Текст книги "Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении"

Прошло почти три десятка лет со времени Хивинского похода. Те же безводные пустыни окружают Хивинский оазис, но они уже не так страшны, как бывало раньше, замолкли слухи о разбоях, о грабежах караванов, не слышно воплей рабов. На правом берегу Аму, у ворот Петро-Александровской крепости, стоит стражем мира и тишины русский часовой, но ничто не тревожит его зоркий глаз, ни по эту, ни по другую сторону реки. Всюду царит порядок, водворенный мощной рукой. И не напрасно многие думают, что Аму – русская река, что Хивинское ханство – та же губерния.

Таковы плоды похода 1873 г.

Желтая земля (Фергана)

I

Очертание Ферганской долины похоже на фигуру миндального ореха. Это – впадина, подобная той, которую занимает Каспийское море, но окаймленная величественными скалистыми стенами, седловины и проходы которых возвышаются над дном долины до трех верст. Единственный вход в Ферганскую долину находится у города Ходжента[14]14
  См. карту.


[Закрыть]. Отсюда взорам путника открывается чудное зрелище: и справа, и слева горизонт замыкается крутыми изрытыми предгорьями, с верхушками, окрашенными в красноватый цвет; позади них – второй зубчатый ряд сумрачных скалистых цепей, а за ними возвышается до самых туманных облаков еще третий ряд высочайших гор, одетых снеговым покровом с перламутровым отливом.

Ослепительную красоту представляет этот тройной ряд кулис, когда вечернее солнце бросает прощальные лучи на горные выси, которые представляют собой не что иное, как расщепление могучего Тянь-Шаня. Таким образом Фергана окружена белым кольцом снеговых залежей; располагаясь по зубцам гор, они облегают мощные ледники, и там-то, в этих вечных ледниках, получает начало живительная влага, стекающая в изобилии в нашу долину. Все горные реки в Фергане питаются этими ледниками, но наиболее богат водой Нарын, дающий начало Сыр-Дарье. В начале бурный, он пробивает себе путь через скалы выше города Намангана и, свернув круто на юго-запад, спокойно катит свои мутные волны по мягкому руслу долины. Почва здесь особенная: смесь извести и мелко-землистой глины желтого цвета (желтозем), под знойными лучами солнца она твердеет до того, что ее не берет никакой заступ, при обильном орошении дает урожай сам сто. Уже с давней поры население Ферганы работает над распределением вод, причем делить их на мелкие ручейки и потоки. Тысяча лет тому назад каналы в Фергане были такие же, как и ныне, – до 15 сажень шириной и 2–3 сажени глубиной, от них мелкие арыки проведены к каждой усадьбе, огороду или саду. Еще более заслуживают удивления оросительные каналы, вырубленные в скалах, откуда вода отводится в долину на 50–60 верст. Здесь мы видим совершенно обратное тому, что привыкли видеть у себя дома: чем дальше от истоков, тем больше дробится река, и наконец ее могучий поток, истощив свои запасы, теряется в бесконечной пустыни.

Крутые скалистые горы не раз спасали Фергану от наплыва кочевников, не щадивших труда человеческих рук, почему она издревле прославилась, как один из благословенных уголков земли.

Один ученый араб, посетивший много лет тому назад Ферганскую долину, говорил так: «Это прелестнейшая страна на Божьей земле, богатая деревьями, изобилующая реками, оглашаемая пением птиц… Весь Согд, словно плащ из зеленой парчи, с вышитыми голубыми лентами проточной воды и украшенный замками и домами»…Такова долина Ферганы, или по древним сказаниям, «Согд», по крайне мере, в той ее части, которая обильно орошается левыми притоками Сыр-Дарьи, вытекающими из Алайского хребта. Кроме большого оазиса, который тянется извилистой лентой, где шире, где уже, в длину до 250 верст, есть отдельные небольшие участки, напоенные влагой, вот тут-то желтозем и дает громадный урожай пшеницы, ячменя, джугары, кукурузы, риса, кунжута, мака, льна, конопли, хлопчатника, табака, люцерны и прочих хлебных, красильных или лекарственных растений. Остальные места так же бесплодны, как и все среднеазиатские пустыни. Здесь, в этой стране, безводная пустыня в соседстве с многолюдным оазисом; лошадь, верблюд, бык, осел, овца, коза пасутся чуть ли ни на одном пастбище. То же можно сказать и про климат. В то время, когда в горах царит ледяной холод, у подножия этих гор только прохладно, а в остальной долине жарко, душно. Бывают летом дни, когда можно испечь на земле яйцо, термометр в тени показывает 35–36 °C. Лучшее время года – сентябрь и октябрь, когда летний зной спадает и дышится полной грудью.

