Текст книги "Социологический ежегодник 2010"

Д. Мурти

Murthy D

Digital ethnography: Examination of the use of the new technologies for social research // Sociology. – L., 2008. – Vol. 42, N 5. – P. 837–855

Американский исследователь Дхирадж Мурти анализирует использование новых цифровых методов в современной этнографии. Автор считает, что внедрение новых медиа в методологию социологических и этнографических исследований пока еще остается ограниченным по сравнению с развитием научных баз данных и крупных онлайновых порталов – таких, например, как базы данных books.google.com и scholar.google.com. Усилия представителей социальных наук должны быть направлены на то, чтобы изменить это положение.

Основываясь на опыте исследователей, использовавших в своей работе цифровые методы, автор статьи рассмотрел возможности и проблемы таких технологий проведения этнографических исследований, как онлайновые опросы, цифровые видео, социально-сетевые интернет-сайты и блоги. Большое внимание он уделил перспективам использования цифровых этнографических методов для исследования в Интернете различного рода маргинальных виртуальных сообществ.

В качестве самой первой цифровой технологии в этнографии стали использоваться онлайновые опросы и интервью по электронной почте (Web 1.0). Первые программы для проведения онлайновых опросов были созданы представителями социальных наук еще в начале 1990-х годов. В настоящее время существует множество недорогих онлайновых хостинговых сервисов для проведения опросов, например Surveymonkey (2) и Zoomerang (3), не требующих от исследователей специальных технических знаний и навыков, что значительно облегчает их труд.

К преимуществам онлайновых методов проведения опросов относятся легкость хранения и поиска данных, проведения их качественной и количественной обработки, а также целый ряд других технических возможностей. Такие особенности, как, например, возможность ответить одним «кликом», делают электронные вопросники гораздо более удобными по сравнению с бумажными. Правда, пока они имеют более низкий процент заполняемости, но зато потенциально рассчитаны на гораздо большую аудиторию, а ответы на их вопросы возвращаются к исследователю оперативнее. Причем ему несложно повторно переслать их респондентам по электронной почте, тем самым напомнив о себе. Сами респонденты часто пересылают их по электронной почте своим друзьям или коллегам с просьбой принять участие в исследовании.

С помощью такого рода опросов можно собрать уникальные данные более личностного и интимного характера, которые значительно сложнее получить в обычном интервью, предусматривающем непосредственный контакт. В конечном итоге, делает вывод Мурти, комбинирование традиционных этнографических исследований и интернет-интервью значительно повышает качество полученных данных (с. 842). Опираясь на свой собственный опыт осуществления исследований в музыкальной и этнической среде, он утверждает, что его общение по электронной почте с рядом респондентов привело к тому, что они согласились впоследствии на личное интервью, хотя прежде от него отказывались (с. 842–843). Таким образом, считает автор, использование онлайновых методов позволяет расширить возможности традиционной «физической» (physical) этнографии.

Еще одной цифровой технологией, получившей широкое распространение в этнографии, является цифровое видео. Увеличение объема памяти жестких дисков и карт памяти способствовало облегчению загрузки видеодневников на исследовательские блоги и форумы. Мурти выделяет три «жанра» (формы) использования цифрового видео респондентами: 1) респондент выступает как видео(авто)биограф; 2) видео vox populi; 3) создание видео с помощью видеокамер (webcams).

Возможность сбора цифровых видеозаписей, содержащих саморепрезентации субъектов исследования, их видеодневников, сразу же получила широкое распространение в этнографических исследованиях. Одним из самых известных проектов с использованием цифровых видеодневников стало исследование пациентов, страдающих астмой, в детском госпитале г. Бостона (проект Video Intervention / Prevention Assessment) (1, c. 17– 30), в процессе которого больные продемонстрировали стремление описать свое состояние, делая упор на болезнь и моменты телесного страдания (с. 843).

Все более широкое использование веб-камер в домашних компьютерах создало предпосылки для массового создания и загрузки видеодневников респондентов на исследовательские в-логи (видеологи). Этому способствовало и превращение YouTube в один из самых популярных и посещаемых интернет-сервисов. Записи, сделанные с помощью веб-камер, носят более непосредственный характер, так как сами респонденты порой забывают о том, что видеокамеры записывают их. Домашнее пространство, (гостиные, спальни и т.д.) превращается в «реальное» телевизионное пространство. Появилось даже выражение «публичная приватность» для описания особенностей существования героев этих видеороликов между их комфортабельным частным домашним пространством и публичной сферой. Хотя качество этих записей обычно невысокое по сравнению с записями, сделанными ручными видеокамерами, данные, полученные в пространстве публичной приватности, активно используются многими этнографами.

