Текст книги "«Лианозовская школа». Между барачной поэзией и русским конкретизмом"

Впоследствии Некрасов будет реже обращаться к литературе как таковой; к тому же «поэтические» отсылки типа «Нет, ты не Гойя» (в адрес Андрея Вознесенского) существуют скорее на грани «современной литературы» и поп-культуры (хотя элементы поп-культуры – «высоко-советской» – безусловно присутствуют в некрасовской трактовке культурного наследия Ленинграда). Наоборот, главной задачей Некрасова так и остается работать с речью, чаще всего – внутренней, полуинтимной – как она сталкивается с другими явлениями вокруг говорящего. Таким образом, «ленинградские стихи» оказываются курьезным столкновением авторской речи с культурным мизанабимом советской «столицы культуры».

Кирилл Корчагин
«КОНСТРИКОМ, НО С НОВОЛЕФОВСКИМ УКЛОНОМ»
ЯН САТУНОВСКИЙ И ЭВОЛЮЦИЯ КОНСТРУКТИВИСТСКОЙ ПОЭТИКИ872872
  Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда, проект № 19-18-00205 («Поэт и поэзия в постисторическую эпоху»).


[Закрыть]

1. «Помню ЛЦК…»: форма и контекст

Личные связи Яна Сатуновского с Литературным центром конструктивистов и близкими к нему поэтами кажутся во многом эфемерными: подростком он четыре года проводит в Москве и за это время заводит знакомства среди младших конструктивистов873873
  Бурков О. Ян Сатуновский: попытка биографии // Imwerden.de. https://imwerden.de/pdf/burkov_yan_satunovsky_biografiya_2012.pdf


[Закрыть]. Более или менее точно установлено, что среди них были поэты Иван Пулькин, Борис Лапин и Борис Агапов. Затем этот круг знакомств расширяется, в том числе благодаря переписке с вождем ЛЦК Ильей Сельвинским, которому Сатуновский отправлял стихи с надеждой на публикацию уже в послевоенное время874874
  Бычков С. Жизнь и стихи. Заметки, размышления, воспоминания о Яне Сатуновском // Toronto Slavic Quarterly. 2010. № 33. С. 373.


[Закрыть]. Несколько более тесная связь у него была с периферийными фигурами движения – прежде всего, с поэтом Георгием Оболдуевым, который никогда не входил в ЛЦК, но был дружен с одним из его основателей, бывшим футуристом Иваном Аксеновым, и в целом разделял конструктивистскую поэтику. В послевоенное и особенно послеоттепельное время Сатуновский, несмотря на относительно уединенную жизнь в подмосковной Электростали, поддерживал связь со многими ведущими фигурами авангардного движения двадцатых годов – от Алексея Крученых до Виктора Шкловского, и часто обращался к ним в стихах875875
  Упоминание имен различных литераторов в целом можно считать одним из характерных приемов поэзии Сатуновского (см.: Бурков О. Имя собственное в поэтике Яна Сатуновского // Интерпретация и авангард: Межвузовский сб. научных трудов / Под ред. И. Е. Лощилова. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2008. С. 262–277).


[Закрыть].

В октябре 1966 года, когда все баталии о конструктивизме давно отошли в прошлое, а само течение оказалось едва ли не забытым, чуть больше чем за год до смерти Сельвинского, Сатуновский пишет стихотворение, посвященное ЛЦК и во многом остающееся историко-литературной загадкой:

* * *

 
Помню ЛЦК – литературный центр конструктивистов.
Констромол – конструктивистский молодняк.
Помню стих: «в походной сумке Тихонов, Сельвинский,
Пастернак».
 
 
Зэк был констриком, но с новолефовским уклоном.
Как-никак, а без Маяковского никак.
Зэк был зэк, и по естественным законам
зэка кончили в колымских лагерях.
 
 
Помню ЛЦК – литературный центр конструктивистов.
Констромол – конструктивистский молодняк.
Помню стих: «в походной сумке Тихонов, Сельвинский,
Пастернак» (С. 201)876876
  Здесь и далее все стихотворные цитаты Яна Сатуновского, если не оговорено иное, будут даваться по следующему изданию с указанием страницы в круглых скобках: Сатуновский Я. Стихи и проза к стихам / Сост. И. Ахметьев. М.: Виртуальная галерея, 2012.


[Закрыть].
 

Стихотворение одновременно и похоже, и не похоже на другие стихи Сатуновского. Оно написано вольным хореем, длина строк в котором колеблется от двух до восьми стоп. Силлаботонические размеры в творчестве Сатуновского занимают относительно небольшое место – примерно пятую часть877877
  В поэтическом подкорпусе НКРЯ представлено «малое» собрание стихов Сатуновского «Хочу ли я посмертной славы» (Сатуновский Я. Хочу ли я посмертной славы / Сост. И. Ахметьев, П. Сатуновский. М.: Библиотека альманаха «Весы», 1992), в которое входит около 370 стихотворений. Более позднее собрание стихов поэта «Стихи и проза к стихам» (см. Сатуновский Я. 2012) почти в два раза обширнее.


[Закрыть]. Среди них порядка трех десятков хореических, а среди хореев всего четыре с таким большим разбросом длины строк и только одно с регулярным чередованием рифм и окончаний. Редкость этого размера заставляет предположить, что он выполняет особую функцию и может быть заимствован из внешнего источника, поскольку подражает тексту какого-либо другого автора.

