяния его собора властью святого апостола Петра объявил недействительными»], за исключением, впрочем, оправдательного приговора Григорию. Чем кончились эти напряженные отношения, установившиеся при Пелагии, неизвестно, но Григорий Великий долго оставался в добрых отношениях с Иоанном. Около 593 года споры возобновились. На двух пресвитеров было возведено обвинение в ереси. Акты были отосланы в Рим. Из них Григорий усмотрел, [что Иоанн «se paene per omnem versum οίκουμενικόν patriarcham nominaret» [ «едва ли не в каждой строчке именует себя Вселенским патриархом»] – («superbum ас pestiferum oecumenicum, hoc est, universalis vocabulum») [ «опасное и надменное именование oесиmenicum, то есть Вселенский»]). Григорий обвинял его в гордости, честолюбии, превозношении и прочем, но трудно указать, в чем именно состоял самый corpus delicti [состав преступления], самый факт, за который Иоанна обвиняли.

В сакраментальном смысле все патриархи – только епископы. Так, на всех Соборах, с III по VII Вселенский, патриархи подписывались епископами. Но в обращении к ним и речи о них (на Соборах – с IV Вселенского) входит в силу титул архиепископа, но нет факта, чтобы Константинопольский патриарх называл сам себя архиепископом. Еще позднее явилось название патриарха. С конца V века оно начало даваться главным епископам и все более и более входило в силу, а в VIII и IX веках является окончательно установившимся (Константинопольского в VI веке титулуют αρχιεπίσκοπος και πατριάρχης) [архиепископ и патриарх]). Что касается до титула «Вселенский», то в первый раз он на разбойничьем соборе усвояется Диоскору (так его назвал епископ Олимпий Эвазский из Асии), затем на Халкидонском Соборе назван «Вселенским» Лев Великий, но не отцами Собора, а в жалобах александрийцев на Диоскора, поданных на имя Льва и Вселенского Собора (в подписи легата Пасхасина Лев Великий назван «universalis – греч. перевод οικουμενικήςecclesiae papa» [ «Вселенской Церкви папа»]). Затем этот титул встречается в примечании к Иоанну Каппадокийскому, патриарху Константинопольскому, в 518 и 519 годах, но уже составляет нечто совсем обычное. Видимо, этот обычай установился во время «акакианской схизмы». Этот же титул, ничтоже сумняся, на Востоке усвояют и папам: Гормисде (514–523), Бонифатию II (530–532), Агапиту I (535–536), Феодору I[112]112
  Феодор I, или Теодор. – Изд.


[Закрыть](642–649), Мартину I (649–655 [653]), Домну (676–678), Агафону (678–681), Льву II (682–683), Иоанну V (685–686) и Иоанну VI (701–705). Смысл этого титула, конечно, очень широк. Титул «Вселенского патриарха», конечно, не обозначает епископства только над некоторою частью вселенной, потому что и все епископы также могли бы называться Вселенскими, но над «вселенной». Вселенский епископ тот, который стоит в центре. Византийские императоры титуловались: δεσπόται της οικουμένης[владыки Вселенной]. По аналогии с этим явился и титул «Вселенский патриарх». Поэтому когда в Риме узнали о таком титуле, которым величался Константинопольский патриарх, то явилось недовольство.

