Текст книги "Новая критика. По России: музыкальные сцены и явления за пределами Москвы и Санкт-Петербурга"

Назад в будущее: сценарии развития татарской музыки

Что же такое татарская музыка и как может развиваться так называемая татарская альтернатива в XXI веке? Речь идет не просто о творческом поиске. Выиграв в 1990-е битву за суверенитет, Татарстан вступил в эпоху, когда он политически противостоит Москве в борьбе за принципы федерализма и против унификации, в частности за право активно использовать татарский язык во всех сферах жизни. В 2017 году, когда президент России Владимир Путин предложил отменить обязательное изучение языков народов России (кроме русского), это, с одной стороны, вызвало в Татарстане сокращение число часов обучению татарскому, увольнение педагогов, с другой – изменения отношения к языку как к фактору идентичности. Если язык нельзя пропагандировать в школе, значит, его можно продвигать через востребованность в среде, чтобы им интересовались молодые люди. В частности через музыку.

Как говорит музыковед и исследователь татарской музыки Вадим Дулат-Алеев, музыка как система идентичности – сложное понятие. Если исключить вокал, восприятие начинает зависеть от немузыкальных факторов: «Убрали из песни татарский язык – и она стала менее татарской. А переведенные на английский язык татарские песни превращаются в английские»[106]106
  Здесь и далее, если не указано иное: Вадим Дулат-Алеев, частное интервью.


[Закрыть].

Дулат-Алеев считает, что основным признаком национальной идентичности является метроритм. В тюркской музыке – это аруз, система ритмоформул, в которую укладывается любая старинная песня. Аруз возник в арабской поэзии, его теория была впервые разработана в VIII веке, позже его стали применять и в тюркских языках. Аруз – это схемы, в которых чередуется краткий слог (открытый слог с кратким гласным) и долгий слог (открытый слог с долгим гласным либо закрытый слог с кратким гласным). Из комбинация долгих и кратких слогов получается 8 основных видов стоп, а из них – 16 метров-бахров.

«То есть маркер татарскости – это связь с языком через метроритм, – продолжает профессор. – Звучит ли татарский текст вместе с этой музыкой как единое целое? Второй маркер – тембр голоса, насколько он является “татарским”».

«Взять хотя бы трек «Төн» из татарского альбома “АИГЕЛ”, – рассуждает на ту же тему основатель лейбла Yummy Music Ильяс Гафаров. – В нем абсолютно жанровая аранжировка, состоящая скорее из саунд-дизайна, чем из нот, приобретает характерные национальные черты с появлением в ней голоса Айгель. А вокалистка и автор текста, в свою очередь, подобрала слова так, словно они были заранее отсортированы по звучанию максимально по-татарски, подчиняясь четкому ритму и закону сингармонизма, как образцовая конница»[107]107
  Здесь и далее, если не указано иное: Ильяс Гафаров, частное интервью.


[Закрыть].

Нынешняя татарская песня, считает Дулат-Алеев, отдаляется от восточных корней в сторону европейской культуры: вместо композиций-настроений с горизонтальной эстетикой, выстроенных вокруг мелодий и ритмов и с огромными возможностями для импровизации, возникли песни с четкими гармониями, вступлениями, куплетами и кодами. Поэтому один из путей развития татарской альтернативы – возврат к мусульманской традиции, в сторону горизонтальных структур и изучения ритмики, мелодики и инструментария, возникших еще в Средние века. Об этом говорит и этномузыколог Геннадий Макаров: «Нам нужно историческое многообразие. Нельзя сводить все к мелизматике. Необходимо показывать музыку татар из разных регионов и разных эпох».

Но мало придумать песню, нужно, чтобы ее еще и правильно поняли. Решить эту проблему могла бы просветительская и образовательная деятельность в области музыкальной истории. Ведь публика протестует против барабанов, потому что не знает, что они не чужды татарской музыке, так же как не знает, что ассимиляция мелодий и ритмов других народов присуща национальной культуре. Надо менять и отношение к татарской музыке среди иноязычных критиков: языку как маркеру идентичности они уделяют недостаточно внимания, а представления о «татарском» в музыке ограничены советским периодом. Впрочем, это касается не только наблюдателей извне. Татарские музыканты, даже если они обращаются к традиции, чаще всего отталкиваются от фольклора, описанного в XX веке. Можно сказать, что значительная часть современных авторов, пишущих на татарском, плохо знакома с собственной культурой, и работает с ней так же, как, условно говоря, с регги, кельтским фолком или блюзом.