Действительно, фрагмент «в походной сумке Тихонов, Сельвинский, Пастернак» – точная цитата из стихотворения Эдуарда Багрицкого «Разговор с комсомольцем Николаем Дементьевым» (1927), которое написано в основном хореем, правда трехстопным, с многочисленными перебоями и вкраплениями других размеров. Стихотворение Багрицкого, в свою очередь, напоминает более ранний текст – его же поэму «Дума об Опанасе» (1926), где также использовался хорей с многочисленными ритмическими перебоями, подражавшими нерегулярному ритму поэмы Тараса Шевченко «Гайдамаки» (1841)878878
  Корчагин К. Начальные переакцентуации (перебои) в русских двусложных размерах // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2015. Т. 74. № 1. С. 19–29.


[Закрыть]. Сходство размеров этих двух поэм должно было иконически отражать сходство между восстанием гайдамаков в XVIII веке и гражданской войной на правобережной Украине – оба этих сюжета были небезразличны для Сатуновского, выходца из Днепропетровска.

Николай Дементьев, участник группы «Перевал», по поэтике, как многие молодые поэты второй половины двадцатых, был близок и к конструктивизму, и к ЛЕФу, хотя в стихотворении 1966 года речь, кажется, идет не о нем: он покончил с собой в 1935 году. Но обстоятельства смерти Дементьева могут указать на более близкий по метрике текст – стихотворение Владимира Маяковского «Сергею Есенину» (1926), где также используется вольный хорей с большим разбросом стопностей. Такой тип стиха в целом был характерен для Маяковского и в контексте советской поэзии связывался именно с ним879879
  Гаспаров М. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. Изд. 2-е (доп.). М.: Фортуна Лимитед, 2000. С. 221–222.


[Закрыть].

Размер, позаимствованный из элегии на смерть самоубийцы, и строка из стихотворения, обращенного к другому самоубийце, диссонируют с судьбой персонажа: «зэка кончили в колымских лагерях». Скорее, здесь вспоминается рассказ Варлама Шаламова «Шерри-бренди» (1958), где изображена смерть поэта (часто считается, что это Осип Мандельштам), с заменой Владивостока на Колыму – центральный топос Шаламова880880
  Об этом рассказе Шаламова см. например: Минуллин О. Интертекстуальный анализ рассказа «Шерри-бренди»: Шаламов – Мандельштам – Тютчев – Верлен // Філологічні студії. 2012. № 8. С. 223–242.


[Закрыть]. Однако стихи, где упоминается Шаламов, появятся у Сатуновского несколько позже – в 1967–1968 годах, когда «Колымские рассказы» начинают распространяться в сам– и тамиздате (см., например, стихотворение «Шаламовское», датированное февралем 1968 года).

Судьбы младших поэтов конструктивистского круга, как правило, складывались печально: Константин Митрейкин так же, как и Дементьев, покончил с собой в середине тридцатых, Иван Приблудный был репрессирован, Иван Пулькин сначала отправлен в ссылку в Западную Сибирь, а потом, вскоре после возвращения в Москву, ушел на фронт, где и пропал, Леонид Лавров скончался во время войны от туберкулеза. Разве что Анатолий Кудрейко дожил до середины восьмидесятых, но его фигура, кажется, никогда не привлекала внимание Сатуновского.

Из этого списка при всех биографических расхождениях на роль «констрика с новолефовским уклоном» подходит все же Пулькин, тем более что спустя восемь лет Сатуновский упомянет его в стихотворении «Потерявши невинность…». Пулькин после ссылки и перед уходом на фронт на короткое время возвращается в Москву и даже какое-то время работает библиотекарем в ИФЛИ, где он мог встречаться с другими учениками Сельвинского, например с Борисом Слуцким881881
  Емельянова Е. Предисловие // Пулькин И. Лирика и эпос / Сост., подгот. текста и коммент. И. Ахметьева. М.: Виртуальная галерея, 2018. С. 4.


[Закрыть]. В 1966 году Сатуновский еще мог не знать о том, как сложилась жизнь Пулькина после ссылки и предполагать, что он исчез где-то в Сибири или на Колыме: официальная публикация Пулькина состоялась только в 1968 году в «Дне поэзии», и уже в стихах Сатуновского начала 1970-х годов он упоминается как пропавший на фронте882882
  Ср.: «Взрывом Эдуарду Асадову выхлестнуло глаза. / Ивана Пулькина насмерть. А мне только / перекарёжило / тонкие косточки / взрывом 33 или 34 года тому назад» (5 августа 1974) (Сатуновский Я 2012. С. 366).


[Закрыть].

Нужно сказать, что неприятности у констромола начались уже в начале тридцатых: в докладе секретно-политического отдела ОГПУ «Об антисоветской деятельности среди интеллигенции за 1931 год» движение упоминается в качестве одного из подозрительных явлений, достойного внимания специальных органов. В докладе упоминается стихотворение Николая Асанова (не входившего, видимо, в круг знакомств Сатуновского), в котором усматривается «мотивировка литературного приспособленчества»883883
  Из доклада секретно-политического отдела ОГПУ «Об антисоветской деятельности среди интеллигенции за 1931 год» (не ранее 10 декабря 1931 г.) // Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике, 1917–1953 / Под ред. А. Н. Яковлева. М.: МФ «Демократия», 2002. С. 161.