Социальные сети, объединяющие «друзей друзей», уже более десяти лет являются ключевым сервисом Web 2.0 (так называемой интерактивной фазы Интернета). Самые известные из них – такие, как Facebook и MySpace, – стали неотъемлемой частью повседневной жизни многих людей и активно используются этнографами и представителями других социальных наук для исследовательских целей. Социально-сетевые сервисы могут быть использованы этнографами следующими способами:

1) исследователи могут выступать в роли «виртуальных привратников» (gatekeeper) и в этом качестве иметь дело с целой сетью виртуальных «друзей», являющихся их потенциальными респондентами;

2) этнографы и социологи накапливают огромные запасы мультимедийных материалов о социальных движениях и группах (в том числе и маргинальных), которые содержатся на сетевых вебсайтах;

3) оставаясь невидимыми, этнографы наблюдают социальные взаимодействия на страницах вебсайтов, тщательно собирая прежде недоступные типы этнографических данных;

4) сами ученые могут создавать интернет-страницы с целью изучения онлайнового поведения (например, поведение участников фокус-группы при просмотре включенного видео и их комментарии по этому поводу) или для распространения полезной информации (например, страница Cure Diabetes в MySpace).

Недостатком исследований, проводимых в социальных сетях, является ограниченность состава участников цифровых сообществ, имеющих доступ в Интернет. В то же время в результате таких исследований в определенных фокусных группах, например среди людей с физическими недостатками, имеющих сложности с доступом в Интернет, количество их участников увеличивается.

В качестве примера этнографического исследования в социальных сетях Мурти рассказывает о своем собственном опыте проведения транснационального исследования среди музыкантов – выходцев из Южной Азии, с которыми он общался в социальных сетях и там же сумел договориться о личном интервью. Он просматривал личные страницы самих музыкантов и музыкальных групп, анализируя находящиеся там аудиотреки, видео, изобразительные материалы, дискуссии. Этот виртуальный репозитарий образов дал ему возможность глубоко проникнуть в суть их творчества, хотя он фактически не интересовался их реальной жизнью (с. 845).

Рассмотренные вместе с другими материалами (например, собранными в ходе личных интервью), эти сайты могут служить источником уникальных биографических данных о респондентах. Однако возможности использования данных, полученных на сайтах, должны рассматриваться в контексте профессиональной этики и в связи с вопросами о частном характере таких материалов.

Мурти настаивает на том, что материалы о частной жизни, полученные исследователями в социальных сетях, блогах и на форумах, требуют осторожного и бережного отношения, особенно если речь идет о работе исследователя в среде маргинальных групп (например, расистских или сексуальных сообществ). Ведь работая в Интернете, исследователь неизбежно совершает какой-то отбор материалов. Тем самым он вольно или невольно способствует распространению информации о различных маргинальных группах (поскольку исследовательские блоги доступны для публики и индексируются в рейтингах поисковых машин – таких, например, как Google). В сомнительных ситуациях Мурти в качестве выхода предлагает исследователям обращаться за разрешением на использование материалов из социальных сетей, учитывая при этом социальный контекст формирования таких материалов (с. 846).

Автор указывает на такой новый аспект работы исследователя в виртуальной сфере, как возможность оставаться невидимым для других участников общения в виртуальном сообществе. Он может читать блоги, оставаясь для других «невидимкой», взять онлайновый псевдоним и анонимно присутствовать в чатах или на форумах, т.е. пребывать в роли пассивного скрытого наблюдателя. Некоторые этнографы осуждают такой подход. Например, Л. Шрам призывает исследователей не скрываться, рассматривать корреспонденцию, присланную по электронной почте, исключительно как частную до тех пор, пока не получено согласие на ее открытое использование в исследовательских целях, и помнить о своих моральных обязанностях перед виртуальным сообществом, которое они изучают (4, c. 311–326). Ведь действия этнографа могут в конечном счете привести как к потенциальному вреду (конфликтам внутри группы), так и, выгодам для сообщества (легитимизация группы).