Карта Туркестанского края

Хотя горы, окружающие Фергану, суровы, но между горных цепей встречаются долины, дающие приют стадам кочевника. Такова, например, долина, известная у киргизов под именем «Рая». С перевала Хатын-Арт, что на Алайском хребте, где не раз бывали наши войска, перед зрителем развертывается роскошная долина «Рая» (Алай), покрытая богатым пестрым ковром, вдали белеет снеговая линия Заалайского хребта с белыми шапками пика «Кауфман» и других громадных ледников. На тучных пастбищах Алая самая захудалая лошаденка в двухнедельный срок становится неузнаваемой. Временные обитатели долины, кара-киргизы, проводят зиму или в ущельях, или уходят поближе к городам. Как ни коротко лето, однако они успевают два раза убрать люцерну, кроме того, высевают пшеницу и ячмень, но главное их богатство – курдючные овцы и лошади, затем они держат еще рогатый скот, двугорбых верблюдов, ишаков и яков.

Местами и горы имеют свою прелесть, это, конечно, летом. Вот горная речка с чистой прозрачной водой шумно бежит по каменистому дну; по берегам разрослись березы, шиповник, барбарис; у березы корни подмыло, и она точно плачет, наклонившись над водой. По пути встречается каменная гряда, порог с трещиной, куда врывается речка, и теперь она скачет как бешенная, пенится, клубится, брызжет во все стороны.

Чем дальше вниз, тем чаще и шире раскидываются ковры роскошной зелени с самыми причудливыми цветами, вперемежку с зелеными лугами темнеют рощи арчи и елок, еще ниже – клен, яблоня, малина, смородина; шумный холодный поток совсем скрылся в этих кустарниках и его можно проследить только по глыбам камней, обросших мхом. Наступил вечер. Киргизы кругом сидят на траве и слушают рассказы своих краснобаев, ребятишки ловят телят, чтобы привязать их на ночь, бабы доят коз, коров. Повсюду говор, ржанье лошадей, рев скота, блеянье коз и баранов. Днем в жару тихо: киргизы спят по кибиткам, дети тоже спят или резвятся в речке, только киргизки, вечные работницы, сидят с веретеном и пучком шерсти. Наверху, на горе, понурив головы, стоит табун лошадей, между кустами мелькают козы, а внизу у речки, отъевшиеся на приволье быки и коровы. Стражами мирного пастушьего быта стоят вдали гранитные громады с темными пятнами по уступам, то еловые рощи. Там, на горных высях, ползучая арча, похожая на наш можжевельник, дикий лук и мелкие травки покрывают большие пространства между скал, на которые смело взбирается дикая коза, горный баран или марал. Небесные выси оживляют цари пернатых – громадные грифы, орлы, выслеживающие издалека свою добычу, поближе к стадам держатся беркуты, соколы, коршуны.

Михаил Дмитриевич Скобелев

Среди киргизских кочевок проходит караванный путь из Бухары через Кокан на перевале Терек-Даван, в Кашгар. Издревле Китай и Средняя Азия обменивались товарами этим путем и безопасность его коканские ханы покупали дорогой ценой – то деньгами, то подарками. Уже долина Фергана была в наших руках, когда кара-киргизы, думая что их кочевья неприступны, по весне 1876 г. провозгласили ханом какого-то юродивого и перерезали наших джигитов, разосланных для поимки разбойников.