[Закрыть]. В стихотворении также используется лексика, близкая к разного рода обвинительным заключениям и приговорам: «констрик с новолефовским уклоном» может указывать на борьбу Сталина с левым и правым уклоном в партии, которая разворачивалась также во второй половине двадцатых и подготавливала московские процессы 1936–1938 годов884884
  Cм. статью Ильи Кукулина, рассматривающую, как эту характеристику можно воспринимать в контексте борьбы конструктивизма и ЛЕФа в двадцатые годы: Кукулин И. Прирученная революционность: Разные типы трансформации авангардной поэтической традиции в конце 1920-х годов // Сто лет русского авангарда: Сб. статей / Ред.-сост. М. И. Катунян. М.: НИЦ «Московская консерватория», 2013. С. 334–356.


[Закрыть]. Потенциально подросток Сатуновский мог бы оказаться и среди тех, кто фигурировал в докладе 1931 года, и среди ссыльных младоконструктивистов.

Возможно, в стихотворении не нужно искать намека на судьбу конкретного поэта – на его месте мог бы быть любой, принадлежащий к умеренно авангардистскому кругу, в том числе и сам Сатуновский, который оказался в стороне по большей части в силу возраста и своевременного отъезда из Москвы обратно в Днепропетровск. Тем не менее, он вполне мог примерять судьбу «констрика» на себя и воспринимать свою жизнь инженера-химика и неофициального поэта сквозь призму трагических судеб других последователей конструктивизма.

Характерно, что из других стихов Сатуновского мы не узнаем почти ничего о младоконструктивистском круге – за исключением разовых упоминания Пулькина и Оболдуева в не очень ясном контексте. При этом известно, что к послевоенному времени только три фигуры близких к движению поэтов систематически интересовали Сатуновского: Сельвинский, остававшийся для него одним из главных старших собеседников (по преимуществу заочных); Оболдуев, который никогда не входил в ЛЦК, но был близок к младоконструктивистам по поэтике; и Слуцкий, любимый ученик Сельвинского по Литературному институту.

В мае 1966 года, за несколько месяцев до стихотворения про ЛЦК, Сатуновский вновь присылает стихи Сельвинскому с надеждой на публикацию и получает ответ, приводимый Олегом Бурковым в биографии поэта:

Стихи ваши производят странное впечатление. В них несомненно поэтическое чувство, но они очень слабы в смысле единства содержания. Мне кажется, будто в них – разорванность <? – нрзб.> сознания885885
  См. Бурков О., 2012. С. 6. Упоминание о «разорванности сознания» (буржуазного? современного?) может напомнить о манифесте Михаила Лифшица, другой фигуры из двадцатых годов, вновь ставшей актуальной в оттепельное время. Его статья-кредо «Почему я не модернист?», вышедшая на излете оттепели в 1964 году в «Литературной газете», активно обсуждалась в самых разных кругах. Тема «растворения индивидуального самосознания в слепой коллективной воле» на примере искусства европейского модернизма была в этой статье одной из центральных (Лифшиц М. Почему я не модернист? М.: Классика XXI века, 2009. С. 55), а слово «сознание», отнюдь не случайно использованное Сельвинским, упоминалось множество раз. Ответ Сельвинского, который в целом выглядит отказом одному из многочисленных и не очень желательных корреспондентов, допускает неожиданную оговорку – родство поэзии Сатуновского с довоенным авангардом и современным состоянием «буржуазного» искусства, которые были главной мишенью критики Лифшица.


[Закрыть].

В этом контексте стихотворение представляется не только ироничной отповедью мэтру, растерявшему учеников в сталинских чистках и не способному признать немногих выживших, но и своего рода примирением с той «разорванностью сознания», о которой пишет Сельвинский. Она воспроизводится здесь формально: в использовании ретроспективного размера Маяковского, в кольцевой композиции, которая лишает ситуацию развития и превращает ее в навязчиво возвращающееся воспоминание или даже пугающий сон, за границы которого невозможно вырваться, ведь в конце стихотворения ситуация начинает проигрываться заново. Это своего рода поэтический манифест, демонстрирующий формальными средствами, что постконструктивистская поэзия может быть только разорванной, отражая, тем самым, прерывистость и разорванность судеб тех, кто был менее заметной частью движения, чем мэтр Сельвинский.

2. «Локальный метод» и «Союз приблизительно равных»

Чтобы проследить предысторию манеры Сатуновского, нужно вернуться в 1929 год, когда в группе конструктивистов произошел раскол. Причиной его стал бывший футурист Иван Аксенов, всегда державшийся в ЛЦК особняком: в десятые годы он входил в футуристическую группу «Центрифуга» вместе с молодыми Борисом Пастернаком и Сергеем Бобровым и ощущал себя отдельной фигурой в тогдашней литературной среде. 9 мая Аксенов пишет в президиум ЛЦК письмо, где сообщает, что не планировал разрывать отношения с конструктивизмом и что «Союз приблизительно равных», слухи о котором дошли до президиума, на самом деле не представляет опасности, так как не существует. Под этим именем, по словам Аксенова, скрывается не оппозиционная литературная группа, а всего лишь дружеские посиделки молодых поэтов дома у Георгия Оболдуева, приятеля Аксенова еще с дореволюционных времен:

…говорить о существовании Союза Приблизительно Равных не приходится. Не приходится говорить и <о> моем существовании в качестве его предводителя, даже в смысле председательствования на чтениях литературных произведений в доме Г. Н. Оболдуева, так как там прения протекают в порядке застольной беседы и председателя не имеют886886
  Аксенов И. Из творческого наследия: В 2 т. / Под ред. В. Ракитина, А. Сарабьянова. Т. 2. История литературы, теория, критика, поэзия, проза, переводы, воспоминания современников. М.: RA, 2008. C. 84–85.


