Текст книги "Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении"

В конце мая Абрамов выступил против шахрисябзцев, горного племени, отличавшегося своей воинственностью и храбростью. Верстах в 25 за Самаркандом казаки, ехавшие далеко впереди авангарда, неожиданного подверглись нападению конницы, выскочившей из ущелья, с флангов открыла пальбу пехота, засевшая за камни. Пистолькорс спешил казаков и успешно отбивался, пока не подбежала наша рота. Неприятель скрылся в горы, а Абрамов повернул назад. Между прочим, Баба-бий, начальствующий в этом нападении, выслал в ту же ночь толпу конницы в Самарканд с известием, что Абрамов разбит. Часть городских жителей тотчас вооружилась, мост был разрушен, сады заняты стрелками, а дорога – баррикадами. Абрамов вступал в город уже боем, причем имел 8 раненых, около 200 неприятельских трупов осталось в садах. В это время все лавки в городе были заперты, появились шайка грабителей, а жители скрылись. Собрали аксакалов и мулл. Когда генерал с гневом упрекал их в измене, в неблагодарности, аксакалы прикинулись, что ничего не знают и свалили всю вину на конные шайки Баба-бия. В тот же день было получено донесение от Головачева, что накануне около 20 тысяч конных бухарцев окружили наш лагерь перед Каты-Курганом и что наши едва отбились от них пушками, причем расстреляли все заряды. Требовалась помощь из Самарканда, тем более необходимая, что надо было ожидать новых нападений, бухарская пехота опоздала только по случаю жары.

Оставив в самаркандской цитадели четыре роты 6-го линейного батальона, 95 саперов, 25 казаков и 8 орудий, считая в том числе 4 бухарских пушки, главнокомандующий со всеми остальными войсками поспешил в Каты-Курган. Войска прошли 65 верст за одни сутки. На этот раз все кишлаки были пусты, ни один не выехал навстречу; жители Каты-Кургана перешли к неприятелю, продажа провианта и фруктов прекратилась. В отряде Головачева уже знали, что главные силы бухарцев скопились по пути в Бухару, на Зерабулакских высотах. Сутки отдыхали, пекли сухари, запасались патронами. В ночь на 2 июня Кауфман объезжал ряды солдат.

– Поздравляю вас, молодцы, еще с одной победой, которая вас завтра ожидает. Она будет непременно за вами, если вы не забыли еще, как следует бить азиатов.

Это краткое приветствие, выражавшее надежду и доверие, понравилось солдатам: оно подбодрило их. Среди глубокой тишины раздался мерный топот шагов, то пошел Пистолькорс с авангардом, за ним двинулся Абрамов с главными силами, сзади заскрипели двухколесные арбы обоза. Всего в отряде находилось 1700 человек пехоты, 300 казаков, 14 орудий, 6 ракетных станков. По мере того, как отряд продвигался вперед, обозначались конные партии все больше и чаще, наконец, вся степь ими покрылась, воздух дрожал от оглушительных криков. В 3½ часа бухарские джигиты с криком: «Олынг! Олынг!» стали кидаться на обоз, рота рассыпанных стрелков едва могла их удерживать на расстоянии выстрела. На 12-й версте до восхода солнца открылась вся неприятельская армия, расположенная на Зерабулакских высотах, длиной до пяти верст. На гребне стояли 14 пушек, пониже вдоль середины покатости, длинной красной лентой растянулось до восьми тысяч сарбазов, наконец в разных местах, особенно на правом фланге, толпы конницы с бунчуками и значками. Такова была позиция неприятеля, сходная с позицией самаркандскою, только здесь, вправо от нас, протекал Нурпай. И начальствовали те же полководцы: Осман и Ходжи. Накануне боя войскам эмира прочли его послание: «Мы потомки Тамерлана, покажем как забирать наши земли! Покажите, как мусульмане бьются за веру и отечество. На поле битвы будет воздвигнут памятник в честь павших героев. Мусульмане! Дарю вам в награду 125 тысяч тиле, которые от меня требует туркестанский генерал-губернатор. Я надеюсь, что вы, мои войска, сотрете грязное пятно, которое носят на своих халатах самарканды».

