Текст книги "Чи100 поржать. Выпуск 2"

Роман Котов

Санкт-Петербург

Острый взгляд

 
Мой детства друг был зреньем слаб:
И мир вокруг размыто плыл.
Печален жизни тот этап,
Себя в очках он не любил.
 
 
И вот, начав рабочий путь,
Влад быстро денег накопил.
И, в лазерный поверив луч,
Он зрение восстановил!
 
 
Но острый взор ему не мил,
Ведь Влад совсем не ожидал
Увидеть столько страшных рыл:
Он мир прекрасным представлял!
 
 
P. S. Меня Влад вовсе не узнал…
 

Александр Колтаков

Новокузнецк

Стадо и эстрада

 
Подумал как-то соловей:
«Учиться надо у людей!
Искусству все на свете рады,
Откроем тоже мы эстраду.
Пусть и скотина, и зверьё
Услышат пение моё».
 
 
Слетев с сосны на скотный двор,
Провозгласил всеобщий сбор.
Собрали сцену на поляне
И прилегли вокруг в бурьяне
Быки, козлы, бараны, кони,
Кабан, осёл и даже пони.
Послушав песни, умилялись
И мелкой птахой восхищались.
Но одолела зависть многих
Парнокопытных и двурогих.
Полезли все кому не лень
Попеть на сцену в этот день.
 
 
Кабан орал, что было мочи,
И козы блеяли до ночи.
Но получалось всё ж не очень.
Лишь только тёлки преуспели,
Когда хвостами завертели,
Ногами дрыгая игриво
Невероятно похотливо.
А что не пели – промычали,
Вокруг уже не замечали.
Быки ревели: «Это дело!
Когда на сцене много тела!»
 
 
Лишь соловей один вздыхал,
Сидел на ветке и ворчал:
«Где все таланты, где ж искусство?
Смотреть на это очень грустно.
То ж не эстрада, а уродство,
Здесь слишком много стало скотства».
 
 
Вы ждёте вывода? Извольте!
Закончу я на грустной ноте.
Вот современная эстрада:
На сцене – тёлки, в зале – стадо.
 

Анжела Константинова

Челябинск

Отелло наизнанку…

Небольшой городок N, затерянный в бескрайних просторах средней полосы России. Сегодня в местном театре премьера – спектакль «Отелло» в постановке режиссёра Вито Люсиани (в миру Вити Люськина, или просто В.), известного своими авангардными решениями и нетрадиционным прочтением классики. На афишах, расклеенных по всему городу, «Отелло» анонсировался, как спектакль по мотивам одноимённой трагедии Шекспира. Зал был полон. В этот вечер здесь собрался весь местный бомонд. Режиссёр В. сидел в первом ряду вместе со своей супругой Людмилой, дамой скульптурных форм, крутого нрава и непоколебимых принципов. Заканчивался последний акт. На сцене – богатый венецианский дом в декорациях, созданных по эскизам великих мастеров 16 века. В центре стоит огромная резная кровать под шёлковым балдахином. Напротив неё – деревянный столик, инкрустированный золотом (которое успешно заменяла жёлтая краска с блестящими вкраплениями). По периметру грозно ощерились два венецианских льва – символы роскоши и успеха. На кровати возлежала Дездемона.

Её голову украшала венецианская тиара. Одежда – голубое, прозрачное платье скорее открывало, чем скрывало все её прелести. А посмотреть там было на что.

По счастливому стечению обстоятельств актрису звали Дездемона, но домашние называли её ласково – Дездочка. Период персиковых щёчек в её жизни прошёл, но осень ещё не наступила. Роль Отелло исполнял местный мачо – парень неопределённого возраста, щедро окрашенный гримёрами в чёрный цвет. На нём красовались чёрные лосины и белая манишка. Мужественный рельеф его тела заставлял учащённо биться сердца женской половины зрительного зала. Отелло слегка штормило… то ли от премьерного волнения, то ли от выпитой накануне настойки повышенной крепости «Хреновуха энская».