[Закрыть].

Но уже 11 мая того же года в ЛЦК было направлено коллективное письмо, подписанное Аксеновым, Оболдуевым, Пулькиным и другими и заявляющее о том, что «Союз приблизительно равных» – реальная сила, с которой президиуму стоит считаться. К сожалению, к этому письму не было приложено декларации нового объединения (Аксенов так настойчиво отрицал существование таковой в предыдущем письме, что, по всей видимости, какие-то ее варианты действительно имели хождение). В целом, по интонации письма, по содержащейся в нем насмешке над одним из «ветеранов» конструктивизма Борисом Агаповым кажется, что раскол имел не только организационный характер: за исключением Аксенова, никто из подписавших письмо поэтов не был близок к «ядру» ЛЦК, диктовавшему, чтó такое конструктивизм и по какому пути должна развиваться конструктивистская поэтика. Можно думать, что «Союз приблизительно равных» разделял общие принципы конструктивистской программы в отношении техники стиха, по крайней мере в том виде, в каком их понимал Аксенов, но стремился иначе реализовать эти принципы в текущей литературной ситуации. Учитывая, с одной стороны, довольно скорое превращение Агапова в пропагандиста партийных достижений в области науки и техники, одного из авторов книги о Беломорско-Балтийском канале, а с другой, – нелюбовь к ангажированной литературе у всех членов новообразовавшегося союза, такой разрыв ретроспективно кажется закономерным.

Начинание молодых поэтов, в общем, не имело продолжения: в 1930 году Аксенов на полгода уезжает из Москвы, а Союз, если и продолжает существовать, не оставляет после себя никаких свидетельств887887
  Адаскина Н. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12: Х–ХІ–XII Тыняновские чтения. Исследования. Материалы. М.: Водолей Publishers, 2006. С. 290. В целом о биографии Аксенова см.: Адаскина Н. «Белые» и «темные» пятна биографии И. А. Аксенова // Aksenov and the Environs. Аксенов и окрестности / Ed. by L. Kleberg, A. Semenenko. Huddinge: Södertörns högskola, 2012. С. 7–20.


[Закрыть]. В 1933 году арестовывают Пулькина и Оболдуева; обоих приговаривают к трехлетней ссылке: первого – в Западную Сибирь, второго – в Карелию; в 1935 году умирает Аксенов. Задачи и цели Союза остаются неясными, но, тем не менее, можно попытаться реконструировать общие основания, которые сначала сблизили его участников с конструктивизмом, а потом отдалили от него.

Если судить по тем выступлениям Аксенова в печати, которые были связаны с пропагандой конструктивизма, первоначально он примерял на себя роль одного из идеологов движения – роль, которая очень скоро досталась Корнелию Зелинскому. В 1925 году в сборнике «Госплан литературы» выходит статья Аксенова «О фонетическом магистрале» с разбором отдельных строф «Улялаевщины» Сельвинского, а в приложенной к нему газете «Известия ЛЦК» – статья «Международное положение». В этих двух небольших текстах, а также в неопубликованной статье «Распространение конструктивизма» <1927> и черновике под условным названием «Справка», относящемся к тем же годам, прослеживается тенденция абстрагировать принципы конструктивистского письма от той институциональной формы, которую принял ЛЦК, и вытекающая отсюда полемика с Зелинским, для которого такое абстрагирование было невозможно.

Центральный тезис Зелинского, впервые сформулированный в большой статье «Конструктивизм и социализм», опубликованной в год раскола с Аксеновым, – «искусство, чтоб организовывать массы, чтобы быть деятельным участником культуры, должно быть раньше само организовано»888888
  Зелинский К. Поэзия как смысл: Книга о конструктивизме / Сост. и публ. А. Зелинского; предисл. Д. Давыдова. М.: ОГИ, 2015. С. 102.


[Закрыть]. Далее эта мысль варьируется и развивается в книге «Поэзия как смысл» (1929): организация конструктивистского текста, по Зелинскому, – это отражение общественной организации. Аксенов, напротив, был сосредоточен на формальных компонентах стиха – ритме, созвучиях, размерах, тропах, композиции, и хотя писал в «Распространении конструктивизма» об «отказе <…> от принципа самодовлеющей формы и <…> замене его принципом подчинения каждого технического приема заданиям агитации и пропаганды»889889
  Аксенов И. 2008, С. 74.


[Закрыть], обращал куда больше внимания на формальные аспекты, чем этого требовала такая декларация. В эти годы Аксенов не переставал заниматься переводами английских поэтов-елизаветинцев, и поиск русского эквивалента для их расшатанного стиха оставался для него, по-видимому, более насущной задачей, чем «агитация и пропаганда» (том пьес Бена Джонсона с его переводами был издан в 1933 году)890890
  Об Аксенове-переводчике см.: Мейлах М. Аксенов – переводчик елизаветинцев // Aksenov and the Environs. Аксенов и окрестности / Ed. by L. Kleberg, A. Semenenko. Huddinge: Södertörns högskola, 2012. С. 83–104.