В современной этнографии уже достаточно давно наметилась тенденция инверсии ролей исследователя и объекта исследования, идущая вразрез с традиционной этнографической методологией. Современные этнографы часто приглашают героев своих исследований выступить в роли критиков их результатов в целях доработки проектов. Этот критический этнографический стиль регулярно используется, например, представителями феминистского направления в этнографии. Все большее распространение блогов во многом опирается на эту тенденцию, продолжая ее в условиях виртуальной среды.

Джил Уокер, которая достаточно рано (с 2000 г.) стала вести собственный блог, назвала это «блогингом изнутри башни из слоновой кости». Она считает, что хотя природа блоггинга и сущность академической науки далеки друг от друга, все же публичная направленность, свойственная блогам, предоставляет возможности ученым взаимодействовать с блогосферой (5, c. 127–128).

Уокер выделяет три категории академических исследовательских блогов: блоги публичных интеллектуалов (public intellectuals), исследовательские блоги и анонимные блоги, или блоги, которые ведутся под псевдонимом (c. 846).

К первой категории относятся блоги, где представлено интеллектуальное творчество самих авторов, многие из которых занимаются традиционно малорепрезентированной научной проблематикой.

Второй тип блогов – исследовательские – предназначены для совместного использования полученных данных и результатов. Исследовательские блоги способствуют включению респондентов в сотрудничество с этнографами, в рамках которого консультационная и критическая функции сообщества в значительной степени определяют результаты исследовательского труда. В связи с этим Мурти отмечает большой интерактивный и демократический потенциал блогов для развития этнографии.

Анонимные академические блоги часто создаются хорошо известными блогерами, которые предпочитают критиковать академическую позицию пребывания в «башне из слоновой кости». Они могут использоваться и как исследовательские, когда ученые анонимно исследуют диалоги, которые никогда не могли бы осуществиться в личностной форме.

Участие в сборе данных, блоги и другие онлайновые форумы способствуют большей публичной открытости исследователей перед респондентами, непрерывному диалогу между ними. Мурти предлагает рассматривать блоги в терминах хабермасовской публичной сферы с высоким эгалитаристским потенциалом коммуникации (с. 847). Таким образом, Интернет как публичная сфера создает условия для взаимной прозрачности исследователей и субъектов их исследований.

Многие регулярно обновляемые блоги предназначены для комментариев исследователей в реальном времени, для обсуждения цифровых этнографических методов. Ряд из них строится на коммерческих основах – как, например, блог по этнографическим методам М. Доусона (Dawson) или блог по этнографии Г. Маккракена (McCracken), а также работа группы YouTube Digital Ethnography Project, которая на своем сайте исследует феноменальный рост видеовебсайта по загрузке исследовательских видео на YouTube.

Характеризуя перспективы цифровых методов в этнографии и социологии, нельзя не отметить влияние социальной стратификации на формирование исследовательского пространства социальных наук. Потенциал новых технологий огромен, но цифровой разрыв до сих пор еще является реальностью даже в таких развитых странах, как, например, Великобритания. Позволить себе поддерживать цифровые этнографические исследования здесь могут только «старые» университеты с высоким уровнем финансирования исследований. Внутри самого социологического сообщества наличие необходимого оборудования и средств на подготовку кадров продолжает оставаться демаркационной линией между университетами и даже факультетами.

Несмотря на высокий уровень финансирования правительственных программ по расширению доступа в Интернет, экономический фактор пока играет большую роль в социальной стратификации в этой области. К этому можно прибавить влияние и таких неэкономических факторов стратификации, как физические недостатки и болезни, слабое знание языка, а также возрастной ценз. Таким образом, для ряда аутсайдерских социальных групп доступ в Интернет пока что затруднен классовым, этническим и гендерным факторами, в результате чего исследовательские данные, получаемые онлайн, в настоящий момент связаны с более успешными в социальном отношении группами.

В заключение статьи Д. Мурти подчеркивает, что новые онлайновые исследовательские методы цифровой или виртуальной этнографии расширили и обогатили арсенал традиционных социологических методов. Но помня об их достоинствах, не следует забывать, что дальнейшее использование цифровых технологий требует разработки как аналитических категорий, так и проблем профессиональной этики.

Литература

1. Chalfen R., Rich M. Applying visual research: Patients teaching physicians about asthma through video diaries // Visual antropology rev. – Harrisonburg (VA), 2004. – Vol. 20, N 1. – P. 17–30.