В 25 верстах от города Гульчи мятежники заняли позицию в узком ущелье Янги-арык, вход в которое запирался скалистым отрогом. Начальником края тогда был генерал Скобелев. С небольшим отрядом он подступил к ущелью и, отсмотрев позицию, нашел, что с фронта она неприступна. Тогда барон Штакельберг с 30-ю стрелками полез на скалы справа, а Боголюбов – слева. По мере того, как они поднимались все выше и выше, кара-киргизы сами, укрываясь, поражали их пулями и меткими ударами камней. Наконец Боголюбов взобрался выше, чем сидели киргизы, открыл по ним пальбу по флангу и тылу, а в это время Скобелев со своим конвоем и кучкой стрелков взял штурмом завал, откуда повел атаку прямо на лагерь. Тут сошлись все три отряда и общими силами захватили лагерь, 8 фальконетов, до 100 ружей. В числе мятежников находились первейшие разбойники, как, например, Вали-хан-Тюря, Абдула-бек, Омар-бек и другие вожди мятежа, принимавшие участие в предыдущих битвах с русскими войсками. Это был последний подвиг Скобелева в Туркестанском крае, – подвиг, окончательно умиротворивший страну.

Главное занятие оседлого населения Ферганы составляет хлебопашество и, надо сказать, что сарт выжмет из своей земельки все, что возможно. Он не бросит ни одного клочка: каждый прутик, травка – все идет в дело; или скормит скоту, или сожжет в печи. Так дело ведет и богатый пахарь и бедный. Кроме земледелия, садоводства и некоторых ремесел, великое множество народа промышляет мелким торгашеством, главное – барышничество, что особенно по душе сарту. Торгаши перепродают лошадей, скот, зерно, красный товар, что попало; они снуют между кишлаками, с базара на базар, клянутся, божатся, обмеривают и обманывают – и все это из-за копеечного барыша. На базарах всегда снуют особые промышленники, которые высматривают не затевается ли где торг. Как только завидят, что сарт торгует лошадь или теленка, они врываются между продавцом и покупателем и сводят их на сходную цену. – «Продал?» – «Купил?» – спрашивают они сотни раз, пока получат в ответ «да». Тогда дело считается законченным. Заработав несколько копеек, голодный сарт бежит в другое место.

И так изо дня в день… Закон запрещает торговлю на дому, равно как и за продажу товара, которого нет налицо, его надо передать сейчас же из рук в руки. Если сарт захочет продать свой домишко или земельку, он должен сначала объявить соседям и только тогда может продать постороннему, если никто из них не пожелает купить. Постройки в Фергане, как городские, так и деревенские, глиняные, такие же и заборы. У более зажиточных двор делится на две половины – мужскую и женскую, с отдельным для каждой половины жильем. В каждом дворе имеются несколько деревьев и небольшой арык, а не то, пруд с грядками цветов. Летом хозяин никогда не сидит в сакле и, если дома, то проводит целый день под деревом, на бугорке. Дворы у них содержатся в чистоте, их по несколько раз в день метут. Если приезжает к хозяину гость, его принимают в особой комнате, которая называется «селямлик», гостиная. После обычного приветствия перед гостем расстилают «дастархан» – широкое полотенце, бумажное или полушелковое, на котором ставят поднос с лепешками, изюмом, фисташками, а кто побогаче, то подает блюдечки с сахаром, леденцы, халву, летом – фрукты и непременно чай. Все садятся на землю и кто-нибудь из присутствующих разламывает лепешки на кусочки. Откусывать у сартов считается неприличным. Тогда хозяин предлагает откушать: «Обратите ваши взоры на хлеб». Обычай требует съесть, прежде всего, кусочек хлеба, потом уже чай, фрукты, сласти. Начиная есть, каждый произносит шепотом: «Во имя Аллаха милосердного». Самое любимое и в то же время самое парадное блюдо сартов – пилав, им обмениваются родные и знакомые накануне больших праздников. «Палау» приготовляется из бараньего супа и риса, кроме того, прибавляют поджаренное мясо, морковь и лук. Из напитков самый употребляемый – чай, который заваривается как у нас, в чайниках или же кипятится в котле, с примесью молока, масла, перца и соли. Из спиртных напитков пьют втихомолку бузу, вино, даже русскую водку. Летом и городское, и сельское население питается преимущественно хлебом, фруктами, кислым молоком.