[Закрыть].

Если среди текстов Аксенова конструктивистского периода пытаться найти ключевое понятие новой поэтики, то им будет понятие локального метода – ему подчиняются все формальные компоненты стиха. Наиболее емко локальный метод определяется в неопубликованной «Справке»:

Под именем Локального метода разумеют применение к образованию тропов – элементов речевого материала, образующего словесную среду субъекта <то есть предмета или темы. – К. К.> изложения. Этот метод, таким образом, покоится на принципе исключения и ограничения891891
  Аксенов И. 2008. С. 78.


[Закрыть].

Понятие локального метода близко понятию принципа локальной семантики, упоминаемому в «Декларации конструктивизма» 1924 года, написанной в основном Зелинским: «Принцип грузофикации в применении к поэзии превращается в требование построения стихов в плане локальной семантики, т. е. развертывания всей фактуры стиха из основного смыслового содержания темы»892892
  Зелинский К. 2015. С. 94–95.


[Закрыть]. Эти два определения можно свести к общему знаменателю: 1) формальные средства (и метрика, и тропы) должны избираться в зависимости от темы; 2) каждая единица стихотворения должна вмещать как можно больше формальных элементов. Отдельно Аксенов пишет о том, что лучше всего локальный метод реализует себя в поэме – так как там ограничение материала оказывается частично снятым за счет изменчивости сюжета (канонический пример для обоих критиков – «Улялаевщина» Сельвинского).

Трудно сказать, каковы в точности были теоретические расхождения между ЛЦК и «Союзом приблизительно равных», но «локальный принцип» как ключевой принцип поэтики, по всей видимости, сохранял важность для обоих. Это видно, в частности, на примере стихов Оболдуева, где «исключение и ограничение» словесного и ритмического материала практикуется вполне в согласии с определением Аксенова, захватывая весь текст и подчиняя его себе. Так происходит, например, в цикле «Людское обозрение», законченном в 1930 году – то есть примерно в описываемое время:

 
Никогда этого не слыхано, чтоб ты
(– Чтоб я изныл! —),
Как и другие дивчаты,
Чуя, что я чуть не задыхаюсь
Желаньем задохнуться в твоих губах,
– Чтоб ты: —
Не позвонила по телефону:
Не в службу
(4-75-86)
Так в дружбу
(5-94-57)893893
  Оболдуев Г. Стихотворения. Поэма / Сост. А. Благинина; подгот. текста И. Ахметьева; вступ. ст. В. Глоцера. М.: Виртуальная галерея, 2005. С. 212–213.


[Закрыть].
 

Позднейшие критики неоднократно сравнивали стихи этого цикла с поэзией московского концептуализма894894
  См., напр.: Айзенберг М. Взгляд на свободного художника. М.: Гендальф, 1997. С. 48.


[Закрыть] и, кажется, причина сходства именно в подчеркнутом использовании локального метода – в попытке черпать лексический и ритмический материал в повседневной речи, как позднее – руководствуясь уже иными установками – будут делать концептуалисты895895
  Об использовании чужой речи в концептуализме и смежных поэтиках см.: Липовецкий М. Практическая «монадология» Пригова // Пригов Д. А. Монады. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 10–45., Perloff M. Unoriginal Genius. Poetry by Other Means in the New Century. Chicago; London, 2010.


[Закрыть].

В те годы, когда происходила эта мало кем замеченная полемика, в Москву приезжает юный Сатуновский. Его знакомство с Пулькиным, а затем уже послевоенная дружба с Оболдуевым недвусмысленно указывают на связь с «Союзом приблизительно равных». Конечно, поэтическая манера Сатуновского окончательно сложилась много лет спустя, но, по всей видимости, она сохранила ранние впечатления об этом оппозиционном конструктивистском кружке и те представления о поэтической технике, которые были в нем распространены. Прежде всего, это необходимость использовать локальный метод, чтобы «одалживать» поэтическую речь у «словесной среды предмета изложения». Только в случае Сатуновского такой средой становится послевоенная советская повседневность, наполненная обрывками чужих фраз, газетными заголовками и прочитанными книгами.

3. «Сознательное стихотворение, снаряженное как на войну»: структура субъекта

Если локальный метод требует, чтобы формальные признаки стиха и его речевое наполнение черпались непосредственно из ситуации, о которой стихотворение повествует, то можно проследить, каким образом это происходит у Сатуновского. У поэта, который ограничивается повседневными впечатлениями, на первый взгляд, не так много материала для локального метода. Можно сказать, что такой материал разделен на две пересекающиеся группы: «внешняя» речь, воспроизводящая язык разных социальных групп, прессы и т. п., и «внутренняя» речь, приближающая стихи Сатуновского к дневнику, заметке «для себя»896896
  Использование чужой речи у Сатуновского роднит его с поэтами, обращающимися к так называемому документальному письму. См.: Kukulin I. Documentalist Strategies in Contemporary Russian Poetry // The Russian Review. 2010. Vol. 69. P. 585–614, и особенно P. 589–590.


[Закрыть].