Предстоящая битва должна была разрешить почти трехвековой спор, завещанный еще Петром Великим. От того или иного ее исхода зависела будущность Средней Азии – коснет ли ей по-прежнему в полурабстве и невежестве или познать блага лучшей жизни под охраной русской власти и русских законов.

Погода стояла прекрасная, прохладный ветерок освежал усталые члены, жаворонки, взвиваясь, запевали свои обычные песни, нежный аромат цветов и трав ласкал обоняние. Войска тихо перестроились, сигнальный рожок отчетливо проиграл «наступление», барабаны ударили бой к атаке и в то же время по всей неприятельской линии загремела канонада. Было 4 часа утра. Пистолькорс, построивши свой авангард в две колонны, с орудиями впромежутке и, прикрывшись стрелками, двинулся вправо, против левого фланга. Солдаты шли молча, не обращая внимания на шальные пули сарабазов. Вот они все ближе и ближе; уже ясно видны их черные бороды и бледные лица. Вынеслись казаки, выскакали в карьер все четыре орудия. «Стой! С передков!» – скомандовал офицер. – «Подать картофель!» – кричит шутник-фейерверкер. Картечь брызнула в лицо сарбазам, казаки тоже дали залп. В ответ заиграли трубы: бухарцы сами хотят вперед, померяться в открытую. Так их учил Ходжа. Но подоспела наша пехота: один залп, другой, третий… А картечь, помимо того, звенит не умолкая, 34 картечных выстрела в каких-нибудь четверть часа! В эту минуту взошло солнце, освещая золотистыми лучами картину разгоревшегося боя.

Сарбазы, с приподнятыми ружьями вдруг остановились, они точно одеревенели. Снова заиграли у них трубы, тщетно призывая к наступлению, раздались удары палок – сарбазы ни с места. Так прошло несколько секунд всеобщей паники и сразу весь левый фланг повернул спины. Ждавшие этого момента афганцы и казаки ринулись в погоню, но когда картечь перестала действовать, сарбазы ко всеобщему удивлению, снова построились и начали отступать по всем правилам забытой было ими тактики, они отстреливались и отражали удары казацких шашек своим разнокалиберным оружием. Вся лощина, по которой они отступали, покрылась кучами трупов. В это время конницу вернули назад, вниз, с приказанием занять каменный мост через Нурпай. Тут из высокого хлеба выскочила толпа узбеков, вооруженных дубьем. Это было так неожиданно, что казаки осадили лошадей, зато афганцы, издав пронзительный гик, бросились с быстротой молнии и перерубили всех до одного: мост, единственный через Нурпай, был занят.

По первым выстрелам казачьих орудий Абрамов двинул головные силы против неприятельского центра и правого фланга. 4-й батальон с офицерам впереди шел быстро, но не застал уже на высотах бухарцев. Осман и Ходжи, завидев поражение своего левого фланга, сняли с позиции артиллерию и стали отступать. Но 5-й батальон с майором Гриппенбергом бросился в штыки левее, и тут же был окружен бухарцами. Сарбазы правого фланга атаковали его сами, конница ударила в тыл. Поражение этой горсти, состоявшей всего из 280 человек, казалось неизбежным, ее могли задавить, растоптать; наша артиллерия была бессильна ей помочь. Но вот батальон напрягает последние силы, какие может только придать отчаяние, бросается отважно в штыки – и разгоняет сарбазов. Подбежавшая рота афганцев, уже вместе с мужественным батальоном, стремительно переходит в наступление, они входят в такой азарт, что главнокомандующий должен был послать им приказание остановиться.