2. Mode of access: http://www.surveymonkey.com

3. Mode of access: http://www.zoomerang.com

4. Shrum L. Framing the debate: Ethical research in the information age // Qualitative inquiry. – L., 1995. – Vol. 1, N 3. – P. 311–326.

5. Walker J. Blogging from inside the «Ivory tower» // Uses of blogs / Ed. by A. Bruns, J. Jacobs. – N.Y.: Peter Lang, 2006. – P. 127–128.

М.Е. Соколова

V. Два юбилея: Питирим Сорокин и Роберт Мертон

Социологическая классика

П.А. Сорокин

1. Невозможность размещения социокультурных феноменов в геометрическом пространстве

Какую бы разновидность существующей теории геометрического пространства мы ни взяли, будь то теория Евклида, Лобачевского, Римана, Минковского – Эйнштейна или понятие «n-мерного» пространства Г. Кантора, она не может быть использована для определения местонахождения социокультурных феноменов и их пространственных связей друг с другом. Достаточно лишь спросить, где находятся Missa Solemnis Бетховена, таблица умножения, «Гамлет» Шекспира или десять заповедей, как сразу станет ясно, что они не могут быть размещены в геометрическом пространстве. В этом пространстве они здесь и там, везде и нигде. Их широту, долготу и высоту над уровнем моря нельзя конкретизировать; их положение в геометрическом пространстве не поддается определению.

То же касается социального и культурного положения индивида или группы; геометрическое пространство не определяет и не может определить его. Чтобы это стало ясно, достаточно спросить: каково мое социальное положение; каково социальное положение Сталина или Трумэна; или сионистской группы; или касты браминов; какую позицию я занимаю по отношению к рабству или войне, коммунизму или буддизму? Даже самая подробная геометрическая или географическая карта не сможет дать ответ на эти вопросы. Эти и прочие социокультурные феномены просто не ловятся в сети какой бы то ни было концепции геометрического пространства.

Эти же утверждения можно высказать в отношении социального или культурного изменения, замещения и изменения позиции сверхорганических объектов, лиц и групп в социокультурном универсуме. Ни одно из таких изменений не может быть адекватно определено через систему векторов геометрического пространства. Когда президент Рузвельт движется в геометрическом пространстве из Вашингтона в Тегеран, он не меняет своего социального положения – как президента США – вообще, как и наоборот. Пока такие властители, как Людовик XVI, Николай II, Альфонс Испанский, оставались в одном и том же дворце, их социальное положение колоссально изменилось: каждый из всемогущего правителя превратился в заключенного. Нацистская свастика остается в одном и том же месте в геометрическом пространстве, но ее положение в социокультурном универсуме совершенно изменилось с победой союзников.

Аналогичным образом, когда мы говорим о социальных движениях, социальном застое, социальном подъеме и упадке, социальном возвышении и падении, свержении политического режима, социальном воссоединении и социальном расколе, тесной дружбе и социальной отдаленности, социальной дистанции и т.п., мы, пользуясь этими терминами, не имеем в виду что-то связанное с геометрическим пространством. Причина в том, что чистые значения, ценности и нормы геометрически беспространственны. Категория геометрического пространства к ним просто неприменима. По этой же причине геометрически беспространственны и все объективированные социокультурные феномены; компонент значений, ценностей и норм делает их в геометрическом пространстве неопределимыми и неопределенными. Их материальные проводники, будь то машина, церковное здание, студенческое общежитие, несомненно, размещены в геометрическом пространстве; находя местоположение этих проводников в геометрическом пространстве, мы не находим, однако, их места в социокультурном универсуме. Здание, в котором некогда ютилась церковь, может оставаться неизменным и занимать все то же геометрическое место, в то время как его положение в сверхорганическом универсуме сильно меняется, когда оно преобразуется в коммунистический клуб или в склад. Подведем итог: геометрическое пространство не позволяет установить позиции социокультурных феноменов или их «пространственные связи», такие, как дистанция, близость, отдаленность и т.д.