Взаимопересечение и слияние «внешней» и «внутренней» речи, характерное для стихов Сатуновского, может напоминать концепцию эгоцентрической речи швейцарского психолога Жана Пиаже – в том виде, в каком она была воспринята и понята Львом Выготским897897
  Русский перевод книги Пиаже вышел практически одновременно с комментирующей ее работой Выготского «Мышление и речь» – в 1934 году.


[Закрыть]. Пиаже развивал эту концепцию в книге «Речь и мышление ребенка», описывая эгоцентрический способ мыслить как основной для детей – пограничный между «аутентическим» (то есть сосредоточенным на удовлетворении исключительно потребностей организма) и «социализированным» (то есть свойственным взрослому человеку, живущему в обществе других людей), замечая, что существуют и «взрослые, оставшиеся эгоцентричными в своей манере мыслить» и, следовательно, говорить898898
  Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка / Пер с франц.; сост., и коммент. Вал. А. Лукова и Вл. А. Лукова. М.: Педагогика-Пресс, 1994. С. 353.


[Закрыть].

Корректива Выготского к этой концепции, как хорошо известно, заключалась в том, что он рассматривал эгоцентрическую речь как одновременно социальную и несоциальную, внешнюю и внутреннюю:

эта речь представляет собой смешанную, переходную форму от речи для других к речи для себя, причем <…> речь для себя становится внутренней больше по своей функции и по своей структуре, т. е. по своей психологической природе, чем по внешним формам своего проявления899899
  Выготский Л. Мышление и речь. Психологические исследования. М.: Соцэкгиз, 1934. С. 292.


[Закрыть].

Другими словами, эгоцентрическая речь в другой ситуации или с течением времени перерастает во внутреннюю речь, но, добавим, можно зафиксировать ее до того, как этот переход состоится – например, средствами поэзии.

Возникновение этой концепции относится к двадцатым годам – времени конструктивистских баталий; отстраняясь от собственно психологического смысла, можно использовать ее как метафору той модификации локального метода, которая происходит в поэзии Сатуновского. Руководствуясь методом, необходимо не просто фиксировать эгоцентрический режим речи, но и пытаться обнаружить в нем формальные элементы, из которых затем может быть сконструировано стихотворение. Если в статье «О фонетическом магистрале» Аксенов писал о специфическом звуковом устройстве «Улялаевщины», непосредственно вытекающем из тематики поэмы, то нечто подобное можно сказать и о стихах Сатуновского, фиксирующих специфически промежуточную, «внешне-внутреннюю» речь900900
  Ср. наблюдения поэта Михаила Сухотина над стихом Сатуновского: «Законы внутренней речи поэта определяют качество стиха. Вот и все. А форма и так сложится, как речь сама подскажет. Так сказать, в силу необходимости речи. <…> Стих и держится в основном на внутренней своей структуре. И размер, и рифма как бы ушли внутрь стиха, как и сам стих обернулся внутренней речью» (Сухотин М. Внутренняя речь как критерий поэтической формы (о поэзии Я. А. Сатуновского) // Друзья и знакомые кролика: Сайт Александра Левина. http://www.levin.rinet.ru/FRIENDS/SUHOTIN/Statji/vnutr-rech.html). Сухотин был близок к Всеволоду Некрасову – поэту, для которого опыт Сатуновского на протяжении многих лет оставался ключевым. Сам Некрасов характеризовал манеру Сатуновского так: «…текст не проходит перед глазами, поперек зрения, а, всплыв откуда-то, движется прямо на тебя пиком вперед, точкой. Ловится самый миг осознания, возникания речи, сама его природа, и живей, подлинней такого дикого клочка просто не бывает – он сразу сам себе стих» (Некрасов Вс. Справка. М.: PS, 1991. C. 40).


[Закрыть].

Показательной иллюстрацией работы с локальным методом могут служить магнитофонные записи Сатуновского, читающего собственные стихи: на них можно расслышать, что при чтении одного и того же, причем довольно короткого, текста он нередко меняет несколько манер901901
  Аудиозаписи стихов Сатуновского доступны, например, в электронной библиотеке ImWerden. https://imwerden.de/razdel-270-str-1.html.


[Закрыть]. То подчеркнуто декламирует, обращая внимание на размер и рифму – так, как это было принято в чтении двадцатых-тридцатых, – то, напротив, быстро и почти нечленораздельно проговаривает стихотворение, как будто про себя, воспроизводя звуковой образ эгоцентрической речи.

В стихах шестидесятых годов рассмотренные поэтологические принципы нередко формулируются самим поэтом почти в виде кредо. По-видимому, разрабатывая в эти годы принципы собственной поэтики, Сатуновский переоценивает и принципы конструктивистского письма:

* * *

 
Интенсивно
и формулированно
думаю ½ часа в день:
когда утром бегу на работу.
Содержание
может быть бессознательным.
Сознательной
должна быть форма.
 

9 августа 1964 (С. 159)

* * *

 
Одна поэтесса сказала:
были бы мысли, а рифмы найдутся.
С этим я никак не могу согласиться.
Я говорю:
были бы рифмы, а мысли найдутся.
Вот это другое дело.
____________________
* ничего подобного: это одно и то же.
 

9 февраля 1968 (С. 241)

* * *

 
Я маленький человек.
Пишу маленькие стихи.
 