Однако случаются и вдохновляющие примеры подключения к корням национальной музыки и ее реактуализации. В 2021 году в казанском театральном пространстве MOÑ был впервые показан перформанс sak sok, где легенду о потерянных братьях озвучили перкуссионисты, играющие на тюркских и африканских инструментах – дафе и джембе, и вокалисты, поющие баиты в дореволюционной традиции. Как и сто с лишним лет назад, татарская музыка развивается вместе с театром, не забывая о своих корнях и о связи с глобальным миром.

Варианты будущего можно увидеть, внимательно всмотревшись в прошлое. Обратившись к истории татарской музыки до советской эпохи и пройдя заново весь ее путь – от языческих камланий через мусульманское и протяжное пение к европейскому влиянию, музыканты могут сделать немало вдохновляющих открытий. Развитие татарской музыки – в восстановлении полотна традиции, разорванного историческими катаклизмами, и в определении новой национальной идентичности, в которой влияние извне будет не разрушающим, но созидающим фактором.

Константин Рякин
«Я уведу тебя за реку, где нам останется только танцевать»: как рейвы на автомойке помогают Кирову жить

Об авторе

Родился в 1992 году в Кирове. Делал медиа о местной музыкальной сцене «Дымка» и выступал соорганизатором одноименного городского фестиваля. Переводил биографию Йена Кертиса Touching from a distance для издательства «Ил-music». Публиковался в Mixmag Russia. Проводит лекции по истории популярной музыки.

Музыка, о которой идет речь в статье: https://www.youtube.com/playlist?list=PL7f_ywlsJjePIWYdx7_81bFZRSj3lIL2C

Для полумиллионного города в Кирове немало ярких музыкальных явлений – от одного из мощнейших региональных панк-хардкор движений[108]108
  См. документальный фильм «Горячее время». URL: youtube.com/watch?v=5ty6rVpcMPg.


[Закрыть], универсального солдата гаражного рока Павла Мятного («Суперкозлы», «Операция: алмазное бикини») и представителей российской постпанк-волны («Черная речка») до адептов новейшей школы хип-хопа (бывшие участники объединения «Коннект») и англоязычного ретро-инди (Pikes Jr). Все эти музыканты время от времени попадают в поле зрения профильных федеральных медиа, но чаще находят внимание за пределами региона без их помощи – через соцсети или самодельные туры.

Однако есть и то, что связывает все эти разрозненные явления, но не поддается никакому экспортированию в силу собственной природы, – локальная рейв-культура, центром которой в последние несколько лет стали вечеринки на автомойке. Именно из-за этой неспособности местного рейва быть экспортируемым, возникает желание хотя бы дать ему описание.

Кроме собственно описания меня интересует, как рейв может влиять на жизнь города. По моему мнению, некоторые исторически свойственные рейву эффекты актуализируются в современном Кирове. Среди них переосмысление городских пространств, налаживание культурного обмена, появление уникального вида городского праздника и своеобразных плато для текучего сообщества.

Ревитализация пространства

Если въезжать в Киров через реку Вятка по Старому мосту, то по левую руку можно увидеть скромную прогулочную набережную и очертания губернского города, по правую – бизнес-центр с цветным остеклением и вентфасадами, а сразу за ним – идущую вдоль реки и практически заброшенную улицу с говорящим названием Заводская. Повторяющаяся картина: сауна, автомойка, сауна, автомойка и вдали – новодельные панельки. Если свернуть примерно посередине улицы и немного подняться в гору, петляя, вновь обнаружишь автомойку, но уже не совсем типичную – с психоделическими граффити и верандой в окружении леса. Это «Автомойка у дяди Гриши», ставшая эпицентром местной рейв-культуры. С ее пожилым эксцентричным владельцем несколько лет назад случайно познакомились, заехав помыть машину, представители диджейского объединения Freak Out Group Антон Селиваев (Myhttp) и Никита Кикин.

Freak Out Group существует уже больше 13 лет и изначально не было привязано ни к какому конкретному заведению или музыкальному стилю. Объединение занималось всем – от вечеринок в пивных барах до речных островов, от рок-н-ролла в конце 2000-х и афробита в середине 2010-х до самого широкого спектра электронной танцевальной музыки. Размыт и состав участников – объединение основали уже упомянутые Антон Селиваев, Никита Кикин и Евгений Джекич, но практически все заметные местные диджеи прошли через их мероприятия.