Сарбазы стали скрываться в горы, отдельные толпы конницы уходили по разным дорогам. К 10 часам неприятеля уже нигде не было, часть его направилась в Кермин, остальные разбежались по домам. Это была полная победа, разгром всей неприятельской армии, исчезнувший на расстоянии ста верст кругом. Так донесли на другой день наши разъезды, разосланные по всем направлениям. Путь к столице был совершенно открыт, эмир с трепетом ждал своей участи: у него осталось всего 200 человек конвоя. Наполе победы, среди ее многочисленных трофеев, войскам прочли приказ главнокомандующего: «Благодарю храбрые войска за славное дело 2-го июня на Зера-булакских высотах. Нерпиятель будет помнить этот день и свою громадную потерю. Спасибо вам, молодецкие войска!»

Отсюда Кауфман мог идти прямо на столицу, пленить эмира, покончить войну одним ударом, но. обладая прозорливостью полководца, он этого не сделал, не пошел вперед, где все сулило ему легкий успех, а повернул назад – с тем, чтобы обеспечить тыл своих войск и укрепить русскую власть среди новых подданных. Этим движением он спас не только то, что приобрел сам в долине Зарявшана, а все завоевания своих предшественников, начиная с 1863 г.

Войска возвратились в Каты-Курган, где радость победы была омрачена тревожными известиями из Самарканда. Опять пришлось торопиться, спешить на выручку. Опять встречались те же зловещие признаки: кишлаки были пусты, в садах бродили вооруженные шайки, которые, увидев русских, поспешно скрывались. Наконец по пути было получено известие от майора Штемпеля, оставленного за коменданта, что цитадель Самарканда доживает последние часы. Заныла грудь от жгучей боли, охватившей отзывчивое сердце русского солдата; он понял, какая страшная опасность грозит его покинутым товарищам! Войска ускорили шаг…

Оборона самарканда и усмирение Шахрисябзя

Во главе заговора, обширного и опасного для русских, стали шахрисябские беки Джура-бий и Баба-бий, оба решительные и храбрые. По их плану бухарские войска отнюдь не должны были принимать боя, а отступая внутрь страны, завлекать русских все дальше и дальше, пока шахрисябзцы при помощи городских жителей не овладеют Самаркандом. В заговоре участвовал и хан Коканский, которого обязали выставить значительные силы на правый берег Сыр-Дарьи, чтобы в случае успеха идти прямо к Ташкенту, где вырезать все русское население. Таким образом беки задались мыслью не только очищения долины Зарявшана, но полного изгнания русских из пределов Туркестанского края. Нашими друзьями остались лишь евреи, все же мусульманское население долины превратилось в явных или тайных врагов, возмечтавших о скором освобождении священного города. Они вели свое дело осторожно, с тонким расчетом, по-видимому, все обещало им полный успех. К счастью, хорошо задуманные замыслы потерпели крушение, ничтожный по численности гарнизон Самарканда показал героическую стойкость, бухарцы приняли битву на Зерабулакских высотах. Наконец, предусмотрительный главнокомандующий повернул после победы назад на выручку Самарканда. Самаркандская цитадель, в которой был сосредоточен наш гарнизон, имела фигуру неправильного многоугольника, около версты длиной и триста сажень поперек. Вся ее площадь была сплошь занята казармами, саклями, несколькими мечетями, кладбищем и дворцом эмира, с его знаменитой тронной залой Тамерлана. В случае опасности защитой самаркандской цитадели могла служить только солдатская грудь, потому что ветхая, простоявшая целые века без ремонта и сложенная из глины стена, от 3 до 6 сажень высотой, давно осыпалась, местами обвалилась. Вместо рва цитадель была окружена глубоким оврагом, но не всегда вплотную; одной своей стеной она примыкала к садам, а двумя другими – к городу; ворота, как Бухарские, так и Самаркандские открывались в улицы, почему и нельзя было из цитадели обстреливать прилежащую местность. Где только было возможно, под самой стеной лепились городские сакли, которые без труда могли быть обращены в галереи, удобные для пробивания стен, а крыши этих саклей позволяли легко взбираться наверх. В добавок ко всему, цитадель стояла на бугре, что давало возможность совершенно безнаказанно обстреливать ее внутренность с городских мечетей, медресе и вообще высоких зданий, откуда она открывалась вся, как на ладони. Наши успели только насыпать 2 барбета возле кладбища, что у Самаркандских ворот, да обрыть часть осыпавшегося оврага, чем и кончились приспособления для обороны.