 
Хочу написать одно,
выходит другое.
Стих – себя – сознает.
Стих – себя – диктует.
 

26 января 1969 (С. 543)

Такой эволюции взглядов соответствует и эволюция образа поэта: манифестарные тексты ЛЦК и особенно «Поэзия как смысл» Зелинского часто подразумевают, что новая поэзия должна идти в ногу если не с наукой, то с инженерным знанием – отсюда и узнаваемые термины конструктивизма вроде «грузификации» и «принципа локальной семантики», напоминающие жаргон «спецов». Международный авангард в целом был восхищен идеей инженерного преобразования действительности: подписывая стихи именем Алваро де Кампуша, Фернандо Пессоа не забывал указать, что тот – инженер. Биография Сатуновского оказывается парадоксальным воплощением этой программы: он действительно инженер-химик по основной специализации. Словно бы изначально гибридный конструктивистский проект не способен сохранить целостность в послевоенное время: не поэт-инженер, но поэт и инженер.

Распад конструктивистской программы заметен уже в кругах констромола и тем более «Союза приблизительно равных». Так, у Оболдуева происходит частичное устранение конструктивистских жанров, поиски ресурса для локального метода в повседневности, хотя он все же сохраняет для себя перспективу большого стихотворного произведения, как, например, в поздней поэме «Я видел» (1941–1952), которую, тем не менее, можно свести к монтажу «камерных» речевых жанров, таких же, как в ранних циклах или позднее в стихах Сатуновского.

Если искать другие источники поворота к такому типу письма, кроме собственно литературных, то стоит обратить более пристальное внимание на фронтовые стихи Сатуновского. В них также имеет место торжество локального метода: речь, существующая в условиях боевых действий, оказывается заведомо маркированной, состоящей из компонентов, которые в мирной речи встречаются редко или вовсе отсутствуют. Желание зафиксировать такого рода речь встречается у многих фронтовых поэтов, но у Сатуновского эти специфические речевые кластеры превращаются в смысловой фокус стихотворения:

* * *

 
Как я их всех люблю
(и их всех убьют).
Всех —
командиров рот
«Ро-та, вперед, за Ро-о…»
(одеревенеет рот).
<…>
 

1942 (С. 19)

 
<…>
Как ты лежишь в кювете
и при каждом взрыве
вздрагиваешь с головы до пят,
а мозг
срабатывает безотказно:
«не в этот,
в следующий раз…»
«не в этот,
в следующий раз…»
«не в этот,
в следующий раз…»
 

[1940-е годы?]

(«Как оживляешься…», С. 59)

 
<…>
Ре-же!
Прибавить шаг!
Шире шаг!
Военный рожок.
Полевая почта.
Походная кухня.
Медсанбат.
Я, должно быть, слышал и видел это в кино.
 

27 июля 1964

(«Пора, пора писать без рассуждений…», С. 157)

В последнем стихотворении, написанном спустя двадцать лет после войны, фрагменты «фронтовой речи» перечисляются уже ретроспективно – как повторяющиеся узнаваемые элементы. Кажется, сама ситуация войны с навязчиво повторяющимися реалиями и, соответственно, обозначающими их словами, от которых при этом зависят реальные жизни, оказывается созвучна локальному методу, который на фронтовом материале обретает экзистенциальное наполнение, отсутствующее в декларациях конструктивистов.

Похожую эволюцию локального метода можно обнаружить у Бориса Слуцкого, любимого ученика Сельвинского, за творчеством которого Сатуновский с ревностью следил в послевоенное время. Сатуновского и Слуцкого нередко сопоставляют друг с другом, обнаруживая в их поэзии ряд общих формальных черт, очевидно унаследованных от конструктивизма, и множество совпадений в тематике, обусловленных биографической близостью – детством в украинских городах, военным опытом, знакомством со старшими поэтами-авангардистами – при всей разнице их послевоенных биографий902902
  Ср. характеристику Геннадия Айги из послесловия к первому большому собранию Сатуновского: «Слуцкий оголяет слово, лишает его поэтизмов. Сатуновский же, на мой взгляд, гораздо многограннее. У него есть та же прямота и оголенность, что и Слуцкого, но также он идет и с другой „хлебниковско-крученовской“ стороны, он наслаждается природной данностью русского слова, наслаждается тем, что это слово само по себе прекрасно, что это Богом данная человеку игра» (Айги Г. Послесловие // Сатуновский Я. Рубленая проза. Собр. стихотворений / Сост., подгот. текста и предисл. В. Казака; послесл. Г. Айги. München: Otto Sagner Verlag, 1993. С. 308). Также см. подробный анализ двух поэтов, проведенный Маратом Гринбергом, где предпочтение на этот раз отдается Слуцкому: Гринберг М. Вычитывая Слуцкого: Борис Слуцкий в диалоге с современниками // Крещатик. 2008. № 3. https://magazines.gorky.media/kreschatik/2008/3/vychityvaya-sluczkogo.html; Grinberg M. «I am to be read not from left to right, but in Jewish: from right to left»: The Poetics of Boris Slutsky. Boston: Academic Studies Press, 2013. P. 355–376.