Дездемона, облокотившись на правую руку и откинув голову назад, обратилась к Отелло с томными нотками в голосе:

 
Сегодня по реке плыла!
А там стояли три коня:
Один – в пальто,
Другой был в шляпе,
А третий просто косолапый.
В одном из них тебя узнала.
А я в гондоле проплывала.
И гондольер меня щипал,
На дно гондолы завлекал.
Но я тебе верна, мой друг,
А гондольер?
Так он уж – труп!
 

Отелло сурово сдвинул брови к переносице и, пытаясь удержать равновесие, схватился рукой за край стола. Глядя прямо в глаза Дездемоне, он произнёс с нервными интонациями в голосе:

 
А ты молилась ли сегодня?
Так знай, твой час уж наступил!
Мне это слушать нет уж сил!
Твоё враньё – удар под дых!
Твой труп живее всех живых!
 

Но Дездемона была не из тех, кто падает ниц при первых раскатах грома.

Она порывисто вскочила и перешла в наступление:

 
Так ты молись-то, а не я!
Меня расстраивать нельзя!
Когда я мимо проплывала,
Двух куртизанок увидала!
Они к коню (тебе!), ну словно львицы,
И в том бо-о-о-льшие мастерицы!
А ты развратниц ублажал
И их шампанским поливал!
Они устроили та-а-а-кое-е,
Что ни движенье, то дурное!
Ты б постеснялся, уж весь сед!
Ох! Сколько ты наделал бед!
 

Отелло не ожидал такого отпора. Грозно вращая глазами, он навесил на лицо маску сурового гнева. Однако в ту же секунду штормовая волна переместилась в его голову, и Дездочка понеслась вокруг него с пугающей скоростью.

Режиссёр В., наблюдая за круговыми движеньями Отелло, досадливо морщился: «Зачем дураку хреновуху наливал! Сейчас весь спектакль испоганит, морда чумазая!»

Тем временем, Отелло, пытаясь удержаться на собственной орбите, сорвался на крик:

 
Я тот Юпитер!
Мне всё можно!
Тебя убить вообще не сложно!
А ты, презренная, молчи!
Нормы терпимости учи!
Да не учи, тебе уж поздно!
Молись,
Коли сейчас возможно!
 

И, прошипев: «Душить иду! Умри презренная!», бросился к Дездемоне, но не смог удержать равновесие и рухнул на кровать прямо на Дездочку.

Она попыталась выползти из-под Отелло, но он навалился ещё сильнее и сцепил пальцы на её шее. Заснувшие было зрители оживились, а кое-кто даже начал аплодировать. Им виделась иная картина: будто бы между Дездемоной и Отел ло происходит акт великой любви, сопровождающийся плотскими наслаждениями.

Люсиани едва сдерживал рвущуюся наружу бурю эмоций. Ревность гремучей змеёй душила его. «А вчера-то, вчера говорила: принципы, мол, у меня. Вот они – её принципы… размером с два бицепса этого алкоголика!», – шипел про себя режиссёр. В какой-то момент он не выдержал и ринулся на сцену прямиком к кровати, на которой барахтались Дездемона и Отелло. «Вы бы хоть людей постеснялись, эммануэли недоделанные», – едва сдерживая гнев, сквозь зубы процедил режиссёр. Смущённый Отелло подскочил и выбежал за сцену. Режиссёр эмоционально обратился к Дездочке: «А ты, „прости господи“, устроила здесь публичный бордель! А вчера-то… вчера всё о принципах твердила!»

Дездочка не сдержалась: «Ах ты, развратник авангардный! Вчера был такой ласковый, целый воз обещаний надарил! Так вот знай! Тебе я не дамся, не сдамся и не продамся! Никогда!» Режиссёр побагровел: «С завтрашнего дня наш театр в твоих, Дездемона, услугах не нуждается! Ты уволена!»

Дездочка вспыхнула, влепила режиссёру пощёчину, да такой силы, что он отлетел к стене, и в слезах выбежала в гримёрку. Там слёзы из глаз полились с удвоенной силой.