Нашему самаркандскому гарнизону, всего-то в 558 человек, кроме казаков, саперов и артиллеристов, надо было защищать окружность стены в 2½ версты; в лазарете лежало 450 больных и слабых, требовавших ухода. Хорошо еще, что хранился большой запас патронов, муки, крупы, но мало было соли и мяса.

Тотчас же по выступлении Кауфмана на Каты-Курган в окрестностях Самарканда стали скапливаться большие вооруженные шайки. Между тем, аксакалы, как ни в чем не бывало, продолжали являться в цитадель, заверяя в своей покорности и преданности. Два раза им удалось вызвать из цитадели майора Штемпеля, оставленного за коменданта с ротой солдат, чтобы отбить враждебные шайки и во второй раз, когда Штемпель возвращался в цитадель, он должен был войти в Бухарские ворота силой, после этого случая их заперли наглухо. Аксакалы надеялись, что в отсутствии войск можно будет занять цитадель без выстрела. А мы им верили до последней минуты, несмотря на то, что евреи давно уже предупреждали об измене самаркандцев. Однако, как только опасность стала очевидной, гарнизон воспрянул духом: раненные, больные, чиновники и русские купцы пожелали принять участие в защите. В то время в Самарканде находились по своим торговым делам Хлудов, Трубчанинов, Иванов, гостил художник Верещагин – всего набралось добровольных защитников с первого же дня осады 140 человек. Душой обороны стал подполковник Назаров, командир 9-го линейного батальона, бывший тогда в лазарете на излечении, он охотно подчинился младшему в чине коменданту.

На западной стене, к стороне садов, расставили нестроевых – музыкантов, писарей, фурштатов, в углу между обоими воротами – сапер; прочие стены заняли часовыми, а у ворот выставили караулы, две бухарские пушки вкатили на барбеты возле мечети, четыре орудия оставили в резерве. Вот все, чем располагала защита.

В эту самую минуту, когда на Зарабулакских высотах началась канонада, предводители шахрисябзцев Джура-бий Баба-бий повели свои несметные орды на освобождение трона Тамерлана. Кроме шахрисябзцев, тут были кочевники разных наименований, жители Самарканда, Мианкальской долины, примерно от 40 до 50 тысяч человек, если не больше, тут же находился старший сын эмира Каты-тюря. Полчища врагов приближались с барабанным боем, при звуках сурн, с криками: «ур! ур!». Они наводнили городские улицы, окрестные сады и, открыв меткую пальбу на гребне стен, атаковали цитадель в семи местах одновременно. Оба пролома в стене, ворота, калитка против родника сразу были осыпаны градом пуль, по ханскому дворцу и лазарету открылась пальба с высоких городских мечетей. Сколько надо было мужества, чтобы взглянуть в лицо страшной опасности и не потерять сразу веры в успех защиты! Тут в эти минуты сказалась вся мощь русского солдата, сила которого возрастает по мере опасности. Атакованные пункты тотчас были усилены из резерва, к воротам послали пушки, к стенам артиллеристов с ручными гранатами. С первой же минуты оборона становилась непосильной, наши стрелки были открыты, а неприятель скрывался или за стеной, или в соседних саклях, он нападал на ворота и проломы тысячами, а наши встречали его десятками. У коменданта осталось в резерве всего 30 солдат, один и тот же 3-й взвод помогал всюду: то бежит к кладбищу, где особенно напирали мусульмане в ввиду своей мечети, то торопится с подпоручиком Сидоровым во главе к Самаркандским воротам, а отсюда, подавши помощь, спешить к Бухарским воротам. Эти ворота начинали гореть, к вечеру загорелись и другие. Охранение ворот являлось делом первой важности. К Самаркандским воротам поспел вовремя майор Шеметилло с последним резервом; инженерный офицер Богаевский построил тут баррикаду, сзади которой поставил пушки; в числе защитников появился купец Трубчанинов в русской красной рубахе. Теперь неприятеля уже встречали картечью, появились в воротах убитые, раздались стоны раненых. К Бухарским воротам явился Назаров с саперами и слабосильной командой своего 9-го батальона, многие из них были так слабы, что не могли держать ружей или кричать «ура». Одно присутствие Назарова вдохновляло этих полумертвых людей.