Длинные зимние вечера сарты коротают на сходе у одного из своих выборных, в роде артельщика. Он закупает в складчину провизию и расходует ее на угощение. Пока варится пилав, компания, обыкновенно человек 10–15, болтает, поет песни, смотрит пляску мальчишки и просиживает таким образом до полуночи. Вообще сарты любят быть на людях, предпочитают улицу своему дому: там разговоры, новости, однако это нисколько не мешает им любить свою семью и нянчиться с детьми.

Сартянки, жены и дочери сартов, характера вообще живого, веселого, как бы круто ни приходилось, сартянки никогда не прочь поболтать, посмеяться, спеть песню, особенно в молодые годы. Просидеть несколько часов одной молча для сартянки мука, если возле нее нет детей, с кем было можно переброситься словом, сартянка уходит из дому к соседке на четверть часа поболтать, посплетничать. Редко случается, чтобы сартянка сидела одна-одинешенька: или у нее соседка, или она сама у соседей. Они часто собираются на посиделки и особенно охотно идут туда, где можно рассчитывать на угощение – чай, лепешки, пилав, а главное всласть наговориться, наслушаться новостей.

Насколько сартянки любят злословить и сплетничать, настолько же они великие мастерицы лгать и льстить. Впрочем и мужское население всей Средней Азии только тогда не лжет, когда наверно знает, что это не выгодно: лгут без всякой надобности. Кроме того, и те и другие страшно хвастливы. Сартянки не пропустят ни одного случая, чтобы не прихвастнуть перед соседками, хвастаются даже побоями: «Так исполосовал меня муж, что вся спина в узорах!» – «А покажи спину», – говорят соседки. – «Да уже все прошло»… Если сартянке покажется, что муж перестал ее любить, она идет к мулле с просьбой сделать наговор на что-нибудь съестное и дает это незаметно мужу, чтобы он съел. Есть наговоры, привораживающие и есть отвораживающие. Из множества поверий приведем два: если качать пустую колыбельку, ребенок непременно умрет, при входе в дом калоши надо поставить у дверей, иначе враги того дома размножатся и одолеют хозяина. Колдовство, знахарство, гаданья в большом ходу, ими промышляют муллы, грамотные сарты, цыгане и старушки-сартянки.

Сартянки

Из развлечений самое желанное, как и в Бухаре, богомолье, посещение могил покойников, прославленных святостью. Таких могил, или «мазар», очень много в предгорьях Ферганы, почему для их посещения обыкновенно избирается лето. В эту пору тянутся по дорогам целые караваны пеших и конных богомольцев, если дорога позволяет, женщины и дети едут в арбах. Кому надо получить исцеление от головной боли, кому от ломоты, сартянке надо вымолить ребенка, у всякого что-нибудь наболело. Добравшись до мазара, молятся, потом режут барана или козла, шкура и часть мяса отдается шейхам, т. е. старшинам, оберегающим мазар, а остальное мясо съедается богомольцами. Такое жертвоприношение называется «божеским». Бедняки довольствуются тем, что сварят какую-нибудь кашу, съесть которую тут же, на мазаре, почитается не менее душеспасительным.

Сарт, если бы и пожелал чему-нибудь научиться, то не может потому, что учение у них, как и у бухарцев, чисто книжное, которое дает очень мало знаний. Зато книжки в большом почете. Попала в котел мышь, животное нечистое. Что теперь делать? Есть из такого котла нельзя, бросить котел жалко. Идут к книжнику. Он пошарит в своих книгах и даст такой совет: трижды его накали в огне, трижды вымой и трижды высуши – тогда очистится! При каждой мечети есть школа, где ребятишки обучаются грамоте. Учитель не получает жалованья, а довольствуется тем, что по четвергам школьники приносят ему деньги, хлеб, больше или меньше, смотря по достатку. Перед праздником Рамазана мальчишки ходят по дворам, причем распевают:

 
Пришел месяц Рамазан;
Дайте праздничный подарок;
Я отдам его учителю,
А вас за то в день судный
Наградит Аллах!
 

Весь сбор поступает к учителю.