Вдруг за её спиной раздался бархатистый мужской баритон: «Вам не к лицу слёзы! Успокойтесь! Я решу все ваши проблемы! Давно слежу за вашим творчеством! И покорён талантом!» Она обернулась. Перед ней стоял он, герой её сновидений. Она не понимала, красивый он или нет, умный или глупый, талантливый или бездарный, но он был так магнетически притягателен, что Дездочка в одно мгновение утонула в омуте его маслянистых глаз. «Разрешите представится, КоЗАЕЦнова», – продолжил он. Она подумала, какое странное имя, а вслух произнесла: «Очень приятно! Дездочка!»

На следующий день она вновь репетировала в театре.

Екатерина Краснова

Кемерово

Завтра

 
Вот завтра будет всё не так! Я утром встану на пробежку,
Контрастный душ, затем массаж, овсянка с мёдом, сок, орешки.
Вот завтра стану я другой – строга, горда и неприступна,
И пусть гадают – что со мной и почему я недоступна.
 
 
Вот завтра на работе – ух! И кучу дел одним ударом,
И пусть захватывает дух, легко справляюсь я с накалом!
Вот завтра вечером пешком: с работы до подъезда дома,
И вверх по лестнице бегом, и улыбаться всем знакомым!
 
 
И ни куска после шести, а утром – снова на зарядку,
Диету строгую блюсти, я буду жить по распорядку.
Ну а сегодня полежу, переведу на семь будильник,
С утра покрепче кофейку, друзьям приветы на мобильник,
 
 
В маршрутку втиснусь на бегу, на лифте вечером в квартиру,
На ужин – рада пирогу и шоколадному пломбиру.
Спать не смогу я натощак, остатки пиццы доедаю,
Вот завтра будет всё не так! Ну а сегодня – помечтаю!
 

Андрей Костаков

Балашиха

«Вспомнил старый дедушка…»

 
Вспомнил старый дедушка
Школьную привычку –
Ради шутки бабушку
Дёрнул за косичку.
Вспомнила и бабушка
Возраст молодой.
Тянется рука её…
За сковородой.
 

Владимир Кречетов

Санкт-Петербург

Всё зло от баб

Иван Иванович с Николаем Николаевичем старались, если позволяла погода, каждый вечер встречаться на скамейке у подъезда. Они были знакомы уже много лет. Большой дружбой назвать это было нельзя, но подышать свежим воздухом, поговорить о текущем моменте в хорошей компании для обоих пенсионеров было приятно.

– Николай Николаевич, я вчера младшему внуку читал «Сказку о золотой рыбке». И ты знаешь, я заметил, как меняется с возрастом наше мировоззрение: когда мне, малышу, родители читали эту сказку, я представлял себе старика и старуху дряхлеющей супружеской парой. А что получается: в старые времена девушки выходили замуж в шестнадцать лет, и, как пишет Пушкин, они прожили в браке «тридцать лет и три года». Значит, на тот момент, когда происходили события в сказке, ей не было ещё и пятидесяти лет. По нынешним меркам – женщина в самом соку. Ты с этим не можешь не согласиться.

– Раньше ты, Иван Иванович, ворчал на правительство, потом стал недоволен Волочковой, и даже Бузовой. А сейчас ты покусился на самого Пушкина, на «наше всё», – рассмеялся Николай Николаевич.

– Я реалист, и хочу, чтобы писатели отражали правду.

– А Пушкин и писал правду. В старые времена бедные люди быстро старились и долго не жили.

– Не сбивай меня с мысли. Так вот. В детстве мне казалось, что старуха была очень сварливой и вредной, допекала покорного старика. А вчера, читая сказку внуку, мне вдруг стало жалко старуху – тридцать три года она прожила со своим мужем и к старости обзавелась лишь ветхой землянкой да расколотым корытом. Причём сама она тоже работала всю жизнь – пряла пряжу. Детей у них не было, следовательно, всё заработанное шло только на них двоих.

– Их понять можно, Иван Иванович. В те годы не знали, что такое логистика, да и реклама была весьма примитивная.

– Не оправдывай старика. Старуха столько лет терпела нищенское существование, что она заслуживает сочувствия. Старик ведь должен был обеспечивать семью.

– Иван Иванович, если бы старуха не ворчала, так и старик бы трудился с бо́льшим энтузиазмом.