– Ваше высокоблагородие! – кричали солдаты, – врывается, врывается!

– Не бойтесь, братцы, я с вами!

Солдаты, действительно, успокоились. Вот послышались крики: «ур! ур!», и на валу показалась толпа дюжих узбеков. Наши дали залп, толпа отхлынула. Прибежали к Назарову с другого пункта, зовут его туда. Между воротами было место, где стена выступала углом. Тут бухарцы начали подкапывать стену и, если сапер вылезал, чтобы выстрелить в работника сверху, то в него направляли десятки ружей: каждый наш выстрел обходился очень дорого. После полудня бухарцы так углубились, что уже перестали бояться наших выстрелов. Оттуда смельчаки влезали на стену при помощи кошек (особые крючья) и, махая значками, звали толпу на приступ. Когда свели сапер с этого места, Назарову пришлось бегать от Бухарских ворот сюда и обратно, смотря по тому, где угрожала наибольшая опасность. В минуты затишья этот неутомимый борец шутил, хохотал, развлекая солдат и поддерживая в них необходимую бодрость. Вечером показался за воротами дымок, скоро они рухнули и толпы повалили неудержимой волной. Тут начался ужасный рукопашный бой. Среди свалки, под градом пуль саперы принялись строить завал, одни побежали за мешками, другие стали копать землю. Глина до того окаменела от бездождия, что не поддавалась кирке. Тогда бросились в сакли, где она была помягче. Наконец мешки наполнены, надо их тащить к воротам, на встречу неприятелю… Воронец и Черкасов указали места и оставались здесь по очереди, пока завал не был готов. Согнувшись в дугу, 2–3 сапера подкатывали мешок, укладывали в ряд и спешили за следующим. В несколько минут первый ряд был уложен, остальные мешки втаскивали наверх, пока не образовалась из мешков стена, которая могла прикрыть человека, на середине завала оставили отверстие для пушки. К полуночи завал был готов. По мере того, как он возвышался, солдаты размещались в стороне от орудия. Вот вдали послышался шум: все ближе и ближе, тысячи хриплых голосов ревели: «Алла! Алла!» Передовые идут молча, с батиками и ружьями. Вдруг, опустив головы, они бросаются в ворота. «Первое!» – прозвучала команда, – раздался выстрел, и потом все смокло…

Минуты через две вдали послышалась перебранка, враги упрекают друг друга в трусости. И так ломились они не один, а много раз, но не могли вынести картечи.

Ночью от Бухарских ворот сделали вылазку. Назаров пошел, как был, в лазаретных туфлях. Команда подвигалась тихо, с оглядкой, говорили шепотом. Удалось поджечь мечеть, главную твердыню неприятеля да несколько саклей.

Второй день осады был не легче первого. С раннего утра бухарцы, скопившись в ближайших улицах, бросились с мешками пороха и горящими головешками к Самаркандским воротам, которые вскоре запылали. Здесь также их заложили мешками с землей, а в отверстие поставили орудие. В 10 часов утра неприятель ворвался с двух противоположных сторон – от садов и вблизи Самаркандских ворот. Туда повезли одно орудие, побежали артиллеристы с ручными гранатами, взвод солдат под командой поручика Хрущова и общими силами, вместе с нестроевой командой, отстояли стену. Ворвавшихся же у Самаркандских ворот встретил храбрый Шеметилло. Искусно укрыв свою роту, он зорко наблюдал за проломом.