Как только мальчишка подрастет, отец ведет его в школу, несет с собой блюдо пилава и просит учителя: «Господин! Мы поручаем вам нашего ребенка. Учите его, бейте. Если даже убьете, мы не будем сердиться. Мясо ваше, кости наши!». Учение начинается с заучивания букв, потом слогов, что продолжается с полгода. Затем следует чтение Корана на арабском языке, которого и сам учитель не понимает, так же без понимания читаются и другие книги на персидском языке. После всего учат письму. Задавши с утра уроки, учитель отколотит ленивых и потом уходит на целый день по своим делам. Детишки орут во весь голос, каждый выкрикивает свое, что ему задано и такой невыносимый гам раздается с малыми перерывами с утра до вечера. По окончании этой школы мальчики или поступают в писцы («мирза»), или переходят в медресе, высшую школу, где обучаются арабскому языку, изучают мусульманскую веру, законы. Здесь ученики живут постоянно, в маленьких кельях, и есть такие, которые проводят там всю свою жизнь. Их можно узнать по бедной одежде, по привычке говорить тихо, опустив глаза долу, едят мало, украшают свою речь арабскими или персидскими стихами.

Девочки обучаются отдельно, у своих учительниц на дому, но грамотных сартянок очень мало. Если жена соскучится по мужу и захочет послать ему весточку, она заворачивает пучок соломы и уголек. Этим она хочет сказать, что от тоски пожелтела, как солома и почернела, как уголь. Когда девочке минет 10 лет, ей дарят кольца, ожерелье, браслеты и с той поры она начинает украшать себя, учится ходить мелкими шажками, картавить, шепелявить, подкрашивать брови и ресницы, накануне праздников красит шафраном ногти, ладони, если она хочет что-нибудь спросить, то спрашивает ужимками, например, чуть-чуть приподнимает брови. В 12–13 лет про девушку уже говорят: «Пришла в возраст», или «начинает нравиться». Теперь она выходит из дому не иначе, как накрывшись волосяной сеткой, поверх которой еще накидывается «паранджа», в роде халата. Брачные дела устраивают родители, причем за невесту уплачивается калым от 10 рублей до сотен, смотря по состоянию, а в кишлаках расплачиваются скотом или хлебом.

В назначенный день приходит в дом имам с женихом и свидетелями, невеста должна сидеть в углу, за занавеской. Имам спрашивает, согласна ли она, потом читает молитву, после угощения все расходятся по домам. Отвозят молодую к жениху, не сейчас, иногда через несколько недель. Перед отъездом ее одевают в белую кисейную рубаху, а на голову повязывают несколько платков, вроде чалмы. В таком костюме она садится посреди комнаты, окруженная всеми родственниками и знакомыми. После продолжительного причитания молодую выводят во двор, где уже стоят арбы, все садятся в одну, и поезд трогается, сопровождаемый толпой мальчишек, они бьют в бубны и орут во все горло свадебные песни. У родителей жениха ждут с угощением, но молодая должна непременно просидеть трое суток за занавеской, прежде чем показаться своей новой родне.

II

Как кочевому, так и оседлому населению, худо жилось под ханской властью. Особенно ненавидели хана кипчаки, полукочевники, обитавшие в числе 10 тысяч семейств в окрестностях столицы. Худояр-хан был ставленником родовитого кипчака. Мусульман-кула, который в продолжение десяти лет самовластно управлял страной, держал своего питомца взаперти; лучшие места и должности были предоставлены родичам и землякам правителя. Наскучив опекой, Худояр-хан подговорил узбеков, и те подняли народ, Мусульман-кул должен был спасаться бегством в горы. Под Маргеланом он был разбит и взят в плен с пятью сотнями главных сообщников. Два месяца хан праздновал свое освобождение, и каждый праздник сопровождался казнью пленных кипчаков, и все это происходило в присутствии Мусульман-хана, которого приглашали как почетного гостя. Когда дошел черед до него самого, старик только сказал: «Аллах анбар!» («Аллах велик») и спокойно подставил свою голову под нож палача.