2. Размещение социокультурных феноменов в социокультурном пространстве

Поскольку социокультурный феномен состоит из трех компонентов, социокультурное пространство должно быть способно расположить каждый из этих трех компонентов, а также этот социокультурный феномен как целое в сверхорганическом универсуме. Определение положения и связи между положениями должны быть не просто формальными, а содержательными, давая нам знание о природе данного положения и свойствах данной связи. Отсюда следует, что:

а) положение значения, ценности или нормы определяется тогда, когда определено место данного значения, ценности или нормы в универсуме значений, ценностей и норм;

б) место проводника определяется тогда, когда он размещен каким-то образом в универсуме проводников;

в) социокультурное положение лица или группы определяется тогда, когда индивид или группа размещаются в универсуме лиц или групп;

г) когда определены все эти компоненты данного сверхорганического феномена, устанавливается положение всего феномена в сверхорганическом универсуме.

Так, таблица умножения как чистое значение размещается в системе математики, закон тяготения Ньютона – в физике, «Месса си минор» Баха – в «поле музыки», христианский символ веры – в поле христианской религии, Corpus juris civilis – в области права, а конкретнее, римского права и т.д. Если мы захотим еще лучше уточнить положение любого из этих значений, то мы сможем легко это сделать путем дальнейшего уточнения того, к какому именно роду математики, физики, музыки, права или религии оно относится. Устанавливая область или систему значений, к которой принадлежит данное значение, и определяя «размещение» этой области значений в совокупном универсуме значений, мы точно определяем положение и позиционные связи любого значения в универсуме значений.

Если мы указываем основные системы значений, ценностей и норм в универсуме значений, а затем основные их суперсистемы, то эти основные системы и суперсистемы служат системой важнейших координат, или векторов, которые определяют положение значений в универсуме значений. Например, если мы берем некоторое множество основных систем значений, таких, как язык, наука, философия, религия, изящные искусства, этика, право, технология, основные односвязные и многосвязные группы, то это 10-мерное множество позволяет нам довольно точно разместить в его универсуме любое значение, ценность или норму. Разделяя каждое из этих десяти измерений на под-под-подклассы, например, науку на математику, астрономию, физику, химию, биологию, социологию, психологию, а каждую из них на их подклассы и конкретные производные научные дисциплины, такие, как история, геология и т.д., мы можем со всей ясностью и точностью определить положение любого научного значения. То же самое относится и к другим измерениям, в том числе к классификации основных односвязных и многосвязных групп. Если вдобавок ко всему этому мы имеем суперсистему значений, сколько-нибудь эвристически значимую, такую, как чувственная, идеалистическая или идеационная система значений, то эти суперсистемы позволяют окончательно определить положение любого значения, ценности или нормы.

Для определения социокультурного положения индивида или группы мы должны установить: а) все группы и слои в каждой группе, к которым принадлежит человек; б) культурное содержание «каждой души» в данном индивиде, в терминах указанного 10-мерного множества. Как мы увидели выше (в главе 17), группы и слои, к которым принадлежит индивид, точно определяют его социальное положение. Культурное содержание индивида – его язык, религия, философия, наука, искусство, этика и право – определенно очерчивает его культурное положение. Если положение некоторого человека определить по каждому из десяти измерений нашего множества, или системы векторов (в том числе под-подклассам каждой координаты), то мы довольно точно определим его целостное положение в социокультурном универсуме. То же можно сказать и о группе.

С помощью той же процедуры и той же 10-мерной системы координат определяется положение проводников в сверхорганическом универсуме. Так, церковное здание, крест, потир, статуя Девы Марии попадают в область христианской религии. Здание суда, тюрьма, томик Уголовного кодекса – проводники права. Плуг, удобрения, молотилка, корова – проводники сельскохозяйственной науки и технологии. И так далее. Социокультурное положение любого проводника определяется через соотнесение с системой значений, которую он объективирует. Находя его место в системе значений в вышеописанной 10-мерной системе векторов, мы находим положение этого проводника в социокультурном универсуме.