Кикин начинал еще в 2000-е с драм-н-бейса, от которого отошел в составе Freak Out. В 2016 году, после трех лет жизни в Петербурге и активного посещения клубов на Конюшенной, он, вдохновленный новой русской волной электро, а также «чувством социальной ответственности старого тусовщика перед молодыми тусовщиками»[109]109
  Здесь и далее, если не указано иное: Никита Кикин, частное интервью. Июнь 2021.


[Закрыть], вернулся в Киров и собрал новую команду. Так появилась серия техно-вечеринок «Профилактика».

«“Мойка” началась вообще с “Профилактики”, когда собралась молодая команда, рассказывает Кикин. – В 2017 году мы были в постоянном поиске мест, Антон мыл машину и предложил взглянуть на автомойку как на место для вечеринок. Мы подошли к дяде Грише, я представился, рассказал, чем занимаюсь, и предложил здесь что-то организовать. Он коротко ответил: “Давай”. Через двое суток сюда уже пришла пара сотен человек. Позже ребята, с которыми мы это делали, переехали в Питер, и теперь занимаются клубом “Изич”».

Владелец помещения, с которым так легко договорился Кикин, переехал из Армении и 15 лет назад арендовал на высоком берегу Вятки небольшой гараж, а позже выкупил его и оснастил хаотичными пристройками для мойки машин. В какой-то момент он надстроил для семьи второй этаж с просторной верандой, окруженной лесом, но затем семья переехала в городскую квартиру. Веранда оказалась отличным местом для техно-вечеринок, но с переездом большей части команды «Профилактики» в Петербург о ней практически забыли. Кикин и Джекич вспомнили о помещении на втором этаже автомойки, когда искали съемное жилье, уже в 2020-м.

«Такой переезд был важным опытом прежде всего для нас, потому что мы ощутили себя в новом месте и по-новому, – комментирует Джекич. – Здесь нет ощущения, что ты живешь в Кирове. Ты видишь какой-то незнакомый пейзаж, реку, лес с совершенно неожиданного ракурса и постоянно не понимаешь, где ты находишься. В первые полгода у нас здесь вообще не было плохого настроения. Не было и каких-то грандиозных планов на это помещение, но мы сразу понимали, что будем делать в нем вечеринки – мы всегда их делаем. Изначально все выглядело страшновато, но мы знали, что если здесь обжиться, то будет очень круто. Тем более сообщество всегда помогает: буквально через пару месяцев у нас появилось все для жизни, хотя сами мы практически ничего не покупали. Самое капитальное, что мы достроили, – это крыша на веранде, потому что там ее просто не было. В первый год мы, конечно, перестарались с граффити – сказали художникам: “Делайте что хотите”, – и они оторвались по полной. Так что в этом году решили сделать практически все черным»[110]110
  Здесь и далее, если не указано иное: Евгений Джекич, частное интервью. Июнь 2021.


[Закрыть].

На действующей автомойке быстро появились не только граффити местных художников, но и множество гостей.

«Ребята просто пожили несколько месяцев в одном месте, и оно каким-то чудом настолько преобразилось, что стало очень привлекательным, изначально не имея абсолютно никакой архитектурной ценности»[111]111
  Здесь и далее, если не указано иное: Соня Демина, частное интервью. Июнь 2021.


[Закрыть], – рассказывает фейсер вечеринок «Мойки» Соня Демина.

Соня несколько лет назад выпустилась из ВГИКа и вернулась в Киров тоже для своеобразного переосмысления пространства – вместе с фотохудожницами Анастасией Вострецовой и Викторией Русских они образовали сообщество «Вятский субъектив» и сделали из коммунальной квартиры в кондитерской XIX века помещение для культурных мероприятий и выставок.

И это не единичные явления – так, местный активист Анатолий Курбатов выкупил в Слободском (40 минут езды от Кирова) водонапорную башню по проекту Ивана Чарушина[112]112
  Иван Чарушин – архитектор конца XIX – начала XX веков, работавший в стилях модерн и неоготика. Значительно повлиял на застройку Вятки и других городов губернии.


[Закрыть], чтобы переделать ее в музей. Кондитер Станислав Якубовский и его особняк, архитектор Чарушин и башня по его проекту – дядя Гриша и его автомойка странным образом теперь тоже вписываются в этот ряд. Впрочем, рейв-культура неразрывно связана с переосмыслением пространств – причем практически с момента своего появления в 1980-е, когда танцующая британская публика нахлынула в бывшие производственные помещения. В Кирове подобную низовую ревитализацию города можно наблюдать прямо сейчас.