– Здесь я с тобой не соглашусь. Если мне память не изменяет, в соответствии со вторым законом термодинамики и законами энтропии, когда-то она должна была не сдержаться и вспылить.

– У меня, любезнейший Иван Иванович, гуманитарное образование, и я заявляю ответственно, что законы физики нельзя применять к литературе.

– Мир развивается по единым законам. Это люди разделили их на какие-то направления, науки, что стало значительно труднее понять истину.

– А мог бы ты, Иван Иванович, по-простому растолковать мне, человеку далёкому от естественных наук: как можно с помощью законов термодинамики и энтропии объяснить поведение старухи в пушкинской сказке?

– Приведу пример: если кусок льда нагревать, через некоторое время он превратится в воду, а если продолжать нагрев, то вода превратится в пар. С повышением температуры вещество побывало в трёх состояниях. Вот поэтому-то старуха и стала «парить».

– Ты уж меня извини, но кажется, про таких, как ты, в народе говорят: маразм крепчал. При чём здесь кусок льда и старухины ворчания?

– От безрезультатности мужниного труда в течение тридцати трёх лет энергия протеста в старухе накапливалась, и вот в один прекрасный день она, эта энергия, перешла в новое состояние: терпение закончилось, и старуха выплеснула на старика всё, что о нём думает.

– А почему так долго?

– Здесь, на мой взгляд, чтобы ответить на этот вопрос, вполне уместно применить закон математического маятника…

– Достал ты со своими законами! Ну, хорошо, хорошо. Я могу отчасти согласиться с тобой. Но как понимать её всевозрастающие желания? Сначала ей подавай новое корыто, потом новую избу и так далее, – не сдавался Николай Николаевич.

– А ты вспомни свою жену. В начале супружеской жизни она просила тебя купить ей куртку болоньевую, потом пальто из драпа, а недавно захотела шубу песцовую. Зачем старуху осуждать? Видимо, все женщины такие.

– Ты про мою жену плохо не говори! А то хочу тебе напомнить, что я служил в морской пехоте!

– Да, да, я это помню. А ещё помню, что это было пятьдесят лет назад, – с ухмылкой сказал Иван Иванович.

– Ты меня не подкалывай! За свою Клаву я тебя на куски рвать буду!

– А ты, я смотрю, с головой не дружишь.

– Сам ты дебил! – Николай Николаевич резко вскочил со скамейки и, испепелив ненавидящим взглядом Ивана Ивановича, исчез за дверью подъезда.

Михаэль Кречмер

Нетания, Израиль

Комета

В тот день, когда предполагалось, что комета столкнётся с Землёй, я встал рано. В голове промелькнула мысль, что перед концом света неплохо бы выспаться, но я её быстро отогнал, как заведомо нелепую.

Позавтракав, я вышел из квартиры, спустился на второй этаж и позвонил в дверь приёмной адвокатской конторы Якова Каца. Дверь открыл сам адвокат, по-видимому, секретарь и помощники решили прогулять по случаю приближающегося апокалипсиса. Не было и посетителей – в офисе стояла тишина, только едва слышно работал кондиционер.

– Здравствуйте, господин адвокат! Готовитесь к прилёту кометы? – как можно беззаботнее спросил я.

– Разумеется! – пожал плечами адвокат. – Я как раз работаю над представительским иском против страховых компаний, которые наверняка попытаются отказать клиентам в выплатах по причине конца света.

Но меня интересовал не сам адвокат, а его красный гоночный феррари, который он с гордым видом парковал возле подъезда. Однако на мою просьбу разрешить мне покататься на «феррари», адвокат сделал суровое лицо и надменно заявил, что наступление конца света совершенно не означает отмену законов о частной собственности.