Вот появились узбеки, сначала в одиночку, потом показались десятками, уже наши стрелки сбиты с пролома, вот-вот нахлынут толпой. Солдаты рвутся на выручку. «Стой, ни с места, пусть войдут», – говорит Шеметилло и, выждав еще немного, вдруг прыгнул как тигр с криком: «Прочь отсюда Азия!» – и солдаты его роты в один миг смели в ров всех до единого. Через час послышалась жестокая перестрелка у Бухарских ворот: это шахрисябзцы появились на стенах, лезли в ворота. Прошло четверть часа в глухой свалке, обе стороны, напрягая все силы, боролись на смерть у завала. Храбрый Служенко сам наводил пушку и, пораженный тремя пулями, пал на своей же орудие. «Ура, братцы!» – кричал он, умирая. Шахрисябзцы уже держали пушку за колеса, часть мешков была разбросана. «Орудие берут!» – закричали солдаты, и этот отчаянный крик произвел потрясающее впечатление. Выскочил художник Верещагин, бледный как смерть, глаза горят. «Кто со мной ребята?» – кричал он. «Сюда!» «Вперед, молодцы! Ура! Ура», – прогремел голос Назарова. На босу ногу, в шелковой рубахе, с шашкой через плечо, бросается он вперед и очищает путь к орудию. Не выдержали шахрисябзцы: подобрав халаты, они бежали, толкая и опрокидываясь друг на друга. Большинство их было с батиками, те же, которые имели ружья, еще несколько раз останавливались и отстреливались, другие скрывались в сады в сакли. Барабанный бой, ружейная и пушечная пальба, призыв сигнальных труб и крики не прерывались ни на минуту. Солдаты выбились из сил, офицеры потеряли голос. В эти тяжкие минуты упадка сил и энергии являлись на помощь наши купцы, высылая на позиции чай, водку, вино, сигары. Солдаты, подкрепившись, становились бодрее, готовясь к новым подвигам.

Пролом в цитадели Самарканд

После полудня Джура-бий получил известие, что бухарцы приняли бой и потерпели поражение на Зерабу-лакских высотах. Это обстоятельство изменяло все расчеты наших врагов, освобождение долины Зарявшана уже представляло маловероятным. Шахрисябзцы тотчас отошли по дороге к Ургуту, кочевники также скрылись. Защитники было обрадовались думали, что на этом все кончится, многие выходили на улицы, заглядывали по дворам, даже заходили в сакли – везде гробовая тишина, людей ни души. Этим коротким отдыхом воспользовались, что раздать горячую пищу и водку, купцы поспешили с вином, с сигарами.

Не успели, однако, наши придти в себя, порядком отдохнуть, как появились густые толпы врагов и вновь пришлось отбивать их яростное нападение…

Уже несколько гонцов было отправлено к командующему войсками с подробным донесением о положении дела. Комендант писал, что приступы не прекращаются, что у нас много раненных, убитых. Что недостает мяса, соли, фуража; вода стала портиться. Ответа не было. Никакие обещания и награды не помогли, гонцы или попадали в руки неприятеля, или сами добровольно передавали врагу. На второй день осады происходило у коменданта совещание, порешили, если не явится помощь, собраться в ограде дворца и оборонять его до истощения сил, а когда неприятель и туда прорвется, взорвать на воздух весь запас пороха и снарядов. Сейчас же приступили к необходимым приспособлениям для обороны: перетаскали туда порох, снаряды, начали пробивать в стенах бойницы, делать присыпки для орудий – работали всю ночь, работали и после того, хотя неприятель, заметив скопление людей, открыл по ним пальбу.

Наступил третий день осады. За два дня у нас выбыло 150 человек, – потеря огромная для такого гарнизона! Оставшиеся в живых истомились до крайности, к счастью, бухарцы, хотя и пытались прорваться в разных местах, но уже действовали не одновременно всеми силами и не так запальчиво, как в первые два дня. Однако усиленная перестрелка продолжалась до вечера. Осажденные изнемогали от усталости: оберегая стены, по ночам не спали, днем сражались, а между тем питались впроголодь, потому что говядина вышла, вода в прудах застоялась, помутнела. В лазарете больные оставались без всякой помощи, некому их кормить, ни подать лекарства или перевязать рану. Зачастую голодные больные, пробираясь на ротные кухни, чтобы там чем-нибудь поживиться, падали на улицах от потери сил.