Физическое размещение проводника в геометрическом пространстве – экологию проводников – можно, правда, определить через координатную систему геометрического пространства с ее широтой, долготой, высотой над уровнем моря и другими измерениями. Но такое экологическое размещение проводников в геометрическом пространстве становится возможным только после того, как они будут размещены в социокультурном пространстве. В противном случае они остаются просто физическими, химическими или биологическими объектами, социокультурная природа и положение которых остаются неизвестными и неопределенными7272
  Социокультурная экология, или география, в правильном ее понимании, есть не что иное, как изучение размещения, распределения, последовательности, вытеснения и миграции проводников и людей, как они отражаются на экране геометрического пространства, на территории нашей планеты. Такое изучение необходимо для полного знания размещения социокультурных феноменов в социокультурном и геометрическом пространстве. Когда мы изучаем «преступность», религию, войну или какой-то художественный стиль, нам нужно не только разместить их членов и проводников в социокультурном универсуме, но и выяснить, где на территории нашей планеты находятся эти проводники и человеческие агенты, с какой частотой они там встречаются и каковы их территориальная экспансия, сукцессия и миграция из одних мест в другие в геометрическом пространстве. Эту задачу можно, однако, решить лишь при условии, что мы будем изучать эти проводники и этих членов человеческого рода как компоненты соответствующего социокультурного феномена, и только после того, как мы разместим их в социокультурном универсуме. Это необходимо для экологии любого социокультурного феномена будь то преступность, религия, наука, революция, бедность, гениальность. Главный недостаток существующих экологических теорий – их непоследовательность. Они изучают экологию проводников и человеческих агентов то как социокультурных феноменов, то как чисто физиохимических или биологических объектов. Такое смешение экологии физических явлений с экологией социокультурных феноменов является причиной многих просчетов в существующих экологических теориях.
  Социокультурная экология дает нам некоторое дополнительное знание об изучаемом феномене, но это знание ограниченное и по значимости второстепенное. Оно ограниченное, поскольку отражение положения и изменения социокультурных феноменов на экране геометрического пространства всегда несовершенно и неадекватно. Многие изменения в социокультурном положении данного человека или явления вообще никак не отражаются на экране геометрического пространства (территории). С другой стороны, биофизическая природа проводника может существенно меняться без изменения его социального положения. Некоторое данное здание – скажем, Бостонский симфонический зал – остается на том же самом месте независимо от того, используется ли оно в данный момент симфоническим оркестром, общинной церковью или политическим съездом. С другой стороны, церковное здание может стать старым и полуразрушенным в физическом отношении, оставаясь в то же время проводником религии.
  Более подробный анализ этого см. в моей книге: Sorokin P. Sociocultural causality, space, time: A study of referential principles of sociology and social science. – Durham (NC): Duke univ. press, 1943. – P. 137–139. Там же приводится и список литературы.


[Закрыть].

Вышесказанное дает представление о том, как значения, проводники, человеческие агенты и любые трехкомпонентные социокультурные явления размещаются в социокультурном пространстве и что такое размещение означает. Вместо приведенной выше 10-мерной системы координат можно использовать другую, более проработанную или более простую. Сложность или простота выбираются всего лишь в зависимости от той степени точности, с которой мы хотим установить положение и позиционные связи данного социокультурного феномена. Независимо от того, будем ли мы пользоваться 10-мерной или 20-мерной системой координат, мы будем делать это так же, как и в рассмотренном нами случае: измерениями в ней должны будут быть основные культурные системы и социальные группы. Не существует других систем векторов, которые позволяли бы уловить и локализовать социальные и культурные явления. Число культурных систем и социальных групп может меняться, но сами по себе культурные системы и социальные группы вместе с их компонентами являются необходимыми параметрами социокультурной системы координат.

3. Структура социокультурного пространства и дистанция

Предшествующий анализ дает нам представление о природе и структуре социокультурного пространства. Его характеристики могут быть предварительно суммированы следующим образом:

а) социокультурное пространство в корне отличается от любого вида физического, или геометрического, пространства. Это пространство не столько количественное, однородное и изотропное, сколько качественное, неоднородное и неизотропное;

б) это особое множество, заданное тремя основными «плоскостями» и некоторым числом «измерений». В нем есть плоскость значений, ценностей и норм, плоскость проводников и плоскость человеческих агентов. Измерения задаются основными культурными системами и основными односвязными и многосвязными группами, вместе с их подсистемами и подгруппами. Число «измерений» зависит от того, с какой степенью точности мы хотим определить социальное и культурное положение данного социокультурного феномена в сверхорганическом универсуме;

в) расположение проводников и человеческих агентов в физическом или геометрическом пространстве, т.е. их «экология», тоже входит в общее положение социокультурного феномена в сверхорганическом универсуме, но определение его является лишь одной – и притом второстепенной – задачей при определении позиционных связей сверхорганических феноменов.