При этом, по мнению Павла Мятного, выходца из панк-хардкор-тусовки, который известен за пределами Кирова сразу по нескольким проектам и часто готовит еду для гостей «Мойки», именно местный ландшафт стал определяющим для вечеринок и вызывает чувство безопасности. «“Мойка” находится на склоне под девяносто градусов – это практически вертикальная точка на карте. Если бы Киров патрулировали условные роботы-полицейские, то они, проведя анализ карты, решили бы, что в этой точке ничего и быть не может, – объясняет он. – Это как спрятанная в джунглях под сеткой военная техника – в какой-то мере вьетнамские подземелья. Прагматичному полицейскому уму сложно поверить, что там вообще что-то может быть. Место определяет очень многое – оно посылает те вибрации, в которых люди чувствуют себя спокойно и к которым хотят вернуться – к коллективному, а не индивидуальному чувству. Здесь работают инстинкты – они нам не врут, хотя их и сложно проанализировать»[113]113
  Здесь и далее, если не указано иное: Павел Мятный, частное интервью. Июнь 2021.


[Закрыть].

Но вечеринки, которые проводятся на открытом воздухе, накладывают и свои ограничения – прежде всего короткий сезон.

«Зима, конечно, сама по себе проблема, а еще более серьезная проблема – это отсутствие здесь нормального отопления, – говорит Кикин. – Так что мы находимся в жестких ограничениях и по времени, и по возможности привезти артистов».

На вопрос о том, почему больше чем за десяток лет выходцы из Freak Out так и не закрепились ни за каким заведением или собственным местом, Кикин отвечает: «Клуб – это просто не наша модель. В этом году мы уже становимся даже слишком популярными, начинает тянуться публика, которая нам не очень нужна. Сейчас они просто растворяются в общей массе, но и у этого есть предел. А как работать клубу, когда мы делаем две вечеринки в месяц? Только за счет увеличения количества посетителей. Здесь очень много классных ребят, но с точки зрения рынка их недостаточно для постоянного поддержания классного места. Так что мы просто живем на автомойке, периодически зовем гостей к себе домой, и они танцуют».

Культурный обмен

За короткое кировское лето отметиться на автомойке успевают, например, подписант английского лейбла Kniteforce Александр Кстенин (Ant To Be) с брейкбит– и джангл-подборками – его вкусы сформировались еще в игровых залах Кирова 1990-х и клубе «Победа», а сейчас вновь стали актуальными. Или местный IDM-продюсер Рома Цепелев (Illuminated Faces) – с эклектичными, но всегда драматургически выверенными сетами, которые наследуют глубокой театральной традиции города. В Кирове в разное время работали будущий худрук «Театра. DOC» Михаил Угаров, будущий режиссер БДТ Борис Павлович; периодически работает композитором в разных театрах России и сам Illuminated Faces. Играет на «Мойке» и множество других местных продюсеров и диджеев – стиль каждого легко отличим. «Ты можешь не выделить в миксе ни одного трека, но вспомнишь потом, что всю ночь качало, – рассказывает Кикин о своей музыкальной политике. – Каждую неделю молодые диджеи пишут и просят поиграть, но редко находится кто-то подходящий – люди режут музыку из пабликов, но в ней не хватает соли, узнаваемости, слушаешь микс и не понимаешь, кто за ним стоит».

Тем не менее Кикина беспокоит концентрация лишь на локальной музыкальной культуре. По его словам, в условиях ограниченной культурной жизни в городе куда важнее «привозные» артисты: «Не хватает внешней культурной подпитки – мы варимся в собственном соку. Для меня это гибельно – мне обязательно нужно куда-то выезжать, видеть какие-то фестивали, иностранных артистов. В последние два года из-за того, что ничего подобного не случается, у меня пропал даже интерес к музыке – сейчас я в основном занимаюсь организационными вопросами. В Питере я чувствовал, как у меня постоянно меняется восприятие – звука, цвета… Потому что есть культурная среда вокруг, есть привозы – культурный обмен не заканчивается на Ant To Be, Illuminated Faces и Джекиче. Каждую неделю ты слышишь нового артиста, и естественно, тебя это обогащает. Здесь, бывает, я выхожу и не знаю, куда идти, чтобы просто познакомиться с новыми людьми. Сейчас на вечеринках мы стараемся не играть – в основном играют приезжие, потому что больше всего нам нужен обмен».

Обмен зачастую оказывается действительно обоюдным, когда привезенный артист не только вдохновляет локальную сцену, но и вдохновляется сам. Так, один из известнейших за рубежом российских хаус-диджеев Lay Far под впечатлением от выступления на «Мойке» выпустил трек Mojka in Space и клип, смонтированный из записей с мероприятия. Этот трек – с частыми сменами настроения и внезапными взбивками, выпускающий на передний план то расслабленные джазовые сэмплы и шум толпы, то собранные и упругие, как бы подпрыгивающие, синтезаторы – стал своеобразным гимном вечеринок на «Мойке».