Из сличения всех мест в переписке Григория Великого получается тот вывод, что Иоанн сам себя Вселенским не называл и с таким титулом не подписывался; следовательно, никакого новшества он не ввел. Григорий требовал от Иоанна, «ne stulto ас superbo vocabulo appellari consentiat» [ «чтобы он не соглашался прозываться нелепым и высокомерным именованием»]. Легко понять, что под актами, посланными в Рим, Иоанн подписался «επίσκοπος», но в патриаршей канцелярии его постоянно титуловали вселенским, в таких фразах, как «ό άγιώτατος αρχιεπίσκοπος και οικουμενικός πατριάρχης ειπεν», или «προκαθεξομένου του άγιωτάτου ημών αρχιεπισκόπου Κωνσταντινουπόλεως και οικουμενικού πατριάρχου Ιωάννου» [ «под председательством святейшего нашего архиепископа Константинопольского и Вселенского патриарха Иоанна»]. Иоанн позволял себя так титуловать. Но ко времени Иоанна Постника этот титул был ходячий, Иоанн мог именно в силу своего характера (смирения) не отказываться от этого титула, потому что такое отречение лишь подчеркивало бы важный смысл титула. Григорий же истолковал этот титул, по существу дела, филологически – и утрировал его. Он говорил, что если Иоанн есть епископ Вселенский, то он один епископ во вселенной и, следовательно, прочие епископы не епископы, что этим, во всяком случае, уничижаются епископы восточные – Антиохийский и Александрийский, и поэтому написал письмо к императору и императрице, и к Иоанну Постнику, и к Евлогию, патриарху Александрийскому, и к Анастасию Антиохийскому, придавая таким образом этому делу общецерковное значение. Своему апокрисиарию (диакону) он велел прекратить в Константинополе священнослужение с Иоанном Постником.

Но ответ на это воззвание с Востока последовал для Григория самый неожиданный. Евлогий Александрийский из вежливости как будто разделял мнение Григория, но вместе с тем титуловал Вселенским самого Григория как епископа Римского. Григорий ревностно протестовал против такой вежливости и развивал мысль о равенстве всех епископов. Но Анастасий Антиохийский (в послании не сохранившемся, но смысл которого известен из ответа Григория) самого Григория делал ответственным за смуту, которую он «яг/ из-за чего» производил в Церкви: «me dicitis тогат теошт debere reminisci et maligno spiritui quaerenti animas cribrare pro nulla causa locum dare» [ «мне, говорите вы, надлежит поведение мое обдумать и не давать места духу неприязни, ищущему просеивать души по ничтожной причине»]. Император Маврикий тоже ответил: «ut pro appellatione frivoli (пустого, ходячего, избитого) nominis inter nos scandalum generari non debeat» [ «ибо не должно среди нас возникать соблазну из-за произнесения пустого имени»]. Итак, Восток к этим римским воззваниям отнесся с полным равнодушием.

Когда по смерти Иоанна на кафедру вступил Кириак (595–606), он, не признавая разрыва между Церквами, послал свое общительное послание в Рим, и его поддержал император, и Григорий пошел на некоторые уступки. Григорий в ответном послании Кириаку хвалил его за православие, но советовал ему отказаться от титула «Вселенский». Своему апокрисиарию служить вместе с Кириаком он не разрешил, но подателя синодики Кириака принял в свое общение[113]113
  С этою синодикою вышел инцидент, освещающий слабость римской эрудиции в церковной истории. В своем общительном послании Кириак, между прочим, перечислял еретиков, которых он признает осужденными, и в их ряду стояло имя Евдоксия Константинопольского (арианина). Григорий Великий зазрел Кириака на этом пункте – опасаясь, не предаст ли он анафеме кого-либо православного, – и обратился к Евлогию Александрийскому за разрешением вопроса о том, кто этот неведомый в Риме Евдоксий. А когда Евлогий успокоил папу, что Евдоксий – еретик, и сослался на историю Созомена, то Григорий опять впал в колебание, так как Созомена будто бы «не приемлет Римская Церковь».


[Закрыть].

В злополучное правление Фоки Римские епископы продолжали агитацию против титула «Вселенский» и, по-видимому, не без успеха. Бонифатию III (606–606) удалось получить от Фоки указ – «ut sedes apostolica beati Perti apostoli caput esset omnium ecclesiarum, id est ecclesia Romana, quia ecclesia Constantinopolitana primam se omnium ecclesiarum scribebat» [ «да будет апостольский престол блаженного апостола Петра, то есть Церковь Римская, главою всех Церквей, так как Церковь Константинопольская писала себя первой среди всех Церквей»]. Чтобы Фока запретил Константинопольскому епископу давать титул οικουμενικός; [Вселенский], из этого известия не видно (но Фока мог иметь неудовольствие на Кириака за строгое охранение последним – это факт – церковного права убежища); а в праве на титул «Вселенского» Константинопольскому и Римскому епископу никогда не отказывали. Во всяком случае, за Константинопольским патриархом, несмотря на всякие римские протесты, удержался спорный титул и доныне.