Выйдя на улицу и направившись в сторону ближайшего супермаркета, я уяснил для себя, что мои сограждане делятся на два неравных лагеря. Первые свято верили в конец света и потому скупали всё, что, по их мнению, могло пригодиться. Передо мной проплывали автомобили, тяжело гружённые увесистыми упаковками туалетной бумаги, коробками с консервированным тунцом и пачками макарон. Другие же, кто, по всей видимости, в комету не верил, покупали булочку и йогурт, расплачивались в кассе быстрого обслуживания, после чего с презрительной миной наблюдали за теми, кто с огромными тележками томился в очереди в кассу. «Какие примитивные люди, которые так легко поддаются панике и верят всему, что рассказывают по телевизору!» – думали вторые, вкушая йогурт с булочкой. «Вот когда Земля взорвётся от столкновения с кометой, посмотрим, как вы постучитесь и слёзно попросите рулончик туалетной бумаги!» – злорадно думали первые и ставили в тележку ещё одну упаковку.

По мне оба лагеря были категорически неправы. Не очень понятно, почему первые решили, что в случае вселенского апокалипсиса им понадобятся именно туалетная бумага, влажные салфетки и консервированный тунец. Ну а «кометоскептикам», уверенным, что сегодня в полночь ничего такого не произойдёт, было бы нелишне подойти к вопросу покупок более основательно и воспользоваться хорошими скидками, которые супермаркет предоставлял по случаю прилёта кометы. Ну или неприлёта.

Что касается меня, то я остановил свой выбор на упаковке куриных сосисок, замороженных чипсов и бутылке кока-колы. Вообще, несмотря на то что покупатели основательно опустошили полки супермаркета, отдел замороженных овощей остался почти нетронутым. Вероятно, мало кто полагал, что в случае конца света ему потребуется замороженный шпинат или богатый витаминами брокколи.

Ближе к вечеру я поставил чипсы в духовку, опустил сосиски в кастрюлю с кипящей водой, а сотовый телефон воткнул в зарядное устройство, дабы во время прилёта кометы быть во всеоружии и успеть сделать селфи на фоне приближающегося огненного шара. Внезапно с улицы послышался дикий шум. Схватив телефон, я подбежал к окну, но вместо кометы увидел, как по соседней улице медленно едет микроавтобус Береславских хасидов с огромным репродуктором на крыше. Из него неслась разудалая, но несколько психоделическая мелодия, изредка прерываемая увещеваниями о том, что конец света – это ещё не повод для уныния и призывами к «дорогим иудеям» встретить прилёт кометы песнями и танцами. Несколько хасидов, по-видимому, решили дать пример действием и, выскочив из микроавтобуса, прямо на проезжей части пустились в дикую пляску, высоко подпрыгивая и хлопая в ладоши. Я закрыл окно и отправился на кухню проверить готовность чипсов.

Вечером я, как и большинство населения планеты, устроился поудобнее у телевизора. На трёх израильских каналах шёл прямой эфир. Так как предполагаемого места падения кометы никто не знал, то трансляция прыгала от одного спецкора к другому. Говорящие головы сменяли друг друга, регулярно прерываясь на рекламу творога, страховых компаний и стирального порошка. На каналах из других стран было примерно то же самое, благо слово «комета» звучит похоже на всех языках. Только на канале комедий шёл «Американский пирог», а на канале «Здоровье» транслировали передачу о пользе здорового питания. Я покосился на тарелку с горкой чипсов, которые никак не попадали под определение «здорового питания», но потом решил, что в связи с концом света могу себе позволить некоторые кулинарные вольности, и отправил в рот сразу несколько поджаристых ломтиков.

Включив Netfix, я вспомнил, что так и не досмотрел десятый сезон корейского сериала из жизни старинной рыбацкой деревушки. Не то чтобы сериал был очень интересный, но я продолжал смотреть сезон за сезоном в надежде узнать, кто же из двух молодых рыбаков, каждого из которых звали Ким, сумеет наловить больше морских огурцов, и кому из них отдаст своё сердце юная рыбачка (которую тоже, разумеется, звали Ким).

Под размеренное действие корейского сериала и релаксирующую корейскую музыку я стал погружаться в сон прямо перед телевизором. Промелькнула мысль, что неплохо бы умыться, но сразу же появилась другая, о том, что в связи с прилётом кометы всё можно отложить до утра…

Заснув в уютном телевизионном кресле, я так и не узнал в этот вечер, с кем из отважных корейских рыбаков решила связать свою жизнь прекрасная Ким…

Илья Криштул

Москва

Картинка на шкафчике

Жизнь Лепёшкина была предопределена картинкой на его шкафчике в детском саду.