Однако страна ничего не выиграла от этой перемены. Говорят, за три года правления Худояр-хан истребил до 20 тысяч своих подданных. Помимо жестокости, он был алчен к наживе, народ стонал под тяжестью налогов и нескончаемых поборов. На базарах брали и с продавца, и с покупателя, были обложены такие предметы, в которых нуждается последний бедняк, например камыш, хворост, колючка. Хан раздавал купцам деньги под проценты, завел собственных верблюдов и отдавал их внаем под тяжести или рассылал по базарам с солью. Такими путями он скопил миллионы. Между прочим, в числе его придворных находился молодой и статный сын Мусульман-кула Абдурахман, в должности автобачи, в роде нашего камер-пажа[15]15
  Автоба – кувшин; обязанность автобачи подавать умываться.


[Закрыть]. Хан его побаивался, но в то же время заискивал перед ним то угощеньем, то подарками, даже женился на его сестре. Это не мешало Абдурахману держать себя надменно и в то же время под рукой сносится с кипчаками, питавшими надежду отомстить за смерть его отца и казнь соплеменников, ненависть к русским, внушал Абдурахману мулла по имени Исса-Аулие. В середине лета 1875 г. они скрылись из столицы и объявили хазават, т. е. священную войну против христиан. Как раз в ту пору наше посольство находилось в Кокане, с ним был и полковник Скобелев, которому Кауфман дал поручение проехать в Кашгар. Только благодаря этому офицеру да горстке конвоя, хану удалось скрыться под нашу защиту, в Ходженте. На место Худояр-хана был посажен его сын Наср-Эдин.

Было время, когда властители Кокана повелевали богатым и плодородным краем по всему течению Сыр-Дарьи. Неурядица и мятежи, неудачные войны с соседней Бухарой, а главное победы русских генералов – Черняева, Колпаковского, Кауфмана – сократили владения ханов более, чем на половину: города Ташкент, Туркестан, Ходжент отошли к России, часть кочевников признала ее подданство, прочие не хотели признавать ничьей власти. Русский царь никогда не искал новых завоеваний, при мирном и спокойном состоянии ханства оно могло бы существовать и поныне в пределах той же Ферганской долины, но каждая неурядица в Кокане отзывалась на границах наших владений, смущала умы наших новых подданных. Кауфман не раз подавал хану добрые советы и тот советы выслушивал, а поступал по-своему. С такими же советами было отправлено из Ташкента последнее посольство, принужденное покинуть столицу по случаю мятежа. Почти вслед за ним разбойники наводнили наши пограничные владения. Они взбудоражили мирное население кишлаков, сожгли несколько почтовых станций между Ходжентом и Ташкентом, в числе проезжающих захватили в плен доктора Петрова с малолетней дочерью и прапорщика Васильева, оба были зарезаны, а девочка – отправлена в Кокан. Более сильное скопище коканцев подступило к Ходженту. Абдурахману хотелось уничтожить мост через Сырь-Дарью, и рассказывают, будто он хвастался таким образом: «Я сначала посижу на русском мосту, а потом его подожгу!». Случись это, нашим сообщениям с Ташкентом грозила бы большая опасность. Однако, барон Нольде, начальник ходжентского уезда, со своими ничтожными силами не только не допустил Абдурахмана до моста, но даже отогнал его скопище далеко от города. В то же время, по первым вестям из Ходжента, привыкшие к походу туркестанские войска спешили сюда из Ташкента, проходя в сутки по 50–60 верст, так что в середине августа уже составился отряд достаточно сильный: 16 рот пехоты, 8 сотен конницы, 20 орудий и 8 ракетных станков. Для защиты Ташкента были призваны отпускные и запасные, больше войск в крае не было.

Лазутчики донесли Кауфману, что Абдурахман занял частью пехоты крепость Махрам, а прочие войска расположил в укрепленной позиции, за крепостью, вдоль реки.