Римский смысл оппозиции против титула «Вселенский» в переписке Григория I закрыт был тем, что Григорий ставил вопрос на общую почву, понимал его как дело всех епископов; его смирение не позволяло выставлять свои собственные преимущества. Впрочем, и смирение бывает о двух концах. Григорий называл себя «servus servorum Dei» [ «раб рабов Божиих»], но это титул более претенциозный, чем οικουμενικός πατριάρχης: [Вселенский патриарх]: из [Евангелия от] Марка 10, 44 видно, что именно «primus [первенствующий]» должен быть таков[114]114
  И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом (Мк. 10, Щ. – Изд.


[Закрыть].

Но это, о чем умолчал Григорий, досказал Адриан I (772–795) в своих посланиях к императрице Ирине и к Тарасию Константинопольскому (от 26 октября 785 года). Императрица Ирина, извещая Адриана о поставлении Тарасия во епископа Константинопольского, называла, по обычаю, Тарасия «Вселенским патриархом». В ответ на это Адриан спрашивает: что он должен думать об этом титуле? скрывается ли в нем imperitia [неведение], или schisma [раскол], или haeresis [ересь]? Если именуемый «Вселенским» этим самым дает понять, что он выше Римского епископа (supra praelatam sibi sanctam Romanam ecclesiam, quae est caput omnium Dei ecclesiarum, describatur [выставляет себя высшим первенствующей пред ним Святой Римской Церкви, каковая есть глава всех Церквей Божиих]), то он, без сомнения, выставляет себя противником Святых Соборов и еретиком; если он «Вселенский», то он – смешно сказать – имеет первенство даже над кафедрою Римской Церкви. В конце концов папа высказывается очень категорично: кто называет себя Вселенским, тот чужд православной веры. Итак, борьба против титула «Вселенский» выяснилась как борьба за римское верховенство. Таким образом, восстановившееся на этот раз общение Римской кафедры с Константинопольскою осложнено было совсем не миролюбивыми задатками, которые и повели к разделению Церквей.

Таковы же были отношения и между Римским папою Николаем I и Константинопольским патриархом Фотием. Если в вопросе о поставлении Фотия Николай не высказал своего взгляда на титул «οικουμενικός», то в послании к болгарам он поставил вопрос о Константинопольской кафедре ясно. На вопрос болгар: сколько настоящих патриархов (veraciter patriarchae),

Николай I отвечал, что их три: Римский, Александрийский и Антиохийский; есть еще два епископа: Константинопольский и Иерусалимский, которые именуются патриархами, но они не имеют такого авторитета, как veraciter patriarchae: они патриархи, так сказать, honoris causa [почетные]. Причина этого та, что настоящие патриархи – преемники кафедр, основанных первоверховными апостолами (principes apostolorum) Петром и Павлом. А Константинопольская кафедра 1) апостолами не основана, 2) на Первом Вселенском Соборе, который славнее и достопочтеннее всех прочих, не упомянута (11 мая 330 года Константинополь был только основан) и 3) своими преимуществами обязана политическому значению Константинополя. А Иерусалимская кафедра хотя на Никейском Соборе и упомянута, но не под именем Иерусалима, а под именем Элии (то есть папа выдвигает здесь против Иерусалимской кафедры как раз тот мотив – политическое значение города, – применение которого в пользу Константинополя он считает неуместным). Разумеется, если уже Иерусалимская Церковь под пером папы является без ясных признаков кафедры апостольской, то Константинопольский епископ не мог стать veraciter patriarcha [настоящим патриархом] никогда. Таким образом, ко времени Фотия воззрения Рима на Константинополь были тверды, имея длинный ряд прецедентов, и новый момент истории составляет переход Константинопольского епископа в наступление.