Эта концепция социокультурного пространства содержит в себе определенное понимание таких производных понятий, как «социальная дистанция». С точки зрения социологии два или более социокультурных явления близки друг к другу, если они занимают одинаковые или смежные положения в векторной системе социокультурного пространства; и они далеки друг от друга, если их положения в этой системе векторов различны. Два индивида, принадлежащие к одной и той же констелляции односвязных и многосвязных групп и к одним и тем же слоям внутри этих групп, очень близки друг к другу в сверхорганическом пространстве; чем больше друг от друга отличаются группы и слои, к которым они принадлежат, тем дальше они друг от друга отстоят. Так, если индивиды А и В являются гражданами Соединенных Штатов, членами Епископальной церкви, республиканцами, живут в одной и той же территориальной группе, являются людьми одного и того же пола и возраста, одинаково богаты, любят одну и ту же музыку, литературу, драматургию и т.д., то эти индивиды очень близки друг к другу в социокультурном универсуме. Индивиды, являющиеся людьми разных рас, возрастов или полов, имеющие разные родственные связи, национальности, гражданства, политические и религиозные принадлежности, роды занятий, экономические статусы и т.д., очень далеки друг от друга. Две христианские деноминации, как бы ни были далеки друг от друга их проводники и члены в физическом пространстве, располагаются в социокультурном пространстве гораздо ближе друг к другу, чем католическая церковь и «Дженерал моторс» или кубистская живопись и химическая наука. Предложенная формула ясно определяет понятие социальной дистанции и дает нам точное мерило для определения социокультурной дистанции между разными социокультурными феноменами7373
  Предложенная концепция социокультурного пространства и дистанции очень отличается от концепции социальной дистанции Э. Богардуса. У него под «социальной дистанцией» понимается степень симпатии или антипатии между людьми. Такая концепция является психологической, а не социологической. Если король и его паж нравятся друг другу, то они, согласно его концепции «социальной дистанции», очень близки друг к другу. Согласно концепции социокультурной дистанции, предложенной здесь, они очень далеки друг от друга, поскольку положение монарха отлично от положения пажа. Концепция Богардуса ценна для изучения степени симпатии или антипатии между людьми, однако она не определяет ни социокультурного пространства, ни дистанции; к тому же она неприменима к местоположениям социокультурных феноменов в сверхорганическом универсуме. Она вообще не отвечает на такие вопросы, как, например: где находится симфония Бетховена; насколько она близка к музыке Баха, роману Стейнбека, Сталелитейной корпорации Соединенных Штатов и т.д.? См. об этом и соответствующей литературе в: Sorokin P.A. Op. cit. – P. 139ff.


[Закрыть].

4. Заключительные замечания о структуре социокультурного универсума

Мы подошли к завершению структурного анализа социокультурного универсума. На протяжении всего нашего объяснительного путешествия, от начальной точки до завершающей, мы настойчиво шли по одному и тому же пути, руководствуясь одними и теми же принципами.

1. Мы начали свой анализ с микрофизического изучения структуры родового «социокультурного атома» – межиндивидуального осмысленного взаимодействия. Это исследование позволило нам выделить главное в его сложной структуре: три компонента (значения, проводники и человеческие агенты) и три неразрывных его аспекта (социальный, культурный и личности взаимодействующих участников), со всеми богатыми и тонкими свойствами и связями каждого из этих компонентов–аспектов со всеми другими.

2. Знание общей структуры «социокультурного атома» как подвижной констелляции значений, проводников и людей привело нас к краткому изучению его основных форм и типов социокультурного взаимодействия, в особенности антагонистической, нейтральной, солидарной и организованной, полуорганизованной и неорганизованной форм взаимодействия.

3. Организованное взаимодействие «автоматически» дало нам понятие организованной группы, ее единства и ее общих свойств.

4. Имея в своем распоряжении понятие организованной группы, мы перешли к анализу структуры социального аспекта сверхорганического универсума. Этот анализ дал нам классы односвязных и многосвязных групп, могущественных и менее могущественных групп, вместе с их подклассами и подразделениями. Ориентируясь на эти основные формы социальных групп, мы легко смогли изучить основные линии социокультурной дифференциации населения на наиболее могущественные односвязные и многосвязные группы. Их изучение позволило нам уловить систематическую таксономию односвязных и особенно малоизвестных многосвязных групп и получить довольно четкую формулу структуры каждой из этих групп. Таким образом, мы приоткрыли относительно неразработанную область «социологической химии» многосвязных социальных тел. Всесторонний анализ социальной дифференциации всего человечества, как и населения любого данного ареала, на могущественные односвязные и многосвязные группы дал нам надежное знание групповой структуры социального мира.