К.П. Кауфман

Махрам считался у коканцев лучшей крепостью. Она имела вид четырехугольника, окруженного садами и кишлаками, толстые и высокие стены, по пяти сажень, пересекались по середине башнями, и имели башни по углам. Кауфман не хотел сразу посылать на штурм, а задумал обойти неприятельскую позицию и атаковать скопище с фланга и с тыла, тогда крепость падет сама собой. Как только отряд снялся с последнего ночлега, тучи всадников спустились с гор, с гиком и трубными звуками, они стали наседать справа и с тыла. Вся покатость была усыпана конными: они кружили, вертелись возле отряда; то собирались в толпы, то снова рассыпались, их было не менее 15 тысяч. Отряд шел с минутными остановками, в смельчаков, которые подскакивали слишком близко, палили стрелки, а в скученные толпы стреляли ракетами. Густые облака пыли по временам скрывали и своих, и чужих. Наконец, с левой стороны показалась крепость Махрам, дальше – неприятельская позиция вплоть до садов соседнего кишлака. Кауфман еще продвинулся вперед и потом завел войска правым плечом, так что они повернули лицом к окопам. 12 орудий тотчас открыли огонь по неприятельской позиции, а саженей за 100 генерал Головачев перестроил стрелков в ротные колонны и повел их на приступ, частью с фронта, частью в обходе с левого фланга. Через четверть часа окопы уже были в наших руках, вместе со всеми орудиями, защитники, пораженные обходом, переполошились, бросали все и спасались в крепость. Но Головачев был слишком опытен, чтобы пропустить такую минуту: под сильным огнем из бойниц солдаты 1-го Туркестантского батальона, имея впереди офицеров, выломали двое ворот и с криком «ура!» ворвались в крепость. Защитники толпами бросились к берегу, но не многие успели спастись вплавь: большинство погибло под пулями, завалив телами овраг. Туркестанцы потеряли всего двух человек. В то время, когда пехота штурмовала окопы, Скобелев схватил оренбургскую и уральскую сотни и направился с ними к махрамским садам. Впереди протекал глубокий арык. Казаки перешли его вплавь и только что устроились, как заметили толпы коканцев, отступавших с махрамской позиции вдоль берега. Выхватив шашки, казаки понеслись вихрем. Первыми врубились Скобелев и его конвойные – Евграф Греченко, войсковой старшина Решетников и вахмистр Крылов. Этот Греченко был беглый русский драгун, проживший в Кокане 20 лет. Свою вину он искупил тем, что во время пребывания посольства в Кокане первый предупредил его о близости восстания.

Коканцы никак не ожидали такого удара, среди них раздались крики: «Джау! Джау!» (Неприятель), пехота бросилась к берегу, конные пустились наутек. Казаки спрыгнули с крутого берега, истребили пехоту и погнались за конницей. Уже 10 верст продолжалась погоня: и люди, и лошади стали утомляться, а между тем, с гор подходили новые толпы конных врагов на свежих лошадях. Скобелев остановил казаков и, оглядевшись, увидел за версту от себя около 10 тысяч неприятельских всадников, спешивших на выручку, у него же под рукой только 4 сотни. Коканцы уже заметили их, раздались зловещие крики восторга, и они стали охватывать казаков, чтобы сбить их к горам. Минута была опасная, даже Скобелев задумался. Но среди туркестанцев укоренилась привычка взаимопощи, они не ждали особого приказания и при виде опасности беззаветно бросались на выручку. В этот раз вынесся с ракетными станками капитан Абрамов. Подскакав на самый близкий выстрел, он выпустил полтора десятка ракет: испуганные кони заметались, стали опрокидываться, топтать всадников, и скопище отхлынуло.

Лихие казаки притащили к ставке командующего войсками 2 орудия, множество значков и бунчуков. Всего было взято под Махрамом 39 орудий и 1½ тысяч ружей.

По словам пленных, там были собраны все наличные силы мятежников, т. е. кипчаков и кара-киргизов, приблизительно около 30 тысяч. Абдурахман бежал одним из первых, он проскакал с 3 тысячами всадников мимо Кокана, по направлению к Маргелану.