На 5-й день осады к западной стене подошли скрытно два сарта и подали знак, что имеют нечто сказать. Их провели к коменданту. Оказалось, что они присланы от одного преданного нам аксакала с предложением доставить в цитадель провизию – баранов, молока, хлеба. Одного из них задержали, а другого послали за аксакалом. Действительно, старик явился и, кроме провизии, обещал доставить командующему войсками записку.

На другой день рано утром въехал в ворота молодой джигит, с важной осанкой и торжествующим выражением лица: у него в сокровенном месте хранился клочок бумажки, возвещавший радостную весть. Джигит привез от Кауфмана записку на немецком языке, следующего содержания: «Держитесь, завтра я буду у вас!». Майор Шеметилло обошел с этой запиской кругом все стены, читал ее на каждом посту по несколько раз и благодарил защитников в самых теплых выражениях. Трудно передать, что за тем последовало: истощенные борьбой и голодом страдальцы воспрянули духом, солдаты целовались, как в праздник Христов, многие только крестились или шепотом читали молитвы…

Наступила ночь. В цитадели никто не спал, тревожно прислушивались к каждому шороху. Вдруг среди ночной тишины на темно-синем небе взвилась ракета, вестница освобождения. На этот раз она как-то особенно медленно поднялась, так что все могли ее заметить, взвилась, лопнула и рассыпалась множеством искр. Ее появление не вызывало шумных восторгов, солдаты лишь перекрестились да сотворили про себя молитву.

Как раньше сказано, войска генерала Кауфмана уже в Каты-Кургане получили тревожное известие о Самарканде. На ночлеге в Карасу явился к генералу бек соседнего городка и сообщил ужасные подробности осады. За 18 верст до Самарканда наши уже различали канонаду, и тут только впервые было получено донесение майора Штемпеля, седьмое по счету из посланных им. Вечером 7-го июня войска генерала Кауфмана стали лагерем у городских садов, толпы вооруженных еще бродили вокруг города. Тремя колоннами отряд вступил на другой день в Самарканд с разных сторон, защитники цитадели сделали в это время вылазку. Пальба не прекращалась, пока отдельные отряды не выжгли половины города и обошли его кругом по главным улицам. К 12-ти часам для все было кончено: пальба утихла, над грудами развалин дымились густые черные облака, это горел базар. Въехав в городские ворота, генерал должен был остановится, пока саперы разбирали грозный завал, сложенный из мешков. Через амбразуру зловеще выглядывала пушка, между зубцами на башнях стояли стрелки с заряженными ружьями. Такова была первая встреча защитников с генералом. Впереди ворот стояли разрушенные сакли, валялись обгорелые трупы, окруженные голодными собаками. Тяжелый смрад от трупов, едкий запах гари – все вместе напоминало о тяжелых пережитых днях. Лошади фыркали, становились на дабы. Наконец угол завала был очищен, генерал подъехал к саперам и слабосильным 9-го батальона, тут же стояли Назаров, Шеметилло. Генерал долго с ним говорил, но тихая их беседа не слышна была: здесь, впереди и сзади, гремело восторженное «ура!», как оставшихся в живых, измученных и голодных защитников, так и тех, которые явились избавителями, то было братское задушевное свидание сроднившихся в боях и походах туркестанцев…

Вся долина Зарявшана с трепетом ждала наступления грозы.