[Закрыть]. Даже в послевоенное время эти точки соприкосновения не совсем пропали: хорошо известно, что Генрих Сапгир, сотоварищ Сатуновского по Лианозовской группе, поддерживал со Слуцким дружеские отношения, хотя о личных отношениях Слуцкого и Сатуновского ничего не известно. Можно сопоставлять эти две фигуры разными способами, но для нашей темы важно, что они оба соотносили себя с конструктивистским движением.

Оба поэта оперировали принципом локальной семантики (с этим, кажется, связано расхожее мнение о «прозаичности» их поэзии903903
  Ср. по этому поводу небольшое эссе Вл. Кулакова «Все выговаривается в стих» (1995), впервые опубликованное как рецензия на собрание стихов Сатуновского (Кулаков Вл. Поэзия как факт. М.: Новое литературное обозрение, 1999. С. 231–235).


[Закрыть]), но это приводило к двум во многих отношениях противоположным результатам в отношении структуры субъекта. Если субъект стихов Слуцкого чаще всего непосредственный или хотя бы потенциальный участник событий («Словно именно я был такая-то мать, / всех всегда посылали ко мне»), то субъект Сатуновского гораздо более отстранен от описываемых ситуаций даже в том случае, когда они, казалось бы, должны оказывать непосредственное влияние на его жизнь. Позиция такого субъекта заведомо внешняя: он – наблюдатель, фиксирующий происходящее.

Это позволяет объяснить проницательное замечание исследователя Слуцкого Марата Гринберга, согласно которому Слуцкий вписывает себя в глобальную историю, обнаруживая в конкретных обстоятельствах материал для обобщения, в то время как Сатуновский сознательно остается в рамках дневника с его специфической темпоральностью, при которой дни сменяются днями, а последовательность событий не перерастает в стройный нарратив904904
  Гринберг М. 2008.


[Закрыть]. Позиция участника позволяет превратить субъекта в иллюстрацию того, как работают силы истории, управляемые, как, по всей видимости, верил марксист Слуцкий, объективными закономерностями. Для Сатуновского же истории как осмысленного целого не существует: вместо нее – монотонное время, где дни сменяются днями, а одни эпизоды другими без всякого внеположного им смысла. При этом происходящие события могут повторяться, в них может содержаться намек на систему, но, в конечном счете, каждый исторический факт оказывается неповторим: как судьба «констрика» из рассмотренного выше стихотворения, из которой невозможно сделать никаких выводов ни об истории, ни о современности. Отсюда и датирование каждого стихотворения с точностью до дня у Сатуновского – признак дневника, и почти полное отсутствие датировок у Слуцкого.

В значительной мере вопрос о применимости локального метода к недавней истории восходит к старшим конструктивистам. Поэты, вошедшие в литературу после революции и гражданской войны, за редким исключением, не осознавали эти события как фрагменты целостного нарратива, хотя марксистская историософия, видящая в войнах и революциях закономерные этапы освобождения человечества, казалось бы, предлагала для этого уже готовую рамку. Тем не менее, манифесты конструктивистов молчат о прошлом: они устремлены в будущее и в лучшем случае готовы замечать настоящее как его несовершенную форму. Такое молчание имеет оттенок психоаналитического вытеснения, учитывая, что центральные произведения конструктивистов – поэма «Улялаевщина» Сельвинского и книга «Юго-Запад» Багрицкого – были посвящены именно революции и гражданской войне905905
  Характерно, что попытки осознать историю как целостность появляются у центральных фигур движения уже во время Второй мировой войны. К таковым можно отнести книгу поэм Владимира Луговского «Середина века» (опубликована в 1958 году со значительными купюрами) и некоторые стихи Сельвинского, особенно стихотворение «Я это видел!», опубликованное в феврале 1942 года почти в качестве сводки с действующего фронта (Шраер М. Илья Сельвинский, свидетель Шоа // Новый мир. 2013. № 4. С. 146–166; Кукулин И. Советская поэзия о Второй мировой войне: риторика скрытой амальгамы // СССР во Второй мировой войне: Оккупация. Холокост. Сталинизм / Ред. и сост. О. Будницкий (отв. ред.) и Л. Новикова. М.: РОССПЭН, 2014. С. 328–351).


[Закрыть].

Преодолевая молчание старшего поколения, Слуцкий изображает историю как движение, которое должно приводить к некой финальной точке, окончательному избавлению и освобождению человека. Такое милленаристское понимание исторического процесса было свойственно советскому марксизму не меньше, чем ряду направлений неортодоксального иудаизма – от саббатианства до хасидизма906906
  Grinberg M. 2013. P. 92–93, 203–207. О разных концепциях истории в раввинистическом иудаизме и о том, как доминирующее в Пятикнижии восприятие истории как набора не связанных друг с другом образцов или примеров сменяется мессианической историей, а затем историей в современном смысле, см.: Neusner J. The Idea of History in Rabbinic Judaism. Leiden: Brill, 2004. P. 15–70 и далее.


[Закрыть]. Другими словами, то, что кажется приданием смысла событиям недавнего прошлого, в то же время оказывается попыткой вырваться за пределы понимания истории как последовательности повторяющихся или сходных событий, лишенных объединяющего смысла. У Сатуновского, напротив, стихотворения не «складываются» в историю, оставаясь россыпью повседневных частностей, напоминая этим «домессианское» представление об истории, зафиксированное в Пятикнижии. Они отвергают мессианизм даже в тех случаях, когда он кажется уместным – например, в описании фронтовых сюжетов.