Кокан. Мечеть Омар-хана (славится своими галереями, украшенными резьбой по дереву)

Давши отдых войскам, Кауфман выступил по дороге в Кокан. Дорога уже пролегала между густо заселенными кишлаками и полями, отлично обработанными под хлебные растения: люцерну, хлопчатник и марену. Чем более отряд углублялся в оазис, тем участки становились мельче и мельче, а обработка все лучше и лучше, чаще стали попадаться глиняные заборы, из-за которых возвышались рядами шелковица со сладкими ягодами и тополь, между посевами попадались бахчи, огороды с дынями, арбузами и корнеплодами, еще ближе к Кокану – только виноградники и огороды. Каждый крошечный участок, кроме забора, обсажен двумя рядами деревьев – тополь, тал, карагач, грецкий орех; в садах произрастают гранаты, яблоки, груши, сливы, черешни. По дороге то и дело встречались пешие и конные, арбы, нагруженные доверху плодами этой благословенной земли. На каждом ночлеге являлись к генералу окрестные жители с достарханом и заявлением покорности, а под самой столицей явилось посольство от хана, с которым были возвращены и все наши пленные. По расспросам оказалось, что доктор Петров и прапорщик Васильев были окружены шайкой мятежников на почтовой станции, где они долго отстреливались, пока их не схватили и не зарезали. Несчастная девочка видела, как отрезали голову отцу; ее вытащили полумертвую из тарантаса и отправили верхом в Кокан. Теперь все глядели на сиротку с сожалением, а многие не могли удержаться от слез. Впоследствии она с сестрами была обласкана Государем Императором и помещена на воспитание в казенное заведение.

Приближаясь к столице, Кауфман уже знал ее расположение и все к ней подступы. Скобелев, в бытность свою в Кокане, нанес на план все, что имеет значение в военном деле, как-то: направление стен, расположение ворот, помещение и силу батарей, даже обозначил окрестности верст на пять кругом. Этот замечательный труд был исполнен скрытно и подвергал храброго офицера большой опасности. Кауфман расположил свой отряд в трех верстах от городской стены против Сары-Мазарских ворот, и в тот же день часть стены была занята нашей пехотой. Когда роты подходили уже к воротам, генерал получил телеграмму, в которой Государь Император благодарил его и весь отряд за молодецкое дело под Махрамом. Царское «спасибо» туркестанцы встретили с восторгом: могучее «ура!» огласило окрестности и переполошило город, свидетелем этого события был сам хан, выехавший навстречу генералу с многочисленной свитой.

Столица ханства расположена в двадцати верстах от Сыр-Дарьи, на равнине, и окружена 4-саженными стенами и тройным рядом рвов, которые могут быстро наполнятся водой из городских оврагов. Кокан гораздо лучше и опрятнее, чем все остальные города: улицы в нем широкие, есть бульвары и много кирпичных зданий совершенно таких же, как стоят у нас, с большими окнами, дверями, с печами и зеркалами. Эти дома принадлежат коканцам, подолгу проживавшим в России. Но главным украшением города служат вековые карагачи, до сажени в поперечнике, разбросанные между домами и мечетями. Коканский базар самый богатый во всем Туркестане. Там можно найти все, что производит страна, кроме того, привозные товары из России, Персии, Англии и Индии. На месте ткут ткани, мало чем уступающие бухарским, коканские медники искусно выделывают котлы, посуду, а на монетном дворе отливали в свое время пушки и сверлили ружья. В центре города помещается цитадель, урда, где дворец хана. Это высокое и красивое здание, на небольшом холме, стены дворца блестят, как узорчатые ткани, разбросанные там и сям арабские надписи придают еще больше красоты пестрой мозаике. Вся внутренность урды застроена саклями для помещения придворного штата и сарбазов. Назначение урды заключается не в том, чтобы дать отпор неприятелю, а в обеспечении большей безопасности ханской особы, на случай заговора. Для этой цели к воротам выставляется караул из сарбазов, а на ночь отряжаются особые часовые, которые обязаны безостановочно наигрывать на свирели. Особый дозор обходит по ночам часовых, да и сам хан зачастую их проверяет. Несмотря на все эти предосторожности, жизнь азиатского владыки находилась всегда в опасности, особенно в Кокане, где трон бывал легкой добычей любого насильника. Кроме того, она однообразна и скучна. Худояр-хан, отец Наср-Эдина, вставал обыкновенно очень рано и после молитвы переходил в приемную, где его ожидало человек 10–12 самых близких. Он по очереди их подзывал и выслушивал доклады, а если уставал от долгого сидения на полу, то вызывал в особую комнату, что считалось большим почетом.