Что бы он ни делал, куда бы он ни стремился – он всегда утыкался в этот яркий наклеенный рисунок. На занятиях по мелкой моторике дети лепили из пластилина то, что было нарисовано на их шкафчиках, и Лепёшкин с ненавистью ваял свой дурацкий овощ, который воспитательница потом отдавала умилённым родителям. Сок из него он с отвращением пил дома и на полдниках, на детсадовских грядках маленькому Лепёшкину всегда доставалась грядочка с ним, а про праздники и говорить нечего – на всех маскарадах и Новых годах Лепёшкин красовался в уже очень подержанном костюмчике картинки со шкафчика. Лепёшкин пытался бунтовать – там, в садике, он ещё не знал, что с судьбой спорить бесполезно. Однажды перед прогулкой он подошёл к шкафчику с наклеенным фиником, где лежали вещи Леночки Кругловой, и нагло надел на себя её платье, колготки и туфельки. Был скандал, стояние в углу, и потом Лепёшкина ещё долго водили к детскому психологу, опасаясь за его ориентацию. Психолог отклонений не нашёл, но посоветовал развесить дома такие же картинки, как и на шкафчике – «чтоб мальчик не путался в овощах и фруктах». И Лепёшкин смирился…

Все школьные годы он сидел на задней парте, в учебники не заглядывал, с одноклассниками не дружил, а постоянно и задумчиво глядел в окно на «Гастроном» по соседству со школой. «Куда ты всё смотришь, Лепёшкин?» – иногда спрашивали учителя, и Лепёшкин отвечал: «Вон в «Гастроном» овощи привезли, разгружают…». «Хоть бы книжку какую прочитал, так и вырастешь овощем…» – пророчили учителя, ставя ему тройку. И прозвище в школе у Лепёшкина было соответствующее.

После школы Лепёшкин не стал никуда поступать, отслужил в армии и, вернувшись, устроился в «Гастроном» грузчиком. Там он познакомился с будущей женой, продавщицей из овощного отдела Наташей. Искра между ними пробежала за бутылочкой вина, когда оказалось, что Наташа ходила в тот же садик, что и Лепёшкин. И шкафчик у неё был тот же, с овощем. Они поженились, Лепёшкин даже предпринял попытку вырваться из овощного круга и решил пойти учиться на какого-нибудь машиниста, но проспал собеседование. Он не расстроился, он уже знал, что всё в его жизни предопределено.

Иногда после смены они с женой брали семечки, пару бутылок недорого вина, приходили к своему детскому садику и садились на лавочку неподалёку. Им нравилось мечтать, что бы было, если бы картинка на их шкафчике была другой. «Вот у Ленки Кругловой был финик нарисован, и она в Израиль уехала, к евреям и пальмам… Вот дура… Был бы у меня на шкафчике финик, я бы тоже у евреев жил…» – говорил Лепёшкин. «А у нас у Ольги, у Ивановой, две дыни были нарисованы, и у неё грудь пятого размера выросла. Её депутат замуж взял, сучку такую. Я так хотела с ней шкафчиками поменяться, как чувствовала!» – отвечала Наташа. И Лепёшкин наливал вина.

А потом «Гастроном» превратился в сетевой супермаркет, в него пришли грузчики из далёких стран, а Наташу повысили до менеджера торгового зала. Но Лепёшкина не выгнали. Ему выдали костюм овоща, и он ещё долго раздавал в этом костюме всякие бумажки про акции.

Он и умер там, внутри этого костюма.

Так что это был за овощ?

«Сидит девица в темнице, а коса на улице, что это, дети?» – спрашивала воспитательница. «Морковка!» – хором кричали дети, и на сцену выходил трёхлетний Ванечка Лепёшкин в костюме морковки. С этой сцены, не снимая костюма, он и шагнул в свою длинную сумрачную жизнь…

Интересно, а какая картинка была на моём шкафчике в садике? Мама говорит, что белоснежный морской парусник с полными весёлого ветра парусами, а тёща – что серое и унылое здание Бутырской тюрьмы.

Я больше верю маме…