Но культурного обмена и личного обновления ищут не только артисты, оказавшиеся на «Мойке».

Праздник обновлений

«Сижу в кафе, подбегает незнакомый парень и говорит: «Спасибо. Я долго сидел кислый, никак не мог собраться, к вам сходил и уже неделю хожу заряженный”. Это как съездить на большой классный фестиваль. Когда я возвращаюсь с “Сигнала”[114]114
  Фестиваль электронной музыки в Никола-Ленивце.


[Закрыть], то заряда хватает на полгода. В Кирове вечеринка тебя, может быть, на месяц зарядит, если ты ее правильно употребил», – рассказывает Кикин.

Существует теория о сходстве современных рейвов и средневекового карнавала, который, по Михаилу Бахтину, представляет собой «праздник обновлений». Эти идеи часто транслируют как в тематических видеоблогах[115]115
  Ra Djan. Что такое ВАЙБ? URL: youtu.be/paxAJq-FIuI.


[Закрыть], так и в академических исследованиях[116]116
  Gauthier F. Rapturous ruptures: the “instituant” religious experience of rave. URL: voidnetwork.gr/wp-content/uploads/2016/09/Rave-Culture-and-Religion-edited-by-Graham-St.-John.pdf.


[Закрыть]. Тем не менее поражает, насколько совпадают – совершенно непреднамеренным образом и вплоть до лексики – рассказы организаторов «Мойки» и введение Бахтина к книге о Рабле и народной культуре Средневековья. Вот, к примеру, как Кикин описывает публику «Мойки», политику фейсконтроля и связанную с этим атмосферу: «У нас собираются люди всех возрастов, субкультур и слоев общества – полная солянка. Оказываешься на “Мойке”, и ты не в Кирове – ты вообще непонятно где. Московские ребята говорят: “Да это же Берлин, мы такое в Берлине видели”. Но главное при этом – дух свободы и уровень расслабленности. Это не связано с наркотиками, все в основном пьют, при этом все равно чувствуют себя хорошо. Не ждем мы только агрессивных и предвзятых, а в одежде лишь парой слов задаем вектор для самовыражения: дресс-код – спецодежда. И это все равно создает атмосферу, маленький карнавал. Во всем остальном – делайте что хотите, хоть приходите со своими кальянами».

Бахтин говорит о карнавале в похожем ключе – как о второй жизни людей в пространстве «всеобщности, свободы, равенства и изобилия», а также как о «временной отмене всех иерархических отношений, привилегий, норм и запретов»[117]117
  Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. URL: gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Baht/intro.php.


[Закрыть]. По Бахтину, именно такое нарушение любой иерархичности и освобождение от норм отличает карнавал от официальных праздников и как бы перерождает человека, устраняет социальную отчужденность. Карнавальное мироощущение – это переживание «подлинной человечности отношений». Подобным переживанием делится Соня Демина: «Можно жить и думать, что все люди, которые от тебя как-то отличаются, против тебя, но когда ты долго тусуешься с самыми разными людьми, тебя самого это в каком-то смысле делает другим человеком. И потом ты идешь по жизни с этой позицией – окружающие все-таки дружелюбны. Что для меня сильно отличает Киров от, допустим, Москвы – это безусловная поддержка от абсолютно незнакомых людей. На “Мойке” ты можешь подойти к любому человеку и просто поговорить. Что происходит под утро? Подсаживаются разные люди и начинают рассказывать, что они делали, кого видели, как у них дела, как им музыка. И к концу ты уже знаешь лица всех, кто здесь остался, хотя можешь не помнить имен».

Важным в концепции карнавала Бахтина также является отсутствие разделения на исполнителей и зрителей: «Карнавал не созерцают – в нем живут, и живут все»[118]118
  Бахтин. Творчество Франсуа Рабле.


[Закрыть]. Рейв-культура тоже когда-то оспаривала представление о музыканте как о кумире, на которого направлены взгляды толпы. Хотя анонимность многих первых рейв-революционеров в какой-то момент обернулась появлением коммерчески успешных и массово востребованных суперзвезд электронной танцевальной музыки, в самой ее природе все еще заложен огромный социальный заряд – и рейв в такой же мере выступающие артисты, в какой и публика, пришедшая на мероприятие. По Бахтину, любая рампа между ними разрушила бы карнавал.