Шахрисябзцы сидели в своем гнезде смирно, самаркандцы явились с повинной, эмир, по слухам, скрылся в пески Кызыл-Кума. Через неделю привезли от него письмо, которое оканчивалось такими словами: «Теперь мне остается только одно, собрать все войско и пушки, отдать все это Белому Царю и просить, чтобы он позволил мне отправиться в Мекку на поклонение. Я чувствую, что смерть моя близка». Так как Белый Царь не желал новых завоеваний, то мир был скоро заключен. Самарканд и Каты-Курган остались за нами, эмир обязался заплатить все военные издержки, что составляло полмиллиона рублей, освободить всех невольников, дозволить русским подданным у себя торговать, заводить конторы, держать приказчиков и строить караван-сараи.

Заключенный с бухарцами мир поддерживается до сих пор.

В конце июня того же 1868 г. вновь занятый край получил название Зарявшанского округа, начальником которого был назначен Александр Константинович Абрамов. Этот доблестный генерал, ходивший всегда во главе туркестантских войск, не только управлял вверенным его попечению населением как мудрый и попечительный хозяин, но умиротворил всю долину Зарявшана, укрепив таким образом и власть эмира. В двукратном походе он подавил восстание старшего сына эмира Катты-тюря, против своего отца, потом овладел в пользу эмира непокорным Шахрисябзом, перед 80-верствой стеной которого бухарцы всегда оказывались побежденными. Шахрисябзские беки Джура-бий и Баба-бий по-прежнему сохраняли враждебное положение. Их участие в осаде Самарканда осталось безнаказанным, почему они продолжали пользоваться каждым случаем навредить нам: высылали разбойничьи шайки для грабежа ближайших кишлаков, нападали на джигитов и чиновников, собравших зякет, причем было убито два казака и двое ранено. Лучшим временем для нападения на разбойничье гнездо считался август, когда жители заняты уборкой хлеба и по мелководью нельзя затопить окружающую местность. Главное же условие успеха, чтобы нагрянуть внезапно, как снег на голову. Это последнее вполне удалось Абрамову, выступившему в начале августа совершенно скрытно, двумя отдельными колоннами.

По ту сторону гор (Гисарских), приблизительно верст 100 от Самарканда, бежит речка Кашка, направляясь к Аму. Среди ее притоков, в долинах, основалось много мелких владений, испытавших в свое время и хорошее, и худое. Недаром Александр Македонский провел тут 3 года. Шахрисябз, расположенный в конце горного прохода Самарканд-тау, состоит из двух укрепленных городов: Китаба – выше и Шехра – ниже, окруженных некогда одной общей стеной, но теперь сильно поврежденной. Эти города отделены один от другого обширными садами, отчего они как близнецы и получили свое название Шахрисябзя, что значит «Город, утопающий в зелени». Шехр с его 90 мечетями, купола и минареты которых гордо возвышаются над кучами домов, больше, чем Китаб; в обоих городах насчитывалось в ту пору 35 тысяч жителей. 600 лет тому назад на месте нынешнего Шахрисябзя находилась деревня Кеш, где родился Тамерлан (1335 г.). Грозный властитель Средней Азии хотел было основать в родном селе свою столицу и построил там множество больших зданий. Однако впоследствии нашел более удобным Самарканд, как выгоднее расположенный среди его обширного царства. От Тамерланова дворца «Ак-серая», считавшегося одним из чудес света, осталась только башня и два огромных столба, поддерживавших высокий стрельчатый свод входного портика. Стены еще доселе блестят обшивкой из белого и голубого фарфора, украшенного арабесками, испещренными надписями. Сохранилось сказание, что с этой самой башни бросились разом 40 придворных, чтобы подхватить бумагу, которую ветер вырвал из рук их повелителя.

Население Шахрисябзя, главным образом из узбеков, прославилось своей храбростью, стойкостью, а женский пол – красотой. Река Кашка, орошающая их сады, служила жителям лучшей защитой: подвижные плотины позволяли в любое время наводнить на далекое пространство всю местность, окружающую города и крепость. Бухарцам, несмотря на многократные попытки, ни разу не удалось побывать в городских стенах. Между прочим, долина Кашки в изобилии производит разного рода хлеб, табак, хлопок, пеньку, фрукты, овощи; пласты каменной соли идут отсюда в Самарканд, где другой соли не знают.